4891

I. Великий Прораб Кхерам

Дом был огромен и очень стар. Никто толком не знал, кто, когда и зачем заложил первые камни в его исполинский фундамент. Мнения высказывались самые разные, впрочем, в последнее время — все реже. Большую часть жильцов куда больше интересовали перипетии, разыгрывавшиеся в тысячах Кривоговорящих зеркал с тех пор, как их повесили в каждой каморке. В prime-time жильцы собирались у них, чтобы поглядеть на самих себя и вволю насмеяться над своим убожеством. Понятия не имею, что интересного они в этом находили? Реалити-шоу так и называлось — «Дом-2», жильцы были без ума от своих отражений, буквально угорали от них, хотите, верьте, хотите нет. Мне в принципе, все равно. Рита однажды обмолвилась, что, дескать, «Дом-2» запустили специально, чтобы мы поменьше таращились на стены и не дай Архитектор, не ломали голов, откуда они взялись и что за ними? Стены как стены, эдакая банальность, есть, и очень хорошо, значит, не задохнемся в агрессивной застеночной среде. Давно согласованы с бюро технической инвентаризации, служат верно, трещин нет, значит, и никаких вопросов тоже.

Конечно, прежде, до Перекраски, когда в Красном Блоке еще водились ученые, ими выдвигались разнообразные гипотезы происхождения Дома. Строго научные, политически выверенные и без всякой мистики, если, конечно, не считать мистикой Мраксизм Основоположников с его Светлым Чердаком, где от каждого возьмут по способностям, а воздадут — по придаткам. Или прямо по бейцам, как хихикала Рита.

Формулируя выводы касаемо того, откуда все-таки взялся Дом, ученые Красноблока постоянно оглядывались на идеологов из Патриотической ячейки при Комитете жильцов-соглядатаев. И немудрено, ведь от того, благоволят ли они к вам, тогда зависело буквально все, начиная с числа квадратных метров персональной жилплощади в казарме улучшенной планировки, и заканчивая прикрепительными талонами к ближайшему закрытому распределителю, где отоваривали шпротами, кислющим карийским кофе PELE и дыхсмесью сверх лимитированных норм. Понятно, отчего профессора фильтровали базар, а стройбаны с головой делили сказанное ими надвое. Ну и не забывали делать поправку на искусственный ветер. Он у нас дул, куда ему велела партия соглядатаев. Тем не менее, это было все же лучше, чем вообще ничего…

Так вот, я вычитал в одной из старых книг, после Перекраски их сдавали в макулатуру пачками, ученые Красноблока склонялись к тому, что некогда, в весьма отдаленный геологический период, на месте нашего Дома стоял другой, еще более старый и громоздкий. Пока не обрушился в момент. Отчего, оставалось только гадать. Среди гипотетических причин катастрофы, самой вероятной считался взрыв метана из-за утечки на одной из кухонь. Мол, какой-то балбес не довернул кран, или молоко убежало, а кому-то приспичило закурить. Места общественного пользования из-за халатности обслуживающего персонала не были снабжены штатными газоанализаторами, вытяжки оказались забиты мусором. Ну и, как говорится, хотя никто не хотел умирать, а пришлось. Бабахнуло так, что несущие конструкции сложились, чему невольно поспособствовали обитатели VIP-квартир, злоупотреблявшие перепланировками. Работники эксплуатационных контор брали на лапу, закрывая на факты нарушений глаза. В итоге — их закрыли все, единоразово. На беззастенчивом взяточничестве чинуш Протодома наши ученые делали особый акцент. Дескать, не будь отношения между протожильцами построены на корыстолюбии и хищнической эксплуатации трудящихся — он бы, возможно, до сих пор стоял…

В качестве сопутствующих факторов, сделавших обрушение неминуемым, ученые допускали губительное воздействие атмосферы. Мол, в эпоху Протодома она была в разы плотнее нынешней, отчего нещадно давила на внешние стены. Надо было поддерживать компенсирующее давление внутри отсеков, а протожильцы не желали тратиться на обновление парка компрессоров и КИП, поскольку это не сулило немедленных барышей. В итоге…

Далее следовало пространное отступление о десяти страницах, написанных, чтобы угодить всесильным жильцам-соглядатаям. Смысл его сводился к тому, что в Красноблоке авария такого масштаба в принципе невозможна. Помнится, я плюнул после первого абзаца и остальное пролистал.

