Афины и Спарта. Борьба за гегемонию в Греции в V в. до н. э. (478-431 гг.)

1. Пелопоннесский союз как инструмент спартанской внешней политики

Неравномерность экономического и политического развития греческих городов вела к обострению как внутриполисных, так межполисных противоречий, а также к борьбе отдельных полисов за лидерство. Это, как и растущее осознание греками этносоциального и культурного единства по отношению варварам, стимулировало развитие федеративных отношений в Элладе. Однако высшим идеалом полиса, как известно, была автаркия и в экономическом, и в политическом смысле. Поэтому складывание политических союзов эллинских полисов и их эволюция происходили в обстановке борьбы между принципами партикуляризма и федерации.

Наибольший след в истории оставили Пелопоннесский и I Афинский морокой союзы. Их формирование и развитие отразило тенденцию могущественных греческих государств Спарты и Афин в V в. до н. э. к расширению и укреплению своего господства не только в пределах их географических регионов, но и во всей Элладе. Пелопоннесский и I Афинский морской союзы имели немало общих черт. Их возникновение было обусловлено не религиозно-культовыми связями, а вполне рационалистическими причинами политического и экономического характера. Эти союзы не были ограничены ни временем, ни узколокальными целями. Черты сходства обнаруживаются и в структуре обоих союзов. Поэтому вполне закономерно, что античные авторы и современные ученые придают им первостепенное значение.

Тем не менее различия между Пелопоннесским и I Афинским морским союзами более существенны, так что исследование проблем возникновения и устройства каждого из них является непременном условием для выяснения не только истоков афинско-спартанского соперничества, но и причин формирования к середине V в. до н. э. двух военно-политических блоков, возглавляемых Спартой и Афинами, фактически разделивших Элладу на сферы влияния и оспаривавших между собой право неограниченной гегемонии.

Пелопоннесский союз занимает особое место в греческой истории, ибо он, являясь одним из первых политических объединений эллинских полисов, послужил образцом для других подобного рода союзов. История его возникновения и устройство неоднократно становились предметом внимательного разбора в трудах западноевропейских исследователей, начиная с XIX в.[93] Однако гиперкритическое отношение к источникам приводит некоторых исследователей либо к отрицанию вообще Пелопоннесского союза в V в. до н. э.[94], либо к тому, что они, признавая его как союз в самом широком смысле слова (Verband), совершенно отрицают в нем какую бы то ни было организацию, полагая, что некоторые ее признаки появились лишь после 404 г. до н. э.[95] В других случаях предпринимаются необоснованные попытки преувеличить роль конституционного оформления Пелопоннесского союза уже на ранних этапах его существования[96].

Все это убеждает в необходимости заново рассмотреть некоторые сложные вопросы этой темы.

Прежде всего попытаемся установить время возникновения Пелопоннесского союза и его состав. К сожалению, мы не располагаем документальными данными, которые зафиксировали бы год возникновения Пелопоннесского союза, и не знаем, когда было созвано первое собрание его членов. Однако, учитывая исторические условия возникновения этого союза и его структуру, позволительно думать, что таких документов вообще не существовало.

По-видимому, для установления возможной даты его возникновения следует исходить из того положения, что спартанцы создавали эту организацию для утверждения своего господства в Пелопоннесе. Но, как известно, это господство не возникло внезапно. Лакедемоняне постепенно расширяли свое влияние на полуострове. Поэтому этапы распространения спартанского влияния можно рассматривать как пути становлении Пелопоннесской лиги. Окончательное же ее оформление, вероятно, совпало с тем временем, когда Спарта утвердила свое господство в большей части Пелопоннеса. Это подтверждают и Геродот, и Фукидид. Так, например, Фукидид, неоднократно указывает на стремление Спарты к гегемонии, имея в виду время до Пелопоннесской войны (Thuc., I, 10, 2; 19, 1).

Участие Спарты в освобождении некоторых эллинских государств от тирании тесно связано с образованием Пелопоннесского союза. Активное выступление Спарты против тиранических режимов совпало по времени с ее борьбой за утверждение господства в Пелопоннесе и связано с именем эфора Хилона, пребывание в должности которого имело место около 556/5 г. до н. э. (Diog. Laert, I, 68). Об антитиранической направленности спартанской внешней политики существует довольно обширная историческая традиция (Hdt., I, 59; Thuc., I, 18; 122, 3; V, 59, 5; Plut. Moral, p. 21 c—d; Schol. Aeschin, II, 80), к которой в 1911 г. прибавился еще фрагмент папируса, представляющий собой отрывок из сочинения неизвестного автора II в. до н. э. (Catalogue of the Greek Papyri in the J. Rylands' Library / Ed. by A. Hunt. Vol. I. Manchester, 1911. № 18; FGH II A F 105, 1). Несмотря на фрагментарность и испорченность некоторых мест, этот документ заслуживает особого внимания. Во-первых, он поддерживает высказанный Геродотом намек на враждебность эфора Хилона к тирании (Hdt., I, 59) и изображает его в качестве руководителя антитиранического движения. Во-вторых, благодаря этому фрагменту папируса стало бесспорным фактом то, что список изгнанных Спартой тиранов, известный нам до этого в передаче Плутарха и автора схолий к речи Эсхина «О преступном посольстве», уже существовал в более ранний период.

