Ад - это космос

Джон Варли ЗВОНАРЬ

Женщина, спотыкаясь, шла по длинному коридору. Она так устала, что бежать уже не могла. Высокая, босоногая, в изодранной одежде. На большом сроке беременности. Сквозь пелену боли она заметила знакомый голубой свет. Илюзовая камера. Идти больше некуда. Она отворила дверь, вошла внутрь и закрыла дверь за собой.

Впереди была последняя дверь, а за ней вакуумная бездна. Женщина быстро повернула четыре рычага, герметично запирающие дверь. Сверху донесся тихий ритмичный предупреждающий сигнал. Теперь запертую дверь удерживало лишь давление воздуха внутри шлюза, а внутреннюю можно будет открыть только после того, как снова закроется внешняя.

Женщина слышала шум в коридоре, но знала, что уже в безопасности. Если они попробуют высадить внутреннюю дверь, сработает сигнал тревоги, и тогда на место прибудут и полиция, и люди из воздушного департамента.

Свою ошибку она поняла, когда у нее лопнули барабанные перепонки. Женщина начала кричать, но крик замер вместе с последней струей воздуха, вырвавшейся из легких. Она сидя продолжала бить кулаками по металлическим стенкам шлюза, но кровь уже ручьем потекла у нее изо рта и из носа.

Глаза женщины затуманились, и в этот момент внешняя дверь поднялась вверх; перед ней открылся лунный пейзаж. При свете солнца все вокруг было белым и красивым, вскоре и тело женщины покрыл такой же красивый, холодный иней.

Лейтенант Анна‑Луиза Бах села в гинекологическое кресло, откинулась назад и положила ноги на подставки. Доктор Эриксон вставлял ей внутрь какие‑то приборы и инструменты. Она отвернулась и принялась изучать сквозь стеклянную стенку слева людей, сидевших в приемной. Она ничего не чувствовала, и от одного этого ей становилось не по себе. Но еще больше ее мучила мысль, что все это "железо" находится в непосредственной близости от ее малышки.

Доктор включил сканер, и она взглянула на экран справа. Она так и не смогла привыкнуть к тому, что видит внутреннее стенки своей матки, плаценту и плод. Они жили своей жизнью, пульсировали, наливались кровью. У Бах появилось ощущение, что она словно потяжелела, не может даже приподнять руки и ноги. Это чувство в корне отличалось от тяжести в груди и животе, которые она испытывала в последнее время.

Ребенок. Даже не верится, что это ее ребенок. Он совсем не похож на нее. Так выглядят все малыши в утробе: сморщенное личико, розовый, несуразный комочек. Маленький кулачок то сжимается, то разжимается. Вот малышка дернула ножкой, и Бах почувствовала удар изнутри.

‑ Вы придумали для нее имя? ‑ спросил доктор.

‑ Джоанна. ‑ На прошлой неделе он спрашивал то же самое. Наверное, просто пытается поддержать разговор, а сам и ее‑то имени не помнит.

‑ Прекрасно, ‑ рассеянно ответил доктор и что‑то впечатал в базу данных. ‑ У‑ух, я думаю, мы можем записать вас на понедельник через три недели. На два дня раньше оптимального срока, но следующее свободное окно будет на шесть дней позже. Вас это устраивает? Вам следует быть здесь в три часа.

Бах вздохнула.

‑ В прошлый раз я вам уже говорила. Я не собираюсь рожать у вас. Я все сделаю сама.

‑ Послушайте… ‑ Врач снова посмотрел на экран. ‑ Анна, вы же знаете, мы стараемся отговорить своих пациентов от подобного шага, хотя, я знаю, теперь это стало модным, но…

‑ Для вас я миссис Бах, к тому же все это я уже слышала. И статистические данные смотрела. Рожать самостоятельно ничуть не опаснее, чем рожать здесь. Поэтому просто дайте мне "акушерку" и отпустите. У меня кончается обеденный перерыв.

Доктор пытался что‑то сказать, но Бах широко раскрыла глаза, при этом ноздри ее затрепетали. Стоило ей так взглянуть на кого‑либо, и этого обычно хватало, чтобы остановить любые споры, особенно если она была при оружии.

Эриксон протянул руку, нащупал у нее на затылке датчик и снял его. Эту "акушерку" она носила в течение последних шести месяцев. Датчик был сделан из золота, а размером не превышал горошины. Он регулировал ее состояние на уровне нервной системы и гормонов. Благодаря ему она не чувствовала тошноты по утрам и приливов, он снимал угрозу выкидыша от переутомления на работе.

Эриксон убрал датчик в маленькую пластмассовую коробочку и достал другой, который внешне, казалось, ничем не отличался от первого.

‑ Это "акушерка" для родов, ‑ сказал он и установил терминал на место. ‑ В нужный момент он спровоцирует роды, в вашем случае это будет девятое число следующего месяца. ‑ Доктор снова улыбнулся, пытаясь сгладить возникшее напряжение. ‑ Ваша дочка родится под знаком Водолея.

‑ Я не верю в астрологию.

‑ Понятно. Смотрите, не снимайте "акушерку". Когда подойдет срок родов, датчик будет направлять нервные импульсы в сторону от болевых центров мозга. Вы в полной мере почувствуете схватки, просто не будете воспринимать их как болевые ощущения. Насколько мне известно, в этом весь секрет безболезненных родов. Хотя, конечно, сам я этого не пробовал.

‑ Нет, конечно. Я должна еще что‑нибудь знать или могу быть свободна?

‑ Я бы рекомендовал вам еще раз все хорошенько обдумать, ‑ сварливо заметил доктор. ‑ Вам все же лучше прийти в нататориум. Должен признаться, я совершенно не понимаю, почему все больше женщин в наши дни решают рожать самостоятельно.

Бах повернула голову, еще раз оглядела толпу женщин в приемной и освещавшие их яркие лампы. Сквозь стеклянные стены она видела и других, которые, как и она, сидели на креслах в кабинетах. Везде поблескивали металлические приборы, куда‑то спешили хмурые серьезные люди в белых халатах. Чем больше она бывала тут, тем больше ей хотелось родить ребенка в собственной постели, на родных, теплых простынях при свете свечи.

‑ Ну да, я тоже, ‑ ответила она.

На вспомогательной линии Лейштрассе, в том месте, где стоит карусель, была пробка. Бах пришлось провести четверть часа, стоя в битком набитом вагоне. Она прикрывала свой большой живот и прислушивалась к крикам, раздававшимся спереди, где произошла авария. С нее градом лил пот. Кто‑то, стоявший рядом, дважды наступил ей на ногу тяжелым ботинком.

Опоздав в полицейский участок на двадцать минут, она промчалась мимо рядов столов в командном центре в свой маленький кабинет и плотно закрыла за собой дверь. Чтобы пройти на свое место, ей теперь приходилось поворачиваться боком, но ее это не волновало. Она готова была стерпеть и не такое.

Сев за стол, она тут же заметила записку, написанную от руки, ‑ ей надлежало явиться на инструктаж в комнату 330 к 14:00. У нее оставалось пять минут.

Бах быстро окинула взглядом зал совещаний, и у нее появилось странное чувство ‑ кажется, она только что была здесь. В зале находилось 200‑300 офицеров, все сидели, все были женщинами, причем беременными.

Бах заметила знакомое лицо, пробралась вдоль стульев и села рядом с сержантом Ингой Крупп. Они соединили ладони в знак приветствия.

‑ Ну, как дела? ‑ спросила Бах и ткнула пальцем в живот Крупп. ‑ Сколько тебе еще осталось?

‑ Борюсь с силой тяжести, пытаюсь бороться с энтропией. Осталось две недели. А тебе?

‑ Наверное, три. У тебя девочка или мальчик?

‑ Девочка.

‑ У меня тоже. ‑ Бах заерзала на твердом стуле. Сидеть становилось неудобно. Правда, и стоять тоже непросто. ‑ А что случилось? Что‑нибудь относительно медицинских проверок?

Крупп ответила совсем тихо, даже не поворачивая головы:

‑ Не шуми. Поговаривают, что они хотят сократить декретные отпуска.

‑ Это когда половина офицеров не сегодня завтра собираются рожать. ‑ Бах знала свои сроки. Но работа и в участке и во всей системе отлично налажена, вряд ли они пойдут на сокращение годичного отпуска по уходу за ребенком. ‑ Ну же, что ты слышала?

Крупп пожала плечами, потом расслабилась.

‑ Никто ничего не говорил, но, по‑моему, дело не в мед‑проверках. Смотри, сколько незнакомых лиц. Они собрали людей со всего города.

