4891

V. Красноблок

Подымаюсь по одной из нескольких перекидных лестниц, проложенных нашими военными стройбанами от парадных дверей по расходящимся направлениям. Наверх, к Западному крылу, и вниз, на Неприсоединившиеся этажи. Сразу видно, каково было их первоначальное предназначение. Они должны были послужить нашим ополченцам при вероломном нападении агрессивных жильцов. Если бы оно состоялось, Боевой Устав предписывал нам, взявшись дружно, опрокинуть агрессоров у Госпорога и гнать вспять, непрерывно пиная, куда попало, чтобы умиротворились как можно скорее. Ворваться к агрессорам в квартиру, и уже там продолжить воспитательный процесс. К счастью, нам не пришлось этого делать. Холодная возня не переросла в горячую стадию. Красноблок перекрасили, и он прекратил свое существование в прежнем виде. А лестницы остались. На каждой ступени — гордое клеймо:

Когда он существовал, стройбанов, в полном соответствии с правилами внутреннего Домостроевского распорядка, сюда, разумеется, не выпускали, еще чего. Нам даже приближаться к Госпорогу изнутри — возбранялось, подходили и спрашивали: что-то не так? Случись, не дай Архитектор, крупный межэтажный конфликт, тогда, понятно, другое дело. Нас бы пригнали сюда с мобилизационных пунктов, предварительно выстроив в походные колонны. К счастью, этого не произошло. Красноблок развалился, и в походные колонны нас выстроила жизнь, предварительно, превратив из ополченцев в челноков, устремившихся за шмотками на Неприсоединившиеся этажи. Вот когда монументальному детищу Клики агрессивных военруков наконец-то нашлось применение.

Еще недавно здесь было не продохнуть от торговцев, сновавших в обоих направлениях целыми караванами. Челноки перли вверх и вниз, сгорбившись под весом тяжелых баулов с тряпьем. Им, кстати, никто не препятствовал, лестницы получили экстерриториальный статус. Сегодня тут безлюдно, бесконечные стальные ступени, круто берущие в гору, словно клавиши завалившегося на бок гигантского клавесина, пустынны. Лишь разбросанный повсюду мусор свидетельствует о том, что еще недавно здесь кипела жизнь. Челноки переводили дух на площадках, привалившись к решеткам ограждений, закусывали, сидя верхом на рюкзаках и чесали языками, кто какой товар нарыл. Окурки и скомканные пачки сигарет, пустые бутылки и рваные упаковки чипсов «Химическое ассорти», вот и все, что напоминает о славных деньках повышенной деловой активности. Ничего не попишешь, Воздушный кризис, разразившийся неожиданно, как пандемия холеры или гриппа. Лестницы — будто вымерли. Редкие, оставшиеся на плаву коммерсанты-оптовики предпочитают чартерные лифты. Дорогое удовольствие, зато удобно, плюс, приличные гарантии, что останешься в живых. У лестниц, с исчезновением масс челноков, появилась недобрая слава. Теперь одинокий прохожий, отважившийся сделать тут привал, рискует угодить в лапы к будулайкам. Раньше они не представляли большой опасности, поскольку специализировались на контрабанде всего, на чем можно хорошенько поднять, начиная с перепродажи краденных самокатов, и заканчивая логистическим услугами по переправке нелегальных мигрантов из Подвала и с Карийского этажа. Для этого будулайки продолбили в толще старого красноблочного ССанКордона системы разветвленных лазов, объединенных в запутанные катакомбы, где сам Подрывник голову сломит. Но сейчас, из-за Кризиса, доходы будулаек катастрофически упали, и никто вам не скажет, чего от них ждать. Говорят, будулайки стали выходить на Большие лестницы по ночам, чтобы отобрать у путников персональные баллоны с воздухом. Он в здешних краях в дефиците, останешься без баллона — труба.

Ступаю осторожно, стараясь не шуметь. Задрав подбородок, с опаской оглядываю замшелую, всю в темных потеках и трещинах кладку ССанКордона. От него здесь сохранился громадный фрагмент, он возвышается права от меня. Слева, в каких-то десяти шагах, высится ЕвроПериметр, построенный по проекту месье Шенгена на замену нашей архаичной несущей стене. Его поверхность идеально гладкая, ни шероховатости, ни даже матерной надписи не видать. Естественно, она же вся усеяна камерами наружного наблюдения и датчиками слежения, они реагируют на малейший шорох. Попробуешь только подойти, сразу сфотографируют, идентифицируют и занесут в Базу Данных, как подозреваемого в Межэтажном терроризме жильца. После теракта, устроенного в Пентхаусе Ясамой с Усамой Неладеном, это запросто. Не надо смеяться. Тем, кого из-за подобного пустяка загремел к Маме Гуантанамаме, не смешно, уверяю вас.

Перевожу дух на площадке, не снимая кислородной маски. Сверяюсь с датчиком уровня воздуха в баллоне. Стрелочка на границе зеленого с красным, значит, до казармы должно хватить. Если дышать пореже…

И если не случится ничего непредвиденного.

С тревогой озираюсь по сторонам. Да уж, места тут мрачные. Натуральный рукотворный Grand Canyon, как выражаются наглосаксы. Не видно ни потолка, ни дна, высотища — дух захватывает. И, одновременно, страшная теснота, у кого клаустрофобия, тому точно не позавидуешь. Громадины ССанКордон и ЕвроПериметра напирают друг на друга, будто быки на ристалище, собравшиеся забодать друг друга. Очутившись между этими двумя исполинами, чувствуешь себя червем.

Чем ближе парадные ворота в бывший Красноблок или Госпорог, как их уважительно величали прежде, тем чаще на глаза подаются бетонные надолбы, противотанковые ежи из рельсов и другие элементы долговременных оборонительных сооружений, рассчитанных, чтобы агрессивно настроенные жильцы не подступили к Госпорогу впритык, даже выстроившись черепахой. Это шрамы, оставленные давно отгремевшей Голодной возней, как когда-то звалось затяжное противостояние двух систем, Красной и Западной. ССанКордон — лишь одно из напоминаний о ней. А, заодно, свидетельство в пользу того, чем закончилась возня. Известно, чем, нас изваляли в грязи. Точнее, мы сами в ней извалялись.

То тут, то там на стенах еще виднеются обрывки агитационных плакатов. Кое-где с них проступают суровые лица героических стройбанов, идущих на подвиги под присмотром бдительных соглядатаев. В разгар Перекраски их намеревались замазать, но краски, выделенной на это дело, едва хватило на центральные коридоры, которыми пользовались делегации, посещавшие Консенсуса в его бытность Прорабом Перекраски. Злые языки судачат, краски, подаренной последнему управдому Красноблока Маргарет Тучей, должно было хватить за глаза, но ее украли наши будущие воздушные пузыри. Надо же было им откуда-то взять тот самый стартовый капитал, о происхождении которого состоявшимся миллиардерам не положено вспоминать, тем более, придавать огласке. И корить их за это нельзя. Вообще, подобные упреки считаются некорректными в приличном обществе, ибо вызывают у пузырей муки совести, а это недопустимо из этических соображений. И из этнических, к слову, тоже. Они же, в конце концов, не виноваты, что не подохли в результате Шоковой терапии, как многие другие подопытные кролики, а, наоборот, взбодрились к превеликой радости Объегоркина-Голого. И не просто взбодрились, а приобрели буквально метафизические сверхспособности притягивать к себе большие объемы воздуха, высвободившегося по мере того, как терапевты отправляли в Балласт его прежних владельцев. Чудеса электромагнетизма, говорил на это Отец.

Поразительная ловкость рук, с какой воздушные пузыри научились проворачивать гешефты с воздухом, породила другое их прозвище — живчики. Оборотистых живчиков, неправдоподобно быстро обросших жирком, иногда также звали жирчиками. А еще — новожилами, от известного фразеологизма Новый жилец. И, наконец, жидчиками, последнее — сокращение термина жилец-делец…

Не все прозвища выдержали испытание временем. Слово жирчик впоследствии вышло из обихода, ибо попрекать жильца его избыточным весом — явный признак дурного тона. Термин жидчик тем более не прижился, каждый сам поймет почему. Негативно-провокативный окрас, который несет это слово по чисто случайному совпадению букв, сделал его употребление абсолютно недопустимым. Даже в шутку…

Как живчикам удалось обскакать остальных соседей, удивитесь вы? Этого я вам не скажу. Полковник, например, считает, это случилось на заре Перекраски, когда Консенсус, если вы помните, провозгласил Программу Открытых дверей.

— Приходите, гости, дорогие, берите, что криво лежит, у нас почти все так положено, и ничего этого нам не жаль. Такие уж мы хлебосольные стройбаны…

— Он им, вошь подпогонная, особый сигнал дал, чтобы налетали и брали, что хошь, пока он нас будет своим сраным трепом отвлекать, — сказал мне Полковник как-то.

— Кому, им? — не понял я.