Учитывая все сказанное, не является случайным тот факт, что освободившиеся от тирании или угрозы ее установления государства, такие как Элида, Коринф, Сикион и Мегары, составили ядро Пелопоннесского союза.

Согласно Геродоту (Hdt., I, 69—70), к моменту заключения союза с лидийским царем Крезом в начале 40-х гг. VI в. до н. э. Спарта подчинила своему влиянию большую часть Пелопоннеса (Hdt., I, 68). Установление спартанского господства в Пелопоннесе Геродот связывает с победой Спарты над Тегеей. Общепринятой датой этого события является 550 г. до н. э.

Таким образом, расширение спартанского влияния на значительную часть Пелопоннеса в середине VI в. до н. э. служит важным аргументом в пользу возникновения Пелопоннесского союза в это время.

О составе Пелопоннесской лиги мы имеем возможность судить на основе свидетельств как ранних источников (Геродот и Фукидид), так и поздних (Диодор, Страбон, Павсаний, Плутарх). По Фукидиду (Thuc., II, 9, 2—3; ср.: Hdt., V, 74, 1), в союзе с лакедемонянами состояли все пелопоннесцы, живущие по ту сторону Истма, за исключением аргивян и ахеян, находившихся в дружественных отношениях с обеими сторонами. Из ахеян одни пелленяне воевали вместе с лакедемонянами с самого начала, а остальные ахеяне только впоследствии. За пределами Пелопоннеса в союзе с ними были мегаряне, беотийцы, локры, фокидяне, амбракиоты, левкадяне и анакторийцы. Из них доставляли флот коринфяне, мегаряне, сикионяне, пелленяне, элейцы, амбракиоты и левкадяне; конницу — беотийцы, фокидяне и локры; пехоту — остальные государства (ср. также: Thuc., V, 57, 2; 58, 1—5; 59, З)[97].

Города Аркадии уже издавна представляли для Спарты особую опасность, потому что после Мессенских войн жители Мессении там находили убежище (Paus., IV, 14, 1; Polyb, IV, 33, 1—б)[98], а следовательно, постоянно существовала угроза нового мессенского восстания в союзе с Аркадией. В силу этих причин сразу же после окончания Мессенских войн лакедемоняне предприняли наступление на Аркадию. Первыми, кому пришлось встретить натиск Спарты, были Тегея и юго-западные районы Аркадии (Hdt., I, 66-68; IX, 26; Paus., III, 3, 5-6; 7, 3; II, 10; IV, 1, 6; 39, 3—5; 47, 4). Длительная борьба с Тегеей закончилась победой Спарты около 550 г. до н. э, которая заставила ее заключить союзный договор и признать спартанское господство (Aristot, fr. 592 = Plut. Aet. Graec, 5; Aet. Rom, 52)[99].

Сведения о заключении союзов с другими аркадскими городами отсутствуют. Косвенные данные позволяют предполагать, что Орхомен и Фигалия были вынуждены заключить соглашения со Спартой в результате окончательного покорения Мессении[100].

В элейцах Спарта видела союзников против аркадян и Аргоса. Кроме того, союз с Элидой создавал преграду для возможных восстаний мессенян и илотов. Утверждение же спартанского влияния в Олимпии, общегреческом религиозном и агональном центре, способствовало росту авторитета Спарты не только среди пелопоннесских государств, но и всей Эллады. Элида была ценным для Спарты союзником еще и по той причине, что она имела плодородную почву, а также потому, что благодаря контролю над храмом Зевса Олимпийского и руководству Олимпийскими играми могла сосредоточить у себя значительные денежные суммы. Поэтому элейцы доставляли Пелопоннесскому союзу для ведения военных действий большие средства в виде продовольствия и денег, а также корабли (Thuc., I, 121, 3; 143, 15; II, 9, 3). Элейцы, со своей стороны, также были заинтересованы в заключении союза со Спартой. В ней они видели возможного союзника в борьбе с Пизой, Аргосом и аркадцами и надеялись с ее помощью удержать свое господство в Олимпии. Как свидетельствуют источники, длительная война между Элидой и Пизой закончилась тем, что элейцы с помощью лакедемонян около 570 г. до н. э. подчинили территорию Пизы. По-видимому, с этого времени у них и закрепился союз со Спартой. (Strab., VII, 3, 30; 33 = Ephor., FGH 72 F 115; Diod., VIII, 1; Paus., VI, 22, 2-4)[101].