Ответить Бах не успела ‑ в зал вошел комиссар Андрус. Он поднялся на небольшое возвышение и подождал, пока зал успокоится. Потом медленно оглядел всех присутствующих.

‑ Вы, очевидно, недоумеваете, зачем я всех вас здесь собрал.

В зале раздался смех. Андрус быстро улыбнулся, но тут же снова посерьезнел.

‑ Начнем с ответственности. Все вы знаете, что в ваших контрактах есть пункт, в котором говорится о работе в опасных условиях в период беременности. Наш департамент старается никогда не подвергать опасности гражданских лиц, а вы все сейчас вынашиваете именно лиц гражданских. Поэтому участие в проекте, о котором пойдет речь, сугубо добровольное. Если кто‑либо из вас откажется, никаких нежелательных последствий это за собой не повлечет. Те, кто хочет, могут уйти прямо сейчас.

Он опустил взгляд и тактично занялся бумагами. Около дюжины женщин‑офицеров покинули зал. Бах еще больше заерзала на стуле. Она знала, что если уйдет, то сама себе этого не простит. По традиции офицер должен выполнять любое данное ему задание. Но она чувствовала также, что несет ответственность и за Джоанну.

Она решила, что в конце концов устала от кабинетной работы. Можно хотя бы послушать, что скажет комиссар.

Андрус снова посмотрел в зал и вяло улыбнулся.

‑ Спасибо. Если честно, я не ждал, что вас останется так много. Но помните, что вы в любой момент можете уйти. ‑ Он аккуратно постучал стопкой бумаг по столу, выравнивая ее. Комиссар был крупным, худым мужчиной с большим носом и провалившимися щеками ‑ скелет, обтянутый кожей. Если бы не маленький рот и такой же невзрачный подбородок, вид у него мог бы быть просто устрашающий.

‑ Наверное, надо вас предупредить с самого начала…

Но на голографическом экране уже появилось первое изображение. Зал ахнул, казалось, стало холодно, как зимой. Бах отвела взгляд. Впервые с тех пор, как она пришла работать в участок, ей стало не по себе. Две женщины поднялись с мест и поспешно вышли.

‑ Извините, ‑ сказал Андрус, он взглянул на экран и нахмурился. ‑ Я собирался подготовить вас к этому. Действительно, приятного мало.

Бах заставила себя снова посмотреть на экран.

Двенадцать лет в убойном отделе полиции крупного города не проходят бесследно. Конечно, она привыкла видеть разные трупы. Бах считала, что ее уже ничем не пронять, но и она не была готова к тому, что увидела на экране. Кто мог сделать такое с несчастной женщиной?

Женщина была беременна. Кто‑то разрезал ей живот, как при кесаревом сечении, ‑ от лобка до грудной клетки. Разрез был рваный, сделан неправильным полукругом, потом большой кусок кожи и мышечной ткани откинули в сторону. Сквозь обрывки фасциальной ткани наружу выпирали кишки. В ярком свете фотографической лампы все казалось влажным.

Женщина была заморожена, лежала на столе для вскрытия, голова и плечи приподняты, словно она опиралась о стену, которой теперь уже не было. От этого замороженное тело покачивалось на ягодицах. Ноги подогнуты, так обычно сидят, когда отдыхают, но сейчас они немного приподнимались над столом.

Голубоватого оттенка кожа блестела, как жемчуг, на подбородке и шее запеклась коричневая и тоже замерзшая кровь. Глаза женщины были открыты, в них застыло на удивление мирное выражение. Смотрела она куда‑то поверх левого плеча Бах.

Картина была ужасной, как и любое зверство, которое приходилось видеть Бах. Но больше всего ее поразила одна деталь: малюсенькая отрезанная ручка, тоже замороженная, лежала посреди красной зияющей раны.

‑ Звали ее Эльфреда Тонг, двадцать семь лет, с самого рождения живет в Нью‑Дрездене. У нас есть ее биография, позже можете ознакомиться. Нам заявили о ее исчезновении три дня назад, но больше никаких сведений не поступало.

Вчера мы ее нашли. Тело находилось в шлюзовой камере западного квадранта, координаты по карте дельта‑омикрон‑сигма девяносто семь. Это новый район города, пока там невысокая плотность населения. Интересующий нас коридор никуда не ведет, но со временем должен соединить далекий жилой массив с кольцевой сквозной дорогой. Умерла она от декомпрессии, не от ран. На видеозаписи сервисного модуля шлюзовой камеры видно, что вошла она туда одна, скафандра у нее, скорее всего, не было. Видимо, ее преследовали, иначе зачем ей было спасаться в шлюзе? В любом случае, она открыла рычаги внешней двери, зная, что внутреннюю дверь теперь открыть никто не сможет. ‑ Эриксон вздохнул и покачал головой. ‑ В шлюзе старой конструкции такой вариант мог бы сработать. К сожалению, она слишком поздно поняла особенности новой конструкции. Кнопки ручного управления давлением находятся в коридоре. Никто никогда не мог предположить, что кому‑нибудь понадобится заходить в шлюзовую камеру без скафандра и разгерметизировать внешнюю дверь.

Бах содрогнулась. Она прекрасно это понимала. Как и все лунные жители, у нее был панический страх перед безвоздушным пространством, перед вакуумом. Этот страх жил в ней с самого детства.

Андрус продолжал:

‑ Патологоанатомы не смогли определить время наступления смерти, но компьютерные записи показывают время, которое может оказаться важным. Те из вас, кто работает в убойном отделе, хорошо знают, что на Луне жертвы убийств часто исчезают бесследно. Их можно закопать на поверхности планеты, и тогда никто никогда их не найдет. В данном случае убийца легко мог поступить точно так же. Приложив столько усилий, чтобы вынуть плод (мы еще вернемся к причинам, побудившим его к этому), он спокойно мог бы спрятать тело в пятидесяти метрах от шлюза. Тогда преступление, скорее всего, осталось бы нераскрытым. Мы думаем, что убийца спешил. Кто‑то захотел воспользоваться шлюзом, обнаружил, что он не работает из‑за разгерметезированной внешней двери, и вызвал ремонтников. Убийца правильно предположил, что человек, который не смог попасть в шлюз, дойдет по коридору до следующего и вернется по поверхности планеты к первому, чтобы посмотреть, в чем дело. Ведь он сам сделал то же самое, чтобы найти Эльфреду. И еще. ‑ Он показал на маленький округлый предмет, скрытый в ране. ‑ Убийца так торопился, что повредил плод. Это голова плода, а ручку вы наверняка уже заметили.

Андрус нервно откашлялся и отвернулся от экрана. Одна из женщин, сидевших в конце зала, поспешила к двери.

‑ Мы считаем, что убийца ненормальный. Видимо, с точки зрения его патологически исковерканного сознания подобный акт имеет некий смысл. Психологи говорят, что скорее всего убийца мужчина. Но это не может полностью исключить и женщин.

Дело, конечно, малоприятное. Вам известно, что подобные патологические личности не могут жить в изоляции. Рано или поздно убийца вынужден будет повторить свой акт. К тому же у нас есть основания предполагать, что миссис Тонг не была его первой жертвой. За последние два года бесследно исчезло удивительно большое число беременных женщин. Похоже, что по улицам города разгуливает маньяк, преследующий будущих матерей. Вполне вероятно, что он убил уже пятнадцать, а то и двадцать женщин.

Андрус поднял глаза и на мгновение задержал взгляд на Бах, потом точно так же посмотрел на нескольких других женщин‑офицеров.

‑ Вы уже, наверное, поняли, что мы хотим использовать вас в качестве приманки.

За двенадцать лет службы Бах много чего испытала и пережила, но все‑таки избегала становиться приманкой для преступников. Она считала, что в работе убойного отдела такие методы не нужны.

Но она хотела поймать убийцу, а лучшего способа для этого не придумать.

‑ Даже у этого метода есть недостатки, ‑ заметила она, вернувшись к себе в кабинет. Она вызвала к себе сержантов Лизу Бэбкок и Эрика Стайнера ‑ теперь они вместе займутся этим делом. ‑ Что у нас есть? Компьютерные распечатки, обобщенные сведения о привычках и поведении всех исчезнувших женщин. На месте преступления не найдено никаких вещественных доказательств.

Сержант Бэбкок закинула ногу на ногу, раздалось приглушенное жужжание. Бах машинально опустила глаза. Ну да, она давно не работала с Бэбкок и совершенно забыла о бионических ножных протезах.

