— Ни хрена ж себе, — высказался кто-то по центру сзади нас.
— Овечкин, что за выражения! — строго выговорила ему классная, — если уж речь зашла про выпускников, то могу сказать, что наша школа в этом смысле тоже не лыком шита. Среди них, например, секретарь Политбюро товарищ Кадышев, а ещё два Героя Советского Союза и три генерала.
— Здорово! — сделал вежливое лицо Джон, — у нас в Белый Дом и в оборону пока никто не уходил.
— Давайте сделаем вот что, — взяла бразды правления в свои руки Ирина, — все вопросы, касающиеся начала учебного года, мы обговорили, а остальное вы сможете и сами обсудить за стенами школы. Все свободны. Послезавтра в семь-тридцать первый урок, прошу не опаздывать.
Ребята дружно вылезли из-за парт и скатились по лестнице вниз, двое-трое остались записывать расписание возле учительской. Во дворе возле гипсового Алексея Максимовича все конечно обступили иностранцев и начали их разглядывать со всех сторон, так что даже я не выдержал:
— Ну чего вы в самом деле, ясно же сказали, что вам тут не в зоопарке — не смущайте ребят. Времени до Нового года много, успеете ещё насмотреться, пойдёмте, мы вас проводим, — сказал я американцам, — я тоже в Топтыгах живу.
— Подожди, — тормознул меня Джон, — я знаю, что у вас тут в таких случаях, как у нас, предполагается эта… как её… прописка. Проставиться надо в общем. Так я приглашаю всех к нам сегодня вечером, к семи часам. Адрес вы слышали, будет накрытый стол.
— Наш человек! — восторженно высказал накопившееся блондин Игорь, — обязательно придём. И с собой принесём чего-нибудь.
— Алкоголя не надо, — сразу уточнил Джон, — у нас до 21 года его запрещено употреблять.
— Хорошо, алкоголя не будет, — вздохнул Игорёк, и на этом все разбрелись в разные стороны.
— Мы про вас в газете прочитали, — сразу же сообщил мне Джон, когда мы перешли Жданова.
— В какой? — решил уточнить я.
— В Нью-Йорк таймс, самая популярная газета у нас в городе. Вы там с кладом были сфотографированы.
— Было такое дело, — улыбнулась Лена, — поэтому и в нашу школу попросились?
— Да, поэтому, — вступила в разговор молчавшая до этого Мэри, — наш дедушка Пауль работал у вас, когда завод запускали, вот он и попросил нас съездить сюда, посмотреть как его завод работает…
— Вон оно в чём дело, — присвистнул я, — ну тогда вы по адресу. У меня отец начальником там работает. Не самым большим, но чтобы пропуска вам сделать, вполне достаточным. Через пару-тройку дней проведём вам экскурсию.
— И на место, где был Американский посёлок, мы бы тоже сходили, — добавил Джон, — это была отдельная просьба деда.
— А это хоть сейчас — можно никуда не заходя отправиться на место, — предложил я.
— Мы только камеру возьмём, — сказал Джон.
— Какую камеру? — не поняла Лена, — резиновую, для мячика?
— Нет, не для мячика. У вас это называется… как, Мэри?
— Фотоаппарат, — по слогам сказала она.
— Ясно, — ответил я, — берите и пойдём прогуляемся.
Камера у них оказалась марки «Никон», не самая наворочанная, но вполне приличная. Предложил купить по мороженому, никто не отказался — пломбира, увы, сегодня не завозили, взяли по Ленинградскому за 22 копейки.
— Необычный вкус, — сказал Джон, когда доел мороженое до конца, — у нас совсем другое мороженое продают. И на улицах у нас его никто не ест, предпочитают в кафе.
— Разные страны, разные предпочтения, — ответил я, — а у деда вашего какая фамилия?
— Макдональд.
— А вот вы вроде бы брат с сестрой, а фамилии почему разные? — продолжил расспросы я.
— Мы не родные, у деда было две дочери, мы дети от разных его дочерей.
— Занятно, — буркнул я, — а мы, кажется, пришли — вон развалины вашего посёлка, в линию выстроились. А клад вот здесь мы нашли, — и я спрыгнул в один котлован и пнул ногой дыру в фундаменте. — Гляди-ка, одну монетку мы здесь, похоже, забыли…
И я нагнулся поднять поблёскивающую монетку, рядом со мной спрыгнул и Джон.
