Ярость

1

Подозреваю, что к этому моменту вы — как тот бедолага, которого старый мореход[23] мучил своими жуткими байками — наверняка задали себе вопрос, во что, черт возьми, ввязались, согласившись выслушать мою историю…

Боюсь, дальше мой рассказ станет еще более странным. Жаль, я не знаю, какое произвел на вас впечатление. Вы слегка увлеклись и даже потеряли счет времени, как это часто случалось с Ланой? Или, подобно Кейт, раздражены и считаете меня самовлюбленным позером? Наверное, и то и другое близко к правде. Мы стремимся сводить вопросы морали к простым решениям: хороший — плохой, виновный — невиновный. Это хорошо для книг. В жизни все гораздо сложнее. Люди — существа многогранные, со всем разнообразием светлых и темных оттенков.

Поверьте, я не пытаюсь себя оправдать. Я прекрасно осознаю: когда мы продолжим и я расскажу концовку истории, возможно, вы не одобрите мои действия. Ну и ладно. Я не нуждаюсь в вашем одобрении. В чем я действительно нуждаюсь — нет, чего я требую, — это вашего понимания. Иначе моя история не затронет вашу душу. Она так и останется грошовым детективом, который покупают в аэропорту, чтобы почитать на пляже, а по возвращении домой начисто забывают. Я не позволю низвести мою жизнь до бульварного чтива. Ну уж нет, сэр!

Дабы вы смогли понять, что было дальше — и последовавшие вскоре невероятные события, о которых я сейчас поведаю, обрели смысл, — я должен кое-что рассказать о себе. Когда мы с вами только встретились, я предпочел кое о чем умолчать. Почему? Чтобы вы узнали меня чуточку больше. Я надеялся, что так, возможно, вы простите мне не самые лучшие стороны моей натуры.

Однако я не в силах сдерживаться — мной овладело желание облегчить совесть. Я уже не могу остановиться, даже если б захотел. Как старый мореход из поэмы, я спешу снять груз с души.

Должен вас предупредить: то, что сейчас последует, трудно воспринимать всерьез. Впрочем, писать об этом еще труднее. Если вы подумали, что убийство Ланы стало апогеем моей страшной истории, то жестоко ошиблись. Настоящий ужас еще впереди.

Позвольте мне снова перенестись назад во времени. На сей раз не на лондонскую Сохо-стрит, а гораздо, гораздо дальше. Я поведаю вам обо мне и Лане — о нашей дружбе; о странной и прекрасной связи. Но, признаюсь честно, это лишь верхушка айсберга. Мои отношения с Ланой Фаррар начались задолго до нашей с ней первой встречи. Они начались еще в ту пору, когда я представлял собой нечто иное.

2

Забавная штука: когда романист Кристофер Ишервуд[24] пишет о себе в юности, то делает это исключительно в третьем лице. Ишервуд всегда пишет о «нем» — о парнишке по имени Кристофер. Почему? Полагаю, так автор может сопереживать самому себе. Ведь нам гораздо проще сопереживать другим, верно? Если вы увидите на улице испуганного мальчишку, которого жестоко притесняет или грубо стыдит один из родителей, то сразу же проникнетесь к этому ребенку сочувствием. Но в случае нашего собственного детства нам сложно увидеть все как следует. Наше восприятие замутнено потребностью не ссориться, стремлением оправдать и простить. Иногда требуется независимый специалист, вроде опытного психотерапевта, который поможет осознать правду — например, в детстве мы ужасно пугались, когда нас оставляли одних в незнакомом месте, и никому не было дела до наших страданий.

В то время у нас недоставало духу признать истину — слишком страшно. И мы заметали свои чувства под огромный ковер в надежде, что они там исчезнут. Однако чувства не исчезали. Они оставались там навсегда, как ядерные отходы.

А не пора ли и нам приподнять ковер и внимательно под него заглянуть? Впрочем, ради безопасности я применю технику Кристофера Ишервуда — дальше начинается история мальчика, не моя.

Ранние годы мальчика были безрадостными. Рождение ребенка, без сомнений, тяготило родителей. Провальный эксперимент, который не стоит повторять. Мальчика обеспечили едой и кровом, но больше он не получал ничего — кроме периодических побоев от пьяных родителей.

Если дома жилось несладко, то в школе оказалось еще хуже. Мальчика там не любили. Не качок, не интеллектуал, он был тихим, замкнутым и одиноким. Из всего класса с мальчиком говорили лишь четверо хулиганов, которые регулярно над ним измывались. Он прозвал эту банду неандертальцами.

Каждое утро неандертальцы поджидали свою жертву у школьной калитки и заставляли вытряхивать карманы, чтобы отобрать деньги на обед. Толкали, делали подножки и обидно шутили. Били футбольным мячом в голову, чтобы мальчик упал, и попутно осыпали оскорблениями вроде «чудила», «придурок» или того хуже.

А когда он все-таки падал лицом в грязь, за спиной раздавался хохот. Писклявый детский смех, злобный и глумливый. Я где-то вычитал, что смех — это порождение зла, ведь он всегда требует объект осмеяния, мишень для шуток, дурака. Хулиган никогда не становится объектом собственных забав, верно?

Главаря неандертальцев, большого шутника, звали Пол. Он был очень популярен — овеян славой, которая окружает «плохих парней». Острослов, любитель розыгрышей. Пол сидел за последней партой и довольно похоже пародировал учителей и одноклассников.

Демонстрируя неплохое знание приемов психологической войны, Пол запретил ученикам приближаться к мальчику. Беднягу сторонились как прокаженного — его считали слишком гадким, слишком противным, слишком вонючим, чтобы заговорить или познакомиться. Мальчика избегали всеми средствами.

Стоило ему появиться на детской площадке, как девочки, с удовольствием визжа в притворном ужасе, разбегались в разные стороны. Мальчишки брезгливо воротили носы, проходя мимо него на лестнице. Одноклассники подкладывали несчастному на парту записки с жестокими пожеланиями. И каждый раз за спиной мальчика раздавался злорадный визгливый смех.

Впрочем, иногда посреди невзгод случались проблески света. В двенадцать лет мальчик впервые участвовал в спектакле. В школе ставили старую добрую американскую классику — «Наш городок»[25] Торнтона Уайлдера. Да, не самый обычный выбор для средней школы в английском захолустье. Впрочем, Кассандра, преподавательница, которая вела театральный кружок, переехала из Америки. Видимо, она сильно соскучилась по родине, раз решила поставить эту полную ностальгической любви к маленьким американским городкам пьесу в Англии.

Кассандра очень понравилась мальчику. У нее было доброе, немного лошадиное лицо и бусы из янтаря с застывшими внутри доисторическими мухами. Благодаря Кассандре мальчик впервые в жизни почувствовал себя почти счастливым.

Она назначила его на роль церковного хормейстера Саймона Стимсона (хотелось бы надеяться, что без иронии) — разочаровавшегося в жизни пьяницы, который в итоге повесился. Мальчик с огромным удовольствием разучивал роль. Отсутствие смысла жизни, сарказм, отчаяние… И хоть парнишка не до конца понимал, о чем говорит его персонаж, поверьте, он интуитивно ухватил самое главное.

В тот вечер, когда состоялся спектакль, мальчику впервые аплодировали. Он никогда не испытывал ничего подобного — волна признания и любви затопила сцену и омыла его с головы до ног. Мальчик закрыл глаза, упиваясь этим ощущением.

А потом открыл их и увидел на задних рядах Пола и компанию: они корчили рожи и показывали неприличные жесты. Прочитав в их лицах ненависть, мальчик понял, что его ждет расплата за краткий миг славы.

Долго ждать не пришлось. На следующий день на перемене неандертальцы отволокли мальчика в мужскую раздевалку и сообщили, что он будет наказан. За то, что выпендривался. За то, что возомнил себя особенным.

Один из хулиганов сторожил у двери. Двое других силой поставили мальчика на колени и пригнули голову к пахнущему мочой писсуару. Пол извлек из своего шкафчика большую вздувшуюся упаковку молока.

— Я приберегал это несколько месяцев, чтобы оно там конкретно забродило, — как раз для такого случая, — заявил он.

Затем открыл крышку, осторожно понюхал содержимое и резко отпрянул, скривив лицо. Казалось, его сейчас вырвет. Остальные мальчики захихикали в предвкушении забавы.

— Готовься, — сказал главарь неандертальцев.

Он открыл крышку и уже был готов вылить содержимое на голову мальчику, но неожиданно придумал кое-что получше. Вручил коробку мальчику.

— Давай сам.

— Нет. Пожалуйста… не надо… пожалуйста…

— Это твое наказание. Вперед!

— Нет…

— Я говорю, вперед!

Хотел бы я сказать, что мальчик сопротивлялся. Увы, он не смог. Он взял картонный пакет молока. И под присмотром Пола послушно вылил вонючую жидкость себе на голову. Густая бело-зеленая смердящая жижа медленно потекла по лбу, залепила глаза, просочилась в рот. Его начало тошнить.

Он слышал, как визгливо гоготали неандертальцы. Их громкий смех был столь же мучителен, как и само наказание. «Это самое ужасное, что может случиться», — думал мальчик. В душе бурлили стыд, гнев и унижение — и он полагал, что хуже просто не бывает. Конечно, мальчик ошибался. Впереди его ждали испытания куда серьезнее.

Я пишу эти строки и страшно злюсь. Я испытываю дикую ярость за того мальчика. И пусть сейчас уже поздно, пусть это только я. Но мне все же радостно от мысли, что хотя бы кто-то к нему проникся. Ведь ему не сопереживал ни один человек, и меньше всего — он сам!

