Абсолютное правило

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Входная дверь разлетелась, выпуская наружу чьи-то испуганные крики, звонки телефонов, гул еще не остановившихся вентиляторов, топот множества ног, скрип инвалидных кресел и коек.

А Вероника уже стреляла из обоих пистолетов сразу, неумолимо идя вперед. Люди падали, не успев сообразить, что произошло, опрокидывая стулья, сбивая ногами мягкий зеленый ковер, разбрасывая бумаги.

Неужели, все они были сумеречными? Наверное, если Вероника говорит, что это так, значит ей можно верить.

Едва мы перешагнули через металлический остов дверей, как Акоп тоже открыл огонь! Он стрелял более беспорядочно, во все стороны, больше разрушая, чем убивая! Отвлекал внимание сумеречных от Вероники, давая ей возможность добраться до лестницы.

А милиция, интересно, как отреагирует? — подумал я. — Вмешается ведь! Но это уже не важно. Разговор идет о существовании самой цивилизации…

Веронике почти удалось добраться до лестницы, как вдруг из коридора показались первые вооруженные люди! Некоторые, не добежав, попадали, подкошенные пулями, а другие рассыпались по сторонам, открыв ответный огонь. Акоп, чертыхнувшись, отскочил за небольшой стол, служивший прилавком для лекарств, и ударом ноги опрокинул его на землю.

Вероника тоже скрылась за каким-то металлическим ящиком. Я резко отпрыгнул, насколько позволяла болевшая нога, и вкатился в лифт, двери которого были открыты, хоть сам он и был обесточен. Между дверцами висела характерная табличка: "Лифт не работает". Оно и хорошо!

Но нужно было действовать быстрее. Штамм наверняка уже сообразил, что происходит, и теперь постарается выбраться из больницы во что бы то ни стало!

Также, наверное, подумала и Вероника. Воспользовавшись затишьем, она вскочила и зигзагами побежала к лестнице на второй этаж. Вслед ей раздались выстрелы, выбивающие клочки ковра прямо у нее из-под ног и куски бетона из стен вокруг! Я высунулся и, не целясь, открыл огонь по коридору, в котором скрывались стреляющие.

Пистолет подпрыгнул в руке, едва не вылетев, но я продолжал нажимать на курок, пока не закончились патроны. Только потом в голове мелькнула мысль — а где запасные?!

Что-то внутри пистолета сухо щелкнуло, и он вдруг снова выстрелил. Самозаряжающийся?!

Вокруг стоял такой страшный грохот, что даже если бы уже подъехала милиция; то мы бы этого не услышали. А вернее, нам всем теперь было просто наплевать на то, что творилось на улице.

Веронике удалось подняться по лестнице, и она через считанные секунды скрылась в лестничном пролете. Сразу после этого все выстрелы направились в мою и Акопову сторону.

Я зажался в лифте, прижимаясь плотнее к стене и закрыв голову руками. Вокруг меня все трещало, грохотало, взрывалось и разлеталось на куски. Действительно — просто сущий ад! У меня даже не было возможности выстрелить. Куда там! Я пошевелиться не мог!

Все стихло лишь спустя вечность. В ушах моих по-прежнему гудело и сухо щелкало, сквозь бинт на ноге просочилась кровь, и я обнаружил, что ею залит уже почти весь пол!

Акоп сидел за столом, от которого теперь остались лишь воспоминания, и лихорадочно перезаряжал автомат. Сумеречные из коридора, судя по всему, занимались точно тем же.

Небольшая передышка.

Откуда-то сверху доносились приглушенные выстрелы. Значит, борьба продолжается. Нам тоже надо подниматься, помогать!

Акоп вскинул автомат и, поднявшись на колени, открыл огонь по коридору. Еще один зазевавшийся сумеречный с криком отлетел к стене и так и замер, зажав

руками горло.

Остальные, чертыхаясь, скрылись за углом.

— Кажется, эти ублюдки не приучены к открытому бою! — заорал Акоп. — Им бы только исподтишка убивать!

— Поднимаемся! — закричал в ответ я. — Нашим помочь надо!

— Согласен, беги первым, я прикрою!

Я поднялся, и тут же упал вновь, потому что зазвучали выстрелы. На этот раз с улицы.

Милицию принесло, черт бы ее побрал! Вечно приходит в самый неподходящий момент.

Сейчас опять влезет, не разобравшись толком!

