Данные о противнике


а) Оценка количества

Германская разведка всегда пыталась сорвать завесу секретности с советских вооруженных сил, однако до определенного времени все эти попытки никакого результата не давали. Благодаря наличию в СССР надежной системы сокрытия государственных секретов ни агентурная разведка, ни данные, полученные от эмигрантов и перебежчиков, не могли создать целостной картины состояния советской авиационной промышленности, боевого состава и дислокации ВВС. Ситуация изменилась с момента заключения пакта Молотова — Риббентропа и договора между СССР и Германией о дружбе и границах. С этого момента Сталин всячески старался избежать обострения политических отношений с новым мощным стратегическим партнером, что создало немцам весьма благоприятные условия для ведения самой откровенной и эффективной разведки — воздушной.

С октября 1939 г. и до начала войны над территорией западных областей Украинской и Белорусской ССР немецкие самолеты появлялись более 500 раз. С января по 21.06.1941 Люфтваффе проводили интенсивную воздушную разведку аэродромной сети западной приграничной зоны СССР. За указанный период германские самолеты нарушили границу 324 раза. При этом с 27 марта по 18 апреля было 80, а с 19 апреля по 19 июня — 180 случаев нарушений. В отдельные дни «нарушения» носили характер специальных разведывательных операций. Так, 4 апреля в периоде 11.56до 13.30 Государственную границу СССР в районе Львова нарушили шесть немецких самолетов. 9 апреля границу Литвы с 14.25 до 16.08 нарушили пять немецких самолетов, а 10 апреля в периоде 11.21 до 14.28 — 14 самолетов. Особенно участились случаи нарушения государственной границы перед самым началом войны. На отдельных участках самолеты-нарушители перелетали государственную границу по нескольку раз в день и углублялись в воздушное пространство СССР на 100—150 км.

Маршруты немецких самолетов-нарушителей совпадали с основными железнодорожными и шоссейными магистралями и выводили их к важнейшим населенным пунктам и основным аэродромам.

В первую очередь преследовалась цель разведать базирование советской авиации. Со второй половины мая резко возрасла высота полета самолетов-нарушителей, что, очевидно, было связано с аэро^ фотосъемкой основных объектов разведки и особенно аэродромов. Так, по данным штаба ВВС Прибалтийского военного округа, за 15—20 дней до войны немецкие разведывательные самолеты сфотографировали все аэродромы на территории округа.

Помимо прямых нарушений государственной границы, немецкая авиация применяла разведку под видом потери ориентировки в учебных полетах — экипажи, укомплектованные переодетыми офицерами, производили посадки на наиболее важные аэродромы приграничной зоны.

Кроме того, в разведывательных целях использовалась и воздушная трасса Москва — Берлин, проходившая через основные аэроузлы ЗапОВО. Немецкие рейсовые самолеты преднамеренно отклонялись от установленного маршрута на 15—20 км и, снижаясь до 50 м, производили разведку начавшегося строительства ВПП и других объектов. Порой они даже производили посадку на таких аэродромах, как Белосток, Минск, в то время, когда на них велась летная работа советских частей.

Казалось бы, следовало принять все меры, вплоть до открытия огня по самолетам-нарушителям, чтобы не допустить ведения ими разведки. Однако советским истребителям открывать огонь было запрещено. Они могли лишь принуждать самолеты-нарушители к посадке. Последние же при их перехвате истребителями требованиям о посадке не подчинялись, а в ряде случаев сами открывали огонь. Если самолет-нарушитель все же удавалось посадить, немцы старались уничтожить имевшуюся на борту разведывательную аппаратуру. Так, 15.04.1941 в районе Ровно был перехвачен и принужден к посадке (по немецким данным, сел в результате неисправности) разведчик ,1и 86. После того как немецкие летчики отбежали от самолета, на его борту произошло два взрыва, в результате чего «Юнкере» загорелся. Однако пожар удалось потушить. В самолете обнаружили три фотоаппарата, один из которых уцелел. На пленке были засняты железнодорожные узлы на участке Киев — Коростень.

В связи с участившимися случаями нарушения Государственной границы СССР со стороны разведывательной авиации Германии накануне войны командованием ВВС был усилен наряд дежурных истребителей на аэродромах всех пяти западных приграничных округов. Например, в ЗапОВО летом 1941 г. ежесуточно выделялось пять дежурных звеньев на И -153 и И -16 и три на МиГ-3. Кроме того, выделялось еще восемь дежурных звеньев в засадах.

Командование советских Военно-воздушных сил в основном правильно оценивало характер полетов германских самолетов-нарушителей, рассматривая их как систематическое ведение разведки с фотографированием западной приграничной зоны СССР. Начальник Главного управления ВВС дважды (4 и 17 июня) в докладах на имя наркома обороны С.К. Тимошенко (17 июня — и на имя И.В. Сталина) предлагал вести ответную разведку с аэрофотосъемкой важнейших объектов в германских приграничных районах, однако такое предложение принято не было. Борьба с немецкой воздушной разведкой возлагалась на пограничные войска НКВД и части приграничных военных округов. Но, как военным стало известно впоследствии, нарком внутренних дел Л.П. Берия еще в марте 1940 г. с ведома Сталина категорически запретил пограничным войскам открывать огонь по самолетам-нарушителям.

Просчеты политического и военного руководства СССР, не допускавшего применения эффективных ответных мер, дали возможность немецкому командованию выявить все советские аэродромы в приграничных районах, установить количество и типы базирующихся на них самолетов и сделать выводы о составе и возможностях авиационных группировок советских Военно-воздушных сил на главных направлениях предстоящего вторжения. Это оказало существенное влияние на масштабы потерь нашей авиации от первых массированных ударов противника в начальный период войны.

Последние немецкие данные о численности советских ВВС перед началом боевых действий приводились в Отчете разведки по СССР, на основании которого верховное командование Люфтваффе накануне войны произвело собственные расчеты. В соответствии с этим анализом, в советских полевых частях находилось 10 500 военных самолетов, из них 7500 в европейской России и 3000 — на Дальнем Востоке. За вычетом 1800 транспортных и связных самолетов, которые не считались боевыми, немцы насчитывали в европейской части СССР 5700 боевых самолетов (2000 новых и 980 старых истребителей, 2100 новых бомбардировщиков и 620 старых разведчиков). Под новыми самолетами подразумевались И-16, И-153, СБ и ДБ-3, под старыми — И-15, Р-5 и ТБ-3. Поскольку процент устаревшей техники был довольно высок, реальная сила советских ВВС считалась эквивалентной 50% от приведенных цифр. Также предполагалось, что в первой половине 1941 г. истребительные части будут пополнены 700 самолетами, в том числе от 200 до 300 новых истребителей И-18 (так немцы называли МиГ-3). Значительное усиление бомбардировочной авиации считалось маловероятным.

Как видим, и немецкая разведка, и командование Люфтваффе в своих расчетах явно недооценили численность советской авиации, занизив ее почти вдвое. Гораздо ближе к реальности оказались цифры, полученные немецкой службой радиоперехвата, которая на основе анализа радиопереговоров пришла к выводу, что, считая вспомогательную авиацию, у советской стороны имеется от 13 000 до 14 000 самолетов. Таким образом, оценка радиоперехватов оказалась гораздо точнее выводов разведки, основанных на агентурных данных и аэрофотосъемке. Зато немцам, безусловно, удалось вскрыть почти все аэродромы базирования советских ВВС на глубину до 150—200 км от границы, а также значительную часть аэродромов, находившихся на стратегической глубине.

б) Оценка качества

Несмотря на то что по численности Люфтваффе уступали ВВС РККА в соотношении 1:3 или 1:4, ударная сила советской авиации и ее шансы на успех оценивались немцами невысоко.

Немецкое командование полагало, что отсутствие боевого опыта и порочная система управления будут отрицательно влиять на ход операций советских ВВС и не позволят осуществлять взаимодействие авиации с наземными войсками, особенно в условиях мобильной войны, а также массировать силы в районах основных событий. В одном из отчетов немецкой разведки говорилось, что «благодаря неповоротливости управления и плохим средствам связи вряд ли можно рассчитывать, что ВВС быстро будут перебазироваться с одного участка фронта на другой в связи с изменением обстановки. Изменение порядка размещения (одновременно и стратегического сосредоточения) потребует много времени, и его можно будет своевременно опознать».

Уровень подготовки высшего командного состава ВВС РККА оценивался как крайне неудовлетворительный. Хорошо известно мнение начальника Генерального штаба сухопутных сил Германии Ф. Гальдера, записавшего весной 1941 г. в своем дневнике: «Русский офицерский корпус исключительно плох (производит жалкое впечатление), гораздо хуже, чем в 1933 г.». А вот что отметил в апреле 1938 г. военный атташе Германии в СССР генерал

Э. Кестринг: «Благодаря ликвидации большого числа высших офицеров, совершенствовавших свое искусство десятилетиями практики и теоретических занятий, Красная Армия парализована в своих оперативных возможностях. Отсутствие старших и вообще опытных командиров будет отрицательно влиять на обучение войск в течение длительного времени... Армия не представляет существенный фактор обороны».

Немецкому командованию было известно, что ВВС РККА находятся в процессе перевооружения, которое, как предполагалось, должно занять много времени. Уровень советских наземных служб и снабжения оценивался как неудовлетворительный и не соответствующий современным требованиям. Такого же низкого мнения были немцы и о связи ВВС, и об уровне их боеготовности — из общего числа 5700 боевых самолетов (в приграничных округах) полностью боеготовыми считались только 1500 истребителей и 1300 бомбардировщиков.

В целом советские ВВС расценивались как очень легко уязвимые и неготовые к боевым действиям. Немцы с уверенностью предполагали, что в ходе боев с высокоорганизованным, хорошо вооруженным противником численность и эффективность нашей авиации будет быстро сокращена.

В техническом отношении советские ВВС, по мнению немецкого командования, также уступали Люфтваффе. Самолеты считались в той или иной степени устаревшими, за исключением небольшого числа современных истребителей, подробные данные о которых отсутствовали.

В марте 1941 г. высшее советское руководство решило произвести демонстрацию своих новейших самолетов, для чего пригласило немецкую делегацию во главе с военно-воздушным атташе Германии полковником Г. Ашенбреннером посетить ряд советских авиазаводов. Этот визит состоялся в период с 29 марта по 16 апреля 1941 г. Немецким специалистам показали ЦАГИ и заводы, производящие истребители МиГ-3, пикирующие бомбардировщики Пе-2, авиамоторы АМ-35, М-25, М-105, подшипники, алюминиевые листы. По признанию членов комиссии, «мы не ожидали того, что увидели. По имевшимся в Германии сведениям, ожидали увидеть значительно худшее, против того, что увидели... технологический процесс налажен хорошо. Рабочие работают очень интенсивно». Большое впечатление на немцев, в частности, произвели самолеты МиГ и Пе-2, организация производства, качество литья, большая аэродинамическая труба ЦАГИ, размеры подшипникового завода и пр. По высказыванию члена комиссии инженер-полковника Швен-ке, «СССР технически прогрессирует и имеет сырье». В беседе с немецкими специалистами главный конструктор истребителя МиГ-3 А.И. Микоян, брат министра советского правительства, недвусмысленно заявил: «Мы сейчас показали вам, что мы имеем и чем мы занимаемся, и тот, кто попробует напасть на нас, будет уничтожен!» Ашенбреннер доложил о результатах своего визита в Берлин, но переданное им предостережение сыграло прямо противоположную роль. Гитлер написал на рапорте: «Хорошо, вы поглядели, как далеко они продвинулись. Мы должны начинать немедленно!» с легкостью могли компенсировать свое численное меньшинство, особенно в случае успеха заранее запланированного удара по советским аэродромам. Тем не менее в долгосрочном плане расчеты германского авиационного командования оказались опровергнуты, подобно расчетам сухопутных генералов. Фактически подчиненные Геринга совершили три ошибки: во-первых, они не смогли правильно определить численность советской авиации внутри страны, занизив количество находившихся там самолетов примерно в три раза (с 8,5 чо 3 тысяч). Во-вторых, они не приняли во внимание того факта, что па вооружение ВВС РККА уже успели поступить самолеты «новых типов», которые по своим летным характеристикам примерно соот-нетствовали или незначительно уступали аналогичным немецким. В-третьих, неверно были определены производственные мощности советской авиапромышленности, которая, как считали немцы, не сможет покрыть потерь ВВС РККА, понесенных в первые дни кампании.

Главная же ошибка была не военной, а политической. Гитлер не предполагал, что русские, которые не смогли оказать серьезного сопротивления немцам в годы Первой мировой войны и дух которых, казалось бы, должен быть окончательно сломлен в результате сталинских репрессий, вместо того чтобы сразу бросить оружие, станут сражаться настолько отчаянно, что полностью сорвут реализацию плана «Барбаросса».

Список сокращений

ад ДД — авиационная дивизия дальнего действия

БА — бомбардировочная авиация

бабр — бомбардировочная авиационная бригада

бад — бомбардировочная авиационная дивизия

бап — бомбардировочный авиационный полк

ВО — военный округ

ДБА — дальнебомбардировочная авиация

дбап — дальнебомбардировочный авиационный полк ЗапОВО — Западный Особый военный округ

ИА — истребительная авиация

иабр — истребительная авиационная бригада

иад — истребительная авиационная дивизия

иап — истребительный авиационный полк

каэ — корректировочная авиационная эскадрилья

КБФ — Краснознаменный Балтийский флот

КОВО — Киевский особый военный округ

ЛенВО — Ленинградский военный округ

МРА — морская разведывательная авиация

мрап — морской разведывательный авиационный полк

мтап — минно-торпедный авиационный полк

НКВД — Народный комиссариат внутренних дел

НКО — Народный комиссариат обороны ОдВО — Одесский военный округ

оиаэ — отдельная истребительная авиационная эскадрилья

омраэ — отдельная морская разведывательная авиационная эскадрилья

орап — отдельный разведывательный авиационный полк

ПрибОВО — Прибалтийский Особый военный округ

РА — разведывательная авиация

раз — разведывательная авиационная эскадрилья

резап — резервный авиационный полк

сад — смешанная авиационная дивизия

сап — смешанный авиационный полк

сбап — скоростной бомбардировочный авиационный полк

СНК — Совет Народных Комиссаров

СФ — Северный флот

тбап — тяжелобомбардировочный авиационный полк

ТВД — театр военных действий

ЧФ — Черноморский флот

ША — штурмовая авиация

шап — штурмовой авиационный полк

ЦАГИ — Центральный аэрогидродинамический институт

*

Лев Лопуховский

В ПЕРВЫЕ ДНИ ВОЙНЫ

Это рассказ о том, как встретил войну один из старейших артиллерийских полков Резерва Главного Командования. На мой взгляд, его история типична для других подобных артполков, встретивших удар врага в первые дни войны. В ней, как в капле воды, отражается история других частей нашей армии, на долю которых не выпала слава громких побед. Но бойцы и командиры в тяжелом 1941 г., не жалея своей крови и жизни, сделали все, чтобы остановить врага. Они закладывали основы нашей Победы 1945 г.

Речь пойдет о 120-м гаубичном артиллерийском полку (гап) большой мощности (б/м) РГК, о котором мне уже приходилось писать в связи с боями под Ярцево и Вязьмой1. Конечно, этот полк выбран не потому, что им с апреля 1940 г. командовал мой отец, полковник Н. И. Лопуховский. Пытаясь выяснить обстоятельств его-гибели (он числился пропавшим без вести в ноябре 1941 г.), я проследил историю полка с момента его создания в октябре 1929 г. до гибели в окружении под Вязьмой в октябре

1941-го. Оказывается, о 120-м гап РГКдок-ладывали Жукову и даже самому Сталину. Но об этом — в соответствующем месте. В ходе поиска в течение 40 лет мне удалось разыскать и установить более или менее постоянную связь с 60 однополчанами отца. С 1975-го и до 1995 г. я был секретарем совета ветеранов полка.

На примере этого полка попытаюсь рассмотреть некоторые вопросы готовности

Лопуховский Л. Вяземская катастрофа 41-го г. М.: Эксмо; Яуза, 2007.

артиллерии Западного фронта, который 22 июня оказался на направлении главного удара Вермахта. Мне кажется, что историки и исследователи до сих пор незаслуженно мало, в отличие от авиации и танковых войск, уделяли внимания артиллерии. Моя задача несколько упростилась в связи с тем, что буквально на днях удалось рассекретить некоторые документы, касающиеся действий полка в первые дни войны. Подобные документы не часто встречаются в архивах. Они полностью подтвердили рассказы ветеранов о первых днях войны. Думаю, читатели меня не осудят за некоторые чисто бытовые детали, характеризующие те далекие времена.

Но почему такое внимание именно артиллерии РГК? Состояние и готовность войсковой артиллерии (батареи, дивизионы, дивизионные и корпусные полки) обычно оцениваются совокупно с общевойсковыми частями и соединениями, в состав которых они входят. Артиллерийские формирования РГК являлись важнейшим средством в руках командования оперативно-стратегического объединения — фронта и предназначались, как правило, для количественного и качественного усиления войсковой артиллерии на главном направлении. На вооружении пушечных (пап) и гаубичных (гап) артполков и отдельных дивизионов РГК, кроме таких же орудий, как и в войсковой артиллерии, имелись орудия большой (БМ) и особой (ОМ) мощности.

Согласно утвержденному в августе 1939 г. плану оргмероприя-тий, в составе артиллерии РГК предусматривалось иметь 17 артполков большой мощности по 36 203-мм гаубиц с численностью личного состава в каждом 1374 человека. Потребность в орудиях для них (612 единиц) покрывалась полностью. При этом в соответствии с мобилизационным планом на базе некоторых частей предусматривалось развернуть несколько аналогичных структур. Для обеспечения перехода войск со штатов мирного времени на штаты военного времени создавался неприкосновенный запас (НЗ). Потребность в НЗ исчислялась на основе схемы мобилизационного развертывания, в которую включались соединения и части, содержавшиеся в мирное время и переводимые на штаты военного времени, а также формируемые в первый месяц войны. Использование НЗ в мирное время категорически запрещалось, а его размеры зависели от установленного Генеральным штабом коэффициента развертывания, то есть кратности развертывания. Например, если он равнялся трем («тройчатка»), это означало, что с объявлением мобилизации данная войсковая часть развертывалась в три равнозначные части. Для частей артиллерии РГК коэффициент развертывания устанавливался обычно выше (3—4), чем для частей войсковой артиллерии (1—2).

По некоторым данным, из указанных выше 17 полков 13 были двойного развертывания. Для покрытия потребности военного времени планировалось произвести еще 571 гаубицу. По другим данным, в 1939 г. существовал план превратить все 17 артполков в части тройного развертывания. Тогда при объявлении мобилизации количество таких полков увеличивалось бы до 51.

Достичь этого можно было за счет уменьшения количества орудий в полку до 24. В дальнейшем от «тройчатки», видимо, отказались, так как обеспечить такое количество полков орудиями, средствами тяги и другим имуществом, а также подготовленным личным составом было тогда не по силам. К тому же, как показал опыт, степень боевой готовности вновь сформированных полков к выполнению огневых задач при этом резко снижалась. Например, развернутый в связи с подготовкой к Польской кампании 350-й артполк б/м РГК непосредственно перед отправкой в состав БОВО получил на вооружение 203-мм гаубицы Б-4. Приемку орудий осуществляли прямо на железнодорожных платформах. Большая часть командного состава полка новой для них матчасти и вопросов ее применения не знала, не говоря уж о младших командирах и рядовых. Несколько лучше обстояло дело в 360-м гап РГК.

Поскольку 120-му гап б/м РГК будет посвящено много страниц, скажем несколько слов об истории его создания. Артиллерийский полк под таким номером был сформирован в Днепропетровске в октябре 1929 г. на базе дивизионов 3-й Южной группы тяжелой артиллерии особого назначения (ТАОН), которые принимали участие в боях на Южном фронте, в том числе на Каховском плацдарме и у Перекопа. Полк дислоцировался в городе Днепропетровск. Шефом полка был местный завод имени К Либкнехта. В 1932 г. личный состав участвовал в спасении гражданского населения при большом разливе Днепра, за что полк получил благодарность от правительства.

Полк состоял из четырех дивизионов (в дивизионе три батареи по 2 орудия в каждой) и считался полком «тройного развертывания». Для этого заблаговременно готовились соответствующие кадры. В этом полку по штату числилось почти в 1,5 раза больше младших командиров, в том числе и из числа сверхсрочников, чем в обычной линейной части. «Переменный» рядовой состав регулярно обновлялся в ходе призывов и во время различных сборов. Из числа красноармейцев 2-го и 3-го годов службы в полковой школе готовили младших командиров запаса. За счет этого удавалось создать значительный резерв подготовленных командиров и рядовых специалистов различного предназначения.

Полк неоднократно подвергался инспекциям и показывал хорошие результаты в стрельбе и других видах боевой подготовки. В августе 1939 г. на базе дивизионов 120-го гап РГК Харьковского военного округа были развернуты два новых полка — 120-й и 375-й гаубичные полки большой мощности. В то же время в округе до середины 1940 г. продолжал существовать 120-й артполк, командиром которого стал капитан Прибойченко (бывший начальник штаба). Этот полк использовался для подготовки кадров для других артчастей б/м РГК- Вновь сформированному 120-му гап б/м на вооружение достались 203-мм гаубицы «Мидвэйл-У1» (тип VI) образца 1916 г., состоявшие на вооружении старой русской армии и частично отбитые в свое время у «белых»1.

Временно исполнявшим обязанности командира 120-го гап был назначен бывший командир дивизиона капитан Г.В. Воронков, военкомом — политрук Нагульнов, начальником штаба — капитан М.В. Барыбин (бывший помощник начальника штаба полка), командир батареи старший лейтенант Ф.К. Работнов стал командиром 2-го дивизиона. Позднее полк был переброшен по железной дороге в Белорусский Особый военный округ, где он был придан 4-й армии Белорусского фронта. С 17 сентября полк принял участие в Польской кампании (он числился в составе действующей армии с 17 по 28 сентября 1939 г.).

Наиболее боеспособные части польской армии были скованы боями с немцами. Красной Армии оказали сопротивление главным образом отдельные подразделения и части корпуса пограничной стражи. Главнокомандующий польской армии Рыдз-Смиглы отдал войскам приказ: «/.../ с Советами боевых действий не вести, только в случае попытки с их стороны разоружения наших частей. /.../ Части, к расположению которых подошли Советы, должны вести с ними переговоры с целью выхода гарнизонов в Румынию или Венгрию». Поэтому войсковые части польской армии, дезорганизованные внезапным вторжением советских войск, сопротивления, за редким исключением, не оказывали. Тем не менее в отдельных случаях пришлось вести серьезные бои, в которых полк не участвовал.

2 ноября 1939 г. состоялось официальное воссоединение Западной Белоруссии с Советской Белоруссией, а Западной Украины с советской Украиной. По сравнению с жизнью трудящихся в Союзе с его карточной системой и постоянным дефицитом товаров широкого потребления положение «освобоноденных» жителей было намного лучше. Это сразу отметили бойцы и командиры Красной Армии и члены их семей. Землю батракам дали, но тут же стали организовывать колхозы, что не понравилось крестьянам. Многим, очень многим из них не нравилась политика, проводимая новой властью. Но

Английская гаубица «Мидвэйл» Магк VI образца 1916 г. в походном положении весила до 9276 кг, вес снаряда — 90,7 кг, имела раздельное заряжание (то есть снаряд без гильзы), дальность стрельбы — 9,6 км, скорострельность — 2 выстрела в минуту, расчет — 14 человек. К ноябрю 1918 года фирма «Виккерс» изготовила 146 гаубиц. В РККА гаубица марки VI считалась очень ценным орудием, и ее несколько раз пытались модернизировать. К 1 ноября 1936 г. их имелось 50 штук (и одна учебная). Они состояли на вооружении до 1943 г.

особую тревогу и недовольство вызвали открытые репрессии по отношению к «чуждым и контрреволюционным» элементам. Зачистка «освобожденной» территории началась в конце 1939 г. Она проводилась в несколько этапов. Сначала арестовали и изолировали почти поголовно сотрудников польского государственного аппарата. С 10 февраля 1940 г. началась массовая депортация основной массы осадников1, польских госслужащих и их семей. Для осуществления столь масштабной акции, помимо органов и оперативных частей НКВД, привлекался и личный состав армии. Например, лейтенант Кондрашин из 120-го гап с группой солдат своей батареи в количестве шести человек был направлен 10 января 1940 г. на станцию Го-рынь (город Речица). Согласно предписанию, он ровно в 24 часа вскрыл секретный пакет, в котором было сказано, что его группа поступает в распоряжение военного коменданта города Речица. Несколько дней они вывозили семьи осадников, полицейских и офицеров к эшелонам на станцию, откуда их отправляли на север, Урал и в Сибирь.

Надо сказать, что к весне 1941 г. у определенной части населения западных областей Украины и Белоруссии антисоветские настроения еще больше усилились. Это способствовало потом успешной деятельности разведывательных и диверсионных групп противника в нашем тылу.

Необычно рано — в конце ноября 1939 г. — наступили морозы, выпал снег. Для большой массы войск, скопившихся на захваченной территории, не хватало казарменных помещений. Было принято решение рассредоточить войска, вышедшие к демаркационной линии. При этом руководствовались в первую очередь не оперативными соображениями, а наличием возможных мест размещения личного состава. 33-я стрелковая дивизия, расположившаяся первоначально в Брестской крепости, была передислоцирована в город Березу-Кар: тузскую. Здесь находилась громадная тюрьма для политических заключенных, переоборудованная поляками из бывших казарм царской армии, известная чрезвычайно жестоким режимом. Ее вновь приспособили под казарменные помещения.

120-му гап в этом отношении повезло — его перебросили из района Бреста в город Пинск. Полк разместился в казармах бывшего польского уланского полка в 3 км западнее города. Расположение подразделений в специально построенном поляками прекрасном военном городке не требовало от командования особых забот. Помнится, всех восхищала полковая баня для личного состава. Она представляла собой большое помещение, в котором на потолке были

всадники — переселенцы из западных и центральных областей Польши. Они получили большие наделы земли, ссуды и разного рода привилегии и являлись опорой польского режима, установленного в результате неудачного для нас исхода войны 1920 г.

смонтированы в несколько рядов 50 душевых установок, на каждой из них имелся простейший рычаг, позволявший регулировать температуру воды.

Исполнявший обязанности командира бывший командир дивизиона капитан Воронков по своим деловым и моральным качествам не был способен командовать полком в составе четырех дивизионов численностью более 2,5 тыс. человек. Обстановка легкой прогулки вместо боевых действий и возможность бесконтрольно распоряжаться огромными трофеями способствовала его разложению. Комиссар полка Нагульнов пьянствовал вместе с командиром и во всем потакал ему. Глядя на руководство, пустились во все тяжкие и другие начальники. Многие наиболее подготовленные командиры и специалисты полка были отправлены на Карельский перешеек. Остальные, жившие до этого в Союзе от получки до получки, в условиях «загнившего капитализма» и искусственно завышенного курса рубля к польскому злотому не упускали возможности лишний раз посетить многочисленные кафе и рестораны города. Напившись, они устраивали гонки на приз на извозчиках — кто быстрее домчит их до полка.