— Жидчикам, кому ж еще?! Им, сукам, даже вынюхивать адресов не пришлось, где у нас кривее всего лежит бесценное Общестройбанское достояние. Яков Лев, сука, дружок Консенсуса и долбанный шпион Гуантанамамы, мать ее за ногу, слил хитрожопым пузырям инсайдерскую информацию. Еще и ключи от складов отдал, за процент, который они заранее оговорили. Ударили по рукам, козлы, вывезли Достояние в Пентхаус под шумок, и пульнули по демпинговой цене. Не свое, не жалко, правильно?! Закупили на всю выручку импортную дыхсмесь, и бегом задувать к нам на этаж втридорога! А у нас к тому времени собственные воздухогенераторы по пизде, блядь, пошли, ихними же стараниями. Назначай любую цену, с руками оторвут. Вот тебе, блядь, и гешефт…

Стальные ступени оканчиваются, лестница остается позади. По выщербленным бетонным плитам шагаю к легендарному Госпорогу бывшего Красноблока, воспетому в героических песнях, выдававшихся соглядатаями за самобытное творчество восхищенных им стройбанов. На самом деле, их складывали профессионалы из Идеологической ячейки Комитета, ну да ладно. Как говорится, кто старое помянет…

Поговаривают, созданный в эпоху Отца и Учителя стройбанов шлягер «С чего начинается Блок родной», и сегодня трогает за живое опричников из Собора. Даже те из них, у кого внутри не осталось ничего живого, смахивают скупую чрезвычайную слезу, когда его исполняет заслуженный певец Иосиф Омон на торжественных концертах, посвященных Дню Насиловика. Они проводятся регулярно, не реже раза в квартал.

Был бы я опричником, точно расплакался бы. Как челноку, мне, конечно, этого делать не рекомендуется, могут неправильно понять. И, все равно, машинально распрямляю плечи, до крови натертые портупеей, на которой болтается почти опорожненный кислородный баллон. Прямо над головой проплывает массивный герб Красноблока. Похожий на воинский обелиск пирамидон, увенчанный алой пятиконечной звездой. Символ несокрушимой Красной башни увит пучками стальных арматур, придававших ей особую прочность. Их также можно принять за лучи могучих прожекторов, в которых купается вожделенный Светлый Чердак Основоположников. Такой просторный, что места в нем хватит всем, кто готов прибыть на ПМЖ для совместного труда на общее благо. Именно к этому призывает надпись, высеченная в основании обелиска:

Когда я был маленьким, нам, юным стройбанам, рассказывали на уроках патриотического воспитания, что на изготовление герба пошла самая лучшая в Красноблоке сталь, строго лимитированная, специальной закалки. В результате, нашим ополченцам довелось биться со швабрами бесноватого Шпиля Грубого голыми руками. Но, никто не роптал, и в мыслях такого не было. Наоборот, дрались до последнего. Не сдавались.

Отогнав фактически безоружных ополченцев вглубь отсеков, швабры тотчас попытались уничтожить символ наших славных побед. Демонтировать и переплавить в своих милитаристских кузницах фабриканта Крупного на ножи. Но, не тут-то было. Швабры герб даже поцарапать толком не сумели, не то, что свинтить. Miin Gott, как поговаривают, шептались они, отступая ни с чем. Решили, будто наш герб заговоренный. По некоторым сведениям, именно это обстоятельство, подорвав им дух, определило печальный для швабров исход войны.

Много позже на герб покушались воздушные пузыри. Чисто из жадности, чтобы под шумок Перекраски махнуть на обожаемый ими воздух. Он им, как известно дороже всего. Еще великий управдом лягушатников Бисквит говорил: у пузырей — нету родиной подсобки, ибо сердце пузыря плавает в резервуаре с воздухом, откуда его не проблема перекачать по трубам куда угодно, в любую точку дома, где сложился самый благоприятный инвестиционный климат. Поэтому, не удивлюсь, что наши пузыри сработали по наводке из Пентхауса, как сегодня утверждают в Соборе. Мол, игроки Биллиардного клуба давно положили глаз на ненавистный им герб, а на живчиков сделали ставку только потому, что те, не то, что герб, мамочку родную на воздух махнут, не поморщившись. Судя по тому, как грамотно была спланирована сама акция, подозреваю, без Биллиардного клуба там и вправду не обошлось. Печальный опыт бесноватых швабров, обломавших зубы о герб, был учтен. Прежде чем выпиливать его на физическом уровне, по гербу нанесли мощный метафизический удар, чтобы лишить могучих эзотерических качеств оберега. С этой целью группа профессиональных высокооплачиваемых говнометателей обстреляла сакральный символ Красной башни вербальным дерьмом, практически убедив стройбанов в том, что герб, не просто безнадежно устарел с моральной стороны, но и превратился в кармический якорь, тянущий Содружество Непродыхаемых Газенвагенов назад, в позорное Домостроевское прошлое. Будит практически выветрившийся из казарм имперский дух, навевает реваншистские помысли и прочие непристойности. Как я слышал много позже от Отшельника, это делалось, чтобы расширить в восприятии стройбанов какое-то известное одним психологам Окно Овертона. Тогда герб выпал бы из него безболезненно, как молочный зуб. Как по мне, говнометатели старались зазря. Стройбанская общественность, в подавляющей массе, реагировала вяло. Наверное, вместо окна Овертона в общественном восприятии давно уже зиял пролом. Перестройка близилась к завершению, мы сильно страдали от кислородного голодания и ударов током, которые сыпались на нас стараниями шоковых терапевтов. Все это в купе не способствовало остроте восприятия. В общем, нам стало не до герба…

Сенсационная информация о том, что даже знаменитый, адресованный стройбанам призыв, объединившись, взяться за лопаты, был подброшен Основоположникам Красноблока хитрожопыми Сиамскими хитрецами, искавшими доверчивых простофиль, чтобы на дурняк подперли фундамент Западного крыла какой-нибудь массивной пристройкой наподобие наших казематов, тоже не вызвал общественного резонанса. На нас уже высыпалось столько разоблачений, что было бы странно, если бы хотя бы что-то из того, во что мы верили прежде, не оказалось на поверку говном. Говном больше, говном меньше, какая уже разница, думали сбившиеся со счета стройбаны. Или вообще не думали. Сенсации перестали нас волновать.

Для пузырей и их кураторов из Пентхауса наше подавленное молчание послужило сигналом к действию, и они навалились на герб гурьбой. Но он все равно устоял. Спалив с десяток «болгарок», бедные, они сгорели задаром, пузыри всерьез намеревались подорвать конструкцию динамитом, но не решились из опасения завалить обломками главный шлюз. Герб оставили в покое. Впоследствии он очень пригодился опричникам, но о них — чуть позже…

Нырнув под высокие своды, оказываюсь в только что упомянутом Главном шлюзе. Этот ключевой элемент ГосПорога состоит из дюжины сообщающихся отсеков-барокамер, разделенных герметичными люками, снабженными дистанционными приводами и электромеханическими замками. В былые времена они открывались последовательно, по мере того, как гости Красноблока продвигались по шлюзу. Наблюдавшие за ними в экранах соглядатаи из технической службы поступательно выравнивали давление в барокамерах во избежание Гидравлического удара. Считалось, в Красноблоке, где воздухоснабжение осуществлялось централизованно, во благо всех стройбанов, имеющих равные права на дыхсмесь, оно значительно выше, чем в Западном крыле, с его хищническими капиталистическими порядками, удручающим социальным неравенством и сотнями люмпенов, умирающих в трущобах от гипоксии. Соответственно, давление в камерах постепенно поднимали. Или, наоборот, стравливали, если делегация следовала наружу.

Кроме технического персонала, у мониторов постоянно дежурили соглядатаи из санитарно-гигиенической ячейки, отвечавшие за нераспространение так называемого тлетворного влияния Запада. В каждой из камер была своя система дезинфекции. Как правило, вполне хватало кварцевания, но, при малейшем подозрении, соглядатаям ничего не стоило дистанционно намылить головы гостям дустовым мылом или пропустить их через систему контактной чистки, оборудованную щетками роторного типа. Говорят, процедура была — не из приятных.

Теперь все это в прошлом, и о сложных установках многоступенчатой дезинфекции напоминают лишь торчащие из потолков огрызки труб. Я слышал, часть оборудования списали и передали за бесценок одному влиятельному пузырю, когда он организовал автомойку скейтбордов. Востребованная, кстати, услуга. От клиентов — отбоя нет…

Оставив шлюз за спиной, оказываюсь в предбаннике Центрального Актового Зала, о котором позже. Сначала надо уплатить Тапочный сбор. Он взимается с каждого пересекающего Госпорог жильца. Официально считается: полученные средства идут на текущий ремонт паркета. На деле, в личные кодированные баллоны управляющих Собором опричников, но это не меняет дела. Не отстегнешь — не пустят через Госпорог. Они же его фактически приватизировали…

Небольшой киоск, где взымается этот обязательный платеж, находится справа. Дисциплинированно шлепаю к нему. Старинная мудрость гласит: в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Уверяю вас, Собора это касается вдвойне.

В былые домостроевские времена у киоска, которому только предстояло стать точкой Тапочного сбора, постоянно дежурил наряд соглядатаев, осуществлявших, как выразились бы сегодня, фейс-контроль. Соглядатаи пытливо вглядывались в лица командировочных, возвращавшихся домой из Западного крыла. Им полагалось иметь бледный вид. Почему? Сейчас поясню, все предельно просто. Командированным за пределы Красноблока стройбанам строго предписывалось дышать исключительно нашей, прихваченной из дому дыхсмесью, а ее выдавали в обрез, заправляя баллон на весь срок командировки по притыку. Поэтому, на обратном пути, лица стройбанов были откровенно измочаленными, лишь по пересечении Госпорога они обретали возможность перевести дух, задышав полной грудью, как и полагается на родине. Розовые щеки и довольная физиономия с головой выдавали в новоприбывшем злостного нарушителя должностных инструкций, надышавшегося миазмами Западного крыла. Такого сразу же задерживали и отправляли в изолятор до выяснения обстоятельств. Дешево и сердито, не так ли?