Бэбкок лишилась ног, когда ее взяли в заложники члены одной банды. Они отрезали ей ноги цепной пилой и оставили умирать. Она выжила. Бионические протезы должны были стать временными, пока не вырастут новые ноги, но они ей понравились. Она не переставала повторять, что для работы в полиции ноги все еще самое главное, а протезы хотя бы уставать не будут. Бэбкок была невысокой брюнеткой с длинным лицом и томными глазами ‑ одна из лучших офицеров, которых когда‑либо встречала Бах.

Стайнер тоже был неплохим человеком. Бах предпочла его двум другим более талантливым офицерам только лишь за то, что он был крепким, физически сильным парнем. Он ей давно нравился, она даже переспала с ним тридцать шесть недель назад. Это он являлся отцом Джоанны, хотя никогда об этом и не узнает. Мускулистый, смуглый парень, и на теле никаких волос, а именно эти три качества Бах больше всего ценила в мужчинах.

‑ Выберем местечко: пивную, сенсориум ‑ я пока еще не решила, ‑ и я начну частенько заглядывать туда. Придется подождать. Он, конечно, не выскочит в первый же день, чтобы схватить женщину с животом. Наверное, попытается увести ее в уединенное место. Может, пригласит поесть. Мы изучали модели поведения жертв…

‑ И решили, что убийца мужчина? ‑ спросила Бэбкок.

‑ Нет. Говорят, что скорее всего мужчина. Его прозвали Звонарем. Не знаю почему.

‑ Льюис Кэрролл, ‑ ответил Стайнер.

‑ Что?

Стайнер криво улыбнулся:

‑ Из "Охоты на Снарка". Но там Снарк делал так, что с людьми внезапно "что‑то странное случалось и они исчезали". Звонарь же охотился на Снарка.

Бах пожала плечами.

‑ Ну, к литературным псевдонимам нам не привыкать. В любом случае, дело называется "ЗВОНАРЬ XXX". Совершенно секретно. ‑ Она пододвинула обоим стопки прошитых компьютерных распечаток. ‑ Прочитайте и завтра скажите, что вы об этом думаете. Сколько вам понадобится времени, чтобы разобраться с текущими делами?

‑ Я могу закончить все в течение часа, ‑ ответила Бэбкок.

‑ Мне понадобится чуть больше времени.

‑ О'кей. Тогда приступайте.

Стайнер встал и вышел, а Бах прошла вслед за Бэбкок в шумный командный центр.

‑ Я скоро закончу все дела. Может, уйдем сегодня пораньше? ‑ предложила Бэбкок. ‑ Почему бы не начать подыскивать подходящее местечко?

‑ Отлично. Приглашаю тебя на ужин.

Кафе "Выбор Хобсона" жило двойной жизнью: днем это было спокойное и вполне степенное заведение, но вечером и ночью оно преображалось ‑ на стенах и по потолку мелькали непристойные голограммы. Одним словом, самое злачное место в районе Восточных 380‑х [По аналогии с Нью‑Йоркскими, улицы нумеруются.]. Бах и Бэбкок это кафе привлекло тем, что оно находилось почти посередине между шикарными заведениями Бедрока в центре и замызганными забегаловками Верхних перекрестков. Находилось заведение на шестидесятом уровне, на пересечении Центральных городских спусков, лифтов на Гейдельберг‑Шенкрехтштрассе и торговых рядов, протянувшихся по 387‑й штрассе. Половину сектора занимал большой кубический паркинг, рядом с ним разместились рестораны и кафе.

Они сидели в кафе за пластиковым столиком и ждали, когда принесут их заказ. Бах закурила сигару, выпустила тонкую струйку дыма бледно‑лилового цвета и спросила у Бэбкок:

‑ Ну, что скажешь?

Бэбкок подняла взгляд от распечаток и нахмурилась. Ее глаза потускнели. Бах ждала. Бэбкок иногда медленно соображала, но отнюдь не из‑за глупости. Просто она была человеком методичным.

‑ Жертвы принадлежат к низшей прослойке среднего класса или к бедноте. Пять безработных, семь жили на государственное пособие.

‑ Возможные жертвы, ‑ уточнила Бах.

‑ О'кей. Но кое‑кому из них уж лучше бы быть жертвами, иначе нам придется трудновато. Мы ведь и Звонаря пытаемся выловить в этих средней руки кафешках, потому что у всех женщин были некоторые общие черты. Все они, судя по имеющимся данным, были одиноки.

Бах нахмурилась. Она мало доверяла компьютерным распечаткам. Обычно информацию такого рода можно свести к двум основным направлениям: физическому и психологическому. В психологический раздел попадают школьные характеристики, записи врачей, отзывы с работы и обрывки разговоров ‑ все это складывается вместе, анализируется и выдается в виде некоторых заключений, наподобие заключений психоаналитиков. В некоторой степени эти данные можно считать надежными.

Физические данные фиксируются каждый раз, когда гражданин проходит через герметичные двери, едет по эскалаторному спуску, садится в подземку, тратит деньги, входит в шлюзовую камеру или выходит из нее, ‑ то есть каждый раз, когда гражданину нужно предъявлять идентификационную карточку. Теоретически компьютеры могут составить ежедневную модель передвижения каждого гражданина.

На практике, конечно, все не так просто. И потом, у преступников тоже есть компьютеры.

‑ Постоянные любовники были лишь у двух женщин, ‑ продолжала Бэбкок. ‑ Странно, но в обоих случаях это были женщины. И у остальных жертв отмечена некоторая склонность к гомосексуальным отношениям.

‑ Это еще ничего не значит, ‑ парировала Бах.

‑ Не знаю. У большинства пропавших должны были родиться мальчики. Шестьдесят процентов мальчиков.

Бах задумалась.

‑ Ты хочешь сказать, что женщины не хотели рожать?

‑ Я ничего не хочу сказать. Просто интересно.

Пришел официант и принес заказ. Во время ужина о Звонаре забыли.

‑ Ну как? ‑ спросила Бэбкок.

‑ Это? ‑ Бах проглотила кусок, потом критически осмотрела тарелку. ‑ Нормально. Для такой цены вполне прилично. ‑ Она заказала салат, плоды мясного дерева, запеченный картофель и кружку пива. У плодов мясного дерева был слегка металлический привкус, и их явно пережарили. ‑ А как у тебя?

‑ Сойдет. ‑ Бэбкок прожевала кусок. ‑ Ты когда‑нибудь ела настоящее мясо?

Бах чуть не поперхнулась.

‑ Нет. Даже думать об этом противно.

‑ А я ела, ‑ ответила Бэбкок.

Бах с подозрением посмотрела на нее, потом кивнула.

‑ Ну да. Ты ведь эмигрировала с Земли, да?

‑ Правильнее сказать, мои родители эмигрировали. Мне тогда было девять лет. ‑ Она крутила в руках пивную кружку. ‑ Папа был по‑настоящему плотоядным. Каждое Рождество он добывал где‑то цыпленка и готовил его. Специально копил на него деньги весь год.

‑ Могу себе представить, как он был потрясен, когда попал сюда.

‑ Может, немного. Он ведь знал, что здесь нет мясного черного рынка. Черт побери, и там, на Земле, достать мясо было очень трудно.

‑ А что… что такое цыпленок?

Бэбкок рассмеялась.

‑ Такая птица. Я никогда, правда, не видела. Да и не нравился он мне особенно. Другое дело бифштекс.

Бах никак не могла согласиться с таким выбором, но ей было интересно.

‑ Какой бифштекс?

‑ Его делают из животного, которое называется корова. Мы только один раз ели бифштекс.

‑ И какой он на вкус?

Бэбкок протянула руку, перехватила у Бах кусок, который та только что отрезала, и положила его в рот.

‑ Очень похоже. Но и отличается. Знаешь, у них никогда не получается синтезировать точно такой же вкус.

Бах ничего не могла сказать, она и не подозревала, что плоды мясного дерева должны по вкусу напоминать какую‑то корову. И вообще ей уже порядком надоел этот мрачный разговор.

Они снова пришли в кафе Хобсона той же ночью. Бах сидела у стойки и видела, как вошли Стайнер и Бэбкок. Они сели за столик напротив Бах. Оба были обнажены, лица замысловатым образом раскрашены, тела чисто выбриты и намазаны маслом.

Бах оделась в платье для беременных, голубое, с кружевами, хотя все восемь месяцев старательно избегала подобных нарядов. Платье было длинным, почти до щиколоток, и с небольшим вырезом по горловине, но зато большой живот заметен издали. В кафе сидела еще одна женщина в похожем платье розового цвета, и живот у нее был явно меньших размеров. На них двоих одежды было гораздо больше, чем на всех остальных посетителях кафе, вместе взятых.