Заключение союза между Спартой и Коринфом обычно связывают с падением тирании Кипселидов в 582 г. до н. э. Большинство источников (Hdt., V, 91 sqq.; Nie Dam., fr. 58-60, Arist. Pol., V, 3, 6, 1304 а 40), за исключением Плутарха (Plut. Moral., p. 21 с—d), свидетельствуют о том, что падение тирании произошло без внешнего вмешательства. По мнению Плутарха, тирания в Коринфе была свергнута не без помощи лакедемонян. Во всяком случае, угроза со стороны Аргоса должна была заставить коринфян пойти на заключение союза со Спартой сразу же после падения тирании Кипселидов. Как видно из сообщения Геродота (Hdt., III, 48 sqq.), этот союз уже существовал до похода, организованного Спартой и Коринфом против тирана Поликрата на Самосе около 525 г. до н. э.[102]

Коринф, как крупный сельскохозяйственный, торговый и ремесленный центр, занимал привилегированное положение в Пелопоннесском союзе. Поэтому Спарта терпимо относилась к тому, что в составе Пелопоннесской лиги коринфяне возглавляли объединение своих колоний, тем более что некоторые из них (амбракиоты, анакторийцы и левкадяне) были в союзе с лакедемонянами.

Вступление Сикиона в союзные отношения со Спартой было обусловлено свержением с помощью лакедемонян тирании Эсхина в 50-е гг. VI в. до н. э. (FGH II A F 105, 1; Plut. Moral., p. 21 с—d)[103]. После освобождения Сикиона от тирании в городе постепенно (Hdt., V, 68) был восстановлен, по-видимому, не без давления Спарты, старый порядок (Pind. Istm., III, 44), и Сикион надолго стал «вассалом» лакедемонян[104].

На змеевидной колонне, установленной в Дельфах в честь победы над персами (Ditt. Syll3, № 31 = Tod2, № 19 = StV, II, № 130 = ML, № 27), были перечислены следующие города Арголиды: Трезен, Тиринф, Эпидавр, Гермиона, Флиунт, Микены. Они были членами Эллинского союза против персов, возникшего в 481 г. до н. э, несмотря на то, что Аргос отказался принимать участие в войне против персов на стороне эллинов. Выступление этих городов под руководством Спарты в борьбе против персов могло быть обусловлено их членством в Пелопоннесском союзе. О том, что они были членами Пелопоннесской лиги, по крайней мере накануне Пелопоннесской войны, сообщает Фукидид, рассказывая о подготовке коринфянами экспедиции против Коркиры (Thuc., I, 27, 2). О времени вступления этих городов в Пелопоннесскую лигу можно только предполагать. Наиболее подходящим моментом для этого был период ослабления Аргоса вскоре после разгрома его в 520 г. до н. э. спартанским царем Клеоменом[105]. Возможно, только Фирея и Флиунт установили контакты со Спартой в более ранний период. Война между Спартой и Аргосом из-за Фиреи имела место во второй половине VI в. до н. э. (Hdt., I, 82 sq.). В результате этой войны Фиреатида оказалась под контролем Спарты. Во Флиунте, как в Коринфе и Сикионе, существовала тирания (Heracl. Pont, fr. 87—88 (= Diog. Laert, I, 12), которая была свергнута еще до начала Греко-персидских войн.

Из 12 городов Ахайи наиболее крупным была Пеллена, являвшаяся сильной крепостью. Членом Пелопоннесского союза Пеллена стала вскоре после заключения Тридцатилетнего мира между Спартой и Афинами (Thuc., I, 115, 1) в 446/5 г. до н. э.[106]

Немногое известно о взаимоотношениях Мегар с лакедемонянами до Греко-персидских войн. Во время войны между мегарянами и афинянами из-за Саламина Спарта выступала в качестве третейского судьи (Plut. Sol., 10). Это имело место перед 510 г. до н. э. По-видимому, с этого времени можно говорить о существовании союза между Спартой и Мегарами. Во всяком случае, когда спартанский царь Клеомен между 510 и 505 г. до н. э. дважды вторгался в Аттику через Истм, мегаряне не оказывали ему никакого сопротивления[107].

В 462 г. до н. э. из-за ссоры с Коринфом Мегары вышли из состава Пелопоннесского союза (Thuc., I, 103, 4; ср.: Diod., XI, 79, 2)[108]. С 448/7 г. до н. э. город вновь вошел в союз. Помощь мегарянам при отпадении от Афин была оказана Коринфом, Эпидавром и Сикионом (Thuc., I, 114, 1; Diod., XII, 5, 2; Plut. Per., 22)[109].