Как бы там ни было, Протодом рухнул. Одновременное падение миллионов тонн гранита и бетона, сдобренного перекрученной арматурой, спровоцировало новый взрыв, еще более разрушительный. Именно его ученые назвали Большим. Он повлек колоссальный пожар, оплавивший хаотическое нагромождение конструкций. Остыв, они послужили цоколем нашему Дому. Ему, естественно, только предстояло быть возведенным в весьма отдаленной исторической перспективе. Сначала чудом уцелевшим при катастрофе протожильцам или протопогорельцам, бывало, их звали и так, предстояло пережить долгую свирепую зиму, известную как Ледниковый период. Тучи пепла сформировались в тяжелые свинцовые облака, укрыв небосклон до самого горизонта. Руины погрузились в сумрак. Ударили лютые морозы, пепелище замело многометровыми сугробами, как саваном. Спасаясь от дикой стужи, погорельцы нашли убежище в лабиринтах разветвленных пещер, образовавшихся вследствие обвала. Кое-где внутри еще сохранилось живительное тепло.

Однако морозы были лишь малой толикой выпавших на долю погорельцев бед. Пожар сделал нижние слои атмосферы непригодными для дыхания. Чтобы не задохнуться, протожильцам довелось карабкаться все выше по руинам, одновременно, тщательно изолируя обжитые пещеры от отравленного внешнего мира. Это был марафон наперегонки со смертью, но, как говорят, нет худа без добра. Нечеловеческие усилия не позволили нашим предкам одичать.

Помню, Отец, когда я поделился с ним почерпнутой в книге информацией, заметил с кривой ухмылкой, что, теперь-то ему стало ясно, отчего Дом вышел таким кривым. Раз у него в фундаменте — пепелище. Понятно, Отец подтрунивал надо мной, поскольку знал о гипотезе Большого Взрыва по халатности и без меня. Как никак, он был дипломированным специалистом, настоящим технарем. Всю жизнь протрубил на энергетических установках ПОЛЫНЬ. В свободное от службы время — много читал, в основном — научно-популярные книги. Других в Красноблоке все равно не печатали, сочинения идеологов КЖС — не в счет.

— Не веришь в Теорию Большого Взрыва по халатности?! — его реакция уязвила меня.

— Не удивлюсь, если комитетчики выдумали ее специально, как лишний повод закручивать гайки. Ты даже не представляешь себе, сколько народу эти гнусные упыри сгноили в Заколоченной лоджии, огульно обвинив в этой самой халатности. На вот, полюбуйся, что пишут… — с этими словами Отец бросил на стол еженедельный буклетик «Рупора Перекраски», развернутый им на странице со статьей главного маляра Якова Льва, где со вкусом расписывались ужасы красного Домостроя, от которого мы с недавних пор решительно открещивались. Иллюстрации, имплантированные в текст, впечатляли. На старых фото из недавно рассекреченного архива Комитета, свирепого вида соглядатаи брали на карандаш инакомыслящих. Отточенные острия грифелей выглядели жуткими кольями, вызывая оторопь. На перекошенных лицах диссидентов застыл неподдельный страх. Одно радовало: снимки черно-белые, сделаны давно, при суровом управдоме Иосифе Стылом, почтительно прозванном Отцом и Учителем стройбанов.

— Кто же, по-твоему, соорудил Дом? — кисло осведомился я, отодвигая от себя брошюру. Изуверские порядки, установленные в свое время Большим Братом или B.B., как почившего тирана до сих пор, не без содрогания, величали в Пентхаусе, с началом Перекраски разрешалось критиковать. Критиканство даже поощрялось бывшими соглядатаями, стремившимися свалить на окаянного B.B. все шишки, чтобы самим остаться белыми и пушистыми. Раздувавшаяся комитетчиками истерия быстро приелась. Меня же куда больше занимало, кто все-таки заложил первый камень в фундамент Дома.

— Архитектор, — без особой уверенности произнес Отец и как-то странно покосился на меня поверх очков. Как будто ему было стыдно за такие слова.

— Ты это всерьез?!

Признаться, я, помнится, опешил. Подумал, Красноблоку точно хана, раз нечто подобное взбрело на ум технарю, им же полагалось быть твердыми атеистами. Остальным стройбанам, разумеется, тоже, но технарям — в самую первую очередь. Ведь именно они считались главной движущей силой научно-технического прогресса, теми самыми, смазанными маслом колесиками и винтиками, маховиками, шестернями и зубчатыми передачами, самоотверженными усилиями которых, мы гнали этаж за этажом ударными темпами. Забирались все выше и выше, точно, как в строевой песне ополченцев, вплоть до Светлого Чердака, назло Пентхаусу, чтоб он обосрался от зависти. Так было завещано Основоположниками, Корифеями Мраксизма, товарищами Карлом Мраксом и Фридрихом Эндшпилем. Утвержденная ими, строго выверенная научными методами Смета, решительно отвергала веру в Архитектора, расценивая ее как религиозный предрассудок, спекулируя которым, попы давно обустроили себе персональный чердак повышенного уровня комфортности.

