А.А.А.Е.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, или толпа, потерявшая терпение

В конце концов происшествие перестало быть смешным и стало попросту скучным. Полицейские были слишком грубы, рожа принца глупа, а жаркая погода совсем не располагала к болтанью по пыльным улицам. И Виктор и Бинги стали прицеливаться, как бы улизнуть от этого дела.

Но это было нелегко. Полиция крайне внимательно следила за всеми, с таким трудом согнанными ею для встречи принца людьми, и говорить о незаметном бегстве не приходилось. Оставалось одно: бежать совершенно явно и открыто, полагаясь на силу и выносливость своих ног.

Первым рискнул Бинги. Пользуясь тем, что полиция, желая кратчайшим путем пересечь дорогу высочайшего кортежа, повела их какими-то таинственными закоулками, он, изловчившись, дал хорошего пинка одному из бобби и, подножкой сковырнув другого, ринулся вперед, как черная стрела. Виктор, не колеблясь, вырвался из ряда сопровождавших его агентов и постарался не отстать от своего темнокожего товарища. Полицейские растерялись и, прежде чем началось преследование, наши беглецы имели уже несколько футов выигранного расстояния. Однако, Виктору дьявольски не повезло. Он споткнулся о какой-то валявшийся на дороге камень, упал и, едва поднялся на ноги, как почувствовал, что чья-то рука держит его за ворот куртки. Он успел крикнуть приостановившемуся Бинги:

— Беги!

И в мгновение ока сообразил, что надо делать.

Невыносимая жара не позволяла двигаться в застегнутом виде, и распахнутая куртка едва держалась на плечах. Одно ловкое движение, один пинок ногой, и Виктор уже снова мчится, поднимая облако пыли. Растерянный полицейский остается далеко позади и стоит, недоумевающе глядя на куртку, болтающуюся в его руке.

В погоню бросаются другие, предоставляя неудачливому блюстителю порядка, добросовестно обшаривающему карманы куртки, заняться своей добычей.

Перочинный ножик… блокнот… довольно грязный носовой платок… какие-то бумажки с текстом на непонятном полицейскому языке и…

— Ой!..

Красная комсомольская книжечка Виктора выпадает из пальцев испуганного полисмена и ярким пятном маячит на белом поле улицы. Блюститель порядка долго не решается нагнуться и поднять ее. Ему приходит на помощь вынырнувший откуда-то шпик.

— Что ты нашел? Что такое? Да это билет социалиста! Это!..

Он не доканчивает и машет руками какому-то человеку на белой лошади. Тот, не теряя своего достоинства, спокойно подъезжает к месту происшествия и, старательно укрепив в глазу монокль, рассматривает опасную находку.

— Откуда вы взяли это?

Полицейский рассказывает историю бегства Виктора и получает хороший нагоняй за то, что упустил такую опасную птицу. Шпик волнуется и как собака, тянет носом воздух. По приказанию человека на белой лошади он осторожно, двумя пальцами, надев предварительно перчатку, берет красный билет и, сопровождаемый двумя полисменами, впереди которых едет верховой, двигается по середине улицы к стоящему в стороне экипажу.

В экипаже восседает, откинувшись на эластичные подушки, какая-то очень жирная и, по-видимому, очень важная особа. При виде билета особа эта пытается сохранить хладнокровие, по ее жирное лицо покрывается багровыми пятнами и пухлые, выхоленные руки никак не решаются взять опасный документ. Наконец, билет удостаивается благосклонного осмотра. Важная особа вертит его в руках, осматривает и словно обнюхивает со всех сторон; пытается разобрать значение непонятного языка, потеет, пыхтит, тонким батистовым платком отирает лицо, снимает белый шлем, под которым обнаруживается солидная лысина, и, пожевывая губами, долго думает. Полицейский подвергается перекрестному допросу. Он в десятый раз должен рассказать, как выглядели убежавшие от него люди и каким образом в его руки попала куртка с таким опасным содержанием. От него требуется подробное описание роста, цвета волос и глаз Виктора и каждый раз, когда он не может дать исчерпывающего ответа, из уст важной особы сыплются не весьма благосклонные замечания об умственных способностях местной полиции.

Наконец, начинается совещание. В совещании, кроме важной особы, участвуют шпик и человек на белой лошади. Все трое по очереди изучают страшную красную книжку, испуганным шепотом сообщают друг другу свои впечатления. Слышны отдельные слова.

— Заговор… священная особа принца… проклятые большевики… агенты Коминтерна… большие неприятности…

Наконец, важная особа принимает решение. Она встает в коляске во весь рост и, пытаясь придать своему пискливому голосу властность, распоряжается:

— Немедленно! Самых расторопных людей! Не позже вечера! Я надеюсь!

Человек на белой лошади почтительно выслушивает столь важные приказания и, придерживая двумя пальцами выпадающий все время монокль, начинает торопить полицейских.

Те готовятся не на шутку. Внимательно проверяют заряды револьверов, прикидывают на руке тяжесть резиновых палок и рассыпаются по улицам и переулкам в поисках опасных преступников, так дерзко удравших от полиции его величества.

Тем временем Бинги и Виктор успели замести следы и скрыться в сети узких улочек, окружавших центральную — она же базарная — площадь городка. Фокс, как будто понимая, в чем дело, бежал, не лая и не оглядываясь, впереди Бинги, который, несмотря на свои здоровые легкие и богатырскую грудь, едва дышал от жары и усталости. Виктор чувствовал себя бодрее. Он много занимался спортом и теперь с благодарностью вспоминал скучные дыхательные упражнения и ежедневную тренировку. Но жара действовала на него еще больше, чем на негра, и он задыхался от набивающейся в рот пыли.

Двое помчавшихся за ними полицейских, стесняемые парадным обмундированием, скоро стали отставать, и мало-помалу совершенно бросили преследование, не зная еще истории с находкой билета и не считая беглецов за опасных преступников. Едва их тяжелые шаги и прерывистое дыхание перестали тревожить слух преследуемых, как Виктор остановился и крикнул Бинги:

— Больше нельзя! Так мы свалимся от усталости.

Бинги с облегчением последовал примеру своего белого товарища и тяжело перевел дух.

