2312

Эпилог

Спускаясь на Марс в космическом лифте на Павонис, вы сквозь прозрачный пол видите поднимающуюся вам навстречу красную планету. На нагорье Тарсис в одну линию выстроились три величественных вулкана, точно горы, воздвигнутые красным народом, племенем строителей. На западе возвышается гора Олимп — целый самостоятельный континент: окружающий его вал высотой десять километров кажется с этой точки не больше косой черточки у его подножия. Вся остальная поверхность красной планеты превращена в гигантский полигон многочисленными зелеными линиями, пересекающими всю ее, — это знаменитые каналы, врезанные в ландшафт в первые дни терраформирования. Марсиане использовали пластины Берча, которые, точно увеличительные стекла, фокусируют солнечные лучи, создавая такие высокие температуры, что камень плавится и испаряется. Чтобы получить нужное количество воздуха и тепла, пришлось выжечь большой кусок Марса, и, желая правильно распределить выгоревшие территории, решили опереться на старую, девятнадцатого века, карту Лоуэлла и соответственно разместить ожоги. Зайдя так далеко, решили использовать старые названия каналов, колдовскую смесь греческого, латинского, древнееврейского, древнеегипетского и других древних языков, и теперь вы спускаетесь в места вроде Гордиева Узла, Фаэтона, Икарии, Трактуса Альбуса (Белой полосы), Феникуса Лакуса (моря Феникса) и Нилокераса. Ширина зеленых полос, пересекающих красную землю, примерно сто километров, через них проходят собственно каналы. Эти полосы иногда пересекают пустыню парами. Они сходятся под приблизительно прямыми углами, и в месте этих схождений располагаются роскошные оазисы с элегантными городами, где множество водных каналов, шлюзов, прудов и фонтанов. Таким образом, фантазия девятнадцатого века легла в основу существующего ландшафта. Некоторые называют это дурным вкусом. Но поначалу люди торопились, когда создавали все это, а теперь менять уже поздно.

Под северным склоном горы Олимп свадьба вышла из дверей вокзала прямо под открытое небо, как на Земле. Было раннее утро, прохладное и ветреное, небо синее, как на картинах Максфилда Пэрриша[141], небольшие рощицы огромных секвой, эвкалиптов, дубов. Под холмом, где они стояли, — канал с берегами, поросшими кипарисами. Вода в канале между насыпями казалась чуть более теплой, чем все вокруг. На гребнях насыпей как правило проходили широкие бульвары, зеленые, с обилием зданий и людей. Ниже на склонах насыпей было заметно, что они представляют собой груды черного стекла.

Они поднялись на поезде на самый верх одной из насыпей, ведущих на гору Олимп. По обе стороны от дороги вниз под углом к зеленым полям спускались широкие улицы. На травянистых бульварах вздымались здания, их стены как правило украшали керамические панно в стиле, похожем на ар-деко. Проезжая белые площади, обсаженные пальмами, можно было отметить, какая тут роскошная зелень, но и какое все единообразное, прямоугольники напоминают соты улья. Зеленая, приятная земля. Когда поезд ехал от оазиса к оазису, чередовались свет и тени; это чередование создавали длинные ряды кипарисов с обеих сторон от рельсов. Сад в пустыне. Гиперземной вид в сочетании с легким меркурианским тяготением создавали впечатление мира мечты. Меркурий никогда не будет так выглядеть. Нигде больше такое невозможно.

Инспектор Женетт, стоя на стуле у окна и глядя на пролетающие мимо пейзажи, сказал:

— Когда-то я жил здесь, — и показал на быстро промелькнувшую городскую площадь. — Кажется, вон в том доме справа.

Поезд довез их до станции Хугерия, где предстояло пересесть на магнитный поезд, чтобы подняться по северному склону Олимпа. Поскольку до отъезда оставалось заметное время, они вышли из вокзала и прогулялись по центру города. Здесь все каналы затянуло льдом, и люди, заложив руки за спины, катались на коньках. Было солнечно, но холодно.

Свон посетовала, что нужно подниматься на большой вулкан.

— Какой смысл лететь на Марс, чтобы снова выйти из атмосферы и оказаться под куполом? Мы могли бы отправиться куда угодно.

Спутники сочли вопрос риторическим: Свон следовало помнить, что они направляются в эпиталамион. Варам, заслонив глаза, посмотрел на юг, вверх по склону большого вулкана. Они были на единственном боку Олимпа, где путь на гору не преграждает огромный крутой откос — круговым валом высотой десять километров, удивительно однообразным на всем протяжении; здесь во время одного из поздних извержений через откос лилась лава — она падала десятикилометровым огненным водопадом (Варам попытался его вообразить: десять тысяч метров лавы в свободном падении), несомненно остывая по пути, меняя цвет с красного на оранжевый, а потом черный, а холм застывшей лавы у подножия все рос, пока вал не оказался погребен под ней полностью; в результате возник широкий пологий съезд от вершины вулкана до равнины внизу. Поверхность под ними в прошлом была огненной.

— А потом проедемся по низинам, — сказал Варам. — Медовый месяц на берегу, так сказать.

— Хорошо. Хочу поплавать в Адском море.

— Я тоже.

В соответствующее время они вместе со многими другими свадьбами сели в герметически закрытый вагон магнитной дороги, и поезд двинулся по склону к вершине. Подъем был долгим: вначале они увидели по-марсиански красный закат, потом настал вечер, полный веселья, а после — тревожный сон. На рассвете они проснулись и увидели, что поезд достиг южного края обширной вершины вулкана. Здесь на склоне небольшого вторичного кратера располагалось традиционное пространство для празднований, накрытое большим куполом. Они прибыли на первый утренний эпиталамий.