Наш, красивенный крупноблочный красноблочный Чердачище, был не чета поповским химерам. Целые поколения стройбанов, подталкиваемые в спины соглядатаями, каждый Архитекторов день лепили его из реального бетона м-500, чтобы он, наконец-то, засиял над нашими головами в видавших виды строительных касках. Не в этой героической трехлетке, так в следующей, подбадривали себя стройбаны. И крепились, как им было велено Основоположниками, чтобы в один прекрасный день, перерезав ленточку, ступить туда и получить по потребностям. И возлюбоваться, и отдышаться, и ахнуть, и полакомиться дефицитной колбасой не по талонам. В этом залитом ослепительным искусственным светом сотен тысяч электрических ламп Храме Труда не было места чадящим лампадкам в засиженных мухами оконных проемах, завешенных темными иконами с ликом Архитектора, они не вписывались туда чисто технологически. Они были бы там неуместны до смешного.

Только не выгорело ничего, потому-то и началась Перекраска. Многие из маляров заговорили о воинствующем атеизме и гордыне, сгубивших Красный проект. И еще, что пора возвращаться к истокам. Может и так, но, когда Отец, неожиданно для меня, впервые помянул Архитектора, его слова прозвучали реквиемом всему, что было прежде.

Как лично я относился к Архитектору тогда? Да никак, по большому счету. Я о нем просто не думал, такие мысли мне не докучали. Попы представлялись мне шарлатанами вроде странствующих факиров, только циничнее. Когда фокусник делает вид, будто глотает факел, вам продают невинную визуальную иллюзию, а не лгут про спасение души. В обоих случаях, целью манипуляции служат ваши кровные баллоны со сжатым воздухом, которые планируется облегчить. Жаль, если после этих слов кто-то вообразит, будто я не уважаю домовые религии. Отнюдь, я ценю их как важную часть культуры, созданной бесчисленными поколениями. Но, не более того. Отец сам приложил руку, чтобы сложилось именно так, иначе, зачем было подкидывать мне научно-популярные книги?

Помню, в одной из них, снабженной великолепными иллюстрациями, занимательно описывались верования древних хургадян. Это сейчас их этаж больше известен своими недорогими соляриями, куда из Собора с Кур1нем проложены чартерные лифты. А ведь были времена, он служил нашему Дому цоколем. Соответственно, из сложенных хургадянами легенд, можно почерпнуть кучу полезной информации о самых первых стройках и застройщиках.

Так вот, хургадяне верили, будто наш Дом появился из первобытного Хаоса. Как по мне, тут их точка зрения не противоречит Теории Большого Взрыва по халатности, сформулированной учеными много позже. Чем, как не Хаосом, были руины Протодома, когда рвануло? Едва унялся пожар, пережившим его обитателям довелось искать убежище среди дымящихся руин, спасаясь от лютых холодов, об этом я уже говорил. Легко представить, как истово они молились долгожданному Солнцу-Ра, чтобы, наконец показалось из-за туч. Как бы не так, дым пожарищ не пустил его живительные лучи, и тогда погорельцы выдумали себе богов. Покровителя свежего воздуха Шу и его супругу, кошку Тефнут. Что сказать, ценность воздуха для поддержания жизни не нуждается в комментариях. Что до кошки, то это животное до сих пор символизирует очаг. Пускаете его через порог, и невдомек, откуда взялся этот древний обычай. Кстати, именно после изобретения Шу с Тефнут погорельцы осознали себя полноценными древними хургадянами, взяв вопросы обеспечения жизнедеятельности в собственные руки. А что для этого требовалось в первую очередь? Ответ очевиден: укреплять жилища, возводя надежные потолки и стены, за которыми они чувствовали себя в относительной безопасности.

Сразу после взрыва доля кислорода в атмосфере резко упала, а отравляющих веществ, наоборот, прибавилось. Причем, динамика этого процесса оказалась удручающей в силу ряда естественных причин. Концентрация ядовитых газов неуклонно росла, пригодный для жизни воздух вытеснялся ими все выше, принуждая жильцов браться за кельмы и строить этаж за этажом. В погоне за кислородом. Неудивительно, что новыми божествами хургадян стали Нут и Геб, покровители потолка и квадратных метров соответственно. Логично, не так ли? Отголоском тех вполне реальных и весьма драматических событий служит грустный миф о Солнце-Ра, навсегда покинувшем Дом вместе с воздухом Шу. Хургадянам бы точно несдобровать, если бы не легендарный просветитель по имени Этот, научивший их складывать прочные кирпичные стены и конопатить щели для обеспечения полной герметичности. Этот — пожалуй, самый прославленный персонаж хургадянского пантеона, перекочевал оттуда к жившим гораздо позже античным маслинам, став для них величайшим мудрецом Герметиком Тригонометристом, отцом знаменитой Герметической философской школы и автором домогонического трактата «Кислородная скрижаль».