Они огляделись. В месте их остановки несколько узких и пустынных переулков сходились, образуя маленькую многоугольную площадь. Было совершенно нелепо выбирать и колебаться, так как ни Бинги, ни Виктору город не был знаком, и они свернули в первый попавшийся переулочек, чтобы через несколько минут остановиться у дверей харчевни, из которой тянуло вкусным запахом жареного мяса. Виктор сунул руку в карман брюк и нащупал там несколько английских серебряных монет. Бинги радостно улыбнулся, показывая все свои белые зубы, когда монеты зазвенели в руке его товарища. Оба они были очень голодны и решили, что у них хватит времени для того, чтобы наскоро перекусить, прежде чем продолжать путешествие. Да, наконец, харчевня, наполненная приезжими, была единственным местом, где они могли узнать все необходимое для дальнейшего пути.

Они вошли в открытую дверь и очутились в большой комнате, наполненной чадом вареного и жареного кушанья и запахом человеческого пота. Довольно большое количество индусов и несколько подозрительного вида европейцев сидели кто на низких плоских скамьях, служивших одновременно и столами, кто просто на полу, и уничтожали различного рода какое-то пряное и пахучее варево.

В глубине, у внутренней двери, на чем-то среднем между столом и стулом, сидел высокий, красивый индус с остроконечной смуглой бородой. Его белая чалма совершенно закрывала лоб и прямо из-под нижнего ее края два острых внимательных глаза рассматривали каждого входящего. При виде Виктора и Бинги он слегка качнулся вперед, но ни единым движением лица не выразил своих чувств.

Виктор осмотрелся кругом. Не было никакого сомнения, что эта харчевня была таинственным местом, местом, куда собирались люди, не рисковавшие заглядывать в более людные части города.

Какая-то компания, состоявшая из трех европейцев, одетых в полувосточные одежды, резалась в карты посреди общего зала. Вокруг них сгрудились индусы, молчаливо и бесстрастно наблюдавшие за тем, как белые надували и обыгрывали друг друга. Немного поодаль от этой группы двое роскошно одетых туземцев углубились в подсчет денег, грудой наваленных на их столике. Около дверей странствующий укротитель змей наигрывал на дудочке тягучие восточные мотивы и пара послушных ему пресмыкающихся, приподнявшись на хвосты, извивалась в отвратительном танце. В глубине, там, где еще две двери вели в какие-то внутренние покои, три женщины, накрашенные и нарумяненные, бесстыдно скалили зубы, предлагая посетителям свое тело. Поодаль от них трое желтых китайцев, неведомо как попавших в эти места, наслаждались опиумом, отравляя и без того спертый воздух.

Проклятия игроков, мотивы укротителя, спор двух делящих деньги купцов, взвизгивания женщин, — все смешалось в дикий хаос звуков, раздражающих непривычное ухо, но зато дававших возможность, не стесняясь и не боясь подслушивания, вести какие угодно разговоры.

Виктор учел это и смело направился к сидевшему у задней двери индусу, безошибочно угадав в нем хозяина.

— Привет тебе, — сказал он, кланяясь по-восточному, на что хозяин не замедлил ответить с чувством собственного достоинства.

— Привет и тебе! Войди в мой дом и требуй, чего хочешь.

— Я и мой спутник хотели бы поесть, но только в отдельной комнате.

Индус кристально взглянул на Виктора, потом скользнул взглядом по Бинги, не пропустил вертевшегося под ногами Фокса и ответил:

— Это будет стоить несколько дороже, мой гость. Прости меня, но ты не выглядишь богатым. Есть ли у тебя деньги?

Виктор извлек из кармана пару серебряных монет и хотел сейчас же передать их хозяину, но тот величественным жестом отстранил деньги, говоря:

— Мой гость сможет заплатить мне. Он заплатит, когда будет сыт, — и, с поклоном открыв дверь, около которой сидел, пропустил гостей в маленькую, но чистую комнату с одним-единственным окном. В комнате не было никакой обстановки, кроме низенького столика из какого-то твердого и ароматного дерева. Стулья заменялись циновками.

Едва Виктор и Бинги скрылись за дверью этого своеобразного отдельного кабинета, как одна из женщин, оставив своих двух подруг, подошла к хозяину:

— Может быть, эти гости пригласят нас?

— Я думаю, что они обойдутся без вас.

Женщина, состроив недовольную гримасу, повернулась и пошла на место; но хозяин окликнул ее:

— Постой!

— Ну, — лениво, по-восточному, повернулась она.

— Пойди во двор и сейчас же позови Ранди. Скажешь ему, чтобы бросил все и пришел быстро.

Женщина вышла, хозяин распорядился, чтобы слуга отнес в комнату, где сидели Виктор и Бинги, еду и снова уселся на свое место у двери.

Через несколько минут в сопровождении женщины через одну из задних дверей в комнату вошел молодой, высокий и стройный индус и с поклоном подошел к хозяину.

— Ты звал меня?

— Да, хорошо, что ты поторопился.

— В чем дело?

— Нужны твои глаза и твои уши. Сейчас пришли два человека. Белый и черный. У них очень плохой вид. Я думаю, их будет искать полиция. Когда полицейские придут, я задержу их разговором. Ты будешь слушать. И если ты узнаешь, что этих людей ищут за наше дело, то поможешь им.

— Как могут белого и черного искать за наше дело?

— Могут, Ранди! Сегодня произошли большие события. Сегодня покушались на эту королевскую собаку, которая приехала в наш город. Я слышал, что в покушении участвовал какой-то белый. Ты будешь внимательно слушать, Ранди.

— Мои уши будут открыты, и глаза мои будут, как острые стрелы!

И молодой индус присоединился к кругу любопытных, следивших за игрой европейцев.

Бинги и Виктор наслаждались отдыхом. Предусмотрительный и по-восточному гостеприимный хозяин прислал им в комнату воды и огромный таз, в котором не только двое людей, но и обрадованная прохладой собака смыли с себя едкую пыль улицы.

Теперь, вымытые и посвежевшие, они полулежали на циновках, с наслаждением уничтожая какое-то вкусное, пряное и ароматное кушанье, огромной горой наваленное в глиняную, украшенную причудливым рисунком, чашку.

Несмотря на то, что опасность далеко не миновала, они не спешили уходить и с трудом отгоняли от себя искушение развалиться на циновках и отдаться сну. Хождение по городу в качестве толпы, бегство от полиции, все это давало себя знать ломотой во всем теле и тяжелым туманом в голове.

