«Продвинутому старику» на вид было лет сорок-сорок пять. Примерно как мне в прежней жизни, а может даже моложе. Почему бы нет. Сколько той Крис лет? Студентка сопливая.
Встречались в кабинете на третьем этаже администрации, с окнами на главную городскую площадь с фонтаном.
— Юрий Михайлович? Майор Казаков, — представился я и протянул раскрытые корочки.
— Казаков? Майор?
Салицкий подвис. Ненадолго, секунд на десять, но в это время на его лице отобразилась такая напряжённая работа мысли, что хоть ставь принтер и распечатывай.
— Вы тот самый Казаков? — наконец отмер он. — От Кристины?
— Да-да, он самый.
— А не молоды вы для майора? — прищурился он.
— А не староваты вы для комсомольца? — парировал я, не моргнув глазом.
Майором был в прошлой жизни, с фига ли мне понижать себя в звании? Потому что я молодо выгляжу? Ха! У нас, тайных агентов, так принято.
— Допустим. Что вы хотите?
— Прежде всего конфиденциальности. Любая информация обо мне должна остаться в стенах этого кабинета. Род моей деятельности не предполагает публичности.
Кивок со стороны собеседника должен был убедить меня, что он принимает правила игры. На самом деле девяносто процентов людей после фразы «только между нами» спешат поделиться сокровенной тайной с другом, коллегой, женой. Так что любое обещание сохранить вашу тайну касается разве что публичных упоминаний об этом. Ну да мне большего и не надо.
— А чем вы занимаетесь, майор? И что за история с Борисом и Кристиной?
— Вы внимательно рассмотрели моё удостоверение? Совершенно секретное предприятие. Совершенно! Секретное! Было бы оно совершенно секретным, если бы его сотрудники на каждом углу кричали о том, чем занимаются? Могу сообщить лишь то, что необходимо в данных обстоятельствах, а остальное не является предметом для разглашения.
— Хорошо, но про мою молодёжь вы можете ответить? Пожалуйста.
— Юрий Михайлович, давайте начистоту. Шалости вашей подопечной молодёжи вовсе не шалости. Вы и сами это знаете. Поверьте, я прекрасно понимаю и их и вас. Ну слушают дети музыку, что такого. Я сам музыку люблю, заграничную в том числе. А вы знаете, что они не просто собираются тесным кружком побренчать на гитаре, а продают билеты на свои сборища? И там бывает довольно много народу, по несколько десятков человек. Подобные мероприятия подрывают советские устои. Сегодня ты танцуешь джаз, а завтра Родину продашь. Вдумайтесь в эти слова. Это не огульная пропаганда. Я к ней вообще отрицательно отношусь. Но это новая реальность, которую строите вы и ваши дети. Они ведь и впрямь продадут Родину, и очень скоро. За джинсы, жвачку и сто сортов колбасы. Знаете, что будет, когда развалится Советский Союз? Лучше бы не знать, но придётся. Вам точно не понравится.
Я был вынужден прерваться, потому что Юрий Михайлович поперхнулся водой из стакана, которую как раз налил из хрустального графина и отпил.
— Всё в порядке? — похлопал я его по спине.
— Да, кха-кха. Благодарю.
— Напугал я вас? Вижу, напугал. Бойтесь, Юрий Михайлович, но не меня бойтесь, а себя и этих милых невинных деток. С моей стороны вам ничего не грозит, вольнодумствующая молодёжь не мой профиль. Да и квартирникам у Бориса конец. Отныне он работает со мной, некогда ему заниматься глупостями.
— Для чего тогда вы пришли?
— Разве Кристина не говорила? У меня назрел ряд вопросов, необходимо ваше содействие.
— Про детский дом что-то. Но это не совсем моя компетенция.
— Понимаю. Однако вам проще направить дело в нужное ведомство, мне не хотелось бы каждый раз объясняться, кто я, и какое отношение имею к подобным делам.
— А вы его имеете?
— Юрий Михайлович, договорились же, — укорил я Салицкого.
— Хорошо-хорошо. Что за дело, давайте посмотрю, чем могу помочь.
Я водрузил свою коробку на стол совещаний и указал на неё:
— В этой коробке документы из детского дома номер пять. Необходимо тщательно изучить отчёты и нужды детского дома, выяснить, поступает ли помощь от шефов и если да, то в каком объёме, наладить поставки необходимого оборудования, одежды, продуктов, игрушек. При любых подозрениях на расхищения, приписки, жестокое обращение с детьми сигнализируйте мне. Человека, который будет заниматься документами, настоятельно попросите ответственно подойти к делу, не с формальной точки зрения, а как… ну скажем, старшего брата, у которого в детдоме младший брат. Со своей стороны, обещаю любую помощь и содействие. Если руководство будет высказывать недовольство и сопротивление следствию… простите, оговорился, — проверке, сигнализируйте мне, разберёмся.
