Кларк Эштон Смит ОБИТАТЕЛЬ БЕЗДНЫ


Распухая и быстро поднимаясь, как джинн, выпущенный из одного из сосудов Соломона, над горизонтом планеты появилось большое облако. Огромная колонна цвета ржавчины неслась над мертвой равниной, пересекая небо, темное, как соленая вода морей пустыни, высохших и ставших похожими на лужи среди песков.

– Похоже, опять надвигается песчаная буря, – заметил Маспик.

– Чем же еще это может быть? – отрывисто бросил Беллман. – В этих краях ни о каких других стихиях и слыхом не слыхивали. Эту адскую мешанину население планеты – Айхаи – называют зоорт ; и, кстати, он движется в нашу сторону. Я думаю, нам следует поискать укрытие. Меня как‑то однажды настиг зоорт, и я не порекомендую никому хотя бы раз вдохнуть пыли из этой ржавой окалины.

– Там, справа, на берегу бывшей реки, есть пещера, – сказал Чиверс, третий член группы, тщательно осматривающий пустыню беспокойным взглядом проницательных глаз.

Трое землян, заядлые искатели приключений, отказавшиеся от услуг марсианских гидов, вышли пять дней назад из сторожевого поста Ахум в безлюдный район, называемый Чаур. Здесь, в руслах великих рек, по которым уже многие столетия не текла вода, по слухам можно было натолкнуться на лежащее кучами, как груды соли, бледное, похожее на платину, золото Марса. Если фортуна окажется к ним благосклонна, их вынужденному изгнанию, длившемуся на красной планете много лет, скоро придет конец. Их предупреждали об опасностях Чаура, и они слышали в Ахуме странные, жуткие истории о том, почему не вернулись отправившиеся ранее золотоискатели. Но опасность, какой бы ужасной или экзотической она ни была, являлась всего лишь частью их повседневной рутинной жизни. Имея хорошие шансы найти груду золота в конце путешествия, они отправились бы в путь и через весь Хинном.

Их запасы провианта и бочонок с водой покоились на спинах трех странного вида млекопитающих, называемых вортлапы . Своими удлиненными ногами и вытянутыми шеями, покрытыми роговыми пластинами телами, они напоминали мифический гибрид ящера и ламы. Эти животные, хотя и неописуемо безобразные, были ручными и послушными, хорошо приспособленными к путешествию в пустыне, будучи в состоянии идти, не имея воды в течение месяцев.

Последние два дня искатели следовали по высохшему руслу безымянной, шириной в милю, древней реки, извивающейся среди холмов, которые благодаря тысячелетиям воздействия разрушительных сил природы превратились в небольшие пригорки. Вокруг не было ничего, кроме истертых валунов, гальки и мелкого шуршащего песка. Все замерло – молчаливое неподвижное небо, высохшее русло реки, голые, высохшие камни, лишенные признаков всякой растительности. Зловещий столб зоорта, увеличиваясь, приближался – единственный признак оживления в этой безжизненной стране. Покалывая своих вортлапов стрекалами с железными наконечниками – только они и могли увеличить скорость этих медлительных монстров – земляне направились к входу в пещеру, замеченному Чиверсом. Пещера находилась на расстоянии примерно в треть мили, и вход в нее располагался довольно высоко на отлогом берегу. Зоорт полностью закрыл солнце еще до того, как они оказались у подножия древнего склона, зловещие сумерки окутали все вокруг цветом высохшей крови. Вортлапы, издавая негодующий рев, стали взбираться по отлогому берегу, спускающемуся более или менее правильными уступами, отмечающими когда‑то медленное отступление вод древней реки. Колонна песка, поднимаясь и грозно закручиваясь, достигла противоположного берега в тот момент, когда искатели вошли в пещеру. Вход в пещеру находился на лицевой стороне низкого утеса, пронизанного жилами железной руды. Часть входа обрушилась и лежала грудами окислившегося металла и темной базальтовой пыли. Но отверстие еще оставалось достаточно свободным, чтобы впустить землян и вьючных животных. Темнота, тяжелая, свитая из черных нитей паутины, заполняла внутренность пещеры. Путешественники не могли представить себе ее размеров, пока Беллман не вынул из вьюка фонарь и не направил луч в окружающий их мрак.

Он едва пробил несколько метров, не определив всего размера пещеры, которая, гладко отполированным когда‑то текущими здесь водами полом, уходила в темноту и постепенно расширялась.

Отверстие входа потемнело, и на пещеру налетел зоорт. Слышались какие‑то неземные стоны. Налетевшие вихрем мельчайшие частицы песка жалили подобно измельченному алмазу.

– Песчаная буря продлится, по меньшей мере, с полчаса, – сказал Беллман. – Может, нам пройти в глубь пещеры? Возможно, мы и не найдем там ничего ценного. Но исследование поможет нам скоротать время. А, может, нам повезет, и мы натолкнемся на фиолетовые рубины или янтарно‑желтые сапфиры – они иногда встречаются в этих заброшенных дырах. Вам двоим тоже лучше взять фонари.

Его спутники сочли это предложение достойным, чтобы ему последовать. Вортлапов, благодаря чешуйчатой броне совершенно равнодушных к песчаному урагану, оставили у входа в пещеру. Чиверс, Беллман и Маспик, разрывая лучами фонарей сгустившийся мрак, который за все истекшие тысячелетия, возможно, никогда не испытал вторжения света, стали продвигаться в расширяющуюся глубь пещеры.