Следующая пара богов, появившихся у хургадян на замену навечно закатившемуся Солнцу — это широко известные Озимый Рис и его супруга Изыди, символы вечного возрождения, божественные ипостаси жизненных циклов. Попробуйте-ка возродиться вне Дома, и десяти минут там протянете. За внешними стенами — нечем дышать. А в Доме — пожалуйста.

Появление Изыди и Озимого Риса — еще одно косвенное доказательство в пользу того, что хургадянам удалось оседлать ситуацию, после чего жизнь в закупоренных наглухо отсеках наладилась, и процесс, как выражался незабвенный управдом Консенсус, со скрипом, но все же пошел.

Кстати, чтобы потом уже не возвращаться к этому: у античных маслинов, позаимствовавших у хургадян просветителя Этого, превращенного ими в мудреца Герметика Тригонометриста, имелись аналогичные представления касаемо предыстории Дома. Их божественные покровители, правда, звались иначе, но, в остальном, были — как под кальку. Тот же Хаос на заре Домоздания, месиво огня, камней и пара, откуда, чуть позже вышла красавица Гея с ее исчислявшимися в квадратных ступнях обворожительными площадями. Покровитель воздуха титан Уран, водопроводчик Понт и титан Хроник, олицетворявший немилосердное время, которого всегда хронически не хватает. Лишнее свидетельство в пользу жесточайшего цейтнота, вынудившего первых строителей Дома вкалывать в три смены. По-видимому, из-за катастрофического ухудшения окружающей среды, усугубленного понтами, которые кидал безответственный титан Понт, пока титан Хроник не поставил его на счетчик, спровоцировав титаномахию или титаномахач, как выразились бы современные посткрасноблочные бандиты.

Ну и будет об этом. Я только хотел подчеркнуть, как много завуалированной информации несут эпические сказания старины, и как ценны они для историков с этнографами. При правильном подходе эти источники — уникальные кладези познаний. Но воображать, будто Озимый Рис, Изыди, Хроник, Гея и все прочие, включая яростного Зверса-Гомовержца, чья нетерпимость в отношении секс-меньшинств отображает господствовавшие в то суровое время сексуальные паттерны, были реальными историческими персонажами? Извините, но это столь же нелепо, как всерьез заводить разговоры об Архитекторе и его Смете. Ладно, когда подобную муть несут безграмотные бабуленции, извлеченные отпрысками из медвежьих углов, ради парочки лишних квадратных метров, выхлопотанных в жилкоме. Но, чтобы об Архитекторе заговорил технарь, да еще, столь вдохновенно…

— Только не надо путать каких-то выдуманных античными маслинами и, оттого, нелепых титанов с Архитектором, — очень серьезно возразил мне Отец.

— А какая между ними принципиальная разница?

— Большая, — заверил он, глядя в стол. — Она состоит в том, что маслины выдумали своих богов из первобытного страха перед могуществом стихий. Из осознания собственного бессилия перед неумолимой мощью дикой природы. А Архитектор, наоборот, сотворил всех нас, включая и стихии, и античных маслинов, вместе с их нелепыми фантазиями…

— Кто же, в таком случае, сотворил его самого? — сразу же спросил я.

— Никто, — отвечал Отец. — Он же Абсолют и был всегда.

— А зачем ему понадобилось нас творить? — не унимался я.

— Откуда мне знать? Не даром сказано в Начертании пророком Энтузиастом: непостижимы замыслы Архитектора. Известно только, это было сделано им по доброй воле и всего за шесть суток.

— За шесть суток? Но как?

— Словом, — буркнул Отец, покосился на меня и сразу же отвел глаза, будто устыдившись сказанного.

— Каким словом? — все же спросил я.

— Тем, что записали в Генплан и Великую Смету к нему.

Я с кислой миной напомнил Отцу, что слышал только о смете Основоположников Красноблока:

— Нам о ней в школе рассказывали. Все уши прожужжали. А других мы не проходили. Еще помню, транспаранты повсюду висели: СМЕТА ОСНОВОПОЛОЖНИКОВ ПРАВИЛЬНАЯ, ПОТОМУ ЧТО ОНА ВЕРНА. Или: РЕШЕНИЯ ДОМКОМА — В ЖИЗНЬ…

— Смета Основоположников — дерьмо на постном масле! — с неожиданной яростью вырвалось у Отца. — На их убогие каракули — туалетной бумаги жалко! Из-за их безответственной мазни мы теперь в дерьмище сидим по самые уши, гуманитарную помощь из Западного Крыла выпрашиваем, как обетованцы — Манку Небесную. А Смета Архитектора — совсем другое дело. Она о том, как весь Дом обустроить в Идеале. Верх совершенства и научной мысли, короче говоря!