— Такое ощущение, что это не просто проверка.
— А разве бывают просто проверки? Разве их суть не выявить нарушения и не пресечь их? Ну что, возьмётесь?
— Могу я привлечь специалиста из отдела образования?
— Можете. Только найдите того, кому можно доверять.
— Даже так?
— Увы, Юрий Михайлович. В органах власти порой работают люди, далёкие от идеалов коммунизма.
Салицкий побарабанил по столу, прихлопнул ладонями лакированную столешницу, принимая решение.
— Хорошо. Выполним вашу просьбу.
— Я в вас не сомневался, — улыбнулся я, придвигая коробку поближе к хозяину кабинета.
— Как будем держать связь? Через Бориса?
— Я сам буду звонить. А если возникнет что-то неотложное, тогда через него.
— Тогда, до связи? — вежливо намекнул Юрий Михайлович, что визит окончен.
— Это ещё не всё, — поглубже умостился я в кресле.
— Не всё? — нахмурился мужчина.
— Сущий пустяк. Мне нужны координаты городского совета ветеранов. А ещё лучше, если у вас есть списки советов по районам и советов различных предприятий. Не придётся время терять, пока всех обзвоню. Поручили вот поздравить ветеранов, а времени, сами понимаете, практически не осталось.
— Можно сделать проще. Наши девочки как раз занимаются оформлением поздравительных открыток, потом их будут разносить, могут и ваши прихватить, если на то пошло.
— Было бы замечательно. Как нам это организовать?
— Хм… у вас есть готовые бланки, открытки?
— Нет, но будут в ближайшее время.
— Отлично. Тогда несите, а я девушкам дам задание разослать их вместе с нашими.
— Вот спасибо, вы меня здорово выручите.
— Ерунда. Может ещё что-то?
— Да, последнее. У вас нет ли ненужной телефонной книги? Не снабдили меня, а я без неё как без рук.
— Сейчас найдём. Светлана Сергеевна, — ткнул Салицкий кнопку селектора. — У вас не завалялась лишняя телефонная книга? Я помню, их много было. Есть? Замечательно, принесите, пожалуйста.
В общем и целом я остался доволен результатами визита. С Салицким можно иметь дело. А если он выполнит всё обещанное, будет и вовсе отлично.
Из администрации я вышел с толстым томом в коричневом твёрдом переплёте подмышкой. Был соблазн пообедать, не отходя от кассы, точнее, не выходя из здания горсовета. У них неплохая столовая. Но часы тикали. Ещё два дела на сегодня.
Сначала в типографию. Поздравительные бланки должны быть солидными, без художественной самодеятельности. Но моментально такое не напечатают. А могут и вовсе отказать. У них поди завал перед праздником. Но мне такой шикарный повод нельзя упускать, поэтому буду убеждать.
Типография с дореволюционных времён находилась на втором этаже старинного здания. Она и в наши дни там находится. Ступени, ведущие наверх, за сто лет приобрели плавные изгибы в середине. Не исключено, что какой-нибудь товарищ Киров или Троцкий, отбывая у нас ссылку, шагал по этим ступеням, чтобы напечатать революционные прокламации и воззвания к рабочим и служащим. Типографские работники, конечно были на стороне добра, то есть пролетариата. Они давно требовали улучшения условий труда, восьмичасового рабочего дня, права на собрания и митинги. А хитрозадые хозяева-либералы, хоть и поругивали царя, от собственных служащих требовали работы и ещё раз работы. Я бы тоже возмутился, если бы меня заставляли работать по двенадцать часов в день. Впрочем, по сути так оно и выходило, если посчитать. Опер, он только официально имеет график работы. На деле он пашет от рассвета и до забора — сколько понадобится, чтобы нарыть улики, доказательства, вынуть преступника из-под земли и представить пред светлые очи правосудия. Разница в том, что я работал не по приказу, а по велению совести.
— Здравствуйте, гражданочка, — остановил я мимо пробегающую молоденькую девушку. — Где у вас срочные заказы принимают?
— А мы сейчас не принимаем, — пожала она плечами. — Особенно срочные. Очень много заказов, и все срочные, оплата не успевает проходить.