Она была голой и отдавала пустотой смерти давно заброшенных катакомб. Свет фонарей не давал ни единого блика на покрытом ржавчиной полу и стенах. Дно пещеры отлого шло вниз, на стенах, на высоте шести‑семи футов, виднелась отметка уровня когда‑то текущей здесь воды. Без сомнения, в давние времена здесь был тоннель подземного русла реки. Камни и мусор давно были унесены водой, и сейчас катакомбы напоминали зал некоего циклопического акведука, ведущего к гигантской подземной каверне. Ни один из искателей приключений не страдал избытком воображения и не был подвержен излишней нервозности, но всех троих охватили неясные предчувствия. Под покровами загадочной тишины снова и снова они, казалось, слышали невнятный шепот, подобно вздоху погребенного на недосягаемой глубине моря. В воздухе ощущался еле заметный привкус влаги, и чувствовалось почти неуловимое дуновение ветра. Самым странным было присутствие необъяснимого запаха, напоминающего одновременно логово животного и специфический дух жилья марсиан.

– Как считаете, встретится нам что‑нибудь живое? – спросил Маспик, с сомнением принюхиваясь.

– Вряд ли, – кратко ответил Беллман. – Даже дикие вортлапы избегают Чаур.

– Но в воздухе совершенно четко ощущается влага, – настаивал Маспик. – Это означает, что где‑то есть вода; а там, где есть вода, может быть и жизнь – возможно, опасного вида.

– У нас есть револьверы, – сказал Беллман. – Но я сомневаюсь, что они нам понадобятся – разве что встретим соперников – золотоискателей с Земли, – цинично добавил он.

– Послушайте, – донесся приглушенный голос Чиверса. – Вы слышите что‑нибудь?

Все трое замерли. Где‑то впереди, во мраке, они услышали протяжный невнятный звук неприятного на слух тембра. Он напоминал одновременно шуршание или дребезжание, будто по скальному грунту тянули что‑то металлическое, и чмоканье мириадов мокрых, огромных ртов. Вскоре он стал удаляться и стих где‑то глубоко внизу.

– Странно это все, – неохотно признался Беллман.

– А что это может быть? – спросил Чиверс. – Одно из тех многоногих подземных чудовищ, в полмили длиной, о которых рассказывают марсиане?

– Ты наслушался слишком много местных сказок, – упрекнул его Беллман. – Ни один землянин ничего подобного никогда не видел. Многие из этих глубоко залегающих каверн на Марсе были тщательно исследованы; и все пещеры, находящиеся в пустынных регионах, подобно Чаур, оказались полностью безжизненны. Не могу представить, что могло издавать подобный звук, – в интересах науки мне бы хотелось спуститься вниз и выяснить.

– Мне становится что‑то не по себе, – сказал Маспик. – Но я пойду, если вы оба решитесь.

Без дальнейших споров или комментариев трое изыскателей продолжили движение в глубь пещеры. Они шли довольно быстрым шагом уже минут пятнадцать и углубились на расстояние по меньшей мере в полмили от входа. Наклон дна пещеры становился круче, изменилась и структура стен: по обе стороны высились уступы из отливающего металлом камня, чередующиеся с колоннообразными нишами, глубину которых с помощью фонаря определить было невозможно.

Воздух стал тяжелым – обилие в нем влаги уже не вызывало сомнений. Чувствовалось дыхание застоявшихся древних вод. Липнущим зловонием пронизывал мрак подземелья запах диких животных и жилых помещений Айхаи, жителей Марса.

Беллман шел впереди. Внезапно его фонарь осветил край пропасти – старый канал здесь резко обрывался, а уступы стен расходились в разные стороны на неизмеримое расстояние. Подойдя к самому краю, он направил луч света в бездну, осветив уходящий вертикально вниз утес, обрывающийся у его ног в темноту. Дна пропасти не было видно. Мощности фонаря не хватало, чтобы осветить противоположную стену провала; вероятно, до нее было несколько миль.

– Похоже, когда‑то именно отсюда срывался поток, – заметил Чиверс. Оглядевшись, он подобрал небольшой булыжник и что есть силы зашвырнул далеко в пропасть. Земляне прислушивались, стараясь уловить момент падения, но прошло несколько минут, а из черной бездны так и не донеслось ни звука.

Беллман принялся обследовать скалистые уступы по обе стороны обрывающегося в бездну прохода. Справа он различил полого спускающийся вниз выступ, ведущий по краю пропасти на неопределенное расстояние. Начало спуска находилось несколько выше уровня пола пещеры, и к нему вели грубо вырубленные в стене ступени. Уходящий вниз выступ был шириною в два ярда, с небольшим уклоном и поразительно ровной поверхностью. Все указывало на то, что перед ним древняя дорога, вырубленная в скальном массиве. Над уступом нависала стена, образуя как бы разрубленную пополам сводчатую галерею.

– Вот и наша дорога в преисподнюю, – сказал Беллман. – И спуск к тому же достаточно легок.

– А есть ли смысл идти дальше? – спросил Маспик. – Что касается меня, то мрака и темноты уже довольно. И если впереди мы и найдем что‑нибудь, оно вряд ли будет представлять, какую‑либо ценность, а то и просто окажется неприятным.

Беллман стоял в нерешительности.

– Возможно, ты и прав. Но мне хотелось бы пройти по этому уступу, чтобы получить представление о величине каверны. Если вы с Чиверсом боитесь, вы можете подождать здесь.

Было очевидно, что Чиверс и Маспик не хотели признаваться в том тревожном беспокойстве, которое они испытывали. Они последовали за Беллманом вниз, прижимаясь к внутренней стене. Беллман же беззаботно шел по самому краю пропасти, часто направляя луч фонаря в огромный провал, поглощавший его слабый свет. Уступ все больше утверждал землян в правильности их догадок: перед ними была дорога – неизменная ширина, уклон, гладкая поверхность, сверху – нависшая арка скалы. Но кто мог построить эту дорогу и пользоваться ею? В какие забытые века и для какой загадочной цели была она задумана? Воображение землян пасовало перед колоссальной бездной из марсианской древности, зияющей перед ними и навевающей мрачные вопросы.

