Адептус Астартес: Омнибус. Том II

Нет худшего греха

Они собрались на окраинах Великого Ока. Орден Адептус Астартес, Медные Когти, верные сыны Горгона, созванные своим великим магистром на совет. Они собрались впервые за двадцать лет.

— Где мой орден?

Слова, глубокие и рокочущие, словно далёкий гром, были полны силы. В пустоте позади великого магистра плыли корабли, странно безмятежные среди безумия. Их корпуса были выкрашены в цвета синевы океанов и застывшей крови.

Собравшиеся капитаны решительно смотрели в покрасневшие глаза магистра. Когда-то их было десять, но осталось лишь пять.

Великий магистр закричал вновь, и его веки дёрнулись — судорога свела бородатое лицо.

Эмброс Калгах, третий капитан, выступил из рядов братьев. Его правая рука не двигалась. Из заменявшей её аугметики сыпали искры. Левой он показал назад, на четыреста стоявших наизготовку космодесантников.

— Каул, он перед тобой.

— Ты позвал, и мы пришли, — сказал Макклен Эогх, капитан первой роты. Четыре, лишь четыре капитана повторили его слова словно трагический хор древних греканцев.

Не было ни почтения, ни преклонения, лишь слабый намёк на вымученное уважение. Они потеряли всю малую тягу к помпезности и церемониям за двадцать прошедших после гибели Талуса лет, после того как столь многие умерли в злополучном крестовом походе возмездия. Теперь они собрались, чтобы говорить открыто. Капитаны ждали этого двадцать лет. Они должны были сказать это двадцать лет назад. Теперь же воины знали цену этих слов, знали истинную цену возмездия.

Двадцать лет высокомерия, гордыни и смерти.

Каул Энгентр, великий магистр Медных Лап, опёрся на красную перчатку. Это он сделал выбор, принеся клятву в развалинах крепости-монастыря, среди пепла родного мира. Но теперь воспоминания уже не вызывали такой ярости…

Прошли минуты, прежде чем он заговорил.

— Рассказывайте, — сказал он. В голосе больше не было гнева.

Юлас Имболкх, чья буйная грива посерела, а лицо превратилось в месиво шрамов, выступил навстречу магистру. Седьмой капитан пытался не смотреть в обзорное окно позади Энгентра.

— Эрод увёл Вторую. Он сказал мне, что устал. Он не хотел умирать в этом проклятом месте. Он не хотел умирать, сражаясь в этой проклятой войне, и поэтому бежал и вернулся к тому, что должны были делать мы.

Слова, дерзкие и отважные, впивались, словно медные когти. Это было в их природе, в их крови и в их имени. Энгентр промолчал, ведь он мог узнать истину, когда её слышал. Седьмой капитан отступил, отведя от окна свой блуждающий взгляд.

— Что стало с Дуро и Восьмой? — спросил магистр.

— Исчезли вместе с Девятой, — ответил Фирлус Гхад. Простые слова подходили аугментике, встроенной в горло и наполнявшей помехами голос. — Эти глупцы погнались за Детьми в Око следом за Хртелем. С тех пор я их не видел.

Две роты пропали. Тяжёлый удар для любого ордена, нанесённый за три фразы.

Энгентр смотрел на собравшийся орден, на уцелевших воинов. В отделениях, в ротах были пробелы, некогда заполненные людьми, которых он знал и звал братьями. Даже сейчас, наизготовку, они не могли стоять неподвижно. Руки дёргались, лязгали и скрежетали старые механизмы. Их тела терзали случайные нервные сбои, а разумы медленно разъедало Око.

— Плоть слаба, — прошептал Энгентр. — Но её можно сделать сильной, объединив с машиной. Разум… его не исправить.

Великий магистр, герой, противостоявший алчной тьме четыреста лет, вздрогнул, когда его налитые кровью глаза остановились на группе из пятидесяти кастигатов, неподвижно стоявших в тени.

