1928 год: ликвидировать ликвидаторов

Глава 28

Оставив Глеба Бокия командовать в квартире бывшего наркома Белобородова и организовывать отправку в Горки жены и сыновей Троцкого, Менжинский лично сопроводил главного оппозиционера до машины. После чего конвой выехал, не мешкая. Черный «Паккард», в котором находился главарь троцкистов вместе с председателем ОГПУ, ехал посередине, а впереди и позади катили по дороге автомобили, набитые охранниками, вооруженными автоматами «Томпсона», некоторое количество которых хитрый Бокий припрятал для нужд своего отдела.

Все благоприятные для обустройства засад места, мимо которых должен был проезжать кортеж, заранее оборудовали постами чекистов и милиционеров, затаившихся с оружием в придорожных посадках, делая вид, что прогуливаются среди голых кустов, сугробов и заснеженных елочек. А на расчистку трассы от снега еще с ночи вышли трудолюбивые дворники с деревянными лопатами. Под ватниками у каждого из них имелось по табельному револьверу, потому что все это тоже были переодетые сотрудники ОГПУ. Помимо вероятного нападения троцкистов, не исключалась и возможность налета обыкновенных бандитов, банды которых свирепствовали в Москве и ее окрестностях. Сам Менжинский склонялся к версии, что вчерашнее нападение, случившееся на дороге, скорее всего, дело рук именно криминала.

Положение с преступностью в Советском Союзе оставалось непростым даже в столице. После мировой и гражданской войн с фронтов вернулось множество людей, обученных убивать. Причем, в разных городах, и в Москве, конечно, осели и бывшие белогвардейцы. Люто ненавидевшие советскую власть, но вынужденные внешне смириться с ней, они начинали свою криминальную деятельность уже даже не ради политических перемен, а просто для личного обогащения. И в своих темных делах бывшие офицеры-фронтовики полагались на военный опыт, представляя большую опасность не только для граждан, но и для сотрудников органов правопорядка, если те вступали с ними в открытое противоборство.

«Бывшие», как эту категорию людей прозвали в народе, сколачивали хорошо законспирированные банды, контролирующие целые городские районы. В нэпманские времена занимались они не только рэкетом. Подобные умные бандиты, выходцы из аристократических и купеческих семейств, затаившие обиду на красных, не только имели доли в игорном бизнесе, организовывали подпольные притоны с проститутками, контролировали распространение наркотиков, но и вполне легально владели мелкими предприятиями, сращиваясь с обыкновенными нэпманскими капиталистами и, даже, посредством подкупа и шантажа, вербовали себе пособников среди сотрудников правоохранительных органов.

ОГПУ вместе с милицией, разумеется, пыталось бороться с ними. Вот только эта борьба приносила пока мало плодов, поскольку ум, изворотливость и финансовая независимость позволяли королям преступного мира уходить от ответственности. И потому арестовывали, в основном, бандитов из другой категории, выходцев из городского хулиганья, нападавших на улицах простейшим методом гоп-стопа. Борьба с этими криминальными элементами, которые пополнялись выходцами из беспризорников и городской бедноты, приносила свои плоды. С каждым годом наглых уличных банд становилось все меньше, в то время, как короли преступного мира таились все лучше, покупая новые документы, устраиваясь на хорошие непыльные должности, открывая легальный небольшой бизнес или обзаводясь иным прикрытием, вполне законным с виду.

К началу 1928 года служба на городских улицах все еще таила много опасностей. Любой сотрудник органов, хоть чекист, хоть простой милиционер, в любой момент рисковал подвергнуться нападению, например, ради завладения табельным оружием. Поэтому уличные наряды, обычно, в последнее время держались по двое. Они старались располагаться в пределах видимости соседних нарядов, потому что никаких носимых средств связи для постовых в Москве еще не существовало. И позвать на помощь можно было лишь голосом, с помощью свистка, либо, в крайнем случае, выстрелив в воздух. А дворникам давались инструкции немедленно сбегаться к месту происшествия. Участковым, которые самостоятельно действовали в глубине кварталов, приходилось еще хуже. Парням, которые в те годы устраивались на службу в правоохранительные органы, было необходимо не только полагаться на оружие, но и уметь неплохо орудовать кулаками, поскольку им приходилось скручивать преступников чуть ли не ежедневно.

Очень многие из нарушителей правопорядка занимались банальным воровством ради пропитания. После войн и революции в стране до сих пор находилось множество неприкаянных беспризорников подросткового возраста. Их, конечно, в Москве старались отлавливать, устраивая рейды время от времени. Но, пробираясь с окраин и с вокзалов, куда прибывали «зацеперами», беспризорники и иные бродячие бездельники снова и снова наполняли столицу. Жилья им, разумеется, никто не предоставлял, а работать они не желали. С вокзалов их постоянно прогоняли. Потому ночевали они как придется: в подворотнях, на стройках, в заброшенных домах, или даже просто в парке на скамейках, если позволяла погода. Зимой бродяги предпочитали оккупировать лестничные клетки в многоквартирных домах, утепленные подвалы, где проходили трубы отопления, или чердаки.