Виктор разрабатывал план того, как похитрее и поневинней выспросить у хозяина все необходимые сведения о дальнейшем пути, и колебался между стремлением раскрыть пред этим молчаливым и, по-видимому, крайне преданным национальным интересам индусом свои карты и боязнью нарваться на агента полиции. Так или иначе, но что-то надо было предпринять, ибо положение становилось все более и более критическим. Дело шло к вечеру, а вечером в незнакомой местности, к тому же, по случаю приезда принца, наводненной шпиками, пускаться в странствование несколько рискованно.

Он уже встал, чтобы выйти и позвать хозяина для переговоров наедине, как вдруг в общем зале послышался шум тревоги, беготня людей, сдавленные, предупреждающие возгласы и громкий голос хозяина на английском языке, уверявшего кого-то, что он никого не видел и никого не принимал.

— К вам в харчевню проникли двое социалистов: один негр, другой белый. Они враги его величества короля и подлежат аресту, они у вас, — настаивал один из полицейских.

Хозяин был достаточно опытен в таких делах, чтобы сообразить, что полицейский совершенно не уверен, что нужные люди здесь, и просто идет на авось, а потому не торопился с ответом:

— В этой комнате много белых. Ты видишь сам. Но здесь нет и не было ни одного негра.

— А я говорю, что они тут, — настаивал уже не так уверенно полицейский. — Я сам своими глазами видел, как они только что вошли сюда.

Последняя фраза окончательно убедила хозяина в том, что полицейский ничего не знает. Только что! Негр и белый находились у него уже около часа.

Он сделал едва заметный знак своему молодому товарищу, и тот, быстро и ловко, за спинами полицейских, проскользнул в дверь отдельной комнаты. Хозяин, пуская в ход всю свою восточную изворотливость, продолжал задерживать полицию.

— Вы напрасно теряете у меня время. Вы здесь ничего не найдете, кроме тех, кого видите в комнате, да вот этих трех красивых женщин.

Повинуясь кивку его головы, женщины встали со своих мест и подошли к преследователям Бинги и Виктора медленной, дразнящей походкой.

Хозяин харчевни хорошо знал местных полицейских. Женщины способны были отвлечь их от самого важного дела.

— А не запрятались ли эти социалисты за вашими одеждами? — хихикал толстый полисмен, щекоча бронзолицых соблазнительниц.

— Посмотрим, посмотрим, — захлебывался от удовольствия другой, не встречая сопротивления со стороны облюбованной им гетеры.

Комната понемногу пустела, и скоро в ней остались только четыре европейца, продолжавшие свою игру, не обращая внимания на случившееся.

Хозяин снова занял свой пост у двери, и внимательный взгляд мог бы разглядеть легкую улыбку, змеившуюся но краям его тонких губ. Он казался погруженным не то в молитву, не то в коммерческие расчеты и, когда насытившиеся женским телом полицейские подошли к нему, чтобы предложить открыть двери отдельных комнат, он спокойными шагами направился прежде всего к той из них, в которой завтракали Бинги и Виктор.

— Смотрите, — сказал он, открывая дверь.

Комната была совершенна пуста. Ничего, что говорило бы о недавнем присутствии людей, не бросалось в глаза производивших осмотр. Маленький стол был совершенно чист, без всяких следов еды или питья. На полу чистые желтые циновки.

Когда взволнованный поднявшимся в передней комнате шумом Виктор подошел к дверям, он сразу понял, в чем дело. Ему оставалось решать, что лучше: выйти ли и добровольно отдаться в руки полиции, или же оставаться здесь и ждать, пока полиция соблаговолит сама произвести арест. Взвесив все за и против, он склонился в пользу первого решения и сообщил об этом Бинги, который отнесся к намерению Виктора вполне одобрительно.

Оставалось привести задуманное в исполнение, и Виктор смело двинулся к двери, как вдруг она приоткрылась, и в образовавшийся проход змеей проскользнул молодой индус.

— Я вам друг, — успокоил он гостей. — Доверьтесь мне и следуйте за мной!

Виктор осмотрелся вокруг. Кроме крошечного оконца, в которое даже Фокс не мог бы пролезть, он не видел никакого другого выхода. Куда хочет повести их этот статный красавец?

Но индус действовал. Он быстро ощупал циновки, покрывавшие пол, и уверенным движением приподнял одну из них вместе с куском пола.

— Прыгайте! Я пойду за вами.

Виктор прежде всего схватил за шиворот Фокса и сбросил его в образовавшееся отверстие. Собака слегка взвизгнула, но, очевидно, яма была не глубока, так как звук падения на землю последовал моментально. Виктор смело нырнул в дыру, за ним прыгнул Бинги, а за ними, медленно прикрывая за собой крышку, последовал индус.

Все трое очутились в полной темноте. В первую минуту Виктор решил, что это потайной подвал, но индус, уже не понижая голоса, сказал:

— Я пойду впереди. Один из вас будет держаться за край моей одежды, а другой за него. Идите осторожно и держитесь крепко. Тут есть ямы. Ходом давно не пользовались.

Итак, они попали в подземный ход. Куда он их выведет? Кому вручают они свою дальнейшую судьбу? Каковы истинные намерения этого индуса? Верить ли его дружеским словам и искреннему тону его голоса? Одно мгновение Виктор как будто колебался. Индус почувствовал нерешительность своих спутников. Он нащупал в темноте Виктора и, вложив ему в руку кинжал, сказал:

— Ты сможешь ударить меня им в спину, если я обману тебя. Не бойся!

Виктор ощутил холодное прикосновение стали и покраснел за свое недоверие. Он протянул оружие обратно.

— Я и мой друг верим тебе. Иди!

И они пошли. В абсолютной темноте, руководимые уверенно ступавшим индусом, подвигались они по узкому ходу, иногда задевая головой верхний слой земли. Из- под их ног то и дело выскакивали какие-то существа и Виктор, подумав о змеях, вздрогнул.

Индус почувствовал эту невольную дрожь и успокоил своего спутника:

— Это только крысы. Змей здесь нет.

Они шли уже около четверти часа, а впереди, как ни напрягал свое зрение Виктор, не было видно никакого просвета. Он хотел было спросить индуса, как далеко еще идти, но, подумав, что тот не захочет раскрывать тайну хода, смолчал.