— Так много… — он повернулся к остальным воинам. — Так мало.

После его слов воцарилась тишина.

Её нарушил Эогх и широко развёл руки, сжимая и разжимая покрытый вмятинами силовой кулак.

— Мы умираем, Каул.

Другие капитаны кивнули.

— Крестовый поход погибает, — добавил Калгах.

— Наш орден погибает, — продолжил Гхад.

— Мы не можем отомстить за Талус, — взмолился Эогх, — лишь искупить его потерю.

Храбрый Эогх произнёс слова, ножом пронзившие сердце Энгентра. Великий магистр пошатнулся, словно от удара. Капитаны выступили вперёд, прижимая его к окну, к виду, который пятнал их глаза и отбрасывал на лица тысячи оттенков всех цветов.

— Довольно! — взревел Энгентр, брызгая слюной.

Его глаза окинули собравшихся за капитанами Медных Лап, и что-то щёлкнуло в его голове.

— Мы покидаем Око…

Капитаны кивнули и направились к своим воинам, отдавая резкие приказы.

Внезапно завыли сигналы сближения — резкие, громкие, воющие. Корабль содрогнулся, словно ударенный огромной волной. Загрохотали орудия, открыли огонь массивные батареи.

По вокс-каналам пронёсся визг. Затем проступили смутно знакомые голоса.

Их слова были Готиком, их акцент талусийским. Появились корабли, извергнутые Оком, освещаемые им. Сквозь плоть и жуткие органы на корпусах виднелась красная лапа, вытравленная багровой краской на синем фоне. В когтях она сжимала число. Восемь.

— Ты позвал, лорд Энгентр, и мы пришли, — прошипел знакомый голос, полный мерзости и порчи.

Холодные тропы

Спасти корабль. Спасти роту.

Слова отдавались в разуме Луверана Ллира вновь и вновь так, словно их говорил внутренний голос. В них была особая, напевная модуляция.

Он был одним из Медных Когтей, рождённым среди туманов и легенд Потерянного Талуса, выращенным по славному образу Горгона. Также он был технодесантником, забранным на Трижды Святой Марс и пересозданным согласно логике Омниссии.

Ллир стоял в Крипте, окруженный нежитью. Его вытянутые и жужжащие механодендриты проводили настройку. Он с головой погрузился в работу, забывшись во фразах, кружащихся в разуме. Сделать что-то ещё, задумываться над чем он работал, было бы слишком сложно. Его разум буксовал. Шум привлёк его внимание. Измученный панический вдох. Механический рык. Они пробуждались.

Субъект, над которым он проводил операции, зашевелился. Он прошептал слово отрицания, настойчивое «нет». Ллиру не хотелось даже гадать, чего он отрицал. Технодесантник издал тихие шипящие звуки, успокаивающие речитативы бинарного техноязыка. Плохое предзнаменование. Кастигаты пробудились без запросов. Кастигаты. Одного этого слова было достаточно, чтобы вновь включить его подавляемые ощутительные функции и вызвать реакцию дрожи.

Кастигаты. Слово из Высокого Готика. Медных Когтей редко использовали этот язык, предпочитая собственные талусские диалекты и языковые формы. Но здесь оно подходило. Оно проводило черту между ними и сломленными, наказанными. Обесчеловечивало машины, не давало Лапам провести связь между космодесантниками, которыми когда-то были кастигаты, и изуродованными чудовищами, которыми они стали.

Кастигаты шептали — обрывки слов, мгновения боевых кличей и рычание, похожее на соскальзывающие шестерёнки. Это казалось песней. Словно они пели мантру.

— Спасти корабль. Спасти роту.

Сервитор отправил запрос из-за его внезапного недостатка внимания. Ллир посмотрел на свои руки, на металл и на плоть, и осознал, что они прекратили функционировать. Он не мог вспомнить, ни что он делал, ни где он был. Всё казалось незнакомым, новым, другим и вырванным из контекста. Его внутренний хроножурнал уведомил его, что он потерял пять минут. Он простоял, остолбенев, почти не двигаясь, ещё пять минут. Зал вокруг содрогнулся, искры полетели из тлевших в жаровнях углей.