Жители Луны предпочитали либо вообще не носить одежды, либо носить самый минимум, причем каждый сам выбирал, какие именно части тела ему прикрывать. В таких злачных местах, как кафе Хобсона, гораздо важнее было то, что человек оставлял открытым и как он умел выставить это напоказ. Бах никогда особо не нравились подобные заведения. С ее точки зрения, от них веяло отчаянием.

Ей надлежало выглядеть одинокой. Черт побери, она могла бы стать неплохой актрисой, только ей это занятие никогда не нравилось. Она даже сейчас готова была приостановить весь спектакль.

‑ Прекрасно. Вид у тебя самый что ни на есть жалкий.

Бах подняла глаза и заметила, как Бэбкок подмигнула ей, проходя к танцплощадке вместе со Стайнером. Бах еле сдержала улыбку. Ну что ж, кажется, вошла в роль. Надо просто думать о малоприятной работе, о том, что бы ей вместо этого хотелось сейчас делать, и вид будет ‑ самое то.

‑ Эй, там!

Она сразу поняла, что мужчина ей не понравится. Он уже сидел рядом с ней на высоком барном стуле. Нагрудное украшение поблескивало в лиловом свете. У него были ровные белые зубы, орлиный нос, пенис раскрашен яркими полосками, как леденец, да еще украшен колокольчиком.

‑ Мне не хочется танцевать, ‑ ответила она.

‑ Тогда какого черта ты тут делаешь?

Бах и сама точно не знала.

‑ Да, место не то, ‑ заметила Бэбкок, уставившись в потолок.

Они собрались в квартире Бах.

‑ Ничего более приятного я не слышал за последние не сколько месяцев, ‑ ответил Стайнер. У него под глазами появились темные круги ‑ ночь оказалась трудной.

Бах так хотелось, чтобы он замолчал, пусть уж Бэбкок говорит. Бах почему‑то начало казаться, что Бэбкок что‑то знает о Звонаре, хотя и сама об этом не догадывается. Она потерла лоб ‑ странные какие‑то мысли.

Но факт оставался фактом. Когда Бэбкок посоветовала ей надеть не розовое, а голубое платье, Бах повиновалась. Именно Бэбкок сказала, что нужно постараться выглядеть одинокой и жалкой, и Бах старалась изо всех сил. Теперь Бэбкок считает, что кафе Хобсона не то место. Интересно, что она скажет дальше.

‑ Подумаешь, что компьютеры утверждают, будто те женщины проводили свободное время в таких местах, ‑ продолжала тем временем Бэбкок. ‑ Может, и проводили, но не на последних сроках. А может, потом они где‑то уединялись. Ведь из такого места, как кафе Хобсона, никто не ведет партнера домой. Кому нужно, совокупляются прямо на танцплощадке. ‑ Стайнер застонал, а Бэбкок подмигнула ему: ‑ Эрик, не забывай, я выполняла служебный долг.

‑ Пойми меня правильно, ‑ ответил Стайнер. ‑ Ты просто прелесть, но всю ночь напролет! И ноги у меня болят, просто ужас.

‑ А почему ты думаешь, что место должно быть более спокойным?

‑ Я не уверена. Личности, склонные к депрессивным состояниям. Если человек находится в депрессии, то он вряд ли пойдет в кафе Хобсона. Туда они ходили, чтобы снять партнера на ночь. Но когда им становилось совсем плохо, они должны были искать друга. И Звонарю нужно такое место, откуда он может увести жертву к себе домой. А домой уводят, когда есть серьезные намерения.

Да, логично. Согласуется с ее собственными представлениями. В перенаселенном городе Луны очень важно иметь свое собственное пространство, куда приглашают лишь очень близких друзей.

‑ То есть ты считаешь, что сначала он заводил с ними дружбу.

‑ Я только предполагаю. Смотри. Ни у кого из них не было близких друзей. Большинство вынашивали мальчиков, но они были при этом лесбиянками. Делать аборт слишком поздно. Они не уверены, хотят ли этого ребенка. Вначале им казалось, что родить ребенка ‑ это так здорово, но теперь они считают, что сына иметь не хотят. Надо сделать выбор: оставить ребенка себе или отдать государству. Нужен человек, с кем можно было бы посоветоваться. ‑ Она взглянула на Бах.

Сплошные догадки, никаких фактов, но больше у них ничего нет. Почему бы не попробовать другое кафе? И ей там будет легче, не говоря уже о Стайнере.

‑ Самое подходящее место для Снарка, ‑ заметил Эрик.

‑ Правда? ‑ переспросила Бах, внимательно осматривая фасад здания и не замечая сарказма Стайнера.

Возможно, тут они и найдут Звонаря, но это место, кажется, ничем не отличается от пятнадцати других, которые они обошли за последние три недели.

Называлось кафе "Гонг", почему ‑ непонятно. Место не проходное, 511‑я штрассе, семьдесят третий уровень. Стайнер и Бэбкок зашли внутрь, а Бах два раза обошла квартал, чтобы никто не заподозрил, что они пришли вместе, и только после этого вошла в кафе.

Свет приглушен, но вполне ничего. Подают только пиво. Есть отдельные кабинки и длинная деревянная стойка с медными ручками и вращающимися стульями. В одном углу пианино, там же небольшая темноволосая женщина принимает заказы. Атмосфера двадцатого века, немного старомодно, но изящно. Бах выбрала стул в конце стойки.

Прошло три часа.

Бах держалась стоически. В конце первой недели она чуть с ума не сошла. Теперь она понемногу привыкла сидеть, глядя в одну точку, или изучать в барном зеркале свое отражение, при этом ни о чем особенно не думая.

Но сегодня последняя ночь. Через несколько часов она запрется в своей квартире, зажжет свечу у кровати и в следующий раз выйдет на улицу, уже став матерью.

‑ Вид у тебя такой, будто ты потеряла лучшего друга. Можно купить тебе выпить?

"Сколько же раз я это слышала!" ‑ подумала про себя Бах и ответила:

‑ Давай.

Он сел. Послышался мелодичный звон. Бах быстро взглянула вниз, а потом снова посмотрела в лицо мужчине. Нет, это не тот, что подошел к ней в первую ночь в кафе Хобсона. В последнее время стало очень модно украшать половые органы колокольчиками. Эта тенденция сменила "лобковые сады", когда три года назад все кругом бегали с цветочками между ног. Мужчин, украшавших себя колокольчиками, называли "донг‑а‑лингами", а иногда и того хуже ‑ "донг‑а‑лингамами".

‑ Если будешь просить позвонить в твой колокольчик, ‑ между прочим заметила Бах, ‑ разобью яйца.

‑ Зачем? ‑ наивно переспросил мужчина. ‑ Да ни в коем случае. Честно.

Она знала, что он врет, потому что именно это и собирался попросить, но улыбался он при этом столь невинно, что она невольно улыбнулась в ответ. Он протянул ладонь, и она коснулась ее своею.

‑ Луиза Брехт, ‑ представилась она.

‑ А я Эрнест Фримэн.

Но, конечно, это не настоящее имя. Бах даже расстроилась, потому что он был самым приятным человеком из всех, с кем она сталкивалась за эти три недели. Она выложила ему свою "историю", которую Бэбкок написала на второй день их похождений, и мужчина, казалось, на самом деле жалел ее. Бах уже и сама почти верила в то, что рассказывала, а на лице ее было написано такое отчаяние и разочарование, что ее рассказ не мог не произвести должного впечатления.

Вдруг она увидела Бэбкок, направлявшуюся в туалет. Она прошла совсем рядом со стулом Бах, и та была ошарашена, так она вошла в роль.

Пока она беседовала с "Фримэном", Бэбкок и Стайнер не теряли времени даром. В одежде Бах был замаскирован маленький микрофон, и они могли прослушивать весь разговор. У Стайнера имелась и небольшая камера. Данные сразу переправлялись в компьютер, а там включались методики голосового и фотоанализа, с тем чтобы идентифицировать мужчину. При несовпадении Бэбкок должна была оставить записку в туалете. Наверное, именно этим она сейчас и занималась.

Бах видела, как Бэбкок прошла назад к своему столику. Она поймала в зеркале взгляд Бэбкок, та слегка кивнула, и Бах почувствовала, что у нее мурашки пошли по телу. Может, это и не сам Звонарь, ведь у него могут быть помощники. Может, он и не собирается убивать ее, но впервые за последние три недели они, кажется, вышли на след преступника.