Так что прав был Гераклит — характер определяет судьбу. Те, кому выпало счастливое детство, кого научили уважать себя и отстаивать свои принципы, попытались бы сопротивляться или хотя бы уведомили руководство школы. Но, как ни печально, каждый раз, когда над мальчиком издевались, он считал, что заслужил это.

После последнего происшествия мальчик начал прогуливать школу: в одиночестве слонялся по городу, заходил в торговый центр, тайком проникал на киносеанс. И там, в темноте зрительного зала, впервые увидел Лану Фаррар. Она была лишь на пару лет старше его, сама еще недавний ребенок. Первой кинолентой Ланы, которую посмотрел мальчик, стала «Звездная болезнь» — снятая на заре ее карьеры бездарная романтическая комедия про юную старлетку, влюбившуюся в фоторепортера (в исполнении старика, годящегося ей в отцы).

Парнишка не замечал ни сексистских шуточек, ни топорных комических ситуаций. Он смотрел только на Лану. Это лицо, эти глаза во весь многометровый экран. Он никогда в жизни не видел ничего прекраснее. Все операторы, работавшие с Ланой, обнаруживали, что у нее просто нет плохих ракурсов. Результат неизменно выходил безупречным — это было лицо греческой богини.

Вот тогда-то Лана и приворожила мальчика. Он пропал безвозвратно. Стал часто сбегать в кино, чтобы увидеть ее, чтобы любоваться ею. Ходил на каждый фильм с Ланой — бог свидетель, в то время их выпускали один за другим. Разное качество кинолент его не волновало. Он радостно смотрел их все, снова и снова.

Мальчик увидел Лану в самое тяжелое для себя время. Он был на грани отчаяния. Лана озарила его своей красотой. Подарила радость. Может, и немного, но этого хватило, чтобы поддержать его, вернуть интерес к жизни.

Он садился на пятнадцатый ряд и смотрел на Лану из темноты зрительного зала. И на его лице, не видимая никому, расцветала улыбка.

3

Ничто не длится вечно — даже несчастливое детство. Шли годы, и мальчик становился взрослее. Под действием хлынувших гормонов его тело начало меняться в самых разных местах. Несколько месяцев он мучительно готовился к первому бритью. Мрачно глядя в зеркало на неумолимо растущую щетину, парнишка догадывался, что обучение бритью — это некий мужской обряд инициации, укрепляющий узы между отцом и сыном, когда мальчик становится мужчиной.

При одной мысли о прохождении через этот ритуал с отцом ему становилось физически плохо. Решив избежать позорной процедуры, мальчик купил станки и пену для бритья и спрятал их у себя в тумбочке, словно порножурналы.

Он задал отцу лишь один, самый безобидный, вопрос.

— Как ты умудряешься не порезаться? — как бы невзначай спросил мальчик. — Ну, когда бреешься. Нужно ли заранее проверять, что лезвие не слишком острое?

— Бреются безопасным лезвием, а не острым, идиот, — с презрением глядя на сына, ответил отец.

На этом их разговор закончился. Итак, вооруженный лишь словами отца, поскольку интернета тогда еще не было, мальчик вытащил из тайника станки и пену и заперся в ванной. Методом проб и кровавых ошибок он постиг, каково это — быть мужчиной.

Вскоре мальчик покинул родительский кров. Через несколько дней после своего семнадцатилетия он сбежал из дома. Как легендарный Дик Уиттингтон[26], парнишка отправился в Лондон в поисках славы и состояния.

Он жаждал стать актером. Решил, что достаточно явиться на одно из прослушиваний по объявлению в газете, как его тут же заметят, и он в мгновение ока станет звездой. Правда, на деле вышло несколько иначе.

Теперь я понимаю, почему. Дело даже не в том, что он был посредственным актером — слишком зажатый и неестественный; мальчик не мог похвастать эффектной внешностью, которая выделила бы его из толпы. Бедолага выглядел как оборванец, и с каждым днем его вид становился все неряшливее.

Увы, он этого не знал. Иначе проглотил бы гордость и вернулся домой с поджатым хвостом — и испытал бы гораздо меньшее разочарование. Но мальчик убедил себя, что успех не за горами, что надо просто еще чуть-чуть потерпеть, вот и всё. К сожалению, его скромные сбережения скоро закончились. Парнишку, без гроша в кармане, выгнали из привокзального молодежного хостела на Кингс-Кросс, где он останавливался.

А дальше все очень быстро пошло наперекосяк. Вы не поверите — это сейчас на Кингс-Кросс все прилично и чисто, но в те времена, черт, там было опасно. Темное, жутковатое место — диккенсовский мир наркодилеров, проституток и беспризорников.

Меня пробирает дрожь при мысли о мальчике — одиноком, совершенно не приспособленном к выживанию. Он нищенствовал, ночевал в парках, а потом, на счастье, нашел приют на старом кладбище. В стене одной часовни мальчик обнаружил подземный бункер — небольшую бетонную нишу, в которой удобно уместились бы лежа два или три человека. Насколько в принципе может быть удобно в пустом склепе — ибо бункер оказался именно склепом. Однако он давал хоть какую-то защиту. И это стало для парнишки маленьким чудом.

К тому времени мальчик почти тронулся умом. Голодный, испуганный, нервный — и все больше отдаляющийся от мира. Подозревая, что от него уже воняет (наверняка так и было), мальчик избегал людей. Однако бедняга отчаянно нуждался, и поэтому ради пары грошей… Нет, я не в силах писать об этом.

Прошу прощения, не подумайте, будто я прикидываюсь скромнягой. Полагаю, и у вас есть пара секретов, которыми вы не готовы со мной делиться. У каждого есть скелет в шкафу.

Когда это произошло впервые, сознание отказывалось воспринимать жуткий опыт, и мальчик просто вытеснил его из памяти.

Второй раз было гораздо хуже: он закрыл глаза и стал вспоминать сумасшедшую на паперти, которая кричала прохожим, чтобы они предались в руки Иисуса и обрели спасение. Мальчик представлял, как бросается в объятия Христа и находит спасение. Но спасение все не наступало.

Позже, потрясенный и напуганный, он до рассвета не смыкал глаз; а дальше Юстонский вокзал, стаканчик кофе в руках… Только не думать, не чувствовать. Он просидел там весь час пик, несчастный беспризорник, а мимо шли толпы пассажиров, и никому не было до него дела. Мальчик с нетерпением ждал, когда откроются пабы и он купит выпивку.

И вот грязный паб через дорогу распахнул двери, приглашая всех заблудших и обездоленных. Мальчик отправился туда, сел за барную стойку, протянул наличные и заказал водку. Кстати, тогда парнишка попробовал ее впервые. Он опрокинул в себя стопку и скривился: алкоголь обжег горло.

Внезапно из дальнего конца бара донесся сиплый голос:

— Что в этой дыре делает такое милое создание?

Если вспомнить, это был первый и последний комплимент, которым она его удостоила. Мальчик повернулся — там сидела Барбара Уэст. Немолодая женщина с морщинистым лицом, крашеными рыжими волосами и с тонной туши на ресницах. Мальчик еще не видел таких темных глаз: проницательных, умных, пугающих.

Барбара разразилась странным визгливым смехом. Как потом выяснилось, она часто смеялась, особенно над своими шутками. С годами мальчик возненавидел этот смех. А пока он просто не обратил на него внимания. И вместо ответа постучал пальцем по пустому стакану.

Она поняла намек и кивнула бармену.

— Налей ему еще, Майк. И мне тоже заодно. По двойной.

Тем утром Барбара примчалась в паб прямиком из книжного магазина по соседству, где раздавала автографы, потому что страдала от алкоголизма. Характер определяет судьбу. Не приспичило бы Барбаре выпить джин-тоник в одиннадцать утра, они с мальчиком не встретились бы. Ведь они были из разных миров. И в итоге принесли друг другу лишь боль.

Выпили еще по две порции. Барбара не сводила с мальчика глаз, словно оценивала. Увиденное ей понравилось. Влив в себя еще порцию, «на дорожку», Барбара вызвала такси и отправилась вместе с мальчиком домой.

Она рассчитывала, что это лишь на одну ночь. Но потом последовала еще ночь. А потом еще. Мальчик так и остался. Да, Барбара Уэст использовала его, видя, что несчастный ребенок просто в отчаянном положении. Настоящая хищница — хотя, в отличие от алкоголизма, это не бросалось в глаза. У нее была на редкость черная душа. Страшно представить, во что могла бы превратиться Барбара, если б не ее писательский талант.

Однако не стоит недооценивать парнишку. Он прекрасно понял, во что ввязывается. Мальчик знал, чего хочет Барбара, и был готов дать ей это. В любом случае от их сделки он выигрывал больше. В обмен на свои услуги мальчик получал не только кров, но и образование, в котором нуждался не меньше.

В особняке в Голландском парке у мальчика появился доступ к библиотеке Барбары. Там было целое море книг. Барбара пожала плечами и сказала:

— Бери любую.

Мальчик наугад выбрал с полки книгу. Это оказались «Тяжелые времена» Диккенса.

— Ой, фу, Диккенс, — скривилась Барбара. — Слишком слезливо. Хотя… надо с чего-то начать.

Диккенс парнишке вовсе не показался слезливым. Напротив, это была невероятно увлекательная книга. Такая глубокая и местами забавная. Затем он прочел «Дэвида Копперфильда». Удовольствие росло вместе с читательским аппетитом. Мальчик брал с полок первую попавшуюся книгу и жадно ее проглатывал. Так он ознакомился со всеми великими авторами.