Акоп, ругаясь, перекатился в другой угол залы и зажался в углу между тумбочкой с телевизором и стеной.

Вновь все пространство вокруг наполнилось грохотом, а я упал, зажав уши, чтобы не оглохнуть! Менты добивали все то, что не успели разнести сумеречные. Стол, за которым недавно скрывался Акоп, разлетелся в щепки. От стен стали отлетать целые куски, превращая ковер в ничто. Лекарства, витрины, плакаты на стенах — все было уничтожено в считанные секунды.

И лишь затем, когда звуки выстрелов стихли и пыль стала медленно оседать, снаружи раздался мегафонный голос:

— Всем выйти с высоко поднятыми руками! Оружие бросить! Каждый, у кого будет обнаружено оружие, умрет! Ясно?!

Чего ж тут неясного?! Акоп высунулся и послал на улицу очередь из автомата. На что он надеется, интересно? Сумеречные из коридора молчали.

— Сами напросились, идиоты, — ответили с улицы. Менты, как обычно, долго думать не любили и решили действовать. Им, судя по всему, было совершенно наплевать на больных, на заложников и на прочих мирных граждан. Внутрь стали с шипением залетать дымовые шашки.

Слезоточивый газ мгновенно заволок все пространство вокруг, и спустя пару секунд я уже не видел коридора, в котором укрывались сумеречные. Еще через секунду Акоп резко поднялся на ноги и побежал в сторону лестницы, непрерывно стреляя из автомата. Я вскочил и бросился следом, едва не споткнувшись о тело одного из сумеречных, перевалившееся через стул. От чудовищной боли в ноге меня всего передернуло, но я не сбавлял скорости до тех пор, пока не догнал Акопа. Мы подбежали к лестнице и стали торопливо подниматься на второй этаж. Весь первый этаж уже был в дыму, и сквозь него смутно проглядывались двигающиеся силуэты сумеречных. Видимо, они тоже пробирались вслед за нами.

— Странная больница какая-то, — пробормотал Акоп, когда мы пересекли лестничный пролет, — ни одного больного. Все сумеречные!

— Может, у них здесь тоже своего рода штаб. Как ваш Театр, — предположил я.

Ответить Акоп не успел. Не добежав до второго этажа всего несколько ступенек, мы столкнулись нос к носу с тремя сумеречными, выскочившими из-за дверей.

Или они были в панике, или просто не ожидали увидеть здесь двоих вооруженных людей. По крайней мере, никто не успел среагировать. Акоп резко подскочил к

одному из них, рывком вынимая из-за пояса нож, и вспорол ему живот. Сумеречный широко вытаращил глаза, схватился за рану и начал оседать на пол, а Акоп уже развернулся ко второму, чуть пригнулся и всадил лезвие прямо в пах. Второй слабо вскрикнул, роняя автомат. Падая, он немного заслонил собой третьего, давая тому возможность выхватить пистолет и выстрелить. Находясь в панике, он, правда, не слишком целился и попросту снес своему мертвому напарнику полголовы. Сумеречный, обдав нас с Акопом кровью и кусками черепа вперемешку с какой-то слизью, резко упал вперед, инстинктивно взмахнув руками, и покатился по ступенькам вниз, туда, где клубился слезоточивый газ. А третий сумеречный уже наставлял на нас пистолет. К счастью, выстрелить он не успел. Небольшой выпад Акопа — и пистолет улетел куда-то в коридор второго этажа, а лезвие ножа пронзило сумеречному горло. Тот захрипел и, отступив на пару шагов, упал на спину, растянувшись в коридоре.

Акоп вновь убрал нож за пояс и подмигнул, тяжело дыша:

— Посмотри-ка, Виталик, похоже, здесь уже поработали.

Я заглянул в коридор и увидел отбитые куски стен на полу, человек пять-шесть, лежащих в различных позах или сидящих, прислонившись к стене, мертвых и разбитые вдребезги двери.

Ни Вероники, ни Сома, ни Васи не наблюдалось. Они, наверное, уже были на третьем.

— Пошли, пока наши ментовские друзья не решили подняться вслед за нами. Если сумеречные внизу еще не ошалели от выстрелов, то могут сообразить обернуть все, как нападение террористов на больницу. Тогда за нами начнется самая настоящая охота.

Мы стали подниматься по ступенькам еще выше. Нога болела, но я старался не обращать на нее внимания. На лестничном пролете мы услышали первые выстрелы наверху. Кто-то кричал, звенели разбиваемые стекла.

