Тяжелый автобус, волоча за собой облако пыли, подошел к уже знакомой Строгову белокаменной станции Союзтранса. Николай Павлович, отряхиваясь и сплевывая набившийся в рот песок, вылез из машины и сразу же пошел к пристани, надеясь встретить старого рыбака. Но обжигающие лучи солнца разогнали все живое, и берег казался вымершим. Горячий воздух был неподвижен, тяжел. Дышать трудно было. Плотный слой известковой пыли лежал на дороге, домах, деревьях. Хотелось спрятаться от палящего солнца, забраться в холодный, влажный подвал, пить леденящую родниковую воду, от которой стынут зубы.
Постояв на берегу. Строгов вернулся на площадь. Автобус уже ушел в Гудауты, и оживленная несколько минут назад станция была пуста. «Видимо, до вечера здесь никто не появиться», - подумал он и решил зайти к гостеприимному отцу Мелитону. Пройдя по запомнившейся ему дороге, Строгов подошел к винному подвалу и постучал. За дверью послышалось шарканье, дверь отворилась, и Николай Павлович увидел сухонькую фигурку винодела. Прищуривая близорукие глаза и, видимо, не узнавая, он вопросительно смотрел на Строгова.
- Не узнаете, отец Мелитон? - улыбнулся Николай Павлович. Старик, всмотревшись, закивал головой и пропустил Строгова. Пройдя несколько шагов, Николай Павлович остановился, ожидая семенившего за ним монаха.
- Где найти мне Алексея Ивановича, отец? - нарочно назвав Нифонта его мирским именем, спросил Строгов.
- Полюбился он вам? - улыбаясь, спросил монах. - Сейчас пошлю отрока, приведет его сюда.
Он повел Строгова в свою комнату, которая служила ему винодельческой лабораторией, жильем и молельней, и попросил обождать. Но посылать за рыбаком не пришлось. В дверь постучали, и открыв ее, старик увидел Нифонта.
- Легок ты на помине, - сказал Мелитон. - Давешний гость тебя ищет.
Нифонт с озабоченным лицом вошел и поздоровался.
- Нужен ты мне, Николай Павлович, - негромко сказал он Строгову, когда Мелитон отправился за вином, чтобы угостить их.
Строгов выжидательно смотрел на рыбака.
- Выйдем отсюда, поговорим, - продолжал Нифонт и потянул Строгова за рукав к выходу. В дверях он приостановился и обернулся к Мелитону, который уже возвращался с кувшином вина и стаканами.
- Погоди, отец, мы скоро придем.
Выйдя из винницы и пройдя небольшую площадку, они приблизились к широкой каменной лестнице. Окруженная ровными рядами старых кипарисов, она круто уходила от приморского шоссе вверх, к монастырскому собору.
Присев на камне, старик вполголоса сказал:
- Садись, милый, поговорить надо.
Оглянувшись еще раз, он повернулся к Николаю Павловичу и, глядя на него в упор, понизив голос до шепота, спросил:
- Ты большевик, прямо скажи?
В его взгляде были и вопрос, и ожидание, и, как будто, надежда.
Николай Павлович колебался только секунду.
- Да!
- Я так и думал, - с облегчением сказал рыбак. - Ну, так послушай. Вот прошлый раз сказывал я тебе про настоятеля. Что приезжают к нему, яко тати. Вот и ноне приехали двое. Живут там, - старик мотнул головой на блестевшую на солнце шапку собора, - таятся. Днем не выходят. Настоятель третьеводни ночью у них гостевал. А вчерась от него ходок пошел на Псху.
- Ты подожди, Алексей Иванович, давай по порядку, - остановил его Строгов. Он почувствовал, что приезд этих двух неизвестных всколыхнул монастырь, привел в движение какие-то силы, и необходимо выяснить обстановку более подробно.
- Когда они приехали?
- Да в ночь, как мы с тобой расстались!
- Откуда приехали, не слышал?
- Сказывали - из города.
- А примет их не знаешь? - и, заметив, что старик его не понял, он пояснил: - Ну, какие они?
- Один толстый да важный такой. Все себя по лысине гладил. С портфелем. В обращении, видать, строгий. Другой попроще. Веселый такой. А вечор приехал милицейский начальник из Гудаут. Ну, в духане-то они и встретились. Как будто невзначай. Пили, ели, да говорили.
- Как выглядит этот, из Гудаут? - спросил Строгов.