Крипта. Вот где он находился. На борту корабля восьмой роты «Холодные тропы».

Внезапно корпус застонал так, словно разрываемое дерево, словно сотрясаемый бурями древний корабль. Снаружи зала донеслись звуки боя. Ллир вздрогнул. На мгновение, лишь на мгновение, он вспомнил название. Хртель. Разбитая планета, парящая в проклятых потоках Великого Ока. Фигуры в чёрном и тускло-синем. Дети Императора. Третьи. Звуки, которые никто никогда не должен был слышать. Безумие, пожирающее небо. И теперь они бросились за врагами, преследуя их в глубинах этого губительного региона космоса.

Когда-то эти воспоминания вызвали бы ужас и отвращение. Теперь же они были свободными от эмоций, незакрепленными и лишенными истинного значения. Сервитор протрещал ему последовательность нулей и единиц — смазанную, раздробленную информацию. Одно из его век, серых и морщинистых, опускалось всё ниже. Вокруг сочленений плясали странноцветные искры.

— Интересно, — прошептал Ллир. Его оптика не могла опознать цвета и отказывала. Отвернуться было сложно. — Спасти корабль, — сказал он сервитору. — Спасти роту.

Мусорный код вспыхнул в его системе и вгрызся в ставшую его сутью аугментику. Он содрогнулся. Зубы хрустнули, заскрежетали. Конечности задрожали. Его сотрясал припадок. Ллир слышал, как он перестраивает его внутренние процессы. Слышал… пение.

Пение продолжалось, не обращая внимания на его попытки отследить его, интерпретировать мусорный код. Разделяй. Разрушай. Собирай. Руки дрожали. Агументика искрила. Ллир начал кричать, но остановился. Он отрубил нейронные связи от систем, чувствовавших боль. Перед глазами пошли помехи, когда его тело подчинилось.

— Слабость, — прошептал он.

Когда зрение вновь включилось, перед глазами замелькала информация. Морщинистая плоть рта скривилась в улыбке. Некая зачаточная форма манифольда корабля осталась в строю. Он наблюдал, как бортовая температура, удерживаемая на низком уровне в память о Потерянном Талусе, опускалась. Его дыхание сгущалось в пар.

Пение прошептало что-то новое, привлекая его внимание к одному из пунктов информации.

— Крайне тревожно, — прошептал он. Он произнёс слова тем же невыразительным отстранённо-спокойным голосом, который всегда раздавался из его аугментического горла. Но сердца Ллира, первичный, вторичный и третичный добавочные механические органы, бились чаще. В кровяном потоке повышался уровень тревожных гормонов. Поле Геллера отказывало.

Ллир понял, что он должен сделать. Пение вело его вперёд. Он обернулся и махнул сервитору.

— Спасти корабль, — сказал он ему. — Спасти роту.

С шипением сбоящей гидравлики перед ним открылась дверь. Раздражение промелькнуло в нейронных процессорах Ллира. За дверью нависла огромная помеха. Ллир просканировал терминатора.

— Дионикейская стража, — прошептал он. Отборная первая рота ордена, распределённая по кораблям Медных Когтей после того, как они покинули Кадию. Для подробного опознания космодесантника Ллиру потребовалось мгновение. Небольшие внешние модификации и выбор вооружения вывели на экран манифольда Ллира имя, историю службы и лицевые черты. Бронзовые клыки и увенчанный гребнем шлем, знак красной лапы, вцепившейся в белое пятно на правой глазнице.

— Солв Табор, — обратился к терминатору технодесантник.

— Ллир, ты нужен. Поле… — Табор почти кричал. Ллир слышал в его голосе что-то близкое к панике и чуял в воздухе тяжёлый химический привкус.