Попойки часто заканчивались драками и даже стрельбой. Командир батареи Н. И. Кондрашин рассказывал мне, как его взводный лейтенант Исаченко в январе 1940 г. с пьяных глаз открыл огонь из нагана в командирском общежитии. При этом пуля рикошетом попала ему в бедро. Его чуть не засудили за самострел с целью избежать отправки на фронт в Финляндию27.

Надо сказать, что пьянство в рядах Красной Армии в этот период представляло для командования серьезную проблему. Об этом свидетельствуют неоднократные приказы наркома обороны по этому поводу. Здесь, на мой взгляд, прослеживается явная связь с репрессиями, проводившимися на протяжении многих лет, в том числе и в вооруженных силах. Уклонение от исполнения служебных обязанностей и от проведения решительных мер по наведению порядка стало повсеместным, так как командиры просто боялись доносов со стороны «обиженных» подчиненных. Многие пустились во все тяжкие, справедливо рассудив,, что пьяница не может быть шпионом немецкой, японской и прочих разведок.

Единственный, кто пытался поддерживать хоть какой-то порядок в полку, был начальник штаба капитан М.В. Барыбин. Он мешал командиру и комиссару утаивать безобразия и докладывал в штаб округа обо всех происшествиях в полку. Видимо, противоречивые доклады по командной и политической линии затянули решение о смене командования полка с целью нормализации обстановки и укрепления порядка. В январе 1940 г. командиром 120-го гап был назначен командир 92-го гап 33-й сд майор Н.И. Лопуховский, который в это время занимался подготовкой и отправкой артбатарей на финский фронт для восполнения больших потерь наших войск, не сумевших быстро преодолеть линию Маннергейма. Мы в это время жили в добротном кирпичном доме польского осадника, который был арестован органами НКВД, а его семья была депортирована. Моя мать после всех мытарств жизни на частных квартирах и в общежитиях была в восторге от самого дома, к которому примыкал большой ухоженный сад (примерно 6—7 рядов по 5 яблонь, не считая ягодника). На участке имелся большой крытый хозяйственный двор. Семья стала готовиться к переезду. Но приказ вдруг отменили, и мы надолго застряли в Березе.

Вообще-то странный случай — приказ и тут же его отмена. Но в 30-е годы и не такое случалось: вдруг куда-то пропадали командующие, командиры частей. Дивизиями и полками зачастую командовали майоры и капитаны. Чехарда со сменой руководителей коснулась и округов, и армий, не говоря уж о Генеральном штабе. Так, за неполные три года сменилось три командующих важнейшим приграничным Белорусским (Западным) округом. С 1931 по 1937 год округом командовал командарм 1 ранга И.П. Уборевич, затем — командарм 1 ранга И.П. Белов, которого в сентябре 1939 г. сменил командарм 2 ранга М.П. Ковалев. С ноября этого же года командующим стал генерал армии Д.Г. Павлов. 4-й армией с июля 1938-го по декабрь

1940 г. командовал комдив (затем генерал-лейтенант) В.И. Чуйков, с января 1941 г. — генерал-майор А.А. Коробков. Начальника штаба армии полковника И.М. Викторова (с июля 1938-го по август 1940 года) сменил полковник Л.М. Сандалов. В 10-й армии с сентября 1939-го по март 1941 г. сменилось четыре командующих. С марта

1941 г. ею командовал генерал-лейтенант К.Д. Голубев. Лишь 3-й армией с июля 1938 г. и вплоть до начала войны командовал комкор (генерал-лейтенант) В.И. Кузнецов.

Положение в 120-м гап становилось неуправляемым. В архиве ЦГАСА хранятся две телеграммы управления кадров БВО от 10 и 14 февраля 1940 г. в наркомат обороны с просьбой ускорить решение вопроса о назначении командиром 120-го гап майора Лопуховского Н.И. В связи с надвигающимися событиями в Бессарабии решение о назначении нового командира полка было наконец принято.

Еще 30 марта 1940 г. нарком иностранных дел СССР Молотов заявил о наличии нерешенного спорного вопроса о Бессарабии, которая была захвачена Румынией в начале 1918 г. Уже 10 апреля Военному совету БОВО было приказано к 25 апреля: «... В) 120 гап б/м по штату М 08/3 численностью 2697 человек с артпар-ком по штату № 08/22 численностью 169 человек передислоцировать в ОдВО».

На следующий день командиром 120-го гап был назначен майор

Н.И. Лопуховский. До этого времени он, как уже выведенный за штат, привлекался к работе в составе смешанной (вместе с немцами) комиссии по уточнению на местности новой советско-германской границы. С получением приказа отец сразу забрал нас с собой.

Об обстановке, сложившейся в полку, говорит следующий красноречивый эпизод. По приезде в Пинск майора Лопуховского никто не удосужился даже ознакомиться с его документами и предписанием. Его приняли за нового начальника штаба полка. Прежний командир обрадовался: наконец удалось свалить Барыбина! А отец сначала промолчал и, только осмотревшись, объявил, что он назначен командиром полка. Отстраненный от должности капитан Воронков, толком не сдав дела, попытался вывезти из части две машины присвоенного трофейного имущества. Но к этому времени уже состоялся приказ о строгом его учете и оприходовании. Отец приказал сгрузить мебель, но Воронков выхватил револьвер и заорал, что застрелит любого, кто подойдет к машинам. Все это происходило на моих глазах у командирского дома, где наша семья получила квартиру. Отец поднял караул «в ружье», и красноармейцы с удовольствием обезоружили бывшего командира части, который всем надоел своими пьяными выходками.

Член партии с 1921 г. майор Н.И. Лопуховский28 вместе с вновь назначенными военкомом батальонным комиссаром Г.А. Русаковым и начальником штаба майором Ф.С. Машковцевым (М.В. Барыбин стал помощником командира полка по технической части) взялся за укрепление дисциплины и сколачивание воинского коллектива. Порядок восстанавливать было трудно: не всем пришлась по душе строгость командира. Не все сразу получалось. Тем более что новому командованию пришлось с ходу решать весьма сложную задачу.

3 мая 1940 г. полк в полном составе вместе с матчастью (в целях экономии подвижного состава почти все трактора были оставлены на месте) был погружен в эшелоны и уже через двое суток оказался в Киеве29. Куда и зачем едут — никто ничего не знал. Через Одессу полк перебросили в район города Вознесенск, а затем — к румынской границе (Коломыя), где он был доукомплектован по штатам военного времени и полностью готов к боевым действиям.

Сталин, используя момент, когда основные силы Вермахта были заняты боями во Франции, решил захватить Бессарабию, а заодно и Северную Буковину, которая согласно секретным приложениям к пакту Молотова — Риббентропа не входила в сферу интересов СССР. 26 июня в 22.00 Советский Союз предъявил ультиматум Румынии о возвращении Бессарабии и Северной Буковины. Румыния была вынуждена согласиться на все условия, предъявленные Сталиным. 28 июня в 14:00 наши войска перешли границу. 120-й гап походным порядком через Чортков, Коломыю вышел к Черновцам. После присоединения Бессарабии и Северной Буковины полк возвратился в Белоруссию, где опять поступил в оперативное подчинение 4-й армии, штаб которой располагался в городе Кобрин.

Здесь условия для размещения полка численностью в почти 3 тысячи человек с большим количеством боевой техники и автотранспорта30 оказались несравнимо хуже, чем в Пинске. Подразделения оказались разбросанными на довольно большой территории. В самом городе расположились штаб полка, третий дивизион капитана Моро-гина и полковая школа. Первый дивизион капитана Жлобы разместился в деревне Хороща (9 км северо-восточнее Коссова). Здесь пришлось строить бараки и землянки. Второй дивизион капитана Ра-ботнова и артпарк расположился в Ивацевичи и частично на станции Коссово-Полесское (12 км от Коссово). Четвертый дивизион капитана Доронина и подразделения боевого обеспечения полка разместились в двух километрах северо-западнее города в бывшем замке Морачовщизна, построенном в 1840 г. Вблизи него в пяти маленьких домиках жили семьи старшего комсостава полка. Семьи остальных командиров проживали в городе на частных квартирах.

Такая разбросанность подразделений и неустроенность осложнили жизнь личного состава. Подразделениям помимо боевой подготовки приходилось заниматься устройством быта и созданием учебно-материальной базы — строительством казарм, парков и складов. Тем более что в связи с тяжелыми уроками финской войны и сменой руководства Красной Армии (вместо Ворошилова наркомом обороны был назначен Тимошенко) началась перестройка всей системы подготовки войск. Тимошенко потребовал учить войска только тому, что необходимо на войне. Значительно ужесточились требования к дисциплине. Солдат и сержант за каждый час самовольной отлучки мог получить месяц дисциплинарного батальона, офицер за каждый день уклонения от исполнения служебных обязанностей — год тюрьмы. Лейтенант Каратаев отстал от эшелона при перегруппировке в Одесскую область и догнал свое подразделение только через пять суток. За это он был осужден на пять лет заключения. В 1942 г. он добился отправки на фронт, хорошо воевал и закончил войну майором.

По воспоминаниям ветеранов полка большая часть занятий проводилась в поле, на полигоне и стрельбищах в любую погоду. Для отдыха времени почти не оставалось. Особенно напряженными были занятия в полковой школе, где готовили младших командиров и специалистов (разведчики, топографы, вычислители, радисты, телефонисты, водители автомашин и трактористы) не только для полка, но и других частей округа. Здесь же готовили и командиров орудий, которым перед увольнением в запас присваивали звание младших лейтенантов.

Начсостав полка был хорошо подготовлен в огневом и техническом отношении: основные должности занимали кадровые командиры, половина из них в свое время окончила Одесское училище тяжелой и береговой артиллерии. На занятиях по командирской подготовке изучался опыт боев на Западном ТВД, где Гитлер за две недели разгромил Францию. По крайней мере, я видел, как отец вечерами готовился к занятиям, изучая статьи в военных журналах. Запомнился рассказ о захвате немецким воздушным десантом бельгийского форта с фотографиями его укреплений (теперь-то мне понятно, что речь шла о форте Эбен-Эмаэль). У нас была хорошая библиотека, в том числе и военной литературы, что удивительно для человека, окончившего всего лишь 4 класса церковно-приходской школы. Мне нравилось листать историю Гражданской войны с замазанными ликами ее героев, объявленных «врагами народа», а по капитальному труду «Артиллерия» я хорошо представлял, что такое система траншей, огневой вал и прочие тонкости.

120-й гап РГК в мирное время в организационном и оперативном отношениях подчинялся 4-й армии, которой до конца 1940 г. командовал генерал-лейтенант В. И. Чуйков. Это был очень жесткий командующий — только такой смог бы удержать в 1942 г. Сталинград1. По плану прикрытия госграницы полк должен был поддерживать 42-ю стрелковую дивизию, которая дислоцировалась в Березе (30 км западнее Коссово). Позднее ее перебросили в Брест, а на ее месте была сформирована 205-я моторизованная дивизия 14-го мехкорпуса.

По боевой тревоге полк должен был выйти в район Рачки на ру-жанском направлении (40 км северо-западнее Коссово). Командова- 31 ние полка часто привлекалось к учениям в районе оперативного предназначения армии, участвовало в командирских поездках. В частности, осенью 1940 г. в 4-й армии состоялась оперативная игра на местности (единственная, в ходе которой отрабатывались вопросы обороны), когда соединения армии под напором превосходящих сил «противника» отходили от рубежа к рубежу к старой границе. В конечном итоге вторгшаяся на нашу территорию группировка «противника» была разгромлена. Через полгода на этом же направлении немцы за одну неделю прошли 350—400 км и 28 июня захватили Минск и Бобруйск.

В служебной характеристике на майора Лопуховского (в целом положительной) В.И. Чуйков лично дописал: «...в целом подготовлен хорошо, хороший строевик, отличается умением предвидеть развитие обстановки, тактическая подготовкаудовлетворительно, самолюбив, недостаточно требователен: в полку была пьянка с дебошем и самовольная отлучка в первом дивизионе младшего командира с двумя бойцами». Тем не менее 16 июля 1940 г. майору Лопуховскому Н.И. за отличное выполнение заданий командования в сложных условиях обстановки было присвоено звание полковника, и он был награжден медалью «XX лет РККА».

Вопреки мнению Чуйкова, ветераны полка в один голос утверждали, что Н.И. Лопуховский был требовательным командиром. Но, в отличие от многих других командиров и начальников, он не кричал на подчиненных, не оскорблял их и никогда не ругался матом. По общему мнению, это был спокойный и выдержанный человек. Командир 11-й батареи Кондрашин вспоминает, что офицеры полка жили дружно. Праздники, как правило, отмечали вместе, накрывали общий стол, выпивали, танцевали. Кстати, отец на застолье любого уровня никогда больше одной рюмки не пил. Командиру часто приходилось сдерживать своего чересчур горячего комиссара, который был младше его на 10 лет (а должно было быть вроде наоборот). Так, бывший начальник продовольственной службы полка Кудрявицкий рассказывал, что полковник Лопуховский спас ему жизнь, когда комиссар хотел его застрелить в первый же день войны за то, что он не обеспечил доставку горячей пищи в подразделения.

В связи с ограниченным объемом статьи я остановлюсь на вопросах обеспеченности Красной Армии артиллерийскими орудиями только крупных калибров. Количество артполков большой мощности, имевших на вооружении 203-мм гаубицы, постепенно увеличивалось. Видимо, сказался опыт боев на Карельском перешейке, где пришлось взламывать оборону, насыщенную долговременными сооружениями1. На 01.09.1940 г. в составе Красной Армии их было 18, к 1 декабря — 21. На 1 января 1941 г. их стало уже 33 гап б/м (сколько из них было частей двойного и тройного развертывания — неизвестно). Для их вооружения по табелю требовалось 1188 203-мм орудий (без учета мобилизационных запасов). В реальности же имелось 650 исправных 203-мм гаубиц Б-4 образца 1931 г. и 36 английских гаубиц марки VI — всего 686. То есть обеспеченность составляла 58%. Даже если исходить из расчета по 24 гаубицы на полк, то их требовалось по штату 792 штук, фактически имелось 727, но 41 гаубице требовался капитальный ремонт.

К 22 июня 1941 г. в наличии имелось уже 861 203-мм гаубица, в том числе 825 Б-4 образца 1931 г. и 36 марки VI (68,3% от общей потребности)[1, 2].

152-мм гаубиц различных образцов (1909/30 г., 1910/30 г., 1931 г. и М-10 образца 1938 г.) на 22 июня 1941 г. в наличии имелось 3817 (77,6% от общей потребности). По плану на мобилизационное развертывание требовалось 4798 гаубиц, на мобзапасы — 120, всего — 4918 (79,7% от потребности на мобразвертывание). 152-мм гаубиц-пушек МЛ-20 образца 1937 г. в наличии имелось 2897 (68,3% от общей потребности). На мобразвертывание требовалось 2801 орудие, на мобзапасы — 96, всего — 2897 (70% от потребности на мобразвертывание). По словам тогдашнего начальника штаба 4-й армии Л.М. Сандалова, в полосе армии на окружном полигоне юго-западнее Барановичи (у станции Обуз-Лесная) весной 1941 г. имелось 480 152-мм орудий для формирования десяти артполков РГК[3]. Он не уточнил, о каких именно орудиях идет речь, и не указал, с какого именно времени началось формирование этих частей. Но заметил, что создать и сколотить эти полки до начала войны также не успели.

А вот небезызвестный В. Резун, ссылаясь на генерал-полковника Л.М. Сандалова, уже указывает время — в мае — и даже тип поставленных орудий — гаубицы— пушки МЛ-20. И что к каждому из этих орудий было заготовлено по десять боекомплектов (один б/к — 60 снарядов на орудие). Это зачем же сосредоточивать столько снарядов для формируемых полков на небольшом полигоне бывшей польской армии, который считался нештатным? Он даже не имел постоянной кадровой команды и обслуживался силами прибывавших на него артчастей. Где хранить снаряды (выстрелы), на чем перевозить? Ведь для начала формируемому полку при наличии транспорта достаточно 1—2 б/к (возимый запас). Остальные боеприпасы хранятся на складах.

Все это Резуну понадобилось, чтобы потом расписать, как доблестные немецкие войска захватили под Барановичами 480 новеньких, только что с завода гаубиц-пушек МЛ-20. Для сведения: в первой половине 1941 г. их было изготовлено всего 497 штук. И что же, 480 из них отправили под Барановичи? Кстати, полков с 48 штатными

МЛ-20 не было, а были артполки РГК, у которых на вооружении состояли 48 152-мм гаубиц М-10 (штат № 8/1). Были и 3-дивизион-ные корпусные полки, имевшие по 36 МЛ-20. Возможно, орудия предназначались для вооружения не только артполков РГК, но и корпусных полков, в том числе и для формирующейся 13-й армии, которой уже назначили район прикрытия.

На 1 ноября 1940 г. в округе на вооружении артполков (дивизионных, корпусных и РГК) было 599 152-мм гаубиц и пушек. На 1 января 1941 г. только гаубиц и гаубиц-пушек стало 774, в том числе 266 гаубиц-пушек МЛ-201. Поставки 152-мм гаубиц продолжались, и к 1 июня в округе было уже 1109, в том числе 470 гаубиц-пушек МЛ-20 (то есть в течение пяти месяцев прибавилось 204 шт.). Ведь к 22 июня 1941 г. в составе округа было 19 корпусных и армейских полков и 6 гаубичных полков РГК(не считая отдельных дивизионов). В июне поступило еще 24 гаубиц-пушек МЛ-20 и 6 гаубиц образца 1938 г. [4].

Но количество сил и средств — важная, но не единственная составляющая, определяющая степень готовности войск к боевым действиям и эффективности их применения. Дело не только в количестве орудий, танков и самолетов или полков, дивизий и корпусов, имеющихся в составе армии. В РККА, например, к началу войны было свыше 23 тысяч танков и 29 механизированных корпусов. Но принятое решение о создании такого количества мехкорпусов было обеспечено бронетехникой только на 52% (а в авиации новейшими типами самолетов — на 15—20%). О степени готовности бронетанковых и механизированных войск много писалось и говорилось. Останавливаться на этом не буду и только напомню читателям выдержку из доклада начальника ГАБТУ генерал-лейтенанта Я. Н. Федоренко. 14 мая 1941 г. он обратил внимание наркома обороны на то, что из-за неполного обеспечения механизированных корпусов танками по штатам они <гявляются не полностью боеспособными. Для повышения их боеспособности впредь до обеспечения их танками считаю необходимым вооружить танковые полки мехкорпусов 76-мм и 45-мм орудиями и пулеметами с тем, чтобы они в случае необходимости могли бы драться, как противотанковые полки и дивизионы».

Для проведения этого мероприятия ЗапОВО выделялось: для 13-го мехкорпуса 48 76-мм орудий, 54 45-мм противотанковых орудий и 160 ручных пулеметов, 48 автомашин ЗИС и 74 ГАЗ. 17-й мехкорпус должен был получить 96 76-мм орудий, 72 45-мм противотанковых

1 Гаубица МЛ-20 образца 1937 г. имела вес 7270 кг, вес снаряда — 43,6 кг, максимальная дальность стрельбы — 17,4 км, скорострельность — 3— 4 выстрела в мин.

орудия и 320 ручных пулеметов, 96 автомашин ЗИС и П2 ГАЗ, а 20-й мехкорпус — 120 76-мм орудий, 90 45-мм противотанковых орудий и 400 ручных пулеметов, 120 автомашин ЗИС и 140 ГАЗ. 16 мая начальник Генерального штаба приказал реализовать эти планы в округе к 1 июля 1941 г. В результате к 22 июня в мехкорпусах ЗапОВО имелось танков (в основном учебных): 11-й — 414, 13-й — 282, 14-й — 518, 17-й — 63, 20-й — 94. Лишь 6-й мехкорпус был укомплектован по штату и имел 1131 танк [5]. Вот в таком состоянии были наши мехкорпуса за месяц до начала войны. Недаром Василевский говорил, что нам было нужно еще год-два мирного развития, чтобы решить задачи военного плана.

В ЗапОВО на 22 июня 1941 г. имелось (в скобках — с учетом Пинской военной флотилии): орудий наземной артиллерии 6043 (6515), зенитных — 1052 (1139), минометов — 6106(6610), всего — 13 201 (14 264) [ 1 (4)]. В округе было 3 пушечных и 6 гаубичных полков РГК, в том числе четыре гап б/м, из них один (120-й) находился в оперативном подчинении 4-й армии и три (5, 318 и 612-й) — в распоряжении фронта. На вооружении полков большой мощности на 1 июня находилась 101 203-мм гаубица.

По штату (утвержденному 19 февраля 1941 г.) 120-й артполк б/м РГК состоял из четырех дивизионов. Всего в полку имелось 24 гаубицы, 112 тракторов, 242 автомобиля, 12 мотоциклов и 2304 человек личного состава (из них 174 офицера). Это была часть двойного развертывания. В апреле 1941 г. полк перешел на штат 08/441. По новому штату в полку, как и раньше, осталось четыре дивизиона трехбатарейного состава (в батарее — 2 взвода, в каждом одна гаубица). Поскольку 4-й дивизион стал скадрованным, численность личного состава полка несколько уменьшилась и составила 217.1 человек, в том числе: начсостав — 166, младший начсостав — 419, рядовых — 1586.

В полку было значительное количество средств радиосвязи, более 150 тракторов и около 300 автомашин, из них не менее сотни сверхштатных (в том числе несколько десятков вездеходов ЗИС-ЗЗ на полугусеничном ходу, прибывших с Финского фронта). Вся автотракторная техника, за немногим исключением, находилась на консервации. Имевшиеся в полку трактора, тракторные прицепы и автомашины предназначались как для полка первой очереди, так и полка второй очереди. Но их количество не обеспечивало потребности полка второй очереди. В связи с увольнением военнослужащих срочной службы в запас и отправкой специалистов в другие части водителей автомашин и трактористов не хватало. Следует отметить, что недостаток средств мехтяги был характерен для большинства артиллерийских частей и соединений. Некомплект планировалось ликвиди-

ровать за счет поставок автотракторной техники из народного хозяйства при объявлении мобилизации.

Иногда приходилось принимать экстраординарные меры. Так, в составе ЗапОВО были сформированы три противотанковые бригады — по одной (7-я и 6-я) в 3-й и 10-й армиях и одна (8-я) в резерве. В 4-й армии, прикрывавшей важнейшее брестское направление, не было ни одной. В бригадах не было ни одного трактора. В то же время им не были положены и лошади. Лишь по настойчивому требованию командования округа в самое последнее время было разрешено взять для них трактора из некоторых стрелковых дивизий. Артиллерию последних пришлось перевести на конную тягу. Только в июне противотанковые бригады были в основном укомплектованы средствами мехтяги [4].

Буквально накануне войны в 120-й гап стала поступать новая матчасть. К 21 июня полк получил из 318-го гап б/м РГК 12 гаубиц Б-4. На станцию Коссово-Полесское прибыло еще 6 таких орудий, которые к началу войны так и не были разгружены с платформ. Конечно, 203-мм гаубица образца 1931 г. Б-4 по всем параметрам превосходила устаревшую английскую32. Особенностью Б-4 являлся лафет с гусеничным ходом, что обеспечивало ей достаточно высокую проходимость и ведение стрельбы с грунта без использования специальных платформ.

Перевозка гаубицы осуществлялась двумя тракторами. Для Этого она разбиралась на две части: ствол, снятый с лафета, укладывался на специальную повозку, гусеничный лафет, соединенный с передком, составлял лафетную повозку. На короткие расстояния гаубицу допускалось транспортировать и в неразобранном виде. Для транспортировки использовались гусеничные тягачи типа «Коммунар», наибольшая допустимая скорость передвижения по шоссе составляла 15 км/ч. К гаубице были разработаны выстрелы раздельного картузного заряжания с десятью переменными зарядами.

Полученные гаубицы предназначались для вооружения полка второй очереди. Для него подбирался средний комсостав (при этом лучшие командиры взводов назначались командирами батарей, а на их место должны были прибыть младшие лейтенанты из запаса), а также младший комсостав — командиры орудий, наводчики, командиры отделений связи (из полковой школы). Выбирать было из кого: еще в феврале 1940 г. в полк прибыло много молодых командиров, окончивших Одесское училище тяжелой и береговой артиллерии. 14 мая 1941 г. нарком обороны отдал приказ о досрочном выпуске второкурсников из училищ и немедленном направлении их в части. За неделю до начала боевых действий в полк прибыло еще несколько

молодых командиров. Один из них явился в часть 21 июня. В то же время из полка в другие части в апреле и мае отправили несколько средних и младших командиров и специалистов, в том числе много водителей.

Следует отметить, что приграничные округа лихорадили бесконечные реорганизации. Существующую организационную структуру войск РККА ломали беспощадно, не сообразуясь с реальными сроками на осуществление планируемых мероприятий, с обстановкой на западной границе и возможностями промышленности. Не доведя одно дело до конца, тут же затевали другое. Непрерывная реорганизация самым отрицательным образом сказалась на готовности наших войск к боевым действиям.

Как ни странно, но в это сложное предгрозовое время единственным планом, который неукоснительно соблюдался, был план отпусков. Вот и командир 120-го гап был в очередном отпуске. Новый начальник штаба полка майор Ф.С. Машковцев (бывший начальник полковой школы 318-го гап РГК) оказался вызван на сборы в Академию имени Дзержинского. В отпуске были и другие командиры полка, в том числе и командир второго дивизиона; они смогли присоединиться к полку только на Березине (а 4 командира-отпускника так и не появились в полку).

Подобное положение было и в других частях и соединениях. Например, 318-й гап б/м РГК находился в лагерях с 31 мая. Оттуда для принятия военнослужащих приписного состава на периоде 10 по 14 июня было откомандировано 19 средних и младших командиров. С 12 июня для прохождения 1,5-месячных сборов запаса прибыло в подк: среднего комсостава — 20 человек, младшего — 52, рядовых — 412. На 1—7 июля были запланированы соревнования по артстрелковой подготовке, проводимые начальником артиллерии округа. Тем не менее начальник штаба полка убыл в отпуск с 16 июня по 24 июля.

В течение 17 и 18 июня в полку занимались погрузкой матчасти на станции Белица. Видимо, это были орудия Б-4, предназначенные 120-му гап. Отправив орудия, командир полка и сам 20 июня убыл в отпуск1.

Скорее всего, и в других частях, соединениях и армиях округа положение с отпусками было примерно аналогичным. С понедельника 23 июня в округе намечались сборы офицерского состава, предназначенного для вновь формируемых артполков РГК. Но в это время и сам начальник артиллерии 4-й армии генерал-майор Д.П. Дмитриев тоже был в отпуске. По существу, вся артиллерия РГК округа была обезглавлена.

Ветераны 120-го гап вспоминали, что незадолго до отправки полка в лагерь на складе «НЗ» в Коссово, где хранились первые посту -

пившие гаубицы Б-4, с командирами дивизионов и батарей были проведены ознакомительные занятия. При этом было запрещено что-либо записывать. Как все это было не похоже на обстановку, когда собирались выступить против сравнительно слабой Польши! И это в момент, когда Красная Армия, по уверению В. Резуна, готовилась через две недели нанести упреждающий удар!