Итак, Пелопоннесский союз, вероятно, сложился в основном к середине VI в. до н. э. Он состоял из государств, расположенных на территории Пелопоннеса, признавших господство Спарты и заключивших с ней соглашения; далее, членами Пелопоннесского союза были также некоторые колонии Коринфа; наконец, из государств, расположенных за пределами Пелопоннеса, в состав Пелопоннесского союза входили Мегары. Что касается других городов, то одни из них помогали пелопоннесцам, будучи колониями Коринфа (Сиракузы), другие хотя и не являлись членами Пелопоннесского союза, тем не менее имели союзные отношения с лакедемонянами (беотийцы, локры опунтские и фокидяне).

Как видно, первоначальную основу Пелопоннесской лиги составляли договоры, которые Спарта заключала с соседними государствами. В одних случаях лакедемоняне силой навязывали союзные соглашения (Тегея, Сикион). В других — они использовали сложившиеся для некоторых государств неблагоприятные условия (Коринф, Элида). К сожалению, сохранился лишь краткий текст договора между Спартой и Тегеей (Arist, fr. 592 = Plut. Aet. Graec., 5; Aet. Rom, 52). Его содержание заключается в следующем: «Лакедемоняне, примирившись с тегеатами, заключили союз и установили общую стелу на берегу Алфея, на которой среди прочего было записано: Μεσσηνίους έκβαλλεΐν έκ της χώρας και μή έξεΐναι χρηστούς ποιεΐν («Мессенцев изгонять из страны и не предоставлять гражданские права»).

Большинство исследователей датирует этот договор серединой VI в. до н. э. Правильность даты подтверждается как сообщением Геродота (Hdt., I, 67), так и употреблением в тексте соглашения архаического выражения «χρηστούς ποιεΐν». В данном контексте это выражение употребляется в политическом смысле (делать кого-либо добрым, хорошим, т. е. предоставлять гражданские права)[110]. Таким образом, текст договора предписывал тегеатам изгонять мессенцев из страны и не предоставлять им права граждан. Это условие лакедемоняне, по-видимому, специально оговаривали со своими пелопоннесскими союзниками (Thuc., V, 23). Вероятно, в подобного рода соглашениях оговаривались также условия «иметь одних и тех же друзей и врагов» (Thuc., I, 44). Преданность союзников Спарте скреплялась и древними клятвами. Союзники, каждый в отдельности, клялись спартанцам, что будут следовать за ними, куда бы они их ни повели, и оказывать им помощь в случае необходимости. Спарта, в свою очередь, давала клятву защищать союзников и не нарушать их суверенитет[111].

Лакедемоняне, боясь потерять гегемонию, были настроены против прочного единства среди союзников и стремились заручиться поддержкой каждого из них в отдельности. В этой связи особый интерес вызывает рассказ Геродота о попытке Клеомена с помощью аркадского восстания вернуть себе власть в Спарте (Hdt., VI, 74). Отношения Клеомена с аркадскими городами отчасти напоминают в миниатюре взаимоотношения Спарты со своими союзниками. Спартанский царь заставил каждый город в отдельности поклясться ему в своей верности и следовать за ним, куда бы он их ни повел. Однако в действиях Клеомена прослеживалось и нечто новое, противоречащее структуре Пелопоннесского союза. Спартанский царь потребовал, чтобы не только каждый город в отдельности дал ему клятву верности, но также скрепил клятвой всех начальников аркадян. Эти действия Клеомена особенно напугали лакедемонян (Hdt., V, 75). На то, что спартанские союзники не были связаны между собой ни единым договором, ни клятвами, указывает и замечание Фукидида: при заключении Никиева мира афиняне должны были принести клятвы лакедемонянам и их союзникам в каждом городе отдельно (Thuc., V, 18, 9).

Другим важнейшим элементом устройства Пелопоннесского союза были, несомненно, собрания союзников[112]. До начала Пелопоннесской войны зафиксировано три союзных собрания (I — Hdt., V, 74 sqq.; 90 sqq.; II — Thuc., I, 115, 4 sq, ср.: Thuc., I, 40, 5 sq.; 41, 1—3; III — Thuc., I, 67; 119). Анализ этих сообщений позволяет прийти к следующим выводам. Собрания пелопоннесцев созывались нерегулярно, по усмотрению лакедемонян и только в тех случаях, когда этого требовали обстоятельства (Thuc., I, 141, 6 sq.), например, когда (как в первом случае) внешнеполитические цели Спарты не совпадали с интересами союзников или даже противоречили им, либо когда для осуществления внешнеполитических мероприятий Спарте необходим был флот (второй случай), либо, наконец, когда сами союзники настаивали на созыве Пелопоннесского конгресса (третий случай). Чаще всего спартанцы решали все вопросы, касавшиеся союза в целом, на своем ординарном Народном собрании. Войска союзников обычно собирали спартанские цари или командующие, как правило, не прибегая к созыву конгресса Пелопоннесской лиги и не объявляя цели сборов (Hdt., V, 75; Thuc., III, 16, 3; IV, 70; V, 54, 1; V, 64; VIII, 6—10). Это объяснялось, во-первых, тем, что спартанские цари были наделены правом объявлять войну и созывать войска (Hdt., VI, 56; Xen. Lac. Pol., 13, 11), и, во-вторых, тем, что, согласно действовавшему в Пелопоннесском союзе закону (Thuc., V, 60, 2) и клятвам, союзники должны были следовать за спартанским царем или начальником, куда бы он их ни повел (ср.: Thuc., V, 66, 3).