Безумие! Если нам и удастся достать Штамма, то сможем ли мы сами выбраться отсюда?!

Входной двери на третьем этаже уже не было. По коридору в панике бегали люди в больничных халатах. Люди с автоматами и в куртках лежали на полу, прямо у входа.

— Скотина, — процедил Акоп, опуская автомат, — он решил спрятаться среди настоящих больных!.. А вон и Сом!

Действительно, из одного кабинета выскочило огромное, чешуйчатое существо, бодро размахивающее крыльями. В одной лапе оно сжимало извивающегося человека, казавшегося, по сравнению с ним, большой механической куклой. Размахнувшись, существо швырнуло человека о стену. Тот закричал, но крик тотчас оборвался, сменившись глухим треском и стуком, и человек упал на живот. Кто-то из больных в ужасе закричал, упал следом, зажав голову руками.

— Пошли, — Акоп тронул меня за плечо и побежал в сторону существа. Я заковылял следом.

— Ну, как дела на фронте? — Акоп остановился напротив существа, которое при виде нас радостно зашевелило крыльями.

— Все отлично. Шестнадцатый кабинет, в котором сидит Штамм, оцеплен. Ждут нас. Вася говорит, что этот чувак никуда убежать не сможет. Разве что — выпрыгнет с третьего этажа. Но в таком случае ему даже бессмертие не поможет!

— Загнанный в ловушку зверь может сделать что угодно, — заметил Акоп.

Мы вновь побежали — впереди существо-Сом, следом Акоп, а потом я, все сильнее припадающий на болыгую ногу.

Забежав за поворот, мы увидели Васю и Веронику, стоящих напротив дверей в кабинет со вскинутым оружием.

— Что внизу? — поинтересовался Вася.

— Менты, — коротко бросил Акоп. — Думаю, надо все закончить до того, как они сообразят, что к чему, и начнут уничтожать террористов вместе со зданием. Штамм здесь?

Вася кивнул:

— Отстреливается, ублюдок. Заперся в туалете и открывает огонь, стоит приоткрыть дверь. Как будем его выкуривать?

— Расстреляем дверь и вбежим, — сказал Акоп. — Кто-нибудь да успеет добраться до него!

— Слишком рискованно, — покачала головой Вероника. — К тому же мы не знаем, какое оружие есть у Штамма в запасе. Он может держать в кабинете что угодно.

— Может, мне попробовать залететь из соседнего кабинета прямо в окно? — Существо в возбуждении потерло лапы. — Он такого не ожидает, и у меня будет время, чтобы прикончить его.

— Можно, — согласился Вася. — Как только ты выбьешь окно, отсюда ворвемся и мы. У Штамма попросту не будет времени сообразить, что к чему.

— Вот и отлично. Пожелайте мне удачи! Сом-существо щелкнул языком и скрылся в соседнем

кабинете. Акоп тыльной стороной ладони в перчатке стер со лба капельки пота и вставил новую обойму в автомат. Вероника посмотрела на меня:

— Если хочешь, можешь остаться здесь. С твоей ногой не слишком разумно будет соваться в самое пекло.

— Пекло было там, внизу, а здесь всего лишь пикник на обочине, — ответил я. — Неужели ты думаешь, что и мне не хочется надрать этому козлу задницу?

— Я просто волнуюсь за тебя, — ответила Вероника. — Ты же знаешь, что я привязалась к тебе настолько, что…

Изнутри кабинета совершенно отчетливо, перекрывая шум в коридоре, раздался звон разбиваемого стекла.

Следом — короткая очередь выстрелов. Акоп и Вася одновременно оказались около дверей и ударом выбили ее внутрь! А потом…

Господи ты боже мой, когда же все это закончится?! Изнутри кабинета прямо на две фигуры, стоящие в проеме, метнулась всепоглощающая, огромная, широкая волна огня! Акоп как-то странно выгнулся назад, словно хотел сделать мостик, и отлетел к противоположной стене, роняя автомат и хрипя. Васю просто подбросило к потолку, он с хрустом ударился о стену и съехал вниз, оставляя на стене кровавый след.

А дверь загорелась! Вероника откатилась в сторону, открыв огонь, я тоже упал, выставив пистолет перед собой, и стал стрелять в дверной проем, который горел, и из которого вырывались черные клубы дыма.

