А если это любовь?!..(СИ)

Осень 86-го. Улетели листья

Валентина Анатольевна, видя, что Витя и Лиза неумолимо взрослеют, решила взять себе за правило — не навязывать детям собственное мнение. Как верно заметил муж, что если надо будет, то они сами придут, зная, что в семье не откажут. Но сын и племянница не могли не тревожить заботливое сердце. Ни Витя, с которым хлопот не обобраться; в армию заберут, и не дай Бог, что в Афган! Ни Лиза, характер которой не отличим от внутренних чёрт Татьяны — младшей сестры Валентины Пчёлкиной.

Много лет прошло, поколение сменилось, а Валентина помнила, как шестнадцатилетняя Таня влюбилась в не то хулигана местного, в не то шулера карточного. В школе прилежно училась, к экзаменам готовилась, а тут чуть с катушек не слетела, выбегая навстречу неизведанной жизни. Пропадала вечерами с чернявым высоким парнем, одетым на западный манер, с шиком и лоском. Мечтательная ходила, уверенна в том, что с «Володечкой» ждёт безоблачная жизнь, полная того, что в книгах называлось любовью.

Но посадили Володю за ограбление квартиры, а Тане было приказано его не ждать. Приказано самим арестантом, из-за которого будущая мать Лизы выплакала все глаза. То была напасть.

— Валька, Валь! Да что я делать без Генерала своего буду? — задыхаясь от рыданий спрашивала Татьяна у старшей сестры. — Куда мне? Другого не найду! Матери не сказать…

— Дурёха, и не вздумай проболтнуться! Про Генерала своего, нашла же кличку! — Валентине оставалось лишь вразумлять младшую сестру, возвращая её на грешную землю. — Мамка-то ничего не знала только из-за меня! Как тебе ещё говорить?

— Ничего ей не говори! Пусть думает, что в школе неладно. Не время ей за меня краснеть…

— Послушай меня, — Валентина, положив ладони на куцые плечи сестры, стала делать её внушение, — скоро в институт пойдешь, может, город сменишь! Жизнь другая начнётся, а там оглянуться не успеешь. Все будет лучше. Втемяшила же себе в голову уголовника этого проклятого!

— Валя, — ранимой Татьяне было сложно воспринимать действительность. Пройдет много времени, прежде чем она станет той самой женщиной, с которой Лиза так и не обретёт душевной близости, — не трави!

— Попомнишь мои слова, — уверенно сказала Пчёлкина, — а теперь сходи к умывальнику. Потом за книжки берись. Всё лучше, чем в слезах тонуть.

— Не утону…

Через полтора года крокодильи ручьи высохнут, а Татьяна выйдет замуж за сына второго секретаря ленинградского исполкома. Будто Золушка из небогатой московской семьи нашла заморского принца! Кто-то обвинял студентку юридического института в меркантильности, но Валентина верила — то была настоящая любовь, излечившая Татьяну от первых юношеских ран. И подарившая обожаемую Лизоньку…

Внешне дочь и мать почти не походили друг на друга. Татьяна была рыжая, с глубокими карими, почти черными цыганскими глазами, а Лиза — светленькая, бледнолицая, с голубоватыми зрачками и внимательным взглядом. Но нравом девочка пошла в мать; духом не упадёт, своего добьётся. Не получит желаемого с первого раза, так пойдет на второй и на третий. Борец!

Несмотря на трагическую гибель родителей, выбравших себе честный, но тернистый путь истинных служителей закона, пламени Лиза не боялась. Пчёлкина не попыталась переломить волю ребенка, воспитанного на других идеалах, сформированных Татьяной в раннем детстве.

Как и искоренить влияние молодой тётки Елены, сестры покойного Алексея. Эта женщина могла позволить себе советовать, находясь при хлебном месте, и своей активной энергией привлекала к себе молодежь. И поэтому не препятствовала частым поездкам Лизы и Вити в Ленинград. Если девчонка родилась в этом сыром и сером городе, то Витька мог увидеть другую жизнь. Не всем же жить в стесненных хрущевках!