Не спеша, двигаю к будке, украшенной наглосаксонским приветствием WELCOME, набранным вырезанными из пенопласта аляповатыми буквами. Надпись прикрепили в Эпоху Застоя воздуха в отсеках, когда члены Геронтобюро вплотную занялись разрядкой Межэтажной напряженности. Предложенные ими меры в основном касались сокращения числа стратегических наступательных лифтов в арсеналах обеих сторон. Однако параллельно была разработана программа «КРАСНОБЛОК ГЛАЗАМИ ДРУЖЕСТВЕННЫХ ЖИЛЬЦОВ», в рамках которой планировалось наглядно продемонстрировать общественности Западного крыла, что мы — никакие не вурдалаки из Отсека Зла, как нас голословно обзывал этот негодяй Рональд Альцгеймер, а вполне миролюбивые и весьма гостеприимные жильцы. Достойное начинание, не так ли? Пускай интуристы судят о стройбанах не понаслышке, а собственными глазами убедятся, как их обманывают оголтелые пропагандисты Пентхауса.

Конечно, это еще не означало, будто по нашим режимным отсекам можно праздно шататься кому угодно и куда ни попадя. Поэтому специально отобранные симпатичные соглядатаи в кокошниках, встречавшие интуристов у Госпорога хлебом с солью, для начала, вежливо изымали у них баллоны с изготовленной в Пентхаусе дыхсмесью. Проносить ее внутрь Красноблока категорически возбранялось. Баллоны сдавались в камеру хранения на весь срок турпутевки, взамен, их обладатель получал гостевой баллон нашего производства, который, по окончании экскурсии, был волен прихватить с собой на добрую память. Кроме того, соглядатаи одевали интуристам гостевые очки с рубиновыми линзами. Их дужка крепились на затылке миниатюрным замком.

Ни разу не слышал, чтобы хоть у кого-то из интуристов возникли нарекания по этому поводу. Наоборот, им было приятно почувствовать себя персонажами знаменитой сказки писателя Лемана Баума про волшебника с этажа Оз. Там ведь посетителям тоже выдавали очки, и никто не роптал, надо, так надо.

— Рубиновые — даже лучше изумрудных, — смущенно улыбались соглядатаи, кокошники им очень шли. Бывало, интуристы спрашивали, где на нашем рубиновом волшебном этаже находится голубая комната жевунов.

— А вот это — точно не у нас, — краснея, отвечали соглядатаи. — Мы тут голубых не понимаем. У нас за такие штучки — разговор короткий по 121 стать УК, от трех до пяти, как говорится…

Любопытно, что традиция снабжать гостей очками пережила Домострой и сохранилась в Содружестве Непросыхаемых Газенвагенов. Смесь, правда, выдавать перестали, у нас же ее больше не производят, зато с очковтирательством все в полном ажуре — процветает. Я бы сказал, Давидовичи вдохнули в этот экзотический обычай Эпохи Застоя воздуха в отсеках обновленный смысл, заменив рубиновые стеклышки розовыми. Чтобы подчеркнуть позитив, достигнутый стройбанами посредством шоковой терапии Объегоркина-Голого и других аналогичных технологий. И верно, имея мало-мальски развитое воображение, при посредстве розовых фильтров, можно без особого труда разглядеть в валяющихся повсюду жертвах асфиксии беспечных завсегдатаев Hyde Park, если, конечно, смотреть под правильным углом.

Остановившись у окошка с надпись ТАПОЧНЫЙ КОНТРОЛЬ, расстегиваю кожаные ремни, высвобождаю висящий за спиной баллон, стягиваю кислородную маску.

Вы наверняка удивились, услыхав про маску? Тут все просто. Сейчас поясню. Что внутри бывшего Красноблока, что даже на бесхозных лестницах, присутствует кое-какая атмосфера, мы же не в вакууме. Будь иначе, и из-за перепада давлений внешние стены тотчас смяло бы, как консервную банку или яичную скорлупу. Об этом ни на минуту не забывают управляющие Межэтажным Воздушным Фондом, именно на их плечах лежит поддержание баланса давлений в отсеках. Другой вопрос, насколько пригодна внутриотсечная атмосфера для дыхания. Может, она перенасыщена углекислым газом. Существуют, конечно, гуманитарные миссии, они мониторят состав дыхсмеси на этажах. Но в их функции не входит поставлять кислород в малоимущие каптерки, у них его просто нет в требуемых количествах. Их задача — фиксировать положение дел, докладывая наверх по инстанциям о всех случаях массового удушения. МВФ — совсем другое дело, воздуха у него, хоть залейся, но его не качают кому угодно за просто так, иначе бы он обесценился. А для предотвращения техногенных катастроф никто не возбраняет МВФ подавать в отсеки отработанную дыхсмесь, какая им в сущности разница, чем уравнять внутридомовое давление? Конечно, об этом не принято говорить вслух. В Западном крыле априори считается: управляющие МВФ — исключительно человечные жильцы, вроде Санта-Клауса или зубной феи, которым просто совесть не позволит душить себе подобных, как каких-то насекомых инсектицидом, даже если тем нечего занести за дыхсмесь. Фонд действительно подкачивает что-то в отсеки время от времени, не взирая на финансовое состояние последних. Что именно: пойди, определи. Особенно, если технологическая атмосфера и без того — загазованная, и ее никто не чистит даже калийными патронами, как делали швабры при Шпиле Грубом. Полковник говорит, технологические подкачки проводятся бессовестными управляющими фонда задним числом по расходной ведомости, как стопроцентный оксиген, а взыскиваются с жильцов через межэтажный арбитраж, где у них все свои. Не подкопаешься.

— Этим хитросраким пейсатым упырям все этажные домкомы за дыхсмесь висят. Думаешь, просто так? Блядский заговор…

Тем не менее, внутриотсечной атмосферой, как правило, можно, худо-бедно дышать. Хотя без баллона не разгуляешься, чего уж там.

Прислонив баллон к специальной стойке, снимаю баул с тапками, опускаю на весы. Хмурый контролер с такой недовольной физиономией, будто это я ему испаскудил жизнь, иначе бы он стал музыкантом, заносит показания в журнал. Стандартная процедура. Затем тянется к калькулятору, чтобы высчитать величину Тапочного сбора, она вычисляется по хитрой формуле. Не нависаю, но ухо держу в остро, с контролерами — шутки плохи. Вполне могут и обсчитать, и даже гантели подложить на весы. Так что, довьеряй, но провьеряй, как любил повторять незабвенный Рональд Альцгеймер.

Отложив калькулятор, контролер берется за резиновый шланг с расходомером, отвинчивает штуцер с моего баллона и стравливает причитающуюся с меня дыхсмесь в здоровенную цистерну Тапочного сбора за киоском. Берет больше, чем насчитал. Это откровенный грабеж. Самое возмутительное, что он корчит при этом такую оскорбленную рожу, будто делает мне большое одолжение, поскольку мой воздух давно протух. Вот скотина, это из-за наклейки у меня на баллоне, где надписано:

— Изуродовали кислород, дебилы, — еще и бурчит контролер.

Нет, вы только посмотрите на него, каков наглец! Как будто я виноват, что у нас в Кур1не заведены такие порядки? И потом, ну и что с того, даже если так? Ну подписал наш Голова директиву, измерять поступающую в Кур1нь дыхсмесь в гр1внах. Какая принципиальная разница? Можно подумать, у них в СОБРе, где ходят рубли, воздух какой-то другой?! Да тот же самый, из Пентхауса. После Перекраски он повсюду — один и тот же, разве что, разбавленный местными умельцами ради наживы, но это уже — банальный мухлеж, не меняющий сути процесса. Генераторы Межэтажного Воздушного Фонда на сегодняшний день — единственные устройства, обеспечивающие дыхсмесью Дом, от Пентхауса и до Подвала. Альтернативы им просто нет.

Кстати, рецепт изготовления дыхсмеси — Top Secret, охраняемый самыми отборными пожарными Пентхауса. За его разглашение карают смертью на электрическом стуле. А вот из того, как устроено снабжение отсеков кислородом, никто никакого секрета не делает. Это открытая информация. Сейчас расскажу.

От Воздухогенераторов МВФ дыхсмесь по трубам стекает вниз, с этажа на этаж и из отсека к отсеку. Или самотеком, или нагнетается компрессорами, если давление падает, это не принципиально. Куда важнее, что и насосы на подаче воздуха, и заслонки, определяющие производительность трубопроводов, управляются дистанционно из Аппаратной. Это режимное помещение расположено в самой укрепленной части Пентхауса, доступ туда крайне ограничен. Управляющие Воздушным Фондом и, как я слышал, некоторые, самые уважаемые члены Биллиардного клуба — вот, пожалуй, и все жильцы, кто имеет право входить туда без стука. В общем, Аппаратная — святая святых. Что вполне естественно, ведь именно оттуда поступают команды, кому и сколько качать, а кого посадить на голодный паек, чтобы не выпендривался. С чисто технической стороны могут и асфиксией заморить, без проблем, вспомните историю с бесноватыми швабрами Шпиля Грубого, когда они совсем разошлись. Так что, хотя формально, все наиболее спорные ситуации в Доме разруливает Ассамблея Организации Объединенных Отсеков, где заседают представители этажей, большой вопрос, кто кого держит за бороду. Много они у себя в Ассамблее нарешают, если МВФ отключит от воздухоснабжения конференц-зал, а ведь это, по сути, всего один поворот вентиля.