Где же Сом?! Неужели и его тоже убили?! Но ведь так не может быть! Так все хорошо шло, и вот на тебе!

Хотя… нет. Вася застонал и попытался сесть, держась за разбитую голову. Сквозь пальцы сочилась кровь. Акоп тоже закашлял. Его, судя по всему, ранило не так сильно, потому что он быстро сообразил, что происходит, и потянулся за автоматом. Куртка у него на груди была порвана, а рубашка обуглилась, вгорев в кожу. Сейчас Акопу было действительно чудовищно больно. Как он только сдерживается?

Вероника стреляла в дверной проем, пока у нее не кончилась обойма, но и тогда она продолжала нажимать на курок, как одержимая, пока я не тронул ее за руку. Только тогда девушка перевела на меня взгляд, и я увидел в нем одну лишь пустоту. Безумие?

— Все в порядке, — прошептал я. — Вероника, они живы, посмотри сама, они только немного ранены! Ну посмотри же, я не вру, Вероника!

Вероника моргнула, и что-то сделалось с ее глазами. Словно пленка с них слетела. Они снова стали нормальными. Вероника посмотрела на Акопа, добравшегося до автомата, и на Васю, пытающегося отползти на безопасное от огня расстояние.

— Я лично его убью, — пробормотала она, тяжело дыша. Волосы у нее растрепались и лежали беспорядочно на плечах и на лице. Из небольшой царапины на скуле текла кровь.

— Я тоже, — ответил я тихо, — за Евгения Валерьевича.

— И за Леху, — добавила Вероника.

— Точно. — Мы поднялись одновременно и побежали в сторону горящего дверного проема.

Сразу полыхнуло жаром, от которого хотелось куда-нибудь укрыться, но куда же от него деваться, если надо было во что бы то ни стало идти вперед?!

Я рванулся перед Вероникой и первым проскочил сквозь огонь, чувствуя, как его языки слизывают мои брови, бросаются на кончики волос и цепляются за рубашку. На короткое мгновение я зажмурился, потом вновь открыл глаза, но ничего не увидел.

Вокруг был только дым. И все.

Сзади подбежала Вероника, осторожно тронув меня за плечо. В дыму я почти ее не видел.

Вдобавок становилось трудно дышать.

Мы стали осторожно продвигаться вперед. Шаг за шагом, двигая дулами пистолетов из стороны в сторону, ожидая нападения в любое мгновение…

Зацепился ногой за опрокинутый стол, потом разглядел валяющийся на полу стенд с буквами для проверки зрения.

А потом вдруг я увидел Сома.

Алексей лежал на полу, между опрокинутой тумбочкой и осколками стекла, скрючившись и прижав руки к животу. Глаза его были закрыты, но он все еще дышал. Даже с моего места было видно, как тяжело приподымается и вновь опускается его грудь.

— Алешка, — прошептала Вероника, как-то странно всхлипнув, и быстрыми, широкими шагами подошла к лежащему, склонившись над ним.

— Вот так оно всегда и бывает! — резко раздалось из мутной темноты. Я развернулся на пятках и, несколько секунд вглядываясь в дым, разглядел сидящего в углу человека.

Доктор! Штамм! Да, это был он. Тот самый, которому я доверил Генку много-много дней назад. И который странным образом оказался центром всей этой истории, в которую я попал.

Штамм сидел на табуретке, закинув ногу на ногу, и поигрывал каким-то овальным предметом, перекатывая его из одной ладони в другую:

— Я говорю, что так всегда и бывает — все спланируешь, подсчитаешь, расчертишь, начнешь воплощать планы в жизнь, а потом появляются какие-то чудаки и все портят!

Вероника повернулась в сторону Штамма, поднялась с колен и выставила перед собой пистолет.

Совершенно неожиданно Штамм расхохотался. Громко, раскатисто, хрипло, хватая ртом дым, откинув голову назад.

— И ты думаешь, что что-то изменится? — хохот перешел в глухой кашель. Я тоже почувствовал, что мне становится трудно дышать. Дым сгущался.

— Да я и так уже мертв! Ну и что с того? — Штамм зажал овальный предмет в левой ладони и развел руки в стороны. Даже сквозь дым я различил, что именно торчит у него из живота. Сом все-таки успел выполнить свое обещание. Он выпустил Штамму кишки.