Валентина Анатольевна лучше других понимала, что Витенька достоин самого лучшего, и однажды непременно того добьется, не забывая о близких.

Однако сегодня мать семейства беспокоит не треклятый Ленинград, и даже не армия, которая шагала за сыном по пятам. Магнитофон в девичьей комнате играл слишком долго и однообразно; так и соседи жаловаться начнут. Неделю Лиза ходит сама не своя: без всякого рвения собирается в школу, а придёт и закроется в спаленке. Выбирается из укрытия лишь когда зовут к столу или когда домой приходит Павел Викторович, порядком уставший с завода. На привычные вопросы об успеваемости отвечала, что без медали не уйдёт, но и с друзьями гулять не ходила.

Что-то отдаленное подсказывало Валентине, что дело всё в высоченном Космосе. Друг сына всегда был желанным гостем у Пчёлкиных, но чаще он стал захаживать, когда в их доме поселилась Лиза. Дети сдружились крепче, когда сорванец лишился матери; так уж вышло, что им легче было друг друга понять.

Валентина Анатольевна без стука входит в детскую комнату, поднимая с пола забытую заколку, видимо, выпавшую из прически Лизы. Школьница лежит на кровати, убрав подальше книги, прослушивая унылые мотивы магнитофона. Глаза опущены, а косы распустила; в золотистых локонах отражалось сентябрьское дневное солнце.

— Тёть, это ты? — Лиза нажимает на кнопку «стоп», замечая гостя в своей спальне. — Я тут…

— Ничего, я спросить тебя хотела, — женщина подпирает плечом косяк входной двери, выкрашенный в белый цвет, — не случилось ничего? На мухомора похожа, а не на мою Лизу!

— В общем и целом? — сравнение с ядовитым грибом нисколько не смущает Павлову, привыкшую, что в последние дни ей нередко достается от домочадцев за поникший вид.

— Да хоть мало-помалу!

— Сменку в школе посеяла, туфли новые были, завтра искать придется…

— И всего-то? — ответ не сильно удивил Пчёлкину. Вся в мать; Татьяна редко прямо отвечала на вопросы. — Может, меня в школу вызывают?

— Когда такое было?

— И то верно, краснела я там только за Витюшу…

— А я сочинения писала за этого Ви-тю-шу! И где его только носит…

— И только сейчас я узнаю про это, голубка ты моя!

— Ладно, зато он у нас школу закончил. Нормы ГТО сдал, значок получил. Большой человек!

— Так, что это я, — Пчёлкина решила сменить тему, и снова расспросить девочку о наболевшем. — Что же, значит, все спокойно? Ничего не тревожит?

— Не-а, завтра опять в школу, и дневник свой я на антресолях, как Витя, не прячу…

— Хорошо, Лизонька, так и быть, — напоследок говорит Пчёлкина, не прикрывая двери в комнатку Лизы, — но к чаю выходи, опять твоя Ёлка целую посылку с печеньями прислала. Как будто тут тебя не кормят!

— Лучше бы она сама себя прислала, — обижать свою молодую тётку даже на словах Лиза не позволяла, — когда ещё эти командировки!

Валентина без всякой подсказки знает, что неминуем тот миг, когда Лиза получит аттестат. И первым делом пойдет в железнодорожные кассы, чтобы купить плацкартный билет в Ленинград. Валентина сама заявила Елене, что не отдаст ей Лизочку, ведь у молодого партийного руководителя просто не хватит времени для воспитания подростка. Но, сколько волка не корми — все равно в лес смотрит…

И поэтому Пчёлкина миролюбиво отвечает племяннице:

— Тогда поторапливайся!

Погода непрозрачно намекает, что на улице буйствуют первые холодные осадки. Без зонта под открытым небосводом делать нечего. Из комнаты выходить совершенно нет желания, а особенно на занятия, потому что ритуал с перевоплощением в прилежную ученицу до жути надоел. Но Лиза старалась выглядеть безукоризненно. Тугие косы с безупречно белыми лентами и строгое форменное платье с черным фартуком всегда отличали её облик.