Бах выждала какое‑то время, допила пиво, извинилась и пообещала скоро вернуться. Она прошла в дальний угол бара, завернула за занавеску и толкнула первую попавшуюся дверь.

За последнее время она побывала в стольких кафе, что могла найти туалет даже в кромешной тьме. Сначала ей показалось, что она попала куда следует. Обстановка, как и во всем кафе, из двадцатого века: керамические раковины, писсуары, кабинки. Бах быстро осмотрелась, но никакой записки не нашла. Нахмурившись, она толкнула дверь, вышла и чуть не столкнулась с пианисткой, которая как раз заходила в уборную.

‑ Извините, ‑ пролепетала Бах и посмотрела на дверь. Там висела табличка с буквой "М".

‑ Отличительная черта "Гонга", ‑ пояснила пианистка. ‑ Помните, в двадцатом веке туалеты были раздельными.

‑ Ну да, конечно. Как же я сама не догадалась.

На противоположной двери висела табличка с буквой "Ж". Бах прошла внутрь и быстро нашла записку ‑ Бэбкок приклеила ее к внутренней стороне дверцы одной из кабинок. Записка была напечатана на крошечном факспринтере, который Бэбкок носила с собой. На листочке размером восемь на двенадцать миллиметров умещалось на удивление много текста.

Бах распахнула свое широкое платье, села и принялась читать.

Официально его зовут "Великий трахальщик Джонс". Да, неудивительно, что он придумывает себе другие имена. Но и официальное имя выбрал он сам. Родился он на Земле, и назвали его тогда Эллен Миллер. Девочка была чернокожей. Он поменял цвет кожи и пол, чтобы скрыть свое криминальное прошлое и уйти от преследований полиции. Но и под новым именем Джонс чем только не занимался ‑ грабежи, незаконная торговля мясом, убийства. Несколько раз попадал за решетку и даже какое‑то время провел в исправительно‑трудовой колонии на Копернике. Когда его выпустили, он решил поселиться на Луне.

Но это еще ни о чем не говорит. Почему же Звонарь? Бах надеялась, что найдет информацию о том, что за ним замечены какие‑либо сексуальные извращения, тогда все немного прояснилось бы. К тому же если Звонарь ‑ это Джонс, тут должны фигурировать большие деньги.

Неожиданно Бах заметила под дверкой кабинки красные туфли пианистки, и ее вдруг осенило. Почему та тоже пошла вслед за ней в мужской туалет? В этот момент что‑то пролетело под дверью, и тут же вспыхнул ярко‑фиолетовый свет.

Рассмеявшись, Бах встала и застегнулась.

‑ Боже мой, нет, ‑ еле выдавила она сквозь смех. ‑ Со мной этот номер не пройдет. Мне всегда было интересно, что я испытаю, если кто‑то бросит в меня шар‑вспышку. ‑ Она открыла дверцу кабинки. Пианистка как раз сняла защитные очки и запихивала их в карман.

‑ Вы, наверное, начитались дешевых триллеров, ‑ сказала ей Бах, все еще продолжая смеяться. ‑ Неужели вы не знаете, что эти штуки давно устарели?

Женщина пожала плечами и мрачно развела руками.

‑ Я делаю то, что мне приказали.

Бах замолчала, потом снова рассмеялась.

‑ Но вы же должны знать, что вспышка не сработает, если жертву предварительно не накачать специальным лекарством.

‑ А пиво? ‑ выпалила пианистка.

‑ Ого! То есть вы заодно с тем парнем, который взял себе имя из комикса… ‑ Она не могла сдержаться и снова рассмеялась. Ей даже стало жаль эту женщину. ‑ Видите, не сработало. Наверное, просроченная вспышка или еще что‑то в этом роде. ‑ Она уже собиралась сказать пианистке, что та арестована, но почему‑то пожалела ее.

‑ Ну да, ‑ ответила женщина. ‑ Но пока вы тут, слушайте: вам надо поехать на станцию подземки "Западная пятисотая штрассе", первый уровень. Возьмите с собой этот листок и введите код направления. Сразу забудьте все цифры, а потом съешьте листок. Понятно?

Бах хмуро разглядывала записку.

‑ "Западная пятисотая", забыть цифры, съесть листок. ‑ Она вздохнула. ‑ Наверное, смогу. Но запомните, я делаю это только ради вас. Когда же я вернусь, я сразу…

‑ О'кей, о'кей. Поезжайте. И делайте все, как я сказала. Давайте сделаем вид, что вспышка сработала, хорошо?

Предложение было вполне заманчивым. Бах как раз недоставало активных действий. Понятно, что пианистка и Джонс, кем бы он или она на самом деле ни были, связаны со Звонарем. Приняв предложение пианистки, Бах может выйти на его след и поймать преступника. Конечно же, цифры она не забудет.

Она хотела сказать женщине, что арестует ее, как только вернется назад, но та снова ее прервала:

‑ Выходите через черный ход. И не тратьте время попусту. Никого и ничего не слушайте, пока вам не скажут: "Повторяю три раза". Тогда можете выходить из игры.

‑ Ладно. ‑ Бах уже предвкушала, как будет ловить преступника. Вот ее шанс. Обычно люди думают, что работа в полиции состоит из таких погонь и приключений, а на самом деле она скучна, как самая заунывная музыка.

‑ А платье отдайте мне.

Через секунду Бах вышла через черный ход в чем мать родила, но на лице ее сияла улыбка.

Странно. Она вводила цифры одну за другой, и одна за другой они тут же исчезали из памяти. В руках у нее осталась ничего не значащая бумажка. Надпись могла бы быть и на языке суахили.

‑ Никогда не знаешь, что тебя ждет, ‑ пробормотала она и села в двухместную капсулу. Потом рассмеялась, скомкала бумажку и сунула ее в рот. Настоящая шпионка.

Она понятия не имела, где оказалась. Капсула почти полчаса кружила по незнакомым местам и в конце концов остановилась на частной станции подземки, которая ничем не отличалась от тысяч других. Ее ждал мужчина. Бах улыбнулась ему.

‑ Это вас я должна встретить? ‑ спросила она. Мужчина что‑то пробормотал, но так неразборчиво, что она ничего не поняла. Поняв, что Бах не понимает, он насупился.

‑ Извините, но мне не следует никого слушать. ‑ Она пожала плечами, чувствуя полную беспомощность. ‑ Я и не думала, что это сработает.

Мужчина яростно жестикулировал, в его руках мелькнул какой‑то предмет. Бах нахмурилась, потом широко улыбнулась.

‑ Шарада? О'кей… ‑ Но он продолжал размахивать руками, в которых оказались наручники.

‑ Ну ладно, если вам так хочется. ‑ Она протянула вперед руки, и мужчина надел на нее наручники.

‑ Повторяю три раза, ‑ сказал он.

Бах закричала.

Прошло несколько часов, прежде чем ум у нее прояснился. Большую часть этого времени она почти ничего не соображала, только дрожала, хныкала, и еще ее рвало. Наконец она немного пришла в себя. Бах лежала на голом полу в ободранной комнате частной квартиры. Пахло мочой, рвотой, и все вокруг было пропитано страхом.

Она осторожно подняла голову. На стенах видны красные полосы, некоторые свежие и яркие, другие старые, засохшие, почти коричневого цвета. Она попробовала сесть и скорчилась от боли. Кончики пальцев оказались изрезаны в кровь.

Бах подошла к двери, но не нашла даже ручки. Она прощупала все щели. Когда боль в истерзанных руках становилась невыносимой, она прикусывала язык. Дверь не открывалась. Она снова села на пол и обдумала свое положение. Ничего хорошего, но все же кое‑что сделать можно.

Прошло, наверное, часа два, хотя точно она сказать не могла. Дверь отворилась. Вошли тот же самый мужчина, вместе с ним незнакомая женщина. Оба сразу отступили в сторону, опасаясь, чтобы на них не напали. Бах сжалась в дальнем углу и, когда они направились к ней, снова закричала.

В руках мужчины что‑то блеснуло. Цепная пила. В ладони он сжимал резиновую ручку, внутри которой был спрятан аккумулятор. К Бах приближалось пятнадцатисантиметровое лезвие с сотней маленьких зубцов. Мужчина сжал ручку, и пила завизжала. Бах закричала еще громче, вскочила на ноги и прижалась к стене. Ее поза должна была выражать полную беззащитность, и они поймались на эту уловку. Когда Бах ударила мужчину прямо в горло, он чуть‑чуть запоздал с ответным ударом и не успел схватить ее, потому что упал на пол и закашлялся кровью. Бах успела выхватить из его рук пилу.