Прошло еще около десяти минут, когда наконец их проводник не остановился.

— Вот мы и пришли! — сказал он. — Сейчас вы отдохнете, не беспокоясь ни о чем.

— Ты что-нибудь понимаешь, Бинги? — спросил Виктор своего товарища.

— Пока ничего, — ответил тот.

— Я — тоже. Кругом темно. Нет ни луча света, а мы, оказывается, куда-то пришли.

Индус усмехнулся:

— Сейчас будет и светло, и тепло, и мягко. Поверьте мне!

Потом он попросил Виктора нагнуться и, вскочив ему на спину, стал колотить руками во что-то деревянное наверху. Его стук не остался без ответа, чей-то голос сверху пропел несколько слов на непонятном Виктору наречии. Индус внизу в свою очередь ответил пением. Голос наверху повторил песню, индус внизу опять ответил. После третьего раза вверху что-то зашуршало, потом заскрипело, и вместе со светом лампы в отверстие упала веревочная лестница. Индус полез первым, Виктор и Бинги последовали за ним.

Они очутились в довольно большой и богато, по-восточному обставленной комнате. Ослепленные светом лампы, они некоторое время не могли разглядеть встретившего их человека, и только когда их глаза привыкли, увидели старого индуса с большой бородой, спускавшейся почти до пояса. Их проводник и спаситель что-то долго и горячо говорил старику, и когда тот выслушал рассказ, то протянул обе руки своим нежданным гостям:

— Враги Англии — мои друзья. Чем я могу помочь вам?

Виктор приготовился откровенно рассказать свою историю, но старик не дал ему открыть рта.

— Потом, потом. Вы прежде всего должны хорошо отдохнуть. Вы сможете пробыть у меня всю ночь и весь завтрашний день. Если надо, то вы можете остаться и дольше. Стакан вина и мягкая постель, — вот что вам надо прежде всего.

Где-то под полом послышался жалобный визг собаки. Старик предостерегающе приложил палец к губам, у Виктора мелькнула мысль о полицейских ищейках, но Бинги громко расхохотался:

— Мы забыли нашего Фокса! Бедная собака!

Пришлось снова открывать люк, и спустившийся вниз индус извлек животное, дрожавшее от страха и обиды.

Старый индус оказался европейски образованным человеком, и, когда Виктор после ужина поведал ему свою историю, а Бинги рассказал свою, он целый вечер засыпал их вопросами, говорившими о его большой начитанности и глубокой заинтересованности политической жизнью других стран и Советской России в особенности.

На следующее утро, когда Бинги и Виктор проснулись совершенно свежие, гостеприимный старик постучал в двери их комнаты.

— Доброго пробуждения, — приветствовал он их. — Был ли крепок ваш сон в моем доме?

Оба поспешили заверить его, что еще никогда в жизни не спали они так крепко и спокойно.

— Рад слышать это, — улыбнулся индус. — Полагаю, что мы можем уже говорить о вашей дальнейшей судьбе. Что вы намереваетесь делать?

— Я думаю, — сказал Виктор, — что нам бы следовало добраться до места из которого возможно будет завязать связи с Советской Россией.

— Это будет трудно в пределах Индии. Страна кишмя кишит английскими шпионами. Они рады будут сделать из вас агентов Коминтерна и, отправив вас к праотцам, настрочить длиннейшую ноту в Москву. Вряд ли вы захотите этого.

— Я еще никогда не был причиной международных осложнений, — юмористически произнес Виктор. — Я думаю, что надо постараться избежать этой истории. Но вся беда в том, что я даже не представляю, где мы сейчас находимся.

— Сейчас я объясню вам все и дам необходимые советы и указания. А пока не откажитесь принять от меня два костюма, обеспечивающие вам приличный европейский вид. В них вы, по крайней мере, не будете возбуждать лишних подозрений.

Ему не пришлось повторять своего предложения два раза. Оба наших героя с наслаждением скинули свои довольно грязные лохмотья и переоделись во все свежее, сшитое по последнему европейскому фасону. Видно было, что дом, в который они попали, прекрасно приспособлен для всякого рода переотправок людей, преследуемых правительством его величества короля Англии.

К завтраку они явились совершенно преображенными и заслужили несколько лестных замечаний по поводу своего внешнего вида.

— Теперь займемся делами, — сказал старик, вставая из-за стола и приглашая своих гостей последовать в его кабинет, где бросалось в глаза огромное количество книг на европейских языках.

Все трое склонились над картой, и индус подробно объяснил им, куда следует направиться дальше, чтобы достичь Афганистана, — единственной возможности вернуться в страну Советов. Они запомнили название станции, на которой должны были сесть в поезд, записали адрес и явку конечного пункта, откуда друзья их хозяина должны были переправить их через границу, и приготовились уже тронуться в дорогу.

— О нет, вам придется подождать до темноты. Я должен тайно доставить вас на станцию.

День прошел незаметно. Много времени ушло на изучение документов, врученных им. Индус, очевидно, опытный в таких делах, старательно экзаменовал и Виктора и Бинги, пока не убедился, что любой из них даже во сне назовет свое новое имя, год и место рождения. Не была забыта и финансовая сторона дела. Из рук индуса в руки Виктора перешел достаточно толстый кошелек.

— Я это даю вам в долг, — сказал старик. — Вы, конечно, не сумеете вернуть этих денег мне лично. Но я попрошу вас там, у себя в России, передать точно такую же сумму на то дело, на какое вы найдете нужным.

Когда стемнело, к дому старика подъехала двухколесная телега, нагруженная сухим бамбуком. Возница соскочил с передка, огляделся вокруг и, удостоверившись, что поблизости нет ни одной живой души, коротко свистнул. На его свист ответили таким же из дома, и через секунды три у калитки показались закутанные в белые бурнусы фигуры.

Одна из них отделилась и, подойдя к вознице, долго разговаривала с ним, потом внимательно оглядела повозку, пошарила руками внутри ее и, убедившись, что все в исправности, сделала знак двум другим.

— Лезьте сюда! Я не думаю, чтобы это было очень удобно. Там пыльно и душно. Вы можете чихать не стесняясь, пока возница не свистнет. Свисток с его стороны означает опасность. Тогда вам придется быть тихими, как трупы.