Каждый прожитый в особняке день служил для мальчика уроком. И это были знания, почерпнутые не только из книг, но и от самой Барбары. И от людей ее круга, посещавших литературные вечера, которые она устраивала в гостиной.

Время шло, и мальчику понемногу приоткрывалась частная жизнь Барбары. Он внимательно смотрел и слушал. Впитывал как губка разговоры, которые велись среди гостей: что и как говорили эти умудренные опытом люди. Запоминал фразы, мнения, жесты, а потом украдкой повторял их перед зеркалом, словно пытаясь втиснуться в неудобную одежду.

Не забывайте, мальчик жаждал стать актером. Честно говоря, это была его единственная роль, которую он год за годом без устали, методично отшлифовывал. До тех пор, пока не добился совершенства. И однажды, глядя на себя в зеркало, он не увидел ни следа от прежнего мальчика. На него смотрел незнакомец. Но кто же это? Во-первых, следовало найти ему подходящее имя. И он позаимствовал имя из пьесы Ноэла Кауарда «Частные жизни»[27], обнаруженной на полке у Барбары.

Барбара пришла в восторг. Она, конечно, начала подтрунивать над мальчиком, но возражать не стала. Псевдоним показался Барбаре менее уродливым, чем его настоящее имя. Между нами говоря, затея просто импонировала ее порочности.

Тем же вечером, за бутылкой шампанского, он был наречен Эллиотом Чейзом. Так появился я. А затем, словно по волшебству, встретил Лану.

4

Алкоголь многое стер из моей памяти. Бесчисленные лица, места, где я бывал, целые города канули во мрак забвения. Но кое-что я не забуду до конца жизни. Это навсегда выжжено в моем сознании, начертано на сердце — мое знакомство с Ланой Фаррар.

Барбара Уэст и я пошли на спектакль, где играла Кейт. Национальный театр представлял новое прочтение ибсеновской «Гедды Габлер»[28]. Был вечер премьеры, и хотя, на мой скромный взгляд, режиссер превратил классику в пафосное убожество, постановку приняли на ура и объявили шедевром.

После спектакля начинался праздничный банкет, на который Барбара, недовольно ворча, согласилась пойти. Всякое нежелание было с ее стороны чистой показухой, уж поверьте. Если где-то предлагали дармовую выпивку и еду, Барбара оказывалась там раньше всех! Особенно ей льстило, когда актеры выстраивались в очередь, чтобы сообщить, как много для них значит творчество Барбары, и целовали ее в задницу.

Я стоял рядом с Барбарой, подыхая от скуки, сдерживал зевоту и лениво разглядывал пестрое сборище известных актеров и их менее удачливых коллег, продюсеров, журналистов и других гостей. В дальнем конце комнаты вокруг кого-то столпились поклонники. Кажется, в центре кружка стояла женщина — я на мгновение увидел ее сквозь плотное кольцо людей. Вывернул шею, пытаясь понять, кто это, однако лицо загадочной незнакомки все время закрывали спины обступивших ее театралов. Наконец кто-то подвинулся, возник просвет, и перед моим взором на миг предстало ее лицо.

Я не верил своим глазам. Неужели она? Обалдеть! Я пригляделся повнимательнее, но и так понимал, что не ошибся. Это была она. Переполненный эмоциями, я легонько ткнул локтем Барбару, пытаясь привлечь ее внимание. В тот момент она читала унылому сценаристу назидательную лекцию о том, почему его пьесы не имеют коммерческого успеха.

— Барбара?

— Эллиот, я разговариваю, — досадливо отмахнулась она.

— Посмотри! Там Лана Фаррар!

— И что? — проворчала Барбара.

— Ты с ней знакома, разве нет?

— Виделись пару раз.

— Представь меня ей!

— Еще чего!

— Ну пожалуйста! — Я с надеждой заглянул Барбаре в глаза.

Ничто не радовало ее больше, чем отказать в искренней просьбе.

— Не стоит, малыш.

— Но почему нет?

— Что за допрос? Лучше принеси мне выпить.

— Сама иди за своей чертовой выпивкой.

Устроив ей в кои-то веки демарш, я удалился. Я знал, что Барбара в ярости и позже меня ждет суровая расплата. Но это было неважно. Я пошел через всю комнату прямо к Лане. С каждым шагом время словно замедлялось. Окружающая реальность перестала существовать. Я слабо соображал, что делаю. Видимо, я растолкал окружавших ее людей, сейчас уже не помню. Я не видел никого, кроме Ланы.

Я очутился внутри круга, рядом с ней. Я пялился на Лану, а она вежливо слушала какого-то мужчину, хотя не могла не заметить мое присутствие.

Наконец она повернулась ко мне.

— Я люблю вас! — выпалил я.

Это были первые слова, которые я ей сказал. Люди в кружке застыли в замешательстве, а потом разразились дружным хохотом.

— И я вас. — К счастью, Лана тоже рассмеялась.

Вот так все и началось. Мы проговорили весь вечер (мне приходилось постоянно оттеснять других желающих пообщаться с Ланой). Она хохотала, когда я шутил о новомодной постановке, которую мы вынуждены были сегодня смотреть. Между делом я упомянул, что у нас есть общая знакомая, Кейт, и Лана сразу заметно расслабилась.

И все же мне предстояла нелегкая задача: убедить Лану, что я не псих и не одержимый фанат, а личность, равная ей — пусть не в славе и не в богатстве, но в интеллекте. Я изо всех сил пытался произвести впечатление. Я очень хотел понравиться Лане. Зачем? Если честно, я и сам не понимал. В глубине души я догадывался, что мечтаю привязать ее к себе. И даже потом я так и не мог ее отпустить.

Поначалу Лана держалась настороженно, однако слушала с вниманием. Сейчас я уже не столь находчив, как в лучшие годы. Я смогу выдать остроумный ответ, если вы дадите мне дня три на подготовку. Но в тот вечер, о чудо, звезды сошлись в мою пользу. Я наконец-то смог победить свою скромность!

Более того, я источал уверенность, ум мой был ясен, а вино, выпитое в правильном количестве, добавило мне красноречия, остроумия и позволило свободнее выражать мысли на самые разные темы. Я со знанием дела рассуждал о театре — к примеру, о нынешних и будущих постановках. И даже порекомендовал Лане пару менее известных спектаклей, которые, на мой взгляд, стоило посмотреть. А еще посоветовал несколько выставок и галерей, о которых она не слышала. Иными словами, я убедительно изобразил человека, которым всегда мечтал стать: уверенного в себе, образованного, острослова и любимца публики. Именно таким я увидел себя в глазах Ланы. В тот вечер я блистал.

В конце концов Барбара Уэст не выдержала и присоединилась к нам. Сияя улыбкой, она приветствовала Лану будто старого друга. Та ответила безупречно вежливо, но я почувствовал, что Барбара ей неприятна. И это открытие еще больше расположило меня к Лане.

Когда Барбара удалилась в дамскую комнату, Лана, пользуясь случаем, спросила, в каких я отношениях с мисс Уэст.

— Вы пара?

Признаюсь, я ответил расплывчато, назвав Барбару «партнером», и больше на эту тему не распространялся. Я понимал, почему Лана решила задать этот вопрос.

Когда мы познакомились, она была одинока, а Джейсону еще только предстояло появиться на сцене. Полагаю, Лана пыталась аккуратно выяснить, насколько я безопасен. Раз я с кем-то встречался, то вряд ли стал бы приставать с ухаживаниями и тому подобным. Представляю, как она от этого устала.

К концу вечера мы договорились прогуляться по набережной в воскресенье. Тайком от Барбары я попросил у Ланы номер телефона. И, к моей вящей радости, она его дала.

Когда мы с Барбарой отправились домой, с моих губ не сходила улыбка. Я был на седьмом небе от счастья. Барбара, наоборот, хмурилась.

— Дерьмовая постановка. Даю им три недели, а потом их выкинут из репертуара.

— Ну не знаю, — возразил я, глядя на плакат, где Кейт в роли Гедды Габлер целится из пистолета. — Я отлично провел вечер.

Барбара посмотрела на меня с ненавистью.

— Еще бы. Я видела.

Больше она тогда ничего не сказала. Потом все же отомстила мне за дерзкое поведение. В итоге, как вы увидите, мне пришлось заплатить. О да. И очень дорого.

5

Мне трудно писать о дружбе с Ланой. Слишком много хочется сказать. Разве можно с помощью нескольких избранных эпизодов описать медленный и сложный процесс сближения двух людей, между которыми постепенно возникают доверие и привязанность? Или лучше выделить только один случай из нашей многолетней дружбы, будто наугад вытащенную из колоды карту, чтобы передать хоть частицу тех чувств? Почему бы нет?

В таком случае я выбираю нашу самую первую прогулку в воскресенье, в конце мая. Она объяснит все, что случилось позже. И как два человека, которые были столь близки во многих отношениях, в конце концов перестали понимать друг друга.

Мы встретились на Саут-Бэнк, чтобы пойти вдоль Темзы. Я купил возле метро красную розу. Но, протянув цветок Лане, по ее лицу сразу понял, что не стоило так делать.

— Надеюсь, это не означает, что мы начали не с той ноги? — сухо сказала она.

— И с какой же? С левой или с правой? — неудачно пошутил я.

Лана улыбнулась, не желая развивать тему. Мы немного прошлись, а потом сели на скамье на набережной, прихватив из ближайшего паба по бокалу вина. Немного помолчали. Лана крутила в руках розу.