Не скрывая сомнений, я выразительно оглядел нашу унылую лачугу, где мы ютились, пока он обслуживал установки ПОЛЫНЬ.

— Исполнители — говно! — фыркнул Отец. — Вот и весь сказ. И потом: Смету-то похитили…

Естественно, я поинтересовался, кто и у кого. И тогда он рассказал мне о Великом Прорабе Кхераме. По словам Отца, то был искуснейший мастер, какого Архитектор смог найти через рекрутинговые агентства, чтобы назначить старшим над всеми своими стройбанами. Кроме того, Архитектор, дескать, лично указал Кхераму место, где следует заложить в фундамент Краеугольный камень…

— Кхерам? — переспросил я. — Впервые слышу это имя…

— Ясно, что впервые, — не удивился Отец. — Я о нем тоже недавно узнал. «Спасибо» соглядатаям, это они запретили читать Начертание, где упоминается этот искусный зодчий. Лезли из кожи вон, лишь бы выпятить значение сметы Основоположников, а об остальных проектах — ни гу-гу. Хотя, если разобраться здраво: куда Мраксу с Эндшпилем до Кхерама! Он заложил фундамент всего Дома. А мы чего добились, осваивая их дурацкую смету? Выгнали от силы полторы сотни этажей, половина из которых с такими низкими потолками, что спину не разогнуть! Очковтиратели долбанные…

Раньше бы Отца за столь опрометчивые слова мигом бы прижали к ногтю, не посмотрев, что он прав. Даже наоборот, именно за сермяжную правду и прижучили бы. Потолки в отсеках Красноблока действительно не блистали высотой, не поймешь, то ли норы, то ли бункеры какие-то. Считалось, такие помещения удобнее оборонять при внезапном нападении вероятного противника. Перегораживать баррикадами, минными полями и так далее. Кроме того, подразумевалось: минимизация — следствие экономии народных средств. Каждый кубометр бетона на счету. О приписках, понятно, помалкивали.

— Расскажи мне о Кхераме, — попросил я. Отец с готовностью согласился, хотя давно перевалило за полночь. Он вообще любил засиживаться допоздна, особенно, если выпадала возможность поболтать. Перекраска была в разгаре, и тошнотворные гудки, которыми стройбанов призывали на смену в мастерские, отменили к всеобщей радости. Установки ПОЛЫНЬ, где трудился Отец, работали в пол силы. Воздуха же, напротив, хватало на всех: воодушевленные Перекраской, домкомы Западного крыла нагнетали его к нам, сколько влезет, лишь бы бывшие стройбаны не бросили малярных кистей. По наивности мы решили, так будет всегда. Никому из нас и в голову не пришло уточнить, в чем смысл непривычного уху словосочетания «рекламная акция», и что означает значок «*», за которым следовал столь убористый текст, что не разберешь без лупы.

Я заварил чай из древесной трухи. Мы устроились у кухонного столика, над которым молоденькая соседка по коммуналке недавно пришпилила настенный календарь с физиономией солиста популярного поп-квартета «Кислотный Май». Отец еще посмеивался над ней, утверждая, будто термин поп-музыкант произошел от наименования места, посредством которого выдумываются попсовые шлягеры.

— Кхерам был любимцем Архитектора, — сказал он, отхлебнув из номерной алюминиевой кружки, полагавшейся каждому стройбану до Перекраски. — И у него был при себе Генплан, так что, не сомневайся даже, Кхерам сделал бы все как надо, согласно ОСТам, ГОСТам и ТУ. Но, они даже нулевой этаж закончить не успели. Трое прикидывавшихся разнорабочими киллеров подстерегли Прораба в обеденный перерыв, когда остальные стройбаны сидели в столовке, дали ему подножку и столкнули в бетономешалку. Тела Кхерама так и не нашли…

— Зачем кому-то могло понадобиться сотворить такую жестокость?! — ахнул я, поймав себя на нелепой мысли об Основоположниках Красноблока, товарищах Мраксе, Эндшпиле и Вабанке, которых тоже было трое. Наверное, Основоположники с удовольствием утопили Кхерама в цементе из профессиональной зависти, если бы не жили гораздо позже него…

— Допустим, убийцы хотели любой ценой заполучить проектную документацию, — предположил Отец. — По-хорошему Кхерам не отдал, вот они его и огрели лопатой по темени…

— Значит, их подослали конкуренты? — вставил я, представив обнесенную высоким забором стройплощадку альтернативного мегадома, заложенного в двух шагах от нашего. Воображаемая картина была заведомо бредовой, ежу известно, никаких обитаемых строений поблизости нет, это аксиома, занесенная во все учебники физики.