Беллман заметил, что по мере их продвижения стена медленно, но верно изгибалась вовнутрь. Вне всякого сомнения, следуя по этой дороге, они со временем обогнут всю пропасть. Дорога раскручивалась медленной, огромной спиралью, постепенно спускаясь вниз, возможно, к самой сердцевине Марса.

Искатели продвигались дальше в благоговейном молчании. Они были ужасно поражены, когда вдруг услышали в мрачных глубинах тот же своеобразный долгий звук или комбинацию звуков, слышанных ими чуть раньше наверху у входа в пещеру. Сейчас эти звуки рисовали в воображении другие образы: шуршание стало напоминать скрежет напильника; мягкое, равномернее чмоканье смутно напоминало звуки, производимые каким‑то громадным существом, пытающимся вытащить свои лапы из трясины.

Звук был необъясним и наводил ужас уже потому, что его источник находился далеко, что, в свою очередь, указывало на огромные размеры того, кто его издавал, и подчеркивало глубину пропасти. Услышанный в каверне под безжизненной пустыней, этот звук удивлял и поражал. Даже Беллман, до этого момента бесстрашно шагавший вперед, стал поддаваться необъяснимому ужасу, поднимающемуся как некая эманация из ночных глубин.

Шум стал слабеть и, наконец, прекратился, создавая впечатление, что его источник спустился по перпендикулярной стене в самые отдаленные глубины провала.

– Может вернуться? – спросил Чиверс.

– Пожалуй, да, – без колебаний согласился Беллман. – Чтобы обследовать это место, понадобится целая вечность.

Они начали подниматься обратно по уступу. Все трое, ощущая каким‑то шестым чувством приближение скрывающейся опасности, были обеспокоены и насторожены. Хотя с исчезновением странного звука каверна вновь погрузилась в тишину, изыскатели испытывали смутное чувство, что они были не одни. Откуда может прийти опасность, или какую она примет форму, они не могли предположить, но тревожное ощущение начинало перерастать в панику. Будто сговорившись, никто из них не стал упоминать об этом, не стали и обсуждать жуткую тайну, на которую так случайно натолкнулись.

Сейчас уже Маспик шел несколько впереди других. Они прошли, по меньшей мере, половину обратного пути до обрывающегося в пропасть канала, когда его фонарь, освещающий на двадцать футов дорогу впереди, высветил бледные фигуры, выстроившиеся по трое в ряд, загораживая им дорогу. Свет фонарей Беллмана и Чиверса, идущих сзади, также с ужасающей четкостью выхватил из темноты лица и тела этой неопределенной толпы.

Существа, стоявшие совершенно неподвижно и молчаливо, будто в ожидании землян, в общих чертах походили на Айхаи, аборигенов Марса. В то же время они, казалось, принадлежали к какому‑то деградировавшему и отклонившемуся от нормы виду – мертвенная бледность их тел, казавшихся покрытыми плесенью, могла означать только одно – жизнь в подземелье в течение многих поколений. Ростом они были ниже взрослых Айхаи, в среднем всего пять футов. Огромные, широко раздутые ноздри, выступающие, торчащие в стороны уши, бочкообразные грудные клетки, тонкие руки и ноги марсиан – но все они были безглазые. На лицах одних, там, где должны были быть глаза, еще можно было различить остатки рудиментарных отверстий; лица других зияли пустыми глазницами, по‑видимому, глазные яблоки были удалены.

– Боже! Что за ужасная компания! – вскричал Маспик. – Откуда они взялись? И чего они хотят?

– Не могу себе представить, – сказал Беллман. – Но наше положение довольно щекотливое – разве что они окажутся дружественно настроенными к нам. Они, должно быть, прятались вверху на выступах каверны, когда мы вошли в нее.

Выйдя смело вперед и оттеснив Маспика, он обратился к существам на гортанном языке Айхаи, многие из звуков которого с большим трудом едва могли произнести земляне. Некоторые из существ тревожно зашевелились и стали издавать пронзительные, похожие на писк звуки, имевшие мало сходства с марсианским языком. Было ясно, что они не могли понять Беллмана. Язык жестов, по причине их слепоты, также был бесполезен.

Беллман вынул револьвер, приглашая других последовать его примеру.

– Нам так или иначе необходимо прорваться через них, – сказал он. – А если не позволят нам пройти без борьбы ‑…щелчок взведенного курка закончил его мысль.

Этот металлический звук как будто послужил давно ожидаемым сигналом – толпа слепых бледных существ внезапно ожила и хлынула на землян. Это было похоже на наступление автоматов – неотразимое движение машин, согласованное и методичное, находящееся под управлением скрытой силы. Беллман нажал на курок раз, два и три, стреляя в упор. Промахнуться было невозможно; но пули оказались так же тщетны, как камешки, брошенные в неудержимо несущийся потек. Безглазые существа не дрогнули, хотя у двоих из них потекла желтовато‑красная жидкость – кровь марсиан. Один из них, двигавшийся с дьявольской уверенностью, – пули его не задели, – схватил руку Беллмана и своими длинными четырехсуставными пальцами вырвал у него револьвер прежде, чем тот смог еще раз нажать на курок. К удивлению Беллмана, существо не пыталось отобрать у него фонарь, который он и сейчас держал в левой руке; брошенный в темноту и пустоту рукой марсианина, сверкнул стальным блеском кольт. Мертвенно‑бледные тела, давясь и толкаясь на узкой дороге, окружили его, придавив так плотно, что активное сопротивление оказалось невозможным. Чиверс и Маспик, успев сделать всего несколько выстрелов, также лишились оружия, но по какой‑то необъяснимой причине им тоже сохранили фонари.