Наконец она заговорила:

— Барбара в курсе, что ты здесь?

— Барбара? — удивился я. — Поверь мне, ее мало интересует, куда я хожу. А что?

— Да так, просто любопытно. — Лана пожала плечами.

— Ты переживала, что она тоже придет? — засмеялся я. — Думаешь, Барбара сейчас с биноклем и ружьем подглядывает за нами из кустов?.. С нее станется.

Лана рассмеялась. Я улыбнулся, услышав ее смех, такой знакомый по фильмам.

— Не волнуйся, я полностью в твоем распоряжении, — уверил я.

Ох, как неловко!.. До сих пор стыдно вспоминать об этом.

Лана улыбнулась, но не ответила. А потом поднесла розу к моему лицу.

— А роза? Что это означает?

— Ничего. Просто роза.

— Барбара знает, что ты купил мне цветок?

— Конечно, нет, — засмеялся я. — Это же пустяк. Просто цветок. Прости, если поставил тебя в неловкое положение.

— Дело не в этом. — Лана на миг отвернулась. — Ладно, неважно. Пойдем?

Мы допили вино и двинулись дальше вдоль Темзы.

Взглянув на меня, Лана тихо проронила:

— Понимаешь, я не могу дать тебе то, чего ты хочешь. На что надеешься.

Я заулыбался, стараясь скрыть волнение.

— На что надеюсь? Ты имеешь в виду дружбу? Я ни на что не надеюсь.

Лана грустно улыбнулась.

— Нет, Эллиот, надеешься. Ты ищешь любви. Это сразу видно.

Чувствуя, как заливаюсь краской, я смущенно отвел взгляд. Лана тактично заговорила о другом, наша прогулка подходила к концу. Вопрос больше не поднимался: очень аккуратно, но твердо Лана дала понять, что романтических отношений между нами быть не может. И я оказался во френдзоне.

По крайней мере, так я тогда подумал. Сейчас я не был бы столь категоричен. На мое восприятие ситуации во многом повлияло прошлое. И кривое стекло, сквозь которое я смотрел на мир. Я искренне считал себя непривлекательным, ведь я жил с этим чувством с самого детства. Уродливый, отталкивающий, ненужный…

А что, если б я хоть на миг сбросил кандалы нездорового самовосприятия? А что, если б я как следует вслушался в слова Ланы? Тогда бы я понял: ее слова касались меня постольку-поскольку, зато многое говорили о ней самой.

Все мы крепки задним умом. И теперь, пользуясь этим преимуществом, я могу услышать, что же сказала тогда Лана. Она говорила о своей тоске, о безнадежности, об одиночестве. Иначе Лана не сидела бы воскресным вечером на скамье со мной, почти незнакомцем. И, обвинив меня в желании найти любовь, на самом деле имела в виду, что я искал спасения. «Я не могу спасти тебя, Эллиот, — говорила она. — Ведь меня саму надо спасать!»

Сообрази я это тогда — будь я не таким слепым и боязливым, а, наоборот, смелым и решительным, — возможно, я повел бы себя совсем иначе. И эта история закончилась бы не столь печально…

6

С тех пор я сопровождал Лану на прогулках по Лондону. Мы ходили часами. Сколько вечеров провели, шагая по мостам и вдоль каналов, бродя по паркам… Попутно обнаруживали старинные и необычные пабы, спрятанные в переулках, а иногда и под землей.

Я часто думаю о наших прогулках. О чем мы говорили и о чем не решались высказаться вслух. О вопросах, которые обошли молчанием, не затронули, сбросили со счетов. Обо всем, чего я не заметил.

Как я уже упоминал, Лана всегда видела в людях самое светлое, пробуждая в них стремление измениться, стать лучшей версией себя. Да и сама не была исключением. Она старалась стать такой, какой ее видел я. Теперь я понимаю. Мы разыгрывали друг для друга представление. Мне очень грустно это признавать. Вспоминая прошлое, я задумываюсь: неужели наша дружба была лишь притворством?

Нет, нет! Глубоко внутри все было по-настоящему. Лана по-своему тоже убегала от прошлого, как и я. Выражусь менее поэтично — она тоже оказалась в заднице. Вот что нас сплотило в первую очередь. Мы оба не знали, как жить дальше.

Тогда я ни о чем таком не догадывался. Многое стало очевидно лишь сейчас. И теперь, вооруженный новыми знаниями, я всматриваюсь в прошлое, пытаясь разглядеть признаки печального конца в самом начале, сопоставить скрытые намеки и сигналы, которые не заметил, потому что был молод, влюблен и благоговел перед Ланой.

Честно говоря, я не желал видеть рядом с собой печальную страдалицу. Сломленного, испуганного человека. Меня гораздо больше интересовал ее публичный образ, маска. И я старался не всматриваться, чтобы не заметить в ней трещины.

Иногда во время прогулок я спрашивал Лану о ранних работах. Но она не любила о них говорить — мне даже становилось обидно, ведь я пересмотрел все эти дорогие моему сердцу фильмы по многу раз.

— Ты осчастливила стольких людей! И меня тоже, — восхищался я. — Можешь этим гордиться.

— Ну, не знаю, кого я там осчастливила, — Лана пожимала плечами.

— Зато я знаю. Я ходил на все твои фильмы.

Я не пересекал черту, не желая ставить ее в неловкое положение. Я не решался открыть ей всю степень моей… чего? Тут надо помягче: не одержимости, а скажем иначе — любви. Ведь это была именно любовь.

Итак, мы с Ланой стали друзьями… Друзьями и только? Не уверен. Даже если мужчина — попытаюсь выразиться деликатно — неопасный, немаскулинный, робкий, как я, он все равно реагирует на красивую женщину. В нем вспыхивает страсть. Между нами всегда чувствовалось подспудное напряжение. Едва заметная дрожь, тень желания. Она окутывала нас невидимой паутиной.

Чем больше мы сближались, тем короче становились наши прогулки. Почти все время мы проводили у Ланы дома — в ее огромном шестиэтажном особняке в Мейфэре. Черт, я скучаю по этому дому… Помню благоухание, которое разливалось в холле. Помню, как я замирал и, прикрыв глаза, втягивал носом аромат, упивался им. Запах пробуждает воспоминания. В этом он похож на вкус. Запахи и вкусы, словно машина времени, переносят нас — неконтролируемо, а иногда и против воли — в прошлое.

Стоит мне уловить запах лакированного дерева и прохладных камней, как я моментально оказываюсь в том старом доме, где царил особый аромат холодного венецианского мрамора, темного лакированного дуба, лилий, сирени, благовоний из сандалового дерева, — и на душе становится спокойно и тепло. Если б я мог упаковать этот запах в пузырьки и продавать, то заработал бы чертову уйму денег.

Я сделался неотъемлемой частью этого дома. Я ощущал себя членом семьи. Незнакомое, поистине волшебное чувство. Из комнаты Лео доносятся гитарные аккорды — мальчишка учится играть. Из кухни, где властвует Агати, исходят дразнящие ароматы еды. А в гостиной мы с Ланой беседуем, играем в карты или в нарды.

«Какая обыденность, — скажете вы. — Как банально». Возможно. Не спорю. Любовь к домашней жизни — отличительная черта британцев. Выражение «мой дом — моя крепость» в Англии не пустой звук. Я хотел лишь одного — быть уверенным, что нас с Ланой в этой крепости никто не потревожит.

Всю жизнь я искал любви в самом широком смысле слова. Я хотел, чтобы меня увидели, приняли, окружили заботой. Но в юности я был слишком поглощен созданием своей фальшивой личности — идеалом, к которому стремился. И поэтому просто не мог строить отношения с другим человеком. Я никого не подпускал ближе определенной границы. Я постоянно играл роль, и когда бы ко мне ни проявляли теплые чувства, пустота внутри почему-то не заполнялась. Ведь эти чувства предназначались тому, другому, не мне.

Все травмированные люди ходят по одному и тому же замкнутому кругу — они отчаянно жаждут любви, но, обретя, не способны ее ощутить. Потому что нам не нужно, чтобы кто-то любил подставную личность, маску. На самом деле мы очень нуждаемся, мы отчаянно хотим, чтобы полюбили того единственного, кого никогда никому не покажем: уродливого испуганного ребенка в нас.

С Ланой все было иначе. Я позволил ей увидеть этого ребенка. По крайней мере, на миг.

7

Мой психотерапевт часто приводила знаменитые слова Страшилы, персонажа «Удивительного волшебника из страны Оз»[29]. Вы наверняка помните. Очутившись в мрачном Заколдованном лесу, Страшила говорит: «Я, конечно, не знаю, но, по-моему, чтобы выбраться из леса, нужно пройти сквозь темную чащу».

Так Марианна образно описывала процесс терапии. И она была права: сначала пациент проходит через самые темные дебри и лишь потом выбирается к свету. В душе человека настает рассвет.

Слегка отойдя от темы, замечу, что у меня даже есть теория: каждого человека можно соотнести с каким-нибудь героем этой книги. Есть Дороти Гейл, потерявшаяся девочка, которая ищет свое место в жизни; невротик Страшила — ему важно, чтобы окружающие поняли, как он умен; грозный Лев, который на самом деле ужасно труслив и боится больше остальных; и Железный дровосек, лишенный сердца.

Много лет я считал себя Железным дровосеком. Думал, что мне недостает самого главного: сердца, способности любить. Я знал, что любовь где-то там, в непроглядной тьме, и всю жизнь искал ее на ощупь, пока не встретил Лану. Благодаря ей я понял, что у и меня есть сердце. Просто я не знал, как им пользоваться.

