Свон не нравился земной проект. Она работала не потому что верила в него и считала, что должна помочь; она считала, что этого хотела Алекс и поэтому нельзя отказаться из-за того, что проект трудный, раздражающий, тупой. И проклинала день, когда покинула Терминатор; ей снилось, как она, танцуя, спускается по Большой Лестнице в парк и на ферму.
Она очень быстро теряла терпение. Варам лучше подходил для такой работы, но он улетел в Америку, недовольный, как многие до него, неукротимой Африкой. Свон хотела быть тверже, чем он, Варам ее раздражал. Это накладывалось на общее раздражение, и часто, теряя терпение, Свон кипела от гнева. Она стала резка с людьми и потому работала еще менее успешно. Просыпаясь, она думала, сколько еще дней до отъезда. Кто-то в офисе повторил слова Заши «Земля — это тормоз любого развития», и Свон наорала на этого человека.
В другой раз она разругалась с представительницей Африканской лиги. Эта женщина прилетела из Дара, чтобы доставлять неприятности; чтобы не ударить ее, Свон пришлось уйти, бродить по людным улицам города, бранясь по-китайски. Она понимала, что в нынешнем состоянии стала помехой для дела.
Земля — плохая планета. Несмотря на здешние ветер и небо, Свон начинала ненавидеть ее, и не столько из-за ужасного g, сколько из-за свидетельств того, что сделал и продолжает делать ее вид с этой планетой. Мертвая рука прошлого, огромная, тяжелая. Воздух казался густым сиропом, Свон дышала с трудом. В террарии человек живет свободно, как зверь, — можно быть животным, самому распоряжаться своей жизнью. Жить нагим, если хочешь. На проклятой богом Земле, с ее накопленными за века традициями, законами и обычаями ей было бы хуже, чем в корсете; ум здесь словно держали в смирительной рубашке, заставляя быть «как все», подчиняться нелепым привычкам. Это единственная планета, где можно ходить свободно, обнажаться перед ветром и солнцем, а люди, у которых есть эта возможность, сидят в ящиках и глазеют на мусор, как будто у них нет выбора, как будто они на космической станции, как будто минувшие столетия, когда человек жил в клетке, вовсе не завершились. Здесь люди даже не смотрят по ночам на звезды. Блуждая среди них, Свон убеждалась, что не ошиблась. Да если бы эти люди интересовались звездами, их здесь давно бы не было. Над головой Орион, «самое прекрасное из всего сущего, висящее в небе, как подлинное божество, в которое нужно лишь немного поверить». Но никто на него не смотрит.
Хотя Свон вызывала недовольство, другой город-трущоба северного Хараре — Дзиварасеква — согласился поработать с ней и ее командой. Город располагался на крутом склоне хребта, здесь жили сквоттеры: поблизости проходила граница с Новым Зимбабве и Родезией, что сильно запутывало вопрос о суверенитете. Поэтому в политическом отношении проект был хорош. Однако крутизна склона представляла проблему для самовоспроизводящихся фабрик. Команда Свон разработала специальную плетенку, которая позволяла фабрикам двигаться, подобно основе и челноку в ткацком станке: одни обрабатывали периметр, другие поднимались по склонам, используя телескопические домкраты, чтобы сохранять горизонтальное положение. Таким образом им удавалось оставлять после себя элегантный белый поселок с отдельными вкраплениями цвета: прекрасная картина.
Но однажды утром фабрика-ангар внезапно ринулась вниз по склону хребта, пробороздила парк и двинулась через пригород Кувадзаны. Местные работники, обученные управлять фабрикой, не смогли с ней справиться и прыгали с боковых лестниц в руки растущей толпе.
Когда на месте происшествия появилась Свон, она с криками растолкала толпу и поднялась на подножие одной из лестниц: потеряв управление, фабрика ползла со скоростью всего километр в час. Свон поднялась по лестнице и вбежала в отсек управления, похожий на мостик буксира. Здесь было пусто. Свон прошла к задней стене и вручную повернула главный рычаг. Ничего не произошло: гигант продолжал двигаться по улицам и домам, ревя, как Ниагарский водопад, сорвавшийся с привязи. Свон начала понимать, почему работники бросили корабль. Главный рычаг не работал, и она ничего не могла сделать.
Свон села перед панелью управления и начала лихорадочно набирать команды, одновременно вслух приказывая фабрике остановиться. Вначале она была спокойна, потом требовательна, потом пыталась убеждать, потом умолять и наконец закричала в ярости. ИИ фабрики не отвечал и не прекращал движение. Что-то в нем было повреждено; сделать это нелегко — значит, какой-то продуманный саботаж, несмотря на очень строгую систему безопасности. Свон казалось, она знает нужные коды, но ничто не помогало.
— Какого дьявола! — чертыхнулась она. — И почему никто не приходит на помощь?
— В данный момент происходят другие нападения, очевидно, синхронизованные с этим, — ответила Полина.
— Ты можешь помочь?
— Напечатай «Густой туман в Лиссабоне», — потребовала Полина.