Весь этот эпизод продлился всего несколько мгновений. Надвигающаяся толпа задержалась лишь на секунду, когда нескольких ее членов, застреленных Чиверсом и Маспиком, их собратья поспешно сбросили в пропасть. Наконец, передние ряды, ловко расступившись, окружили землян и заставили их повернуть обратно. Вновь тесно сжав путешественников в тиски отвратительных тел, толпа понесла их вниз. Они ничего не могли сделать с кошмарным потоком и заботились лишь о том, как бы не потерять фонари. Они мчались с ужасающей скоростью по тропе, которая вела еще глубже в бездну, изыскатели сами стали частью этой безглазой и таинственной армии, видя перед собой только освещенные спины кошмарных существ. Десятки марсиан неумолимо подгоняли их. Спустя некоторое время положение, в котором они оказались, стало оказывать на них парализующее действие. Казалось, они идут уже не человеческими шагами, а двигаются с быстротой и автоматизмом, подобно холодным и липким существам, тесно обступившим их. Мысли, желания даже ужас были притуплены неземным ритмом ведущих в пропасть шагов. Скованные этим гипнотическим ощущением, чувством полной нереальности происходящего, они лишь переговаривались друг с другом, произнося односложные фразы, слова, которые, казалось, утратили свое значение. Это напоминало речь механических автоматов. Безглазые люди не произносили ни слова – единственным звуком было непрекращающееся шлепанье бесчисленных ног по камню.

Они продвигались все дальше и дальше, и на смену часам мрака так и не приходило время рассвета. Медленно, мучительно дорога поворачивала вовнутрь, как будто делая витки внутри огромного слепого Вавилона. Землянам казалось, что они уже многократно обошли пропасть по этой ужасающей спирали; но расстояние, которое они прошли, и действительные размеры ошеломляющей бездны были непостижимы.

Не считая света фонарей, мрак вокруг оставался абсолютным, неизменным. Он был древнее солнца и заполнял пещеры всю прошедшую вечность. Чудовищным бременем мрак нависал над ними, пугающе зиял под ногами. Откуда‑то снизу поднималось все усиливающееся зловоние застоявшихся вод. И по‑прежнему не раздавалось ни звука, кроме мягкого и равномерного шлепанья ног, спускающихся в бездонный Абаддон.

Но вот, наконец, как будто по прошествии столетий ночи и мрака, движение в бездну остановилось. Беллман, Чиверс и Маспик почувствовали, как ослабло давление скучившихся тел, почувствовали, что стоят на месте, хотя мозг по‑прежнему продолжал пульсировать нечеловеческим ритмом ужасного спуска. Здравый смысл и ужас происходящего медленно возвращались к ним. Беллман поднял фонарь, и пятно света осветило толпу марсиан, многие из которых уже разбрелись по большой каверне, где заканчивалась окружающая пропасть дорога. Другие же оставались поблизости, будто сторожили землян. Они настороженно вздрагивали при каждом движении Беллмана, как будто улавливали их каким‑то сверхъестественным чувством.

Рядом, справа, ровный пол пещеры резко обрывался. Подойдя к краю, Беллман увидел, что пещера была образована открытой каверной в вертикальной стене. Далеко‑далеко внизу во мраке играли фосфоресцирующие отблески, как светящиеся огоньки подводного царства океана. Его обдало зловонным дыханием теплого ветра; и он услышал вздохи вод, накатывающихся на скалы, – вод, колышущихся в этой бездне неисчислимые тысячелетия, пока происходило высыхание планеты.

Преодолевая головокружение, он отошел прочь. Его спутники стали обследовать внутренность пещеры. Похоже, она была искусственного происхождения – то в одном, то в другом месте лучи фонарей выхватывал из мрака громадные колонны, испещренные глубоко врезанными в них барельефами. Кто и когда их вырезал, оставалось такими же неразрешимыми загадками, как и происхождение вырубленной в скалах дороги. Детали барельефов были так же непотребны, как и видения сумасшедших; в тот краткий миг, когда их обегал луч фонаря, они шокировали взгляд подобно сильному удару, передавая нечеловеческое зло, бездонные низменные чувства.

Пещера была действительно огромных размеров и уходила далеко в глубь скалы, с многочисленными выходами, дающими доступ к ее дальнейшим разветвлениям. Лучи фонарей изгоняли тени, колышущиеся в стенных нишах, высвечивали неровности дальних стен, уходящих вверх в недоступный мрак, дрожали на существах, бродящих взад и вперед подобно чудовищным комкам живой плесени, оживляли на короткое мгновение бледные, похожие на полипы растения, прилипшие отвратительными формами к темным камням. Место это угнетало, оно подавляло чувства, сокрушало мозг. Сами камни являлись воплощением мрака, а свет и зрение были эфемерными незваными гостями в этих владениях слепых. Почему‑то землян угнетала убежденность, что бегство отсюда невозможно. Странная летаргия охватила их. Оки даже не обсуждали свое положение, а просто стояли, равнодушные и молчаливые.

Вскоре из зловонного мрака появилось несколько марсиан. С таким же контролируемым автоматизмом, отмечающим все их действия, они вновь собрались возле путешественников и принялись подталкивать их в зияющую внутренность пещеры.

Шаг за шагом трое несчастных продвигались в этой жуткой процессии прокаженных. Отвратительного вида толпа все увеличивалась; по мере продвижения в глубь пещеры перед ними открывались все новые и новые залы, где они обнаруживали все новых и новых мерзких существ, дремлющих во мраке ночи. Их сковывало вначале слабое, но постепенно усиливающееся чувство сонливости, какое обычно вызывают зловонные ядовитые испарения. Они пытались противиться этой зловещей и губительной сонливости. Дурман все усиливался, и, наконец, они приблизились к источнику внушающих ужас эманации.