Но если я не Железный дровосек, то… кто? К своему ужасу, я понял, что мой персонаж — сам Волшебник страны Оз. Я всего лишь иллюзия, эффектный фокус, которым из-за ширмы управляет испуганный человечек.

Интересно, а кто вы? Будьте с собой честны, и ответ вас удивит. Главный вопрос — отважитесь ли вы на честность?

«В глубине вашего сознания прячется испуганный ребенок: по-прежнему не уверенный в себе, неуслышанный, недолюбленный». В тот вечер, когда Марианна произнесла эти слова, моя жизнь бесповоротно изменилась. Годами я притворялся, что у меня не было детства. Я стер его из памяти — или так казалось — и потерял ребенка в себе. Пока однажды в январе, туманным лондонским вечером, Марианна не помогла его снова найти.

После той сессии я отправился на долгую прогулку. Стоял обжигающий холод. Серое небо заволокли тяжелые облака. Вот-вот мог пойти снег. Я целый час шагал от Примроуз-Хилл до дома Ланы в Мейфэре. Мне нужно было совладать с волнением. Поразмыслить о себе и ребенке, запертом в моей голове.

Я представил его: маленький, дрожащий, испуганный. Тщедушный недоразвитый человечек, закованный в цепи узник моего разума. Пока я шел, стали всплывать воспоминания. Все несправедливое, жестокое, что я заставил себя забыть, — все, что пришлось вытерпеть этому ребенку.

И тогда я поклялся. Принес обет. Дал слово — называйте как угодно — отныне буду к нему прислушиваться и заботиться о нем. И он вовсе не урод, не тупой и не никчемный. Или нелюбимый. Он любим — его, черт возьми, люблю я. И отныне стану для него родителем. Знаю, поздновато спохватился, но лучше поздно, чем никогда. И на сей раз я выращу его как следует!

Я взглянул вниз и увидел его. Рядом со мной шел маленький мальчик. Он едва поспевал за моими шагами. Я сбавил темп и протянул ему руку. «Все хорошо, — прошептал я. — Я с тобой. Теперь ты в безопасности, обещаю».

До Ланы я добрался насквозь продрогший и припорошенный снегом. Она была дома одна. Мы устроились у камина и, попивая виски, смотрели на падающий за окном снег. Я рассказал ей о своей епитимье — назовем это так. Мне пришлось потрудиться, чтобы объяснить все Лане. Я говорил, стараясь не поддаваться страху, что не смогу внятно донести свою мысль. Но я зря переживал. Лана молча слушала, снаружи тихо падал снег, и тут я впервые увидел, как она плачет.

В тот вечер мы оба плакали. Я открыл Лане все мои секреты — почти все, — а она мне свои. Мы доверили друг другу страшные тайны, которых так стыдились, рассказали об ужасных скелетах в шкафу. И не было никакого стыда, страха осуждения, осторожности. Только открытость и правда.

Я впервые по-настоящему говорил с другим человеческим существом. Не знаю, какие подобрать слова. Я впервые чувствовал себя живым! Я не играл роль, понимаете? Не притворялся, не имитировал… не почти жил, а по-настоящему проживал свою жизнь!

Именно тогда мне впервые приоткрылась другая Лана — тайная личность, о существовании которой не подозревал никто, в том числе и я. Теперь я ее увидел — во всей беззащитности наготы. Узнал о детстве Ланы: о грустной одинокой девочке и о жутких вещах, которые с ней случились. Лана рассказала об Отто и о мучительных годах их семейной жизни. Судя по всему, он был лишь одним из многих мужчин, которые причиняли Лане страдания.

Я поклялся себе, что не стану таким же. Я буду защищать Лану, любить и оберегать. И никогда ее не предам. И никогда не подведу.

Я взял Лану за руку и с чувством сказал:

— Я тебя люблю!

— И я тебя, — ответила она.

Наши слова повисли в воздухе, как дым. Мы по-прежнему не расцепляли рук, и я, не отрывая от Ланы глаз, очень медленно потянулся к ней… ближе… еще ближе. Наши губы оказались в миллиметре друг от друга. Я нежно поцеловал Лану в губы. Это был самый чудесный поцелуй в моей жизни — чистый, деликатный, исполненный любви.

Следующие несколько дней я много думал о нашем поцелуе и том, что он мог означать. Пожалуй, он стал окончательным подтверждением давно существовавшего между нами напряжения — исполнением давнего невысказанного обещания. Как выразился бы господин Леви, я сформулировал свою самую заветную цель. В чем она заключалась? Быть любимым, конечно! Я наконец-то почувствовал, что меня полюбили.

Мы с Ланой созданы друг для друга. Теперь я понял. Я не представлял, что способен испытывать столь глубокие чувства. Это была моя судьба.

8

Сейчас я расскажу вам то, чего еще никому не говорил. Я хотел сделать Лане предложение. Я понял, что наши с ней отношения неуклонно движутся в сторону романтики. Возможно, между нами нет искр бешеной страсти, но они, знаете ли, потухают так же быстро, как вспыхивают. Я говорю о неярком, зато ровном пламени истинной, глубокой привязанности и взаимного уважения. Вот что долговечно. Вот что такое любовь.

Теперь мы с Ланой почти не расставались. По логике, мне следовало уехать от Барбары Уэст и поселиться у Ланы. Мы бы поженились и жили бы долго и счастливо.

Что здесь не так? Если б речь шла о вашем ребенке, разве вы не пожелали бы ему того же? Красивой и обеспеченной жизни, уверенности в завтрашнем дне. Счастья, стабильности и, конечно, любви. В чем проблема, если я хочу этого для себя? Из меня вышел бы прекрасный муж. Кстати, о мужьях. Я видел порядочно фотографий Отто: он тоже не был писаным красавцем, уж поверьте.

Да, я настаиваю. Несмотря на разницу во внешних данных и в суммах на банковских счетах, я утверждаю: мы Ланой были бы прекрасной парой. Конечно, не такой сексуально-гламурной, как они с Джейсоном. Зато не озабоченной тем, как мы выглядим со стороны, и по-настоящему счастливой. Как два радостных и довольных ребенка.

Я решил придерживаться традиций — как в старом кино. Я задумал произнести красивую речь: признаться в любви, рассказать, как наша дружба переросла в глубокое чувство и все в таком духе. Я репетировал маленький спич, который должен был завершиться предложением руки и сердца.

Я даже купил кольцо… признаюсь, дешевое. Простая полоска серебра — вот и все, что я мог себе позволить. Я собирался со временем заменить его на более солидное украшение, когда разбогатею. В конце концов, это лишь символический знак моей любви. Скромное кольцо значило ничуть не меньше любого острова, который мог купить Отто.

В пятницу вечером я с кольцом в кармане поехал к Лане на открытие художественной галереи в Саут-Бэнк. Я хотел тайком увести ее на крышу и сделать предложение. Сверху звездное небо, внизу Темза — что может служить лучшей отсылкой к нашим многочисленным прогулкам по набережной!

Однако в галерее Ланы не оказалось. Зато у стойки с напитками я заметил Кейт.

— Привет! Не знала, что ты придешь. — Она состроила забавную рожицу. — А где Лана?

— Я собирался задать тебе тот же вопрос.

— Опаздывает, как обычно. — Кейт указала на стоящего рядом мужчину. — Познакомься, это мой новый приятель. Правда, он дьявольски красив? Джейсон, это Эллиот.

И тут к нам подошла Лана. Их с Джейсоном представили друг другу. А потом… Ну, остальное вам известно.

В тот вечер Лана была сама на себя не похожа. Она не давала Джейсону проходу, бесстыдно флиртовала. Практически вешалась ему на шею. А со мной вела себя очень странно, холодно и даже пренебрежительно. Не желала со мной разговаривать и вела себя так, словно меня не существовало.

Я уехал из галереи подавленный и сбитый с толку. В кармане лежало твердое холодное кольцо, и я машинально крутил его между пальцами. Меня стало накрывать знакомое чувство отчаяния и неотвратимости.

В голове раздался всхлипывающий детский голосок: «Конечно, она не захотела быть с тобой. Она тебя стыдится! Ты для нее недостаточно хорош, открой глаза! Она пожалела о том поцелуе. И сегодня нарочно указала тебе место».

Что ж, справедливо. Может, и так. Может, у меня нет ни единого шанса с Ланой. В отличие от Джейсона, я не искусный соблазнитель. Если, конечно, не считать пожилых женщин.

Дома меня уже ждала надзирательница. Она работала над книгой весь вечер и теперь сидела в гостиной с большой порцией шотландского виски.

— Ну, как прошло? Выкладывай все сплетни. Хочу полный отчет!

— Никаких сплетен. Сплошная скука.

— Да ладно!.. Наверняка что-нибудь случилось. Я сегодня весь день трудилась, зарабатывала нам на кусок хлеба. Развлеки меня хоть немного перед сном.

Я был не в настроении ей потакать и отвечал односложно. Барбара тут же почувствовала мое состояние. И, как истинный хищник, не смогла удержаться, чтобы не добить жертву.

— Что случилось, дорогуша? — Она впилась в меня своими цепкими глазами.

— Ничего.

— Ты какой-то слишком тихий. В чем дело?

— Ни в чем.

— Точно? Ну-ка признавайся. Что произошло?

— Тебе не понять.

— О, спорим, я угадаю. — Барбара расхохоталась с довольным видом. Как ребенок, видя, что его злая шалость удалась.