Штамм понял, что мы с Вероникой увидели кусок стекла, распоровший его живот поперек почти на две половины, и вновь скрестил руки на груди:

— Но ведь это ничего не меняет, дорогие мои. Дело свершилось, оно начато, и ничто не в силах его остановить. Это как маленький камешек, скатившийся с горы и вызвавший обвал! Я только макушка всей пирамиды, но есть и другие! Вы думаете, что все это смог спланировать один-единственный человек?

— Ты не человек, — уточнил я.

Штамм как-то странно посмотрел на меня.

— Это о тебе говорил Коля? Ты и есть тот самый, внутри которого заключен древний, могущественный дар?

— Я и есть. Только тебя это касаться не должно. Не для вас этот дар, а для людей!

— Как мы красиво говорим, — улыбнулся Штамм. — Давно ли вы перешли на сторону игроков Зари, чтобы так рассуждать? По мне — так какая разница, на чьей стороне быть? Главное — цель! Главное — стать свободным и независимым.

— Но не таким же варварским способом!

— А как еще можно начать жить спокойно?! — неожиданно выкрикнул Штамм и тотчас зашелся в хриплом кашле.

— Не убивая! Можно было бы просто прекратить войну между игроками. Ведь Создатели не вмешивались, никто не следил за вами! Можно было просто остановиться!

— Невозможно прекратить, — покачал головой Штамм. — Вражда между игроками сидит в нас уже не одно столетие. Просто так ее не подавить. Да и не хочется, если говорить начистоту. Я бы чувствовал себя гораздо спокойнее, зная, что никто не нападет на меня со спины, вспомнив древнюю вражду или свято веря в нерушимость правил Игры.

— Ты прав, — сухо сказала Вероника, — именно поэтому я и убью тебя сейчас!

— Вполне возможно, — согласился Штамм, прокашлявшись с кровью, — но тогда и вам придется умереть вместе со мной. — И он протянул вперед руку с зажатым в ней овальным предметом. — Этой штучки хватит на то, чтобы разнести половину этажа. Стоит мне ее уронить — и вы мертвы вместе со мной, а я еще хочу немного поговорить.

— Зачем ты тянешь время? — спросил я. — Ведь все равно умрешь.

— Жизнь такая штука, что за нее все время хочется цепляться, — усмехнулся сквозь окровавленную бороду Штамм. — Ничего не поделаешь, но я тоже когда-то был человеком. Неплохим врачом. Почти таким же, каким могла бы стать Вероника, если бы не вошла в Игру.

— Но я и не жалею, — сказала Вероника тихо.

— И я не жалею, — ответил Штамм. — Между нами иная пропасть. Я знаю, что нужно для того, чтобы жить спокойно, а вы лишь слепо боретесь против любых изменений, не зная истинных целей!

— Но убивать людей?! — воскликнул я.

— Приходится, — пожал плечами Штамм. Овальный предмет перекатывался в его ладонях все быстрее и быстрее. — Всех приходится убивать. Иначе нельзя! Даже эта больница построена на крови. В Великую Отечественную здесь была огромная, великолепная библиотека, множество разнообразных книг! Таких, за какие сейчас бы отдали очень многое, лишь бы прикоснуться к ним, но когда понадобилось куда-то складывать больных и раненых, партизаны без особой жалости выбросили всех работников на улицу, не дав им ни одежды, ни пищи. И всех их убил голод, мороз и немцы. Так зачем же здесь вообще говорить о гуманности? Вот и мне стоит бросить эту штуковину на пол, как мы все умрем. Вы уже видели действие одной. Но сейчас я не делаю этого. Почему? Да потому что я, мне…

— Тогда нам не о чем больше разговаривать, — неожиданно сказала Вероника.

Что-то в ней оборвалось…. Медленным движением Вероника направила пистолет прямо Штамму в голову

и выстрелила.

Он дернулся, стукнувшись головой о стену сзади, разбрызгивая по обоям кровь, и упал со стула на колени, потом, слабо дернувшись, лицом в пол, поджав руки под себя. Кусок стекла с хрустом вышел из-под его левой лопатки.

— Кончено, — тихо сказала Вероника, а потом все вокруг взорвалось.

Бетонный пол прямо передо мной вздыбился, скрючился, сжался гармошкой и провалился. Вероника, опустив пистолет, зашаталась и тоже упала, скрывшись под осколками бетона, дерева и стекла.

Ужасный грохот наполнил уши, разрывая барабанные перепонки.