— Не одну монетку вы тут забыли, — сказал он, глядя себе под ноги, — вот ещё есть. Это чистое золото, правда?
— Стойте, — раздался сзади взволнованный голос Лены, — мы тогда все монеты подчистую собрали, не могло здесь ничего остаться!
— Ты на что намекаешь? — спросил у неё я.
— Что это подстава какая-то, — продолжила она, — надо бы положить их на место и валить отсюда с большой скоростью.
И тут мы немедленно убедились, что слова Лены были справедливыми, но, увы, немного запоздалыми… как цветы в одноимённой экранизации Антон-Палыча (фильм 1970 года, в ролях Лазарев, Золотухин, Инна Ульянова, тоска смертная). Потому что сразу с двух сторон сверкнули яркие вспышки, а затем к нашей яме с этих же двух направлений возникли два милицейских сотрудника с фотоаппаратами в руках. Одного я знал, это был всё тот же надоевший до чёртиков капитан Сизов, второй незнакомый. И физиономии у них обоих сияли, как луны в полнолуние.
— Ну что, Витюня, допрыгался? — с довольной усмешкой сказал Сизов, — сейчас мы тебя оформлять поедем.
— Остальных отпустили бы, — это всё, что я смог формулировать в горячке, — они тут не при делах совсем. А эти двое вообще американцы, — и я показал на Джона с Мэри.
— Ага, — усмехнулся ядовитой усмешкой Сизов, — а я тогда Иосиф Кобзон. Ну ты сам подумай, какие нахрен могут быть американцы в нашем Заводском районе? Вылезайте все, вас ждёт комфортабельный УАЗик.
И он сделал жест куда-то в сторону Реки, а Джон тихо спросил меня:
— Мы что-то нарушили?
— Да что ты, — попытался успокоить его я, — сейчас всё выяснится и нас отпустят. Просто у меня с этим капитаном довольно сложные отношения, он меня давно посадить хочет.
— А УАЗик это что такое?
— Русский джип такой, — пояснил я, — менты… ну то есть милиция у нас на них ездит.
— Чего ты там бормочешь? — недовольно прикрикнул Сизов, — закрыть всем рты и не препятствовать представителям власти!
— Да кто вам препятствует-то? — возразил я, — наоборот, оказываем всяческое содействие.
Когда мы подъехали к районному отделению милиции на Ватутина, нас всех четверых скоренько препроводили за решётку, именуемую в народе «обезьянник», а я по дороге только и успел сказать, что имею право на один телефонный звонок.
— Смотри ты, грамотный какой, прямо как в Америке, — с некоторым уважением высказался второй мент, лейтенант, судя по погонам. — Надо уважить человека, если уж про свои права всё знает.
— Вон у дежурного на столике телефон есть, можешь звонить, — милостиво разрешил Сизов, — только учти, что папа тебе вряд ли поможет.
— А я и не ему собираюсь звонить, — сообщил я, набирая намертво впечатанный в память номер с визитки КГБ-шника.
— Слушаем вас, — быстро ответили на том конце без всяких ненужных предисловий.
— Это Виктор Малов, мне порекомендовали обратиться по этому номеру в случае чего.
— Обращайся, Виктор, — разрешили мне, — я тебя очень внимательно слушаю.
— Проспект Ватутина, 7, заводское отделение милиции, я тут сижу в обезьяннике вместе ещё с тремя подростками, двоих из них мне показывал на фото товарищ Крылов. Прошу типа помочь…
— Всё понятно, Виктор, помощь уже выезжает — держитесь там.
Я положил трубку и присоединился к своим товарищам по несчастью. В обезьяннике кроме нас имели место ещё два грязных и явно нетрезвых гражданина, которые смотрели на нас с большим интересом.
— За что вас замели-то, сынки? — спросил один из них.
— Улицу в неположенном месте перешли, — буркнул я, — за это и замели. А вас за что?
— За пьянку, за что же ещё, — вздохнул второй. — Что-то эти двое (и он уверенно выделил среди нас Джона с Мэри) не очень похожи на нарушителей дорожного движения. Да и вообще на советских граждан не похожи, фотоаппарат один чего стоит.
— Милиции виднее, — ответил я, — товарищ капитан сказал, что перед законом у нас все равны.