Этот вопрос требует специального исследования. Здесь же я отмечу, что Резун названный им срок — 6 июля — обосновал, сославшись на труд «Начальный период войны» под редакцией генерала армии С.П. Иванова. Он цитирует вырванную из контекста фразу: «...немецко-фашистскому командованию буквально в последние две недели [выделено мною. — Л. Л.]удалось упредить наши войска (с. 212)». И цитирует, опустив конец фразы: «...в завершение развертывания и тем самым создав благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны». Ибо речь в разделе труда шла о сосредоточении и оперативном развертывании войск в целях обороны для прикрытия госграницы. И ничего не сказано о переходе в наступление. Через 16 страниц Резун переиначивает ту же фразу на свой лад (уже без ссылки на страницу), придавая ей совсем другой смысл: «/...] германским войскам удалось нас упредить буквально на две недели» [выделено мною. — Л. Л.).

В то же время Резун вполне справедливо пишет, что подготовка и приведение в готовность вновь сформированных частей — сложное дело, требующее много времени. Недостаточно укомплектовать командирами и рядовым составом подразделения и боевые расчеты. Надо обеспечить инфраструктуру части и соединения. В артполку РГК, кроме дивизионов и батарей, требуется создать и укомплектовать специалистами штабную и парковую батареи, артпарк и тыловые подразделения, снабдить их средствами тяги и автотранспортом. Только тогда полк способен выполнить боевую задачу.

Если, как утверждает Резун, упреждающий удар планировался на 6 июля 1941 г., неужели наше командование упустило бы возможность заблаговременно усилить группировку левого крыла Западного фронта за счет десятка полков крупнокалиберной артиллерии? Можно ли рассчитывать на успех наступления силами только пехоты и танков без поддержки артиллерии усиления? Армии Западного фронта по своему составу не были готовы к наступлению с решительными целями. Как показали дальнейшие события, они оказались не готовы и к отражению вторжения.

Небольшое отступление. В порядке обобщения опыта сосредоточения и развертывания войск западных приграничных военных округов по плану прикрытия государственной границы в 1941 г. Военнонаучное управление Генерального штаба (начальник — генерал-полковник А. П. Покровский) задало непосредственным участникам этих событий 5 вопросов:

«1. Был ли доведен до войск в части, их касающейся, план обороны госграницы; когда и что было сделано командующими и штабами по обеспечению выполнения этого плана?

2. С какого времени и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на госграницу и какое количество войск из них было развернуто до начала боевых действий?

3. Когда было получено распоряжение о приведении войск в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии с утра 22 июня; какие и когда были отданы указания по выполнению этого распоряжения и что было сделано войсками?

4. Почему большая часть артиллерии находилась в учебных центрах?

5. Насколько штабы были подготовлены к управлению войсками и в какой степени это отразилось на ходе ведения операций первых дней войны?»

Эти интересные вопросы были заданы еще при жизни Сталина — в конце 40-х — начале 50-х гг., когда причины неудач наших войск в начальный период войны были определены самим вождем: внезапное, вероломное нападение, превосходство немцев в количестве танков и самолетов и т.д.

Еще более интересны ответы фронтовиков, переживших трудные дни внезапного начала войны. Сколько продолжался сбор материалов, неясно. В 1989 г. «Военно-исторический журнал» под мно1 гозначительным заголовком начал публикацию их ответов [6]. Ответам на первый и второй вопросы посвящалась отдельные статьи. В конце их автор публикации, редактор журнала по проблемам истории стратегии и оперативного искусства полковник В. П. Крикунов подводил краткий итог. В частности, он подчеркнул, что многие командующие и командиры соединений на свой страх и риск предпринимали (или пытались предпринять) меры по подготовке подчиненных войск к отражению надвигающегося нападения. Однако над всеми ими довлело указание сверху не «провоцировать» войну.

Статья с ответами на второй вопрос в пятом номере «Военно-исторического журнала» в этом же году заканчивалась ремаркой, что продолжение следует. Но его не последовало. «Наверху» решили, что ответы фронтовиков, в свою очередь, могут вызвать неприятные вопросы, ответы на которые могут вызвать нежелательные ассоциации, и инициативу журнала пресекли на корню. А жаль. Видимо, редактору журнала, Изучавшему ответы фронтовиков, было что сказать...

Анализ ответов фронтовиков, занимавших не последние посты в своих соединениях и объединениях, несмотря на их субъективность, в совокупности с рассекреченными в последнее время архивными до-

кументами позволил бы глубже понять причины поражения наших войск в приграничных сражениях. Собранные материалы хранятся в фонде Генерального штаба. Можно было бы возобновить публикацию ответов фронтовиков. Но нынешние руководители военной науки, судя по всему, не горят желанием продолжить это явно полезное начинание авторитетного журнала.

Дело в том, что в последние два десятилетия в историографии Второй мировой и Отечественной войн происходит переоценка некоторых положений, до того считавшихся незыблемыми. Введение в научный оборот ранее неизвестных документов из архивов противоборствующих сторон позволило переосмыслить роль некоторых военачальников в подготовке к войне, глубже понять причины наших поражений в ходе первых сражений начального периода войны. Сейчас, к сожалению, из одних и тех же, по существу, фактов историки и публицисты приходят к противоположным выводам. Разоблачая одни мифы, некоторые из них занимаются созданием новых. Отбирая только нужные им факты, они обосновывают бредовые версии развития обстановки накануне и с началом вторжения врага на нашу территорию.

Между тем обстановка на советско-германской границе накалялась, хотя внешне это не было особенно заметно. Со стороны Германии не выдвигалось и каких-либо политических требований. Немцы всеми способами стремились скрыть от нашей разведки масштабы сосредоточения войск у нашей границы, которое продолжалось все более нарастающим темпом. При этом они применяли различные способы дезинформации. Была усилена охрана границы (демаркационной линии), которая осуществлялась личным составом частей Вермахта в форме пограничной таможенной охраны. Например, посты охраны и патрули от 34-го артполка 6 июня получили указания препятствовать обмену (через границу) агентами и собаками, избегать каких-либо провокаций русских, отдельные русские самолеты, перелетающие границу, не обстреливать. В разведдонесенйй штаба этого полка от 10 июня отмечалось, что «войска и гражданское население в районе Белостока, Гродно, Бреста к войне не подготовлены... Евреи пытаются скупать рейхсмарки». И в то же время: «...почти на всех вокзалах стоят зенитные орудия или пулеметы, почти все мосты, ведущие к границе, вероятно, подготовлены к взрыву и охраняются военными караулами»1.

10 июня 1941 г. Верховное Главнокомандование вооруженных сил Германии (ОКВ) окончательно определило день «Д» — начало операции «Барбаросса» — 22 июня, оговорив, что в случае переноса этого срока соответствующее решение будет принято не позднее 18 июня.

Было установлено, что в 13.00 21 июня в войска будет передан один из двух следующих сигналов:

а) сигнал «Дортмунд», который означал, что наступление, как и запланировано, начнется 22 июня и что можно приступить к открытому выполнению ранее отданных приказов;

б) сигнал «Альтона», который означал, что наступление переносится на другой срок. При этом констатировалось, что это, несомненно, приведет к полному раскрытию целей сосредоточения немецких войск, так как последние уже будут находиться в полной боевой готовности.

ОКБ также установило время начало наступления сухопутных войск и перелета авиации через границу — 22 июня, 3 часа 30 минут, оговорив, что если метеорологические условия задержат вылет авиации, то сухопутные войска начнут наступление самостоятельно [7]. В этот же день содержание решения ОКБ, точное время и час вторжения были доведены до сведения командующих армиями.

10 июня началась погрузка в железнодорожные эшелоны немецких подвижных (танковых и моторизованных) соединений. Перевозка войск в районы сосредоточения приняла более интенсивный характер. Исходя из намеченного дня вторжения, дивизии первого эшелона, предназначенные для прорыва обороны советских войск, должны были 18 июня начать занимать исходное положение для наступления. Подвижные соединения занимали исходные районы на удалении 20—30 км от границы, пехотные — в 7—20 км. Именно поэтому перенос сроков вторжения после этой даты был признан нежелательным. К исходу 21 июня сосредоточение и развертывание войск, предназначенных для вторжения, было полностью закончено. На перебазирование авиагрупп Люфтваффе на аэродромы оккупированной Польши требовалось меньше времени. Поэтому массовый перелет авиасоединений начался позже — две самые крупные истребительные эскадры (авиадивизии) 2-го воздушного флота перелетели на аэродромы генерал-губернаторства к 15 июня 1941 г.

Скрыть массовые перевозки войск на восток и выдвижение их к границе от местного населения, в среде которого действовали наши агенты и добровольные осведомители, было невозможно. Судя по всему, нашей разведке удалось зафиксировать изменение в графике перевозок. О том, что нападение произойдет в ближайшие дни, стало ясно 15—17 июня.

Меры по приведению войск в боевую готовность, конечно, предпринимались. Последовало распоряжение о создании в западных приграничных округах фронтовых управлений и выводе их на полевые командные пункты, маскировке аэродромов и приведении войск

первого эшелона в боевую готовность, на флоте была объявлена оперативная готовность № 2.

Однако угрожающая ситуация требовала от советского руководства более решительных действий, нежели те, что были предприняты. Именно поэтому было бы очень интересно услышать ответы фронтовиков на вопрос — когда было получено распоряжение о приведении в боевую готовность в связи с ожидавшимся нападением фашистской Германии сутра 22 июня в войсках, конкретно — в дивизиях и корпусах. Какие и когда были отданы указания по выполнению этого распоряжения и что было сделано войсками? В частности, почему из Брестской крепости не были заблаговременно выведены в летние лагеря 42-я и 6-я стрелковые дивизии? Это обычная практика, которая не вызвала бы никаких подозрений у немцев.

Кстати, когда весной начали формирование 14-го мехкорпуса, директивой Генерального штаба предусматривалось его дислокация не ближе 100 км от границы. Одну танковую дивизию планировалось разместить в Пружанах, вторую в Березе, а моторизованную дивизию — в Пинске. Но Павлов настоял на своем варианте размещения. Так, 22-я танковая дивизия оказалась в Бресте. 205-я моторизованная дивизия создавалась в Березе на базе одного стрелкового полка, двух артдивизионов и специальных подразделений 42-й стрелковой дивизии. Остальные части этой дивизии были переведены в Брестскую крепость. Скученность размещения личного состава в ней еще более возросла.

Более того, 14 июня Сандалов поднимал по боевой тревоге 6-ю стрелковую дивизию, а днем раньше тревогу объявлял 42-й дивизии командир 28-го стрелкового корпуса. На основе результатов проверки боевой готовности командование 4-й армии предложило вывести 42-ю стрелковую дивизию из крепости в район Жабинки (там постоянно находился один из ее полков). Но это предложение было отвергнуто командующим войсками округа.

В первые часы 22 июня, когда от перебежчика стало известно, что на рассвете немцы перейдут в наступление, опять-таки, по свидетельству Сандалова, генерал Коробков несколько раз звонил Павлову с просьбой разрешить вывести войска из крепости. Однако тот не разрешил. Позже, когда руководство Западного фронта было предано суду военного трибунала, Павлов, пытаясь оправдаться, заявил, что он отдал приказ к 15 июня вывести войска из Бреста в лагерь, но «сам лично не проверил его, в результате даже патроны заранее в машины не были заложены». Коробков заявил, что приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. А вот артиллерийские части, в том числе и зенитные, были выведены в лагеря и на полигоны.

К сожалению, до ответов на четвертый вопрос ВНУ — почему большая часть артиллерии [пограничных округов] находилась в учебных центрах — редакция тоже не добралась. Они скрываются в архивах Генерального штаба.

Можно только предположить, что, несмотря на тревожные донесения о сосредоточении германских войск, на нашей стороне границы продолжали жить по законам мирного времени. Якобы это было сделано потому, что некоторые части ни разу не участвовали в проведении боевых стрельб. Но к 120-му гап это не относится: его артиллеристы стреляли и при этом очень хвалили точность огня старых английских гаубиц. Очевидно, каждый начальник планировал подготовку подчиненных ему частей и соединений на летний период, исходя из интересов своего вида (рода) войск. Пришло время, и войска, в том числе и артчасти, отправились в летние лагеря и на полигоны. Зенитчики Западного округа оказались на сборах восточнее Минска, а связисты 4-й армии — на сборах в районе Кобрина. Конечно, это самым отрицательным образом сказалось на действиях соединений армий прикрытия по отражению нападения противника.

Поскольку в свое время фронтовикам не дали возможности ответить на этот вопрос, попытаемся восполнить этот пробел и показать, с какими трудностями встретились артчасти, оторванные от своих соединений, пунктов постоянной дислокации (зимних квартир) и районов оперативного предназначения. Воспоминания ветеранов на этот счет подтверждаются архивными документами, в том числе 4-й армии. Странная вещь: немногие сохранившиеся документы первых дней войны самой армии были давно рассекречены (как и книга Сандалова о боевых действиях 4-й армии с грифом «секретно» — в 1965 г.), а вот документы штаба артиллерии армии по этой же описи дел скрывали от исследователей до 2007 г. Они были рассекречены по моему требованию на основании приказа министра обороны РФ А. Сердюкова № 181 от 8 мая 2007 г. — через 66 лет после их написания. Причина лежит на поверхности: в них речь идет о больших потерях артиллерийских частей в людях, вооружении и боевой технике. Благодаря этому несколько прояснились обстоятельства, при которых было сорвано^>азвертывание новых артчастей на базе существовавших, и войска в тяжелой обстановке во многих случаях остались без поддержки артиллерии усиления. Тяжелая и крайне неприглядная картина. Но так было...

15 июня 1941 г. 120-й гап убыл на полигон в район станции Обуз-Лесна (ныне станции Лесная), что юго-западнее Барановичи. Полигон расширялся: личному составу пришлось корчевать лес, строить дороги, парки для размещения техники, оборудовать лагерь. Полку на это отвели неделю, и к 21 июня работа была закончена. На воскресенье планировался отдых, а с 23 июня — боевые стрельбы. На зимних квартирах осталось ограниченное количество личного состава для охраны складов и мест расположения подразделений. Специально выделенные командиры занимались начальной подготовкой мобилизованных под видом учебных сборов местных жителей. То-повзвод штабной батареи полка находился в Бресте в распоряжении штаба укрепрайона и занимался выполнением топогеодезических работ по привязке огневых сооружений и изготовлению различных схем для штаба УРа. Одно отделение располагалось в городе в бывшей казарме дефензивы (польской контрразведки), остальные два — в крепости.

Вечером в субботу, 21 июня, личный состав взвода был привлечен для погрузки на станции Брест вещевого и другого имущества для полка, в том числе более тысячи котелков. Взвод во главе с командиром лейтенантом Прокофьевым вместе с грузом убыл в полк. Первое отделение взвода после снятия с довольствия в крепости должно было отправиться туда с другой партией имущества на следующий день.

В середине июня среди командного состава полка усилились слухи о грядущей войне. Нарастали тревожные настроения и в их семьях, жен мучили нехорошие предчувствия. Впрочем, какие предчувствия, когда местные жители, имевшие довольно прочные связи со своими родственниками по ту сторону недостаточно обустроенной границы, прямо говорили, что скоро начнется война и сюда придет «герман». В середине июня командному составу отменили отпуска. Затем, чтобы не вызвать паники, директивой наркома начсоставу запретили отправлять семьи в Союз. Местные жители старались сбыть советские деньги. В магазинах образовались очереди (небывалая до того вещь), расхватывали все подряд: муку, сахар, соль, керосин, мыло, спички. Владельцы небольших частных предприятий охотно принимали заказы (особенно у военных) на изготовление одежды, обуви и т.п., но не спешили их исполнять. Ксендз города Коссово прямо сказал квартировавшему у него лейтенанту Алексееву из 120-го гап, что в воскресенье, 22 июня, начнется война. И посоветовал тому отправить беременную жену рожать к матери, в Ленинград. Алексеев успел отправить жену за день до начала войны. Жены командиров, обеспокоенные всеми этими слухами, очень волновались. Пришлось батальонному комиссару Русакову собирать их, успокаивать. Он заявил женщинам:

— Ну что вы волнуетесь? Плохо вам здесь живется? Ну, начнется заваруха — будете жить в Варшаве или в Берлине!

В субботний вечер 21 июня бойцы и командиры 4-й армии наконец-то получили возможность отдохнуть после напряженной работы в течение недели. Все надеялись, что хоть в это воскресенье не будет учебных тревог. Некоторые командиры и политработник из числа командования 4-й армии решили воспользоваться приездом артистов московской эстрады в Брест и посетить театр. Отправились в Дом Красной Армии в Кобрине на представление артистов Белорусского театра оперетты и командующий армией генерал Коробков с начальником штаба полковником Сандаловым. Если согласиться с версией

М. Солонина, все это было сделано, чтобы усыпить бдительность немцев и усилить эффект планируемой на 22 июня советской провокации.

Но насладиться мастерством артистов Коробкову и Сандалову не удалось: около 23 часов их вызвал к телефону начальник штаба округа. Особых распоряжений не последовало, а о том, что нужно быть наготове, они и так знали. На всякий случай Коробков вызвал в штаб ответственных работников армейского управления.

О том, что нападение произойдет в ближайшие часы, стало ясно к полуночи на 22 июня. В час ночи 22 июня западнее Волчина через Буг переплыл немецкий солдат, который заявил, что в 4 часа Германия нападет на СССР. Начальник заставы объявил боевую тревогу и немедленно доложил о перебежчике коменданту участка, а через него — командиру погранотряда. Последний о перебежчике и его заявлении сообщил в Белосток, в штаб погранвойск Белоруссии, и отдал приказ всем заставам — держать под ружьем до 75% личного состава. В штаб 4-й армии эти данные не попали из-за нарушения связи. Но еще раньше, 21 июня в 21.00, госграницу в районе города Сокаль Львовской области УССР перешел еще один немецкий солдат, бежавший из германской армии, Лисков Альфред. Примерно в 1 час ночи 22 июня солдат, доставленный в город Владимир-Волынский, показал, что 22 июня на рассвете немцы должны перейти границу. Об этом немедленно было доложено ответственному дежурному штаба пограничных войск и по телефону — командующему 5-й армией генерал-майору Потапову, который к этому сообщению отнесся подозрительно. Было приказано усилить охрану госграницы, выставив специально слухачей к реке Буг. На повторном допросе А. Лисков назвал себя коммунистом и заявил, что прибыл предупредить о нападении по личной инициативе. В это время на участке первой комендатуры немцы открыли артиллерийский огонь. Связь с комендатурой была нарушена.

Показания упомянутых выше обоих перебежчиков могли дойти до Москвы не ранее 2—3 часов ночи 22 июня. Однако, судя по воспоминаниям маршала Жукова, в полосе КОВО был еще один перебежчик — фельдфебель, который, видимо, перешел границу намного раньше первых двух. Но о нем пока ничего больше узнать не удалось. Он тоже утверждал, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Об этом было доложено Тимошенко и Сталину.

Г. К. Жуков вспоминал:

«Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность [выделено мною. — Л. Л.].

Тем временем в кабинет И.В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.

Что будем делать?спросил И.В. Сталин.

Ответа не последовало.

Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность [выделено мною. — Л. Л.],сказал нарком.

Читайте!сказал И.В. Сталин.

Я прочитал проект директивы. И.В. Сталин заметил:

Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.

Не теряя времени, мы с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома [Ватутин не был у Сталина. — Л. Л.]. Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить. И.В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи» [8].

Судя по «Журналу посещений», Тимошенко и Жуков находились в кабинете Сталина полтора часа. Так, по версии Жукова, родилась широко известная Директива № 1. При этом Жуков утверждает, что они с Тимошенко настаивали на приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, но Сталин внес какие-то поправки. Какие — Жуков не упоминает. Но в Директиве, переданной в округа, как раз и говорится о полной боевой готовности! В своей книге, но несколькими страницами раньше, Жуков написал: «Генеральному штабу о дне нападения немецких войск стало известно от перебежчика лишь 21 июня, о чем нами тотчас же было доложено И.В. Сталину. Он тут же дал согласие на приведение войск в боевую готовность», [выделено мною. — Л. Л.).

Боевая готовность и ПОЛНАЯ боевая готовность — что это, игра слов? В чем заключалась разница в состоянии войск и штабов в том и другом случае, непонятно. На Военно-морском флоте существовали три оперативных готовности — № 3, 2 и 1 — по мере их наращивания33. Благодаря приведению флота в готовность № 1 и разрешению открывать огонь при нападении на его базы, которое 21 июня устно дал Тимошенко наркому ВМФ, противник не потопил ни одного нашего корабля и причинил флоту лишь незначительные повреждения [9].

Конечно, армия в этом отношении более сложная организация, чем флот. В ней подобной четкой системы боевых готовностей тогда не было. Здесь было только два состояния — мирного времени и военного — после объявления мобилизации. С позиции сегодняшнего дня непонятно, почему не было определено еще какой-либо промежуточной готовности — до объявления мобилизации? Например, только для армий прикрытия, чтобы иметь хотя бы часть войск, способных немедленно начать боевые действия. Скорее всего, в Москве боялись излишней самостоятельности командующих. Но то, что не была продумана четкая система оповещения войск и штабов на случай внезапного нападения противника — серьезный просчет военного руководства. Это прямая обязанность начальника Генштаба. Ничего в этом отношении сделано не было. Вместо того чтобы разъяснить, что же должны были конкретно сделать войска, чтобы отразить возможный внезапный удар немцев, Жуков в своих воспоминаниях задним числом затеял игру в слова. Здесь явно просматривается желание маршала еще раз подчеркнуть, что Сталин не дал ему и наркому в полной мере подготовить войска к отражению возможного нападения немцев и тем самым снять с себя — начальника Генштаба — ответственность за их неготовность.

Здесь хотелось бы сказать несколько слов по поводу «красных» пакетов, которые неоднократно упоминал Резун, стараясь выставить СССР поджигателем войны. Ссылаясь на Рокоссовского и других командиров, он пишет, что «ничего они там [в пакетах] нужного для обороны не обнаружили». Какие пакеты, кому предназначены? Спрашивается, зачем ставить задачи на оборону соединениям, находящимся в сотнях километров от границы и по тревоге выдвигающимся в районы своего оперативного предназначения?

Но Резун сразу делает глобальный вывод: «Планы войны у советских командиров были, но планов оборонительной войны не было». Так, например, он утверждал, что боевые задачи на наступление были определены всем советским командирам. Но командиры тактического уровня знать их не имели права. Эти «задачи в вышестоящих штабах были четко определены и сформулированы, опечатаны в секретные пакеты и хранились в сейфах каждого штаба до батальона включительно» [выделено мною. — Л. Л.]. По Резуну, оставалось только дать условный сигнал — все разом вскроют пакеты, и войска первого стратегического эшелона большевиков дружно ринутся на врага.

На самом деле, согласно инструкции, «красные» пакеты хранились у начальников штабов соединений и объединений вместе с моб-планом. С конкретным содержанием хранящихся там документов можно ознакомиться на примере «красного» пакета 1-го стрелкового корпуса 10-й армии Западного фронта (которая, по версии Резуна, должна была первой ринуться на врага). Пакет был захвачен немцами, хранился в архиве Данцига, откуда и был возвращен в ЦАМО. На нем имеется надпись по-немецки — 1пЬа11: 1 го!е Оп^ша1тарре тИ Оп^таКеггешЬпез (В1а11ег уоп 1 —176 (1игсЬ питтегпег! ипс! §еЬеЙе1), что можно перевести так: «Содержание: 1 красная подлинная папка с подлинными распоряжениями (листы с 1 по 176 пронумерованы и сброшюрованы)». Немцы даже не посчитали нужным переводить 46 документов пакета, потому что там речь шла только об обороне.

Этот «красный» пакет с грифом «Сов. секретно, особой важности» принял на хранение 15 июня 1941 года начальник штаба корпуса подполковник С. Иванов. Документы определяли порядок действий по прикрытию, в них расписаны действия по тревоге всех частей и подразделений корпуса. Корпус в составе двух стрелковых дивизий с приданными частями должен был прикрыть подучасток 1, шириной 157 км, района прикрытия границы 2.

В пакете указано: кто может поднять части по тревоге, боевой состав соединений и частей, в котором они должны выйти в свои районы и время готовности частей к выступлению и занятия районов обороны и т.п. Указывалось, что шифртелеграмма о вводе в действие плана обороны будет иметь вид: «Командиру ... объявляю тревогу со вскрытием красного пакета. Подпись». И такие телеграммы (или условные сигналы на вскрытие пакетов), вопреки утверждениям Резуна, были даны — но с большим опозданием.

Изложить содержание всех документов в статье невозможно, да и не имеет смысла: для нас важно знать задачу 1 - го стрелкового корпуса:

«а) Оборонять госграницу в полосе предполья, не допуская вторжения противника на территорию СССР. Прорвавшиеся через госграницу части противника окружить и уничтожить.

б) В случае наступления явно превосходящих сил противника прочно занять и оборонять основной оборонительный рубеж».

Документы пакета были отработаны в январе — феврале 1941 г., боевой приказ корпуса подписан 18 февраля 1941 г. Действия войск отрабатывались с командным составом, а также с частями и подразделениями с выдвижением по назначенным маршрутам, не доходя до границы ближе 5 км. Характерно: для охраны мостов выделялось,

как правило, одно стрелковое отделение с ручным пулеметом. В объяснительной записке командир корпуса сделал следующий вывод:

«[...] вести упорную оборону во взаимодействии со всеми родами войск, вести бой на широком фронте отдельными гарнизонами самостоятельно, до последних сил, не покидая своего места, так как отходить корпусу не разрешено

Сейчас многое для нас скрыто плотной завесой секретности. Но из того, что известно, можно сделать вывод, что командующие приграничных округов гораздо лучше, чем в Москве, представляли всевозрастающую опасность нападения немцев и пытались что-то предпринять. Однако такие попытки пресекались на корню, чтобы не провоцировать немцев. Военное руководство слишком доверяло Сталину — который, следует признать, добился впечатляющих успехов в возвращении в лоно бывшей Российской империи отторгнутых после революции территорий. Да и кто мог ему возражать после репрессий 1937—1938 гг.? В Красной Армии не осталось людей, способных хотя бы попытаться противоречить вождю. Нарком обороны и начальник Генерального штаба проявили в канун войны, по крайней мере, малодушие. В старой русской и в новой советской армии генералы (за редким исключением) своего начальства боялись больше, чем врага.

Жаль, что С.М. Тимошенко категорически отказался писать мемуары. А ведь он многое мог бы рассказать (если бы позволили) о взаимоотношениях в военном и политическом руководстве страны. Ведь соответствующих документов не осталось. В отличие от Гитлера, разглагольствования которого скрупулезно фиксировались в интересах истории тысячелетнего рейха, Сталин запрещал протоколировать, а тем более стенографировать обсуждение важных вопросов в узком кругу, а также заседания Ставки и ГКО — чтобы потом, в случае чего, было проще свалить ответственность за неудачу на тех, кто слепо выполнял его же указания (это он проделывал неоднократно).