Наиболее ценным источником информации о процедуре проведения собраний союзников до Пелопоннесской войны и о роли Спарты в деле их организации и руководства ими дает сообщение Фукидида о Пелопоннесском конгрессе 432 г. до н. э. Главный вывод, вытекающий из анализа этого сообщения, заключается в том, что организацией и проведением собраний пелопоннесских союзников руководили спартанцы. Они официально приглашали членов Пелопоннесского союза на конгресс и осуществляли голосование с целью принятия решений, причем сами в голосовании не участвовали, но свято соблюдали принцип, чтобы каждый союзник обладал правом одного голоса. Нередко, прежде чем созывать конгресс Пелопоннесской лиги, лакедемоняне решали важные вопросы на своем собрании, приглашая на него представителей союзных полисов (Thuc., I, 67, 1; 3; Diod., XII, 41, 1, ср.: Thuc., I, 87, 4; 119).

Характеризуя процесс голосования в Пелопоннесском конгрессе, Фукидид подчеркивает, что он проходил под контролем лакедемонян, которые не делали различия между большими и меньшими государствами. Иными словами, каждый член союза имел один голос (ср.: Thuc., I, 141, 6). Это было выгодно Спарте, ибо она была связана с каждым союзником в отдельности. Решение большинства союзников имело силу для всех членов союза (Hdt., V, 91-93; Thuc., I, 40, 5; 125; VI, 7, 2; 20, 1; 30, 1). При этом выражение: Κοινώ τε λόγω και κοινώ στόλο (Hdt., V, 91), вероятно, представляло собой формулу постановления союзного собрания.

Теперь обратимся к проблеме соотношения спартанской гегемонии и автономии союзников[113]. Тема эта выходит далеко за пределы только внутрисоюзного значения, она является крайне важной при рассмотрении межполисных отношений в целом. Наибольшую актуальность вопрос о соотношении гегемонии и автономии приобрел в V в. до н. э., во время особенно обострившихся противоречий между Спартой и Афинами в борьбе за гегемонию в Греции. Поэтому тем более важно исследовать значение этих понятий и то конкретное содержание, которое они имели в Пелопоннесском и Афинском морском союзах.

Некоторые современные исследователи рассматривают спартанскую гегемонию как военную исполнительную власть. Однако поскольку в Пелопоннесском союзе отсутствовал официально учрежденный законодательный орган, то едва ли правильно гегемонию Спарты считать исполнительной властью, тем более что понятие ηγεμονία обозначает не только военное, но и политическое господство. Имеющиеся источники вполне определенно указывают на то, что спартанская гегемония предусматривала не только военное, но и политическое руководство союзом. Данные источников свидетельствуют о том, что военное руководство лакедемонян в союзе было неограниченным. Спартиаты осуществляли командование войсками союзников, а со второй половины V в. до н. э. они стали посылать в союзные города должностных лиц ξεναγοί для осуществления контроля за военной подготовкой и использовали их в качестве начальников союзных отрядов от каждого города (Thuc., II, 75, 3; Xen. Hell., III, 5, 7; V, 1, 33; 2, 7; VII, 2, 3). При разборе тяжб между союзниками верховное право суда принадлежало Спарте (Thuc., V, 2 sq.). За лакедемонянами оставалось решающее право объявления войны и заключения мира (наиболее ярко это обнаруживается в событиях 432 г. до н. э.; см. также: Thuc., IV, 117 sqq.; V, 17, 2; 19, 2; 22 sq.; 24, 1; 29, 2; 77 sqq.).

Вместе с тем далеко не все вопросы, касающиеся политического характера спартанской гегемонии, можно разрешить. В частности, не совсем понятна связь между спартанским Народным собранием, на котором лакедемоняне самостоятельно принимали решения по всем проблемам, имеющим отношение к Пелопоннесскому союзу в целом, и совещанием союзников. Точно так же нет полной ясности и в вопросе об отношении Спарты к восставшим союзникам. Нельзя сказать ничего определенного о том, какие были общие правила, регулирующие принятие новых членов в Пелопоннесскую лигу. Фактически нам ничего не известно ни о правовом статусе Спарты как гегемона, ни о юридических градациях входивших в Пелопоннесскую лигу полисов.