— Но некоторые равнее, — зачем-то решил уточнить мои слова Джон.
— Ваня, — перешёл я на более понятные на нашей земле слова, — только я тебя прошу, не надо больше цитировать Оруэлла. У нас тут этого могут не понять.
— Хорошо, — вздохнул тот, — я тебя понял, больше не буду. Однако ваша милиция с нашей полицией прямо как родные братья — одинаково говорят и действуют.
— А ты общался с американской полицией? — поинтересовался я.
— Два… нет, даже три раза — были некоторые проблемы. Но в итоге всё закончилось хорошо. Скажи, Виктор, нас отправят в этот… в ГУЛАГ?
— Какой ГУЛАГ, Ваня, — осадил я его фантазии, — его двадцать лет назад отменили. Сейчас это ГУМЗ, главное управление мест заключения.
— Но суть-то старой осталась? — никак не собирался униматься Джон, — лагеря, колючая проволока, принудительный труд, собаки…
— А у вас как-то по-другому заключенных содержат?
— Конечно, — отвечал он, — у нас работать никого не заставляют, всё по желанию… и колючей проволоки нигде не используют… ну почти нигде…
— Успокойся, ни в какой ГУЛАГ мы не поедем, — решительно сказал я, в места заключения тоже. Максимум через полчаса, ну час может быть, мы будем гулять на свободе, как вольные птицы, я тебе слово даю.
— Как же мы проставляться сегодня будем? — вдруг вспомнила Мэри-Маша, — мы же обещали вечером стол накрыть…
— Может ещё успеем, — не очень уверенно пообещал я, — до вечера-то… а нет, так объясним — у нас народ понятливый, всегда готов войти в положение.
В этот момент какой-то сержант загремел ключами у двери нашего обезьянника.
— Малов! — громко сказал он, почти крикнул, хотя я от него в двух метрах сидел, — на выход!
— С вещами? — попробовал пошутить я.
— Поговори ещё у меня, — грозно приструнил меня тот, — руки за спину и пошёл на второй этаж.
А на втором этаже меня ждал кабинет с табличкой «Старший следователь Востриков Н.А.», а в нём кроме означенного товарища Вострикова сидел сбоку и мой заклятый друг Сизов.
— Ну что, Малов, — с места в картер начал этот Востриков, — признание сразу напишешь или сначала в камере посидеть желаешь?
— Признание в чём, товарищ следователь? — сделал непонимающие глаза я.
Тот переглянулся с Сизовым, побарабанил пальцами по столу и продолжил так:
— Ну значит по-хорошему мы сотрудничать не хотим. Ладно, будем тогда работать по плохому варианту, — и он нажал на кнопку звонка у себя под столом.
Вошёл давешний грубый сержант, но ничего сказать ему Востриков не успел, потому что зазвонил телефон на приставном столике.
— Слушаю, товарищ подполковник… есть зайти, товарищ подполковник… меня начальник срочно вызывает — а вы все сидите и ждите, я недолго, — и с этими словами он выкатился в коридор.
— Куда это он? — решил я поинтересоваться у Сизова.
— К Медведеву, — любезно пояснил мне он, — он начальник Заводского отделения. Сейчас вернётся и мы продолжим… ох, не завидую я тебе, Витя — всю биографию сейчас себе испортишь с этими монетками.
— Ну это мы ещё посмотрим, товарищ капитан, — любезно парировал я, — кто чего себе сейчас испортит.
Сизов, кажется, ничего не понял, но уточнять не стал — так мы и просидели напротив друг друга в гробовом молчании битых минут десять. А затем растворилась дверь, и в комнату вернулся товарищ Востриков, какой-то весь помятый и сдутый, как проколотый воздушный шарик.
— Так, — начал он распоряжаться с порога, — Сизов, ты идёшь к Медведеву, а ты, сержант, забираешь Малова, потом отпираешь обезьянник и отпускаешь всех четверых задержанных по делу о кладе. Извинись перед ними.
— А чего я-то должен извиняться, — попробовал увильнуть от этого занятия сержант, — я их не задерживал и в клетку не сажал.
— Разговорчики! — прикрикнул Востриков, — выполняй приказ! А с тобой, капитан, у нас отдельная беседа будет.