Внешне купол был почти незаметен; виден гораздо слабее, чем меркурианские купола; казалось, что стоишь под открытым небом, в теплом, ароматном воздухе. Над головой звездная чернота, только на горизонте она начинала синеть, атмосфера почти вся ниже ваших ног. Они были под куполом; только зная это, можно было правильно понимать окружающее. Олимп так велик, что далекий горизонт на востоке и на юге — еще часть горы; они не могли видеть на восточном горизонте вулканы Тарсиса, не видна была и поверхность планеты ниже кольцевого вала. Вся земля, какую они видели, была голой и красной, какой изначально была вся планета, и только голубая каемка атмосферы свидетельствовала о преобразованиях.

Поверхность под куполом шла чуть под уклон, и потому, чтобы получить ровные участки, здесь разбили террасы. Результат напоминал покрытые террасами склоны в Азии: несколько сотен полосок ровной земли образовывали спуск по склону; между террасами стены, как линии на контурной карте. Три широкие, с низкими ступенями лестницы прорезали стены террас, и кое-кто в группе заметил, что это похоже на Большую Лестницу в Терминаторе; но эти лестницы протянулись на четыре или пять километров и пролегали над отвесным ущельем метров триста глубиной — точнее сказать было трудно, принимая во внимание огромные размеры вулкана за пределами купола.

Сегодня в эпиталамионе был день свадеб для жителей Марса и гостей со всей системы. На всем праздничном пространстве движение, громкие голоса: по лестницам в поисках отведенных для них террас перемещалось несколько сотен пар с сопровождающими. Все три лестницы в этот день усыпаны цветами. Невозможно было не наступать на цветы, их яркие лепестки расцветили плоские каменные плиты.

Варам, Свон и их гости пришли на террасу номер 312. Когда Свон увидела, что друзья убрали террасу так, что она напоминает Большую Лестницу Терминатора, она улыбнулась и обняла Варама. Они стояли, улыбаясь, а друзья аплодировали им. Варам был в черном сатурнийском костюме и напоминал грозного римского императора и, да, гигантское земноводное. Поистине мистер Жаб отправился в путешествие. Свон была в красном платье, в котором выглядела так, словно встает из огня. Она не выпускала руку Варама, и они вдвоем спустились к помосту для церемонии.

По всей территории праздника играла музыка, с террасы внизу явственно доносились звуки гамелана, но музыка была частью эпиталамии, и их церемонию должен был сопровождать быстрый финал Второй симфонии Брамса — выбор Варама, одобренный Свон. Она смотрела на него, когда инспектор Женетт вызвал на свой экран стихотворение, которое его просили прочесть. Варам как будто смотрел куда-то за пределы купола. Было еще утро, солнце светило с почти меркурианской яркостью. Большая планета. Все пары ниже и выше совершали свои особенные брачные церемонии. Пространство было такое обширное, музыка такая разная, что каждая церемония проводилась в собственном небольшом мире-пузыре, но всё сливалось в одну общую картину.

В их пространстве были представлены Сатурн и Меркурий. Здесь были Мкарет, Ван, Киран и кое-кто из команды Свон с фермы. Был Заша. Ясли Варама представляли Дана, Джойс и Сатир с Пана. Все сгрудились вокруг помоста, но жители двух планет легко различимы: сатурнийцы в черном, сером и синем, меркуриане в красном и золотом. Еще была группа старых друзей Женетта с Марса, многие из них маленькие. Очевидно, все маленькие потом будут вместе петь Свон любимые «Я встретил ее в ресторане на Фобосе», и «Милая Рита, девушка в метр», и «Мы пришли увидеть волшебника».

Все на террасе выглядели довольными. Смотрели друг на друга и улыбались. Наши друзья совершают безумный поступок, говорили их взгляды, прекрасное безумство, ведь это же здорово! Любовь — своего рода прыжок воображения. Необъяснимый. Пара выйдет прекрасная.

Инспектор Женетт, стоя на помосте, так что оказался почти на уровне глаз этих двоих, поднял их сжатые руки и сказал:

— Вы двое, Свон и Варам, решили пожениться и стать партнерами на всю жизнь — до самой смерти. Варам, ты подтверждаешь это?

— Подтверждаю.

— Свон, подтверждаешь?

— Да.

— Так давайте же! Живите — и пусть все присутствующие помогут вам в этом. Сейчас я прочту несколько строк Эмили Дикинсон. Они описывают тот симбиогенез, который вы намерены создать:

Инспектор улыбнулся и поднял руку.

— Властью, данной мне вами и Мондрагонским договором, а также Марсом, объявляю Свон Эр Хон и Фитца Варама по их взаимному согласию супругами.

Женетт соскочил с помоста. Свон и Варам посмотрели друг на друга и коротко поцеловались. Потом обернулись и посмотрели на стоящих внизу; их друзья зааплодировали. Оглушительным финалом зазвучал Брамс, загремели тромбоны. Свон взяла золотое кольцо, которое протянул ей инспектор (из него вышел прекрасный хранитель колец), и надела Вараму на левую руку. Она видела, как он бросил взгляд на склон Олимпа; на его лице был задумчивое, почти меланхолическое выражение. Свон сжала его руку, и Варам посмотрел на нее.

— Что ж, — сказал он с легчайшей улыбкой, — надеюсь, мы вместе проследуем через вторую половину нашего жизненного пути.

— Нет! — воскликнула она и замолотила по его груди. Потом крепче надела кольцо на палец его левой руки. — Это на всю жизнь.