Рядом с Пчёлой, вечно прячущего себя в безразмерной мастерке и широких голубых джинсах, маленькая Павлова выглядела будущей чиновницей из какого-нибудь ответственного комитета. Классика, которая так шла к Лизе, совершенно не вписывалась в жизненные установки Вити, давно определившего, что он не ловит с неба звёзд. А вот от приумножения собственных заначек на земные блага Пчёла совсем не откажется.

В свои семнадцать он искал как можно больше способов заработать, чтобы облегчить и без того нелегкое существование родителей от получки к получке. Он не сын профессора астрофизики, а младшая сестра вряд-ли задумывалась о вопросах быта; и то было правильным, потому что на Лизу возлагались большие надежды. На родительских собраниях Валентине Анатольевне не приходилось краснеть за племянницу, Павел Викторович заставил похвальными листами Лизы весь сервант, а Елена Владимировна наверняка раздумывала об устройстве будущности единственной кровной родственницы.

Витя оранжерейным цветочком не вырос. Отец с матерью не питали иллюзий на счёт его характера и привычек, и желали лишь одного — чтобы берег себя.

Все удивлялись, как два разных подростка, Витя и Лиза, уживались под одной крышей.

Особенно Космос, заходивший на огонек чаще других друзей.

— Профессорша, мозгов много, куда деваться простому рабочему люду? Не, Пчёлу точно подменили, он не твой родственник, как бишь его… Подкидыш! Может, он как в песне, незаконнорожденный? — без стеснения заявлял Космос, чтобы Лиза смутилась, играя темными бровями. — А чего ты, этого тоже исключать нельзя! В семье не без урода. Вы, конечно, двоюродные, но все бывает.

— Дурак ты, Холмогоров, и не лечишься! — у Лизы свое мнение на поведение парня, который на ходу сочиняет шутки про «пчелиный улей», вечное соседство Лизы с братом и их несхожие черты. — И не называй меня «профессоршей»!

— Деловая, блин, нашлась, колбаска… — Холмогоров подкидывает косу Павловой выше, дергая за атласную белую ленту. — Ты не пошла со мной на дискач, когда я тебя звал! Бито, мы в расчёте, красивая!

— Потому что в прошлый раз ты там подрался, напомнить с кем? — девушка спешит отодвинуться от Коса, которому интереснее растрепать её волосы до состояния взрыва на макаронной фабрике. — Не благодари, мой генерал! То, как вы с Громом друг друга не уважаете и территорию делите, слышала вся улица… Чего вы цапаетесь?

— Да пошёл к чёрту твой долбанный Громов! — от упоминания злосчастной фамилии у Космоса заметно портится настроение. Он бы и сам не ответил себе на вопрос, почему сцепился со знакомым Лизы именно тогда, когда следовало бы промолчать на прозвище «чудище». Но такие закидоны от посторонних Кос не прощал, и отвечал обидчику радикальными методами. — Джинсовку надорвал из-за этого ползучего. А она заграничная, отец перед выпускным привёз!

— Кос, чего ты, как гад-оккупант на моей территории, разгалделся? — Пчёла взводится по взмаху волшебной палочки на шутки по свою душу, звучащие от профессорского сына. — Ты на Лизу не гони! Она в отличие от нас в школу ходит без прогулов, книжки умные читает, а ты её учить собрался. Сам-то ты чё в последний раз открывал? «Бурду» у Надьки взаймы, на моделей поглазеть?

— То, что я открывал, Пчёлкин, ты читать ещё не дорос, тебя цензура не пропустит, — Космос покрутил двумя фигами возле кислой мины Вити, намекая, какую книжку с картинками он читал не так давно, и что такое — не сыщешь простому советскому гражданину. А уж Лизе и вовсе знать нельзя, девочка мала для таких подробностей, чтобы при ней обсуждать. — А то ещё дубу дашь от переизбытка новой информации!