Причина такого положения заключается не только в нашей плохой осведомленности о внутреннем устройстве Пелопоннесского союза. Скорее всего это объясняется тем, что в Пелопоннесском союзе, по крайней мере в рассматриваемое время, не сложилась стройная политическая организация и система правовых норм. Этим, возможно, отчасти и было обусловлено то, что Спарте на протяжении длительного периода удавалось сохранять достаточно внушительное господство над союзниками. Не случайно Геродот, создавая свой труд в середине V в. до н. э, подчеркивает, что Спарта установила гегемонию в большей части Пелопоннеса, и употребляет для этого глагол καταστρέφω («покорять», «подчинять»).

Между тем спартанская гегемония не была безграничной, потому что ей противостояла автономия союзников. В литературе V в. до н. э, в частности у Фукидида, термин αυτονομία широко употребляется вместе с понятием ελευθερία. Исследователи на основе изучения данных Фукидида устанавливают, что ελευθερία можно определить как «суверенность государства, соответствующую природе»; αυτονομία же определяют как «суверенность государства, гарантированную другими полисами»[114]. Автономия означает свободу государства вести свои собственные внутренние дела, т. е. избирать и контролировать своих собственных магистратов, изменять и вводить свои собственные законы, а также устанавливать государственный строй, который не навязан извне.

Не отрицая того, что лозунг автономии союзников нередко использовался Спартой для пропагандистских целей в борьбе с Афинами, следует признать, что в Пелопоннесском союзе понятие автономии отчасти имело и реальный смысл. Принцип автономии был необходим Спарте для поддержания своего влияния и господства в Пелопоннесской лиге. Некоторые члены Пелопоннесского союза (Элида, Мантинея и др.), подчиняя соседние города, усиливались настолько, что становились опасными для лакедемонян. Поэтому последние предпочитали чаще всего иметь дело с разобщенными автономными государствами, ибо таким образом спартанцам гораздо легче было влиять на маленькие разобщенные города, которые в решающие моменты могли поддержать Спарту и обеспечить ей желаемое большинство при голосовании (Thuc., V, 24, 1; 32, 2-4).

По Фукидиду, в Афинском морском союзе те государства, которые не платили форос, но поставляли корабли, считались автономными (VI, 85, 2; VII, 57, 4). Главным принципом автономии Фукидид считал внутреннее самоуправление союзного полиса (Thuc., I, 97, 1; ср.: Thuc., 99, 1-3; III, 10, 4; VIII, 21, 1). Употребляемое в этом смысле Фукидидом понятие автономии вполне применимо и к пелопоннесцам. Важнейшей особенностью Пелопоннесского союза, как отмечают исследователи, было то, что спартанцы не взимали дани с союзников, а заботились только о том, чтобы в союзных городах, подобно Спарте, была олигархическая форма правления (Thuc., I, 19, 1). Однако этот принцип не всегда последовательно выдерживался Лакедемоном. Так, после того как в Элиде, вероятно, около 70-х гг. V в. до н. э. установилось демократическое правительство, она еще в течение 50 лет продолжала быть активным членом Пелопоннесского союза, причем Спарта не вмешивалась в ее внутренние дела. Только в конце Архидамовой войны наступили события, приведшие к отчуждению между Элидой и Спартой. Точно так же и Мантинея, несмотря на победу здесь демократического режима в начале V в. до н. э., оставалась членом Пелопоннесского союза, а Спарта не пыталась применить в отношении ее силу для восстановления олигархического порядка. Члены Пелопоннесского союза, как показывают факты (Hdt., V, 75; VI, 89; Thuc., I, 31, 1 sq.; 40, 5; 46 sq.; 59, 2; 105, 1; 103, 4; 141, 6; III, 15, 2; 16, 2; IV, 134, 1; V, 17, 2; 29, 1, 4; 31, 1, 2-6; 33; 36, 1-3, 6; 32, 2; Xen. Hell., V, 4, 36), могли нередко осуществлять и внешнеполитические мероприятия независимо от Спарты, причем это подкреплялось специальным постановлением Пелопоннесского союза о том, что «решения большинства союзников имеют обязательную силу для всех, если нет какого-либо препятствия к тому со стороны богов и героев» (Thuc., V, 30, 1).

