1928 год: ликвидировать ликвидаторов

Глава 14

Вячеслав попытался встать, чтобы пожать руку вошедшему, да только резкое движение снова вызвало приступ острой боли в спине. Менжинский скривился, но тут уже включился я. Применив свой новый навык целителя, я силой мысли разогнал кровь и послал порцию энергии к больному месту. Я даже пока не понимал всю эту целительскую механику, но, у меня, каким-то образом, получалось неплохо! На этот раз боль отступила еще быстрее. И через мгновение Менжинский уже жал руку Бокию, выйдя навстречу посетителю, как ни в чем не бывало. Но, только что пережитый председателем ОГПУ приступ боли все-таки не укрылся от внимательного взгляда Глеба Ивановича, и он даже спросил с сочувствием в голосе:

— Что, Вяча, снова спину прихватило? Я же давно порекомендовал тебе своего китайского массажиста, который не простой массаж делать умеет, а энергетический. Но, ты так к нему и не сходил. Не жалеешь себя совсем. Может, все-таки, хоть сейчас сходишь?

Вячеслав ответил:

— Ничего, Глебушка, уже отпустило. Некогда мне по массажистам ходить. Работы много. Ты проходи, присаживайся. Сейчас Эльза нам чай принесет.

Я сразу обратил внимание, что тон диалога между посетителем и хозяином кабинета был весьма фамильярным. Подобным образом не позволяли себе обращаться к Менжинскому ни Трилиссер, ни Ягода, ни Эльза, ни сам Сталин. Но, быстро крутанув калейдоскоп воспоминаний, я понял, что объяснялось все очень просто: Менжинский и Бокий дружили. Причем, они начали общаться друг с другом очень давно, гораздо раньше, чем стали коллегами-чекистами, и даже раньше, чем произошла первая попытка революции, потому что пересекались еще в молодости по своей революционной деятельности.

Встретившись вновь, уже в аппарате ЧК, они быстро нашли общие темы, о которых могли разговаривать друг с другом часами. Оба имели дворянское происхождение, интересовались литературой и науками, а также скрытыми возможностями человеческого организма. Бокий умел интересно рассказывать о своем увлечении эзотерикой, а Менжинский обладал способностью внимательно слушать, не перебивая. Хотя сам Менжинский и не верил ни в бога, ни в дьявола, разделяя увлечение своего друга мистикой лишь с точки зрения каких-то скрытых возможностей организма, неизученных еще наукой, но слушать интересные истории, рассказываемые Бокием о разных непонятных личностях: шаманах, ведьмах, колдунах, пророках и ясновидящих, или о легендарных странах: Гиперборее, Лемурии, Белогорье, Атлантиде и Шамбале, Вячеслав любил, словно то были какие-то занимательные сказки.

Особенно часто на досуге они вели дискуссии о роли в истории отдельных выдающихся личностей, вроде Моисея или Христа чье существование даже и не было научно доказано, но которые, тем не менее, заложили фундаменты мировых религий. Или же спорили о влиянии на исторический процесс разных мистических организаций прошлого, начиная от жрецов Древнего Египта и кончая тамплиерами и розенкрейцерами. Рассказывал Глеб Вячеславу и о различных парапсихологических экспериментах, которые пытался проводить в рамках специальной лаборатории в своем отделе. Бокий даже для этого привлек видных ученых, в том числе и из Института изучения мозга, созданного под кураторством чекистов. Теоретические наработки выдавались учеными интересные. Вот только никаких существенных практических результатов пока получить не удавалось.

Впрочем, постоянно общаясь, Глеб и Вячеслав, конечно, помогали друг другу и по службе. Когда Дзержинский поставил ребром вопрос о срочном привлечении для работы в ЧК специалистов по шифрованию и дешифровке, Бокий, который имел еще по революционному подполью успешный опыт подобной деятельности, составив свой собственный шифр такой сложности, что царская охранка так и не смогла его расшифровать, тут же вызвался собрать нужных специалистов в отдельное подразделение. А Менжинский эту идею сразу же поддержал на Коллегии. Тогда и утвердили создание СПЕКО.

Но, не только общая служба и интересы связали этих двух мужчин. Еще сильнее сблизили их общие женщины. В 1921 году Бокию выделили подмосковную дачу. И с тех пор там начались пьянки, да гулянки с девками. Менжинский тоже частенько бывал среди приглашенных. Чистейшего медицинского спирта, постоянно получаемого для нужд ухода за контактами на телефонных станциях правительственной связи, у Бокия имелось хоть залейся. А доступных женщин, желающих ублажать чекистов в это голодное время, подобралась такая большая компания, что ими можно было укомплектовать настоящий публичный дом. Дача Глебу досталась просторная и теплая. И в ней прекрасно можно было жить и кутить не только летом, но и зимой.

И некоторые из девиц гостили на той даче месяцами. Они ели, пили и занимались любовью за счет самого Бокия. Впрочем, он не гнушался тратить на их содержание деньги, выделяющиеся на нужды его отдела. Причем, вертеп разврата, напоминающий не то гарем, не то бордель, сам Бокий невинно прозвал «Дачной коммуной», где он, якобы, занимался социальными экспериментами по отмене института семьи, а все женщины были общие, как то и предполагалось некоторыми теоретиками коммунизма. И все это безобразие, по его мысли, служило для психологического отдыха кое-кого из главных чекистов, морально утомленных после трудных служебных дней, когда приходилось принимать очень серьезные решения: кого надо немедленно расстрелять, а кого, наоборот, — помиловать.