Женщина была без оружия. Она побежала к двери, но Бах подставила ногу, и женщина упала.

Бах собиралась забить ее до смерти, но слишком резкие движения, видимо, привели в действие мышцы, которые ей сейчас напрягать не стоило. Первая схватка началась неожиданно, и Бах согнулась от боли. Она едва успела выставить вперед скованные наручниками руки, чтобы не удариться животом об пол. Выпустить пилу она не могла, а кончики пальцев болели так, что еще одного удара она бы не вынесла. Все это в одну секунду пронеслось в голове Бах, а в следующую она уже упала на кулаки рядом с рукой распростертой на полу женщины.

Тут же раздалось чуть слышное жужжание, плечо Бах обдало струей крови, еще одна струя обрызгала стену напротив.

Обе они какое‑то мгновение, не отрываясь, смотрели на отрезанную руку. В глазах женщины появилось недоумение, потом она взглянула на Бах.

‑ Никакой боли, ‑ четко произнесла она, затем попробовала встать, но упала снова. Какое‑то время она копошилась, как перевернутая на спину черепаха, из открытой раны потоком лилась кровь. Женщина сильно побледнела и наконец замерла.

Тяжело дыша, Бах неуклюже поднялась, постояла какое‑то время, пытаясь прийти в себя.

Мужчина был все еще жив. Она обвела его взглядом. "Может, он бы и выжил". Затем она посмотрела на пилу, опустилась на колени и коснулась лезвием его шеи. Поднявшись, Бах была уверена, что этот мужчина никогда больше не вынет из чрева матери нерожденного ребенка.

Она поспешила к двери и осторожно огляделась. Никого. Наверное, никто не слышал ее криков, а те, кто был в комнате, теперь мертвы.

Бах не успела пройти по коридору и пятидесяти метров, как возобновились схватки.

Она не знала, где находится, но точно не там, где погибла Эльфреда Тонг. Это старая часть города, где много промышленных предприятий, наверное, у самой поверхности планеты. Бах пробовала открыть все двери в надежде попасть в общественный коридор, чтобы позвонить. Но открытые двери вели в какие‑то кладовые, а двери офисов, видимо, были закрыты на ночь.

Наконец одна из дверей поддалась. Бах заглянула внутрь кабинета. С другой стороны выхода не оказалось. Она уже собиралась вернуться в коридор, когда заметила телефон.

Мышцы живота вновь сжались. Бах быстро ввела пароль "ЗВОНАРЬ XXX". Экран ожил, и она нажала кнопку, чтобы приглушить яркость.

‑ Назовите себя, пожалуйста.

‑ Я лейтенант Бах, я попала в беду, дело чрезвычайной важности. Мне нужно, чтобы вы определили, откуда я звоню, и тут же прислали мне подмогу.

‑ Анна, ты где?

‑ Лиза? ‑ Она не могла поверить, что попала на Бэбкок.

‑ Да. Я в штабе. Мы надеялись, что ты найдешь способ связаться с нами. Куда нам ехать?

‑ В том‑то и дело, что я не знаю. Меня одурманили вспышкой, поэтому я ничего не помню. А потом…

‑ Да, это мы знаем. Слушай. Мы подождали тебя несколько минут, потом проверили туалеты, но тебя там не было. И мы арестовали всех в кафе. В том числе и Джонса с пианисткой.

‑ Тогда пусть она расскажет вам, где меня искать.

‑ Боюсь, она нам уже ничего не расскажет. Умерла при допросе. Но, мне кажется, она и не знала. Тот, на кого она работала, ведет себя крайне осторожно. Мы внутривенно ввели ей пентотал, и ее голову тут же разнесло по всему кабинету. Она, конечно, была наркоманкой. С мужчиной мы работаем аккуратнее, но ему известно и того меньше.

‑ Замечательно.

‑ Но тебе надо уходить оттуда, лейтенант. Ужас. Ты правда… попала в дурную историю. ‑ Бэбкок какое‑то время не могла ничего сказать, а когда заговорила, голос ее дрожал: ‑ Анна, они занимаются незаконной торговлей мяса. Боже мой, теперь и на Луне тоже.

Бах нахмурилась.

‑ Ты это о чем?

‑ Они поставляют мясо тем, кто не может без него обходиться. Мясоедам. Мясным наркоманам. Людям, которые считают, что не могут жить без мяса, и готовы платить за него любые деньги.

‑ Не хочешь ли ты сказать, что…

‑ Да, черт побери! ‑ Бэбкок взорвалась. ‑ Смотри. На Земле еще остались места, где разводят домашний скот, ‑ соблюдая, конечно, определенные меры предосторожности. Но здесь у нас так мало места, что такое просто невозможно. Стоит кому‑то завести скотину, и либо люди заметят запах, либо мониторы отследят в канализационных стоках животные отходы. Здесь разводить скотину нельзя.

‑ И…

‑ Какое же другое мясо можно найти? ‑ безжалостно продолжала Бэбкок. ‑ Нас окружают тонны мяса, и все оно живое. Не надо никого растить, ухаживать, не надо сдирать шкуры. Просто снимаешь урожай, когда появляется заказчик, вот и все.

‑ Каннибализм? ‑ слабым голосом спросила Бах.

‑ А почему бы и нет? Мясо всегда остается мясом, тем более для мясоедов. На Земле тоже продают человечину, она даже прилично дорого стоит, потому что, говорят, по вкусу напоминает… Боже, мне скоро станет плохо.

‑ И мне тоже. ‑ Бах почувствовала, как опять свело живот. ‑ А меня вы запеленговали?

‑ Пробуем. Там какие‑то сложности, помехи.

Бах похолодела. Этого она даже и предположить не могла. Но что ей оставалось делать? Только ждать. Конечно, компьютеры все вычислят, надо только подождать.

‑ Лиза. Но младенцы? Они ведь берут младенцев.

Бэбкок вздохнула:

‑ Этого мне тоже не понять. Случится увидеть Звонаря, спроси его обязательно. Нам известно, что они сбывают и взрослых людей. Хотя вряд ли тебе от этого станет легче.

‑ Лиза, у меня начались схватки.

‑ О боже.

В течение следующей четверти часа Бах несколько раз слышала топот бегущих ног. Один раз кто‑то распахнул дверь, просунул голову в кабинет, но не заметил ее ‑ она скорчилась под столом, прикрывая одной рукой красную лампочку включенного телефонного аппарата, а второй сжимая цепную пилу. Пила была хорошо наточена, и Бах смогла перепилить наручники ‑ на это ушло несколько секунд.

Бэбкок выходила на связь через небольшие промежутки времени.

‑ Мы проверяем все закрытые территории.

Бах поняла, что телефон, которым она воспользовалась, снабжен системой антиотслеживания. Сейчас Звонарь и Бэбкок со своими компьютерами пытаются обойти друг друга, а у нее через каждые пять минут повторяются родовые схватки.

‑ Беги! ‑ закричала Бэбкок. ‑ Убирайся оттуда, и поживее!

Бах пыталась справиться с накатившей волной схваток и делала все как в тумане. Ей хотелось наконец‑то расслабиться и спокойно родить ребенка. Неужели так и не удастся этого сделать?

‑ Что? Что случилось?

‑ Кто‑то тебя вычислил. Теперь они знают, где ты, так что могут накрыть тебя в любую секунду. Быстро уходи!

Бах встала на ноги и посмотрела на дверь. Никого. Никакого шума, никакого движения. Куда? Направо? Налево?

Наверное, не важно. Она согнулась, придерживая рукой живот, и пошла по коридору.

Наконец что‑то новенькое.

На двери надпись: "ФЕРМА. ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ШТАТНЫХ СОТРУДНИКОВ. НАДЕТЬ СКАФАНДР ". За дверью на восьмиметровых стеблях росла кукуруза. Бесконечные ряды растений исчезали вдали, от них рябило в глазах. Сквозь пластиковый купол светило солнце ‑ резкое, белое солнце Луны.

Прошло всего десять минут, а она уже заблудилась. И в то же время поняла, где находится. Если бы только добраться до телефона, но его теперь, конечно же, охраняют.

Определить местоположение фермы было просто. Она подобрала один из початков ‑ огромный, длиной с ее руку, а толщиной, наверное, с ногу, очистила его от листьев. На каждом желтом зернышке величиной с большой палец стояла торговая марка: зеленое пятно в форме смеющегося мужчины со сложенными на груди руками. Значит, она на пищевой плантации Лунафуд. Плантация находится прямо над зданием полицейского участка, только на пять уровней выше, но это сейчас уже не важно.