Между толстыми, уходящими ввысь колоннами пол пещеры образовывал возвышение в виде алтаря, состоящего из семи наклонных пирамидальных ярусов. Наверху алтаря виднелась фигура из светлого металла, не превышающая зайца, но невообразимо чудовищная и отвратительная.

Странная, неестественная сонливость землян, казалось, усилилась, когда они стали рассматривать это изображение. Марсиане беспокойно проталкивались вперед, как идолопоклонники, собирающиеся перед своей святыней. Беллман почувствовал, как чьи‑то пальцы сжимают его руку. Обернувшись, он увидел у своего локтя совершенно неожиданное и удивительное существо. Такое же бледное и грязное, как и обитатели пещеры, с зияющими пустыми глазницами вместо глаз, но создание это, безусловно, являлось (или, по крайней мере, было когда‑то) человеком! Он был бос, из одежды на нем сохранилось только несколько полуистлевших от времени лохмотьев цвета хаки. Его белая борода и волосы на голове были покрыты слизистой грязью и забиты всевозможным сором. Вероятно, когда‑то он был одного с Беллманом роста, но сейчас согбенная спина и крайняя истощенность сделали его не выше окружающих карликовых марсиан. Он дрожал в лихорадочном ознобе и почти идиотский вид безнадежности и ужаса был запечатлен на чертах его лица.

– Боже мой! Кто вы? – вскрикнул Беллман, внезапно приведенный шоком в состояние бодрствования.

В течение нескольких мгновений человек этот бормотал что‑то невразумительное, словно забыл слова человеческой речи, или уже больше не был способен произносить эти звуки. Затем прохрипел слабым голосом, постоянно запинаясь и прерывая свое повествование;

– Вы земляне! Земляне! Они сказали мне, что вас захватили… так же, как они захватили меня… Когда‑то я был археологом… Меня звали Чалмерс… Джон Чалмерс. Это было давно… Я не знаю, сколько лет прошло. Я прибыл в Чаур исследовать древние руины. Они захватили меня – эти существа из бездны… И с тех пор я нахожусь здесь. Побег невозможен… Обитатель Бездны следит за этим.

– Но кто эти существа? И чего они хотят от нас? – спросил Беллман.

Чалмерс, казалось, несколько восстановил свои силы. Его голос зазвучал более отчетливо и ровно.

– Они – дегенерировавшие остатки Йорхи, древней марсианской расы, которая существовала еще до Айхаи. Все полагают, что они полностью вымерли. Руины некоторых их городов все еще сохранились в Чаур. Насколько я мог узнать (а я теперь могу говорить на их языке), это племя было загнано под землю высыханием Чаур, и они следовали за уходящими водами подземного озера, лежащего на дне этой бездны. Сейчас они мало чем отличаются от животных, и они поклоняются таинственному монстру, живущему в озере… Обитателю Бездны, как они его называют… существу, которое может подниматься по отвесной скале. Маленький идол, которого вы видите на алтаре, – это изображение этого монстра. Сейчас они собираются провести одну из своих религиозных церемоний, и хотят, чтобы вы приняли в ней участие. А я должен проинструктировать вас… Это станет началом вашего посвящения в жизнь Йорхи.

Беллман и его спутники, слушая странное заявление Чалмерса, испытывали смешанное чувство кошмарного отвращения и удивления. Бледнеое, безглазое, со спутанной бородой лицо существа, стоявшего перед ними, казалось, несло на себе отпечаток той же деградации, которую они заметили у жителей пещеры. Его уже вряд ли можно было назвать человеком. Без сомнения, его надломил ужас долгого плена, в темноте, среди чуждой ему расы.

Путешественники чувствовали, что находятся среди отвратительных тайн, а пустые глазницы Чалмерса невольно наталкивали на вопрос, который никто из них не решался задать.

– А что это за церемония? – спросил Беллман, помолчав некоторое время.

– Пойдемте, я покажу вам. – В срывающемся голосе Чалмерса прозвучала странная живость. Он потянул Беллмана за рукав и начал подниматься на пирамиду алтаря с легкостью и уверенностью, говорящими о том, что путь этот был ему хорошо знаком. Двигаясь, как во сне, Беллман, Чиверс и Маспик последовали за ним. Изображение идола не было похоже ни на что из всего, что они видели когда‑либо на красной планете – или где бы то ни было еще. Изваяние из странного металла, казавшегося светлее и мягче золота, представляло собой фигуру горбатого животного, покрытого гладким нависающим панцирем, из‑под которого по‑черепашьи выглядывали голова и конечности. Голова, плоская и треугольная, как у ядовитых змей, была безглазой. По углам разреза безжалостного рта изгибались вверх два длинных трубчатых хоботка с присосками на концах. Существо обладало двумя рядами коротких ножек, расположенных на одинаковом друг от друга расстоянии под панцирем, а под припавшим к земле телом спиралью извивался странный длинный хвост. Основания лап были круглыми и напоминали по форме маленькие перевернутые бокалы.

Грязный и животный – плод воображения чьего‑то атавистического безумия – идол, казалось, дремал на алтаре. Он излучал эманации медленного, незаметно подкрадывающегося ужаса, притуплял чувства исходящим от него оцепенением. Такие же эманации исходили когда‑то от первобытных миров до того, как появился свет, когда жизнь кипела и лениво пожирала все вокруг в темном, слепом иле.

– И это чудовище действительно существует? – казалось, Беллман слышал свой собственный голос через наползающий покров дремоты, как будто кто‑то другой заговорил и разбудил его.

