Кто будет единомыслен с ними, тех подвергнут они посмеянию, поношению и попранию.
Авторам трудно приступать к рассказу об этой казни, описанной тысячи раз, воспетой поэтами, изображенной целыми поколениями живописцев. И все же нам придется это сделать хотя бы для того, чтобы дать морально-правовую оценку этому инциденту, столь мощно повлиявшему в дальнейшем на весь ход мировой истории. Итак, что же нам известно об этом событии? В апреле 33 года н. э. по требованию возмущенных жителей города Иерусалима, подогреваемых служителями культа, некий мужчина по имени Иисус и по прозвищу Назареянин («Назорей», что означает буквально «выходец из города Назарета») был подвергнут позорной казни на кресте вместе с двумя разбойниками. Излишне говорить, что это был незаурядный человек. Мы подчеркиваем слово «человек», ибо о его божественной ипостаси стало известно уже позднее. В ту пору о нем шла слава как о проповеднике некоего нового учения, незаурядном целителе и, пользуясь сегодняшней лексикой, экстрасенсе. Ничто не говорило о социальной опасности этого человека или о его особом божественном происхождении, кроме, разумеется, чудес. Мы не берем под сомнение его экстрасенсорные способности, ибо и хождение по воде и кормление толпы пятью хлебами — все это не было столь опасным для ортодоксальных иудейских священников, как его учение.
Иисус открыто и пламенно выступал против коммерциализации богослужения, именуя себя сыном Божьим, он недвусмысленно ставил под сомнения полномочия первосвященников, отвергая для богатых прихожан возможность обрести спасение путем богатых жертвоприношений, он подвергал опасности и материальную основу иудаизма. В связи с этим служителями официального культа была заявлена жалоба в адрес колониальных властей об аресте этого человека.
В то время, в период правления Тиберия, Галилея являла собой колонию Римской империи, причем колонию еще не так давно пережившую восстание, так что режим там был достаточно строгим. И если бы в учении Христа было хоть слово о необходимости борьбы с римскими захватчиками, можно было бы если не оправдать, то хотя бы понять поступок прокуратора Понтия Пилата, пославшего на казнь бунтовщика. Должность прокуратора в те времена еще не была достаточно официальной. Прокураторы были в каждом римском доме, так называли мажордомов, старших лакеев, управлявших имением. У императора же были свои прокураторы в каждой провинции, которые несли персональную ответственность за состояние дел на подведомственных им территориях. Формально Галилея была царством, где правил марионеточный царек Ирод. В связи с этим мы берем под сомнение историю об избиении младенцев его отцом, тоже Иродом, который хоть и был жестоким царем, но римляне никогда бы не позволили ему творить подобный произвол на своей территории. Истинными же правителями Иудеи были римские гражданские чины, преторы и пропреторы, во всех более или менее крупных городах стояли римские гарнизоны, и спокойствие возмущали лишь вылазки иудейских повстанцев-зелотов. Обратимся же к тому дню, когда первосвященники в лице Каиафы подали Понтию Пилату жалобу на человека, возмущающему народ. Первым движением прокуратора было немедленно арестовать бунтаря, что и было сделано в Гефсиманском саду по наводке Иуды.