Конечно, управляющие Межэтажным Воздушным Фондом ни при каких обстоятельствах не станут душить членов Ассамблеи, которые у них на побегушках. Разграничение полномочий между ветвями власти и баланс сил служат на благо нашему Дому, именно поэтому он так долго простоял. И дальше будет стоять, куда он денется. Я только хотел показать, как важен Воздушный Фонд и каково его значение для ДОМОУКЛАДА в целом. Неудивительно, что сторонники разнообразных конспирологических теорий именно распорядителей МВФ настоящими хозяевами Дома, которых уважительно называют Теневым Домкомом и еще — Домовой Закулисой, смотря кто из них сколько храбрости набрался.

В своем подавляющем большинстве пневмопроводы МВФ, по которым осуществляются самые масштабные транзакции, проложены глубоко в стенах и, таким образом, надежно защищены от любых посягательств. Кроме того, они находятся под защитой лучших пожарных Пентхауса. Стоит кому-то только попытаться начать несанкционированный отбор, и мобильные пожарные расчеты — тут как тут, ну а там уже — по-накатанной: мордой в пол, гидрант в задницу и к Маме Гуантанамаме на ковер…

Разбегаясь из Пентхауса с этажа на этаж, пневмопроводы оканчиваются терминалами. Это такие толстостенные, хорошо охраняемые емкости размером с большую цистерну, где накапливается поступившая из Межэтажного Воздушного Фонда дыхсмесь. Чем многолюднее и зажиточнее этаж, тем больше у него запасов дыхсмеси. Скажем, у лапшистов — всего две цистерны с сжиженным воздухом. У лягушатников их три, у работящих швабров — пять, а то и шесть, в Подвале — десятка два, если не больше…

Цистерны-накопители зовутся нацбанками. Чем вместительнее нацбанка, тем комфортнее жизнь, и тем увереннее смотрят жильцы этажа в ближайшее будущее.

Правда, хранящийся в нацбанке воздух распределяется между жильцами не напрямую, а через комбанки, удовлетворяющие нужды обитателей прилегающих к ним квартир посредством мини-терминалов или загубников, как окрестили эти устройства бывшие стройбаны. Усредненная плотность загубников на квадратный метр площадей, соотнесенная к количеству прописанных там жильцов, является одним из важнейших показателей обустроенности помещений, влияющих на так называемый инвестиционный микроклимат. В Пентхаусе плотность загубников чрезвычайно высокая. Можно сказать, вне конкуренции. По Западному крылу в целом показатели несколько скромнее, но, если судить по отдельно взятым квартирам, то тут, как раз наоборот. В ежемесячных рейтингах, публикуемых аналитической ячейкой МВФ, швабры, к примеру, делят одну строчку с мазерфакелами и опережают наглосаксов, а швейцары, в силу ряда причин, далеко вырвались вперед.

Объемы потребленной этажами дыхсмеси фиксируются сотнями опломбированных манометров, расходомеров и других контрольно-измерительных приборов, чьи показания регулярно считываются уполномоченными аудиторами Межэтажного Воздушного Фонда. Бухгалтера сводят полученные ими данные в баланс, из которого видно, сколько задолжал за потребленный воздух тот или иной отсек. Подсчеты по традиции ведутся в Гринах, это мера измерения объема дыхсмеси, принятая у мазерфакелов. Один Грин равен десяти литрам дыхсмеси под давлением в двести атмосфер. Такой запас воздуха в баллоне считается мазерфакелами оптимальным, чтобы продержаться не менее двух часов в условиях полного вакуума, чувствуя себя при этом вполне комфортно.

Почему выбор МВФ пал на Грин, удивитесь вы? Тут все просто и вполне логично. Именно мазерфакелы мешают в Пентхаусе дыхсмесь, которой пользуются остальные жильцы. Грин — жаргонное словечко из обихода технарей, обслуживающих Воздухогенерирующие машины. Никакой крамолы оно, кстати, в себе не несет, даже на уровне подтекста. Просто мазерфакелы подкрашивают свою дыхсмесь зеленкой в определенной, известной одним им пропорции. По ее консистенции, имея под рукой специальные пробники-эталоны, а такие есть у персонала каждой Нацбанки, несложно определить, не разбавили ли мошенники дыхсмесь по пути от Воздухогенераторов до потребителей. Такие досадные происшествия порой случаются, поэтому, контрольные замеры, которые делают фискалы — весьма распространенная в Доме практика.

В общем, как вы поняли, Грины — единицы измерения и не боле того. Точно такие, как принятые в Западном крыле Евро, Юани, которыми пользуются в своих вычислениях чайники, Иены катан или наши многострадальные Гр1вны. Они ничуть не хуже Рубасов, с которыми, особенно в последнее время, в Соборе носятся, как с писаными торбами. Ну Рубли, и что с того? Вкладывать в этот термин какой-то Сакральный смысл, по меньшей мере, глупо. В чем толк гордиться линейкой, чье единственное предназначение: отмерять изготовленную в Пентхаусе смесь? Ее ведь все равно приходится выменивать на природный газ, которым так богата Заколоченная лоджия.

Кстати, именно из-за материала линеек, которыми пользуются счетоводы Собора во взаиморасчетах с бухгалтерами МВФ, Рубли частенько зовут деревянными. По делу, они деревянные в той же степени, что и Грины. Просто линейки в СОБРе по традиции вырезают из бересты, только и всего. Тут нет никакой дискриминации, поверьте.

Гуляющие по Собору Рубли не стоит путать с теми, что имели хождение в Красноблоке. Там был совсем другой коленкор. Они, конечно, тоже были мерами измерения, но с одной существенной поправкой: ими меряли собственный воздух. Пускай, не самого лучшего качества, грубой очистки и с сильным химическим привкусом. Но — свой.

Как я уже не раз говорил, до Перекраски у Красноблока была собственная, автономная система жизнеобеспечения. А на пользование импортной дыхсмесью был наложен строжайший запрет, за незаконное хранение Гринов в два счета отправляли в Заколоченную лоджию, где валютчиков перевоспитывали честным каторжным трудом. Впрочем, подавляющее большинство стройбанов не имело даже отдаленного представления, каковы они, эти самые Грины, на вкус. Откуда нам было знать?

Конечно, для оперативных нужд в Спецхране при Комитете жильцов-соглядатаев имелся приличный запас скрытно доставленной через ССанКордон дыхсмеси. Ею пользовались для подкупа чиновников из Западного крыла, брать нашу дыхсмесь они категорически отказывались из опасений, что ее выявят по запаху, и тогда за взяточничество доведется отвечать перед Мамой Гуантанамамой. Кроме того, воздух Пентхауса требовался нашим оперативникам для тренировок. Они приучались к нему, чтобы потом, на ответственном задании родины, вдруг не случилось головокружений или диатеза. Это была далеко не лишняя предосторожность.

Но, повторяю, обычные, штатные стройбаны, понятия не имели, чем дышится Грин. Да мы и личных баллонов в глаза не видели. Они нам были ни к чему, воздух нагнетался в казармы централизованно. Ударникам, конечно, полагалось чуть больше остальных, в соответствии с принципом «каждому по труду», но, он, как правило, осуществлялся исключительно на словах. Его было сложно реализовать в быту чисто технологически в условиях централизованного воздухоснабжения. Бывало, ударнику разрешалось постоять на почетной тумбе прямо под раструбом, из которого в казарму струилась дыхсмесь. Многие скромничали и не делали этого. Тем более, что соседи имели нескромность посмеиваться над выскочками. Ишь, дескать, на тумбочку залез, воображает себя лучше других. Такая вот, не самая лучшая традиция, доставшаяся в наследство от пращуров-сидней.

Вообще говоря, остается признать: любые попытки хоть как-то стимулировать ударный труд чем-то кроме бича, редко, когда оборачивались в Красноблоке успехом. Общедоступный, гарантированный по Уставу воздух, считался достоянием всех прописанных в казармах стройбанов. Его подачу называли одним из важнейших завоеваний Мраксизма. А на всяческих льготников смотрели косо. В реалиях это оборачивалось удручающей уравниловкой и пренебрежительным отношением к труду. А что толку, вкалывать как фафику, если все равно получаешь вознаграждение наравне с лодырями? Конечно, если в отдельном стройотряде поддерживалась образцовая дисциплина, и ударники, соответственно, составляли большинство, вся казарма переводилась на улучшенное воздухоснабжение. При таких раскладах с прогульщиками и тунеядцами, пытавшимися бить баклуши, ударники разбирались сами, по-свойски. Окружали после смены вечерком, брали в кружок Умелых рук, и совестили, как правило, без ног, пока прогульщик не брался за почки, а, затем, и за голову. Этом метод перевоспитания был действенным, пока ударников было много. Но, поскольку, после смерти Отца и Учителя стройбанов, число ударников неуклонно сокращалось, а количество раздолбаев, напротив, росло, он вышел из употребления в конце концов. Когда бездельники составили подавляющее большинство, ударников стали презрительно звать шабашниками, преследуя за так называемые нетрудовые доходы. Давление по отсекам выровнялось. Начался Застой воздуха…