Признавая, что понятие αυτονομία в Пелопоннесском союзе имело отчасти реальный смысл, мы ни в коей мере не отрицаем того, что Спарта нарушала автономию своих союзников: по крайней мере, она, как и афинское государство, жестоким образом подавляла их восстания (например, тегеатов). И вместе с тем следует отметить, что в сравнении с Афинами Спарта вплоть до конца V в. до н. э. не покушалась на свободу (έλευυερία) своих союзников. Во всяком случае, в рассматриваемое время не известны факты установления Спартой в союзных городах военных гарнизонов, отправления специальных должностных лиц — гармостов, которые должны были следить за сохранением в городах внутренних порядков, угодных лакедемонянам; не известны и факты передачи части земли союзников спартанским гражданам. Причину этого нужно видеть в недостаточном развитии товарно-денежных отношений в Спарте, что в рассматриваемый период, бесспорно, замедляло расслоение спартанской «общины равных». Консерватизм и традиционализм в социально-экономических отношениях не способствовали развитию в Пелопоннесском союзе стройной политической структуры с достаточно разработанной системой правовых норм.

Исследуя взаимоотношения между Спартой и ее союзниками, ученые обычно рассматривают членов Пелопоннесской лиги как однородную массу, выделяя из нее лишь Коринф[115]. Тем не менее свидетельства источников дают основание считать, что союзники Спарты не были однородны по своему составу (Hdt., V, 75 sq.; 92 sq.; Thuc., I, 27; 28, 1; V, 22; 25; 31, 6; 34). Среди них были маленькие и большие государства, подчинившие своему господству некоторые соседние общины. Поэтому во взаимоотношениях со Спартой города, входившие в Пелопоннесский союз, не были в равном положении. По-видимому, Коринф, Элида и, вероятно, Мегары и Мантинея находились в меньшей зависимости от Спарты по сравнению с Сикионом, Тегеей и остальными членами лиги. Подтверждением этому может служить сообщение Фукидида (Thuc., II, 9, 3) о том, что в Пелопоннесском союзе было четкое разграничение между теми союзниками, которые поставляли флот, конницу и пехоту. Несомненно, союзники, доставлявшие флот (Коринф, Мегары, Элида), находились в более привилегированном положении, чем остальные.

Обладая относительной самостоятельностью, Коринф, Мегары и Элида нередко оказывали давление на Спарту, побуждая ее принимать решения, удовлетворяющие их внешнеполитические цели. Наиболее могущественным среди пелопоннесских союзников был, несомненно, Коринф. Обладая большим флотом, будучи крупным торгово-ремесленным центром материковой Греции и сохраняя контроль над большей частью своих колоний, коринфяне удерживали господство на морских торговых путях, ведущих через Коринфский залив в западное Средиземноморье. Кроме того, они имели интересы и в Эгеиде, владея колонией Потидеей на полуострове Халкидика и поддерживая с ней тесный контакт (Thuc., I, 56-59).

Так что в условиях растущего морского могущества Афин внешняя политика Коринфа и его отношения с соседями всегда имели широкий резонанс и касались общеэллинских интересов. В этой ситуации, естественно, коринфяне были не в состоянии решать многие возникшие перед ними проблемы собственными силами. Поэтому Коринф был заинтересован в существовании достаточно сильного Пелопоннесского союза под главенством Спарты: во-первых, это всегда обеспечивало ему защиту от посягательств аргивян, а во-вторых, нуждаясь в помощи союзников, коринфяне, занимавшие относительно самостоятельное положение в Пелопоннесской лиге, могли оказывать давление на Спарту, требуя от нее и членов Пелопоннесского союза более энергичных действий (Thuc., I, 69—72). Вместе с тем Коринф был способен и тормозить спартанскую внешнюю политику, боясь потерять свою самостоятельность и привилегированное положение в союзе в случае чрезмерно сильного укрепления Спартой своего господства к северу от Истма, в средней и центральной Греции.

Таким образом, бесспорно, Пелопоннесский союз являлся инструментом спартанской внешней политики, взаимоотношение же лакедемонян с союзниками было важным фактором, оказывавшим существенное влияние на ее характер.

2. Обострение афинско-спартанских противоречий и образование Делосской симмахии

Образование Делосской симмахии тесно связано с Эллинским союзом против персов[116]. Возникшая в 481 г. до н. э. Эллинская лига к концу 479 г. до н. э. превратилась в представительную организацию, объединявшую в себе большое число греческих государств. Значительно усилился авторитет Афин, которые имели надежную опору в лице ионийских и эолийских полисов, ставших членами Эллинского союза в течение 481—479 гг. до н. э. (Hdt., VIII, 46; 48; 132; IX, 90-92; 103 sq.; 106; Diod., XI, 37). Это создавало предпосылки для изменения соотношения политических сил в союзе не в пользу лакедемонян, что особенно обнаружилось во время совещания союзников на Самосе в 479 г. до н. э. (Hdt., IX, 106; Diod., XI, 37)[117].