При посещении редакции Военно-исторического журнала 13 августа 1966 г. в минуту откровенности Г.К. Жуков сделал характерное признание, записанное на магнитофон:

«Тимошенко кое-что начал двигать, несмотря на строжайшие указания. Берия сейчас же прибежал к Сталину и сказал: вот, мол, военные не выполняют, провоцируют, я имею донесение от /неразборчиво. — Ред.]. Сталин немедленно позвонил Тимошенко и дал ему как следует нахлобучку. Этот удар спустился до меня. Что вы смотрите? Немедленно вызвать к телефону Кирпоноса, немедленно отвести, наказать виновных и прочее. Я, конечно, по этой части не отставал. Ну

и пошло. А уже другие командующие не рискнули. Давайте приказ, тогда... А кто приказ даст? Кто захочет класть свою голову? Вот, допустим, я, Жуков, чувствуя нависшую над страной опасность, отдаю приказание: «Развернуть». Сталину докладывают. На каком основании? На основании опасности. Ну-ка, Берия, возьмите его к себе в подвал. Я, конечно, не снимаю с себя ответственности [...]» [10].

Здесь прославленный маршал признался, что у него не хватило гражданского мужества для того, чтобы сказать вождю правду о действительном положении вещей. А для этого надо было признать, что прозевали развертывание немецких войск для нападения, что войска армий прикрытия по своему составу не способны отразить удар немцев и обеспечить мобилизацию и развертывание Красной Армии. Ведь Сталин был убежден, что советская оборона выдержит первый удар немцев и тем самым будет создана возможность для реализации планов контрнаступления, которые неоднократно отрабатывались на учениях разного уровня. Тем самым Жуков признал, что он свою безопасность и личное благополучие поставил выше государственных интересов.

Впрочем, пора уже вернуться к событиям, развернувшимся на направлении главного удара группы армий «Центр» — в полосе 4-й армии Западного фронта. По ним можно хорошо представить обстановку, сложившуюся в первые часы и дни вторжения и на других участках государственной границы Советского Союза. Но прежде дадим слово начальнику штаба 4-й немецкой полевой армии генералу Блю-ментриту, который позже вспоминал:

«Какмы предполагали, к вечеру 21 июня русские должны были понять, что происходит, но на другом берегу Буга, перед фронтом 4-й армии и 2-й танковой группы, то есть между Брестом и Ломжей, все было тихо. Пограничная охрана русских вела себя как обычно. Вскоре после полуночи международный поезд МоскваБерлин беспрепятственно проследовал через Брест [...]» [11].

Ему вторит Гудериан:

«Тщательное наблюдение 21 июня за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе Брестской крепости, который просматривался с наблюдательного пункта, под звуки оркестра производился развод караулов. Береговые укрепления вдоль реки Буг не были заняты русскими войсками [...]» [12].

Директива Наркома обороны № 1 о возможном внезапном нападении немцев в течение 22—23.06.41 г. в штабе ЗапОВО была получена 22 июня 1941 г. в 1.45. Немедленно после расшифровки штаб округа с 2.25 начал передавать ее содержание армиям:

ДИРЕКТИВА КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ЗАПОВО КОМАНДУЮЩИМ ВОЙСКАМИ 3, 4 и 10-й АРМИЙ

22 июня 1941 г.

Передаю приказ Наркомата обороны для немедленного исполнения:

1. В течение 22—23 июня 1941г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

ПРИКАЗЫВАЮ:

а) в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточение и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко, Жуков, Павлов, Фоминых, Климовских34.

Вот и командующий ЗапОВО генерал Павлов, получив 22 июня 1941 г. в 1.45 директиву НКО № 1 о приведении войск в полную боевую готовность, приказывает привести все части в боевую готовность. При этом «в течение ночи [...] скрытно занять [...] перед рассветом [...] рассредоточить и замаскировать

Передавать приказ начали в 2.25, а рассвет на широте Бреста наступал в 4.15. Отписали, а там хоть трава не расти. Сколько раз во время войны это будет повторяться! Многие приказы писались «для прокурора» (добавим: и для особых отделов).

Но в штабе 4-й армии эту директиву не получили. Примерно в 2 часа ночи (за два часа до вторжения) начала действовать вражеская агентура из местных противников советской власти, и его диверсионные группы, заранее заброшенные в наш тыл. Они вывели из строя практически всю проводную связь штаба армии с войсками и округом. Исправной осталась только линия на Пинск. Принятыми мерами примерно через час связь со штабом округа была восстановлена. По свидетельству Сандалова, в 3.30 командующий войсками округа по телеграфу сообщил генералу Коробкову, что в эту ночь ожидается провокационный налет немецко-фашистских войск на нашу территорию. При этом он категорически предупредил, что на провокацию наши войска не должны поддаваться. Действия командования округа были скованы распоряжением наркома «не поддаваться ни на какие провокационные действия». Директиву № 1 в 4-й армии получили, когда ее штаб в Кобрине был уничтожен ударом авиации противника.

Командующий 4-й армией, имевший право в любой момент поднять одну дивизию по боевой тревоге, решил прежде посоветоваться с Павловым. Но тот, конечно, не разрешил. На вопрос Коробкова, какие же мероприятия разрешается провести, Павлов ответил:

«Все части привести в боевую готовность. Немедленно начинайте выдвигать 42-ю дивизию для занятия подготовленных позиций. Частями Брестского укрепрайона скрытно занимайте доты. Полки авиадивизии перебазируйте на полевые аэродромы» [13].

По мере восстановления связи в войска передавали соответствующие распоряжения. До 4 часов командарм лично по телефону передал распоряжение начальнику штаба 42-й стрелковой дивизии и коменданту брестского укрепрайона, но было уже поздно. Распоряжение о приведении в боевую готовность 14-го мк, отданное в 3 часа 30 минут, передать в соединения и части до начала военных действий так и не успели. Лишь когда стали поступать донесения из частей и соединений о том, что немцы начали артиллерийский обстрел, командование армии убедилось, что началась война. Командиры соединений, подвергшихся обстрелу и бомбежке, самостоятельно стали поднимать части по боевой тревоге, пытаясь действовать согласно плану прикрытия, хотя он уже не соответствовал сложившейся обстановке. Попытки уточнения задач из-за отсутствия связи успеха не имели. Целенаправленными ударами авиации противника по узлам связи и командным пунктам управление войсками было нарушено. К рассвету связь штаба фронта с армиями была полностью выведена из строя.

Около 6 часов штаб округа получил телеграмму, на которой было проставлено время отправления из Москвы — 5.25: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю поднять войска и действовать по-боевому»1. Распоряжение было немедленно продублировано армиям. 4-й армии был дан сигнал «Кобрин-41» на вскрытие «красных» пакетов и ввод в действие планов прикрытия госграницы.

На брестском направлении враг начал артподготовку в 3.15 (4.15 по московскому времени), одновременно с началом налета на приграничные советские аэродромы. В 4.15 начальник штаба 42-й стрелковой дивизии доложил командующему армией, что противник открыл массированный огонь по Бресту.

В соответствии с планом основные усилия Люфтваффе, начиная с 4 часов утра 22 июня, были направлены на завоевание господства в воздухе. Выполнение этой задачи облегчалось тем обстоятельствам, что авиачасти русских располагались в основном на заранее разведанных стационарных аэродромах. Надо сказать, что немцам в 1939 г. удалось захватить в Варшаве документы Генерального штаба польской армии. Из них им было хорошо известно расположение основных военных объектов в Западной Белоруссии, в том числе аэродромов, военных городков и стационарных складов материальных средств, которые использовали советские войска. Кроме того, германское командование широко использовало для разведки и доразведки важных объектов и целей свою агентуру из числа людей, враждебно настроенных к советской власти.

Поэтому первый удар, в котором участвовали 637 бомбардировщиков и 231 истребитель Люфтваффе, был нанесен по 31 советскому аэродрому. А всего в этот день в штурмовке 66 советских аэродромов, на которых находилось 70% самолетов приграничных округов, участвовало 1765 бомбардировщиков и 506 истребителей врага. По немецким данным, в результате в первый же день войны удалось уничтожить 890 советских самолетов, из них на земле — 668, в воздушных боях — 222. Потери Люфтваффе при этом составили всего 18 самолетов [5]. По нашим официальным данным, 22 июня авиация приграничных округов потеряла 1200 самолетов, из них на аэродромах — 900. Западный фронт в первый день потерял 738 самолетов, большую часть на земле.

Более детальное исследование показало, что большие потери самолетов — это результат не столько ударов авиации противника, сколько оставления их противнику по различным причинам, в том числе и в результате вынужденного отхода. Таким образом, немцам

удалось в первый же день завоевать господство в воздухе, что обеспечило германским войскам огромное преимущество в ходе боевых действий на земле. Кроме того, самолеты Люфтваффе продолжали наносить последовательные удары по хорошо разведанным командным пунктам и узлам связи, складам боеприпасов и горючего, железнодорожным станциям. Например, в полосе 4-й армии немцы нанесли удар по складам боеприпасов ЗапОВО в Пинске и Бронна-Гура.

Нет смысла пересказывать все, что случилось в тот день. Это сделано в сотнях воспоминаний и статей непосредственных участников, переживших начало войны на границе. Была и паника, и минуты растерянности. Из донесения немецкого поста подслушивания (результат радиоперехвата):

«Русская военная радиостанция запрашивает:

Нас обстреливают. Что мы должны делать?

Из старшей радиостанции отвечают:

Вы, наверное, не здоровы? И почему ваше сообщение не закодировано?» [11].

Согласно записям в журнале боевых действий 4-й армии, в 4 часа 22 июня части были подняты по тревоге и начали выдвижение в свои районы без вскрытия красного пакета. В 4.00—4.10 началась бомбежка городов Брест, Кобрин, Пружаны. Связь с корпусами и с дивизиями в корпусах, кроме гарнизонов Березы (205-я мд) и Малори-ты (75-я сд), прекратилась. Связь с ними осуществляется делегатами.

Одновременно с бомбежкой с воздуха началась и артподготовка по городу Брест, крепости, казармам, автопаркам и общежитиям. Вывести весь личный состав и матчасть из крепости не удалось, и к 10 часам части брестского гарнизона понесли большие потери. На Брестском артполигоне, что располагался юго-восточнее города, находились в палатках подразделения 28-го стрелкового корпуса, собранные для проведения опытных учений, а также дивизионы 204-го гап 6-й стрелковой дивизии и 455-й корпусной артполк. В момент открытия огня по полигону все решили, что произошла какая-то неувязка с началом учений. Предпринимались даже попытки с помощью ракет и звуковых сигналов приостановить артиллерийскую стрельбу. Начальник штаба 4-й полевой армии генерал Блюмен-тритт в своих воспоминаниях отметил: «В 4 часа вся наша артиллерия открыла огонь. И случилось то, что показалось чудом: русская артиллерия не ответила...» [11].

Наиболее пострадали от артогня противника соединения, находившиеся в непосредственной близости от госграницы, в том числе

6-я стрелковая дивизия (за исключением ее гаубичного полка), главные силы 42-й стрелковой дивизии, а также части 22-й танковой дивизии, располагавшиеся в южном военном городке Бреста в 2,5—

3,5 км от государственной границы.

Кроме артиллерии 45-й пехотной дивизии и 12-го армейского корпуса, в артиллерийской подготовке участвовали приданные танковой группе Гудериана девять легких и три тяжелых отдельных батареи, три дивизиона 210-мм мортир и батарея большой мощности, на вооружении которой состояли 600-мм осадные мортиры. Для корректировки огня немцы применили несколько аэростатов наблюдения.

Внезапный артналет вызвал замешательство среди личного состава, располагавшегося в крепости. К тому же многие командиры, уцелевшие во время налета, не смогли проникнуть в казармы из-за сильного заградительного огня. В результате красноармейцы и младшие командиры группами и поодиночке самостоятельно пытались выбраться из крепости. Но на место сбора по тревоге они не могли попасть, так как немцы, зная о нем, вели по этому району сосредоточенный огонь.

Некоторым командирам все-таки удалось пробраться к своим частям и подразделениям, но вывести их они не смогли и сами остались в крепости. Потери в людях, вооружении и боевой технике оказались очень большими. Большая часть орудий, находившихся в открытых артиллерийских парках, была уничтожена. Из крепости удалось вывести только 8 орудий 2-го дивизиона 131-го артполка 6-й стрелковой дивизии. В открытых автопарках сгорели автомашины. Погибли у своих коновязей почти все лошади артполка 6-й сд, артиллерийских и минометных подразделений. Неприкосновенные запасы, находившиеся на складах, были частично уничтожены, остальное имущество досталось немцам.

В первые же часы боя немцам удалось взять в плен многих бойцов и командиров, вырвавшихся из крепости. В последнее время получили широкую известность кадры немецкой кинохроники, на которых видно, как гонят полураздетых бойцов и командиров по железнодорожному мосту на другой берег Буга. О мужестве героических защитников Брестской крепости написано много книг. Действительно, они, проявив стойкость, надолго сковали 45-ю и часть сил 31-й пехотной дивизий, которые понесли большие потери. Но у большинства читателей, поверхностно знающих историю войны, сложилось впечатление, что защитники крепости надолго задержали продвижение немцев на брестском направлении. Напомним, что два моторизованных корпуса Гудериана обошли Брест с севера и юга, сомкнув свои фланги далеко восточнее его.

В немецких источниках так описывается начало вторжения. Как только сгустились сумерки вечером 21 июня, солдаты 3-й танковой дивизии погрузились на автомашины, мотоциклы, в броневики и танки и начали 20-километровый марш от района сбора на западный берег реки Буг, напротив Кодена, чуть южнее советской крепости Брест-Литовск. Первые залпы артподготовки предполагалось сделать 22 июня в 3.15.

3-я и 4-я танковые дивизии должны были одновременно форсировать реку и двинуться на северо-восток, обходя Брест, в направлении шоссе Брест — Кобрин1. В 3-й дивизии Модели имелся небольшой отряд танков Т-Ш, которые могли самостоятельно форсировать Буг по дау на случай, если русская охрана мостов на восточном берегу сумела бы взорвать мост у Кодена. Корпус передал дивизии группу саперов-понтонеров, чтобы в случае необходимости навести понтонный мост через реку. Однако Модель добился от Гудериана разрешения сформировать специальное штурмовое подразделение из пехоты и саперов, чтобы незаметно пересечь мост за 20 минут до первых выстрелов. Они должны были внезапно атаковать гарнизон и разминировать мост. Затея удалась: в 03.11 офицер XXIV корпуса сообщил в штаб Гудериана, что мост захвачен, и пехота на мотоциклах перешла по нему реку на своих транспортных средствах.

Немцы стыдливо опускают подробности захвата этого моста. Восполним этот пробел. Около 4 часов с немецкой стороны начали кричать, что по мосту к начальнику советской погранзаставы сейчас же должны перейти немецкие пограничники для переговоров по важному и не терпящему отлагательства делу. Наши пограничники ответили отказом. Тогда с немецкой стороны был открыт огонь из нескольких пулеметов и орудий. Под прикрытием огня через мост прорвалось пехотное подразделение [ 13]. Советские пограничники, несшие охрану моста, пали в этом неравном бою смертью героев.

В 03.45 передовые группы пехоты и саперы 3-й тд дивизии под прикрытием огня артиллерии переправились через реку Буг на резиновых лодках. С захватом восточного берега Буга оборудованные для движения под водой танки 3-го батальона пересекли реку. Остальные танки из-за транспортных заторов начали переправу по мосту уже после 10.00. Хотя мост был захвачен, саперы спешно навели дополнительные переправы в нескольких километрах выше и ниже по реке. В первые часы вторжения русские не оказывали никакого сопротивления. На восточном берегу было развернуто боевое охранение, а передовые подразделения 1-го разведывательного и 3-го мотоциклетного батальонов ринулись вперед, чтобы найти главные силы противника. За ними двинулись боевые группы дивизии, возглавляемые командирами полков и бригад дивизии. В первом же донесении 35

В. Модель отметил, что была достигнута полнейшая оперативная внезапность [14].

Немецкое командование принимало специальные меры по захвату мостов и переправ через водные преграды. Для их захвата и обороны использовались не только специально подготовленные группы, но и передовые и разведывательные отряды соединений. В первые же минуты и часы войны немцам в полосе 4-й армии удалось захватить в полной исправности четыре дорожных и два железнодорожных моста через Буг. Железнодорожный мосту Бреста был захвачен десантом, высаженным из бронепоезда еще до того, как артиллерия открыла огонь. Севернее Бреста танковые подразделения 17-й и 18-й танковых дивизий 47-го танкового корпуса переправу через Буг начали в 4.15(5.15 по Москве). В 4.45 первые танки форсировали реку. Сразу же началось устройство дополнительных переправ. К исходу 22.06 все намеченные планом мосты в полосе группы армий «Центр» были готовы к пропуску войск. Строительство дополнительных временных мостов продолжилось. При этом понтонно-мостовое имущество соединений первого эшелона, как правило, не использовалось.

Официальные обвинения в адрес СССР прозвучали в меморандуме, врученном министром иностранных дел Германии Риббентропом советскому послу в Берлине 22 июня 1941 г. в 4 часа утра. Так что в момент, когда нашему послу вручали ноту об объявлении войны, на советские города и войска в приграничных областях страны уже обрушились бомбы и снаряды, а части Вермахта перешли Государственную границу Советского Союза. В Москве германский посол вручил Молотову ноту с формальным объявлением войны в пятом часу. Лишь после этого войска получили приказ «действовать по-боевому». Немцы это сразу отметили: «Лишь после 9 часов утра действия советских войск стали носить более целенаправленный характер». Соединения 4-й армии, застигнутые врасплох, не успели занять подготовленные позиции и вступили в бой с превосходящими силами противника в крайне невыгодных для себя условиях. Тем не менее после некоторого замешательства советские войска оказали врагу ожесточенное сопротивление. Немцы ворвались с юга в Брест, но крепость, железнодорожный узел и вся северная часть города оставались в наших руках. Находившиеся в этом районе батареи 447-го кап и 131-го артполка открыли огонь по частям противника, переправляющимся через Буг, и нанесли им ощутимый урон. На железнодорожном мосту остался подбитый бронепоезд, и движение по нему было прекращено. К этому времени немецкие войска севернее и южнее города, преодолевая слабое сопротивление наших войск, продвигались в восточном направлении.

В 7.15 22 июня 1941 г. в Москве была подписана директива № 2:

«22 июня 1941 г. в 04 часа утра немецкая авиация без всяко-

го повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке.

Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.

Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск.

Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100—150 км.

Разбомбить Кенигсберг и Мемель.

На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать

Хотя активными действиями 14-го мехкорпуса на брестском направлении удалось несколько снизить темп продвижения танковых соединений Гудериана, переломить ход боевых действий не удавалось. Судя по немецким источникам, в первый день войны немцы испытывали трудности не столько из-за сопротивления русских, сколько из-за труднопроходимой заболоченной местности. 3-я танковая дивизия Модели вышла на так называемый танковый маршрут № 1, опередив 4-ю тд. С этого момента основные силы обеих дивизий 24-го корпуса генерала Гейера действовали вдоль дороги Кобрин — Береза — Слуцк, в основном следуя друг за другом. В связи с изменением направления наступления дивизии пришлось выслать вперед новый авангард, состоящий из стрелковой роты на мотоциклах и танковой роты с саперами. К исходу дня части 3-й танковой дивизии достигли реки Мухавец. Так как деревянный мост был уже сожжен дотла, дальнейшее продвижение пришлось остановить. Общее продвижение от границы составило 18 километров вместо запланированных 80.

На следующий день, в полдень, после короткой атаки были захвачены Кобрин и мост через канал Буг — Днепр. Продвинувшись еще примерно на 65 километров, передовые части 3-й тд захватили районный центр Картуз-Березу. «Русские были полностью захвачены врасплох нашим нападением. Они оказывали незначительное сопротивление и вели сдерживающие действия, используя условия местности (лес и болота). Вражеские танки, беспорядочно отходящие из Брест-Литовска на восток, были захвачены или уничтожены. В течение первых двух дней войны

3-я тд уничтожила 197 вражеских легких танков и несколько сотен орудий различных калибров. В эти же дни значительные потери понесли небронированные войска и тыловые колонны, причиненные вражескими войсками, отрезанными от своих главных сил. Они скрывались около маршрутов движения, открывали внезапный огонь и могли быть побеждены только в интенсивном рукопашном бою. Немецкие войска раньше не испытали этот тип войны. Вражеские самолеты имели хороший шанс напасть на наши войска, потому что мы шли только по одной дороге, но они были не способны остановить наше наступление» [14].

Танковые клинья группы Гудериана, обойдя Брест с юга и севера, сравнительно легко «протыкали» слабую, поспешно занятую оборону разрозненных соединений 4-й армии. Неся большие потери, советские войска не смогли выдержать натиск врага, который, используя захваченные мосты, быстро наращивал силу удара. Встретив серьезное сопротивление на каком-либо рубеже, немцы немедленно вызывали авиацию, одновременно их разведка начинала искать незанятые нашими войсками промежутки и открытые фланги.

Неудачные действия наших войск во многом объяснялись массированными ударами авиации противника. Немецкая авиация, захватившая господство в воздухе, безнаказанно бомбила позиции наших войск, огневые позиции артиллерии, расчищая путь наземным войскам. При этом пикирующие бомбардировщики противника выводили из строя орудие за орудием. Хотя некоторым советским частям удалось несколько приостановить продвижение противника, немцам к исходу 22 июня удалось продвинуться от госграницы на 25—40 км, а передовые отряды вышли к Кобрину.

Выдержка из журнала боевых действий 4-й армии: «К исходу 23.6 разрозненные части 28-го ск и 14-го мехкорпуса, не успевшие привести себя в порядок [после не совсем удачных попыток контратаками остановить наступление противника], атакованные танками противника при поддержке большого количества авиации, начали отход, который превратился в неорганизованное сплошное отступление перемешавшихся частей за р. Ясельда. Организованные отряды заграждения не смогли остановить отступление»1.

Отход соединений 4-й армии поставил в трудное положение левофланговые соединения 10-й армии. К тому же на бельский участок прикрытия границы так и не вышла 13-я армия, которая еще не закончила формирование. 49-ю стрелковую дивизию пришлось пере-подчинить 10-й армии. Связи с ней у штаба фронта не было. К командарму К.Д. Голубеву Павлов послал своего заместителя генерала И.В. Болдина с задачей выяснить обстановку и организовать контрудар на гродненском направлении, как это предусматривалось планом прикрытия.

Дело в том, что в штабе фронта, не получая донесений от армий, неправильно оценили обстановку. В донесении начальника штаба генерала Климовских в 22:00 был сделан вывод, что 3-я и 10-я армии отошли, а соединения 4-й продолжают вести бой у границы. В результате Генеральный штаб был введен в заблуждение. Его больше беспокоило положение под Гродно, где наметился глубокий охват правого крыла Западного фронта. Советское военно-политическое руководство, плохо представляя ситуацию на фронте, попыталось вырвать из рук противника стратегическую инициативу. В Москве недооценили самую мощную группировку противника на брест-баранович-ском направлении и больше думали о разгроме сувалкской и люблинской группировок, решив, что сил для ответного удара достаточно.

Вечером 22 июня штабы фронтов получили разработанную на основе предвоенных планов директиву № 3, в которой, в частности, отмечалось:

«1. Противник, нанося удары из Сувалковского выступа на Олита и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский, Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит, Шауляй и Седлец, Волковыск, в течение 22.6, понеся большие потери, достиг небольших успехов на указанных направлениях.

На остальных участках госграницы с Германией и на всей госгранице с Румынией атаки противника отбиты с большими для него потерями /.../Д.

Далее в директиве ставились наступательные задачи фронтам. Ее подписали Тимошенко, Маленков, Жуков. Имеется пометка: «Отправлена в 21.15 22 июня 1941 г.».

Некоторые публицисты, сторонники Резуна, считают, что эта директива лишний раз подтверждает, что никаких оборонительных планов у советского Генштаба не было, Только наступательные. Ничего она не подтверждает: подобные планы разрабатываются во всех армиях мира (во времена Варшавского договора тоже имелись). Вырабатывать новое решение времени не оставалось, надо было нацеливать командующих и войска на решительные действия. Изложенный в директиве вариант действий явно не соответствовал складывающейся обстановке, но в какой-то степени отрабатывался на картах.

Увы, поставленные задачи исключали создание устойчивой обороны. В результате поспешно подготовленные контрудары имели минимальный успех. Так, контрудары войск Северо-Западного (23— 24 июня) и Западного фронтов (23—25 июня) привели лишь к значительным потерям, но практически не повлияли на развитие операций ударных группировок противника. Лишь на Юго-Западном фронте, где 26—29 июня в районе Луцк — Ровно — Броды произошло крупнейшее танковое сражение начала Второй мировой войны 1939—1941 гг., советским войскам частично удалось приостановить продвижение германских войск. Однако понесенные потери в танках привели к фактическому прекращению существования большей части мехкорпусов этого фронта.

Здесь, видимо, уместно будет напомнить замысел действий командования группы армий «Центр». Фон Боку ставилась задача во что бы то ни стало разгромить основные силы противостоящего Западного фронта, расположенные в Белостокском выступе. Расположенная в этом выступе (в случае его удержания) крупная группировка советских войск могла нанести удары как по флангам, так и в тыл наступающим немецким войскам и тем самым задержать их наступление. Окружение и разгром белостокской группировки планировалось осуществить нанесением двух ударов по сходящимся направлениям из районов Сувалки и Бреста в общем направлении на Минск. Предполагалось, что быстрый разгром основных сил русских в Белоруссии откроет путь для продвижения немецких армий на Смоленск и далее на Москву. Таким образом, замысел операции заключался в том, чтобы наступлением двух фланговых ударных группировок расчленить советские войска в Белоруссии и, развивая наступление в глубину, осуществить двойной охват основных сил Западного фронта и завершить их разгром в районе между Белостоком и Минском.

Основную роль в достижении поставленной цели должны были сыграть войска 2-й (командующий — генерал-полковник Гудериан) и 3-й (командующий — генерал-полковник Гот) танковых групп, в состав которых входило пять моторизованных корпусов, то есть столько подвижных соединений, сколько имелось в двух других группах армий.

Своевременно и в полной мере вскрыть этот замысел противника по окружению основных сил Западного фронта нашему командованию не удалось. Максимум, что допускалось — попытка замкнуть клещи в районе Волковыска. Перенос основных усилий наших войск с юго-западного направления на западное пришлось осуществлять в условиях острого недостатка времени и под бомбами 2-го Воздушного флота Люфтваффе.

Вот как представляло сложившуюся обстановку партийное руко-

водство Брестской области. Выдержки из письма (документ имеет гриф «Сов. секретно. Особая папка») секретаря обкома КЛ(б)Б М.Н. Тупицына от 25 июня 1941 г., адресованного в ЦК ВКП(б) т. Сталину и в ЦК КП(б) Белоруссии т. Пономаренко:

«[...] Обком КП (б) Б считает, что руководство 4-й армии оказалось неподготовленным организовать и руководить военными действиями [...]

Вторжение немецких войск на нашу территорию произошло так легко потому, что ни одна часть и соединение не были готовы принять боя, поэтому вынуждены были или в беспорядке отступать, или погибнуть. В таком положении оказались 6-я и 42-я стр. дивизии в Бресте и 49-я сдв Высоковском районе.

В Брестской крепости на самой границе держали две стр. дивизии, которым даже в мирных условиях требовалось много времени для того, чтобы выйти из этой крепости и развернуться для военных операций. Кроме того, несмотря на сигнал военной опасности, командный состав жил в городе на квартирах. Естественно, при первых выстрелах среди красноармейцев создалась паника, а мощный шквал огня немецкой артиллерии быстро уничтожил обе дивизии [...].