Что же до упомянутых выше индивидуальных баллонов, то они в Красноблоке, разумеется, были, но, не на руках. Такого рода устройства, правда, громоздкие, тяжелые и не столь вместительные, как их современные западные аналоги, хранились военруками в опечатанных сургучом подсобках с Неприкосновенным запасом. Они подлежали к выдаче только в случае войны, если бы Пентхаус на нас напал. Тогда бы ополченцы, остановив врага у Госпорога, выступили в Освободительный поход по Западному крылу, имея по баллону для большей автономности. Видел один такой, правда, дезактивированный, то есть, опорожненный. Даже держал в руках на уроке НВП — Начальной Воздушной Подготовки. Он был весь исцарапанный и во вмятинах. Наверное, ему довелось побывать на этаже швабров, болтаясь за спиной одного из наших вояк. А то, и в куда более отдаленных горячих комнатах. Например, за душменским Дувалом. Запомнилась гордая надпись на мятом боку:

— Чек пробивать? — враждебно осведомляется контролер. Вздрогнув, киваю в ответ. Сопровождаю кивок виноватой улыбкой. По опыту знаю, до чего же контролеры не любят кассовых аппаратов, установленных опричниками для борьбы с коррупцией. Чтобы жильцы не думали, будто Тапочный сбор, как и все прочие обязательные налоговые платежи, утечет в личные баллоны контролеров вместо того, чтобы быть откачанным в Оф-шар высокопоставленными опричниками. Я не патриот, и мне без разницы, куда отправится дыхсмесь, которую у меня изъяли. Но, с тех пор, как опричники модифицировали Собор в СОБР, порядки стали жестче, нарвешься на патруль — не обрадуешься. Остановят для досмотра, потребуют чек, придется второй раз платить. То есть, если прицепятся, раскошелиться так или иначе заставят, но с чеком это все же обойдется дешевле. С опричниками лучше не задираться. Они почти такие же серьезные, какими некогда были соглядатаи. А в кое-каких аспектах — даже круче последних. Шутка ли дело, опричники загнули самого Бориса Баобабского, а ведь этот сказочно нажившийся в Перекраску пузырь, поднялся при Перестановке столь высоко, что назначил самого себя ответственным ученым секретарем нашего никогда не просыхающего содружества. Никто даже пикнуть не посмел. А уж управдомом Собора Борисом Давидовичем, Баобабский вообще вертел, как хотел, будто любимой теннисной ракеткой. Взял, и объявил этого не просыхавшего пропойцу своей Семьей. Или — себя — Семьей Давидовича, я толком уже не помню, но было круто. Тем паче, что Давидович, на трезвую голову, сам был, ой как не прост. Пока не запил на почве сильнейшего переутомления на службе. Последней каплей, добившей его, стали обязанности дегустатора всех поступавших в Собор горячительных напитков, взваленные им на себя по совету все того же Баобабского. Как говорят в восточной части нашего Дома, лишняя соломинка ломает хребет даже верблюду. Так вышло и с Борисом Давидовичем: он ушел в бесконечный запой. Баобабский принял бразды правления на себя.

Учтя печальный опыт своего предшественника Консенсуса, Баобабский правил не сам, а распределив обязанности между ближайшими деловыми партнерами, воздушными пузырями чуть меньшего калибра, среди которых наибольшее влияние получили жидчики Михаил Армагеддонский по кличке Ходор (поговаривали, он получил погоняло из-за любимой книжки про приключения лордов Старков на дальнем Севере, которую читал в промежутках между бандитскими стрелками), Отмывайский (без комментариев), Офшорский (без комментариев), Киллеров (без комментариев), Арахис Фримэн (поднимавший даже на песке целыми дюнами) и Чупа-Кабра, специализировавшийся на электроэнергетике и приватизационных лохотронах. И, хотя эти семеро пузырей-упырей, бывало, не слишком-то ладили друг с другом, вместе они были силой, которую никто не мог остановить.

— Я всех и вся куплю, заложу, продам и снова куплю! — бывало, хвастался Баобабский в зените славы. — А кто не продастся, того закажу!

Это были не пустые слова. Козырная карта сама шла Баобабскому в руки, как лосось на нерест. Он практически за бесценок приватизировал общественные душевые, где, еще буквально вчера, отбыв трудовую вахту, мылились стройбаны. Мыло из них тоже, разумеется, исчезло. Затем Баобабский наложил лапу на информационный контент, став собственником большинства стенгазет и множества Кривоговорящих зеркал, которые тотчас запели ему осанну. Удостоверившись в собственной безнаказанности, Баобабский выпотрошил до самого дна стратегические подсобки с Неприкосновенными запасами, делавшимися агрессивными военруками на всякие чрезвычайные случаи.

— Считайте, самый чрезвычайный как раз настал, — пояснил Баобабский свои действия и, следующим же ходом прикупил самых высокопоставленных военруков, послав отвоевывать удаленные этажи, где весьма кстати вспыхнул кровавый мятеж. Мятежники, как вы, думаю, уже догадались, тоже проходили у Баобабского по зарплатной ведомости.

В этой связи представляется неуместным говорить об известном на весь Красноблок мини-футбольном клубе, приобретенном Баобабским по дешевке, причем, не для пиара, а, скорее, исключительно смеха ради, ведь главный пузырь слыл большим шутником. Что там какой-то паршивый клуб, когда Семеро пайщиков во главе с Баобабским ухитрились взять под полный контроль систему подачи гуманитарной дыхсмеси. С недавних пор она нагнеталась в Собор из Пентхауса.

Орудуя с неслыханным размахом, Семеро пузырей (в то время в обиход прочно вошел термин Семипузырщина, красноречиво характеризующий ситуацию сам по себе), совершенно упустили из виду пиар, как способ завоевать сердца прописанных в Соборе стройбанов. Это важнейшее дело было пущено пузырями на самотек. Наверное, Баобабский почувствовал себя слишком самоуверенно. Сердца стройбанов оставались последним, на что Семеро пузырей еще не успели наложить свои лапы. Быть может, Баобабский возлагал слишком много надежд на небезызвестный Стокгольмский синдром, обуславливающий обожание, с каким жертва насилия начинает относиться к насильнику, если насилие длится продолжительное время.

— Отличная мысль! — воскликнул Баобабский на одном из секретных совещаний Семипузырщины, сведения о котором случайно просочились в печать. — Мне нравится, да! — чуть ли не пританцовывал он. — Будем насиловать эту мразь, пока она не полюбит нас. Чем больше насилия, тем крепче любовь! Вы поняли меня, да?! — резко остановившись, Баобабский оглядел шестерых партнеров. Те дружно кивнули.

— А кто будет возбухать — закажу! Бля буду, закажу! — добавил Баобабский с выражением. Никто тогда не усомнился: раз сказал, значит, сделает. Он, по меткому выражению других пузырей, порожняка не гнал и заказывал всех, кого хотел, причем, заказы доставлялись четко и в сжатые сроки. Взять хотя бы популярного телеведущего тех лет из программы «Вздох», ставшей культовой по ходу Перекраски. Баобабский лишь мизинцем пошевелил, и бедняге доставили так, что мало не показалось.

Но, дни оборзевшего пузыря оказались сочтены. Как и шестерых его зарвавшихся партнеров.

Сразу с полсотни лампочек в разветвленных коридорах Собора подверглись нападению вандалов. Добрая половина отсеков надолго погрузилась во тьму. Бывшие стройбаны возопили от ужаса, требуя из мрака немедленно навести порядок. Не распознав опасности, Баобабский прикидывал, сколько воздуха поднимет на электрификации, потеснив младшего партнера Чупа-Кабру, новые лампочки планировалось закупать в Подвале по до-безобразия завышенной цене, когда прямо к нему в кабинет вломились зверского вида опричники из срочно сформированного Опричного приказа.

— Что за беспредел?! — взвился Баобабский, не сразу сообразив, что к чему. — Какие еще опричники, мать вашу?! Я вас закажу, мамой клянусь!!

— Мамой Гуантанамамой, сука продажная? — играя желваками, поинтересовались у главного пузыря эти суровые парни в камуфляже, и тут же пообещали Баобабскому, что устроят им очную ставку на Лубянке, раз он настаивает. — В крайнем случае, отправим ей на опознание твой труп. Он, кстати, наверняка будет со следами ужасных пыток…

— Произвол, — пролепетал Баобабский, когда его выводили из кабинета под конвоем. — Я буду жаловаться по инстанциям в Пентхаус…

Угрозы не возымели действия. Опричники, среди которых преобладали бывшие соглядатаи из расформированного в Перекраску Комитета, ввели чрезвычайное положение. Вплоть до полного восстановления энергоснабжения, как объявили они, начав раздачу стройбанам свечей. Как только свечи были зажжены, выяснилось: стены Собора густо оклеены листовками, разоблачавшими преступную деятельность Семи пузырей. Баобабскому и шестерым его дружкам припомнили все, включая и то, чего они не делали. В частности, наравне с хищением Неприкосновенных запасов, им инкриминировали финансирование Пугачевщины и связь с преступным режимом Ухогорлоносора, хоть о и пал тысячу лет назад. Это никого не смутило. Обвинения были тяжелыми. Вряд ли Баобабскому удалось бы отмазаться. Конечно, был некоторый шанс, что, внезапно протрезвев, за него решительно вступится сам Борис Давидович, однако, эти надежды не оправдались. Пьяного деспота, как Давидовича прозвали бывшие стройбаны, не удалось привести в сознание ни оплеухами, ни нашатырем.