— Или кто-то умышленно пошел на теракт, чтобы саботировать строительные работы. И добился своего. Без Кхерама все пошло наперекосяк…

— Но как же Архитектор?! — всполошился я.

— А что Архитектор? — не понял Отец.

— Как же он допустил, чтобы с его протеже так жестко обошлись? Всемогущий он или нет?!

— Допустим, Архитектор решил испытать жильцов на вшивость? — предположил Отец. — Составил план, выдал лопаты, кельмы и прочий инструмент. Стройте. В Начертаниях сказано: его помыслы были безупречны, а замысел восхитителен. Кто не уберег Прораба? Стройбаны! Ну и пеняйте на себя…

— Жестоко…

— Но, не удивлюсь, если Архитектор не мог вмешаться. Он же Абсолют, а не какой-то там титан вроде Хроника или Зверса Гомовержца. У него и рук-то нет…

— Как же он Смету без рук нарисовал?! — воскликнул я, окончательно запутавшись.

— Он ее не рисовал. Промыслил. Поэтому, вполне может статься, у Кхерама не было при себе чертежей, зазря его те трое зашибли. Архитектор вдохнул в Прораба невыразимо прекрасную Идею. Понял теперь?

— Не совсем, — сознался я.

— Вспомни, как в школе ты выращивал саженец из фасоли. Воткнул в почву и поставил горшок под лампу. Лучи света сделали все остальное, и она ожила, став стручком. Усек?

— Кругом-бегом, — неуверенно пробормотал я.

— Так вышло и с Кхерамом. Животворный свет Архитектора упал на него и сделал Прорабом. Но, согласись, когда вызрело твое зернышко, любой мог запросто сломать черенок. Или заслонить от света картонкой… — Отставив пустую чашку, Отец поднялся. — Ладно, пошли спать, Генка. Поздно уже…

— Идем, — согласился я, отодвигая табурет. — Но у меня последний вопрос.

— Валяй.

— Если замысел Архитектора был безукоризненным, а его творения получились идеальными, откуда тогда мокрушники взялись? Вряд ли Архитектор стал бы создавать убийц. Тем более, силой мысли…

Отец растерянно уставился на меня, и я понял, что нескоро дождусь ответа. Так и вышло. Он просто переадресовал мой вопрос. — Тебе стоит расспросить об этом Михаила Электроновича…

— Дядю Мишу?! Ему-то откуда знать?!

Отец, молча пожав плечами, поковылял из кухни. Мне показалось, что-то расстроило его. Вряд ли, подумалось мне, мой интерес в отношении промысла Архитектора, или драматическая участь Кхерама, как-никак, это была всего лишь легенда. Может, его посетила какая-то неприятная мысль, совсем не связанная с нашим разговором? Перекраска уничтожила большинство красноблочных мастерских, где ковали оружие победы. Установки ПОЛЫНЬ пока работали, но не на полную мощность, как я уже сказал. Персонал лихорадило, ходили упорные слухи о грядущих сокращениях. Технари стали не востребованы, мести коридоры — самое лучшее, что им светило. Где уж тут радоваться…

— Пойдем, сынок, утро вечера мудренее, — позвал уже из дверей Отец. Кивнув, я тоже вышел из кухни, не позабыв вырубить свет.

Дядя Миша с Отцом были закадычными приятелями, к тому же коллегами. Много лет проработали бок о бок на установках ПОЛЫНЬ. До Перекраски эти громоздкие агрегаты считались секретными оборонными объектами, проект курировала Клика агрессивных военруков, соперничавшая по влиянию с самим КЖС. Соответственно, Отец не распространялся, чем занят на службе. Прививкой от досужих разговорчиков служила суровая подписка о неразглашении, ее нарушение каралось отправкой в Заколоченную лоджию, откуда возвращались не всегда и не все. Поэтому, даже сам термин ПОЛЫНЬ употребляли неохотно, с опаской и шепотом. Практически все, кроме Риты. Дочь Михаила Электроновича или дяди Миши, как я привык его звать, не смущали ни чересчур бдительные соглядатаи, ни не в меру свирепые военруки. Она вообще была девчонка не из пугливых. К тому же, пока мы были детьми, взрослые смотрели на наши шалости сквозь пальцы, и мы без особых проблем превратили громадные цеха режимного предприятия в грандиозную игровую площадку.

Размеры установок ПОЛЫНЬ поражали воображение. Они бы ни за что не влезли на стандартный этаж. Поэтому, когда согласовывали проект, под их нужды отвели колоссальный цех, снеся добрый десяток перекрытий, откуда заблаговременно отселили жильцов. Готов поспорить, во всем Красноблоке не нашлось бы сопоставимого по габаритам помещения, где потолки, когда гасли прожектора, сразу же терялись во мгле, будто открытое небо, а дышалось, как в номенклатурном раю. Мы с Ритой беззастенчиво пользовались выпавшей нам свободой, причем, привыкли воспринимать ее как данность. Нам, двум счастливым отпрыскам технарей, не довелось чахнуть в тесноте казарм, и это было прекрасно.