— Бля, Кос, не хорохорься! — Пчёлкин хотел было намекнуть, что он, в отличие от Холмогорова, куда лучше смыслит в запретной «Эммануэли» и в том, что там понаписали, но младшая сестра, смотрящая на них с нескрываемым любопытством, служила сдерживающими фактором. — Можно подумать, что тебе твои мажоры с Котельников ЭТУ книгу, насовсем отдали…

— Зато читал, знаю! — Космос только самодовольно фыркнул, разваливаясь всем своим ростом на диване. — И не ревнуй меня к мажорам, пчелиная задница. Не брошу я родные рожи!

— Мог бы и поделиться по-братски! — Вите оставалось кинуть последний камень в огород друга. — В самом деле, Космосила! Вот я тебя всегда в свои планы ввожу…

— Слушай, давай не будем конкретизировать кто и куда вводит, — Космос кивает головой сторону Лизы, отвлеченной чёрно-белой картинкой в телевизоре. — Соображаешь, Пчёл?

— Блять, сам виноват, дурак, — в отношениях с младшей сестрой Пчёла оставался архаичным старшим братом, пропустившим момент взросления сестры, — и больше тебя в этом понимаю, чтоб ты знал!

— Ребят, всё нормально? — Лизе не по нраву споры Вити и Космоса. — Не врите только, что запрещенку достали. Как будто я не знаю, что вы просто ничего не читаете! Кто вам восемьдесят рублей или больше на такое даст?

— Ты чего! Именно про всякую зацензуренную и говорим, я у одного чувака на последнем квартирнике откопал! Ну, прости, что тебя с Пчёлой тогда не взяли! Вдвоем с Филом пошли, — благополучно соврал Космос, а Витя чинно кивал головой, понимая, что в данном случае Космос прав, — а врага в лицо знать нужно, не мне тебе объяснять. Ты это запомни!

— Молчали бы уж, — Павлова впервые не замечает чертенят, бойко пляшущих в синих глазах Космоса, — это я всё выслушаю.

— Наш маленький секрет, Лизок! Считай, что на троих сообразили… — соглашается Кос, выуживая из кармана шоколадную конфету, которую вкладывает в прохладную ладошку подруги. — Бате не сдавай!

— Не скажу, — в руке Лизы её любимое лакомство в жёлтой обёртке — «Красная шапочка», — и не подумаю…

Но в пятнадцать лет не сильно думаешь о том, кем станешь, когда тебе перевалит за добрую половину тридцати. Помышляешь только о том, что нужно перетерпеть время кочующих пернатых созданий, спрятавшейся пожелтевшей травы, улетевших в никуда листьев и безнадежной, почти серой тоски, прилетевшей не с того угла.

Сестре Пчёлы тоже хочется стать птичкой, которая чистит пёрышки, готовясь к большому перелету. Старшекласснице надо забыть, что вносит сумятицу в её бедную голову, но почему-то в последнюю неделю этого совсем не получалось.

Повторилась в мире неизбежность…

Наверное, потому что… Листья желтеют?..

Разве в этом кто-то виноват,

Что с деревьев листья,

Что с деревьев листья улетели?

Нет же! Всё не бывает так, как у «Форума»…

И никаких листьев Павловой не жаль. И это несчастного сентября…

Поэтому Лиза решила не предпринимать никаких решительных действий по борьбе с осенней хандрой, и лежала, предоставив себя музыке и размышлениям. Девушка настроила «Тонику» на минорную волну, и в десятый раз заслушивала «Улетели листья…», погружаясь в пучину мотивов о разлуке и расставании. Это самая грустная песня, которую Лиза помнила, и которая каждым звуком заставляла ощутить надвигающуюся стужу.

После увиденного неделю назад суетливые мысли Павловой летали друг за другом в хаотичном вальсе, грозя перерасти в атомный взрыв, наступление которого необходимо оттянуть на неопределенное время. Ведь не бывает у людей таких быстрых изменений, и, если быть честной, Лиза сама не знала, на что обижена. А, может, не обижена вовсе…

Не жалей ты листья, не жалей,

А жалей…

Нет! Просто пусто…

Лиза ставила мелодию на повторное прослушивание многократно, не жалея ни себя, ни домашних, ни соседей. Смотрела небесными глазами в потолок, и чувствовала, как черной кошкой побирается ненужное воспоминание. Которое не следует принимать близко, усложняя молодую жизнь. Мама говорила, что о горестях не следует долго думать. Зачем терзаться прошлым, если возможности вернуть его не существует в природе? И все не так глобально. Просто задело, просто не по себе…

И кто дернул их с Филом пойти побегать на стадион, развевая вечернюю скуку воскресенья и радуясь бабьему лету? Если Валера ни дня не мог прожить без турников, то Лиза с трудом заставляла себя быть по-спортивному организованной. Пробегали почти полтора часа, и ближе к восьми поплелись домой, проклиная друзей за то, что не пошли с ними вместе.