Тем временем, по пошатнувшемуся имиджу Баобабского был нанесен новый сокрушительный удар. Против Семипузырщины неожиданно резко выступил некто Гелий Дупа, почетный председатель полулегального Союза Православных Политруков, Отставных Палачей Комитета и Патриотических Иеромонахов, заслуживший большое уважение стройбанов благодаря роскошной окладистой бороде и пронизывающему насквозь, чисто распутинскому, пронизывавшему насквозь взгляду, который, к слову, он специально отрабатывал, часами таращась в кривое зеркало. Кроме того, Дупа снискал широкую известность благодаря своим упорным поискам Особого пути, который надлежит проторить стройбанам, чтобы обрести нирвану на благостном Светлом чердаке правильного Архитектора, вдали от злоебучих обетованских выродков и прочей аналогичной нечисти.

— Путь праведников лежит на Голгофу, и никак иначе, — учил Дупа своих немногочисленных в ту пору последователей. — А куда, позвольте вас спросить, обязательно попадают стройбаны, куда б не тянули свои лестницы, лифты, а хотя бы и эскалаторы? Правильно: на Голгофу, куда же еще! Мы вечно отгребаем пиздюлей больше всех! Значит, мы и есть — самые конкретные в Доме праведники, и давайте считать этот тезис доказанным…

— Я вам даже больше скажу, братья и сестры во Спасателе, — распинался Гелий Дупа по ходу стихийных лекций, проводившихся им из-за его тогдашней стесненности по части средств, в самых неожиданных местах, включая общественные туалеты. — Без того, чтобы на Голгофе побывать, транзитом, на Светлый чердак нихуя не попадешь. И думать об этом нечего. Сами в курсе, как это вышло у Спасателя. Сперва — на крест, и уж потом — все мыслимые блага от Отца нашего Архитектора. Спасатель для нас этот путь личным примером проторил, получается, иначе — никак. Будем мучаться, такая уж наша доля…

Радовало одно. Следующее умозаключение Дупы звучало не столь мрачно. Скорее, даже обнадеживающе…

— Кто у нас в Доме отгребал много чаще остальных? — задавался непростым вопросом Дупа, и тут же давал на него ответ: — Сидни, ясен пень. А, окромя сидней, их прямые единокровные потомки — стройбаны. Получается, отмучались мы, в общем и целом, очистились от скверны, пройдя горнило Геенны Огненной, поэтому трансфер на Светлый чердак нам с вами практически обеспечен.

Под Геенной Дупа подразумевал тяжкое Домостроевское Прошлое с Заколоченной лоджией, где преступная банда соглядатаев чинила вопиющие нарушения прав стройбанов. В этой связи становится понятно, отчего Баобабский, одним своим появлением на открытом Дупой Особом пути, спутал ему все карты и, с тех пор, сидел рыбьей костью в горле. Семипузырщина, разведенная Баобабским, нимало не походила на Светлый чердак, о приближении которого разглагольствовал Дупа. Наоборот, по всем признакам, она напоминала очередную Голгофу, особенно досадную из-за своего внепланового характера. Как быть с Баобабским, Дупа на первых порах не знал.

Если верить злым языкам (чего лично я не рекомендовал бы делать ни в коем случае), был момент — Дупа вышел с Баобабским на связь и шантажировал этого пройдоху, вымогая запотолочный откат за свое молчание. В противном случае, грозился с легкостью доказать, что Баобабский — никто иной, как апгрейд Понтия из Эйлата, чья преступная и даже злонамеренная халатность некогда привела Спасателя сами знаете куда. Из тех же неподтвержденных источников явствует, что Баобабский так и не понял, о чем базар. Ему, должно быть, и в ум не могло прийти, что какой-то бородатый валенок и полный чмырь, осмелился его шантажировать. Еще говорят, Баобабский принял Дупу за назойливого торгового агента, пытающегося втюхать ему галантерейные принадлежности.

— Гель для дупы?! — в сильнейшем недоумении воскликнул Баобабский, как только первооткрыватель Особого пути вежливо представился ему. — На кой хер мне сдался твой сраный гель для жопы, припарок?! Я что, по-твоему, педик, да?! А ты, хотя бы, знаешь, к кому приперся, урод?! Может, тебя заказать?! Вы только посмотрите на этого кретина?! Эй, кто-нибудь, ну-ка вышвырните эту бородатую скотину вон!! ВОН!!! ПОШЕЛ ВОН!!!

Как известно, Баобабский был падок на девочек, в пользу чего свидетельствует даже его фамилия. В Содружестве Непродыхаемых Газенвагенов о сексуальных предпочтениях пузыря было известно даже младенцам. Девушки с внешностью моделей бегали за Баобабским табунами. Он щедро платил им, меняя даже чаще, чем спортивные самокаты. В общем, вышло досадное недоразумение. Телохранители грубо схватили Дупу и за шиворот выволокли в коридор, по дороге пиная, по чем попало.

— Накостыляйте-ка ему еще, чисто для ума! — вопил вслед удаляющемуся Дупе разъяренный Баобабский. — Я те покажу, гель для дупы, дегенерат! Чмо болотное!

Понятно, что мстительный от природы Дупа не позабыл старой обиды и, когда опричники взялись за пузыря, воспользовался случаем, чтобы рассчитаться с ним сполна.

Материал, подготовленный Дупой на Баобабского, разил наповал.

Думаете, Дупа воплотил свою старую угрозу и доказал, будто Баобабский — очередной Понтий из Эйлата, задумавший устроить обитателям Содружества Непросыхаемых Газенвагенов новую Голгофу? Как бы не так. Его месть была гораздо утонченнее. Подготавливая предьяву к Баобабскому, Дупа оперся на канонический Откровенник апостола Иоанна, являющийся неотъемлемой частью Начертания, где в мельчайших деталях описан Апоколлапсис Ссудного дня. То есть, некое резонансное событие из недалекого будущего, когда в Дом явится ужасный Коллектор Ссудного Дня, предъявит к оплате счета и, когда жильцы не сумеют их погасить, объявит всех банкротами и низвергнет в бездонную долговую яму, а имущество должников конфискует и пустит с молотка.

Конечно, пророчества из битого молью Откровенника были известны давно и не воспринимались общественностью всерьез. Да мало ли что там пригрезилось какому-то впечатлительному Иоанну, который, еще не факт, что был историческим персонажем. Но, Гелий Дупа правильно угадал момент, и его зерна упали в благодатную почву. После Перекраски, Перестановки и Шоковой терапии, доведенные до полнейшей прострации бывшие стройбаны, стали легкой добычей для манипуляторов.

— Семь печатей будет сломано, семь горнистов вострубят, и семь частей гнева Архитектора обрушатся на неправедных! — надрывался Дупа. Усиленное громкоговорителем, эхо еще долго гуляло по отсекам. Чепуха, возразите вы? Как бы не так! На беду Баобабского, пузырей оказалось ровно столько же. И у каждого имелось по гербовой печати, пузыри запросто пускали их в ход, обтяпывая свои темные делишки.

— И явится нам на погибель Коллектор Ссудного дня, мерзкое чудовище о семи головах, и многие из жильцов, ослабнув духом, падут перед зверем ниц, уверовав: он — Спасатель!

— Вот, сука! — в бессильной ярости скрежетал шикарными искусственными зубами Баобабский, всматриваясь в вытянувшиеся лица партнеров по Семипузырщине: Отмывайского, Армагеддонского, Офшорского, Киллерова, Арахиса Фримэна и Чупа-Кабры. — Наглухо нас валит, еблан! Надо было этого педика бородатого на первой же стрелке завалить!

Надо было. Но, как говорится в старинной пословице сидней: хороша ложка к обеду. Конечно, в других обстоятельствах, пузыри прихлопнули бы Дупу, как навозную муху. Но, повторяю, он улучил подходящий момент, и обличительные цитаты из Откровенника про глады, моры, разруху и засуху, которыми Дупа сеял направо и налево, нашли горячий отклик в трепещущих сердцах стройбанов, ибо жилищные условия, в которых они очутились стараниями семерых пузырей, были точно такими же. А то — и хуже.

— Всю малину обосрал, сука такая! — констатировал Баобабский, кидаясь в бега. Уже вдогонку его объявили Христопродавцем. Из-за скандала с мини-футбольным клубом, прикупленным им по бросовой цене. Заполучив клуб, Баобабский тут же избавился от престарелого форварда Христо Стоичкова, весьма некстати потерявшего спортивную форму. Сплетники судачили, Баобабский ее у Стоичкова и спер, самолично прокравшись в раздевалку перед ответственным матчем, чтобы спихнуть прославленного бомбардира в полцены. Наверное, и здесь не обошлось без происков мстительного Гелия Дупы, сполна расквитавшегося со своим обидчиком. Так или иначе, Семипузырщина сдулась с позорным звуком и опала. Баобабскому посчастливилось сбежать. Он предался в руки консула наглосаксов, был объявлен политическим беженцем и эвакуирован в Пентхаус по дипломатическому пневмопроводу вместе с частью незаконно присвоенного в Соборе воздуха. Офшорский попросил политического убежища в своем Офшаре на Каймановом плоту, куда успел накачать порядком краденной дыхсмеси, и его просьба была удовлетворена. Арахис Фримэн подал заявление, умоляя принять его на поруки в младшие опричники. А вот Армагеддонский серьезно попал. Сначала на воздух, который у него откачали практически весь. А затем и чисто физически, то есть, с конкретным ущербом для здоровья. Схватив пузыря, опричники засадили его в спецшкаф, кишащий выведенными еще соглядатаями клопами-мутантами, специально надрессированными, чтобы соскабливать с предателей Красноблока жир до костей, если трибунал приговаривал тех к конфискации всего лично принадлежащего им имущества. Уже сильно обглоданного, этого некогда амбициозного до заносчивости жидчика посетил нотариус, чтобы, для порядка засвидетельствовав вменяемость, следующим шагом переоформить неправедно нажитую собственность на лиц с чистыми руками и пламенными сердцами. Из скромности, эти лица предпочли сохранить инкогнито.