И все вокруг, разрывая дым, вдруг заполнил белый, яркий, слепящий глаза свет. И я утонул в нем, выпуская из рук пистолет, чувствуя, как ослабевает мое тело, как я падаю куда-то вниз, как что-то меняется внутри меня, и сквозь плотно сжатые зубы вырывается крик.

Я не хочу умирать!

Но что поделать-то?!

Нечего!

Темнота расступилась как-то незаметно, превратившись во что-то мигающее и искрящееся.

Один глаз открыт. Уставился прямо на лампу дневного света, наполовину вырванную из своих пазов и свисающую в опасной близости от головы. Искры, разлетающиеся в стороны от каждого движения лампы, слепили, оставляя в глазах темные пятнышки.

Надо вставать.

Да. Надо.

Вот только смогу ли я?

Я открыл второй глаз и различил прямо над собой огромную рваную дыру, затянутую дымом.

Края дыры были утыканы осколками бетона и металлическими штырями с зацепившимися за них остатками обгорелых простыней, одеял. Из порванных подушек медленно вылетали и оседали на пол обуглившиеся перышки.

Значит, упал. Но на какой этаж? Второй? Первый?

Надо выяснить.

Сел, упершись руками в пол с такой силой, что едва не содрал кожу с ладоней, и, дождавшись, пока шум в голове утихнет и черные пятнышки наконец исчезнут, осмотрелся.

Длинный коридор. Освещен дневными лампами, расположенными вдоль стен. Никаких дверей, никаких окон — вообще ничего. Одни серые стены с облупившейся штукатуркой и шелушащейся краской.

Вокруг валяются разбитые кровати, множество мелких горящих предметов, смятый, словно бумажный, металлический сейф. Совсем недалеко лежит человек лицом вниз, нелепо раскинув руки и изогнувшись в такой позе, что сразу стало ясно, что он мертв. Еще один — чуть дальше, казалось, хотел встать на голову, но не смог и свернул себе шею.

Напротив тоже тянулся коридор. И тоже трупы. Пять или шесть лежали одной кучей. Рядом плавился и горел противогаз. А еще дальше, прислонившись к стене, сидела Вероника.

— Вероника! — позвал я, стараясь перекричать шум в голове, но услышал лишь отдаленное эхо своего собственного голоса.

Она не ответила, не шевельнулась. Сидела все так же — склонив голову на колени, обхватив ее руками. Недвижимая. Волосы рассыпались по плечам и чуть шевелились от ветерка.

— Вероника! — Я попытался встать, но спина тотчас отдалась острой болью, следом заболела и подвернутая нога.

Но вставать надо! Еще как надо!

Я ухватился рукой за металлический штырь и чуть привстал, раскачиваясь из стороны в сторону, как пьяный. К горлу подкатил сухой комок, затошнило, но я сдержался. Вновь позвал: "Вероника!"

И она снова не ответила.

Вывернутая нога безжизненно болталась, но я ее совершенно не чувствовал.

Я отпустил штырь и, подпрыгнув на одной ноге, упал на противоположную стену. Потом, отдышавшись, оттолкнулся от нее и сделал еще несколько неуверенных скачков в сторону Вероники.

Что-то с грохотом упало за моей спиной. Лампа, наверное.

Я облокотился о стену, тяжело дыша и чувствуя, как пот медленно стекает по моему лбу, по щекам, по шее за шиворот обгорелой рубашки. Вокруг было душно, и от спертого воздуха не проходила тошнота. В глазах все плыло.

Чуть дальше Вероники лежал Акоп: на спине, раскинув руки в стороны. Грудь его поднималась и опускалась. Значит — жив еще.

Я оттолкнулся вновь, проскакав еще пару метров. Еще один толчок, и я опустился около Вероники, стараясь не задевать свою больную ногу. Тихо позвал:

— Вероника. Ты меня слышишь? Ответь! Это же я — Виталик. Все нормально, мы живы. Мы все живы. А Штамм мертв! Все худшее позади!.. Слышишь меня?

Если она и слышала, то никак не отреагировала. Продолжала сидеть, чуть вздрагивая всем телом и слабо-слабо мотая головой. Лишь спустя пару секунд до меня донеслись ее приглушенные всхлипы.

Плачет.

— Чего ты плачешь? — шепотом спросил я. — Все же нормально. Все уже закончилось. Ну?