Конечно, цеха охранялись нарядами спецдружинников, но они не слишком-то нам докучали. Тем паче, что мы ориентировались на местности ничуть не хуже их, вдобавок, разведали потайные ходы, технологические отдушины и трещины в стенах, позволявшие проникать, куда угодно. И мы пробирались, у нас была уйма времени. Ведь мы жили неподалеку, в модуле, отведенном для семей обслуживающего персонала. Он тоже охранялся, посторонних к нам не пускали. Мы же, повторяю, шастали где угодно, и это было так здорово, что мне, повзрослевшему, не описать. И пробовать нечего…

Итак, мы с Ритой с детства были друзья — не разлей вода, тут можете поверить мне на слово. Было еще одно обстоятельство, сблизившее нас, правда, оно было печальным. Мы оба не ведали слова «мама». То есть, оно, конечно же, было известно нам, но, ни мне, ни Рите, не выпало произносить его по адресу. Этого счастья мы были лишены, так уж распорядилась судьба. Одинаково безжалостная к нам обоим, она еще во младенчестве превратила нас в наполовину сирот. О своей маме я вообще ничего не знал, Отец никогда не заикался о ней, эта тема была у нас дома под негласным табу, причины появления которого мне до сих пор не известны. Мама Риты сгорела от послеродовой горячки, когда малышке, которой она подарила жизнь, не исполнилось и недели. То же тупое Провидение, слепое и бездушное, как я думал тогда, разлучило нас с Ритой, когда мы подросли, а дружеские чувства, испытываемые нами друг другу, стали перерастать в нечто неизмеримо большее. Но…

Но, Судьба и тут распорядилась иначе. Рита уехала из Красноблока. Разумеется, не одна, с отцом, мы были еще слишком молоды, чтобы принимать самостоятельные решения. Их отъезд застал меня врасплох. Мой отец тоже ничего не знал, он был искренен со мной, когда советовал расспросить дядю Мишу об Архитекторе. Этого тоже не случилось. Буквально на следующий день после памятного разговора на кухне, Рита огорошила меня, сказав, что они эмигрируют в Западное крыло. Я сказал: огорошила? Это не то слово, конечно. Рита меня убила. Хотя, чего уж там, с их стороны, это было логичное решение. Наверное, к тому все шло, если я бы слепцом, то сам виноват, и нечего пенять на злой рок.

Как я уже говорил, Перекраска нивелировала ценность профессии инженер. Технари сплошь и рядом теряли работу. Финансирование установок ПОЛЫНЬ тоже было урезано до минимума. Персоналу, избалованному относительно сытными временами, давно не выдавали продуктовых пайков. Воздушные надбавки полностью отменили. Правда, в просторных цехах по-прежнему дышалось легко и свободно, чего нельзя было сказать об остальных помещениях Красноблока, где, с отменой централизованного воздухоснабжения, участились случаи смерти от удушья. Это в Красноблоке, представьте себе! Ведь мы столько лет гордились тем, что избавились от нищих. Спасибо высоким потолкам, благодаря ним персонал установок ПОЛЫНЬ, на первых порах, не испытывал дефицита воздуха. И не страдал от недоедания, правду сказать, нас здорово выручали грибы, произраставшие на пустырях у цехов в неимоверных количествах.

— Сегодня они есть, но кто поручится за завтрашний день? — сказал Михаил Электронович, в расстройстве чувств ожесточенно протирая очки, когда мы с Отцом пришли, чтобы проводить их с Ритой к лифту. — И потом, я все же, высококлассный инженер, а не грибник. Мне еще нескоро на пенсию, и я не желаю питаться одними грибами… — Он словно оправдывался перед нами за свое дезертирство. Как будто мы считали его таковым. Разве ж он был виноват в том, что Перекраска обернулась именно так, а не иначе, как все мы мечтали. Наверное, дядя Миша корил себя за то, что бросает нас на произвол судьбы. Как будто нам было бы легче пропадать всем вместе.