Когда Фокс первым забрался под аккуратно сложенный бамбук, возница неодобрительно качнул головой. Его, Однако, успокоили, сказав, что собака будет соблюдать строжайшую конспирацию и ничем не выдаст своего присутствия. Вслед за Фоксом, распростившись с гостеприимным стариком, последовали Бинги и Виктор. Они долго устраивались внутри, выбирая наиболее удобное положение и, наконец, кое-как приспособились к узкому, темному, пыльному и душному пространству.

— Однако, здесь можно задохнуться, — пробормотал Виктор.

Но чья-то заботливая рука снаружи порылась в стеблях бамбука и расположила их так, что струя свежего воздуха проникла внутрь. Бинги со всей силой своих африканских легких втянул воздух, а Виктор подставил лицо прохладной струе. Потом отверстие у их ног старательно завалили. Бамбук примяли, и телега двинулась, слегка, покачиваясь, по мягкой и пыльной дороге. Сквозь скрип колес и шорох бамбука они услышали ласковый голос:

— Да будет вам путь добрым и спокойным.

Путь был спокойным. Правда, несколько раз, по оклику каких-то людей, телега останавливалась, но остановки были недолгими и несколько вопросов, заданных вознице, решали дело. Во время таких остановок Бинги на всякий случай зажимал морду Фокса в своей огромной ладони, а Виктор исступленно щипал кончик своего носа, чтобы не расчихаться.

Наконец, колеса телеги попали на твердый грунт шоссейного пути, и через пару минут невыносимой тряски, скрипенья и тарахтанья возница, бежавший рядом с экипажем, шепнул в отверстие:

— Как только я остановлюсь, выскакивайте. Приехали!

Это была маленькая, но достаточно оживленная станция. Несмотря на ночное время, около десятка слонов работали но разгрузке вагонов, стоявших на запасных путях. Умные животные, послушные легкому прикосновению палки проводника, подходили к платформам, брали с них свежие, пахнувшие опилками и соломой доски, уравновешивали их в своих хоботах и шли с ними к месту, где длинными штабелями уже лежал ранее снятый груз. Положив принесенную доску на еще незаполненный ряд, они легкими ударами выправляли ее так, чтобы по длине она не выходила из общего ряда, и мерными спокойными шагами шли к платформе за новой ношей.

Наибольший интерес представляли молодые, еще не обученные животные, работавшие под наблюдением двух более опытных товарищей. Эти последние были скованы цепями с правой и левой ногой новичка, и довольно сурово наставляли его на истинный путь. Когда обучаемый артачился или оказывался туго понимающим дело, учителя пускали в ход свои обрубленные клыки и увесистыми пинками внушали несчастному правила добропорядочности.

Купив билеты и узнав, что до прихода нужного им поезда еще добрых полчаса, Бинги и Виктор присели на кучу камней и не спускали глаз с работающих слонов. Фокс отчаянно волновался. Он никак не мог попять, почему эти гиганты не обращают внимания на его лай и, наконец, решил зубами атаковать одного из них. Но увы. Собачьи зубы ничего не могли поделать со слоновой кожей, и бедный пес почувствовал себя окончательно обиженным. Он с тихим визгом устроился у ног Виктора и только искоса поглядывал на непонятных ему чудовищ.

Незадолго до прихода поезда слоны кончили свою работу. Один из них по приказу проводника поднял свой огромный хобот и громким криком предупредил остальных. Один за другим гиганты мягкими движениями хоботов подняли на спину своих хозяев и вместе с ними отправились на отдых. Проводники, сидя на их спинах, пели какие-то гортанные песни.

Поезд опоздал на пять минут. На станции Виктора предупредили, что он будет стоять не более двух минут, и наши друзья поспешили занять места, едва вагоны со скрипом и звоном остановились у платформы.

Купе, в которое они сели, оказалось занятым двумя странными существами. Это были мужчина и женщина.

Они сидели у открытого окна, причем женщина, положив голову на плечо своего спутника, спала. Виктор с удивлением рассматривал обоих. Мужчина был несомненно японец. Женщина напоминала турчанку. Европейское платье мужчины странно не вязалось с восточным костюмом женщины. Вид у обоих был утомленный, а лица их были странно знакомы и Виктору и Бинги.

— Где мы встречались с вами? — спросил наконец Виктор.

— Я, право, не знаю, но ваше лицо странно знакомо мне, — ответил японец.

Они назвали друг другу ряд местностей и городов, но ни в одном из них не бывали ни тот, ни другой. Все-таки факт оставался фактом. Оба они где-то видели друг друга. Но где и когда?

— Я бы не был так уверен в этом, — сказал японец, — если бы не ваш спутник. Мне нечасто приходилось встречать негров. А его лицо поражает меня. Я совершенно отчетливо помню, что встречал его где-то.

Разбуженная разговором женщина поднялась и движением руки поправила свою тонкую шелковую шаль. При этом японец испуганно поспешил закрыть мелькнувшее на ее груди изображение хорошо знакомого Виктору лица, но не успел. Виктор заметил портрет Ленина. Он улыбнулся и успокаивающим жестом отвел руку японца.

— Откуда у вас это? — спросил он женщину.

Та жестом объяснила, что она не понимает языка, на котором обращается к ней Виктор и, подумав, прибавила указывая на себя:

— Фатьма!

— Виктор, — в свою очередь отрекомендовался он, — это, — показал он на негра, — Бинги.

Бинги блеснул своими фарфоровыми зубами и кивнул головой. Фатьма удивленно подняла брови. Она никогда не видела таких черных людей. А может быть, он выкрашен? Ее детские пальцы потянулись к руке Бинги и несколько раз провели по ней. Потом она поднесла руку к своему лицу и внимательно ее осмотрела. Нет — рука осталась такой же чистой, как была.

Этот жест девушки вызвал общий взрыв смеха, и через две минуты Бинги, Виктор и Сакаи оживленно беседовали друг с другом. Правда, они благоразумно избегали щекотливых вопросов, но ведь на груди девушки был портрет Ильича, а в груди всех троих живым ключом били молодость и веселость.

В соседнем купе кто-то громко ругал беспокойных болтунов, но, даже перешедши на полушепот, разговор не стал менее оживленным. Только Фатьма сидела в уголке, нахмурив брови и не скрывая своего огорчения по поводу невозможности принять участие в общей беседе. Впрочем, когда ей надоедало молчание, она протягивала свои руки то к одному, то к другому и нараспев повторяла странно звучащие для нее имена:

— Бинги! Виктор! Сакаи!