Среди всей этой бездомной молодежи попадались настоящие молодые преступники-рецидивисты, уже закоренелые в своем бандитском ремесле, убегавшие по нескольку раз из спецприютов и иных исправительных учреждений, и обнаглевшие окончательно. Такие, встречаясь с милиционером один на один, могли неожиданно ударить лбом в нос, пальцем в глаз, коленкой в промежность, локтем по почке, тяжелым ботинком по голени, или даже пырнуть ножом. А милиционер или чекист должен был умело на все эти выпады реагировать, проявляя чудеса ловкости, чтобы скрутить нарушителя общественного спокойствия. И это помимо потока бесконечных оскорблений и угроз в адрес стражей порядка, высказываемых подобными «гражданами». С детскими бандами, когда на одного милиционера нападали одновременно от шести до десяти детей лет десяти-двенадцати тоже было не легче. Тем более, что в детей стрелять строго запрещалось. Именно потому парней на службу охраны правопорядка набирали физически крепких.

Менжинский решил конвоировать Троцкого лично. Он почему-то подумал, что дело это крайне ответственное. И никому поручить подобное нельзя. Потому Вячеслав и уселся на заднее сидение рядом с Троцким. А тот всю дорогу трещал, почти не умолкая:

— Раз уж приходится ехать с вами в одной машине, то прошу выслушать меня. Доведите до Сталина, наконец, что все это неправда, напраслина! Никто из моих соратников не готовил побег за границу. Ни Мрачковский, ни Дрейцер, ни Радек, ни Смирнов, ни Раковский. Я посылал Дрейцера в Ленинград к моей первой жене совсем не за тем, чтобы искать пути бегства через Финляндию. Дрейцер выполнял мое очень личное поручение. Через него я хотел передать Соколовской определенную сумму денег. Я до сих пор ей пытаюсь помогать, потому что от нее у меня две дочери. Так что все эти донесения Сталину от ваших сотрудников лживые, сфабрикованные кем-то специально ради дискредитации меня и моих единомышленников. Я даже не надеюсь, что вы, Менжинский, примете какие-то меры против этих ложных доносчиков. Но вы обязаны знать, что все это клевета без всяких оснований. Наша оппозиция избрала честные методы борьбы. В противном случае, если бы мы были такими уж опасными, как Коба пытается нас представить, то он сам уже был бы давно ликвидирован. Но, он этого не понимает, делая из нас каких-то лютых врагов партии, вроде террористов и мятежников, готовых на все. А мы не лютые, мы не террористы и не мятежники. Мы просто выступаем за мировую революцию и за справедливое распределение власти между нами и сталинистами. И это все наши требования. Никаким терроризмом мы не занимаемся!

Вячеслав вставил свое:

— Но, чем же вы тогда объясните организацию ноябрьских беспорядков? Мне достоверно известно, что ваши вооруженные отряды готовились занять стратегические объекты в Москве и в Ленинграде. И только усиленная охрана, выставленная нами заранее повсюду, поумерила решительность этих ваших боевиков. Кстати, мы некоторых из них задержали. И показания они дают совсем не в вашу пользу, Лев Давидович.

Троцкий не смутился, продолжив не то обвинять, не то оправдываться:

— А вы не допускаете, Менжинский, что инициатива защищать оппозицию исходит снизу от рабочих коллективов? Разумеется, рабочие видят, что нас травят по прямому указанию Сталина и его верных псов, вроде вас. Вот вы и придумываете всякие «крайней меры», вроде этой высылки меня на дачу. А моих соратников по партийной борьбе вы хотите и вовсе сослать подальше. Запугать всех нас хотите, власть свою показать. Да только не запугаете! Мы создали за эти дни комиссию, которую возглавляют Радек, Раковский и Каспарова. И эта комиссия успешно ведет переговоры с председателем Центральной контрольной комиссии Орджоникидзе. Так вот, до его сведения доведено, что наши единомышленники поедут в отдаленные местности добровольно, раз так хочет Сталин, но только не в позорную ссылку, а для того, чтобы и там, на окраинах страны, продолжить свою полезную деятельность, учитывая профессиональную квалификацию и состояние здоровья. Как видите, мы, оппозиционеры, даже готовы на определенные уступки. Потому я и согласился на ваше предложение. Думаете, что вашего пистолета испугался? Совсем нет. Просто подумал, что в Горках мне, действительно, будет не так уж и плохо. Все-таки не так уж и далеко это место от столицы находится. Все же получше, чем ехать в Астрахань или куда вы там еще предлагали?

— В Алма-Ату, — напомнил Менжинский, проигнорировав, что Троцкий обозвал его сталинским псом.

Машины конвоя, внешне ничем не отличавшиеся от кортежа какого-нибудь очень важного советского руководителя, уже выехали за город, а Троцкий все говорил и говорил. Рот у него почти не закрывался. Похоже, основное его занятие и заключалось в том, чтобы постоянно говорить. И мне вспомнилось крылатое выражение: «Звездеть, как Троцкий». Впрочем, я не желал общаться с ним. Успешно переложив эту обязанность на Вячеслава, я снова затаился в уютном углу подсознания, откуда просто смотрел и слушал.

А Троцкий продолжал:

— Так вот, ни в какую вашу Алма-Ату я не хочу. Здесь, недалеко от Москвы, я все-таки смогу принести больше пользы. Вы вот знаете, что меня временами мучают приступы лихорадки? Врачи говорят, что еще во время гражданской войны я подхватил какую-то редкую форму малярии. Потому не хотел бы совсем вредить своему здоровью. Переезд в южные края мне сейчас противопоказан. Потому-то и от переезда в Астрахань я отказался. А в Горках у меня есть шансы сохранить работоспособность. И пусть даже Коба исключил меня из партии, я не перестану бороться за свою правду, живя на даче, так и знайте!