Аайя

Глава 7. Астероид

Сброс занял около четверти часа, и о том, что под ним твердая поверхность, Гейлу сообщил глухой удар в днище. Пыль дрогнула и тут же осела — посадка была относительно мягкой. В крошечное окно невозможно было разглядеть окружающий пейзаж, зато весь обзор занимала стыковочная секция станции, от которой к ним тянулись тралы, пропадающие где-то дальше зоны видимости. От этого Гейлу стало спокойнее — астероид все еще под контролем, и они все еще в руках Аайи. Скорее всего, Дерек уже хватился их с Хансом и звонит спасателям. Он прислушался, но ничто не предвещало открытия контейнера — не было ни вибрации, ни звука. Он подкрутил настройки скафандра, проверил запас воздуха — должно хватить на двенадцать часов. И тут же его накрыло волной страха, что изоляция у контейнеров не плотная, и Ханс давно мертв. Гейл лихорадочно щелкнул кнопкой включения мониторинга на шлеме и, проверив показания манометра, облегченно выдохнул — наружное давление в норме. И только вспомнив слова отчима про разгерметизацию контура, сообразил, что, будь хотя бы в одном из контейнеров щель, весь лифт при спуске мотало бы из стороны в сторону реактивной струей воздуха.

Он перехватил второй скафандр поудобнее, предполагая, что придется бежать, а насколько быстро можно передвигаться по астероиду, он еще не знал. И как далеко от него злополучный контейнер, тоже непонятно. Ханс — один из лучших спортсменов в училище, отличный пловец и боксер, никогда не курил, и есть шанс, что он способен задержать дыхание дольше обычного человека, значит и у него, Гейла, будет немного больше времени.

Под ногами скрежетнуло, потолок поднялся вверх, и стены распались в стороны, как лепестки цветка. Гейл прижал к себе скафандр, пытаясь высмотреть Креббера, он был уверен, что все контейнеры вскрываются одновременно, но это оказалось не так. Неподалеку стояли четыре одинаковых ящика, и в каком и них был Ханс, определить не представлялось возможным — сцепка контейнеров была не последовательной, а котловой.

— Пожалуйста, — сказал Гейл неизвестно кому, — пусть Ханс будет в этом.

Ближайший к нему контейнер отбросил стены, но Ханса там не оказалось. Гейл последними словами ругнул свое невезение, определил для себя место, с которого будет быстрее всего добраться до любого из оставшихся ящиков, и рванул туда, насколько позволяли тяжелые ботинки и искусственная гравитация. Бежать было тяжелей, чем по полосе препятствий — грунт был изрыт выбоинами, оставленными собратьями камня из астероидного пояса. Пока Гейл бежал, вскрылся еще один контейнер. Упаковочный материал выпал оттуда комком, и на секунду Гейл с бьющимся сердцем принял его за Ханса, но сразу понял свою ошибку и сосредоточился на оставшихся двух. Четвертый контейнер вскрылся почти одновременно с пятым, и Гейл на секунду растерялся, но тут же увидел Креббера — тот, завернутый в упаковочную пленку, как в одеяло, выпал на четвереньки из набитого под завязку ящика. Лицо его было синеватым, а глаза закрыты. Очевидно, он прощался с жизнью и не видел, что Гейл изо всех сил торопится к нему, иначе сделал бы хотя бы пару шагов навстречу, и из четырнадцати секунд сэкономил бы ему пять или шесть.

Первым делом Гейл нахлобучил на него шлем, и сквозь стекло увидел взгляд, какого он никогда не видел у дотошного, рассудительного Креббера – мутный от ужаса и пьяный от собственной углекислоты. Даже сообразить, что происходит, Ханс был не в состоянии, не говоря уже о том, чтобы попытаться самостоятельно натянуть скафандр. Конструкция позволяла шлему действовать отдельно от комбинезона и, в случае его повреждения, создавать непроницаемую полимерную перемычку вокруг шеи. Ханс судорожно вдохнул, и грудь его заходила ходуном, восстанавливая уровень кислорода, пока Гейл упаковывал его руки и ноги в положенные отделения скафандра. Настройки жизнеобеспечения пришлось выставлять самому, Креббер упорно не желал шевелиться.

— Мог бы, мать твою, хоть задницу поднять, — зло сказал Гейл во внутренний микрофон. — Я тебе памперс натяну.

Вместо ответа связь донесла до него звук рыдания. Ему стало не по себе, он взял шлем Ханса двумя руками и посмотрел в стекло — лицо Креббера было мокрым от слез. Гейл не придумал ничего лучше, как обнять его за плечи — все прочие знаки дружеского участия в неуклюжем скафандре прошли бы мимо внимания Креббера, но даже это он немного не рассчитал и завалился вместе с ним назад.

— Гейл, — сказал ему голос Ханса прямо в ухо, — я видел смерть.

Гейл не удивился, галлюцинации при гипоксии обычное дело. Он сполз с Ханса и перекатился на спину.

— Ну, видел, молодец, — как можно более спокойно сказал он. — И какая она?

Креббер помолчал, собираясь с мыслями.

— Никакая, — наконец ответил он. — Это ничто.

Вставать Ханс явно не собирался, и Гейл решил, что это и не к спеху — все равно дел у них тут никаких не было, только лежать и ждать, пока за ними придет спасательный бот. Он подвинулся так, чтобы голова Креббера лежала рядом с его головой.

— А как же туннель со светом в конце? — спросил он, чтобы не дать тому погрузиться в мрачную медитацию. — И лица умерших родственников?

— Я такого не видел, — подумав, ответил Ханс.

— А что видел?

— Пустоту видел. Темноту. Смерть — это понятие противоположное жизни, вот и все. Как воздух и вакуум. Когда из тебя уходит жизнь, ее место просто заполняет ничто.

— Наверное, — согласился Гейл. — Но это хорошо, это ведь не больно.

— Боль положительный фактор, — возразил Ханс. — Когда тебе больно, тело кричит о жизни. Зато я понял одну штуку, очень важную. По крайней мере для меня.

— Какую?

Креббер вздохнул так, что у Гейла заложило уши.

— Все эти философские учения по поводу смерти, о ее смысле и стремлении к ней, как единственному по-настоящему интересному опыту тела — херня. Стремиться к смерти — значит, ни к чему не стремиться. Таким образом, смерть можно назвать…

— Пределом функции, — съязвил Гейл.

— Почему? — удивился Ханс.

— Ну, ты же сам сказал — стремится к нулю. На алгебре проходили.

Креббер на секунду замолчал, а потом захохотал как сумасшедший, заражая своим весельем и Гейла, и они смеялись до тех пор, пока в шлемах у них не щелкнули передатчики дальней связи, и голос Гуфрана сказал им:

— Привет, мальчики. Рад, что вам весело.