Акоп рядом издал горлом какой-то протяжный хрип и замолчал, тяжело дыша через нос. Его грудь пересекала широкая рваная рана, из которой толчками шла кровь.

— Вероника, — я подался вперед и рукой чуть приподнял ее голову. Она не сопротивлялась и даже наоборот вдруг выпрямилась и посмотрела на меня.

Глазами, в которых не было жизни. Глазами, в которых была лишь одна пустота. Нет, в них не читалось безумство, как там, наверху, но что-то в них было не так.

Но я не отстранился, слегка проведя пальцами по ее влажным ресницам, я всмотрелся в подернутые слезами зрачки, заглянул за глаза, туда, где у них, у игроков, не было оболочки, и увидел ее мозг.

Серая, пульсирующая масса, покрытая тонкими жилками, венами и сосудиками, слабо вздрагивала в такт Вероникиному дыханию и медленно рассыпалась в пыль. От мозга отслаивались целые куски, которые крошились, мялись, как бумага, и пылью оседали на внутренних стенках черепа. Мозг уменьшался.

Нет, не мозг. Это было что-то другое, порождение Создателей, заменившее игрокам мозг. То, из-за чего они и начали эту бессмысленную игру, уничтожение себе подобных. Для чего? Лишь для того, чтобы стать бессмертными, ощутить всего лишь на мгновение свое величие над остальными людьми.

Вероника смотрела куда-то позади меня, и на лице ее блуждало выражение полной отрешенности. По щекам катились слезы, собирались на остром подбородке и капали вниз.

Губы шептали что-то неразличимое, неразборчивое. Она не видела меня. Она не видела того, что творится вокруг. Не хотела видеть. Не могла. Мозг ее умирал вместе с ней.

— Вероника, — прошептал я снова и сильно ударил ее по щеке. Она дернулась, заморгала, но продолжала смотреть в никуда.

— Вероника! Очнись! Ты же умираешь! И все они умирают! — Я вновь ударил ее по щеке. — Акоп умрет! Без твоей помощи он тоже покойник! Только ты его можешь вылечить! Вспомни о своем даре лекаря! Ты же лечила мои руки, вынимала из них осколки! Вспомни же, ну?! Вероника! '

Все тот же бездумный взгляд. Мозг ее рассыпался и оседал пылью. Она сошла с ума. И с этим уже ничего поделать было нельзя…

— Цель! — сквозь бессмысленный поток бормотания неожиданно вырвалось у нее. Она вдруг хихикнула, заморгала и вновь опустила голову на колени, сжав ее руками. До меня донеслось лишь слабое всхлипывание. То ли от смеха, то ли от плача. Впрочем, для нее это было, наверное, все равно.

Акоп вновь закашлялся и выплюнул себе на грудь кровавый комок слизи.

Я поднялся, опершись о стену, чувствуя, как к горлу вновь подкатывает тошнота, и на этот раз не сдержался. Блевал до тех пор, пока изо рта не закапала одна лишь желчь. И только тогда вновь позволил себе выпрямиться.

Вроде полегчало. Не настолько, чтобы можно было чувствовать себя бодрым, но идти можно было.

Только вот куда? До отверстия мне точно не дотянуться. Значит, в одну из сторон коридора.

Я запрыгал на одной ноге мимо Акопа, мимо сидящей Вероники, время от времени прислоняясь к стене и отдыхая. Дым постепенно рассеивался, и стало легче дышать. Шум в ушах стихал.

Это, наверное, подвал. Или еще ниже. Вскоре я увидел и Васю. Он лежал в центре коридора на животе, поджав одну руку под себя, а вторую вытянув вперед. Словно хотел дотянуться до чего-то.

Я присел около него и осторожно перевернул. Вася дышал. Глубоко и ровно. Он выглядел вполне нормально, только на затылке была большая ссадина от удара о стену. От нескольких легких ударов по щекам Вася очнулся и на пару секунд вперился в меня мутным, ничего не понимающим взглядом. Потом что-то стало с его глазами, он заморгал, и взгляд его стал осмысленным.

— Виталик?! — Одна рука его дернулась, ухватив меня за плечо, и крепко сжала его, удостоверяясь, что я не фантом. — Виталик, ты как тут очутился? Где мы вообще? Что происходит?

— Ты как себя чувствуешь? — спросил я.

— Я? Нормально. Только голова болит, чтоб ее… Где все, Виталик? — Вася попытался сесть и застонал от боли, когда оторвал голову от земли.