— Поле Геллера отказывает. Я осведомлён об этой проблеме.

Табор кивнул и поднял щит со штормовым болтером. Табор тяжело пошёл по коридору.

— Нет, — сказал ему Ллир.

— Нам нужно попасть в инжинариум, где размещены генераторы поля.

— Нет, — повторил Ллир. — Проблема с программированием, а не с аппаратной техникой. Проблема с управлением.

Табор кивнул так уважительно, как позволял его тактический дредноутский доспех. Ллир слышал, как ветеран передаёт по воксу приказы.

— Мы направляемся на мостик. Встречаемся там.

Ответом стал хор подтверждений и утверждений.

Они оставили Крипту позади. Ллир удалил все местные воспоминания её обитателей так, как делал это уже много раз.

Идущие от Крипты коридоры были мрачными, мрачнее даже любимых космодесантниками вечных сумерек. По воксу раздавались крики, подчёркнутые болтерным огнём.

Воины перешли на тяжёлый бег, настолько быстрый, насколько позволяла им тяжёлая броня. Позади них кружился сгущающийся туман, который шёл из решёток пола. Позади них доносились голоса. Сервы появлялись из боковых коридоров, из узких проходов, расходившихся по кораблю. Они подняли мятеж и удерживали захваченные палубы. Они бросались на них с искажёнными от ярости лицами и оружием, сделанным из металлических обломков.

Ллир смотрел на них. На их лицах не было покорности, лишь сверкающая в их глазах ненависть. От них доносился смрад крови. Табор расстреливал их. Его штормовой болтер изрыгал пламя и плевался снарядами. Из обоих стволов по коридору разносился запах прометиума и пороха.

Замечена моральная угроза, — выли поступающие в манифольд сигналы тревоги. — Палубы с 12-й по 33-ю прорваны. Замечена моральная угроза.

В воздухе поплыл омерзительный запах, одновременно тошнотворный и завораживающий. По коридорам разносилось негармоничное и резкое эхо.

Точные выстрелы болтера расчищали путь. Табор убивал без удовольствия. Его ярость была сдержанной.

Моральная угроза оправдывала его действия. Сервы лишились всего, что можно было назвать жизнью и свободой, следовательно, сделал вывод Ллир, требовалось чем-то пожертвовать. Он слышал смех и пение.

— Ты слышал это? — спросил он Табора на бегу.

Дионикейский страж не удосужился ответить. Ллир начал гудеть себе под нос, немелодично и невыразительно. Это звучало как пение.

— Прекрати, Ллир. Это тревожный звук.

На бегу в разум Ллира поступали вопросы. Один выделялся особенно.

— Что с Дуро? Где капитан?

— В последний раз его видели, когда он ушёл с астропатами в каюту навигатора, — Табор не мог скрыть отвращения в своём голосе. — После этого он не отвечал на вокс-вызовы.

У Ллира не было времени на раздумья над возможными следствиями ответа. Сначала они услышали звуки. Разум Ллира искал выражение, пытаясь найти подходящую метафору, придать смысл звуковой атаке. Пытался. Но не мог.

— Это звучит как смерть! — закричал Дионикейский Страж, дав ответ. Его разум не было так благословлён логикой, как разум технодесантника.

Да, звучит. Это звучало как стонущая, молящая, стенающая, скулящая смерть. Затем они почуяли это.

Это пахло сгнившими цветами и спаянным металлом.

Затем они увидели это. На мгновение Ллиру удалось сконцентрироваться лишь на том, что бежало перед этим — на братьях из отделения Эсзрама. Они мчались так быстро, насколько позволяли их повреждённые доспехи и искрящая аугментика, не переставая стрелять через плечо. А следом за ними катилась волна зелёной жидкости, захлёстывающая коридор.

Ллир смотрел, как волна захлёстывает и его братьев. Табор орал и стрелял. Снаряды болтеров плавились в надвигающейся волне.