– Это Обитатель Бездны, – пробормотал Чалмерс. Он наклонился над идолом, и его вытянутые вперед пальцы затрепетали в воздухе, двигаясь взад и вперед, как будто он хотел приласкать бледный ужас. – Йорхи создали этого идола очень давно, – продолжил он. – Я не знаю, как он был сделан… И металл, из которого его отлили, ни на что не похож… Какой‑то новый элемент.

– Поступайте, как я… и вам уже не будет так противна темнота… Вам не будут уже нужны ваши глаза. Вы будете пить гнилую, вонючую воду озера, будете поедать сырых слизней, слепых рыб и озерных червей и находить их вкусными… И вы не узнаете, когда Обитатель Бездны придет и возьмет вас.

С этими словами он принялся ласкать изваяние, поглаживая горбатый панцирь и плоскую змеиную головку. Его слепое лицо приняло выражение мечтательной апатичности курильщика опиума, его речь превратилась в бессвязное бормотание и стала напоминать звуки плещущейся густой жидкости. Его окружал ореол странной, нечеловеческой порочности.

Беллман, Чиверс и Маспик, с удивлением наблюдая за ним, внезапно заметили, что на алтарь хлынули бледные марсиане. Некоторые из них протиснулись на другую сторону и, расположившись напротив Чалмерса, также принялись гладить изваяние, совершая как бы некий фантастический ритуал прикосновения. Они водили тонкими пальцами по его отвратительным очертаниям; их движения, казалось, следовали четко прописанному порядку, от которого ни один из них не отклонялся. Они издавали звуки, напоминающие писк сонных летучих мышей. На их мерзких лицах был написан наркотический экстаз. Совершив свою причудливую церемонию, стоявшие у алтаря фанатики отходили от изваяния. Но Чалмерс, уронив голосу на покрытую лохмотьями грудь, продолжал ласкать его медленными и сонными движениями. Со смешанным чувством отвращения и любопытства земляне, подталкиваемые стоящими позади марсианами, подошли ближе и положили свои руки на идола. Вся эта процедура казалась им чрезвычайно таинственной и в какой‑то степени отталкивающей, но представлялось разумным следовать обычаям захвативших их марсиан.

Изваяние было холодным на ощупь и липким, будто совсем недавно лежало в куче слизи. Но под кончиками пальцев оно казалось живым, пульсируя и увеличиваясь. Тяжелыми нескончаемыми волнами от него исходили эманации, которые можно было описать только как наркотический магнетизм или электрические колебания. Создавалось впечатление, что неизвестный металл испускал какой‑то мощный алкалоид, воздействующий на нервные окончания благодаря поверхностному контакту. Беллман и его спутники почувствовали, как быстро, без всякого сопротивления таинственная вибрация пронизывает их тела, заволакивает их глаза и наполняет кровь тяжелой сонливостью. Дремотно размышляя, они пытались объяснить самим себе этот феномен в терминах земной науки; но когда наркоз стал усиливаться все подавляющим опьянением, они забыли о своих предположениях.

Чувствами, как бы плавающими в странной темноте, они смутно ощущали давление толкающихся тел, сменяющих друг друга на вершине алтаря. Вскоре часть из них, видимо, пресытившись наркотическими эманациями, вынесла с собой путешественников по наклонным ярусам алтаря, и вместе с обмякшим, отупевшим Чалмерсом они оказались на полу пещеры. Все еще держа фонари в онемевших пальцах, изыскатели увидели, что пещера кишела бледным народцем, собравшимся на эту дьявольски жуткую церемонию. Сквозь неясные очертания теней изыскатели наблюдали, как люди из бездны бурлящим потоком взбегали наверх пирамиды и затем скатывались вниз, как живая, пораженная проказой, ворсистая лента.

Чиверс и Маспик, первыми испытавшие на себе влияние излучения, опустились на пол пещеры и забылись тяжелым сном. Но Беллман, обладавший большей сопротивляемостью организма, казалось, медленно падал и плыл в мире темных грез. Он испытывал аномальные, доселе совершенно неизвестные ему ощущения. Вокруг него нависла некая почти осязаемая могущественная Сила, для которой он не мог подобрать видимого образа: Сила, источающая миазмы, вызывающие дурной сон. В этих сновидениях, по какой‑то неощутимой традиции, забывая последние проблески своего человеческого «Я», Беллман каким‑то образом отождествлял себя с безглазым народцем; он жил и двигался как они – в глубоких кавернах, на темных дорогах. И в то же время – как будто благодаря участию в непотребном мерзком ритуале – он был чем‑то еще; Существом без имени, управляющим слепым народцем и обожаемом ими; созданием в древних зловонных водах, в непостижимых глубинах и периодически выходящим на поверхность, чтобы с жадностью набрасываться на все живое и пожирать его. В этой двойственности бытия Беллман одновременно и насыщался безглазым народцем на своего рода пиршествах, и сам был пожираемым вместе с ними. В качестве третьего элемента, составляющего полную гармонию этой личности, был идол – но только в осязательном, а не в зрительном плане, поскольку здесь не было ни проблесков света, ни даже воспоминаний о нем.

Беллман так и не понял, когда он перешел от этих неясных кошмаров к тяжелому беспробудному сну, и были ли они вообще. Его пробуждение, темное и летаргическое, вначале напоминало продолжение сновидений. Приоткрыв слипшиеся веки, он увидел на полу луч света выроненного им фонаря. Свет падал на что‑то, чего он сначала не мог распознать, его сознание было все еще притуплено. Сначала им овладело какое‑то беспокойство; наконец, зарождающийся ужас пробудил к жизни все его чувства.

Постепенно он пришел к осознанию того, что увиденное им лежащее на полу нечто было ни чем иным, как наполовину съеденным телом Чалмерса. На обглоданных костях виднелись лохмотья из полуистлевшей материи; и хотя голова отсутствовала, останки явно принадлежали землянину.