Ее поведение сильно меня задело.

— Что смешного?

— Это шутка для своих. Тебе не понять.

Я не ответил. Барбара пыталась меня спровоцировать, но я не собирался с ней ссориться. Горький опыт научил меня, что спорить с нарциссической личностью бесполезно. Единственный способ победить — уйти.

— Я иду спать.

— Погоди. — Она поставила бокал с виски на столик. — Помоги мне подняться наверх.

К тому времени Барбара ходила с тростью, и подъем по лестнице давался ей все труднее. Одной рукой она хваталась за перила, а я поддерживал ее под локоть другой.

И мы медленно преодолевали ступеньку за ступенькой.

— Кстати, я сегодня видела твою подружку Лану, — сказала Барбара. — Мы пили чай и мило болтали.

— Правда? — Мне это показалось странным. Они же не подруги. — И где вы встречались?

— У Ланы дома, естественно. Бог мой, ну и дворец… Не знала, что ты метишь так высоко. Не зарывайся. Помни, что случилось с Икаром.

— С Икаром? — рассмеялся я. — Ты вообще о чем? Перебрала виски?

Барбара хищно осклабилась.

— О, ты прав, что испугался. Я бы на твоем месте тоже напряглась. Мне пришлось остановить все это.

Мы добрались до второго этажа. Барбара стояла, отдуваясь, и я вручил ей трость.

— Остановить что? — Я попытался разыграть удивление.

— Тебя, малыш. Мне пришлось открыть бедной девочке глаза. Она тебя не заслуживает. Тебя мало кто достоин.

— Барбара, что ты наделала?! — Я в ужасе уставился на нее.

Она злорадно расхохоталась, а потом заговорила, подчеркивая каждое слово ударом трости об пол, явно наслаждаясь собой:

— Я ей все о тебе рассказала. Назвала твое настоящее имя. Объяснила, из какой дыры тебя вытащила. Я распорядилась, чтобы за тобой следили, и знала, куда ты шлялся каждый день. Все это я сообщила Лане. А еще — что ты опасный тип, лжец и социопат. И что ты охотишься за ее деньгами. Как и за моими. Я рассказала ей, что недавно застала тебя с поличным, когда ты рылся в моих таблетках. И не один раз, а два. И предупредила: «Если со мной что-нибудь случится, не удивляйся, Лана».

Барбара расхохоталась, выбивая тростью барабанную дробь.

— Бедняжка перепугалась до смерти! Знаешь, что она сказала? «Если все это правда, как вы можете жить с ним под одной крышей?»

— И что ты ответила? — тихим, лишенным эмоций голосом спросил я. На меня вдруг навалилась усталость.

Барбара выпрямилась и с достоинством проговорила:

— Мне пришлось напомнить Лане, что я писатель. «Я держу его рядом не из жалости и не из любви, а для исследования — как объект, который вызывает гадливое любопытство. Примерно так же люди держат дома террариум со змеями».

Она расхохоталась и снова застучала тростью об пол, аплодируя своей остроте.

Я ничего не ответил. Но, скажу вам, в тот момент я ненавидел Барбару. Ненавидел всей душой. Я мог бы ее убить. Достаточно вышибить у нее палку из рук. А потом слегка-слегка подтолкнуть, она упадет и покатится вниз по лестнице, с глухим стуком ударяясь о каждую ступеньку до самого первого этажа… а потом на мраморном полу с хрустом переломится ее шея.

9

Я пойму, если вы подумали, будто после всего, что наговорила обо мне Барбара, Лана не захотела больше меня видеть. Много ли надо, чтобы рассорить людей… К счастью, Лану было не так легко сбить с толку. Представляю, как она отреагировала на злобную клевету, на попытку очернить меня и разрушить нашу дружбу.

«Барбара, почти все, что вы сейчас сказали про Эллиота, неправда, — сухо ответила Лана. — А остальное мне давно известно. Он мой друг. И я люблю его. Вон из моего дома!»

Вот так мне нравится рисовать в своем воображении эту сцену. На самом деле Лана от меня отдалилась. И что хуже всего — мы не касались опасной темы. Никогда. Я лишь со слов Барбары знал, что этот разговор вообще состоялся. Можете себе представить? Лана ни разу не говорила про визит Барбары. А я много раз хотел поднять эту тему, чтобы вынудить Лану объясниться, но так и не решился. Меня бесило, что у нас появились секреты друг от друга, темы, которые мы тщательно обходили. Куда подевалось прежнее доверие?

К счастью, Барбара Уэст вскоре умерла. Без сомнения, Вселенная облегченно вздохнула, когда Барбары не стало. Я-то уж точно. Почти сразу же Лана опять стала мне звонить, и наша дружба возобновилась. Видимо, она решила похоронить ядовитые слова Барбары вместе со старой ведьмой. Но для меня и Ланы было слишком поздно. Слишком поздно для «нас».

К тому времени Лану и Джейсона «закрутил ураган страсти», как, захлебываясь от восторга, написали в «Дейли мейл». Через несколько месяцев после знакомства они поженились.

Сидя в церкви на церемонии венчания, я очень хорошо понимал, что сердце сегодня разбито не только у меня. Рядом сидела Кейт, вся в слезах и заметно подшофе. Я был впечатлен: она не сломалась, а, наоборот, оставшись верной себе, пришла на свадьбу с гордо поднятой головой. Несмотря на то, что лучшая подруга бесчестно увела ее любимого.

Возможно, Кейт не надо было приходить. Пожалуй, ей, как и мне, ради сохранения душевного равновесия, следовало отдалиться от Ланы и Джейсона. Но она была не в силах этого сделать. Кейт слишком любила их обоих и не смогла бы отказаться ни от Ланы, ни от Джейсона.

Она постаралась подавить свои чувства к Джейсону и оставить прошлое в прошлом. Удалось ли ей это — большой вопрос.

Должен признаться, я знал, что между Джейсоном и Кейт некоторое время назад вспыхнул роман. Я обнаружил это совершенно случайно. Был вечер четверга, я приехал в Сохо. Скажем так, у меня была назначена встреча. Я добрался до места слишком рано и решил заскочить в паб, чтобы скоротать время. И когда я повернул на Грик-стрит, угадайте, кто выходил из дверей знаменитого старинного паба «Коуч энд хорзес»? Оттуда, опасливо озираясь по сторонам, вышла Кейт. Я уже хотел ее окликнуть, но следом появился Джейсон, тоже с видом нашкодившего ребенка.

Я стоял на другой стороне улицы. Каждый из них легко мог меня увидеть, если б поднял глаза. Однако Кейт и Джейсон, не сказав друг другу ни слова, глядя себе под ноги, торопливо разошлись в разные стороны.

«Та-а-ак, — подумал я. — Ну и что здесь происходит?» Надо же, какое странное поведение. И весьма красноречивое. Джейсон и Кейт встречаются отдельно от Ланы! Интересно, а Лана в курсе? Я сделал мысленную пометку хорошенько обдумать, как воспользоваться увиденным с пользой для себя.

Дело в том, что я не терял надежду. Я по-прежнему любил Лану. И твердо верил, что однажды мы поженимся. Да, Лана вышла за Джейсона, что несколько осложняло ситуацию. Но моя цель, как сказал бы господин Леви, осталась неизменной.

Когда Лана с Джейсоном поженились, я, как и все вокруг, решил, что долго они не продержатся. Мне казалось, что, прожив несколько месяцев с занудой вроде Джейсона, Лана одумается. Поймет, какую чудовищную ошибку совершила, и увидит, что я все еще ее жду. По сравнению с Джейсоном я покажусь обходительным и утонченным, как Кэри Грант в старом кино — небрежно прислонившийся к пианино, с сигаретой в одной руке и бокалом мартини в другой. Находчивый, скромный, душевный, любящий — и, совсем как фильмах с Кэри, в конце девушку заполучу я.

Как ни странно, Лана и Джейсон продолжали жить вместе. Месяц за месяцем, год за годом. Для меня это была пытка. Без сомнения, их брак держался благодаря Лане. Джейсон мог и святого вывести из себя, но Лана, судя по всему, была еще святее. Видимо, она выбрала путь великомученицы.

Поэтому, случайно увидев Кейт и Джейсона в Сохо, я подумал, что это самый настоящий подарок судьбы. И надо выжать из него по максимуму. Мне пришло в голову, что неплохо бы проследить за Кейт. Звучит, как в шпионском триллере, но на самом деле все гораздо прозаичнее. Не нужно быть Джорджем Смайли[30], чтобы проследить за Кейт Кросби. Она не пряталась, не пыталась скрыться в толпе, а я держался незаметно.

Кейт играла в успешном ремейке пьесы Теренса Раттигана «Глубокое синее море»[31], которую ставили в Театре принца Эдварда в Сохо. И от меня требовалось лишь стоять в тени на другой стороне дороги и не сводить глаз со служебного входа. После спектакля появилась Кейт, раздала многочисленным поклонникам автографы. Затем она пошла по улице, а я двинулся следом.

Далеко идти не пришлось: от служебного входа в театр до двери паба. Кейт свернула за угол и через черный ход скрылась — да, вы угадали — в том самом пабе «Коуч энд хорзес». Сквозь узкие окошки паба я увидел за угловым столиком Джейсона, который ждал ее с парой бокалов. Кейт поприветствовала его долгим поцелуем.

Я не верил своим глазам. Меня поразило не столько открытие, что Кейт и Джейсон любовники (честно говоря, над браком Ланы всегда висел этот дамоклов меч), сколько их невероятная беспечность. Они не замечали ничего вокруг и, напиваясь, вели себя все более отвратительно. Эти двое были настолько поглощены друг другом, что я оставил свой пост у окна и рискнул зайти в паб.