Затем Пилат, как и следовало ответственному должностному лицу, лично допросил Иисуса. Вновь и вновь перечитывая Евангелия, мы не видим со стороны этого человека никаких явных признаков садизма или пристрастия. Более того, произошедшая беседа если не переродила римского сановника, то явно не оставила его равнодушным. Он убедился, что учение Назорея не представляет опасности для императора и потому велел для проформы отдубасить его кнутом и послать прочь со двора. Но тут в дело вновь вмешиваются церковники, и Пилат оказывается в двойственном положении. Римские законы того времени не подразумевали ответственности за отправление како-го-либо культа. «Не бунтуй и вовремя плати налоги, а там можешь веровать хоть в Тота, хоть в Сераписа». Недоразумение с титулом «Царя Иудейского» быстро прояснилось. По всем законам Иисус должен был быть отпущен, Однако первосвященники собрали толпу черни, которой хлебом не корми, дай пошуметь, особенно если каждому пообещали выдать по лепешке… И прокуратор оказался в сложном положении. С одной стороны, конечно, Иисус не нарушил никаких законов. С другой же — неприятие мер могло повлечь против него кляузы в адрес императора. А Тиберий… Прочтите Тацита, это был очень крутой и, наверное, самый безжалостный император первого столетия. Пытаясь найти компромисс, Пилат вспоминает об обычаях праздника Пасхи и предлагает отпустить одного из двух — Христа или разбойника Варавву. Но израильский народ, жаждя крови, беснуется и требует «Распни его!»
И Пилат, опасаясь вызвать народное возмущение, поддается требованиям первосвященников и повелевает подвергнуть ни в чем неповинного человека позорной казни на кресте вместе в двумя бандитами из шайки Вараввы, который благополучно скрылся.
Древние римляне не грешили изнеженностью, утонченность их натур не простиралась далее риторики и стихосложения, во всем остальном (и в отношении к крови) это были дети своего раннего железного века, они любили кровавые зрелища и изысканный разврат. Наверное, мировая история повернулась бы иначе, если бы Иисуса продали в гладиаторы, как поступали с бандитами, или заставили бы мести улицы или чистить канавы вместе с другими уголовниками. Но нет, ненависть первосвященников была уж слишком велика, Пилат не отважился открыто противостоять им.
И Иисус прошествовал через весь город Иерусалим, неся на себе тяжеленный крест, под плевки и глумление соотечественников, в сопровождении озлобленных и раздраженных римских солдат, которым, наверное, приходилось поминутно отгонять самых ретивых из толпы, прямо на гору Голгофу, где ему, чтобы долго не мучился, перебили предплечья и голени и прибили (по другим данным, привязали, что в общем-то было немногим милосерднее) запястья и ступни к кресту. На солнцепеке распятые умирают быстро. Но Иисус промучился довольно долго, отпустил грехи висевшим рядом разбойникам, когда же он начал агонизировать, один из солдат прекратил его страдания ударом пилума[3] под ребро. И для Иисуса началась жизнь вечная.
А что же Каиафа? Как потом жил Понтий Пилат? История умалчивает об их дальнейших судьбах. Однако не думаем, что первого могла мучить совесть, в конце концов твердолобость иудейских раввинов вошла в поговорку. Что же касается Пилата, то нам не верится в то, что он так быстро смог забыть казнь этого «варвара» (для римлян того времени все не римляне и не греки были «варварами»). В конце концов, что она для него изменила? Новый император обязательно сместит всех ставленников прежнего, а неровен час еще и конфискует их имущество. Чернь успокоилась, но ненадолго, более того, первосвященники увидели, что имеют в руках инструмент давления на римского наместника, и наверняка еще долго потом шантажировали его. Наверняка он еще долгими ночами вспоминал беседу с Иисусом, и просыпался в холодном поту, и каялся перед масками своих лавров и пенатов, вопрошая: «А мог ли я поступить иначе?»
История решила спор не в его пользу. И все христиане проклинают Пилата не менее рьяно, чем его истинных убийц. В конце концов Пилат, хоть вначале и сопротивлялся этому убийству, затем попустительствовал его совершению и тем самым сам стал в ряд убийц.
В заключение скажем, что нам очень хотелось бы, чтобы Пилат прожил бы после описанных нами событий возможно дольше, чтобы увидеть, как его слабость стала причиной заката и гибели Римской империи и возвышения на ее обломках нового христианского мира.
Век людей краток, и ни Пилат, ни Тиберий, ни Кайфа вечной жизни явно не заслужили. Однако риторическая фраза «Я умываю руки» стала основополагающим, позорным правилом для судей, неправедно судящих из опасения перед власть предержащими.