- Да главный там, старый уже, с седой бородой, Гумба по фамилии. Я и подумал: не должен он хлеб-соль есть с такими, как эти, что потайно с настоятелем видаются.
- А о чем говорили, не слыхал?
- Не. Вначале все тихо говорили, а как выпили, все тосты начали подымать, а Гумба все хвалился да грозился.
- Он один приезжал?
- Двое с ним. Тоже такие, как он, милицейские, только молодые.
- И долго были в духане?
- Да часа два, а потом поручкались и обратно.
- Ты сам видел?
- А как же! Главный сильно хмельной был, все сесть в седло не мог.
- Узнаешь, если увидеть придется? - спросил Строгов.
- А как же!
- А откуда ты его фамилию знаешь? - поинтересовался Строгов.
- Как уехали, я у людей спрашивал, они и сказали. Он не впервой сюда заезжал, только ранее в гражданском все больше ходил. Ты шукни в городе, кому следовает. У них дружба-то неспроста, как я считаю.
- Пили где? В ресторане внизу, что ли?
- Эге, там! Где станция автомобильная. Сам заведующий им все подавал. То из кабинету не выходит и с людьми не разговаривает, а тут заместо лакея прислуживал. А ишо говорили, что партийный! - он сокрушенно покачал головой.
- А на Псху кто пошел? - Из монастырских кто-нибудь? - продолжал допытываться Строгов.
- Нет. Тут ден пять тому приехал какой-то отдыхающий. Не здешний, из России. Ходил, хозяйство совхозное смотрел, все удивлялся и хвалил, как тут-де монахи работали. А как стемнело, пошел в домик к настоятелю и заночевал там. А утром ушел на Псху. Настоятель провожатого ему дал.
- Кто с ним пошел?
- Да один из схимников. Там в пещерах их много.
- Ну? А кормит их кто?
- Что нужно схимнику-то? Вода да фрухта. Этого там много. А сухарей верующие принесут.
- Разве они там есть?
Нифонт посмотрел на Строгова с удивлением.
- А то как же. На их век хватит!
- Ну, а ты сам на Псху был? - спросил Николай Павлович.
- Бывал. Еще когда монастырь был, хаживал. А в прошлом годе - я уж в мир ушел - позвали меня. Настоятель просил помочь. Груз какой-то переносили. Не знаю, что там было, все тяжелое. В брезентовых мешках уложено плотно, зашито наглухо и плечевые ремни приторочены. Шло нас к перевалу восемь человек, все крепкие да сильные. Дорога туда хоть не дальняя, а трудная. Всю ночь шли. Раньше ходили через хребет, до селения, а в тот раз дошли только до вершины, оставили те мешки на перевале и назад воротились.
- А с грузом кто остался?
Старик пожал плечами.
- Да никто. Мешки в кустах положили, рядом с тропою, ветками прикрыли, посидели, отдохнули, да и назад.
- Да что в них было-то? Неужели не поинтересовался? - с досадой допытывался Строгов.
- Нет. Мне ни к чему, - сказал Нифонт.
- Ну ладно! А теперь скажи, почему ты мне все стал рассказывать про настоятеля и прочее? - полюбопытствовал Строгов.
Старик насупился.
- Почему да почему? Люди они не наши, неладное что-то у них там затеяно. Нам все видно.
- А почему же ты догадался, что я большевик? - продолжал допрашивать Николай Павлович.
Нифонт в ответ хитро улыбнулся.
- Ты думаешь, наш брат ничего не понимает? Давеча, как ты меня спрашивал про то, про другое, я заприметил - неспроста это. Даром, что ли я столько годов на свете живу? Молод ты еще, Николай Павлович, меня, старика, провести.
Строгов рассмеялся.
- Ну вот хорошо, Алексей Иванович. Тогда не будем таиться. Ты вспомни, кто с тобой ходил. И расскажи все, что про Псху знаешь. - Он наклонился к рыбаку: - Может быть, нам с тобой сходить туда придется! Только про наши разговоры и про меня - молчок.
- Что ж я, не понимаю, что ли? - обиделся старик.
Отец Мелитон несколько раз выходил из винницы. Поглядывая на сидевших у парапета и потоптавшись в дверях, он пакачивал головой и, сутулясь, уходил обратно.
Солнце быстро приближалось к горизонту, готовое коснуться потемневшей воды, зажечь ее и после короткой вспышки потухнуть, а Строгов и старик все сидели на камнях и говорили, говорили.
Беседа была интересной. Николай Павлович все время что-то записывал в свой блокнот.