Утвердившись в Домкоме, опричники первым делом выкинули из аббревиатуры приставку Дом, передав ее в лизинг владельцам Кривоговорящих зеркал, служить брендом популярному у бывших стройбанов ток-шоу, чтобы те глядели и радовались. Ну а сами, тем временем, занялись весьма непростым делом собирательства кровных квадратных метров жилплощади, отторгнутых у Собора по ходу последовавшей за Перекраской Перестановки.

Справедливости ради, отмечу все же, что собирательство обуяло Опричнину далеко не сразу. Сперва она вежливо стучалась в парадные двери ЕвроПериметра, предлагая на паях перенести его много ниже. Ориентировочно: опустив на уровень остатков Великой Чайной Перегородки, установленной чайниками в незапамятные времена, когда они только застолбили за собой Подвал.

— Западное крыло — наш общий Дом, мы, горой, можно сказать, стоим за сквозную нумерацию этажей и скоростные лифты общего пользования, следующие без пересадок из Пентхауса в Подвал и обратно, — не ленилась подчеркивать Опричнина, ясно давая понять, что не станет возражать и против централизованного снабжения отсеков воздухом из Федерального Резервуара. Более того, до такой степени доверят деловым партнерам из Биллиардного клуба, что готова передать свою, припасенную на непредвиденные случаи дыхсмесь из так называемого стабилизационного запаса Нацбанки, на ответхранение в вышеобозначенную емкость. Самое сокровенное, дескать, отдаем. Но, где-то, на самом верху, Опричнине дали от ворот поворот. Сначала ей аккуратно напомнили о недопустимости методов, какими она соскоблила жирок с Семипузырщины. Затем вежливо намекнули: переносить ЕвроПериметр никто не намерен. Об этом, мол, и речи быть не может, слишком уж затратно, да и чайников не хотелось бы обижать. Что за изоляционизм с явными признаками расовой дискриминации, скажут они, мы на вас пашем в поте лица, как проклятые, а вы нас — еще и в резервацию сажаете? Так мы и без нее — невыездные практически все, за исключением высокопоставленных членов КПП — Коммунистической партии Подвала. Со сквозными лифтами тоже вышел облом, месье Шенген недвусмысленно высказался против них, мотивируя отказ заботой о стенках кабин, которые стройбаны обязательно испишут всяческими непристойностями и картинками порнографического содержания. Опричнина решила обидеться, что, дескать, за наклеп, и вот тогда-то ей доходчиво разъяснили на пальцах: Собор, хоть и всего лишь фрагмент расчлененного Красноблока, великоват для Западного крыла. Только тронь ЕвроПериметр — возможны осадки, чреватые трещинами и другими неприятностями. Да, признавали управдомы Западного крыла, мы пускали вашего Консенсуса в Биллиардный клуб, ему даже разрешалось подержаться за кий, но это исключение было сделано в знак поощрения Перекраски, начатой им по собственному почину. Вот если вы разукрупните Содружество Непродыхаемых Газенвагенов, чтобы их вместо трех стало десять, а лучше, двадцать пять, тогда, возможно, по частям и в порядке очереди…

Опричнина не без оснований заподозрила, что ее дурачат. Снова делиться? — сказала себе она. Хуйня полнейшая, это же больно! — И — закусила удила, объявив, что пойдет своим, нетрадиционным путем, где все будет ПУТЕМ для всех обитателей традиционной сексуальной ориентации. Вот тут-то ей и понадобился Гелий Дупа, причем, остро, поскольку, хвастаясь уникальностью выдуманного ею Опричного Пути, Опричнина отчаянно блефовала. Никакого Пути у нее даже близко не было, НИ В ПЕРВОМ ПРИБЛИЖЕНИИ, НИ ВО ВТОРОМ, НИ В ТРЕТЬЕМ, даром, что девичья фамилия Опричнины была созвучной этому красивому слову — Путь… Ну и что с того, что созвучной, если от альтернативного Светлого чердака Основоположников стройбаны отказались еще в Перекраску по вине Консенсуса, а его изобретателей, Карла Мракса, Фридриха Эндшпиля и Ульяна Вабанка, предали анафеме? Значит, путь на их Светлый чердак отныне им был заказан. Стройки века заморозили, краны разобрали и порезали на металл, собственными руками фактически опустив себя на уровень цоколя. Добровольно и ничего не требуя взамен, как теперь утверждали члены Биллиардного клуба.

— Кидаловом попахивает, — констатировала Опричнина. Но, повторяю, поделать с этим ничего не могла. Зажатому между Подвалом и Западным крылом, Содружеству Непродыхаемых Газенвагенов просто некуда стало расширяться при всем желании. Это было невозможно чисто физически, ибо, когда соглашаешься стать цоколем, о крыше возбраняется даже мечтать. Сколько бы новых этажей не выгнали опричники в сложившихся обстоятельствах, даже если бы такая затея пришла им на ум, ненавистное Западное крыло только выиграло бы, поднявшись на соответствующую высоту.

— Так не пойдет, — резюмировала Опричнина. Двигаться в обратном направлении, навстречу Подвалу, тоже было нельзя. Там бы не поняли, самое малое. Хуже того, могли запросто подмять. Подвал сегодня стал столь необъятен, что способен проглотить с десяток Содружеств Непросыхаемых Газенвагенов, не поморщившись, как это случилось с подсобкой Далай-Ламы, ставшего, по милости чайников, Долой-Ламой в изгнании. Чайники как гаркнули хором: ДОЛОЙ!!! Он, бедный, куском фанеры полетел…

Быть Опричниной в изгнании Опричнине определенно не улыбалось.

— Куда же мне податься? — ломала головы она. Ответ казался очевидным: только в бок, всячески расстраивая и расширяя Заколоченную лоджию. Тем более, что управдомы Западного крыла вроде бы не возражали против этого.

Сегодня не возражают, завтра начнут, с этих вероломных геев станется, — думала Опричнина, массируя высокий, с крупными залысинами, лоб прирожденного мыслителя, против которого известному роденовскому — и браться нечего. Связываться с Заколоченной лоджией Опричнине абсолютно не хотелось из-за ее подмоченного еще в эпоху Застоя воздуха имиджа. Имидж Лоджии подмочил один исключительно сварливый стройбан, исхитрившийся улизнуть из Красноблока под предлогом вручения ему Шнобелевской премии. Учредивший ее знаменитый на все Западное крыло меценат по фамилии Шнобель был обладателем носа умопомрачительной длины. С тех пор Шнобелевский комитет выискивал по всему Дому жильцов с аналогичным носом, чтобы удостоить их этой почетной награды. Наш стройбан опередил других соискателей премии как минимум на корпус. Его нос был вне конкуренции. Таким длинным, что соискателя частенько принимали за Пиноккио. И сунул его этот самозваный Буратино ни куда-нибудь, а, в святая святых, режимную Заколоченную лоджию. По результатам накропал провокационный и насквозь лживый опус «Заколоченный Балкон — соглядатайский загон», в котором имел нахальство утверждать, будто лоджия используется соглядатаями для хранения превращенных в сосульки диссидентов. Их там, дескать — целые штабеля лежат, протиснуться нельзя. Естественно, это была наглая ложь, соглядатаи охлаждали в лоджии пивко, но, подлым измышлениям носатого стройбана-перерожденца поверили. Плод его воспаленной фантазии так прошиб доверчивых обывателей Западного крыла, что у них вошло в дурную привычку пугать Заколоченной лоджией свою непослушную детвору, становившуюся все более невменяемой из-за долгого сидения у экранов Кривоговорящих зеркал.

— Ну, погоди, — бывало, шипели рассерженные мамочки чадам в уютных квартирках лапшистов, лягушатников и наглосаксов. — Будешь и дальше таким негодником, и к тебе в Рождественскую ночь, вместо доброго дедушки Санты с этажа бенилюксусов, явится злобный бородатый соглядатай в красном тулупе. И, вместо подарочного альбома с лизергиновыми марочками для юных психонавтов, получишь ты срок в Заколоченной лоджии по заочному приговору ОСО.

Говорят, сомнительный педагогический прием срабатывал исправно, правда, подвергшихся ему детишек доводилось впоследствии лечить от энуреза. Конечно, последний факт не получил в Западном крыле широкой огласки, напротив, маркетологи компании «ПРОХОР & ГЕЙ», специализирующейся на выпуске памперсов, сделали крупные инвестиции в распространение новых тиражей «Балкона» среди жильцов.

Соглядатаи были в ярости, но сделать ничего не могли, поскольку сварливый Шнобелевский лауреат, издав «Балкон», спрятался в хорошо охранявшейся квартире швейцаров, а чуть позже, перебрался еще дальше — в Пентхаус, под защиту пожарных Мамы Гуантанамамы, и выковырять его оттуда для отправки в оплеванную им Лоджию, было никак нельзя. Поэтому, пока в Западном крыле раздувалась мощная волна массовой истерии среди обывателей в отношении бытующих в Красноблоке изуверских порядков, соглядатаи помалкивали, делая вид, будто ни скандалиста, ни описанной им Лоджии нет в природе. Провели по свою сторону ССанКордона несколько вялых митингов протеста против злостных инсинуаций и необоснованных нападок, не уточняя, в чем их суть, и точка. Стройбаны, по привычке, обошлись без неудобных вопросов к руководству. Никто из них, разумеется, не читал клеветнического опуса, за это занятие, кстати, светил срок, но, раз надо, так надо. Дисциплинированно сделали вид, будто их тошнит от выкрутасов подлого клеветника, и разошлись по стройкам.