Свон послушалась, и тогда Полина сказала:
— Теперь ты можешь вести машину вручную. На панели перед тобой четыре прибора…
— Я знаю, как вести эту проклятую штуку! — сказала Свон. — Заткнись!
— Теперь можешь включить тормоза.
Свон выбранила свой квантовый компьютер и, не переставая браниться, развернула комплекс, описав крутую дугу (а значит, поворот занял несколько сотен метров), и повела его вверх по холму, но теперь по улицам, застроенным виллами процветающих горожан.
— Я бы хотела, чтобы эта проклятая штука действовала наоборот, — яростно сказала она. — Чтобы превратила виллы этих богатых сволочей в лачуги, которых они заслуживают.
— Может, лучше просто остановиться, — предположила Полина.
— Заткнись! — Свон позволила фабрике разрушить еще несколько домов, прежде чем остановила ее. — Значит, эту штуку вывели из строя? — сказала она.
— Да.
— Черт возьми! Теперь нас арестуют.
— Весьма вероятно, — сказала Полина.
Предсказание Свон сбылось. Местное правительство конфисковало неисправную фабрику и потребовало арестовать ее операторов, провести следствие и депортировать их или посадить в тюрьму. Свон арестовали и поместили в Дом правительства; это не была тюрьма, но выходить Свон не позволяли, и казалось вероятным, что ее приговорят к тюремному заключению.
От такой возможности ее охватывало черное отчаяние.
— Нас сюда пригласили, — твердила она тюремщикам. — Мы просто старались помочь. Саботаж — не наша вина!
Ее как будто не слышали. Один из следователей пригрозил приговором, который заставит ее замолчать надолго.
В этом кошмаре неожиданно возник Варам. Его сопровождал офицер из Африканской лиги, низенький человек по имени Пьер, из Габона, прекрасно говоривший по-французски и гораздо хуже по-английски. Пьер сказал:
— Вас освобождают и передают на поруки этому вашему коллеге, но вы должны немедленно покинуть Северное Хараре. Строительные работы далее будут проводить местные жители. Только местные.
И он вытянул руку, словно указывая Свон на выход.
Удивленная Свон едва не отказалась — из принципа. Но увидела, как поднялись брови Варама и округлились глаза; его отчаяние напомнило ей об ужасе ситуации, и через несколько мгновений она покорно приняла условия Пьера и пошла за Варамом в его машину, которая отвезла их в аэропорт, где к высокой мачте был привязан большой дирижабль.
— Давай уносить ноги, пока они не спохватились, — сказал Варам.
— Да, да, — ответила Свон.
Дирижабль размером с нефтяной танкер был одним из большого флота таких судов; они постоянно передвигались над землей с запада на восток, тащили их большие паруса, при необходимости использовалась и реактивная тяга; такие воздушные суда медленно, но верно доставляли грузы, обходя всю Землю. У этого конкретного дирижабля корпус напоминал сигару, а гондола под ним была усеяна окнами в четыре и пять ярусов.
Варам привел Свон к лифту внутри мачты, и они поднялись на погрузочную платформу. В дирижабле по длинному коридору прошли на нос, к наблюдательной платформе, похожей на те, что устраивают в террариях. Варам зарезервировал два места и столик на остаток дня после отхода дирижабля. Сидя за столиком, они могли смотреть вниз на зеленые холмы Земли, величественным парадом проплывающие под ними. Это было прекрасное зрелище, но Свон не смотрела.
— Спасибо, — напряженно сказала она. — У меня были серьезные неприятности.
Варам пожал плечами.
— Рад был помочь.
Он принялся рассказывать о своей работе в Северной Америке, о проблемах там и в других местах. О большей их части Свон ничего не слышала, но общая картина была печально понятна. Ничего нового: Земля словно проклята.
Варам, как обычно, пришел к более осторожному заключению.
— Мне показалось, что первая волна нашей помощи была слишком… грубой, за неимением лучшего слова. Слишком сосредоточенной на восстановлении окружающей среды, в особенности жилья. Может, люди считают, что сами должны участвовать в постройке своих домов.
— Едва ли для них важно, кто строит им дома, — возразила Свон.
— Но в космосе-то нам это важно. Почему бы тут было иначе?
— Когда твой дом может рухнуть и убить тебя и твоих детей из-за того, что пошел дождь, ты будешь счастлив, видя, как машина заменяет его чем-то лучшим! Никто не думает о чувствах, пока не удовлетворены материальные потребности. Ты это знаешь. Пирамида потребностей существует.
— Но с учетом всего этого, — сказал Варам, — а я это все учитываю — все равно остается много жалоб на наши действия. И невозможно отрицать, что проект начинает тормозиться. Мы подобны Гулливеру, опутанному нитками.
— Неудачное сравнение, — сказала Свон, вспоминая высоких и маленьких в секс-лайнере. — Сопротивление маскируют. Оно как будто исходит от людей, но на самом деле это обычные реакционные препоны. И если нас пытаются сбить с толку и стреножить, надо порвать эти нитки.