Может, и хорошо, что она заблудилась на кукурузном поле. Пока могла, она шла вдоль рядов посадок. Чем дальше она уйдет от входа, тем труднее будет ее найти. Но она уже еле переводила дыхание, ее мучило желание зажать руками пах.

Датчик‑"акушерка" хорошо выполнял свою функцию. Даже в самый тяжелый момент она совершенно не чувствовала боли. Но игнорировать схватки все‑таки было невозможно. Больше всего на свете ей хотелось прилечь и думать только о родах. А она продолжала идти дальше.

Одну ногу вперед, другую. На ее босые ступни налипла грязь. На самих грядках было суше, чем в междурядьях. Она старалась держаться сухих мест, чтобы не оставлять следов.

Жарко. Наверное, выше пятидесяти градусов, да еще влажность высокая. Настоящая паровая баня. Бах шла вперед, а с носа и подбородка пот лился непрерывными струйками.

Она смотрела вниз. Теперь для нее существовали только ноги, механически шагающие вперед, и напряженные мышцы живота.

Внезапно что‑то произошло.

Она перевернулась на спину и выплюнула изо рта грязь. Бах наткнулась на одно из растений, и стебель его сломался, а она упала. Лежа на земле, она видела где‑то там наверху купол, узенький мостик под ним и дюжину золотых початков. Снизу это выглядело очень красиво. Кукурузные початки на фоне темного неба и зеленые стебли, расходящиеся почти из одной точки вверх. Хорошее место. Ей захотелось тут остаться.

Теперь, несмотря на "акушерку", она немного чувствовала боль. Бах застонала, ухватилась за упавший стебель и крепко сжала зубы. Когда она снова открыла глаза, стебель оказался переломленным надвое.

Настал черед Джоанны.

От удивления Бах широко раскрыла глаза и рот. Что‑то двигалось внутри нее, что‑то огромное, гораздо больше ребенка, и ей казалось, что это что‑то сейчас разорвет ее на части.

На секунду она расслабилась, дыша поверхностно и ни о чем не думая, затем опустила руки на живот и почувствовала, как из нее вылезает что‑то круглое и мокрое. Она ощупала это руками. Потрясающе.

Бах улыбнулась ‑ в первый раз за миллион лет. И крепко уперлась в грязь сначала пятками, потом носками ног, затем приподняла бедра. Снова что‑то зашевелилось в ней. Она снова шевелится. Джоанна, Джоанна, Джоанна. Сейчас она появится на свет.

Все кончилось так быстро, что Бах даже изумленно ахнула. Что‑то мокрое скользнуло между ног, и малышка упала прямо в грязь. Бах перевернулась на бок и прижалась лбом к земле. Малышка, покрытая кровью и слизью, лежала у нее между ног.

Бах сама сделала все, что нужно. Когда наступило время перерезать пуповину, она механически взялась за цепную пилу. Но вдруг остановилась: перед ее глазами встал мужчина, который занес страшный инструмент над ее головой. Еще секунда, и он безжалостно разрежет ей живот и извлечет оттуда Джоанну.

Бах выронила из рук пилу, склонилась над пуповиной и перекусила ее.

Пришлось зажать между ног шелковистые листья неспелых початков. Постепенно кровотечение прекратилось. Потом отошла плацента. Бах чувствовала слабость и сильно дрожала, больше всего на свете ей хотелось сейчас просто отлежаться и отдохнуть.

Но сверху раздался крик. На узком мостике стоял мужчина, он перегнулся через перила и смотрел вниз. Снизу ему ответили сразу несколько голосов. Далеко‑далеко, в самом конце междурядья, в котором лежала Бах, появилась и стала медленно приближаться человеческая фигурка.

С неимоверным усилием Бах поднялась на ноги. И хотя бежать уже не имело смысла, она побежала, удерживая на одной руке Джоанну, а в другой ‑ цепную пилу. Если они нападут, она умрет на груде растерзанных тел.

У самых ее ног землю с шипением прорезал зеленый луч света, и она тут же перескочила в другой ряд. Пока еще рано вступать в бой.

Бежать теперь было сложнее, ведь ей все время приходилось перепрыгивать через высокие грядки. Зато преследовавший ее мужчина не видит ее и не сможет выстрелить еще раз.

Она знала, что долго не продержится. Конечно, плантация очень большая, но даже теперь она видит ее конец. Наконец Бах выбежала на десятиметровую полосу между последним рядом посадок и краем прозрачного купола.

Впереди возвышалась металлическая стена, а на ней купол, который удерживался на месте и сохранял форму с помощью тросов, натянутых снаружи.

Казалось, бежать больше некуда, но вдруг она заметила знакомый голубой свет.

Внутреннюю дверь закрыть, внешнюю открыть. Бах быстро сделала то же самое, что и Тонг, но она знала, что у нее больше шансов победить в этой неравной борьбе. Шлюз был старой конструкции, панель управления находилась внутри, а не снаружи. Им придется отключить внутреннюю сигнализацию, а потом выломать дверь. На это потребуется время.

Бах убедилась, что никто не сможет провести декомпрессию шлюза снаружи, а ведь раньше ей такая мысль даже в голову бы не пришла, и только после этого осмотрелась. Шлюз был рассчитан на пятерых человек и предназначался для выхода наружу рабочих команд. На полу стоял ящик с инструментами, в углу лежали мотки синтетической веревки. В стену встроен шкаф.

Она открыла его и увидела скафандр.

Скафандр был большой, но и сама Бах далеко не маленькая. Она долго возилась с регулирующими ремнями и в конце концов выпустила средний, чтобы поместить внутрь Джоанну. Мозг судорожно работал, борясь с усталостью. Зачем здесь оказался скафандр?

Сначала она не могла ответить на этот вопрос, но потом вспомнила, что стрелявший в нее мужчина был без скафандра и второй, на мостике, тоже. Остальных преследователей она не видела, но была уверена, что они тоже без скафандров.

Значит, табличку на входной двери просто игнорируют. Все прекрасно знают, что власти любят перестраховываться, особенно когда дело касается экономии воздуха и правил безопасности.

Над фермой простирался пластмассовый купол, и это была единственная преграда между помещением фермы и безвоздушным пространством бездны. Следовательно, ферма автоматически попадала в разряд опасных зон. Но на деле внутри помещения можно было спокойно находиться и без скафандра.

Этот скафандр хранился в шлюзе для редких случаев, когда появлялась необходимость выйти наружу, и был большого размера специально, чтобы его мог надеть любой, кому он понадобится.

Интересно.

Когда Бах застегнула скафандр, Джоанна в первый раз закричала. Ничего удивительного. Малышка прижималась к телу матери, но никакой другой поддержки не было. Бах быстро пропихнула малюсенькие ножки в одну из штанин, но такое положение вряд ли можно назвать удобным. Бах старалась не обращать внимание на неудобства, гораздо сложнее было привыкнуть к тому, что она не может протянуть руку и дотронуться до дочери. Она повернулась к панели управления шлюзом. Вот ручной вентиль откачки воздуха. Она медленно повернула его, чтобы приоткрылось лишь небольшое отверстие и чтобы люди в помещении не услышали резкого шума выпускаемого воздуха. На внутренней двери показался свет, но Бах это не беспокоило. Ручным лазерам металл не поддастся. Видимо, они уже отправили кого‑то за более серьезным оружием. В соседние шлюзы они тоже вряд ли пойдут, хотя там и должны быть скафандры. Но ведь им не удастся открыть внешнюю дверь снаружи из‑за давления воздуха, а пока она находится внутри шлюза, им никак не изменить программу команд.

Если только они не догадаются, что она готовится к выходу, и не будут поджидать ее снаружи…

Несколько минут она ждала, пока весь воздух не выйдет из шлюза. И чуть с ума не сошла, когда с ней заговорил Звонарь.

‑ Твое положение безнадежно. Надеюсь, ты это понимаешь.

Она даже подпрыгнула на месте от неожиданности и не сразу поняла, что он говорит с ней по устройству внутренней связи, а оно уже автоматически переключается на передатчик в скафандре. Значит, он еще не знает, что она надела скафандр.

‑ Ничего подобного, ‑ ответила она. ‑ Полиция прибудет с минуты на минуту, так что лучше уносите ноги.

‑ Прости, но это не так. Я знаю, что ты дозвонилась до них, но еще я знаю, что им не удалось тебя запеленговать.

Давление воздуха упало до нуля. Бах крепко сжала цепную пилу и, открыв дверь, выглянула наружу. Никто ее не ждал.

Она отошла метров на пятьдесят по ровной поверхности планеты и вдруг остановилась.