Я сел в другом конце зала и, попивая водку с тоником, продолжал наблюдение. Словно по заказу, сидевшая за пианино старушка наигрывала припев из песни Ноэла Кауарда «Если бы любовь была всюду»: «Я верю, чем сильнее любишь человека, чем больше доверяешь, тем скорее его потеряешь».

Когда Кейт с Джейсоном вышли из паба, я последовал за ними. Пару мгновений посмотрел, как они целуются в переулке. Решив, что увидел достаточно, я сел в такси и отправился домой.

10

С тех пор я подробно записывал в дневнике все, что видел — когда, во сколько и где тайно встречались Джейсон и Кейт. Я отмечал всё, интуитивно чувствуя, что это может пригодиться. Часто во время слежки я задумывался, какова истинная природа связи Кейт и Джейсона. Что каждый из них выносит из этих отношений (помимо очевидного)? И почему они так упорно продолжают идти по тому пути, который, на мой взгляд, неизбежно приведет к катастрофе?

Порой я смотрел на их роман с позиции Валентина Леви, вычленяя мотив, намерение и цель. Как всегда, самое главное — мотив. Что толкнуло Джейсона на роман: скука, сексуальное влечение или эгоизм? Или я слишком жесток? Ну хорошо, будь я добрее, я бы сказал, что Джейсону легче общаться с Кейт. Лана чудесный человек, но из-за ее привычки видеть в людях только хорошее каждый считал, что обязан соответствовать идеалу. А Кейт, со своим циничным взглядом на человеческую натуру, больше располагала к доверию — хотя Джейсон наверняка и ей не говорил всей правды.

Впрочем, истинная причина неверности Джейсона, как я полагаю, кроется в самых темных чертах его личности. Ему нравилось считать себя важной шишкой. Джейсон был неуступчив и агрессивен — черт, да он мог слететь с катушек даже из-за проигрыша в нарды.

И что же получается, когда мужчина такого склада берет в жены кого-то вроде Ланы? Женщину, личность которой во всех смыслах несравнимо более масштабна? Неужели он не захочет ее наказать? Раздавить, сломить. И назвать это любовью. Роман с Кейт — это месть Джейсона, акт ненависти, а не любви.

Ввязываясь в роман с Джейсоном, Кейт руководствовалась иным мотивом. На память приходит мысль Барбары Уэст о том, что эмоциональная измена гораздо страшнее физической. «Трахаешь другую? Пожалуйста, — сказала она. — Но если ты привел ее в ресторан, держишь за руку, делишься мечтами и планами, то ты предал меня!»

Именно этого хотелось Кейт — говорить за обедом, держаться за руки и сгорать от страсти. Закрутить настоящий любовный роман. Кейт мечтала, чтобы Джейсон ушел от Ланы к ней, и постоянно на него давила. А Джейсон все сопротивлялся. Можно ли его винить? Парню было что терять.

Однажды поздним вечером я прокрался за Кейт в бар в Чайнатауне. Там она встречалась с подругой, рыжеволосой Полли. Они сели у окна и стали болтать. Я стоял в тени на противоположной стороне улицы. Можно было не волноваться, что меня увидят, — обеих подруг слишком занимал увлекательный разговор. В какой-то момент я заметил на глазах Кейт слезы. Даже не умея читать по губам, я понял, что они обсуждали. Я хорошо знал Полли. Она работала у Гордона помощником режиссера и состояла с ним в длительных отношениях. Об этом знали все, кроме жены Гордона.

Полли во многом была непростым человеком, но мне она нравилась. Полли говорила прямо и искренне, поэтому я легко представил, как разворачивался их разговор. Кейт решила излить душу, рассчитывая на понимание. Но судя по тому, что я увидел сквозь окно, она ошиблась.

— Завязывай, — отрезала Полли. — Завязывай немедленно.

— В смысле?

— Кейт, послушай. Если он не уйдет от жены сейчас, то не уйдет никогда. Поставь вопрос ребром. Дай ему тридцать дней, месяц, чтобы расстаться с женой, или между вами все кончено.

Полагаю, эти слова стали проклятием Кейт. Тридцать дней миновали, а она так и не последовала совету Полли. Время шло, и Кейт постепенно начала осознавать, что наделала. Ее стала мучить совесть.

Пусть это вас не удивляет. Надеюсь, я справился с задачей и у вас сложилась четкая картина, что, несмотря на свои многочисленные ошибки, в целом Кейт — хороший человек, совестливый и добросердечный. И длящееся столько времени предательство лучшей подруги, циничное и жестокое, превратилось для нее в пытку.

Чувство вины росло, и в итоге Кейт стала одержима идеей «расставить точки над i», как она сама выражалась. Кейт хотела устроить честный и откровенный разговор втроем с Ланой и Джейсоном. Излишне говорить, что Джейсон выступил решительно против.

Лично я думаю, что помыслы Кейт были как минимум наивны. Одному богу известно, как представляла себе Кейт этот разговор. Раскаяние со слезами, а затем прощение и примирение? Неужели она и правда верила, что Лана благословит их роман и все закончится ко всеобщей радости? Кейт следовало быть умнее. Жизнь устроена иначе.

Видимо, в глубине души она была еще и романтиком. Вот что роднило ее и Лану — двух совершенно разных во всех остальных отношениях женщин. Они обе верили в любовь! Это, как вы увидите, и разрушило их дружбу.

11

Учитывая, что Кейт и Джейсон вообще не скрывались, я понимал, что об их романе знают многие. Театральный мир Лондона довольно тесен, сплетни об этих двоих наверняка уже разнеслись. И, наверное, рано или поздно новости дошли бы до Ланы? Не факт. Несмотря на известность и прогулки по городу, она жила замкнуто, общаясь лишь с ограниченным кругом людей. Я подозревал, что единственный близкий человек, который знал правду или хотя бы о ней догадывался, была Агати. А она умела держать рот на замке.

Увы, сообщить Лане плохую весть выпало мне. Задача не из приятных. Но как ее выполнить? Ясно одно: Лана не должна узнать эту новость непосредственно от меня. Она может что-то заподозрить, а потом откажется мне верить. Это будет катастрофа.

Нет, я должен полностью отстраниться. А потом появлюсь как спаситель. Как Бог из машины, как рыцарь в сияющих доспехах, и унесу Лану в своих объятиях.

Мне предстояло аккуратно и незаметно подстроить все так, чтобы Лана подумала, будто узнала об измене мужа сама.

Легче сказать, чем сделать. Но я люблю трудности.

Я начал с простейшего лобового решения: чтобы мы с Ланой «случайно» застукали любовную парочку, так сказать, на месте преступления. Дальше началась высокая комедия — или фарс[32], в зависимости от вашего восприятия: я под разными предлогами пытался заманить Лану в Сохо. И, в лучших традициях фарса, мои усилия не увенчались успехом.

Причина лежала на поверхности: Лану Фаррар невозможно было никуда привести незаметно. Единственный раз, когда мне удалось затащить ее в «Коуч энд хорзес», как раз к окончанию спектакля Кейт, Лану тут же окружили поддатые мужчины, которые радостно протягивали картонные подстаканники и просили автограф. Джейсон и Кейт наверняка заметили бы царивший в пабе переполох задолго до того, как мы с Ланой могли бы их увидеть.

Пришлось действовать смелее. Я начал вбрасывать в разговоре с Ланой заранее заготовленные фразы, которые должны были по капле сеять в ней зерна сомнения. «Надо же, у Джейсона и Кейт такое похожее чувство юмора, они всегда смеются одним шуткам». Или: «Странно, почему Кейт ни с кем не встречается. Уже столько времени одна».

Как-то раз я высказал Лане недовольство из-за того, что та не позвала меня на обед в ресторан «Кларидж». Оказалось, она не в курсе, о каком обеде речь, и я, смутившись, стал объяснять: мол, Гордон видел там Кейт и Джейсона, но мне и в голову не пришло, что они были там без Ланы. Наверное, Гордон обознался. Лана спокойно на меня посмотрела, и в ее ясных синих глазах не отразилось ни единого сомнения. «Это точно не Джейсон, — улыбнулась она. — Он терпеть не может „Кларидж“».

Будь это пьеса, все мои намеки запали бы Лане в память, преобразовавшись где-то на подсознательном уровне в одно большое подозрение, которое уже нельзя не замечать. Увы, что работает на сцене, как выясняется, не работает в жизни.

Но и тогда я не отступил. Я ужасно упрямый, иногда до абсурда. Например, я купил духи, как у Кейт: узнаваемый цветочный аромат, с нотками жасмина и розы. Если уж это не заставит Лану думать о Кейт, то не заставит ничто. Я носил духи в кармане и, бывая у Ланы в гостях, прикидывался, будто иду в туалет, а сам мчался по коридору в прачечную комнату и щедро брызгал духами на рубашки Джейсона. Занималась ли грязным бельем Джейсона сама Лана, я не знал. Но даже если запах духов обнаруживала Агати, это тоже неплохо.

Когда мы с Кейт обедали у Ланы дома, я снял несколько длинных волос с пальто Кейт и аккуратно поместил их на пиджак Джейсона. Некоторое время раздумывал, не подбросить ли парочку презервативов в его корзину для грязного белья, и все же отказался от идеи: слишком грубый ход.