Шофер Джемс считал себя совершенно непригодным для жизни в этом проклятом индусском захолустье. Какого черта ему делать здесь, в глухом уголке, расположенном на самой окраине джунглей, где единственное приличное существо — тигр, да и то, когда с него снята шкура. Шофер Джемс не может понять, что за ерунда запала в голову его хозяину? Молодой человек, богатый, интересный, и вдруг вбил себе в голову, что истинная жизненная правда хранится в учении индусских йогов и, забрав свои чемоданы, приехал сюда, захватив шофера Джемса. А шофер Джемс, как идиот, — да, как идиот, — соблазнился десятью фунтами в месяц и попер за своим идиотом-господином. И живут они теперь, эти два идиота, в местечке с неудобопроизносимым названием.

Хозяин шофера Джемса, по-видимому, не скучает. Он научился искусству сидеть, поджав под себя ноги и, смотря на свой собственный пуп, погружаться в нирвану, и проделывает это изо дня в день, прибегая изредка к паре трубок опиума. Шофер Джемс считает это занятие для порядочного человека неподходящим. Он неоднократно пробовал уговорить своего господина вернуться на родину, справедливо замечая при этом, что-де пуп такая вещь, которая одинаково хороша и в Индии, и на Пикадилли. Пожалуй, на Пикадилли даже лучше. Но господин в ответ нес ахинею о божественном сознании и необходимости самоопределения через духовное проникновение в таинство йогов. Он вернется в Англию только тогда, когда вполне проникнет в сокровищницу великих знаний и сможет нести свет и утешение другим страждущим душам. Ну что поделаешь с таким олухом?

Шофер Джемс был человек трезвый и поэтому он предпочитал напиваться пьяным и смотреть в горлышко бутылки, чем курить опий и уставляться глазами в свой собственный пуп. Господин Джемса против этого не протестовал и предоставлял своему шоферу сколько ему угодно пользоваться неведомо зачем прихваченным из Англии автомобилем для поездок на ближайшую станцию железной дороги — единственное место, где можно было достать виски и пива. Шофер Джемс пользовался этой возможностью широко и почти каждое утро пугал деревенских ребятишек ревом автомобильной сирены, а на обратном пути пробовал крепость шин на всякого рода живности, встречавшейся по дороге.

Так было и на этот раз. Господин с утра уселся на тахту и, выкурив две трубки опия, принялся изучать перспективный вид своего пупа, а Джемс вывел из наскоро сколоченного гаража машину и направил свой путь к станции. Там он оставил машину около маленькой харчевни, предоставив мальчишкам сколько угодно нажимать рожок, а сам уселся за столик и начал путешествие по винным запасам буфетчика. Любой йог позавидовал бы тому искусству, с которым Джемс вливал в себя совершенно невероятное количество опьяняющей жидкости. Его лицо из красного постепенно становилось темно багровым, и глядя на четыре порожних сосуда из-под виски, он радовался, что вылакал уже восемь штук.

Шум подходившего поезда не заставил его прервать свои занятия, так как Джемс любопытством не отличался. Пришел и пришел, черт с ним! Может, еще пара таких идиотов, как его хозяин, приехали. Наплевать!

— Эй ты, индусская морда! Еще бутылку!

Индусская морда, бывшая к тому же чистокровным ирландцем, не обижалась на главного посетителя своего буфета и услужливо подставляла все новые и новые посудины. Иногда Джемс ловил его за полу платья и приставал:

— Нет, ты скажи, индусская морда. Ты скажи, зачем смотреть на пуп, когда до этой самой нирваны можно добраться через бутылку? Правильно я говорю, а? Зачем на пуп? А?

Хозяин буфета соглашался, что на пуп смотреть незачем. Он был принципиальным противником погружения в нирвану домашними, бесплатными средствами. Джемс вдохновлялся хозяйским сочувствием и вливал все новое и новое количество алкоголя в свою глотку.

Проводник поезда любезно сообщил пассажирам, что поезд стоит пятнадцать минут, и что при станции имеется приличный буфет.

Бинги и Виктор в сопровождении Фокса — проезд которого, надо сказать, был оплачен особым, собачьим билетом — вышли из вагона и с наслаждением прогуливались по путям, вдыхая свежий воздух. Фокс несся впереди с лаем и визгом, подпрыгивая, кувыркаясь, кусая рельсы; словом, вознаграждая себя за все мучения предыдущих дней. Наконец, его собачье внимание привлек клочок какой-то бумаги, подхваченный ветром и крутившийся на шпалах.

Фокс стрелой прыгнул, чтобы схватить шуршащее и крутившееся существо, но бумага ускользнула в сторону. Фокс повторил свой прием, но опять неудачно. Тогда он прилег и стал внимательно следить за движением хитрой бумаги. Та то подкатывалась к самому его носу, то откатывалась обратно, и как раз в ту минуту, когда Фокс щелкал пастью, чтобы схватить ее. Собака злилась, ворчала и лаяла, и наконец всем телом прыгнула на неуловимый предмет. В один миг бумага была растерзана в клочья и один клочок, подхваченный ветром, покатился к Виктору и обернулся вокруг его сапога. Виктор нагнулся, чтобы смахнуть его, но едва успел разглядеть покрывшие бумагу строки, как бросился к Фоксу и, не обращая внимания на его протесты, вырвал у него остатки добычи.

— Бинги! — крикнул он. — Иди сюда. Бинги!

Бинги, не понимая, в чем дело, последовал приглашению.

— Газета, Бинги! Сколько времени мы не видали газеты?

— Я — очень давно, Виктор. На плантациях газета была редкостью.

— Ну, а я с момента крушения. Ничего, срок хороший. Для культурного человека столько времени не читать газеты — преступление.

— Ну, кажется мы в этом не виноваты.

— Надо собирать эти клочки. Давай присядем здесь, Бинги.

Они присели на насыпь, и Виктор принялся складывать потрепанные Фоксом клочья. Однако, он не довел своего занятия до конца, так как содержание одной из телеграмм заставило его вскочить на ноги.

— Бинги! В Германии что-то назревает. Читай, Бинги!

Телеграмма сообщала, что в ряде германских городов начались решительные бои между рабочими и фашистами, и что кое-где перевес на стороне рабочих.