А сержант таки выдавил из себя извинения, когда открывал клетку, заключались они примерно в таких словах «ну вы эта… не держите зла… ошибки у всякого случаются». На что я ему ответил примерно в том же стиле «да всё нормуль, товарищ сержант, мы уже всё забыли, правильно, ребята?». Ребята дружно покивали головами и мы выбрались на залитый ярким сентябрьским светом проспект героя Ватутина.
— А кому ты звонил? — почти сразу же поинтересовался Джон, — что у них так сразу поменялось мнение насчёт наших преступлений?
— Знакомым я звонил, Ваня, хорошим знакомым, у которых есть хорошие аргументы при разговорах с нашей доблестной милицией.
— Не хочешь говорить, ладно, — согласился он, а Мэри напомнила:
— У нас скоро пати… угощение то есть, если поторопимся, то можем успеть всё сделать.
— Да, давайте поторопимся — мы, кстати, можем вам помочь, — ответила ей Лена, — говорите, что надо, мы сделаем, правильно, Витя?
— Абсолютно правильно, Лена, — сказал я, — русские люди вообще народ отзывчивый.
Тут Мэри-Маша взяла в свои руки все дальнейшие действия, и мы оказались нагружены списком того, что надо бы купить на вечер. Первая же строчка заставила меня наморщить лоб — там значились апельсины.
— Понимаешь, Маша, — проникновенно сказал я ей, — ты немного не в курсе жестоких реалий нашей страны.
— Каких реалий? — переспросила она.
— Ну вот у тебя тут апельсины записаны, а они у нас если и бывают в продаже, то раз в полгода и с дикой очередью.
— А почему? — задала невинный вопрос Маша, — что может быть проще апельсинов, у нас они прямо на улицах растут… не в Нью-Йорке конечно, но если чуть южнее проехать, в Джорджию или Флориду, то да.
— Увы, дорогая Маша, у нас здесь, к сожалению, не Флорида и даже не Джорджия, поэтому апельсины у нас не растут даже на самом юге, ни на Кавказе, ни в Крыму. А по импорту мы их очень мало закупаем… поэтому я предлагаю такой вариант — твоим списком мы будем руководствоваться, конечно, но в пределах разумного, купим то, что есть в наших магазинах. Апельсины, например, легко заменяются на яблоки, вот с чем, с чем, а с яблоками у нас проблем никаких.
— Хорошо, действуйте по своему усмотрению, — вздохнула Мэри, — а Кока-колы у вас тут тоже нет?
— Никогда не было и не ожидается в ближайшие десять лет. Есть Пепси, пойдёт?
— Не люблю я её, — призналась Маша, — но ладно, пусть будет Пепси.
На этом мы и разошлись — американцы ушли к себе в квартиру готовить стол и наводить чистоту, а мы с Леной окунулись с головой в советскую торговлю. Далеко бегать не пришлось, полный джентльменский набор профильных магазинов имелся либо в Топтыгинских домах, либо в радиусе пары сотен метров от них, но боже ж ты мой, какой это геморрой, советская торговля…
Через пару часов, взмыленные и издёрганные, мы закупили почти всё, что там написала Мэри, кроме Пепси, конечно. Чтобы достать эту диковинку, пришлось опять дёргать главного редактора по фамилии Зозуля. Он был сильно удивлён моей просьбой, но помочь не отказался — на этот раз пришлось зайти в соседние Жёлтые дома. Там на последнем пятом этаже притаилась квартирка, спекулирующая едой и напитками. Пять бутылочек Пепси новороссийского розлива обошлись нам в пятнашку… заодно и килограмм апельсинов у них прикупил всего за пятёрку — пусть Маша порадуется.
А по окончании так называемого «пати» (пришли не все, конечно, ученики нашего 9Б класса, но половина была, в том числе и все трое старослужащих) Джон вышел проводить нас на улицу и невзначай спросил про наболевшее:
— Ты ведь в Ка-Гэ-Бэ звонил из милиции, я правильно понял?
Я вздохнул и раскололся:
— Да, ты всё понял правильно, именно туда.
— Спасибо за честный ответ, Виктор, — серьёзно ответил он мне, — и вообще за всё спасибо, в первый же день в России получить такой экстрим-тур… я впечатлён, скажу честно.
— Да не за что, Ваня, — отвечал я, — обращайся в случае чего, помогу…