Беллман, шатаясь, поднялся и осмотрелся вокруг взглядом, затуманенным пеленой мрака. Чиверс и Маспик лежали рядом с ним в каком‑то тяжелом оцепенении, а вдоль пещеры и на всех семи ярусах алтаря лежали поклоняющиеся изваянию марсиане.

Пробуждающемуся от летаргического сна Беллману показалось, что он слышит какой‑то знакомый шум: звуки скользящего тела и равномерного всасывания, одновременно постепенно стихающие среди массивных колонн за спящими телами. В воздухе повис запах гнилой воды.

На каменном полу Беллман различил множество мокрых отпечатков странной круглой формы, какие могли бы оставить, например, ободки перевернутых больших чашек. Подобно отпечаткам следов ног, они уходили от тела Чалмерса во мрак внешней пещеры, обрывающейся в бездну: в том же направлении, в котором удалялся странный шум, теперь уже почти неслышимый. Безумный ужас охватил Беллмана, окончательно разрушая чары, все еще опутывавшие его. Он наклонился над Маспиком и Чиверсом и стал по очереди грубо трясти их, пока они не открыли глаза и не начали протестовать, сонно бормоча что‑то.

– Поднимайтесь, черт вас возьми, – пригрозил им Беллман. – Если когда‑нибудь нам и представился случай сбежать из этой адской дыры, то самое время сделать это сейчас.

После многочисленных проклятий и упреков, с помощью огромных физических усилий, ему удалось поднять своих спутников на ноги. В полусонном состоянии они, казалось, не заметили останков того, кто был когда‑то несчастным Чалмерсом. Шатаясь, как пьяные, они последовали за Беллманом среди лежащих повсюду марсиан, прочь от пирамиды, на которой светлое изваяние по‑прежнему тягостно нависало зловещей дремотой над своими почитателями.

Клубящаяся тяжесть нависала над Беллманом, одновременно ощущалась и расслабленность, вызванная наркотическими чарами. Но он уже ощутил возвращающееся чувство собственной воли и огромное желание сбежать из этой бездны, от всего того, что обитало в ее темноте. Его спутники, совершенно порабощенные погружающей в сон силой, восприняли его руководство и предводительство оцепенело и бессмысленно, подобно скотам.

Беллман был уверен, что сможет вернуться назад тем же путем, по которому они следовали к алтарю. Этот путь оказался также и маршрутом, по которому продвигалось существо, оставившее на камнях кругообразные отметки зловонной мокроты. Проблуждав, как им показалось, очень долго, среди колонн с отвратительными барельефами, изыскатели подошли, наконец, к обрыву в пропасть, к тому самому портику черного Тартара, из которого открывался вид вниз, в зияющую бездну. Там, далеко внизу, в гниющих водах, разбегались расширяющиеся фосфоресцирующие круги, как будто воды только что приняли погружение тяжелого тела. У самых ног, вплоть до края пропасти, на скале виднелись влажные круглые отпечатки.

Они повернулись и пошли прочь от обрыва. Беллман, содрогаясь от воспоминаний о своих безумных грезах и от ужаса пробуждения, разыскал в углу пещеры начало ведущей вверх дороги, поднимающейся по кромке обрыва дороги, которая должна будет привести их назад к утраченному солнцу. По его приказу Маспик и Чиверс выключили свои фонари, чтобы иметь в запасе батарейки. Было неясно, сколько еще времени они могли идти, а свет был первой необходимостью путешественников. Света одного фонаря Беллмана будет достаточно, и он послужит им всем, пока батарейки полностью не разрядятся. Из пещеры черного сна, в которой марсиане лежали вокруг гипнотизирующего изваяния, не доносилось ни звука. Не было видно там и никакого движения. Но страх, подобного которому он никогда не испытывал за время всех своих приключений, вызвал у Беллмана приступ тошноты и едва не привел к обмороку, в то время как он стоял, прислушиваясь, у выхода из пещеры.

В пропасти тоже царила тишина, и фосфоресцирующие круги перестали разбегаться в пучине ее вод. И, тем не менее, эта тишина каким‑то образом затуманивала чувства, сковывала все члены тела. Она поднималась вокруг Беллмана, как липкая слизь, идущая с самого дна преисподней, в которой, казалось, ему суждено было утонуть.

С невероятным усилием он начал подниматься вверх по дороге, таща за собой своих спутников, проклиная их и награждая пинками, пока они, наконец, послушно не пошли за ним, как сонные животные.

Это был подъем из преддверия ада, восхождение из бездны тьмы, казавшейся осязаемой и вязкой. Все дальше и вверх с трудом тащились земляне, двигаясь по однообразному, едва заметно изгибающемуся уклону, где все меры расстояния были утрачены, а время измерялось только вечным повторением шагов. Темнота ночи редела перед слабым лучом фонаря Беллмана, сзади она смыкалась за ними все поглощающим морем, неумолимым и терпеливым, дожидаясь своего часа, когда свет фонаря, наконец, погаснет.

Заглядывая периодически через край провала, Беллман замечал, что свечение глубинных вод постепенно ослабевало. Фантастические образы рождались в его воображении. Это было похоже и на последние отблески адского огня в некоем погасшем инферно, и на погружение галактических туманностей в черное межзвездное пространство за пределами Вселенной. Он чувствовал головокружение, как у смотрящего в бесконечное пространство… Вскоре внизу осталась только густая чернота, и по этому признаку Беллман определил, какое огромное расстояние они преодолели на пути вверх.

Чувства голода, жажды, усталости были подавлены чувством страха, охватившим Беллмана. С Маспика и Чиверса также стала, хотя и очень медленно, спадать пелена сонливости, и они тоже стали ощущать довлеющую над ними тень ужаса, бескрайнего, как сама ночь. Чтобы заставить их идти вперед, уже больше не требовалось пинков и угроз Беллмана.