Менжинскому, вовлеченному во все эти дачные шалости, даже став Председателем ОГПУ, не оставалось ничего иного, как продолжать поддерживать с Глебом хорошие отношения. Ведь компромат, собранный на него хитрым Бокием, иного и не предполагал. Враг из Бокия получился бы слишком опасный. Впрочем, сам Бокий по-прежнему оставался интересным собеседником, который мог часами говорить об участии в археологических экспедициях, о поисках могилы Чингиз-хана или о чем-нибудь подобном. Теперь же, когда Глеб уселся напротив, Вячеслав сказал ему прямо:

— Вчера я со Сталиным согласовал нашу новую операцию «Селезень».

— И что она предполагает? Ясно же, что не охоту на птиц? — заинтересовался Бокий.

— Домашний арест Троцкого на подходящей даче в Подмосковье, вот что, — объяснил Менжинский. И добавил:

— И нам все это нужно организовать к пятнице.

В этот момент в кабинет вошла Эльза с подносом в руках, на котором красовались хрустальные стаканы в серебряных подстаканниках еще царских времен, да и сам поднос блестел начищенным серебром. Женщина быстро и бесшумно поставила принесенное на зеленое сукно поверхности письменного стола, тут же деликатно удалившись, не желая мешать общению начальников, словно демонстрируя этим, что и о хороших манерах, как и о субординации, имеется у нее кое-какое представление.

В блестящих стаканах плескался крепкий цейлонский чай, налитый через ситечко, почти без чаинок. Между подстаканниками притаились небольшая серебряная сахарница и маленькая хрустальная вазочка-лодочка, наполненная сушками. Отдельно лежали на подносе поверх белых салфеток две серебряные чайные ложечки. Вся эта посуда из благородного металла была экспроприирована чекистами у кого-то из врагов советской власти. Но, сами чекисты, при этом, кушать на серебре не гнушались.

Давно прошли те времена, когда нищие революционеры вели очень скромный образ жизни. Теперь ни Менжинский, ни Бокий давно уже не носили ни старых полинявших шинелей, ни стоптанной обуви, ни брюк и рубашек в заплатках. Конечно, они не шиковали напоказ, но оба в бытовом плане жили совсем неплохо, имея каждый по трехкомнатной квартире в Москве. Их обязательными атрибутами стали просторные дачи и личные автомобили с персональными шоферами-телохранителями, а занимаемые высокие должности позволяли чувствовать себя уверенно и независимо в любом уголке Советского Союза. Бокий, помимо всего прочего, заделался еще и тайным нэпманом, создав артель, которая изготавливала сейфы и приносила немаленькую прибыль.

В сущности, Глеб Бокий относился к тем редким людям, которые, несмотря на всю тяжесть давления той системы, в которой они существовали, умели чувствовать себя достаточно свободно, словно рыбы, живущие под постоянным давлением воды, но не замечающие этого в силу своих природных особенностей. Льва Троцкого Глеб всегда недолюбливал, считая идеи о мировой революции не столько даже глупыми, сколько совершенно несвоевременными, а его самого — обыкновенным выскочкой, который пытается бежать впереди паровоза исторического процесса.

Зная это мнение Глеба о Троцком, высказанное им неоднократно в их беседах с глазу на глаз, Менжинский решил поручить проведение операции «Селезень» именно Бокию. По этой причине, помня о их предстоящей утренней встрече, Вячеслав не стал сразу суетиться и не посчитал нужным созывать большое совещание ради выполнения поручения Сталина. Лишняя огласка в таком деликатном деле казалась опасной. Ведь Менжинский пока точно не знал, кто в Центральном аппарате ОГПУ является скрытым сторонником Троцкого, но подозревал, что таковые могут иметься даже на уровне начальников отделов.

Потому Бокий, которого Менжинский хорошо знал, и который умел охранять государственные тайны, подходил на роль главного тюремщика Троцкого, наверное, лучше всех. Во всяком случае, ему Менжинский доверял больше других. Ведь, располагая обширным компроматом на самого Вячеслава, Глеб ни разу не позволил себе даже намекнуть, что может использовать эти материалы во вред своему другу. Впрочем, располагал Глеб и компроматом не только на многих других начальников системы ОГПУ, но и на партийных руководителей Советского Союза. И все это можно было использовать, задействовав в предстоящей аппаратной борьбе в качестве грозного оружия против оппонентов.

А я, таясь в своем уголке черепушки Вячеслава, прекрасно понимал, что с домашнего ареста Троцкого серьезная аппаратная борьба за власть со стороны Менжинского только начнется. И потому было необходимо немедленно начать подбор серьезных союзников, которые станут важными фигурами в этой предстоящей игре прямо сейчас. Оттого выбор Глеба Бокия в качестве первейшего из союзников я одобрял, считая его вполне обоснованным. Кому же еще доверять, как ни человеку, называющему себя много лет другом и, в сущности, свою дружбу доказавшему?

Внимательно выслушав Менжинского, рассказавшего о сути предстоящей операции «Селезень», Бокий отпил чай и сказал:

— Есть пустая правительственная дача в Горках. Объект со всех точек зрения вполне подходящий, достаточно уединенный и, в то же время, эта дача находится довольно близко. Если я сейчас дам указания, то мои люди приведут там все в полный порядок, оборудуют прослушку и посты скрытного наблюдения за пару дней. Так что успеем к сроку, который определил Сталин. В пятницу утром Троцкого туда уже и перевезем.

— Отлично, так и поступим, — кивнул Менжинский, прожевывая хрустящую сушку, потом заметил:

— А ведь ты, Глебушка, пришел с докладом, но так ничего еще мне не доложил.