— Надо внимательно разобраться, Бинги. Надо поискать еще.

Они оба лихорадочно рылись в клочках газетной бумаги и постепенно восстановили заголовок, давший им возможность определить дату сообщения.

— Это совсем недавно, Бинги. Там еще не кончилось дело. Эх, почему мы сейчас не в России?

Он рыскал глазами по строчкам и столбцам, стараясь из мелких случайных телеграмм восстановить общую картину положения дел. Газета была реакционная и, несомненно, преуменьшала значение событий, но даже в ее передаче значительность происшедшего била в глаза. Бинги едва успевал соображать, в чем дело. Он не отдавал себе ясного отчета в деталях случившегося, но он знал, где находится Германия, а слова Виктора о всемирном значении поведения германских рабочих было для него совершенно достаточно, чтобы с интересом разбирать текст сообщений.

— А вот тут еще что-то, — протягивал он Виктору подобранные им клочки. — И тут вот.

Они были в этот момент довольно далеко от поезда и стояли к нему спиной. Они совершенно забыли о поезде, и о цели своей поездки, и о своих спутниках, оставшихся в купе.

Англичане, как известно, народ очень хладнокровный. Они не способны увлекаться чем-нибудь до потери чувств, времени и пространства. Они точны, как хорошо собранные часы, и аккуратны, как члены лиги времени[1]. Поэтому англичанам не надо системы трех звонков и выкликиваний кондуктора при отправке поезда. В положенное время, минута в минуту, поезд трогается и человеку, упустившему четверть секунды, предоставляется полнейшая возможность бежать по рельсам и в отборных ругательствах проклинать точность и аккуратность железнодорожной администрации. Ему не воспрещается прыгать в вагон на ходу, но это сопряжено с неприятностями, за которые железная дорога и страховая касса не отвечают, так что единственное, что ему остается, — это постараться быть аккуратнее в следующий раз.

Ни Бинги, ни Виктор не были англичанами, и хладнокровием, доходящим до отсутствия способности увлекаться чем бы то ни было, они не отличались. Газета заставила их позабыть обо всем, кроме того, что было в ней напечатано и ни свисток кондуктора, ни гудок паровоза, ни крики Фатьмы и Сакаи не могли убедить их в необходимости поторопиться, так как никакие звуки внешнего мира не долетали до их ушей, слышавших громы баррикадных боев и победоносные песни германского пролетариата.

Поезд ушел точно по расписанию и исчез за поворотом, оставляя за собой полосу свивающегося клубами дыма.

Какой-то англичанин в белом пробковом шлеме, стоявший около путей, задумчиво посмотрел на поезд, потом перевел свой взгляд на Бинги и Виктора. Он заметил их как раз в ту минуту, когда кондуктор дал свой свисток. Он не сомневался, что этот джентльмен и этот негр, — негры, как известно, в глазах англичан не джентльмены — что оба они с этого поезда. Долг вежливости обязывал его предупредить их об отходе поезда, но тот же долг вежливости не позволял мешать их чтению газеты. Нельзя прерывать человека разговором, когда он занят. Голоса Фатьмы и Сакаи, высунувшихся из окна купе, несколько поколебали его в правилах хорошего тона, и он двинулся уже по направлению к Виктору, но тот в это время взял новый клочок газеты и весь ушел в его чтение. Нет. Положительно невозможно нарушить правила джентльменского обхождения. Придется дать этому человеку окончить чтение газеты. Однако, англичанин подошел поближе и старался легким покашливанием обратить на себя внимание. Это было не так-то легко. Виктор, по-видимому, не имел намерения прислушиваться к чему бы то ни было, а Бинги не менее его ушел в переваривание не вполне понятных, но таких радостных и бурных телеграмм.

Наконец назойливый кашель вежливого джентльмена привлек внимание Виктора. Он повернул голову и англичанин немедленно воспользовался этим жестом, чтобы крайне вкрадчиво и мягко побеспокоить его:

— Если я не ошибаюсь, то это ваш поезд ушел пять минут тому назад. Я считал невежливым прервать ваше занятие и…

Виктор посмотрел на запоздалого благодетеля, на легкий дымок, струившийся из-за поворота и, немного подумав, сказал по-русски:

— Дурак!

Англичанин не понимал русского языка и, расплывшись в широченную улыбку, ответил:

— Рад служить, сэр.

— Совсем идиот! — добавил Виктор.

— Сэр слишком любезен.

И, довольный столь удачно выполненной миссией и восхищенный обходительностью этого иностранца, англичанин пошел к станции. Виктор послал ему вслед еще несколько подходящих эпитетов, потом взглянул на Бинги и расхохотался:

— Оба, брат, мы с тобой дикари. Нам еще нужны звоночки, да не меньше как три.

— Что же делать, Виктор?

— Пойти на станцию и справиться, когда идет следующий поезд.

Так и сделали. Оказалось, что до следующего поезда придется ждать по меньшей мере около суток.

— Ну нет, на это я ни в коем случае не согласен, — запротестовал Виктор.

— А что же мы сможем сделать?

Бинги, готовый подчиниться факту, пробовал успокоить своего нетерпеливого спутника.

— Что будем делать? Мы уедем отсюда сегодня.

— Но как?

— Вот этого я еще не знаю. Во всяком случае, у нас есть деньги в кармане, а пока пойдем вон в ту харчевню и постараемся там устроить свое дело. Один раз нам уже повезло в харчевне.

— Один раз. Знаешь, у нас есть пословица: два раза хорошо — слишком много для негра.

— Ну, так или иначе, а визит в харчевню делу не помешает. Идем.

Шофер Джемс сидел на самом дне нирваны. Даже аккуратный хозяин потерял счет выпитым им бутылкам и, для простоты счета, считал одну за две.

— Если спутаюсь, так по крайней мере не в меньшую сторону, — здраво рассуждал он.

Со дна нирваны шофер Джемс не мог видеть ни Бинги, ни Виктора. Зато Бинги и Виктор отлично видели и пьяного шофера, и стоявший у дверей автомобиль, осыпанный, как мухами, голыми, темнотелыми мальчишками.

— Я говорил, что мы отсюда уедем, Бинги, — сказал Виктор и, когда Бинги недоумевающе пожал плечами, — добавил:

— Этот пьяный олух предоставит в наше распоряжение свой автомобиль. Надо только разузнать, он здесь один, или с ним есть еще кто-нибудь.