Ночь повисла над ними – зловещая, древняя, усыпляющая. Она напоминала густой и зловонный мех летучих мышей: нечто материальное, забивающее легкие, умертвляющее все чувства. Она была молчалива, как тяжелый сон мертвых миров… Но из этой тишины, по прошествии, казалось, целого ряда лет, вдруг возник и застигнул врасплох беглецов такой знакомый двойной звук: шум чего‑то скользящего по камням далеко внизу в бездне и одновременно чмокающий звук существа, вытаскивающего свои лапы из трясины. Необъяснимый и вызывающий безумные, неуместные мысли, как звуки, услышанные в бреду, он довел ужас землян до неистового сумасшествия.

– Боже! Что это? – выдохнул Беллман. Казалось, он вспомнил слепых существ, вызывающих отвращение, но вполне реальных на ощупь, формы первобытной ночи, которые не были разумной частью человеческих воспоминаний. Его сновидения, кошмарное пробуждение в пещере, гипнотизирующий идол, наполовину съеденное тело Чалмерса, намеки, которые ронял Чалмерс, мокрые круги, ведущие к бездне, – все это возвратилось к Беллману как плод страдающего безумием воображения, чтобы наброситься на него на этой ужасной дороге, на полпути от подземного моря к поверхности Марса.

Ответом на вопрос Беллмана был только продолжающийся шум. Казалось, он становился громче, поднимаясь снизу по вертикальной стене. Маспик и Чиверс, включив свои фонари побежали, делая отчаянные прыжки; и Беллман, потеряв последние остатки контроля над собой, следовал за ними. Это был бег наперегонки с неизвестным ужасом. Заглушая учащенное биение сердец, громкий топот их ног, в ушах землян по‑прежнему раздавался этот зловещий, необъяснимый звук. Казалось, они пробежали уже целые мили темноты, а шум все приближался, поднимаясь из бездны под ними, как будто его издавало существо, взбирающееся по отвесной скале.

Сейчас звук уже казался пугающе близким – и доносился откуда‑то впереди. Внезапно он стих. Лучи фонарей Маспика и Чиверса, двигающихся рядом, высветили припавшее к камням существо, заполнявшее всю двухъярдовую ширину уступа.

Хотя они и были видавшими виды искателями приключений, земляне зашлись бы истерическим криком или бросились бы со скалы в пропасть, если бы вид этого монстра не вызвал у них оцепенения. Будто бледный идол с пирамиды, разросшийся до огромных размеров и отвратительно живой, поднялся из бездны и, припав к скале, сидел перед ними!

Это, очевидно, и было существо, которое изображало то, внушающее ужас, изваяние: существо, которое Чалмерс назвал Обитателем Бездны. Горбатый, чудовищных размеров панцирь, смутно напоминающий броню глиптодонта, сиял блеском влажного белого металла.

Безглазая голова, настороженная и в то же время дремлющая, была выдвинута вперед на непристойно выгнутой шее. Дюжина или больше коротких ножек с чашеобразными присосками косо выступали из‑под нависающего панциря. Два хобота, каждый длиной в ярд, с теми же присосками, выходили из углов прорези ужасной полости и медленно покачивались в воздухе перед землянами.

Это создание казалось таким же древним, как и сама умирающая планета – неизвестная форма первобытной жизни, обитающая в застоявшихся пещерных водах.

Стоя перед монстром, земляне чувствовали себя опоенными той же зловещей и губительной сонливостью, вызываемой гипнозом того же минерала, из которого было выполнено его изваяние. Несчастные оставались стоять, направив лучи фонарей прямо на этот Ужас. Они не могли ни двинуться, ни закричать, когда он внезапно поднялся и выпрямился, показав покрытое костяными пластинами брюхо и необычайный раздвоенный хвост, скользящий с металлическим скрежетом по скале. Открывшиеся многочисленные лапы были полыми внутри и напоминали перевернутые чаши; из них сочилась зловонная жидкость. Без сомнения, они служили присосками чудовищу, помогая передвигаться по вертикальной поверхности.

Короткими, быстрыми и уверенными движениями задних лап, опираясь на хвост, монстр приблизился к беспомощным людям. Два хобота безошибочно изогнулись и опустились на глаза Чиверса, стоящего с запрокинутым вверх лицом. На какое‑то мгновение они покоились там, целиком закрывая глазницы. Затем раздался дикий, агонизирующий крик, и стремительным движением, гибким и энергичным, подобно броску змеи, полые концы хоботов оторвались от лица Чиверса.

Изгибаясь от боли, усыпленный наркотическим воздействием чудовища, он медленно покачивался. Стоящий рядом с ним Маспик, как в тусклом сне, отметил зияющие пустотой глазницы товарища… И это было последним, что он увидел. В это же мгновение монстр бросил Чиверса, и ужасные присоски, сочащиеся кровью и зловонной жижей, опустились на его глаза.

Беллман, стоявший позади своих спутников, осознавал происходящее как сторонний свидетель отвратительного и мерзкого кошмара, не имеющий сил ни вмешаться, ни убежать. Он стоял и наблюдал за манипуляциями органов с присосками, слышал единственный ужасный вскрик Чиверса и вскоре последовавший за ним вопль Маспика. Мелькнув над головами его спутников, продолжавших сжимать в онемевших пальцах теперь уже бесполезные фонари, хобот, наконец, опустился на его лицо…

…С залитыми кровью лицами, в сопровождении дремлющего и в то же время бдительного и неумолимого безглазого монстра, который следовал за ними по пятам и подгонял их, не давая свалиться с обрыва в пропасть, трое землян начали свой второй спуск по дороге, ведущей вниз, в покрытый мраком ночи Авернус.


Загрузка...