Технодесантник не тратил время на тщетные жесты и телодвижения. Его действия направляло незнакомое и чуждое чувство отчаяния. Просканировав манифольд и обработав информацию так быстро, что раньше он бы не поверил, что это возможно, он обнаружил управление аварийными переборками. Измученный металл обрушился на волну. Три двери рухнули одна за другой и преградили путь потоку.

Ллир осел, внезапно почувствовав себя измотанным. Лишь теперь он задумался, почему переборки никогда не закрывались сами по себе.

Он не хотел замечать ни колотящих по дверям тяжёлых кулаков, ни новых голосов, слившихся с хором в его голове. Табор вырвал его из раздумий.

— Нет покоя усталым, — без всякого сочувствия сказал терминатор. — Нам предстоит спасти корабль и роту.

Дальше они направились бегом, но не слишком быстрым. Тяжёлые шаги эхом разносились по опустевшим коридорам, вызывая странное эхо, но не было видно новых признаков опасности. И всю дорогу по служебному проходу на экране Ллира вспыхивали всё более тревожные слова. Замечена моральная угроза.

Свет мерцал. Менялась гравитация. Переборка становилась потолком. Пол становился стеной. Тьма, мрачная словно межзвёздная пустота, поглощала периферийное зрение Ллира. Табор ругался.

Когда они вновь вошли в главный коридор, то увидели… нечто. Истекающую жидкостями насмешку над плотью. Клубы странного многоцветного дыма вылетели из хитиновых труб. Коридор, некогда мрачный и готический, обычный для корабля на службе Медных Когтей, теперь стал тусклого пурпурного оттенка.

Тревожные сигналы сообщили Ллиру, что в следующем соединительном туннеле не было кислорода. Ллир и Табор промчались вперёд. Перед ними лежал мостик. Путь туда преграждали тяжёлые взрывостойкие двери, вокруг которых раскинулся зал, похожий на полумесяц. Автоматические пластины пола поднялись, чтобы обеспечить прикрытие для защитников мостика. Но за ними не было никого.

Табор ударил щитом по двери и грязно выругался. Ллир, не обращая ни на что внимания, подошёл прямо к пульту.

Технодесантник вступил в единение с духом машины пульта управления, угрожая и умоляя, но проклятая тварь вдоволь с ним наигралась, прежде чем признать его власть. Со стоном двери начали раскрываться.

Они ворвались внутрь. Табор присел за щитом, ища болтером цели.

Мостик освещали лучи несвета. Ллир с тревогой заметил, что окна мостика были широко открыты, и сквозь них виднелось сердце Великого Ока. В его кровь вновь хлынули химикаты, ожигая центры удовольствий мозга. Технодесантник невольно вздрогнул, затем взял себя в руки, черпая силы в подобающем его родословной упрямстве.

По полу ползли скулящие твари, всё ещё одетые в обрывки униформы сервов. Табор раздавил одну.

Со стороны командного трона донёсся звуковой сигнал. Дионикейский страж подошёл к нему первым и крякнул от отвращения.

— Давай же, Ллир.

— Мне будет удобнее, если ты встанешь на страже у двери.

— Поняли.

Другие Дионикейские стражи появлялись и вставали на караул. Они приседали за щитами и готовили оружие.

За ними следовал дикий хохот и пение. Ллир пытался не слушать это. Терминаторы начали стрелять.

— Вступаем в бой! — закричал Табор. — Восстанови поля Геллера, Ллир. Мы задержим Детей Императора.

— Спасти корабль, — сказал себе технодесантник, сфокусировавшись на задаче. — Спасти роту.

На пульте перед ним сыпали предупреждающие символы. Пульт кричал на него гневным бинарным кантом, требуя подтверждения. Ллир даже не задумывался над своими действиями. Его вело пение.

— Спасти корабль. Спасти роту.

Он отключил поле Геллера.