В Коссовском районе был расположен отдельный [120-й! полк АРГК. 22 июня, когда областное руководство переехало туда, мы застали этот полк в таком состоянии: материальная часть находилась в городе Коссово, бойцы же находились в лагерях под Барановичами (в 150 км от Коссово), а боеприпасы отсутствовали. Чтобы вывезти материальную часть из Коссово, у командира полка не хватало шоферов и трактористов. Обком КП(б)Б помог мобилизовать эти кадры на месте в гражданских организациях. Но пока сумели перебросить часть орудий, было уже поздноони были разбиты бомбами, и, по существу, все ценные орудия остались у немцев.

Много боеприпасов и оружия погибло в складах на Бронной горе, а в воинских частях боеприпасов и оружия не хватало.

[... ] Командование 4-й Армии [.../не подготовилось к военным действиям. Вследствие такого состояния с первого же дня военных действий в частях 4-й Армии началась паника. Застигнутые врасплох нападением, командиры растерялись. Можно наблюдать такую картину, когда тысячи командиров (начиная от майоров и начальников и кончая мл. командирами) и бойцов обращались в бегство. Опасно то, что эта паника и дезертирство не прекращается до последнего времени, а военное руководство не принимает решительных мер. Работники обкома партии вместе с группой пограничников пробовали задержать бегущих с фронта. На шоссе около Ивацевичи нам временно удалось приостановить это позорное бегство [...]. Поэтому, не зная обстановки, не имея связи с военным командованием, не рассчитывая на боеспособность военных частей, мы вынуждены были оставить город Брест.

Обком КП(б)Б считает, что необходимо принять самые срочные и решительные меры по наведению порядка в 4-й Армии и укрепить руководство 4-й Армии.

Секретарь Брестского обкома КП(б) Б. Тупицын» [15}.

На документе имеется резолюция И,В. Сталина — «т. Маленкову» и справка Г.К. Жукова: «Командующий 4-й армией снят с работы и отдан под суд»36.

Пора рассказать, как очутился в таком положении 120-й гап РГК. Командир полка полковник Лопуховский вернулся из отпуска в Коссово досрочно — 20 июня. Он не мог пропустить боевые стрельбы, назначенные на 23 июня, — не часто для учебных стрельб выделяли 203-мм снаряды. Четко помню, как в пятом часу утра к нам домой прибежал дежурный по подразделениям, оставшимся на зимних квартирах (полк находился в лагере), и доложил:

— Неизвестные самолеты бомбили окружные склады боеприпасов у Бронна-Гура, по периметру ограждения складов кто-то зажег костры!37

Узнав, что связи со штабом 4-й армии нет, командир полка приказал доставить в Кобрин донесение мотоциклистом. Донесение было доставлено адресату, что и было зафиксировано начальником штаба армии. В связи с налетом авиации на артсклады полковник Лопуховский объявил тревогу немногочисленным подразделениям в Коссово, приказав немедленно вооружить призванных 13 июня на сборы «приписников» и усилить охрану складов с вооружением, боевой техникой и «НЗ».

Можно представить положение командира: что это — случайный налет или война? Связи со штабом армии и с полком в лагере нет, склады забиты техникой и материальными средствами, в парках почти двойной комплект автомашин и тракторов, а подготовленные водители и трактористы частью демобилизованы, частью отправлены на формирование других частей в апреле и мае. На складе «НЗ» находятся 12 гаубиц Б-4, полученных из 318-го гап РГК. На станции

Коссово-Полесское под охраной находилось еще 6 таких орудий, даже не сгруженных с железнодорожных платформ.

На всякий случай командир полка дал команду на отправку семей начсостава в расположение полкового лагеря в Обуз-Лесна. В заранее намеченные пункты в городе подали автомашины. К нашим домам, где проживали семьи командиров 4-го дивизиона и командования полка, подошла полуторка. Взять с собой разрешалось только документы и личные вещи — не более одного чемодана.

И как всегда, в неясной обстановке — лавина слухов, которые распускала агентура врага. В частности, уже перед самой отправкой машины из Морачовщизны командиру полка доложили, что в 10 км севернее Коссово жители наблюдали высадку парашютного десанта. Полковник Лопуховский приказал одному из командиров на велосипеде выехать в том направлении для выяснения обстановки. Но в того вцепилась жена, повисла, ревет — не оторвать. Отец, наскоро попрощавшись с нами, сам на «эмке» отправился на разведку. Больше нам с ним увидеться уже не пришлось...

По рассказам ветеранов, полку на полигоне боевую тревогу объявили утром 22 июня во время завтрака. Лагерь быстро свернули. Сразу начали вытягивать две колонны: в одной — артдивизионы, орудия и трактора с тракторными прицепами. В каждой батарее было по четыре трактора СТЗ НАТИ-3 — два для орудий и два с прицепами для боеприпасов и необходимыми принадлежностями. Таким образом, в колонне артдивизионов насчитывалось не менее 48 тракторов. В другой колонне был собран автотранспорт остальных подразделений полка. Ограниченный запас снарядов, рассчитанный только на учебные стрельбы, перевозился транспортом боепитания полка, Конечно, все труды по устройству лагеря пошли прахом — исковеркали дороги, линейки, гнезда для палаток.

Прибывший в лагерь командир полка объявил собранному начсоставу, что началась война (об этом ему сообщил в 14.00 секретарь Коссовского райкома партии). Известие встретили спокойно, никакой паники не было. И все же один из офицеров при этом потерял сознание. Возле штаба полка дежурили делегаты связи. На зимние квартиры на машинах отправили лишних водителей, трактористов и других специалистов для расконсервации и вывода техники. Через пару часов полк был готов к выдвижению, но колонны простояли без движения до вечера. Выход в район сосредоточения, определенный планом прикрытия, почему-то не состоялся. Наконец, от полковника И.А. Долгова (заместитель начальника штаба армии) по телефону было получено распоряжение о сосредоточении полка к 20:00 23 июня в районе Береза-Картузская. Позднее распоряжение было подтверждено с указанием, что полк подчиняется командиру 28-го стрелкового корпуса.

В пунктах дислокации подразделений полка в течение всего дня 22 июня проводились мероприятия по боевой тревоге. Расконсервацией матчасти и автотракторной техники, погрузкой боезапаса и другого имущества полка занимались под руководством адъютанта командира полка лейтенанта В.В. Преснякова. В 11.35 город Коссово подверглось бомбардировке восемью самолетами «До-17».

Внезапное начало войны нарушило все планы, и, судя по всему, развернуть на базе 120-го гап полк второй очереди не успели. К тому же большая часть призванных на сборы 13 июня местных жителей, в том числе и некоторые командиры-запасники, при первой же бомбежке разбежались по домам. В связи с нехваткой водителей при формировании колонны на марш для соединения с полков в Иваце-вичи за руль сажали всех, кто хоть немного умел обращаться с машиной и трактором. И все же значительную часть имущества полка и автотракторной техники пришлось оставить под охраной на месте.

Уже в сумерках 22 июня к лагерю подъехали 5 машин с семьями из Коссова и других пунктов дислокации полка, которые привел лейтенант В. П. Одарюк. Командиры попрощались с женами и детьми — многие, как оказалось, навсегда. Но машина с семьями офицеров 4-го дивизиона, среди которых находилась и наша семья, в лагерь так и не пришла. Дело в том, что машины с беженцами несколько раз обстреливались с самолетов. При этом движение останавливалось и все бросались в кюветы и в сторону от дороги. В один из налетов наш водитель не вернулся на дорогу. То ли был ранен или убит, то ли попросту сбежал. Так наша машина отстала от общей колонны семей полка. Подождав некоторое время, одна из женщин села за руль, и мы поехали дальше, увлекаемые потоком беженцев. Дороги на Лесную не знали, потому в лагерь так и не попали. Вскоре бензин кончился, и наша машина встала. Ни одна из проезжавших мимо машин не остановилась. Выручил нас экипаж танка, который отстал от своей части. Танкисты дали нам целое ведро бензина, на котором мы добрались до старой границы. Как стало потом известно, колонна с семьями также благополучно добралась до какой-то станции. Дальше беженцы на поездах были отправлены в глубь страны. Многие семьи направились в место довоенной дислокации полка в Днепропетровск, остальные разъехались по родственникам.

Полк из лагеря начал выдвижение в 22.00 22 июня по маршруту Ивацевичи — станция Коссово — Береза. Первыми начали движение на автомашинах командиры дивизионов с разведчиками и связистами. Основные силы полка продвигались двумя колоннами: колесные машины по дороге Барановичи, Ивацевичи, орудия на тракторной тяге — по проселочным дорогам (автострады, которая проходит сейчас через Барановичи, в 1941 г. не было).

Трактора с тяжелыми орудиями могли двигаться со скоростью не более 4 км в час. С выходом на Варшавское шоссе движение колонн полка еще более замедлилось, а порой вообще останавливалось, так как оно оказалось забито машинами и повозками с семьями военных, партийных и советских работников, а также разрозненными группами военнослужащих. Ни о каком регулировании движения и речи не было. Воздушная разведка немцев наверняка зафиксировала движение колонн тяжелой артиллерии. И дивизионы полка, которые не имели зенитных средств, неоднократно подвергались безнаказанной бомбежке и обстрелу с воздуха. Вражеские пилоты действовали внаглую, как на полигоне.

Обстановка по-прежнему оставалась неясной. Связи с командованием 4-й армии не было. Командир полка с заместителем начальника штаба полка старшим лейтенантом Лященко выехал на своей машине вперед — в штаб 28-го стрелкового корпуса для получения боевой задачи. Уже за Ивацевичи машина попала под обстрел и бомбежку. Одна из бомб попала в командирскую «эмку» — только колеса полетели да искореженное ружье, что командир захватил с собой, плюхнулось рядом с ним в канаве. Но все остались живы и невредимы. Пришлось на попутной машине вернуться в Ивацевичи и уже оттуда на грузовой машине добираться до штаба корпуса. Полку подтвердили задачу выдвигаться не в район своего предназначения по боевой тревоге в Рачки, а в район Березы.

Поскольку далее придется часто ссылаться на рассекреченный доклад командира 120-го гап, поясню, чем вызвано было появление этого документа. После того как наши войска отошли на рубеж Березины и Днепра, командование решило наконец разобраться, в каком состоянии и с каким вооружением вышли из приграничных боев остатки разбитых частей и соединений. Последовал строгий приказ, кроме обычной сводки о наличии личного состава, матчасти артиллерии и боевого имущества, срочно представить донесение о том, что и по какой причине потеряно в бою и что оставлено на территории, занятой противником. В архиве есть много донесений на этот счет. Но большей частью они касались утрат стрелкового вооружения и автотранспорта. Докладывали об утрате пистолетов, телефонных аппаратов, противогазов и даже бумажных противохимических накидок. Лишь иногда можно встретить подробное донесение о причинах оставления на территории, захваченной противником, вооружения и боевой техники. Впечатление такое, что часть таких донесений просто изъяли из соответствующих дел, передав их на особое хранение (на эту мысль наводят исследователей многочисленные случаи изменения нумерации страниц в делах в меньшую сторону).

Начальник артиллерии фронта генерал-лейтенант Н. А. Клич1

'Клич Николай Александрович (1895 — 16.10.1941), был арестован 8 июля 1941 г. и в октябре этого же года (по другим данным — 27 сентября) расстрелян. Данных о месте захоронения нет. Посмертно реабилитирован.

при личной встрече в районе Бобруйска с полковником Лопуховским приказал ему срочно и подробно доложить, что и по какой причине потеряно в бою и что оставлено на территории, занятой противником. Поэтому доклад построен именно с этой позиции. О боевых действиях, в которых принял участие полк, говорится мимоходом38.

Сформированная в Коссово колонна в составе 20 тракторов, 47 прицепов, из них 16 с боеприпасами и 3 с химимуществом, начала выдвижение в 23.00 22 июня в направлении станции Коссово. Она должна была соединиться с полком в деревне Гощево (11 км западнее Ивацевичи). С рассветом 23 июня эта колонна была подвергнута неоднократной бомбежке и обстрелам. В результате она не вышла в назначенный район, и сведений о ее местонахождении в штаб полка так и не поступило. Так полк остался без боезапаса. Странно, что в докладе командира 120-го гап ничего не сказано о причинах оставления в пунктахдислокации 12 гаубиц Б-4. «Оставили» — и все. Видимо, для участников событий, в том числе и начальника артиллерии фронта, и так было ясно, что план мобилизационного развертывания артчастей (и не только их) был сорван. Поэтому 66 лет и не рассекречивали документы штаба артиллерии 4-й армии. Это сейчас историки и публицисты ломают копья, доказывая друг другу, почему наши войска потерпели поражение в первых же боях. А для участников тех далеких событий все было ясно — армию подставили. «Подставили», независимо от мотивов и обстоятельств, о которых тогда можно было только думать, но не называть причины... Они и молчали, понимая, что к чему. А вот историкам хотелось бы разобраться — были ли попытки сформировать артполки и другие части по плану развертывания в приграничных районах, и если были, то чем они закончились.

Развертывание частей второй очереди должно было начаться с объявлением мобилизации (или по особому сигналу). Но мобилизацию еще не объявили, а бомбы уже взрываются. Кто должен был заниматься конкретно формированием развертываемых частей? Командир полка второй очереди? В 120-м гап установить, кто должен был возглавить новый полк, так и не удалось. Командир полка был в отпуске. Начальник штаба полка? Но он вызван в академию на сборы. Помощник командира полка капитан М. В. Барыбин исполнял обязанности командира полка в лагере. Командиры 4-го дивизиона, в том числе и те, кто занимался подготовкой призванных местных жителей, по тревоге ушли с полком. Многое мог бы прояснить в этом отношении «Расчет выделения кадров из войсковых частей Западного ОВО на военное время». Но 05.08.41 этот важнейший мобилизационный документ на 229 листах был уничтожен путем сожжения, «как утративший силу и не представляющий необходимости его дальнейшего хранения»39.

Мобилизация была объявлена, когда боевые действия уже начались. Причем первым днем мобилизации было приказано считать 23 июня 1941 г. И вины соответствующих командиров на местах в том, что мобразвертывание в армиях первого эшелона фронта было сорвано, нет. События развивались слишком стремительно, никто и представить себе не мог, что немецким танкам удастся за трое суток прорваться на глубину 150—170 км.

В ходе боевых действий с 22 июня по 1 декабря 1941 г. на Западном фронте было потеряно 75 гаубиц Б-4. Судя по всему, в их число попали и 12 гаубиц, поступивших в 120-й гап накануне войны. Вывезти их из города Коссово, который вскоре оказался в тылу немецких войск, не удалось. Кроме прочих причин (например, не было приказа), для них просто не оказалось достаточного количества тракторов (на каждую гаубицу требовалось два трактора). По крайней мере, один из ветеранов в районе Коссово видел брошенное орудие на гусеничном шасси с разбитым трактором.

Для сравнения: на Юго-Западном фронте за 20 первых дней войны в относительно более благоприятных условиях, нежели на Западном, потеряли 48 203-мм гаубиц Б-4 из 192, имевшихся там к началу войны (25%), а из имевшихся 1140 152-мм орудий различных образцов за это же время потеряли 175 (15%) [16]. Часть захваченных немцами гаубиц поступила на вооружение германской армии под названием 20,3-ст Н.503(г). К марту 1944 г. на Восточном фронте немцев имелось 8 гаубиц 20,3-ст Н.(г), выстрелы к которым комплектовались из советских 203-мм бетонобойных снарядов и немецких зарядов.

Вот 6 гаубиц Б-4, находившихся на железнодорожных платформах, отправленных по распоряжению командира полка со станции Коссово-Полесское в Ивацевичи, вывезти могли. Но куда? Только на станцию Обуз-Лесная. А там, по словам Сандалова, «формируемые в окружном артиллерийском лагере (западнее Барановичей) артиллерийские полки РГК, имевшие по одному тягачу на дивизион, по распоряжению, поступившему с ВПУ штаба фронта, переправляли по очереди свои орудия в район Слонима». Так что часть из 480 орудий (какую — неизвестно) с полигона под Барановичами к моменту выхода туда 26 июня танков 4-й танковой дивизии 24-го моторизованного корпуса противника уже увезли. Те, что остались, привлекли для поддержки частей, оборонявшихся в районе Барановичи [13]. Заметим: орудий, но не полков!

Если попытки развернуть артполки второй очереди в армиях прикрытия и были сделаны, то формируемые полки погибли в окружении и при отходе. Потому что следов появления новых частей, имевших на вооружении орудия калибра 152 и 203 мм в первые две-три недели в составе Западного фронта в доступных исследователям архивных документах обнаружить не удалось. За исключением одного: на базе 462-го кап 47-го стрелкового корпуса был сформирован 420-й гап, на вооружении которого были 152-мм гаубицы. Кстати, установить это удалось только потому, что в архиве сохранилась жалоба политрука, который при переводе во вновь сформированный полк потерял в окладе 200 рублей — солидную по тем временам сумму40.

Гипотетически часть орудий, особенно те, что не были сгружены с платформ, могли попытаться вывезти по железной дороге: по основной магистрали на Минск, которая 27 июня была перехвачена противником, или по одноколейному пути на Слуцк, который был захвачен 26 июня. Но это было трудно осуществить под ударами вражеской авиации и в условиях активных действий диверсионных групп, которые имели задачу на временный вывод из строя железной дороги, чтобы сорвать подвоз русских резервов из глубины и эвакуацию вооружения и техники из планировавшихся котлов.

В немецких источниках (Резун сносок, как правило, не дает) нет сведений о захвате необычно большого количества тяжелых орудий русских в районе города Барановичи. Сам город и аэродром были заняты 27 июня частями 4-й танковой дивизии. При этом немцы отметили, что в непрерывных рукопашных боях за город они встретились с советскими солдатами, которые были готовы скорее взорвать себя ручной гранатой, чем сдаться в плен. Сандалов пишет, что при отходе остатков дивизий, оборонявших Барановичи и Слоним, по лесистоболотистой местности в связи с отсутствием ремонтных средств тягачи и автомашины, а также тяжелые орудия приходилось уничтожать. В дивизиях остались только орудия на конной тяге и часть обозов.

Так что какую-то часть 152-мм орудий из числа 480, сосредоточенных у Лесной, немцам все же удалось захватить. Известно, что некоторое количество советских 152-мм гаубиц-пушек МЛ-20 использовалось немцами на всех фронтах до самого последнего дня войны. Так, по свидетельству признанного специалиста по артиллерии Красной Армии и Вермахта А. Б. Широкорада, на Восточном фронте немцы захватили несколько сотен исправных советских орудий. В их числе было много 152-мм орудий различных образцов41. Когда и сколько таких орудий они захватили — неизвестно. Во всяком случае, немцы сочли целесообразным начать в феврале 1943 г. для них массовое производство 15,2-см осколочно-фугасной гранаты весом 46 кг (в РККА штатный снаряд весил около 41 кг) [17]. По данным американского армейского справочника по боеприпасам немецкой артиллерии, для К.Н.433/1(г) и К.Н.433/2(г) были разработаны два типа осколочно-фугасных снарядов (ОФ) весом 43,8 кг и 45,8 кг и один бетонобойный весом в 39,8 кг [18].

Вернемся к событиям 23 июня. Воспоминания ветеранов 120-го гап о первом боевом столкновении с противником весьма противоречивы. При сопоставлении их рассказов с общим ходом боевых действий на брестском направлении и архивными документами вырисовывается следующая картина. Полк из-за частых остановок при бомбежках так и не смог выдвинуться к Березе. К полудню 23 июня стало известно, что там идет бой. Поэтому колонны дивизионов полка были остановлены. Передовые подразделения на мосту через речку Гривда (приток Щары) попали еще под одну бомбежку и понесли потери. Далее сошлемся на рассказ младшего сержанта М. В. Лойфе-ра, которому в составе отделения топовзвода штабной батареи полка удалось вырваться из Брестской крепости. У деревни Нехачево, в 6 км юго-восточнее станции Коссово-Полесское, отделение присоединилось к полку. Судя по схеме, набросанной им тогда же, в июне 1941 г., немцы попытались выйти к шоссе в месте, где оно пересекается с железной дорогой42.

Лойфер видел полковника Лопуховского с другими командирами и огневиками у реки Жегулянка. Там, видимо, находился наблюдательный пункт первого дивизиона. Впереди, справа и слева в многочисленных и довольно глубоких мелиоративных канавах (Лойфер принял их за траншеи времен Первой мировой) располагалась пехота. Артиллерия вела огонь по подходящим колоннам противника.

Лойфер посчитал, что огонь прямой наводкой по танкам и бронемашинам противника вели орудия полка. Но он ошибся: если первый дивизион и вел огонь, то с закрытых огневых позиций, занятых в районе Ивацевичи. Позднее в донесении штаба полка было упомянуто, что несколько командиров пропало без вести при отражении атаки танков противника в районе Ивацевичи. В какой-то момент (возможно, после огневого налета) полковник Лопуховский с каким-то пехотным командиром подняли людей в контратаку, к которой присоединились бойцы и командиры, находившиеся с ним на НП. Дело дошло до рукопашной схватки. Лойфер лично видел, как старшину Прохода из штабной батареи полка немцы подняли на штыках. Огнем артиллерии на какое-то время удалось задержать выход танков противника на шоссе со стороны станции Бронна Гура. Не удалось немцам и. проникнуть на этот раз в лесной массив севернее шоссе и выйти в тыл частям 205-й мотодивизии.

Однако поредевшие части 28-го стрелкового корпуса и 14-го мехкорпуса не выдержали атак, поддержанных большим количеством авиации, и начали отход43. В это время остатки 30-й танковой дивизии отходили на Бытень, чтобы подготовить и занять рубеж Коссо-во, Ивацевичи. На этом рубеже и должны были закрепиться остатки 30-й танковой и 205-й моторизованной дивизий 14-го мехкорпуса. Однако утром танки противника сбили наши части и отбросили их на восточный берег Щары. Здесь командование 4-й армии попыталось, используя это естественное препятствие, организовать оборону и задержать дальнейшее продвижение противника. Сюда к 12 часам 24 июня планировалось перебросить фронтовым транспортом 55-ю сдиз Слуцка, чтобы сменить остатки 205-й мд. 143-я сд 47-го стрелкового корпуса должна была развернуться севернее — у Лесной.

При отходе на реке Щара к остаткам 205-й мд на станции Коссо-во-Полесское присоединился 120-й гап. Полк занял огневые позиции в 5 км восточнее Доманово севернее шоссе на Слуцк с задачей поддержать огнем части, которые отходили на восточный берег реки. Как только заняли огневые позиции, сразу подали боеприпасы. Подошли машины, старший спросил только — какой калибр, 203 миллиметра? Снаряды и заряды выгрузили на грунт в указанном месте — да столько, что потом, когда пришлось снова отходить, их не удалось вывезти. Возможно, это были снаряды из уцелевшей части тракторной колонны с боезапасом, что вышла из Коссово.

К этому моменту относится эпизод, о котором рассказывали ветераны. Какой-то генерал перегородил дорогу своей машиной ЗИС и приказал артиллеристам занять огневые позиции прямо у дороги и немедленно открыть огонь. Это был помощник командующего войсками округа по военно-учебным заведениям генерал И.И. Хабаров. По словам Павлова, он направил Хабарова со строжайшим приказом, если нужно, расстрелять любое количество людей, но остановить отступление 4-й армии и добиться того, чтобы штаб армии взял в руки управление войсками. Батареи развернулись севернее и южнее шоссе. Чтобы остановить панически бежавшие группы военнослужащих, орудия произвели несколько выстрелов. По приказу генерала артиллеристы поставили поперек шоссе ремонтную летучку типа «Б», чтобы задерживать машины, и выставили заслон. Командиры с оружием в руках останавливали бегущих. Моментально на дороге возникла пробка. Налетели вражеские самолеты, стали бомбить, и заслон просто смяли. В оперсводке № 1 штаба 4-й армии, впервые отправленной только 24 июня, говорилось, что иногда бегство не удавалось остановить даже применением оружия.

На Слуцком направлении остатки 205-й моторизованной дивизии на реке Щара должны были смениться свежей 55-й стрелковой дивизией. Однако ее части на назначенный рубеж так и не вышли. Дело в том, что дивизия не успела отмобилизоваться полностью, так же, как и принять автотранспорт из гражданских организаций. Выделенного фронтом автотранспорта для быстрой переброски 55-й дивизии из Слуцка не хватило. Подразделения двух полков дивизии к 23 часам 23 июня выгрузили, с машин в 15 км от реки Щара у деревни Синявка (на Варшавском шоссе в 34 км юго-восточнее Барановичи) с расчетом, что они за ночь выйдут к реке и займут указанный рубеж. Артиллерия дивизии и стрелковых полков на конной тяге следовала отдельной колонной. Автотранспорт возвратился, чтобы вторым рейсом перебросить остальные подразделения этих полков уже непосредственно на Щару. Следующим рейсом планировали перебросить третий полк этой дивизии.

Возможно, здесь злую шутку с командованием дивизии сыграло то обстоятельство, что река Щара дважды пересекает Варшавское шоссе. Полки выгрузили в 72 км от Слуцка ив 15 км от восточной стороны излучины реки. Но от Синявки до назначенного рубежа на западной стороне излучины реки оставалось еще 65 км по шоссе! К тому же во фронтовом автотранспортном полку горючее было на исходе, а запасы бензина в Слуцке оказались исчерпаны. Видимо, в это время в Барановичи за горючим было послано 11 автомашин от 120-го гап, которые попали под бомбежку, были разбиты и сгорели. В результате ни один полк в назначенный срок на указанный дивизии рубеж не вышел. Слабые отряды 205-й мд и 14-го мехкорпуса, не имевшие противотанковых средств, удержать выгодный для обороны водный рубеж не смогли.

В связи с явной угрозой прорыва противника 120-й гап начал отход в направлении Миловиды (26 км южнее Барановичи). Рассказывает лейтенант Д. А. Голованевский:

«Батарея развернулась вблизи шоссе. Связь на огневую позицию в течение нескольких часов так и не была подана. Радиостанция 6-ПКмолчала. На шоссе я остановил «эмку» и обратился к генерал-майору, сидевшему в ней. Произошел следующий диалог:

Что нам делать?

Какая часть?

Батарея 120-го гап.

Калибр?

203-мм.

Немедленно снимайтесь и идите на Барановичи. У меня снимается последняя рота, что у моста на реке Щара.

Мы взяли по 20 выстрелов на каждый прицеп и двинулись по шоссе на восток. Через какое-то время лейтенант Гингольд передал приказ полковника Лопуховского батарее прикрыть отход полка».

На третий день войны войска 4-й армии отошли на рубеж Щара на глубину 170—200 км. А на границе в глубоком немецком тылу в районе Бреста, Семятичи и Малорита еще шли бои. 45-я пехотная дивизия никак не могла сломить сопротивление защитников Брестской крепости. Не помогало и применение сверхмощных 600-мм осадных мортир «Карл». В 6 часов вечера 24 июня командование 45-й пехотной дивизии поспешило доложить о капитуляции крепости. Но ночью бои в крепости возобновились и не утихали до утра. Чтобы окончательно подавить последний советский узел сопротивления в Восточном форту крепости, 29 июня самолеты Люфтваффе сбросили пятнадцать 500-кг бомб на эту цель. Но и они не подорвали решимости защитников форта. В этот же день Ю-87 сбросил на форт 1800-кг бомбу, после чего 390 его обитателей, солдат, женщин и детей, в хорошей физической форме и с несломленным духом, вышли сдаваться. Они были последними из больше 7000 взятых в крепости пленных.