Валерка никогда не бросал Лизу одну на улице. Поэтому в казармы решил отъехать от ближайшей к Пчёлкиным остановки, благо, его увал позволял делать такие отлучки. Воздух свободы не предвещал никаких неожиданностей. Шагая домой по почти пустынному парку, парочка уставших физкультурников продумывала план «икс» — заставить Космоса с Пчелой, а заодно и Саньку, увлеченного своей Мальвиной, пойти бегать на стадион вместе с ними. Но картина, представшая перед глазами Валеры и Лизы через минуту, ясно дала понять, что, по крайней мере, в ближайшее время, их план с грохотом падает в пропасть.

Космос, в последнюю неделю, отговаривавшийся от друзей неведомыми важными делами, встретился в парке совсем неожиданно. Тем более в такой компании; с первого взгляда, Лиза даже не поняла, что за девушка сидит на скамейке рядом с её другом. Холмогоров усердно очаровывал космическими миазмами Таньку Барминцеву, бывшую одноклассницу, и по совместительству бывшую «любовь» Пчёлкина, на которую тот позарился ещё в восьмом классе.

— Вот так встреча… — тихо прошептал Фил, подходя ближе к космической пропаже. — Пойдем сразу, задерживаться не будем, Лизк.

— Ага, счаз! — Лиза не ведала, что движет ею. Азарт? Спортивный интерес? Баловство? Или? — Мне теперь тоже интересно узнать, как выглядела эта полная занятость!

— Прости, что не предупредили!

— Будь проклята мужская солидарность.

— Лизка, забей!

— Друзья называется!

Танька гоготала над очередной шуткой профессорского сына, кокетливо постреливая глазами. Несомненно, возмужавший Космос куда притягательнее того шалопая, каким Холмогоров был в школе. Живя мечтой о том, что в ближайшем будущем его возьмут на работу в какой-нибудь недавно открывшийся бар, чинно посещавший курсы для барменов, Кос и выглядеть стал иначе. Стал редко носить любимые джинсы, и всему своему гардеробу предпочитал костюмы. Ему не грозила ни служба в армии, ни страх перед тем, что отец и на следующий год заставит строевым шагом шуровать в приемную комиссию МГУ.

Студентом физического, либо любого другого факультета, Космос по-прежнему себя не видел, и уперся в свое мнение рогами, не слыша дельных родительских советов.

В жизни Космоса, как и прежде, было много места для друзей, связь с которыми не затерялась после школы, как это бывает обычно. В том числе и для Лизы, с которой его неизменно связывали самые доверительные отношения. Но о Таньке, возникшей, словно из-под полы, Павлова не слышала ни слова.

Тем большим было её удивление, когда девица, при виде их с Филом, громко заверещала, вставая напротив Лизы. Единственная девушка в компании Космоса и Пчёлы, всегда казалась Барминцевой надоедливым балластом, и она просто не представляла, как можно общаться с нею на равных.

— Как же быстро растут чужие дети! Давно не виделись. Что, хвостик, уроки сделала? — Лиза юмора не поняла, как и любой шутки про то, что она слишком много времени проводит в мужской компании. — А я-то думала, кто идёт, жалом своим сверкает?!

— Вся в братца, — Павлова делает шаг назад, стараясь не смотреть на Космоса, — не хуже других знаю, что помнишь такого.

— Как же не знать? — шатенка, смущенная напоминанием о Пчёле, пытается не терять лица. Девчонка вздумала обижаться за брата? Вспомнила же!