— Все в порядке, — сказал я, садясь рядом и вытягивая ноги, — Штамм мертв.

— Мертв? — Глаза Васи широко открылись, и он издал слабый радостный вопль: — Мертв… Черт возьми, но как это получилось? Последнее, что я помню, это вспышку… белый свет… потом меня подняло в воздух, а потом… вот уже дальше и не помню ничего.

— Потом мы с Вероникой пробрались в комнату, где скрывался Штамм, и она прикончила его. Выстрелила ему в голову.

— Вероника? — не поверил Вася. — А где она сейчас? Где все остальные? Где Сом, Акоп?

— Сом, скорее всего, мертв, — ответил я, разглядывая мутные лампы вдоль стен. Голос мой эхом улетал в глубину коридора, — Акоп лежит там, тоже, наверное, умрет, у него вспорота грудь, и он без сознания. А Вероника… Вероника, кажется, сошла с ума.

— То есть как? — не сразу понял Вася, а когда я ему объяснил, что именно происходит с ней и с ее мозгом, тяжело вздохнул и посмотрел куда-то за мою спину.

— Значит, такая вот цена победы, — прошептал он минуту спустя. — Все умерли, остался лишь я и лишенная ума девушка? Справедливо, блин.

— Ничего не поделаешь, — сказал я. — Это жизнь, и для каждого она идет по-разному. Надо выбираться, тогда мы, может быть, успеем спасти Акопа.

Вася молча поднялся и, пошатываясь, уперся рукой о стену. Я тоже встал, поджав больную ногу, к которой постепенно возвращалась чувствительность.

— Где мы находимся? — Впервые с момента нашего разговора Вася огляделся, чуть щурясь от света. — Подвал?

— Может быть, — пожал я плечами, — только я все никак не могу найти выхода. Все взорвалось там, наверху. Один дым, и ничего не видно.

— Ты шел в ту сторону? Я кивнул.

— Значит, Вероника и Акоп там.

— Да, что ты хочешь сделать?

— Я пойду к ним, — сказал Вася, — и не надо пытаться меня остановить, Виталик. Ты же знаешь, что у тебя ничего не получится. Я просто хочу быть рядом с ними, пока ты будешь искать помощь.

— А если мне не удастся никого найти? Если меня схватит милиция до того, как я открою рот?

— Скажешь им, что ты один из больных, — криво усмехнулся Вася. — Врать-то ты всегда умел, вот и соврешь. Еще скажешь, что здесь, внизу, трое твоих друзей, которые лежали с тобой в одной палате. Пускай вытаскивают нас отсюда, да быстрей. Ясно?

— Чего неясного? — Я пожал плечами. — Но ты уж проследи за Вероникой. Может, что-нибудь с ней еще можно сделать.

— Я прослежу, — заверил меня Вася, — а ты побеспокойся о том, чтобы быстрее выбраться.

Он развернулся и неровными шагами заковылял по коридору в противоположную сторону. Я стоял и смотрел, как он исчезает за поворотом, и только потом пошел дальше.

Спустя пару минут лампы вдоль стен вдруг закончились, сменившись небольшими смоляными факелами, вставленными в специальные ниши. Да и сама стена вдруг преобразилась. Исчезла краска, и появились неровности, как от грубо выложенных камней, повеяло сыростью, и земля под ногами стала рыхлой и влажной.

Неужели я спустился настолько низко, что подвал в этом месте уже не был никому нужен, и за ним не наблюдали много лет? Или я просто попал в систему канализации? Но где тогда трубы?

Ответ пришел неожиданно — из-за поворота, стоило мне сделать еще несколько шагов, вдруг выплыла дверь. Ею и заканчивался, сужаясь, коридор.

Небольшая деревянная дверь с кольцом вместо ручки и с набитыми на ней непонятными символами, словно появившаяся из древних сказок о Кощее Бессмертном. Сквозь замочную скважину в ней угрюмо завывал ветер.

Я остановился перед дверью, разглядывая ее. А потом подумал вдруг: была не была, что вот так стоять и бояться зайти? А мне-то казалось, что уже прошли те дни, когда я чего-то боялся! Прыгнув несколько раз, я приблизился к двери и толкнул ее. Дверь с тяжелым скрипом отворилось и…

Наверное, я ожидал это увидеть. Втайне. Надеялся.

Но чтобы так неожиданно?..