С 30 июня организованного сопротивления в крепости уже не было, но существовали небольшие группы солдат и одиночки, которые или вели партизанскую войну, или пытались просто спрятаться и дождаться подхода своих. Никто ведь не предполагал, что они придут только через 3 года. Майор Гаврилов, дав последний бой, был ранен и взят в плен только 23 июля — через месяц после начала штурма крепости. Последние дни он питался комбикормом, который находил в конюшне. Его стойкость поразила даже врагов. Последние ДОТы советских пограничных укрепрайонов в полосе наступления группы армий «Центр» также пали 29 июня.

Ф. Гальдер в своем военном дневнике 25 июня записал: «Подтверждается, что 45-я пехотная дивизия, по-видимому, зря понесла в районе Брест-Литовска большие потери» — и тут же дал указания выяснить эффективность огня установок «Карл» по району Бреста, а также расследовать действия дивизии в районе Бреста [19]. Уже после прекращения боев назначенная комиссия оценила применение мортир как очень успешные. Точность стрельбы оказалась высокой. По крайней мере, 2 снаряда разрушили обширные участки очень крепко выстроенных сооружений. Воронки во дворе цитадели достигали 15 метров ширины и 5 метров глубины в твердом грунте (два снаряда, очевидно, не разорвались). Снаряды, выпущенные батареей, несомненно, произвели на обороняющихся сильный физический и деморализующий эффект. Отдельные отказы техники на эту оценку не повлияли, ведь их было совсем немного для первого практического использования столь сложных установок [20].

Немцы захватили под Брестом 7000 пленных, включая 100 офицеров, и взяли в крепости большие трофеи: более 15 000 винтовок, 1300 пулеметов, 100 орудий, 36 танков и других гусеничных машин. Однако 45-я пехотная дивизия понесла значительные потери. Сандалов в своей книге даже написал, что она была при этом разбита. Согласно донесению от 8 июля 1941 г., дивизия к 30 июня 1941 г. потеряла убитыми и пропавшими без вести 453 человека, в том числе: офицеров — 32, унтер-офицеров и рядовых — 421; ранеными — 668 человек (из них офицеров — 31), а всего — 1121 человека. Потери большие, но это по немецким меркам. Об их масштабе можно судить по такому факту: за период с 22 по 30 июня включительно на Восточном фронте было убито всего 8886 и ранено 29 494 немцев [ 19]. Таким образом, безвозвратные потери 45-й дивизии составили более 5% от немецких потерь на Востоке — самые высокие потери из всех немецких дивизий в течение первой недели сражений1. Поэтому немецкому командованию и пришлось по этому поводу проводить специальное расследование. Но заявлять, что дивизия была разбита, — явная натяжка, вероятно, сделанная Сандаловым под давлением редакторов.

К исходу 24 июня юго-западнее Барановичи образовался своего рода «слоеный пирог». Отряды разбитых советских частей, оставшись в тылу противника, не складывали оружие, продолжая нападать на его походные и тыловые колонны. Один из таких отрядов из 22 танковой дивизии севернее Ружаны атаковал автоколонну 47-го немецкого корпуса, двигавшуюся по шоссе на Слоним. В составе этой колонны с группой машин своего штаба следовал командующий 2-й танковой группой генерал-полковник Гудериан. Автоколонна была разгромлена, несколько немецких офицеров убито, а один захвачен вместе со штабной машиной. Самому Гудериану удалось чудом избежать гибели. В захваченной машине оказался комплект топокарт с нанесенным на них планом дальнейших действий танковой группы. На допросе пленный офицер довольно красочно описал, как перетрусивший Гудериан улепетывал от наших танков в лес [ 13]. К сожалению, советские танкисты не смогли долго удерживать дорогу и были вынуждены продолжить отход.

Гудериан об этом эпизоде вспоминал несколько по-другому:

«Сидевший рядом со мной водитель получил приказание: «Полный газ», и мы пролетели мимо изумленных русских: ошеломленные такой неожиданной встречей, они не успели даже

451Н 1п1ап1гу Омвюп, ААР.

открыть огонь. Русские, должно быть, узнали меня, так как их пресса сообщала потом о моей смерти; поэтому меня попросили опровергнуть это через немецкое радио» [12].

У Гудериана были все основания так заявить, ведь 22-я танковая дивизия была создана на базе танковой бригады Кривошеина, с которым они принимали совместный с немцами парад в Бресте в сентябре 1939 г. По этому поводу Л.М. Сандалов не упустил случая про-иронизировать — подумаешь, фигура... Хотя он наверняка слышал о параде, но написать об этом не захотел (или ему не дали).

После неудачной попытки остатков 22-й танковой дивизии с отрядом полковника Осташенко пробиться к своим в направлении Слонима они повернули на Коссово. В семь часов вечера совместными действиями советских войск, оказавшихся в этом районе в тылу противника (до шести тысяч человек с несколькими танками), немецкий моторизованный батальон с пятью танками был выбит из Коссово.

Командование группы армий «Центр» беспокоило то, что соединения 2-й танковой группы Гудериана продвигались намного медленнее 3-й танковой группы. 18-я танковая дивизия его левофлангового 47-го моторизованного корпуса Лемельзена 23 июня захватила Пружаны и еще до наступления темноты, действуя совместно с частями 17-й танковой дивизии, вышла к Ружанам на дороге в Слоним. Русские непрерывно контратаковали, нанося удары по авангарду и флангам колонн Гудериана. Несомненным свидетельством ожесточенности этой борьбы стало донесение 2-й танковой группы об уничтожении 220 русских танков в течение первых двух дней боев, половина из которых была на счету одного 18-го танкового полка.

К тому же к вечеру 23 июня воздушная разведка донесла, что дорога от Белостока через Волковыск до дороги на Слоним «забита вражескими колоннами всех родов войск, направляющимися на восток». Постоянно вынужденный останавливаться вследствие проблем снабжения и плохих дорожных условий на втором танковом маршруте, Гудериан теперь столкнулся с растущей угрозой на своем левом фланге у Слонима раньше, чем смог достичь этого ключевого города [21]. В связи с маневренными действиями на заболоченной местности танковые части быстро израсходовали наличные запасы горючего. К тому же тяжелые грузовики-топливозаправщики 18-й танковой дивизии не сумели переправиться через Западный Буг, так как подъезды к временным мостам превратились в болото. Гудериану, чтобы поддержать темп наступления, пришлось прибегнуть к переброске бензина самолетами. Командование группы армий «Центр», опасаясь, что русские попытаются ускользнуть из готовящегося им Белостокского котла, предпринимало все меры, чтобы ускорить захват Слонима, этого узла дорог с важными мостами через Щару, до подхода к нему отступающих частей.

На слонимском направлении к исходу 24 июня противнику так и не удалось с ходу преодолеть реку Щару на участках 155-й и 121-й стрелковых дивизий. Юго-западнее Барановичей перешли к обороне части 143-й стрелковой дивизии. Эти соединения 47-го стрелкового корпуса были выдвинуты из глубины и включены в состав 4-й армии. Но управление корпуса и сам командир генерал Поветкин в районе боевых действий своих дивизий у Барановичи так и не появились. Сандалов утверждает, что действиями войск руководил генерал Хабаров. Но это не соответствует действительности. 26 июня командир 121 -й сд генерал-майор Зыков взял на себя инициативу и отдал приказ:

«Ввиду отсутствия централизованного управления 155, 143 и 121 сд и гарнизон г. БАРАНОВИЧИ для координации действий указанных Ставкой, с сего числа с 11.00 принял Вр. командование [так в тексте. — Л. Л. ] на себя с немедленным донесением Военному Совету Фронта

Зыков поставил задачи дивизиям на оборону. Благодаря принятым мерам противника удалось задержать на два дня. В связи с этим Гудериан был вынужден повернуть часть сил 4-й танковой дивизии на Барановичи на помощь соединениям своего 47-го моторизованного корпуса [24]. 28 июня поредевшие части этих трех дивизий все еще продолжали оказывать сопротивление врагу восточнее Несвижа.

Внезапное вторжение врага привело к срыву многих планов советского командования. В том числе были нарушены и планы введения в действие сил и средств разведки, которые на бумаге были разработаны до деталей. Подробно — по часам — расписаны порядок отмобилизования разведорганов, пополнения их личным составом и вооружением. Определен порядок сбора и доподготовки агентов оперпунктов с началом отмобилизования для ведения разведки в тылу противника, сделаны заявки на обеспечение их иностранной валютой на три месяца войны (немецкие марки, а также польские злотые, не менее 300 в месяц на человека), цивильной одеждой, а также военным обмундированием и оружием немецкого образца. Планировалось и создание партизанских отрядов для действий как на нашей территории, так и на территории противника2.

Увы, с началом боевых действий о необходимости ведения разведки как будто забыли. Сведения о противнике добывали только в бою. Но передать их в вышестоящий штаб при отсутствии связи было невозможно. На все запросы Генерального штаба о данных наземной разведки начальник разведотдела фронта отвечал: «Повторяю — два дня штаб фронта связи со штабами армий не имеет, и никаких данных от наземной разведки не получаем. Высланы делегаты в разведотделы армий». Сведения о действиях частей противника, их передвижении в первые дии штаб фронта получал в основном только от авиации. Но и тут не все было отлажено: до 12 июля на радиоузле не было учета принятых донесений и шифрограмм, некоторые из них докладывались с опозданием от нескольких до 10 дней. Допускались даже задержки с передачей шифровок «молния».

Характерный пример: разведсводка № 7 на 22.00 25.06.41 с ценными данными о движении моторизованных частей противника была доложена адресату только 29.06.41. В ней, в частности, сообщалось:

«[...] 19.20 25.6. Движение автоколонн:

[...] 2-яцентр Миловидыдлиною 45 км,

3- яголовой мост через р. Грывда, хвостст. Косу в [ст. Коссово-Полесский. —Л. Л.],

4- яот ст. Косув на пункт Косув [г. Коссово. — Л. Л.],

5- ямост через р. Жегулянка, хвостст. Гура [ст. Брон-на Гура. —Л. Л.).

6- я Ружаны Слоним 4 5 км [,..]»1.

К тому же проверка радиоузла штаба фронта показала, что все радиостанции с начала военных действий работали без смены позывных, что, несомненно, облегчало действия радиоразведки противника.

В журнале боевых действий 4-й армии за 24 июня было отмечено, что в ходе боев «120-й гап почти не используется из-за скоротечности боев». Действительно, не успеет еще полк занять огневые позиции, как приходится опять вытягивать колонну для отхода на другой рубеж. Даже накормить личный состав было некогда. Как и в предыдущие дни, тыловики бросали с машин, а то и просто оставляли на дороге то, что успели захватить на складах в Коссово — ящики с консервами, галетами и сливочным маслом. В результате у многих красноармейцев началась диарея. Благо кустики были рядом, а трактора в колонне не могли развить скорость более 3 км в час. Но возвращались на дорогу не все. Среди отставших бойцов и младших командиров, зачисленных позднее как без вести пропавшие, было много призванных в 1940 г. в западных районах Украины и Белоруссии. Почему-то они не спешили умирать за вновь обретенную Родину. Не случайно вслед за приказом об изъятии из состава действующей армии лиц немецкой национальности (для последующей отправки их в строительные части, при этом допускались исключения под ответственность командиров) последовало подобное распоряжение, касающееся эстонцев, латышей, литовцев, а также уроженцев западных областей Белоруссии и Украины2. Из частей и соединений посыпались запросы. Пришлось разъяснять, что родившиеся в западных областях Белоруссии и Украины, но проживавшие до 1939 г. на территории СССР, изъятию не подлежат. Но немцев уже изымали всех, без исключений. Потом в частях стали искать и изымать раскулаченных и репрессированных.

При отходе полком, находившимся в оперативном подчинении 4-й армии, пытались командовать все кому не лень. Некоторые старшие начальники, плохо представляя предназначение полка большой мощности и его боевые возможности, хотели использовать 203-мм гаубицы чуть ли не в качестве противотанковых средств44. В связи с этим было много противоречивых распоряжений. Были и попытки использовать артиллеристов полка в качестве пехоты. Из доклада командира 120-го гап:

«г24.06.41 г. около 11.00 от имени командующего 4-й армией полковник т. НОСОВСКИЙ [комиссар 14-го мехкорпуса И.В. Носовский погиб в этих боях. — Л. Л.) приказал сформировать из артиллеристов 120 ГАП батальон для организации обороны на рубеже зап. ст. Ляховичи 10—12 км. Батальон был сформирован в составе 350—400 чел. во главе с командным составом полка, но по докладу командующему армией это распоряжение было отменено»45.

Значительно позднее, когда разобрались в обстановке, последовало строгое указание:

«...прекратить использование артиллеристов (частей и подразделений) не по прямому назначению, растаскивание командных кадров и пополнение за счет артчастей подразделений других родов войск. Уже отправленных вернуть в свои части».

В Миловидах с 4 часов 24 июня был развернут командный пункт

4-й армии. Отсюда через фронтовых связистов в Лесной наконец удалось связаться со штабом фронта. Второй эшелон штаба армии сосредоточился в Синявке. Когда стало ясно, что части 55-й сд к 14 часам на Щару выйти не успеют, командарм приказал командиру дивизии развернуть один полк севернее Миловиды, а другой — южнее. Он даже сам принял участие в рекогносцировке.

Очень простое и понятное для подчиненных решение: этому полку — справа от шоссе, другому — слева. Третий стрелковый полк только подходил к Синявке. Он все равно не успевал выдвинуться к Миловидам, чтобы составить второй эшелон дивизии. Поэтому он получил приказ развернуться в 30 км восточнее, на рубеже Русино-вичи, Тельминовичи шириной 6 км, используя для обороны полотно

железной дороги. Видимо, поэтому глубину обороны решили создать за счет батальона, сформированного из артиллеристов 120-го гап.

Стремление командарма понятно — создать, как и на Щаре, сплошной фронт. Но уже можно было понять, что танковые части противника наступают вдоль дорог. А южнее шоссе — заболоченная местность, сплошные мелиоративные канавы и речка Мышанка. Обход позиций 55-й сд с юга был невозможен. Напрашивалось решение: сосредоточить основные усилия обороны вдоль шоссе, поставив полки в затылок друг другу, прочно седлая Варшавское шоссе. Наскоро организовав оборону, командование армии переехало в Си-нявку.

К 14 часам 24 июня передовые части 24-го мк противника завязали бой с поспешно занявшими оборону частями 55-й сд, усиленных танками отряда полковника С. И. Богданова. Дивизионы 120-го гап вели огонь по подходящим колоннам противника. Проводная связь дивизионов с наблюдательными пунктами постоянно выходила из строя. Радиосвязь работала неустойчиво: эфир был забит немецкими командами и провокационными сообщениями.

Первая атака противника была отбита. Но, к сожалению, в 55-й стрелковой дивизии был лишь один боекомплект боеприпасов, долго продержаться она не смогла. К тому же так и осталось неясным, успела ли подойти к рубежу обороны артиллерия дивизии и полков. Немцы вызвали авиацию, которая подвергла позиции пехоты и артиллерии сильной бомбежке. Необстрелянные бойцы дрогнули, и оборона дивизии на стыке двух полков была прорвана. Ее боевой порядок был рассечен на две части, одна отброшена с Варшавского шоссе на север, другая начала отступать в юго-восточном направлении — в Полесье.

К 18 часам части 55-й сд отошли за Щару (26 км от Миловиды). По немецким данным, линия обороны русских на реке Щара была преодолена 24 июня силами 2-го танкового батальона 3-й танковой дивизия, который прорвался через вражеские позиции в Миловидах. Контратаки русских были отражены, при этом уничтожены 33 легких танка, и дивизия, стала развивать наступление на Слуцк. Но самые большие проблемы заключались в форсировании рек с болотистыми берегами. Мосты на этих реках были в основном деревянными, и русские успешно сжигали их прежде, чем немцы успевали их захватить [22].

Когда начался массовый отход пехоты, командир 120-го гап отдал распоряжение выводить полк за реку в направлении Синявки. При неорганизованном отходе наших войск возникновению неразберихи и паники способствовали действия диверсантов. Иногда можно слышать мнение, что данные о широком применении немцами диверсионных отрядов и групп, личный состав которых был одет в советскую форму и использовал нашу технику и вооружение, сильно преувеличены. Это противоречит установленным фактам. На этот счет существовала инструкция подразделениям полка «Бранденбург». Известно, что танковым группам Вермахта придавалось не менее одной роты этого полка в составе: офицеров — 2, унтер-офицеров и рядового состава — 220. В целях маскировки они назывались «охранными», а сам полк в немецких документах фигурировал в качестве учебного. В приказе о боевом использовании рот подробно расписан порядок подчинения, взаимодействия с передовыми частями, взаимного опознавания и взаимопомощи, опознавательных знаков и т.п. В частности:

«4. Боевое использование:

[...]

Исходя из имеющегося опыта, боевое использование их в составе передовых отрядов является особенно многообещающим. Войсковых командиров, в чье распоряжение будут выделены спецподразделения, необходимо тщательно проинструктировать о задачах и методах действий «охранной роты».

[...]

Пароль «Веклабрюк» [в целях взаимного опознавания. — Л. Л.] [...] должен быть доведен до передовых отрядов войск только с отдачей приказа на наступление.

[...]

Первые захваченные у противника автомашины, в особенности разведывательные бронемашины и им подобные, оружие и боеприпасы, снаряжение должны быть незамедлительно переданы в спецгруппы «охранной роты», так как они им более необходимы для выполнения специфических задач [...]»46.

Два ветерана 120-го гап независимо друг от друга рассказали, что в какой-то момент командир полка лично застрелил диверсанта в советской форме в звании майора, который пытался направить колонну полка по неверному маршруту. При отходе колонна полка вскоре уткнулась в мост через реку Щдра, разрушенный накануне авиацией противника. Саперы наскоро восстановили разрушенный пролет и начали пропускать автотранспорт. Так как мост не мог выдержать вес трактора с тяжелым орудием на прицепе (вес гаубицы 15 тонн), тракторная колонна остановилась. Старший лейтенант Н.В. Фризен приказал снять с передков орудия батареи, находящейся в хвосте колонны, и подготовиться к стрельбе прямой наводкой вдоль шоссе. Вверх и вниз по течению были посланы разведчики, чтобы выявить броды и места, удобные для переправы тяжелых орудий.

К вечеру 24 июня танки противника нагнали колонну, на шоссе поднялась даника. Комиссар Русаков скомандовал «вперед»! Но первое же орудие проломило слабый настил и провалилось в реку. Движение застопорилось. Орудия, находившиеся в хвосте колонны, открыли огонь прямой наводкой. По уверениям некоторых ветеранов, было отмечено несколько попаданий, в результате которых у танков слетели башни! Но долго это продолжаться не могло: тяжелые неповоротливые гаубицы времен Первой мировой войны не были приспособлены для борьбы с танками — они успели сделать по 1—2 выстрела. В коротком бою орудия, находившиеся в хвосте колонны, были разбиты, и расчеты под огнем танков разбежались по обе стороны шоссе. На шоссе горели трактора, машины, падали раненые и убитые. Младший сержант Опанасенко рассказал, что он со своим орудием и трактором с двумя тракторными тележками на прицепе успел свернуть с шоссе и через заборы между придорожными домами ушел от шоссе. Полк он нагнал уже где-то у Бобруйска.

Разведчикам удалось найти переправу в районе Ляховичи (6—7 км севернее шоссе). Старший лейтенант Фризен повел туда уцелевшие орудия и трактора. Немцы попытались преследовать колонну. При этом артиллеристам удалось подбить три танка. Один из них — выстрелом из поврежденного орудия, которое потом пришлось оставить, остальные — связками гранат. На следующий день колонна Фризена присоединилась к полку. Всего им было выведено 3 гаубицы, 12 тракторов с прицепами и десятки автомашин с боевым имуществом. За спасение матчасти и проявленные при этом самообладание и мужество (в бою тот был ранен в ногу) Н.В. Фризен первым в полку был представлен к правительственной награде.

Переправившиеся через реку артиллеристы, имея только одни винтовки и четыре ручных пулемета, сдерживали наступление пехоты противника на протяжении всей ночи. Впоследствии эти люди, прикрывшие дальнейший отход полка, в часть не вернулись. Согласно докладу командира полка, с 11.00 24 июня и до 6.00 25 июня 1941 г. были разбиты и остались в расположении противника 7 203-мм орудий, 9 тракторов с 14 прицепами и 12 автомашин1.

К исходу 24 июня в Москве наконец поняли, что перехватить инициативу у противника не удалось, надо организовывать оборону в глубине — на Днепре. 25 июня Ставка приняла решение отвести войска на рубеж Западной Двины и на линию старых укрепленных районов. Однако это решение запоздало. Танковые соединения Гота и Гудериана быстро продвигались по сходящимся направлениям к Минску, над 3-й и 10-й армиями нависла угроза окружения. На основе доклада маршала Б.М. Шапошникова, находившегося в штабе

Западного фронта, Ставка разрешила отвести войска фронта на линию старых укрепрайонов. В 3.47 25 июня в штабе Западного фронта приняли шифровку Ставки об отходе:

«Белосток эвакуировать, 10 и 3 армии отвести под прикрытием темноты в район Лида, Слоним, Пинск, прикрывая отход неплохими арьергардными частями. Отход вести стремительным маршем днем и ночью. Из минского района вывести две дивизии, стоящие в УРе на север в район Молодечно, а наиболее потрепанные части из отходящих войск расположить в районе Минского УР.

...Передайте Павлову он будет отвечать за точное исполнение директивы Ставки головой».

Из штаба фронта ответили:

«...будет исполнено ночи у нас здесь очень короткие...»1.

В этот же день Военный совет фронта дал директиву войскам на общий отход. Но разрешение на отход явно запоздало. К исходу 25 июня соединения 2-й и 3-й танковых групп противника продвинулись в глубь советской территории на 200 км (средний темп продвижения составил около 50 км в сутки). Завершив двусторонний охват главных сил Западного фронта, 28 июня они соединились в районе Минска, окружив 26 дивизий 3-й, 10-й и частично 13-й армий. Окруженные войска, лишенные централизованного управления и связи с командованием фронта, продолжали сражаться, сковав своими действиями около 25 дивизий врага. Некоторым частям в конце июня и начале июля удалось вырваться из окружения и соединиться со своими войсками на Березине и в междуречье Березины и Днепра. Оставшиеся под Новогрудком разрозненные группы войск продолжали бои до 8 июля.

В это время остатки соединений 4-й армии, задержав противника на некоторое время на линии Щары и рокадной железной дороги, продолжили отход на Слуцк. В описании боевых действий нашими авторами рассказывается, как они сдерживали наступление врага на Слуцком шоссе боем на промежуточных рубежах, контратаками. Даже приводятся соответствующие номера приказов с постановкой задач. Но наша пехота так и не смогла оторваться от преследующих частей противника и подготовить достаточно прочную оборону. Этот вывод можно сделать, сопоставив документы обеих сторон. 3-я танковая дивизия противника продолжала наступление силами трех боевых групп, которые при преследовании отходящих войск русских действовали маршевыми колоннами.

В качестве примера там приводится состав и построение 1-й боевой группы (начиная с головы): танковая рота, моторизованная рота

•ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 5. Л. 13—14.

(из разведывательного батальона), артиллерийская батарея, моторизованная пехотная рота, танковый батальон (без одной роты), противотанковая (самоходная) рота, штаб танкового полка, штаб танковой бригады, саперная рота, артдивизион (без одной батареи), минометный взвод, зенитная батарея (91-го полка), зенитная батарея (59-го полка). Состав групп менялся в зависимости от обстановки, и новые командиры постоянно должны были привыкать к новым войскам.

Наши отходящие войска шли день и ночь под непрерывной бомбежкой и обстрелами с воздуха. Вся тяжесть боев по сдерживанию наступающего противника легла на импровизированные моторизованные отряды 14-го мехкорпуса. Ввиду малочисленности их действия сводились к созданию заграждений на маршрутах движения немецких танков и периодическим обстрелам колонн. К старой границе стремились и беженцы. Все верили, что на линии старых укрепрайо-нов наконец удастся остановить немцев. Немцы всерьез планировали штурмовать «линию Сталина». Они не знали, что укрепрайоны были разоружены.

На рубеже Тимковичи, Семежево, Кр. Слобода разоруженного Слуцкого укрепрайона шириной до 30 км заняли оборону пешие подразделения мехкорпуса во главе с генерал-майором С. И. Обориным. К утру 25 июня сюда же подошли подразделения 120-го гап, которые сосредоточились в районе погранзаставы на линии старой советской границы. Подразделения полка заняли указанные им позиции на восточном берегу реки Морочь. В глубине на огневые позиции встали 3 оставшиеся гаубицы. Задача была одна — остановить немецкие танки. На сборных пунктах, организованных пограничниками, скопилось много раненых. Их отправляли на машинах, подвозивших боеприпасы. Из полка для эвакуации раненых было взято 20 автомашин.

Около 16.00 полк получил распоряжение командующего 4-й армией отойти за Слуцк на 20 км по шоссе на Бобруйск, где поступить в распоряжение начальника Слуцкого УР. Для связи с ним вперед был выслан заместитель командира полка капитан Барыбин, который начальника УРа не нашел. Встретившийся с командиром полка начальник штаба Слуцкого УРа посоветовал ему вывести автотранспорт полка и оставшиеся 3 орудия с прицепами в район Бобруйска, чтобы не загромождать дорогу47.

С подходом противника обороняющиеся подразделения подверглись бомбежке. После артподготовки части 24-го мк противника около 8.00 26 июня прорвали оборону и стали развивать наступление вдоль шоссе на Слуцк. В этом бою командир 14-го мехкорпуса генерал Оборин был тяжело ранен и эвакуирован в тыл. В командование остатками корпуса вступил полковник И.В. ТУтаринов. К 8 часам утра немецкие танки прорвались в Гулевичи (5 км северо-восточнее Семежево), куда в ночь на 26 июня прибыл штаб 4-й армии. Личный состав полевого управления армии понес потери и избежал гибели лишь благодаря героическим действиям 30-го мотострелкового полка, сумевшего остановить противника на подступах к Слуцку на рубеже Лядно, Малышевичи. Небольшие силы советских войск на этом рубеже смогли задержать немецкую 3-ю танковую дивизию лишь на несколько часов. В 15 часов немецкие танки после сильного авиационного и артиллерийского налета смогли преодолеть этот необорудованный в инженерном отношении рубеж.

Командир 28-го стрелкового корпуса с 25 июня организовывал оборону по восточному берегу реки Случь южнее Варшавского шоссе. Из задержанных на Слуцком контрольно-пропускном пункте военнослужащих различных частей, отступавших на восток, был сформирован сводный батальон в составе четырех рот, переданный в подчинение командиру 14-го мехкорпуса. Из артиллерии в корпусе осталось несколько 122-мм гаубиц, 76-мм пушек и 45-мм противотанковых орудий, в подвижном резерве командира корпуса — два танка и бронеавтомобиль.