— А если очень-очень нужно? В интересах Родины.
— Ну если очень-очень, тогда идите к директору.
— А разве вы не директор? — удивлённо округлил я глаза.
— Нет, я в бухгалтерии работаю.
— Надо же, а так похожи. Хотел презент отдать, чтобы вы были благосклонны ко мне, — продемонстрировал я шоколадку. — А, будь что будет. Возьмите, это вам за вашу красоту. А если вы мне подскажете, где тут кабинет директора, я вас ещё и поцелую.
— В конце коридора дверь направо. Только целовать меня не надо.
— Это почему же? Заслужили ведь.
— В другой раз, — увернулась она.
— Девушка, подождите. Раз целоваться вы не хотите, окажите маленькую услугу, подержите мой фолиант, пока я к директору хожу, неудобно, когда руки заняты.
— Ладно, давайте. Но это только из-за шоколадки, учтите.
— Вот спасибо. Берегите его, это очень ценная вещь, с трудом достал, дефицит.
— Я вот в этом кабинете, зайдёте и заберёте потом, как свои дела решите.
— Непременно зайду, моя фея. Полюбуюсь ещё раз на вас.
Дверь директорского кабинета была основательная, дубовая, в обрамлении резных наличников. Бронзовая табличка на ней гласила «Директор типографии № 1 Сибирякова Анна Михайловна». Я собрался, коротко стукнул в дверь и вошёл решительным шагом.
— Здравия желаю, майор Казаков.
— Добрый день! Вы по какому вопросу? — смотрела на меня поверх очков немолодая чопорная женщина, сидящая за старинным письменным столом.
И перед ней, ей-богу не вру, стоял самый настоящий письменный прибор с чернильницами, допотопным дыроколом, прессом и деревянным узорчатым ножом для разрезания бумаг. Такое ощущение, что она тут со дня основания типографии сидит.
Корочки она внимательно изучила сквозь очки, не проявив ни малейших эмоций. Ощущение, что из нас двоих это она настоящий агент КГБ.
— Я вас слушаю, — налюбовалась она наконец на мой документ.
— Нашему предприятию необходимо оформить срочный заказ — поздравительные бланки к Дню Победы.
Анна Михайловна открыла рот, чтобы изречь вопрос, напрашивающийся в таком случае. Но я не дал ей сказать.
— Позвольте, договорю. Так вот, мы ждали груз с бланками из столичной типографии, а когда стало ясно, что вовремя он не придёт, приняли решение обратиться в местную типографию для срочной печати.
— А что случилось с вашим грузом?
— Не могу знать. В конце концов это наверняка выяснится, но времени на рассылку не останется.
— Вы понимаете, что просите почти невозможного, и я в полном праве отказать вам?
— Понимаю. Не для себя прошу.
— Только потому, что ветераны не виноваты в чужом разгильдяйстве, я пойду вам навстречу. Это же и с бухгалтерией проблемы, пока ваша оплата пройдёт.
— Об оплате не беспокойтесь, я прямо сейчас рассчитаюсь наличкой.
— Наличкой. А вы знаете, что ваша наличка, это головная боль для бухгалтера? От организаций мы принимаем только безналичную оплату. Наличными разве что от частного лица можем оформить.
— Мне без разницы, давайте от частного.
— А вам потом возместят затраты?
— Пустяки. Честь предприятия важнее.
— Впервые слышу о вашем предприятии. Ну да ладно.
— Сибирский отдел недавно создан, поэтому впервые. Но, надеюсь, ещё услышите. В качестве компенсации морального вреда обещаю ещё не один заказ в ближайшее время.
— Вы что же думаете, мы тут без дела сидим, и нам работы мало?
— Но вы же примете у меня следующий заказ? Обещаю больше никаких внеплановых вторжений.
— Ладно, подождите в коридоре, я вам дам специалиста из производственного отдела, с ним обсудите все тонкости.
Через пять минут меня отправили по кабинетам в компании худосочного паренька.
— Если бы вас устроил стандартный бланк, это намного упростило бы дело, — чуть заикаясь, объяснял тот.
— Бланк устроит, а текст у меня свой. Вот, — протянул я набросанный от руки текст поздравления. «Дорогие ветераны! Коллектив предприятия п/я № 780205 от всей души поздравляет вас с Днём Победы! Желаем крепкого сибирского здоровья, активного долголетия, счастья Вам и Вашим родным». И подпись «Зам. Начальника Сибирского отделения предприятия п/я № 780205, майор В. И. Казаков».