До ближайшего воздушного шлюза, ведущего не на плантацию, минимум четыре километра. Воздуха ей хватит, а вот сил… Датчик‑"акушерка" помог снять боль, но она очень устала, руки и ноги были словно налиты свинцом. Они быстро смогут нагнать ее.

Есть, конечно, еще один вариант.

Бах вспомнила, для чего им нужна Джоанна, и повернула назад, в сторону купола. Двигалась она, как конькобежец, почти не отрывая ног от поверхности.

С третьей попытки она допрыгнула до верха металлической стены и ухватилась за край, но подтянуться на одной руке не смогла. Еще чуть‑чуть, и она вообще свалится с ног от усталости. С огромным трудом, хватаясь за стену обеими руками, она поднялась на узкий металлический уступ, к которому крепились толстые металлические тросы, удерживавшие на месте купол, затем нагнулась и заглянула внутрь сквозь прозрачный слой вакуумной пластмассы. У внутренней двери шлюза столпились пять человек. Один из них сидел на корточках, упершись локтями в колени, затем он встал и нажал на кнопку сбоку от шлюзовой двери. Она видела лишь его макушку, покрытую голубой кепкой.

‑ Значит, нашла скафандр? ‑ спросил Звонарь. Говорил он спокойно, без эмоций. ‑ Слышишь меня?

‑ Слышу, ‑ ответила Бах. Она сжала ручку пилы и, почувствовав вибрацию (с пилой все в порядке!), стала отмечать на пластиковом куполе квадрат, метр на метр.

‑ Я так и думал, ‑ продолжал он. ‑ Значит, уже идешь. Ну, я не стал бы говорить о скафандре, ведь ты могла бы и не найти его. Но один из моих людей уже прошел через соседний шлюз и скоро найдет тебя.

‑ Ага. ‑ Бах специально понуждала его говорить, чтобы они не услышали жужжания пилы.

‑ Тебе интересно будет узнать, что у него есть с собой инфракрасный детектор. Именно с его помощью мы вычислили тебя в помещении. В его свете твои следы начинают светиться. Даже сквозь скафандр излучается достаточно тепла, чтобы прибор заработал. Замечательный прибор.

Об этом Бах не подумала. Да, скверно. Может, лучше было попробовать добраться до безопасного шлюза. Когда этот парень пойдет по ее следу, то сразу увидит, что она повернула назад.

‑ Зачем ты мне все это говоришь? ‑ спросила Бах.

Она уже проделала достаточно глубокие борозды в пластмассе, но вырезать квадрат оказалось не так‑то просто. Теперь она водила пилой по нижней грани: вперед‑назад.

‑ Размышляю вслух, ‑ ответил он и неловко рассмеялся. ‑ Изнуряющая игра, согласна? Ты, пожалуй, самая ловкая жертва за все эти годы. У тебя есть свой секрет успеха?

‑ Работаю в полиции, ‑ ответила Бах. ‑ Твои люди преступили черту дозволенного.

‑ Ну, это многое объясняет, ‑ чуть ли не с благодарностью произнес он.

‑ А ты кто такой? ‑ спросила Бах.

‑ Называй меня просто Звонарь. Мне понравилось это имя, когда я узнал, что вы меня так называете.

‑ Но почему младенцы? Этого я понять никак не могу.

‑ А почему люди едят телятину? Котлеты из молодых ягнят? Откуда мне знать? Я всю эту гадость вообще не ем. Я ничего не знаю о мясе, но могу отличить прибыльный бизнес от неприбыльного. Один из моих клиентов предпочитает младенцев, и он их получает. Я могу достать ему молодняк любого возраста. ‑ Он снова вздохнул. ‑ Все просто, вот мы и обленились. Перестали соблюдать осторожность. Работа становится скучной и обыденной. Теперь будем убивать быстро. Если бы мы убили тебя, когда ты вышла из капсулы, то избежали бы всей этой суматохи.

‑ Ну, ты еще не догадываешься, что тебя ждет. ‑ Черт, почему пила никак не разрежет этот пластик? Она и не думала, что будет так трудно. ‑ Если честно, не понимаю, почему вы так долго возитесь со мной. Зачем запирать меня, зачем ждать столько часов, прежде чем убить?

‑ Наверное, дело в жадности, ‑ ответил Звонарь. ‑ Видишь ли, те двое не собирались тебя убивать. Ты сама набросилась на них. У меня многопрофильный бизнес. Живые беременные женщины нам тоже кое для чего нужны. И живые младенцы тоже. Обычно мы держим их по нескольку месяцев.

Бах знала, что, будучи хорошим полицейским, она должна расспросить Звонаря и об этом. В департаменте наверняка захотят знать все подробности. Но вместо этого она всем телом налегла на пилу и от напряжения чуть не прокусила нижнюю губу.

‑ Такая, как ты, мне бы пригодилась, ‑ говорил Звонарь. ‑ Ты ведь не думаешь, что тебе удастся уйти, правда? Почему бы тебе не обдумать мое предложение? Мы могли бы…

Бах видела, как Звонарь поднял голову. Он так и не закончил фразу. На секунду перед ней мелькнуло его лицо ‑ самое обыкновенное лицо. Он вполне мог бы быть бухгалтером или банковским служащим. Бах с радостью заметила, что он понял свою ошибку, но не стал терять время на сожаления. Бросив сообщников, еще продолжавших корпеть над дверью шлюза, он со всех ног помчался назад через кукурузное поле.

В этот момент квадрат поддался, Бах почувствовала, будто ее что‑то тянет за рукав, и осторожно отошла по узкому металлическому уступу. Квадрат отделился от купола и провалился внутрь, и тут же с обеих сторон начал рушиться пластик.

Страшная картина. Воздух струей вырвался из‑под купола. Потом в бездну поднялись стебли, початки, листья кукурузы, все смешалось в каком‑то сумасшедшем вихре. Потом поток воздуха побелел, но Бах так и не поняла почему.

Наконец появился первый человек, он отлетел на приличное расстояние и упал в серую пыль.

Когда на место прибыла Лиза Бэбкок, с наружной стороны стены стояла дюжина полицейских гусеничных машин, еще столько же должны были вот‑вот подойти. Молча крутились голубые мигалки. Она почти ничего не слышала, кроме собственного дыхания, да время от времени кто‑то что‑то говорил по аварийному каналу связи.

В пыли лежало пять тел. Чтобы машины могли заехать на плантацию, в стене проделали большое отверстие. Она спокойно взглянула на мертвецов. Трупы как трупы, особенно если учесть, что сначала они вылетели, словно из пушки, а потом тут же замерзли.

Бах среди них не оказалось.

На секунду Бэбкок зашла внутрь. Интересно, что это за белое вещество под ногами? Наклонившись, она зачерпнула пригоршню. Попкорн! На земле уже лежал слой воздушной кукурузы толщиной в двадцать сантиметров, а она все падала и падала ‑ под воздействием горячего солнца и вакуума зерна кукурузы высыхали и взрывались. Если Бах здесь, им долго придется искать ее тело. Лиза выбралась наружу и пошла вдоль стены, подальше от толпы полицейских и экспертов.

Тело лежало в тени лицом вниз. Бэбкок чуть не споткнулась об него. Больше всего ее удивило, что тело одето в скафандр. Если Бах в скафандре, то почему же она умерла? Лиза сжала губы, ухватила труп за плечо и перевернула на спину.

Мужчина с удивлением взирал на рукоять цепной пилы, торчащей из его груди. Вокруг раны запеклась и замерзла кровь. И тогда Бэбкок побежала.

Добравшись до шлюза, она принялась бить кулаками в металлическую дверь, а потом прижалась шлемом к холодной поверхности. Спустя некоторое время она услышала ответные удары.

Прошло еще пятнадцать минут, прежде чем приехал грузовик спасательной команды и герметично подсоединился к двери шлюза. Когда дверь открыли, Бэбкок распихала локтями остальных и первой вошла в шлюз.

Сначала она решила, что, несмотря на все ее надежды, Бах все же погибла. Та сидела у стены и держала в руках младенца. Тело ее обмякло, она не подавала признаков жизни. Казалось, она даже не дышит. И мать и ребенок были в пыли, а ноги у Бах еще и в крови. Она смертельно побледнела. Бэбкок подошла и протянула руки к малышке.

Бах резко отодвинулась ‑ откуда только силы взялись? Ее ввалившиеся глаза уставились на Бэбкок. Наконец она перевела взгляд на Джоанну, глупо улыбнулась и произнесла:

‑ Она самая красивая на свете.