— Мы видим, что ты хорошо знаешь, не просто так штанины в школе просиживала, — Валера не привык быть молчаливым статистом. Он единственный из компании понимал, что сдать новый секрет Космоса, рано или поздно, придётся. И что Лизе этот длинноногий секрет не понравится. — Кос, здорово! Чего трубку не берешь?

— А чё вы тут потеряли-то, родные? — Косу не хочется рассказывать, почему он здесь. По факту ничего он не должен выкладывать друзьям, которые и сами хороши — каждый занят своим. Но выходило не слишком удобно, потому что Барминцевой интересно задеть подругу Космоса, как назло оказавшуюся рядом. — Лиз, познакомься…

— Не напрягайся, Кос, — Павлова, улыбаясь во все тридцать два зуба, не показывала, что слова Таньки могли задеть её. — Видимо, ничего не теряем, да, Фил?

— Тоже верно, — Филатов потянул Лизавету за руку, лучше других понимая, что ситуация чревата конфликтом, — а ты, Космос, не пропадай! А то с собой позвать хотели…

— В следующий раз, ребята, зовите нас вдвоем, — забытая Таня подает голос, и Лиза, вытянувшая свою ладонь из медвежьей лапы Фила, спешит разбить её уверенность.

— Тут уж без тебя разберемся, — поправляя на плече рюкзак, сестра Пчёлы кивает Валере, и равнодушно бросает Космосу прощальные слова, — а ты бывай, генерал…

— Лиз… — Холмогоров бы рад оставить подругу, но Филатов махает на него рукой, показывая, что сделает только хуже. — Танюха, чего ты на неё начала? Ты соображаешь!

— Кос, в следующий раз, сам разбирайся! — произнес боксер вместо слов прощания, и побежал догонять сестру Пчёлы. — Лиза, подожди хоть…

— Шевели ластами, Валер!

— Иду я…

Чувство излишней уязвлённости не покинуло Лизу до сих пор, пусть после стычки с Барминцевой, она не стала устраивать для Фила жегловских допросов, зная, что Валера смягчит любые действия их общего друга. Возможно, Лиза не права. Ну, подумаешь, не поделился, Кос… вселенской радостью! В конце концов, это когда-то должно было произойти. Космос и парни стали самостоятельными в выборе, а Лиза лишь школьница, у которой на уме должны быть только задачки и формулы. На что она ещё жалуется?..

Разве в этом кто-то виноват,

Что с деревьев листья,

Что с деревьев листья улетели?

Улетели…

Магнитофон в несчетный раз повторял одно и то же. Лиза переключила песню, пытаясь больше не мучить ни себя, ни домашних. Закрывая глаза в попытке уснуть, утыкаясь лицом в согнутый локоть, старшеклассница рассчитывала, что увидит во сне яркое солнечное лето, но в место этого услышала звук падающего в кресло тела. При ближайшем рассмотрении тяжеловесный метеорит оказался Пчёлой, прикрывающим нос ладонью.

— Пчёлкин, ты офонарел? — Лиза недовольно вскакивает с кровати, но, видя, что брат задирает голову к потолку, сменяет гнев на милость. — Ты что? Опять подрался?

— А ты не шаришь? — со стоном говорит Витя, прикрывая нос платком. — Этот дебил твой… Твою мать, нахуй, нос мне сломал, смотри!

— Кто ещё? С дворовыми сцепился? Ты как пропустил-то?

— Дед Пихто! — раздраженно выпаливает парень, скалясь от боли. — Космос твой дурацкий, блять! Говорил ему, чтоб не лез к этой тёлке напомаженной! Все равно отобью, я её первым забил…

— Ровно сиди, потом расскажешь! Правда, блин, идиоты…

— Матери не говори!

— Можно подумать, что в первый раз.

Врач, осмотревший Пчёлу в поликлинике, с ехидным покашливанием поверил версии парня, который клялся, что неудачно упал, а не заслужил свой перелом без смещения в честной драке. Впрочем, происшествие с братом отрезвило Лизу, и жизнь полетела прежним вихрем.

Только Пчёлкин почти не выходил из дома, стесняясь распухшего носа.