— Ты прав, старик, -кивнул Отец. Вид у него был совсем растерянным. — Тут ловить нечего, согласен с тобой…

Отцу действительно, было нечего возразить. Даже если бы он захотел. Одними грибами сыт не будешь. Все шло к тому, что они оба скоро останутся без работы и, соответственно, жилья. Ведь ПОЛЫНИ, как это принято говорить, были — системообразующим предприятием. В последнее время начальство все чаще заводило разговоры о том, что установки безнадежно устарели, чересчур затратные и висят на плечах нашей молодой, еще толком неоперившейся демократии неподъемным грузом, как гиря на ногах. Что ПОЛЫНИ — тяжелое наследие Домостроя, а их дальнейшая эксплуатация — нецелесообразна с экономической стороны. Что энергию куда выгоднее покупать в Подвале у чайников, где, кстати, наши ПОЛЫНИ с удовольствием возьмут по частям, как лом. По демпинговой цене, зато с заманчивым откатом, как предполагал Отец. Я слушал его вполуха, раздавленный горем, обрушившимся на меня. Михаил Электронович поддакнул Отцу, сказав, что ничего хорошего здесь больше точно не будет, Перекраска это ясно дала понять. И еще, что он не желает деградировать, и едет туда, где востребованы его квалифицированные мозги. И, разумеется, где ему не будет страшно за Риту. Она, тем временем, поплыла у меня в глазах. Увидела мое состояние и тоже расплакалась, хоть до того храбрилась, пытаясь шутить и смеяться. То был ее давний рецепт. А тут уткнулась мне в плечо и разревелась, как маленькая. Ее слезы промочили мне рубашку, которую я больше никогда не стирал. Снял тем же вечером и спрятал в шкаф. Чтобы сохранить их, единственное, что у меня осталось.

Затем, подвывая электромоторами, прибыл скоростной лифт, и дядя Миша, пожав руку Отцу и потрепав по плечу меня, шагнул к дверям, увлекая Риту за собой. Настал самый тяжелый момент, но мне помог пережить его охранник, грубо оттолкнувший меня в грудь рукояткой штатной саперной лопатки. Лифт считался режимным объектом и имел экстерриториальный статус. Разумеется, к нему не подпускали стройбанов без пропусков. Я привстал на цыпочки, чтобы в последний раз коснутся взглядом ее макушки, мелькнувшей за плечами дюжих дружинников. Минута, и тяжелые створки автоматических дверей сомкнулись с мелодичным электронным звонком, прозвучавшим для меня тоскливым погребальным звоном.

— Пойдем домой, сынок, — вздохнул Отец, обнимая меня за плечи. — Не расстраивайся ты так. Как обустроятся, пошлют о себе весточку…

И Рита, и Михаил Электронович обещали это нам. И наверняка сдержали бы слово. Если бы было, куда писать. Но писать им стало решительно некуда. Почему? Начальству не пришлось убеждать стройбанов разбирать громоздкие металлоемкие установки ПОЛЫНЬ на лом для последующей перепродажи чайникам. ПОЛЫНИ себя сами разобрали. Буквально через пару дней после тягостной сцены расставания у лифта, в цехах прогремел чудовищный взрыв. Такой запредельной силы, что, как я читал много позже в каком-то околонаучном журнале, зашкалило сейсмографы, установленные в лабораториях далекого Западного крыла, а, на самом верху, в элитных апартаментах Пентхауса, полы с потолками ходили ходуном, а со стен сыпались картины и плоские телевизоры. В эпицентре все было куда страшнее. Цеха сложились, как карточный домик, похоронив взорвавшиеся установки и персонал, работавший в ночную смену. Отца не стало, он не вернулся домой. Ему не довелось махать метлой в коридорах, как он опасался, ожидая сокращения. Он навсегда под завалами. Его тела так и не нашли. Никто особо и не искал. Ядовитый дым, клубившийся над руинами, оказался смертельно опасным, всего одного вздоха было достаточно, чтобы превратить жильца в нежильца. Уцелевших при аварии срочно эвакуировали. Нас вывезли в казармы, где и без того было душно и тесно. Для меня началась новая жизнь. Невеселая и очень нелегкая. Отчего я не последовал за Ритой, раз уж никто и ничто больше не держало меня в Красноблоке? Ответ простой: Я физически не мог позволить себе этого. Путь наверх, к квартирам Западного крыла, преграждал ЕвроПериметр, непроницаемая переборка, построенная западниками по последнему слову науки и техники после того, как мы, стройбаны, в порядке борьбы с пережитками красноблочного Домостроя, сами разрушили свой ССанКордон. Старую, но все еще надежную внутридомовую стену, сложенную в эпоху Холодной возни, чтобы, как твердили соглядатаи из Идеологической ячейки, не дать милитаристам Пентхауса выморозить нас путем отключения батарей отопления, будто каких-то тараканов. И, чтобы уберечь от тлетворных веяний, соглядатаи из Санитарно-гигиенической ячейки Комитета частенько озвучивали и этот повод. Дескать, процессы морального разложения за стеной зашли слишком далеко, и тамошним обитателям уже не помочь, а нам их гнилостные бактерии ни к чему. Пускай себе разлагаются, учили политинформаторы, наш долг — строить новые этажи. И мы строили, не задавая лишних вопросов.