Учитывая, что долго на линии реки Случь продержаться не удастся, командующий 4-й армией принял решение на отвод всех отрядов 28-го стрелкового корпуса на более крупную водную преграду — реку Птичь (приток Припяти) на 60—70 км восточнее, чтобы подготовить там тыловой рубеж. Бои в Слуцке еще некоторое время продолжались, но 27 июня город был оставлен48.

Оставив Слуцк, разрозненные отряды 14-го мехкорпуса при отходе в целях сдерживания противника широко применяли заграждения на дорогах, приспосабливая для этого даже неисправные автомашины и танки. Для их прикрытия оставлялись небольшие группы со стрелковым оружием, иногда усиленные отдельными орудиями ПТО. Остатки 14-го мехкорпуса и других частей переправлялись через Березину в течение 28 и 29 июня.

На рассвете 27 июня части 3-й танковой дивизии противника, обойдя очаги сопротивления советских войск, оборонявшихся севернее Слуцка, вышли на Варшавское шоссе и устремились в направлении города Старые Дороги. Находившемуся там штабу 4-й армии под огнем немецких танков удалось на автомашинах отойти за реку Птичь. Мост через реку взорвать было нечем, его просто облили бензином и подожгли.

Появившиеся около 18 часов немецкие танки проскочили по горящему мосту и без труда сбили с занимаемых позиций отряды 28-го стрелкового корпуса, не имевших противотанковых средств. И все же, по немецким данным, только три танка передовой группы 3-й тдв последний момент успели проскочить горящий мост до того, как он рухнул, и наступление снова остановилось. Когда командир танковой бригады и некоторые солдаты из его окружения подошли к мосту, следующая танковая рота, которая задержалась по каким-то причинам, приняла их за русских и открыла огонь. Командир бригады был ранен и потерял руку. Этот несчастный случай мог произойти только в условиях, когда каждый ожидал, что враг мог появиться отовсюду в любую минуту.

В конце концов небольшая речка Птичь была преодолена путем очень трудного обхода, который занял всю ночь, потому что все колесные транспортные средства должны были буксироваться гусеничными машинами.

26 июня Сталин срочно отозвал Жукова с ЮЗФ. На следующий день в 10.05 Жуков по «БОДО» передал приказ Ставки Главного Командования начальнику штаба Западного фронта генералу В.Е. Кли-мовских:

Жуков. Ваша задача:

Первое. Срочно разыскать все части, связаться с командирами и объяснить им обстановку, положение противника и положение своих частей, особо детально обрисовать места, куда проскочили передовые мехчасти врага. Указать, где остались наши базы горючего, боеприпасов и продфуража, чтобы с этих баз части снабдили себя всем необходимым для боя.

Поставить частям задачу, вести ли бои или сосредоточиться в лесных районах, в последнем случае по каким дорогам и в какой группировке.

Второе. Выяснить, каким частям нужно подать горючее и боеприпасы самолетами. Чтобы не бросать дорогостоящую технику, особенно тяжелые'танки и тяжелую артиллерию.

Третье. Оставшиеся войска выводить в трех направлениях:

через Докшицы и Полоцк, собирая их заЛепелъским и Полоцким УРами:

направление Минск, собирать части за Минским УРом;

третье направление Глусские леса и на Бобруйск.

Четвертое. Иметь в виду, что первый механизированный

эшелон противника очень далеко оторвался от своей пехоты, в этом сейчас слабость противника, как оторвавшегося эшелона, так и самой пехоты, двигающейся без танков. Если только подчиненные вам командиры смогут взять в руки части, особенно танковые, можно нанести уничтожающий удар и для разгрома первого эшелона, и для разгрома пехоты, двигающейся без танков. Если удастся, организуйте мощный удар по тылу первого мехэшелона противник, двигающегося на Минск и на Бобруйск. После чего можно с успехом повернуться против пехоты. [...] Особенно большой успех получится, если сумеете организовать ночное нападение на мехчасти.

Пятое. Конницу отвести в Пинские леса и, опираясь на Пинск, Лунинец, развернуть самые смелые и широкие нападения на тылы частей и сами части противника. Отдельные мелкие группы конницы под командованием преданных и храбрых средних командиров расставьте на всех дорогах. [8]

Однако обстановка в полосе Западного фронта продолжала оставаться неясной. И в 2 часа ночи 28 июня Жуков опять вызвал Кли-мовских для переговоров по прямому поводу:

У аппарата Жуков. Доложите, что известно о 3, 10 и 4-й армиях, в чьих руках Минск, где противник?

Климовских. Минск по-прежнему наш. Получено сообщение: в районе Минска и Смолевичи высажен десант. Усилиями 44-го стрелкового корпуса в районе Минска десант ликвидирован.

Авиация противника почти весь день бомбила дорогу БорисовОрша. Есть повреждения на станциях и перегонах. С 3-й армией по радио связь установить не удалось.

Противник, по последним данным, был перед УРом.

Барановичи, Бобруйск, Пуховичи до вечера были наши.

Жуков. Где Кулик, Болдин, Коробков? Где мехкорпуса, кав-корпус?

Климовских. От Кулика и Болдина сообщений нет. Связались с Коробковым, он на КП восточнее Бобруйска.

Соединение Хацкилевича подтягивалось к Барановичам, Ах-люстинак Столбцам.

Жуков. Когда подтягивались соединения Хацкилевича и Ах-люстина?

Климовских. В этих пунктах начали сосредотачиваться к исходу 26-го. К ним вчера около 10.00 выехал помкомкор Свет-лицын. Завтра высылаем парашютистов с задачей передать приказы Кузнецову и Голубеву.

Жуков. Знаете ли вы о том, что 21-й стрелковый корпус вышел в район МолодечноВилейка в хорошем состоянии?

Климовских. 0 21-м стрелковом корпусе имели сведения, что он наметил отход в направлении Молодечно, но эти сведения подтверждены не были.

Жуков. Где тяжелая артиллерия?

Климовских. Большая часть тяжелой артиллерии в наших руках. Не имеем данных по 375-му и 120-му гаубичным артиллерийским полкам.

Жуков. Где конница, 13, 14 и 17-й мехкорпуса?

Климов с ких. 13-й мехкорпусв Столбцах. В 14-м мехкор-пусе осталось несколько танков, присоединились к 17-му, находящемуся в Барановичах. Данные о местонахождении конницы нет.

Коробков вывел остатки 42, 6 и 75-й. Есть основание думать, что 49-я стрелковая дивизия в Беловежской пуще. Для проверки этого и вывода ее с рассветом высылается специальный парашютист. Выход Кузнецова ожидаем вдоль обоих берегов Немана.

Жуков. Какой сегодня был бой с мехкорпусом противника перед Минским У Ром и где сейчас противник, который был вчера в Слуцке и перед Минским У Ром?

Климовских. Бой с мехкорпусом противника в Минском УРе вела 64-я стрелковая дивизия. Противник от Слуцка продвигался на Бобруйск, но к вечеру Бобруйск занят еще не был.

Жуков. Как понимать «занят еще не был»?

Климовских. Мы полагали, что противник попытается на плечах ворваться в Бобруйск. Этого не произошло.

Жуков. Смотрите, чтобы противник ваш Минский УР не обошел с севера. Закройте направление ЛогойскЗембинПлещеницы, иначе противник, обойдя УР, раньше вас будет в Борисове. У меня все. До свидания. [8]

В то время, когда генерал Климовских докладывал Жукову о состоянии тяжелой артиллерии, 120-й гап по проселочным дорогам подходил к Бобруйску. На подступах к городу были выставлены заслоны и комендантские посты, чтобы навести хоть какой-то порядок. Из отставших и перемешавшихся групп военнослужащих формировали сводные части и подразделения. Весь транспорт, невзирая на его принадлежность, изымался для подвоза боеприпасов и эвакуации вооружения и ценного имущества.

Автоколонна 120-го гап в Бобруйск прибыла в 17.00 26 июня 1941 года. По распоряжению начальника гарнизона полковника Маврина в его распоряжение для обороны города из 120-го гап взята 31 автомашина. Одна из сформированных колонн под командой капитана Барыбина и лейтенанта Г.И. Нюнина была использована для подвоза боеприпасов полку и другим частям, занимавшим оборону на восточном берегу реки. В течение полутора суток полковник Лопу-ховский и командиры подразделений на машинах искали и собирали отставших и разбежавшихся при бомбежках однополчан. Обнаружив их, назначали старших и с предписанием отправляли на сборный

пункт полка. В это время командир полка встретил группу бойцов во главе с младшим сержантом Лойфером, которому была поручена охрана Боевого знамени 120-го гап. Во время очередного налета авиации при отходе из Слуцка машина топовзвода сгорела. Знамя сняли с древка, полотнище Лойфер обмотал вокруг тела. Знамя было спасено, полковник расцеловал сержанта.

В Бобруйске часть личного состава полка опять хотели использовать в качестве пехоты. Здесь командир 120-го гап лично доложил начальнику артиллерии Западного фронта генерал-лейтенанту Н.А. Кличу о состоянии полка, о том, что в районе довоенной дислокации части пришлось оставить гаубицы Б-4, предназначенные для формирования полка второй очереди. Поскольку в полку осталось всего 3 орудия (четвертое подошло позднее), тот приказал немедленно перейти в район Могилева для переформирования. Сформированный там дивизион в составе 4 орудий был выдвинут в район города Старый Бы-хов. Тогда же начальник артиллерии фронта приказал Лопуховскому подробно письменно доложить о потерях полка, особенно в матча-сти, за прошедшие дни.

К 13.00 28 июня основная часть 120-го гап сосредоточилась в лесу в 12 км южнее Могилева. 28 июня штаб полка донес начальнику артиллерии 4-й армии, что «граспоряжением начальника артиллерии фронта полк сосредоточился в районе г. Могилев для формирования в лесу в 10 км южнее по гомельскому шоссе. Из оставшейся материальной части сформирован один дивизион»1.

К сожалению, не все возможности для обороны Бобруйска были использованы. Не успели наши войска перейти на восточный берег реки Березина, как саперы взорвали мост. По свидетельству ветеранов, участников событий, это было сделано в обстановке возникшей паники: подходившие к городу с запада наши бронемашины приняли за вражеские танки. Преждевременный подрыв мостов подтверждается немецкими данными. Многим пришлось переправляться через реку на подручных средствах и вплавь. На западном берегу осталось большое количество автотранспорта, вооружения и техники. Склады артвооружения в крепости пришлось сжечь. Причем из объяснительных следует, что их подожгли уже в 4—5 часов утра 27 июня, и все артимущество, находящееся на складах, было уничтожено2. Впоследствии командиру 47-го стрелкового корпуса пришлось представить специальное донесение об обстоятельствах боев за переправы в районе Бобруйска.

Генерал И.С. Поветкин с корпусными частями (246-й отдельный саперный батальон и 273-й отдельный батальон связи, 462-й кап) переправился на восточный берег Березины к 18.00 27 июня и с

20.00 вступил в командование боевым участком в районе Бобруйска. Все три моста (железнодорожный, железобетонный и деревянный) через реку Березина в районе Бобруйска были подорваны распоряжением командующего 4-й армией в этот же день, 27 июня, в 22.00 при появлении танков противника. Мелкие группы мотоциклистов противника при поддержке танков попытались переправиться через реку, но были отбиты.

В состав отряда генерала Поветкина вошли 500 курсантов автотракторного училища, 400 чел. 21-го дэп (дорожно-эксплуатационный полк), 273-й обе (300 человек) и сводный полк 121-й сд(до 1000 человек) — всего несколько более 2,5 тысячи человек, 6 танков и 20 орудий49. При этом в отряде совершенно отсутствовали технические средства связи. Радиостанций для поддержания связи со штабом 4-й армии не было. Управление частями и подразделениями осуществлялось голосом и пешими посыльными.

В 14.00 28 июня противник после авиационной и артиллерийской подготовки начал переправу в районе железнодорожного и бетонного мостов. Ударом нашей авиации переправа была сорвана. При этом часть бомб упала на позиции наших войск. Немцы, между прочим, отметили, что советская авиация была все еще очень активна, несмотря на ее тяжелые потери.

Подразделения 21-го дэп (дорожно-эксплуатационного полка), основную часть бойцов которого составляли приписники, призванные на сборы из районов Бреста и Гродно, занимали позиции у железнодорожного моста. Большинство бойцов никогда не держали в руках винтовки. К тому же в полку отсутствовал комсостав. Атакованный в 18.00 28 июня противником, полк не выдержал и отошел с занимаемых позиций. В 18.30 генерал Поветкин лично возглавил контратаку силами личного состава штаба 47-го корпуса вдоль шоссе Рогачев — Бобруйск. Противник был отброшен. При этом генерал был ранен, но остался в строю, а его адъютант убит.

29 июня противник после повторной атаки захватил Титовку. Из 7 танков приданной отряду танковой роты 5 были подбиты. Под прикрытием двух оставшихся танков БТ и огня орудий 462-го гап отряд Поветкина начал отход50.

С немецкой стороны бои под Бобруйском видятся несколько по-другому. Наступление на город 3-я танковая дивизия начала 28 июня. В ходе наступления передовая боевая группа отбрасывала врага от дороги, только когда он мешал выполнению ее собственной задачи. Увеличивающееся расстояние между передовой боевой группой и пехотой вызвало множество проблем: пехота пешком не могла угнаться за наступающими моторизованными войсками. Но эти проблемы были в конечном счете преодолены. На рассвете предместья Бобруйска был достигнуты сформированным почти на ходу авангардом в составе двух легких танковых взводов и одной моторизованной роты. Они ворвались в город, минуя здания, все еще горящие от огня артиллерии с предыдущего дня, и в 05.00 подняли флаг на замке. Бобруйск был занят танками и десантом моторизованной пехоты в результате внезапного нападения. Противник на западном берегу реки Березина фактически не оказал сильного сопротивления. Мост, однако, оказался разрушенным.

Но в дальнейшем русские оказали сильное сопротивление на восточном берегу Березины, не дав возможности форсировать реку с ходу. Под прикрытием огня артиллерии 2-му батальону 394-го моторизованного полка удалось форсировать реку на резиновых лодках, несмотря на сильное вражеское сопротивление. Русские начали отчаянно контратаковать, и лишь артиллерийская и воздушная поддержка спасла батальон от уничтожения в течение следующих суток. Тем временем саперам удалось построить временный мост, так что оба стрелковых полка дивизии смогли пересечь реку и расширить предмостное укрепление на север, восток и юг. Русские отступили к востоку в болотистую местность. Вечером плацдарм был расширен на глубину до семи километров. В бою у Бобруйска части 3-й танковой дивизии были задержаны на реке Березина на два дня.

Генштаб не оставлял попыток выяснить обстановку, которая и для штаба фронта оставалась неясной. Генерал Маландин вызвал к прямому проводу генерала Климовских:

«Нарком требует дать ему конкретный и правдивый ответ на следующие вопросы:

Первое. Сколько танков переправилось в район Бобруйска и на восточный берег Березины?

Второе. Где в данное время противник и характер его действий?

Третье. Сколько противостоит противнику войск на новом рубеже?

Четвертое. Сколько дивизий у вас сейчас в руках? Подробный боевой состав передать шифром».

На обороте бланка записи переговоров карандашом были сделаны пометки (видимо, для подготовки ответа): «Деревянный разрушенный мост у Бобруйска. [Противник! выдвинул раздвижной мост и переправил 12 танков... у Доманово»1 .

К разговору подключился Павлов, ответив, что не имеет данных, оставлен ли Минск, а командующий 13-й армией не имеет сведений об отходе 2-го стрелкового корпуса. Павлов также доложил, что угроза окружения вынудила его отдать распоряжение об отходе 2-го и 44-го стрелковых корпусов и 20-го мехкорпуса. На новый рубеж вышли только части Коробкова, понесшие огромные потери от действий танков и авиации. Они требуют серьезного укомплектования и приведения в порядок. Для связи с командиром 17-го мехкорпуса Петровым Павлов посылал самолет, но оказалось, что барановичский аэродром занят авиацией противника. Отходящие части, преследуемые противником, опаздывали с выходом на реку Березина, поэтому было принято решение отходить далее на Днепр, где развертывались армии Резервного фронта.

Обстановка во всей полосе Западного фронта продолжала ухудшаться. 28 июня наши войска оставили Минск. На следующий день Сталин дважды приезжал в Наркомат обороны, в Ставку Главного командования. По словам Жукова, он крайне резко реагировал на сложившуюся обстановку на Западном стратегическом направлении. Существует несколько разных версий этого визита вождя. Приводить их здесь мы не будем ввиду отсутствия достаточных доказательств.

30 июня в 6 часов 45 минут Жуков по указанию наркома С.К. Тимошенко вновь разговаривал по «БОДО» с генералом армии Д. Г. Павловым, из которого ему стало ясно, что сам командующий плохо знал обстановку.

Выдержки из записи переговоров:

Жуков. Мы не можем принять никакого решения по Западному фронту, не зная, что происходит в районах Минска, Бобруйска, Слуцка.

Прошу доложить по существу вопросов.

Павлов. В районе Минска 44-й стрелковый корпус отходит южнее Могилевского шоссе; рубежом обороны, на котором должен остановиться, назначен СтаховЧервень.

В районе Слуцка вчера, по наблюдению авиации, 210-я мотострелковая дивизия вела бой в районе Шишецы.

В районе Бобруйска сегодня в 4 часа противник навел мост, по которому проскочило 12 танков.

Жуков. Немцы передают по радио, что ими восточнее Белостока окружены две армии. Видимо, какая-то доля правды в этом есть. Почему ваш штаб не организует высылку делегатов связи, чтобы найти войска? Где Кулик, Болдин, Кузнецов? Где кавкорпус? Пе может быть, чтобы авиация не видела конницу.

Павлов. Да большая доля правды. Нам известно, что 25 и 26 июня части были на реке Щара, вели бои за переправы с противником, занимающим восточный берег реки Щара. Третья армия стремилась отойти по обе стороны реки Щары. 21-й стрелковый корпусв районе Лиды. С этим корпусом имели связь по радио, но со вчерашнего дня связи нет, корпус пробивается в указанном ему направлении. Авиация не может отыскать конницу и мехчасти, потому что все это тщательно скрывается в лесах от авиации противника. Послана группа с радиостанцией с задачей разыскать, где Кулик и где находятся наши части. От этой группы ответа пока нет. Болдин и Кузнецов, как и Голубев, до 26 июня были при частях.

Жуков. Основная ваша задачакак можно быстрее разыскать части и вывести их за реку Березину. За это дело возьмитесь лично и отберите для этой цели способных командиров.

Ставка Главного Командования от вас требует в кратчайший срок собрать все войска фронта и привести их в надлежащее состояние.

Нельзя ни в коем случае допустить прорыва частей противника в районе Бобруйска и в районе Борисова. Вы должны во что бы то ни стало не допустить срыва окончания сосредоточения армии в районе ОршаМогилевЖлобинРогачев.

Для руководства боями и для того, чтобы вы знали, что происходит под Бобруйском, вышлите группу командиров с радиостанцией под руководством вашего заместителя. Немедленно эвакуируйте склады, чтобы все это не попало в руки противника. Как только обстановка прояснится, сразу же обо всем доложите.

Павлов. Для удержания Бобруйска и Борисова бросим все части, даже школу. /8/

Бобруйск сдали без боя слабому авангарду противника, мосты подорвали еще раньше — до его подхода. А вот отбить город оказалось труднее — немцы немедленно принимали меры по закреплению захваченных рубежей и объектов. Однако приказ отдан, его надо выполнять. И в бой за Бобруйск бросили курсантов автотракторного училища. Командующий 4-й армией в 21.30 29 июня приказал в ночь на 30-е захватить город Бобруйск и уничтожить в нем моторизованную группу противника. Для этого было приказано подготовить отряд в 200—300 курсантов-добровольцев со связками ручных гранат. Курсанты должны были вплавь переправиться через реку, чтобы на рассвете двумя группами — с северной и с южной окраин города — совершить внезапный налет на противника. Поддержать атаку должны были 6 танкеток.

На западный берег планировалось переправить на плотах полковые орудия. В крайнем случае их хотели перетянуть на канатах танкетками. Отряд курсантов должен был преследовать противника в направлении Слуцка. В период преследования врага его должна была поддерживать авиация51. На распоряжении Коробкова сделана пометка «получено в 2.30 30.06.41».

Подготовиться к указанному сроку не успели. Командир корпуса установил новый срок — доложить к 24.00 30.06.41. Хотя по данным нашей разведки, в Бобруйске в течение 28 и 29 июня находилось всего до одного пехотного и одного танкового батальона противника, выбить его из города и создать плацдарм на западном берегу Березины не удалось. Все силы отряда генерала Поветкина были задействованы для ликвидации плацдарма, захваченного немцами на восточном берегу реки.

1 июля ухудшилось положение севернее Бобруйска, где рано утром основные силы 3-й танковой дивизии пересекли Березину по двум понтонным мостам. При этом часть танков врага преодолела реку по дну. 3 июля Рогачев был взят сильной боевой группой, усиленной танками, оборудованными для подводного хода52.

Учитывая выход противника к Борисову, положение на Западном фронте стало критическим. Связь работала с перерывами, управление войсками не налаживалось. Не знали положения не только противника, но и своих войск. Даже о том, что 11 дивизий фронта оказались в окружении, в Генеральном штабе узнали не сразу. Еще 30 июня Сталин приказал вызвать командующего Западным фронтом Павлова в Москву. В этот день в командование фронтом вступил генерал-лейтенант А. И. Еременко, но уже со 2 июля его на этом посту сменил маршал С. К- Тимошенко, который одновременно стал Главнокомандующим войск Западного направления. В состав Западного фронта войска были включены прибывшие из глубины страны 19, 20, 21 и 22-я резервные армии Второго стратегического эшелона. Но только 24 дивизии из их состава заняли назначенные рубежи. С учетом возможности дальнейшего продвижения противника в тылу фронта развертывались четыре вновь сформированные объединения (29, 30, 31 и 32-я армии), которые вместе с 24-й и 28-й армиями с 14 июля составили Фронт резервных армий.

Разгром войск Западного фронта скрыть было невозможно, и

Сталину потребовались «виновники». Главным из них был назначен Павлов, хотя спасти положение тому помогали три маршала — Шапошников, Кулик и Ворошилов. 4 июля 1941 г. генерал армии Д. Г. Павлов и генерал-майор В. Е. Климовских были арестованы. В должность начальника штаба фронта вступил генерал-лейтенант Г. К. Ма-ландин. Снятого с должности члена Военного совета корпусного комиссара А. Я. Фоминых заменил армейский комиссар 1 ранга Л. 3. Мех-лис. Последний развил бурную деятельность по выявлению и аресту других «предателей» из числа руководящих работников управления Западного фронта. Сталин прислал Мехлису свое высочайшее одобрение: «Государственный Комитет Обороны одобряет Ваши мероприятия по аресту Климовских, Оборина, Таюрского и других и приветствует эти мероприятия как один из верных способов оздоровления фронта».

Избежал ареста лишь Фоминых — который, видимо, содействовал следствию в расследовании «преступлений». Мехлис, продолжая активно собирать компромат, собирался предъявить Сталину новый список «предателей», включив туда и некоторых ответственных работников Генерального штаба. В докладе начальнику Главного политического управления Красной Армии Л. 3. Мехлису от 19 июля 1941 г. (судьба Павлова и других генералов в это время уже была предрешена) Фоминых выдвигает обвинения против руководства Генерального штаба. Он сообщает, что в течение 8 месяцев при всех докладах и оперативных проработках командование округа докладывало о невыгодной конфигурации госграницы в полосе фронта. Наличие Белостокского выступа создавало противнику условия для охвата флангов группировки войск фронта и последующего их окружения. Такое положение требовало усиления весьма уязвимых флангов группировки, чего и требовал Военный совет округа.

Он пишет:

«[...1

Все эти положения в более подробном виде докладывались и прорабатывались в Генеральном штабе. Со всем этим соглашались, но реальных мер не принималось.

[...}

2. Кроме того, всегда давались задания прорабатывать варианты наступательной операции при явном несоответствии реальных сил. Но откуда-то появлялись дополнительные силы и создавался, по-моему, искусственный перевес сил в пользу нас.

1-1

4. Военный совет округа предлагал:

а) усилить фланги округа: с северагродненское направление и с югабрестское направление.

С этим в течение 6—7 месяцев не соглашались, и только в последнее время было разрешено вывести на гродненское направление 56 и 85 сди на брестское направление75 сд, а позже и 113 сд. Эти дивизии были на своих местах с конца маяначала июня

В конце доклада дивизионный комиссар делает знаменательное заключение:

«Я не берусь делать выводы, кто конкретно тормозил эти вопросы в Генеральном штабе, ибо для этого надо знать работу Генерального штаба, но что ряд серьезнейших государственных вопросов разрешался чрезвычайно медленноэто истина, которую можно легко доказать, подняв все документы.

1-1

Полагаю, что приведенные примеры заслуживают внимания, чтобы в них разобраться детально и выявить виновников» [4].

Интересно, сохранились ли в архиве Генерального штаба документы, на которые ссылался Фоминых?

В 1953 г. сидевший под арестом Л. Берия, когда врать ему было не с руки, напомнил своим бывшим соратникам по Политбюро, что Сталин за поражение наших войск в приграничных сражениях и провалы в управлении войсками хотел расстрелять Жукова, как и Павлова. Об этом можно прочитать в стенограмме июльского пленума ЦК КПСС 1956 г.:

«В архивном деле с письмами расстрелянного Л. Берии был выявлен ранее не публиковавшийся фрагмент его письма от 1 июля 1953 г. Он исполнен на 1 /4 листа, содержащего малоразборчивый текст на обеих его сторонах:

«Дорогой Георгий [Маленков] и дорогие товарищи, я сейчас нахожусь в таком состоянии, что мне простительно, что так приходится мне писать.

Георгий, прошу тебя понять меня, что ты лучше других знаешь меня. Всей своей энергией я только и жил как сделать нашу Страну '.. '.

Все мое желание и работа были [далее неразборчиво. — Составитель).

Задание Подготовил к [а] к тебе известно по твоему совету по Югославии [Да также задание для П. Кот. [? — Сост.] прощупать Мекесфранца [? — Сост.]

Кобудто я интриговал перед т. Сталин[ым], это если хорошо вздуматься просто недоразумение [.] что это не верно, Георгий [,] ты то это хорошо знаешь [Д наоборот все т[ова-рищи (?Сост.)} М[икоян} и Молот[ов} хорошо должны знать, чтоЖук[ов,] когда [его} сняли с генер[ального] штаба по наущению Мехлис[а}, ведь его полож[ение} было очень опасно, мы вместе с вами уговорили назначить его командующим (Резервным] фронтом и тем самым спасли будущ[его} героя нашей (?Сост.) [Отечественной} войны, или когда т. Жуков [а] выгнали из ЦКвсем нам было больно» [далее неразборчиво. — Сост.] [23}.