Я с трудом балансировал на тонкой грани: слишком деликатные намеки оставались незамеченными, а слишком явные могли все испортить. В итоге с серьгой у меня получилось. Я и не представлял, что это сработает, да еще и вызовет столь бурную реакцию. От меня потребовалось лишь предложить Лане навестить Кейт. Я взял серьгу в спальне Кейт, а потом зацепил ее за лацкан пиджака Джейсона, когда мы вернулись к Лане. Остальное Лана сделала сама, с небольшой помощью Агати и Сида, хозяина химчистки.

Вам не кажется, что Лана отреагировала на находку очень остро, так как втайне подозревала о романе? Она просто не могла признаться себе. Что ж, теперь у нее не было выбора.

12

Вот мы и добрались до того вечера у меня в квартире — когда Лана, обнаружив серьгу, пришла в расстроенных чувствах. Сидя в кресле напротив, с заплаканными красными глазами, с мокрыми от слез щеками, пьяная от водки, она рассказала о своих подозрениях, что Джейсон изменяет ей с Кейт. Я подкрепил ее страхи, сказав, что мне тоже так кажется.

Наконец! Мой план сработал! Мне было трудно не показывать, как я доволен. Я прилагал массу усилий, чтобы не улыбаться. Но я рано обрадовался. Когда я тактично посоветовал Лане расстаться с Джейсоном, она удивилась.

— Уйти от него? С какой стати я должна от него уйти?

Настала моя очередь удивляться.

— По-моему, у тебя нет другого выхода, — заметил я.

— Это не так просто, Эллиот.

— Почему?

Лана посмотрела на меня полными слез глазами так, словно ответ был очевиден.

— Я его люблю, — проговорила она.

Я не верил своим ушам. Глядя на Лану, я с ужасом осознал, что старался напрасно. Лана не намерена уходить от Джейсона.

«Я его люблю». Мой желудок свернулся в тугой комок, подкатила тошнота. Я зря терял время. Слова Ланы разрушили все мои надежды.

«Я его люблю». Моя рука сжалась в кулак. Я еще ни разу не чувствовал такой злости. Хотелось ударить Лану. Двинуть ей как следует. Заорать в полный голос.

Но я сдержался. Я сидел, сочувственно глядя на Лану, и мы продолжили беседовать. Единственное, что выдавало мое состояние, — это судорожно сжатый кулак. Пока мы разговаривали, я лихорадочно соображал. Теперь я понял, где ошибся. В отличие от своего мужа, Лана была верна супружескому обету. «Пока смерть не разлучит нас». Она могла вычеркнуть Кейт из своей жизни, но Джейсона бросать не собиралась. Она хотела его простить. Чтобы их браку настал конец, одного разоблачения измены мало. Чтобы избавиться от Джейсона, я должен был зайти гораздо дальше. Я должен был его уничтожить.

В итоге Лана напилась до беспамятства и заснула прямо у меня на диване. Я пошел на кухню, чтобы сделать себе чашку чая и поразмыслить. Я ждал, пока закипит чайник, а перед глазами возникла сцена: я тихо подкрадываюсь к Джейсону сзади с одним из его ружей в руках и вышибаю ему мозги. Представив эту сцену, я ощутил волну возбуждения. Странное, извращенное чувство гордости. Как будто дал сдачи хулигану, который издевался над тобой в школе — ибо Джейсон по сути такой же.

Увы, это была лишь игра воображения. Я бы никогда на такое не решился. И не сумел бы избежать наказания. Требовалось придумать что-нибудь похитрее. Но что?

«Наш мотив — избавиться от страдания», — утверждает Валентин Леви. И он прав. Я понял, что должен действовать, иначе никогда не избавлюсь от страдания. Я очень страдал. Поверьте, стоя на кухне в три утра, я был на грани отчаяния. Я чувствовал себя сраженным.

Впрочем, нет. Не совсем сраженным. Мысли о Валентине Леви навели меня на интересную ассоциацию. В голове начала оформляться идея. Я задал себе вопрос: «Что бы я сделал, будь это пьеса?» А если взглянуть на ситуацию глазами драматурга? Если бы я ставил в театре спектакль? Если я автор пьесы, а это выдуманные мной персонажи, то, исходя из моих знаний, можно предсказывать их поведение. И вызывать реакции. Решать судьбу героев без их ведома.

А если я в реальной жизни выстрою цепь событий, которая приведет — без моего малейшего участия — к смерти Джейсона? Почему нет? Да, это риск, и затея может провалиться, но в хорошей пьесе всегда есть элемент опасности, верно?

Я колебался только из-за Ланы. Мне не хотелось ей лгать. И все-таки я решил — можете осуждать меня сколь угодно строго, — что это для ее же блага. В конце концов, что я делал? Всего лишь освобождал женщину, которую любил, от коварного, бессовестного преступника и давал взамен порядочного, честного человека. Не нужен ей этот проходимец, ведь рядом буду я.

Я устроился за письменным столом. Включил зеленую лампу, достал из верхнего ящика записную книжку, открыл на чистом листе, заточил карандаш и начал составлять план.

Я писал, чувствуя незримое присутствие Гераклита, который периодически заглядывал мне через плечо и одобрительно кивал. И хоть мой план пошел наперекосяк и закончился ужасной трагедией, изначально — на концептуальном уровне — он был прекрасен!

Вот моя история в общих чертах. Повествование о том, как красивый, питаемый лучшими побуждениями замысел в итоге привел к смерти. Отличная метафора жизни, верно? По крайней мере, моей.

Понимаю, это было большое отступление. Но оно неразрывно связано с моей историей. Но решать не мне. Главное, что скажете вы. А вы не проронили ни слова. Просто сидите, слушаете и молча составляете мнение. Я очень внимательно отношусь к вашему мнению. Не хотелось бы вам наскучить или потерять ваше внимание. Только не сейчас, когда вы уже уделили мне столько времени.

Вспомнился совет Теннесси Уильямса начинающим драматургам: «Не позволяйте зрителю скучать, детки. Делайте что угодно, лишь бы сюжет не буксовал. Хоть бомбу взорвите на сцене, если надо. Только не позволяйте зрителю скучать».

Что ж, детки, сейчас будет бомба.

13

Давайте перенесемся на остров, в ночь убийства. Сразу после полуночи возле развалин прогремели три выстрела. Через несколько минут мы все туда примчались. Дальше началась неразбериха: я пытался прощупать у Ланы пульс и высвободить ее из рук Лео. Джейсон передал свой телефон Агати, чтобы она вызвала «скорую» и полицию, а сам отправился в дом за ружьем. За ним пошла Кейт, а потом и Лео. Мы с Агати остались одни. Вот все, что вам известно.

Вы не знаете, что случилось дальше. Агати была словно в трансе. Она побелела и, судя по виду, могла упасть в обморок. Вспомнив, что держит в руке телефон, Агати собралась звонить в полицию.

— Не надо. Еще рано, — остановил ее я.

— Что? — Агати непонимающе уставилась на меня.

— Подожди.

На ее лице отразилась растерянность. Агати перевела взгляд на тело Ланы. Интересно, захотела ли она хоть на долю секунды, чтобы здесь оказалась бабушка? Старая ведьма стала бы раскачиваться, прикрыв глаза, и что-то бормотать. Древнее заклинание, чтобы воскресить Лану — вырвать ее из когтей смерти и вернуть в мир живых.

«Лана, пожалуйста, — безмолвно молила Агати, — не умирай! Пожалуйста, живи! Живи!»

И тут, как в ночном кошмаре или в наркотической галлюцинации, реальность повиновалась желанию Агати… Тело Ланы медленно зашевелилось.

14

Нога Ланы едва заметно дернулась, как будто по собственной воле. Синие глаза открылись. И тело постепенно приняло сидячее положение.

Агати завизжала.

— Ш-ш-ш-ш. Всё в порядке, — прошептал я, схватив ее за руку. — Всё в порядке.

Агати вывернулась и отпихнула меня. Она стояла, пошатываясь и тяжело дыша.

— Послушай меня, — уговаривал я. — Всё в порядке. Это игра. Только и всего. Спектакль. Мы устроили представление, понимаешь?

Агати медленно, боязливо взглянула за меня. Она смотрела на тело Ланы. Мертвая женщина поднялась на ноги и распахнула объятия.

— Агати, дорогая, — послышался голос Ланы, который та не надеялась больше услышать. — Иди сюда.

Лана не умерла. Судя по блеску ее глаз, она была живее, чем когда-либо. Бедную Агати переполняли эмоции. Ей хотелось плакать от радости и облегчения, броситься к Лане и крепко ее обнять. Но Агати этого не сделала. Вместо этого она уставилась на хозяйку, чувствуя, как внутри закипает гнев.

— Игра?!

— Агати, послушай…

— Какая игра…

— Я объясню, — сказала Лана.

— Не сейчас, — вмешался я. — Еще рано. Мы всё объясним позже. А сейчас нужно, чтобы ты нам подыграла.

Глаза Агати наполнились слезами. Она замотала головой, отказываясь понимать происходящее, а потом побрела прочь и скрылась за деревьями.

— Погоди! — крикнула ей вслед Лана. — Агати!

— Тише, — предупредил я. — Я разберусь. Я с ней поговорю.

Лана посмотрела на меня с сомнением. Я видел, что ее решимость пошатнулась.

— Лана, не надо. Ты все испортишь, — с нажимом произнес я.

Однако Лана не слушала. Она помчалась за Агати в оливковую рощу. Я в ужасе смотрел, как она убегает. Не знаю, догадался ли я тогда или понял лишь сейчас, но именно в тот миг мой план посыпался. И все покатилось к черту.