— А мне кажется, образ подходящий, — миролюбиво ответил Варам. — Нити, удерживающие Гулливера, — это законы, вот что делает их важными. Но послушай, эти нити можно обойти. Мы можем проскользнуть. То, что мы делаем в Канаде, внушает надежды.
Принесли чай, и Варам наполнил чашку Свон, о чем она тут же забыла. Он медленно пил свой чай, глядя, как медленно появляется Индийский океан, а потом вдали на юге измятый зеленый остров, Мадагаскар, одна из наиболее полно уничтоженных экосистем, а теперь — модель гибридизации по типу Вознесения. Один из крупнейших островов Земли сейчас был полностью отдан специалистам по восстановлению ландшафта и процветал. Люди приезжали на остров полюбоваться его садами и лесами.
Варам показал на него.
— По всему острову идет восстановление ландшафта, люди стараются справиться с переменами. Очень напряженная работа, полностью привязанная к местности. Выполнять ее удаленно нельзя. Нельзя воспользоваться разницей в курсе валют. Вообще нельзя извлечь прибыль. Поэтому задача вполне соответствует нашим целям. Это полезно для общества и должно быть сделано. Вся береговая линия нуждается в том же. Трудно вообразить, какая огромная работа тут требуется. И это будет даже не восстановление, ведь прежняя береговая линия ушла под воду навсегда или по крайней мере на сотни лет. На самом деле это создание нового побережья выше уровня моря. Пока береговая линия неустойчива. Океан поднимается и затопляет сделанное, при этом высвобождается много ядовитых веществ. Новая береговая линия и зона прилива почти всегда в катастрофическом состоянии. Чтобы справиться с этим, нужна напряженнейшая работа. И все, кто живет на новых берегах, хотят, чтобы эта работа была сделана. Многие готовы заниматься ею сами. То, чем я был занят во Флориде, не совсем обычно, потому что похоже на восстановление, но на самом деле это создание заново. Другой тип терраформирования. Да, он напоминает восстановление, из-за того, что когда-то здесь была Флорида. На самом деле то же можно сделать на любом мелководье. И даже не понадобится перемещать горы в море. Существуют быстрорастущие кораллы, их можно использовать для фундаментов зданий. Можно шире применять биокерамику. Я видел, как работают с такими кораллами; их удается очень быстро выращивать на многих новых берегах, и очень скоро в твоем распоряжении чистый белый песок, мелкий-мелкий. Он скрипит, когда по нему идешь.
Свон пожала плечами.
— Хорошо, конечно. Но я все равно не готова прекратить строительство домов.
— Знаю.
Варам смотрел на землю внизу. Могло даже показаться, что он уснул.
Спустя несколько минут он пошевелился и начал что-то говорить, но умолк. Свон заметила это и спросила:
— В чем дело? Рассказывай.
— Есть кое-что еще, — сказал он, глядя на нее почти застенчиво. — По-моему, то, что мы здесь делаем, доказывает: модель существующей на Земле системы будет вечно требовать внутренних реформ. Иными словами, по-прежнему необходима революция.
— Но ведь я говорю то же самое! Я говорила тебе об этом на Венере!
— Знаю. И начинаю соглашаться с тобой. И вот… помнишь, я рассказывал о проекте, который возглавляла Алекс? Выращивать животных в террарии, а потом доставить их на Землю?
— Да, конечно. Она хотела вырастить достаточно животных, чтобы поселить их на Земле, когда придет время.
— Верно. И вот я думаю… это время пришло.
Свон удивилась.
— По-твоему пора вернуть животных на Землю?
Ее охватило чувство, которое она не смогла бы назвать: в груди собирались океаны облаков, набухали грозовые тучи.
— Ты серьезно? Это ты хочешь сказать?
Варам оторвал взгляд от Мадагаскара и посмотрел на нее. На его лице была легкая улыбка, кривая, жабья, но теплая.
— Да.
Летучие мыши. Ленивцы. Долгопяты и тапиры. Слоны и тюлени. Носороги. Львы, и тигры, и медведи. Благородный олень, мускусный бык, лось. Карибу и северный олень, серна и горный козел. Тигры и снежные леопарды. Пищуха. Чернохвостый олень. Орангутанг, и тонкотел, и гиббон, и коата (все виды приматов, которым грозит исчезновение). Кроты и полевки. Ежи и бобры. Снежный баран, трубкозуб и панголин, даман и сурок. Обыкновенные листоносы, гладконосы, дымчатая восточная летучая мышь. Лисы и зайцы. Олени, кабаны, пекари, ламантины. Дикобразы. Волки.
Неправда, что все млекопитающие крупнее кролика на Земле подвергаются опасности. Правильно сказать — большинство.
Млекопитающие — это класс животных, в нем 5490 видов, 1200 родов, 153 семейства и 29 отрядов.
Капибара, ягуар, жираф, бизон, лошадь Пржевальского, кенгуру. Зебра, гепард, росомаха.
Самые большие отряды: грызуны, рукокрылые (летучие мыши), землеройкообразные (землеройки), затем хищники, китопарнокопытные (копытные млекопитающие и киты) и приматы.
Все уходят. Пожалуйста, вернитесь.