Сталин не мог поступить с Жуковым также, как с Павловым. Но уже 31 июля тот был снят с должности начальника Генштаба, с обязанностями которого в канун и с началом войны он явно не справился. Сменил его на посту начальника Генштаба опытный штабной работник маршал Б. М. Шапошников, который уже возглавлял Генеральный штаб с мая 1937-го по август 1940 года. Говоря о перестановках в Генеральном штабе, связанных с реорганизацией руководства Западного фронта, Штеменко в своей книге так и не сказал ничего о причине снятия Жукова. Он лишь сухо сообщил, что Жукова назначили командующим Резервным фронтом, не сказав ни одного доброго слова о его работе в должности начальника Генштаба.

За 18 дней, с 22 июня по 9 июля 1941 г., войскам группы армий «Центр» удалось разгромить основные силы Западного фронта и, продвинувшись в глубь страны на 450—600 км, пройти треть пути от границы до Москвы. Понесенные в начальном периоде войны большие потери в личном составе, вооружении и технике еще долго сказывались на дальнейших действиях нашей армии.

В чем же причины поражения армии, которая по своей численности, количеству вооружения и боевой техники, обеспеченности боеприпасами и другими материальными средствами не уступала германской, а кое в чем и превосходила ее?

Споры по этому поводу в среде историков не прекращаются до сих пор. Выдвигаются различные версии, вплоть до самых невероятных. Иногда можно встретить утверждения, что никакая «внезапность нападения» никакими документами, кроме «воспоминаний и размышлений» тех, кто позорно проиграл начало войны, не подтверждается. Мол, какая может быть внезапность, если все знали о скором начале войны?

Я бы выделил две группы причин поражения в начальный период войны.

Первая группа связана с ошибками политического руководства страны, которое по различным причинам исключало возможность нападения Германии на СССР летом 1941 г. Этот грубый политический просчет повлек за собой ошибки и просчеты военного руководства в определении времени нападения и силы удара. При этом исходили не из всесторонней оценки противника, его силы, намерений и возможностей, а из собственных представлений о нем. Не сумели отличить действительное от дезинформации. Общее большое количественное превосходство в силах и средствах над Германией порождало уверенность в благополучном исходе первых операции в любых условиях.

Планы, разрабатываемые на случай войны, базировались на устаревших взглядах о начале войны, когда решительные военные действия развернутся лишь после завершения сосредоточения и развертывания главных сил сторон. Военное руководство не в полной мере учло возможность скрытного развертывания ударных группировок врага еще в мирное время и опыт первых операций германских войск против Польши и во Франции. Система боевых готовностей с учетом этого опыта не была доработана. Во всяком случае, она не была рассчитана на возможность внезапного нападения противника, а планы прикрытия сосредоточения и развертывания наших войск не соответствовали реалиям.

То, что вторжение немцев на нашу территорию оказалось неожиданным для наших войск, отбросить невозможно. Но споры о том, в какой степени оно оказалось внезапным, не утихают до сих пор (кстати, неожиданность и внезапность в русском языке — синонимы). Так в чем причина — во внезапности или неготовности?

В стратегическом отношении вторжение для нашего военного и политического руководства не было внезапным. Однако немцы за счет скрытного выдвижения и развертывания войск первого эшелона в боевые порядки в полной мере использовали неготовность наших войск к отражению нападения в тактическом масштабе. Тем самым они достигли тактической внезапности. Внезапные действия такого масштаба привели к срыву планов по прикрытию границы, что позволило германскому командованию сразу захватить инициативу и добиться максимальных результатов при минимальных затратах сил, средств и времени. В первый же день на брестском направлении немцы продвинулись на 50—60 км. Но это не все. Противник, упредив наши войска в развертывании оперативных объединений, неожиданно начал вторжение сразу крупными силами. И тем самым добился оперативной внезапности.

Используя ее, а также созданное им трех-четырехкратное превосходство в силах и средствах на избранных направлениях ударов и захваченное господство в воздухе, противник обеспечил высокий темп наступления, который в полосе Западного фронта за первые два-три дня наступления составил более 50 км в сутки. В результате войскам группы армий «Центр» удалось в короткие сроки решить поставленные задачи на главном — западном стратегическом направлении, осуществив окружение оперативного масштаба и разгром основных сил Западного фронта. Вот и Жуков признал, что главной неожиданностью для нашего командования стал не сам факт нападения, а сила армии вторжения и мощь нанесенного в первые дни удара. И хотя здесь просматривается желание бывшего начальника

Генерального штаба снять с себя ответственность за то, что вторжение оказалось внезапным, в целом он, конечно, прав.

Некоторые публицисты говорят: объяви боевую тревогу хотя бы за пару дней раньше 22 июня, все могло быть совсем по-другому (оставляем за скобками вопрос — боевую тревогу или мобилизацию?). На это требовалось политическое решение, необходимость и последствия которого требуют специального исследования. Документы, касающиеся этого важнейшего вопроса для исследователей недоступны (хорошо, если они вообще сохранились). Тем более нельзя принимать всерьез мемуары даже виднейших военачальников, если они не подтверждаются фактами и соответствующими документами.

Но что могло дать войскам, расположенным у границы, если бы их предупредили и заблаговременно разрешили применять оружие при нападении, как это сделали моряки? Конечно, было бы меньше паники и больше организованности, армии прикрытия понесли бы меньшие потери в людях, вооружении и боевой технике. Меньшие потери понесла бы авиация, в какой-то мере удалось бы организовать ПВО. Моральное состояние личного состава и его устойчивость в последующих боях были бы несравнимо выше, нежели после шока, полученного 22 июня. А противнику потребовалось бы больше времени на преодоление обороны, пусть не очень организованной и занятой поспешно. И потери врага при этом, несомненно, оказались бы выше. И хотя фронт был бы все равно прорван, и немцы до Минска все равно бы дошли, на Днепре они бы встретили организованную оборону. В этом случае можно было надеяться, что их бы близко к Москве не подпустили.

Но ведь и потом, в ходе войны, когда немцам уже не удавалось (а если и удавалось, то редко и на отдельных участках) заставать наши войска спящими в казармах и аэродромы, забитые неготовыми и незамаскированными самолетами, они не раз ставили наши войска на грань катастрофы. Значит, были и другие причины поражения, которые можно отнести ко второй группе. Они не зависели от сиюминутных решений руководства и были вызваны глубинными процессами, происходившими в стране и армии, а также болезнями быстрого количественного роста наших Вооруженных сил. В данной статье их можно только обозначить.

На первое место я бы поставил слабую оперативную подготовку командующих объединениями и командиров соединений и, как следствие, их недостаточную самостоятельность и нежелание проявлять инициативу, за которую в случае неудачи их могли обвинить во вредительстве. У них не было четкого представления о характере и возможных масштабах высокоманевренных операций, опыта в руководстве большими массами войск и организации взаимодействия разнородных сил и средств. Сюда можно отнести и недостаточную сколоченность и неповоротливость штабов, их неумение организовать разведку и другие виды боевого и тылового обеспечения.

Дислокация частей и соединений армий прикрытия определялась в значительной мере не оперативными соображениями, а наличием казарменного фонда и жилья для семей командного состава. Строительство укреплений и передний край обороны были вынесены непосредственно к границе. Это привело к тяжелым последствиям. Существующая система связи в приграничных округах базировалась на линиях наркомата связи. Штабы округов, как и Генеральный штаб, не учитывали возросшие возможности противника по выводу ее из строя. Это привело к постоянным нарушениям связи и потере управления войсками. В результате командование не успевало следить за развитием обстановки и адекватно реагировать на ее изменение.

При оснащении армии вооружением основное внимание уделялось производству максимального числа основных видов боевой техники в ущерб вспомогательным (в том числе разработке и производству средств связи) и развитию инфраструктуры создаваемых соединений, без чего невозможно было добиться эффективного их применения на поле боя. Насыщение войск новыми, более совершенными средствами борьбы, моторизация частей и соединений предъявили повышенные требования к выучке личного состава и организации боевых действий на всех уровнях.

Хуже всего обстояло дело с обучением специалистов для выросшей за пару лет почти втрое армии (в том числе и в связи с низким образовательным уровнем населения). Училища и ускоренные курсы, учебные центры и полки, полковые школы не справлялись с подготовкой командиров и наиболее квалифицированных специалистов: летчиков, механиков-водителей, командиров танков, орудий и минометов, связистов и воинов других специальностей.

Можно и дальше перечислять недостатки в подготовке частей и соединений родов и видов Вооруженных сил, которые не так-то просто было устранить в короткие сроки. Но подчеркнем лишь давно известное: Красная Армия по перечисленным и другим параметрам во многом уступала Вермахту, и особенно — в боевом опыте, полученном им в ходе войны на Западе.

К8 июля соединения и части 4-й армии, понесшие большие потери, были выведены из боя для переформирования. На восточный берег Днепра из глубокого тыла противника прорывались остатки разгромленных частей и соединений. На заградпунктах восточнее Березины задерживали военнослужащих, отставших от своих частей, которых направляли в 55-ю сд, 120-й гап и в другие части, а также на фронтовой сборный пункт в Климовичи (30 км юго-восточнее Криче-ва). Там к 12 июля было собрано 8304 военнослужащих из различных частей, из которых были вооружены только 876. На 15 июля в стрелковых частях 4-й армии насчитывалось уже 32 129 человек1.

Было приказано завести учет командного и остального личного состава, вооружения и матчасти, организовать поиск и розыск личного состава, присоединившегося к другим частям, составить акты на орудия, транспорт и имущество, утерянное в боях. Командование потребовало «гна занятиях резко укрепить дисциплину, поднять боевой дух, упорство и стойкость в бою, разжигать ненависть против фашизма, провокационно напавшего на Советский Союз». Затем последовало строгое распоряжение немедленно доносить об оставлении врагу материальной части, средств тяги и боеприпасов1.

8 июля приказом командующего 4-й армией № 030 был выведен на переформирование и доукомплектование в район Черикова и 120-й гап. К этому времени вопрос об отводе с фронта артиллерии большой и особой мощности вполне назрел и требовал решения. 15 июля начальник ГАУ генерал-полковник Н.Д. Яковлев доложил начальнику Генштаба:

«Характер боевых действий, развивающихся на всех фронтах, не представляет возможности эффективно использовать в боях артиллерийские полки и отдельные дивизионы РГК большой и особой мощности. Ценная материальная часть подвергается риску потери. Прошу Вашего распоряжения о выводе частей БМ и ОМ на территорию внутренних округов, приведении их в порядок и подготовки к боевым действиям в соответствии с их предназначением».

На следующий день Жуков распорядился: «Немедленно отвести».

Но приказ 4-й армии до полка не дошел, и некоторое время в армии не знали, где он находится. К сожалению, в боевой обстановке это часто случалось, когда распоряжения частям отдавались, минуя их прямых начальников, Поэтому в оперсводках 4-й армии сообщалось, что сведений о нем нет. Хотя еще 28 июня штаб полка боевым донесением доложил начальнику артиллерии армии, что полк выведен в район Могилева для доукомплектования. В приложении к донесению был указан численный состав четырех дивизионов, парковой и штабной батарей, артпарка, всего 815 человек. Вооружение: орудий 203-мм — 3, винтовок — 662, револьверов — 128, пулеметов ручных — 4, станковых — 5. Техника: автомашин — 66, тракторов ЧТЗ-65 — 7, прицепов — 5, мотоциклов — 3, радиостанций — 23 (5-АК — 5, 6-ПК — 14, РБ — 4)3. Пришлось объясняться, и 13 июля из штаба 120-го гап доложили:

«Приказа, что полк должен прибыть в ЧЕРИКОВ, не получали.

В течение 34—5 июля сформированный распоряжением НАЧАРТА Запфронта дивизион 4-орудийного состава действовал в составе артиллерии 45 ск в районе СТАР. БЫХОВ, выпустив 102 снаряда, орудия вышли из строя и были отправлены на склад города Ржев, сейчас полк не имеет ни одного орудия.

Распоряжением начальника штаба артиллерии Запфронта полк передислоцировался в ЕЛЬНЯ. На основании приказа войскам Запфронта № 0054 полк переподчинен НАЧАРТУ Запфронта, 13.7.41 г. прибыл в район СУХИНИЧИ».

К донесению начальник штаба полка майор Машковцев приложил копию распоряжения НШ артиллерии Западного фронта генерал-майора Кариофилли:

«Приказом войскам Запфронта № 0054 120 Г АП б/м пере-подчиняется начарту Запфронта в районе СУХИНИЧИ.

Командиру 120 Г АП б/м представить сведения о личном составе артиллерии и боевом имуществе с нарачным, а также выслать делегата связи в штаб артиллерии

По воспоминаниям ветеранов полк с оставшимися орудиями (на самом деле сводный дивизион) занял огневые позиции на восточном берегу Днепра напротив города Старый Быхов. В Бобруйске полку были переданы несколько орудий из учебного парка артучилища. Они имели много неисправностей, в противооткатных устройствах отсутствовала жидкость. Ремонтники полка в короткий срок привели их в порядок. С наблюдательного пункта, расположенного на высоте в 2—3 км от города, хорошо просматривалась колонна танков и мотопехоты противника, входящая в город. Уроженец Быхова лейтенант А. Погодицкий с горечью сказал: «Мог ли я подумать еще несколько дней назад, что придется стрелять по родному городу!»

По команде командира полка батареи открыли беглый огонь, расстреляв все имевшиеся 203-мм снаряды. Когда танки и БТР противника все-таки прорвались к мосту, он был разрушен огнем прямой наводкой. Разрывы тяжелых снарядов гаубиц нанесли большой урон врагу. Интенсивность стрельбы была такой, что у орудий вышли из строя противооткатные устройства. Попытка врага с ходу форсировать Днепр в районе Быхова была сорвана.

В боях и при отходе 120-й гап понес большие потери — около четверти личного состава, в основном пропавшими без вести, и большую часть орудий и тракторов. Оставшиеся устаревшие и вышедшие из строя орудия были отправлены по железной дороге в тыл. Личный

состав частью на машинах, частью — пешком направился в Ельню, где с 10 июля 1941 г. располагался штаб полка (Ельня была захвачена немцами 19 июля). За эти дни многие бойцы и командиры, числящиеся без вести пропавшими, в том числе задержанные заградотря-дами, смогли присоединиться к полку. На переформировании под Ельней, а потом в районе Сухиничи, где полк получил новую мат-часть, наконец-то удалось точнее подсчитать потери кадрового состава полка за время боев. Так, в личных делах пяти офицеров, в том числе и командира полка, запись «пропал без вести 24 июня 1941 г.» была отменена.

Всего с 22.06 по 22.07 полк из кадрового состава потерял 535 человек, из них убито — 8, пропало без вести — 464 (из них рядовых — 376), ранено — 18, заболело — 6, выбыло подругам причинам — 3953 . Из числа командного состава пропало без вести — 14, ранено — 4, всего — 22 (в том числе в Коссово — 1, в Лесной — 1, у Ивацевичи — 7, Грудополь — 3, на реке Морочь — 3, в Бобруйске — 2, на станции Рейтанов — 1, не явились в часть 4 командира, убывших до войны в очередной отпуск). Учитывая эти потери и численность полка — 815 человек, можно сделать вывод, что отряды, сформированные по приказу старших начальников для обороны на Щаре и в Слуцке, были засчитаны как переданные в другие части. Призванных за несколько дней до начала боевых действий местных жителей для полка второй очереди не учли.

Из числа 464 человек (87% от общих потерь полка), пропавших без вести, не все погибли. Некоторые из тех, кто в суматохе первых дней войны отстал от полка, продолжали воевать в составе других частей. Многие попали в плен, но большая часть пропавших без вести бойцов из числа призванных в Северной Буковине (в 1940 г.) и в западных областях Белоруссии (1941 год), воспользовавшись неразберихой в первые дни войны, просто предпочла разойтись по домам, чтобы пережить тяжелое время. В частности, уже в районе Ивацевичи пропали без вести 18 командиров, призванных из запаса — видимо, сбежали. С выходом на старую границу в полку недосчитались еще 10 запасников, не захотевших покидать родные места. В донесении о потерях приведен их именной список54.

Полк понес большие потери и в вооружении: орудий 203 м/м марки 6 «Мидвэйл» — 22 (из них разбиты — 4), 203-мм Б-4 — 12, винтовок — 2222, револьверов — 409; в технике: тракторов — 63, тракторных прицепов — 74, автомашин — 107 (в том числе легковых —

6, специальных — 14), цистерн — 3, раций — 10, телефонных аппаратов — 183, стереотруб — 14, буссолей — 30, биноклей 10255;

Большая часть потерянного вооружения, автотракторной техники, оптических приборов и имущества связи была оставлена в пунктах дислокации подразделений полка. Большие потери и вынужденное отступление наших войск не могли не вызвать у личного состава чувства величайшей тревоги и неуверенности. Господство авиации противника в воздухе, непрерывные бомбежки и обстрелы, недостаток боеприпасов, частые перерывы связи и отсутствие твердого управления породили у воинов немало недоуменных вопросов. Ветераны вспоминали, что причиной тяжелых поражений многие считали измену. Эти разговоры обрели реальную почву после приказа № 0250 от 28 июля 1941 г. с объявлением войскам приговора Верховного суда СССР о расстреле генерала армии Д. Г. Павлова (командующий Западным фронтом), генерал-майоров В. Е. Климовских (начальник штаба), А. Т. Григорьева (начальник войск связи фронта) и А. А. Коробкова (командующий 4-й армией).

Указанные лица, конечно, были виновны во многих вещах, но только не в предъявленных им обвинениях. Дело было сфабриковано по указанию Сталина, чтобы снять с себя ответственность за недостаточную подготовку к отражению нападения врага. Обычная практика диктатора. Это все понимали, но молчали. Проведенное в 1956—1957 годах расследование по материалам следственного дела показало, что «анализ всех имеющихся в нашем распоряжении документов и многочисленные свидетельства участников начального периода войны опровергают утверждение обвинительного заключения о том, что ПАВЛОВ, КЛИМОВСКИХ, ГРИГОРЬЕВ, КОРОБКОВ и КЛИЧ повинны в проявлении трусости, бездействия, нераспорядительности, в сознательном развале управления войсками и сдаче оружия без боя...»56. Постановлением Военной Коллегии Верховного суда СССР в 1957—1958 гг. все они были реабилитированы посмертно.

В тяжелых условиях боевой обстановки благодаря мужеству и стойкости основной массы личного состава, воле и организованности командиров и политработников полк был сохранен как боевой организм и продолжал выполнять поставленные задачи. Можно представить состояние командира полка в это время. Судя по письмам родным, он испытывал горечь по поводу больших потерь и в то же время — чувство удовлетворения, что удалось спасти Знамя полка, вывести к своим войскам большую часть личного состава и его костяк. Из 815 человек, вышедших в район Могилева, 285, то есть 35%, составлял комначсостав полка, из них 123 старших и средних командиров. В 120-м гап вакантными оставались 16 должностей — в основном политических (клуб — 3 человека, секретари партийной и комсомольской организаций) и медицинских работников (начальник аптеки, 5 фельдшеров)57. Для сравнения: в 375-м гап на 18 июля некомплект комначсостава составлял 57 человек, да и к 23 июля командирские должности в полку примерно наполовину оставались вакантными. Видимо, это и послужило причиной, что 120-й гап не был отведен в глубокий тыл, как некоторые части, потерявшие свою матчасть.

К 20 июля 1941 г. в полку по штату 08/44 (4 дивизиона) уже насчитывалось (в скобках — в наличии): офицеров 166 (165), сержантов 419 (208), рядовых 1586 (733), всего 2171 (1106); гаубиц 24 (24), винтовок 1298, р/станций 58 (50)58. На 23 июля в 120-м гап по штату 08/44 числилось командиров (в том числе сержантов на офицерских должностях): командный состав — 107 (107), политсостав — 22 (16), техсостав — 22 (20), административный состав — 11 (10), медицинский состав— 13(8), всего 175 (161 )5960. На вооружении четырех дивизионов состояло: 122-мм гаубиц — 6 (6), 122-мм пушек — 6(6), 152-мм гаубиц-пушек — 12(12), всего орудий — 24.

Из приказа начальника артиллерии Западного фронта генерала артиллерии Чистякова (в августе на этой должности уже был генерал Камера) № 1005с от 24 июля:

«120 гаубичный артиллерийский полк РГК доукомплектовать за счет 375 гап РГК, развернув три дивизиона по три батареи двухорудийного состава.

1 дивизион 122 м/м гаубиц 1938 г.

2 и 3 дивизионы 152 м/м гаубиц 1938 г.

375 гап РГК передать необходимый личный состав, материальную часть, вооружение и имущество для укомплектования 120 гап.

На оставшееся после укомплектования боевое имущество командиру 375 гап представить сведения в штаб артиллерии Западного фронта.

Пункт дислокации 120 гап РГК КОЗЛОВО-ОЗЕРО северо-восточнее 25 км ВязьмыИ.

В связи с недостатком вооружения и большими потерями в личном составе войска, в том числе и артиллерия Красной Армии, переводились на новые штаты сокращенного состава. Например, в стрел-новых дивизиях вместо двух артполков был оставлен один. И 120-й гап стал обычным гаубичным полком трехдивизионного состава (на вооружении осталось 6 122-мм и 12 152-мм гаубиц). После исключения из штата полка 4-го дивизиона несколько командиров были переданы в другие части, в нем осталось 117 (по штату 122) офицеров. В качестве тягачей теперь использовались более быстроходные тракторы СТЗ НАТИ-5. Расчеты размещались в кузовах тягачей. 31 июля у деревни Козлово Озеро (17 км северо-восточнее Вязьмы) переформирование полка было закончено, и с 1 августа он вошел в состав группы войск генерала Рокоссовского под Ярцево. Здесь наши войска в тяжелых боях сорвали попытки противника замкнуть кольцо окружения войск 16-й и 20-й армий восточнее Смоленска.

Действуя с 4 августа уже в составе 19-й армии И.С. Конева, полк 11 августа, наряду с другими артчастями огнем обеспечивал прорыв из вражеского тыла группы генерал-лейтенанта И.В. Болдина, которая 45 дней с боями шла по тылам немецких войск от самой границы. Затем полк участвовал в Духовщинской наступательной операции, поддерживая наступающие части. Его 152-мм гаубицы-пушки подавляли артиллерию и минометы противника, систему его наблюдения, управления и связи. Для разведки стреляющих артбатарей противника использовали привязные аэростаты. Но надежно подавить огневые средства противника было нечем — снарядов не хватало.

В документах противника в этот период отмечалась «большая по численности и тяжелая по калибру артиллерия русских», которая им сильно досаждала. Позиции артиллерийских частей немцы забрасывали листовками с воздуха, в которых грозили артиллеристам всевозможными карами за их уничтожающий огонь.

За три месяца боев личный состав многому научился. Были оборудованы основные и запасные огневые позиции, составлены схемы различных видов огня, пристреляны ориентиры. Изменился и быт фронтовиков. Для личного состава были оборудованы блиндажи. Все, наконец, поняли, что война — это всерьез и надолго. Появилась уверенность, что немцев можно бить, что время работает на нас. За бои под Ярцево и при наступлении на Духовщину 12 офицеров и сержантов (командиров орудий), в том числе командиры дивизионов капитан В.М. Жлоба и капитан Ф.К. Работнов, были представлены к правительственным наградам, а полк в конце сентября — к присвоению звания гвардейского. В 1973 г. И.С. Конев на встрече ветеранов 19-й армии незадолго до своей кончины так отозвался о 120-м гап: «Полк был кадровый, отходил от самой границы, хорошо воевал под Духовщиной». Маршал немного ошибся — полк начал воевать с 23 июня у Ивацевичи. Он хотел подчеркнуть, что личный состав полка, обстрелянный в боях в Белоруссии и при отходе, приобрел бесценный боевой опыт, который пригодился ’в боях под Ярцево и помог до конца выполнить свой долг под Вязьмой.

Офицеры полка не отсиживались в тылу. 27 августа на НП 2-го дивизиона у деревни Коханово севернее Ярцево осколком мины был ранен командир полка полковник Лопуховский61. Его заменил начальник штаба майор Ф. С. Машковцев. Незадолго до этого были ранены командиры 1-го дивизиона капитан В. М. Жлоба и 2-го — капитан Ф. М. Работнов, 4 сентября на НП у деревни Коханово был убит начальник штаба 2-го дивизиона старший лейтенант А. А. Пур-гин. Последнее письмо отца от 1 октября (он вернулся из госпиталя за день до начала наступления немцев на Москву) дышало уверенностью: «Тому, что было в начале войны, пришел конец. Громим, обрушиваем на голову противника «ворошиловские килограммы» (газетный штамп того времени) и днем и ночью... Уничтожаем гадов, где бы они ни находилисьв воздухе, на воде, на поверхности земли и выковыриваем их из земли. Артиллеристов в плен им не захватить!»62.

К сожалению, обстановка в октябре 1941 г. на московском стратегическом направлении по различным причинам сложилась далеко не в пользу наших войск. 2 октября немцы начали операцию «Тайфун». И опять сила и направления их ударов оказались неожиданными для нашего командования. Ставка ВТК да и командующие фронтами не очень-то прислушивались к мнению командующих армиями и выводам разведчиков. Им отводилась роль исполнителей указаний «сверху». В том числе и Поэтому ни на одном из трех фронтов не удалось определить направление главного удара противника, а значит, правильно выбрать направление и районы сосредоточения основных усилий — потому что исходили не из оценки намерений и возможностей противника, а из собственных представлений о нем, о важности направлений и районов. Опять на седьмой день наступления основные силы Западного и Резервного фронтов, в том числе и войска 19-й армии, оказались в окружении западнее Вязьмы. 11 октября при прорыве из окружения в районе Богородицкое 120-й гап расстрелял последние снаряды, поддерживая 166-ю стрелковую дивизию, наступавшую на правом фланге участка прорыва. Но очередная попытка прорыва окончились неудачей.

Расстреляв последние снаряды и уничтожив по решению Военного совета 19-й армии тяжелое вооружение и боевую технику, остатки соединений и частей по трем маршрутам двинулись на юг, на соединение с 20-й армией. 120-й гап шел по левому маршруту, ближе к Вязьме. Но к этому времени противнику удалось ударом вдбль Семлевского тракта расчленить окруженную группировку наших войск на две части. На рубеже железной дороги Вязьма — Смоленск выходящие из окружения части армии были встречены организованным огнем. В последнем бою у деревни Богдановка (6 км юго-западнее Вязьмы) был смертельно ранен командир полка полковник Н.И. Лопуховский, застрелились тяжело раненные начальник штаба майор Ф.С. Машковцев и батальонный комиссар Г.А. Русаков.

Прорваться удалось немногим. В 1980 г. вяземский поисковик Н.Н. Слесарев у Богдановки нашел останки 11 воинов. Троих из них удалось опознать, все они были из 120-го гап. На груди младшего сержанта Н.Г. Проселкова под шинелью Слесарев обнаружил остатки красного полотнища, сложенного в несколько слоев — Знамени полка, сохранить которые, к сожалению, не удалось. В течение нескольких лет в этом районе им были обнаружены останки более 100 воинов, большинство из которых были артиллеристами.

Приказом НКО № 00123 от 24 декабря 1941 г. полк был исключен из состава частей РГК63.

9 мая 1988 г. на станции Гредякино ветераны полка и поисковики отряда НИЦЭВТ города Москвы установили памятник солдатам и офицерам 120-го гап РГК, погибшим 13 октября 1941 г. при прорыве из окружения.

Приложение

Загрузка...