После заказанного солидного и дорогого обеда хозяин стал крайне любезен и разговорчив. Несколькими намеками Виктор свернул разговор на Джемса и узнал всю подноготную этого пьяницы. Оставалось действовать, действовать как можно быстрее, увереннее и энергичнее.

Через несколько минут, оставив Бинги одного и расплатившись с хозяином, Виктор вышел наружу и примкнул к толпе глазевших на машину ребятишек.

С несколькими из них, постарше и побойчее, он вступил в мимический разговор, причем стал показывать отдельные части автомобиля и демонстрировать их действие. Хозяин, заинтересованный добрым джентльменом, присоединился к компании, снабдив предусмотрительно Джемса новым запасом виски, и в свою очередь бросил несколько компетентных замечаний по поводу качеств этой машины. Виктор высказал уверенность, что у такого пьяницы-шофера машина, вероятно, поломана, и что пустить ее будет делом крайне трудным. Хозяин вступился за честь своего друга Джемса и уверял Виктора, что во всей округе нет машины, которая была бы в таком исправном состоянии; он не лгал, так как во всей округе это вообще была единственная машина. Виктор решил доказать ему правоту своих слов и, забравшись на шоферское сиденье, предложил хозяину пустить мотор в ход. Тот послушно раскрутил рукоять, отошел в сторону и дал Виктору возможность описать круг на маленькой площади. На втором круге из дверей харчевни вышел Бинги с Фоксом и, на глазах все еще ничего не подозревающего хозяина, сел в автомобиль. Третьего круга Виктор не сделал, так как сразу, как только к нему присоединился Бинги, он пустил автомобиль по шоссейной дороге.

Хозяин несколько минут стоял, смотрел им вслед, потом вдруг подпрыгнул на месте, призвал сто миллионов проклятий на свою глупую ирландскую голову и бросился приводить в чувство Джемса. Зная наперед, что последнее сделать очень трудно, не применяя чрезвычайных средств, он сразу схватил ведро воды и окотил бесчувственного, пьяного шофера. Тот вскочил, как встрепанный, что-то понял в бессмысленных выкриках хозяина и бомбой вылетел на крыльцо.

Если бы Виктор не пустил машину сразу полным ходом, то он, вероятно, услышал бы цветистую ругань стоявшего на крыльце Джемса. Больше всего доставалось йогам и нирване.

Но Виктор несся на предельной скорости и на вопрос полуудивленного, полуиспуганного Бинги:

— Куда?

Ответил:

— А черт меня знает.

И на самом деле Виктор не знал, куда он едет. Первым его намерением было держаться шоссе, шедшего параллельно железной дороге, и постараться догнать поезд, или просто на автомобиле доехать до нужной им станции. Но он вовремя сообразил, что собственник машины успеет предупредить по телеграфу все станции линии, поэтому счел за лучшее, свернуть в проселок. Будь что будет.

Во всяком случае, по маленьким местечкам он сможет путешествовать безопасно, выдавая себя за богатого иностранца, Бинги — за слугу.

Но вот уже полчаса, как мчались они по узкой дороге, а никакого местечка, даже никакой деревни не виднелось впереди. Маячившие на горизонте очертания чего-то напоминавшего частокол оказались опушкой джунглей, и Виктор, обернувшись, кликнул Бинги:

— Ну что ж. Будем тигров пугать, дружище.

Он не уменьшал хода машины, наслаждаясь быстрой ездой и, соображая, что ведь куда-нибудь да приведет эта дорога, и чем скорей они будут двигаться, тем скорей достигнут они этого «куда-нибудь». Бинги тем временем сделал открытие, что в кузове автомобиля имеется запас горючего в двух солидных баках. Все, таким образом, вопреки поговорке Бинги, шло хорошо.

И вдруг…

Виктор не успел уменьшить скорость, не успел воспользоваться тормозом, как увидел, что дорога впереди круто обрывается в какую-то яму. Он закусил губы и решительно повернул, одновременно пытаясь уменьшить быстроту хода. Раз…

Автомобиль запутался колесами в зарослях, налетел на какой-то камень, сделал скачок вверх, и они вместе с Фоксом вылетели из машины. Бинги и Фокс нырнули в море тростника, и бамбука и утонули в нем, а Виктор, к своему величайшему изумлению, очутился не более не менее, как на крыле аэроплана.

Три раза хорошо… Это слишком много даже для русского комсомольца.

От ушиба его спасла густая сеть растительности, сквозь которую он пролетел на своем пути и только легкие царапины лица и рук горели саднящей болью. Первым его порывом было узнать, что случилось с Бинги, но негр, предупредив его, крикнул откуда-то снизу:

— Алло, Бинги. Мы с Фоксом целы и находимся на твердой земле.

— Алло, — ответил Виктор. — Я тоже цел и нахожусь на аэроплане.

Скоро, пробираясь сквозь заросли, показался негр с собачонкой на руках. Фокс жалобно скулил и тряс поврежденной при падении лапой.

Виктор сидел на крыле, совершенно сбитый с толку появлением в джунглях аэроплана, да еще к тому же военного. Наконец, собравшись с мыслями, он слез с крыла и стал внимательно рассматривать воздушную машину.

— Бинги! — вдруг заорал он не своим голосом. — Бинги!

Бинги подскочил на крик и увидел, что Виктор держит в руке хорошо знакомый ему чемодан из желтой кожи. Да, никакого сомнения не может быть. Это аэроплан, доставивший их сюда из Африки.

— Да! да! А вот и полянка, на которой мы видели женщин, — сказал Бинги, встав на передок аэроплана. — Все в порядке. Мы можем лететь.

И они полетели…

Мы встречаем Виктора и Бинги на германской границе, где они опустились вследствие какой-то неисправности мотора. Они попали в местность, занятую рабочими отрядами. Рабочие встретили их дружелюбно и оказали всякую помощь для дальнейшего полета. Виктор, во что бы то ни стало, хотел достигнуть центральной Германии, где в то время шли наиболее горячие бои. Бинги тоже стремился посмотреть, как бьются за свою свободу его европейские братья по труду.

Через час после того, как мотор был приведен в исправность, а крылья, носившие на себе французские значки, перекрашены, наши герои поднялись и полетели дальше.