Тем не менее, репутация Лоджии оказалась сильно подпорченной. И, когда началась Перекраска, нашлись горячие головы, призывавшие окончательно заколотить ее, заложить кирпичом и даже обрушить, чтобы никого там больше не мучали холодом. Еще в ней предлагалось открыть Музей преступлений соглядатаев против общественности. Оба предложения в конце концов не прошли. Под сугробами Лоджии обнаружились ржавые газовые вентили неизвестного происхождения, по всей видимости, оставшиеся от протожильцов. Открытие пришлось очень кстати. Западное крыло остро нуждалось в газе, Опричнина — в импортной дыхсмеси, чтобы снабжать стройбанов, не забывая о себе. Разговоры о злодеяниях, совершенных в Лоджии соглядатаями, быстро вышли из моды.

— До поры, до времени, — вздыхала Опричнина, не тешившая себя иллюзиями насчет забывчивости управдомов Западного крыла. — Это у наших стройбанов — девичья память. Чего не скажешь о членах Биллиардного клуба. Все припомнят, гандоны штопанные, гей-бильярдисты анальные, если надумают под свой Гадский трибунал отдать, как Слободана Милошевича, не к столу будь сказано, конечно…

Вышеупомянутого Гадского трибунала Опричнина опасалась значительно меньше Мамы Гуантанамамы, и, тем не менее…

— Тоже не фунт изюму, — маялась она.

Что до трибунала рано или поздно дойдет, если Опричнина откажется служить цоколем Западному крылу, особых сомнений не было.

— Устроят цветную революцию, опять придется пластику делать…

Но, даже мысли о Ботаксе не представлялась Опричнине спасительными.

— Вот, жопа, — сокрушалась она. — Еханная срака с ручками. Причем, по всем направлениям…

Стоило Опричнине подумать об этой немаловажной части тела рядового жильца, как тотчас появился Гелий Дупа. Вынырнул молниеносно, словно Подрывник из табакерки. Или как джин из бутылки с Beefeater Gin, стоявшей у Опричнины на столе. Она пристрастилась к джину еще в молодости, когда служила младшим соглядатаем в квартирке мирных швабров-хоннекеров, и горя, по большому счету, не знала. Лафа была, а не служба. Сиди, анонимки читай, прихлебывая джин по-маленькой и воображая себя натуральным кремлевским бифитером…

— Слушаю и повинуюсь, — изрек, между тем Дупа, и отвесил Опричнине земной поклон, прополоскав бородою паркет.

— Джин?! — ахнула Опричнина, неожиданно вспомнив прекрасную сказку про пионера Вовку (или Вольку, тут Опричнина затруднялась сказать точно) и его верного друга старика Хоттабыча из книжки, которую в детстве читала ей мать…

Судьба, млять, — пронеслось у Опричнины на заднем плане.

— Так точно, джин, — отвечал, между тем, Дупа, поглаживая роскошную бороду. — Дозволите тяпнуть для храбрости, хозяин? — и, не дожидаясь разрешения, потянулся к бутылке.

Прям как товарища Сталина меня назвал, — отметила Опричнина польщенно. — Ни шиша ж себе…

— Валяй, — бросила она гораздо теплее, пододвигая Дупе «Бифитер». И, пока Дупа жадно хлебал, осведомилась:

— Скажи мне, джин. Знаешь, куда нам выгребать, если мы стучимся в дверь, точно, как в Начертании рекомендовано, а эти геи самодовольные, пидары, засели за своим ЕвроПериметром сраным, и, мало того, что голоса не подают, так еще дули исподтишка крутят? Прикинь… — Задавая вопрос, Опричнина не слишком-то рассчитывала получить вменяемый ответ, его, похоже, никто в Доме толком не знал. Но все же отметила про себя мимоходом: джин вполне может быть в курсе таких сложных вещей, поскольку он — существо метафизической природы, к тому же, получил воспитание в иной культуре, не извращенной пагубным влиянием обетованских раввинов.

— Мне ли этого не знать, хозяин, — подтвердил робкую догадку Опричнины Дупа. — я есмь — адепт Особого пути…

Каков молодчага, — пронеслось у Опричнины. — Видать, осведомлен в мудрости древних суффиксов, а то и вообще ваххабит…

— И что же за Путь ты нам предлагаешь? — спрашивая, Опричнина по-привычке вскинула бровь, но в глубине своей мрачной души — затаила дыхание.

— Он будет Особым, как я уже сказал, — пояснил Дупа. — Спецпутем, короче говоря…

Определенно, суффикс, — уверилась Опричнина, приставка СПЕЦ приятно согрела внутренности. — Все — спецом, — подумала она. — Вот свезло, так свезло. И борода у него, опять же, лопатой. Одно слово — православный муршид. И как я сразу не догадалась?

— С заградотрядами? — все же уточнила она.

— А то как же, — отвечал Дупа с новым поклоном. — Все по вашему желанию, хозяин.

Впрочем, на старорежимца — тоже похож, — подумала Опричнина, продолжая внимательно разглядывать Дупу. Старорежимцы, о которых она вспомнила невольно, были религиозной сектой, обожествлявшей такой мрачнейший Домострой, от которого коробило даже Самодуров всех Самоуправов, правивших сиднями с незапамятных времен управдома Гороха.

На Ивана Сусанина похож, — отметила про себя Опричнина. Сусанин был одним из самых почитаемых у сидней героев, который, притворившись, что потерял ориентацию, завел Гей-парад из Западного крыла в каптерку, где наши дружинники отмечали день ВДВ. Трудно представить, чего это стоило Сусанину по пути, ведь он был настоящий мужик с небритыми яйцами, но, на то и рождаются герои, чтобы платить за подвиги запредельно высокую цену.

Мысль о былинном храбреце Иване Сусанине окончательно уверила Опричнину в том, что появление Гелия Дупы — знак судьбы. Потому что мелькнула у нее и другая, рефлекторная мысль: позвать новоявленного джина в сортир и замочить там по всем правилам воинского искусства.

С этим всегда успеется, — одернула себя Опричнина и велела Дупе браться за дело. А, как только он взялся, поняла, что не прогадала. Более того. Со временем энергичный и самоуверенный Дупа стал представляться ей чем-то вроде света в зарешеченном и заложенном силикатным кирпичом окошке, ухитрившимся пробиться снаружи в мрачный опричный СИЗО.

— Дерзай, — сказала Опричнина, и слепая звезда Гелия Дупы взошла на небосклоне, отгороженном от Содружества Непросыхаемых Газенвагенов несколькими сотнями бетонных потолков.

Получив высочайшее благословение, Гелий занялся подготовкой Особого пути, засучив рукава и деловито забросив окладистую бороду за спину, чтобы не путалась под ногами. Для начала, им были подчищены кое-какие хвосты, оставленные Опричниной в Перекраску. Так, выступая по Кривоговорящим зеркалам, куда его раньше, при Давидовичах, на пушечный выстрел не подпускали, Дупа вкрадчиво разъяснил стройбанам, что Перекраска была тщательно продуманной Опричниной спецоперацией, преследовавшей своей целью выявить и изолировать расплодившихся под конец Застоя воздуха тунеядцев, рвачей, спекулянтов и прочих гадов, разуверившихся в светлых идеалах Героического Пути на Светлый Чердак, но умело скрывавших свое подлое рыло нацпредателей под личинами честных стройбанов. План соглядатаев был прост, как все гениальное. Они провели такую себе разведку боем. Как бы нечаянно забыли на столе у ренегата Якова Льва, первого зама Консенсуса по Перекраске и тайного члена Бильярдного клуба, список самых перспективных Кладовок, где можно хапнуть много и сразу. Яков Лев немедленно сплавил инсайдерскую инфу будущим живчикам, которых курировал лично. Обогащайтесь, мол, родные рвачи и скупердяи. Живчики ринулись в кладовки, и давай обрастать жирком, хапая все подряд, а соглядатаи, для маскировки прикинулись Опричниной и выжидали случая, чтобы взять всю компанию с поличным, как и задумывалось изначально. Обложили по условленному сигналу, запаковали в воронки и мигом отжали награбленное.

Куда именно отжали, Гелий Дупа не уточнял, само собой подразумевалось, ценности перемещены в надежное место, где им больше не угрожает недремлющий внутренний враг.

— Очень недурно, — оценила первые шаги Дупы Опричнина. — Но зачем было нужно ворошить старое?

— Суть предначертанного сидням пути состоит в том, что он лежит на Голгофу, — многозначительно пояснил Дупа.

— Нам туда не надо! — всполошилась Опричнина.

— Мы туда и не попадем, — заверил Дупа и, в подтверждение своих слов, осенил бороду знамением Спасателя. — Я же не самоубийца, это ж грех большой. Но нам никто не промешает послать на Голгофу сидней…

— Совсем другое дело, — немного успокоилась Опричнина.

— Отправляя сидней на Голгофу, не следует забывать о чистоте рук. Вспомните хотя бы Понтия из Эйлата, хозяин. Он свои руки мылом Safeguard оттирал. Я сделал то же самое.