Потом мне показали, какие стандартные бланки у них есть, продемонстрировав образцы в альбоме, выбрали цвет и шрифт, посчитали, во сколько обойдётся этакая роскошь. Записали на листочке сумму к оплате. Получилось восемь рублей пятьдесят копеек. Это с доплатой за срочность. Даже неловко как-то. В бухгалтерии, куда я пришёл оплатить услуги, меня встретила знакомая мордашка и коричневый том. Чёрт, а ведь чуть не забыл про свою главную ценность. Моя ты хорошая, иди к папочке, ты ж в моей работеосновной инструмент. Девушка Верочка, отчаянно строя глазки, выписала мне чек, приняла мой червонец и изыскала сдачу — рубль из картонной коробочки и пятьдесят копеек из жестяной баночки из-под монпансье. Я послал ей воздушный поцелуй и пообещал заглядывать почаще.
Бланки обещали изготовить к послезавтра, но на всякий случай попросили телефончик, куда позвонить, когда будет готово.
Я глянул на часы — надо поспешить, а то приду к шапочному разбору. А мне надо не просто встретить Розочку, но ещё дать ей поручение. На почте я обнаружил толпу, сквозь которую с трудом пробился к стойке, за которой как пчёлка работала моя девочка. Какие-то социальные пособия дают? Пенсию? А разве её на дом не приносят? И причём тут домохозяйки и молодёжь? Редкая марка? Очередной дефицит образовался?
— Куда лезете, молодой человек! — возмутилась очередь.
— Я только спросить, — стандартно ответил я.
— Откуда ты тут? — удивилась Роза.
— Мне открытки нужны с девятым мая.
— Давай позже.
— Позже всё разберут.
— Тогда вставай в очередь, а то тебя растерзают.
— Мне много надо. Ты не можешь подмениться на пять минут? Я бы всё объяснил.
— Ох, не знаю, попробую.
Я позволил очереди выдавить себя к стенке, откуда и наблюдал за напрасными попытками Розочки отлучиться дальше чем до стеллажа с коробками. Все призывы кому-нибудь сменить её, остались без ответа. Меня эта способность работников почты растворяться среди коробок и стеллажей всегда изумляла. Наконец терпение моё иссякло, я вынул корочки и, подняв их над головой, громко обратился к жаждущим моей девочки одуревшим в очереди людям.
— Пропустите, граждане. Пропустите милицию! Сохраняйте спокойствие, без паники! Сейчас во всём разберёмся.
Граждане немедленно оживились и переключили своё внимание на меня. Кажется, они даже забыли, зачем все сюда припёрлись.
— Что? Что случилось? Кошелёк украли? Где?
Наконец мне удалось добраться до Розочки, я поднырнул под стойку и строго велел ей следовать за мной.
— Граждане, не волнуйтесь, всех обслужит другой работник почты. Гражданка Хатаева? Пройдёмте для записи свидетельских показаний.
Толпа затихла, предчувствуя сенсацию. Под тихие шепотки мы удалились во внутренние помещения.
— Что ты творишь? Ты зачем это сделал? Что я начальству скажу?
— Положись на меня, — повёл я девушку в подсобное помещение. — Где начальник отделения? Вас там народ требует.
— Что? Роза Осиповна, что происходит?
— Почему у вас одна касса работала? Накопили очередь, аж на улице торчит.
— Вы кто?
— Я кто? — сунул я красные корочки под нос начальнице. — Вы в зал выйдите, что за столпотворение?
— Товарищ милиционер, я сейчас всё объясню. Это недоразумение. Пакеты нам привезли по ошибке. Но пока мы это выясняли, Роза Осиповна их пустила в продажу.
Тётка пихнула Розу в бок и сделала страшные глаза.
— Она у нас очень ответственная, и лучший работник. У неё всё прямо на лету расхватывают, не успеваем заказывать. А тут пакеты.
Пакеты? Что за чушь? Ну да, видел я людей с пакетами, но как-то не придал этому значения. А сейчас забрезжило подозрение, что неспроста начальник почтового отделения заикается и оправдывается каким-то откровенным бредом.
— Пакеты, говорите. А ведь я по другой надобности пришёл.
— Ой! Так вы не из-за пакетов? А что тогда?
— Открытки купить зашёл, а тут такая толпа.
— Открытки? Господи, будут вам открытки. Сейчас покажем.
— Мне много надо.
— Найдём. Вы посидите, я сейчас. Маша, Таня, вы чего сидите? Бегом на обслуживание, а то нас приступом возьмут.