Данное совещание явилось важной вехой в истории Эллинского союза и афинско-спартанских отношений. Оно показало, что Спарта более не имела абсолютного большинства в союзе и не могла проводить нужные для себя решения без какого-либо противодействия. Попытка пелопоннесцев вместе с лакедемонянами решить проблему защиты ионийских полисов путем переселения их граждан на земли тех эллинов, которые выступали на стороне персов, не достигла успеха. Что касается Афин, то они, опираясь на свое морское могущество, впервые со времени образования Эллинского союза выразили категорическое несогласие со Спартой и пелопоннесцами и, подстрекая против них ионийцев, положили начало расколу в антиперсидской коалиции.

В соответствии с решением совещания эллинов на Самосе союзный флот во главе со спартанцем Леотихидом (афинский отряд кораблей возглавлял Ксантипп) в 479 г. до н. э. отправился к Геллеспонту (Hdt., IX, 106; 114, ср.: Diod., XI, 37, 4). Целью этой экспедиции было освобождение эллинских городов Геллеспонта от персидского господства и разрушение мостов. Когда же стало известно, что мосты уже разрушены, Леотихид и пелопоннесцы решили возвратиться в Элладу (Hdt., IX, 114), считая своей главной задачей укрепление гегемонии в материковой Греции и наказание тех эллинских государств, которые выступали на стороне персов.

Что же касается афинян, то, поскольку контроль над Геллеспонтом был для них жизненно необходим, они решили остаться и начали осаду Сеста в Херсонесе (Hdt., IX, 114-121; Thuc., I, 89, 2; Diod., XI, 36, 4 sq.). Согласно Фукидиду, успешная осада Сеста была осуществлена афинянами и союзниками из Ионии и Геллеспонта. Внимательно вчитываясь в текст Фукидида и сравнивая его с соответствующими данными Геродота и Диодора, можно увидеть, что употребляемое Фукидидом слово σύμμαχοι указывает на членов Эллинской лиги, среди которых он выделял пелопоннесских союзников и союзников из Ионии и Геллеспонта.

Главное значение экспедиции в Геллеспонт и взятия Сеста заключается в том, что эти события, по выражению Фукидида (Thuc., I, 18, 2; ср.: Thuc., I, 89, 2), положили начало распределению между афинянами и лакедемонянами как тех эллинов, которые недавно восстали против царя, так и тех, которые воевали вместе с ними. И хотя те и другие все еще оставались членами общеэллинского союза, почва для образования новой симмахии была подготовлена, нужен был лишь повод. Он был найден во время событий следующего 478/7 г. до н. э. В этом году спартанский регент Павсаний в звании стратега эллинов бы послан из Лакедемона с 20 пелопоннесскими кораблями. Вместе с ними отплыли на 30 кораблях и афиняне, которыми командовали Аристид и, возможно, Кимон, а также другие союзники (Thuc., I, 94, 1; Diod., XI, 44, 1-3; Plut. Arist., 23, 1; Cim., 6; Just., II, 15, 13 sq.; Nep. Paus., 2; Paus., III, 4).

Прежде всего возникает необходимость объяснить резкий поворот в спартанской внешней политике по сравнению с предшествующим 479 г. до н. э. В рассматриваемое время внешняя политика Спарты была подчинена решению трех основных задач. Все они вытекали из договора, утвердившего в 481 г. до н. э. существование Эллинской лиги против персов. Во-первых, оставалась в силе необходимость продолжения войны с персами за свободу эллинских городов. Во-вторых, спартанцы стремились в соответствии с условием договора наказать эллинов, добровольно выступивших на стороне персов. (Среди них были такие сильные государства, как Аргос, Фивы, Фессалия, которые представляли угрозу для спартанского господства.) В зависимости от конкретных условий спартанцы выдвигали на первое место то одну, то другую из этих задач. Наконец, третья внешнеполитическая цель, которую лакедемоняне считали важнейшей, — сохранение единства в общеэллинском союзе, поскольку это обеспечивало стабильность спартанской гегемонии в Элладе. Вместе с тем необходимо также отметить, что действия Леотихида и Павсания, спартанских военачальников, не были результатом ни узкопартийной политики, ни сугубо личных устремлений и целей. Тот и другой были прежде всего исполнителями воли спартанского государства, хотя, несомненно, и Леотихид, и Павсаний при осуществлении утвержденной спартанскими властями внешнеполитической линии руководствовались также своими собственными интересами, которые в конечном итоге привели их к конфликту с консервативно-олигархической правящей политической группой эфоров и геронтов.

Не учитывая всего этого, трудно понять некоторые резкие перемены во внешнеполитическом курсе Спарты. Отказ Леотихида и пелопоннесцев в 479 г. до н. э. продолжать военные действия против персов в районе Геллеспонта объяснялся тем, что Спарта в данное время считала главной задачей наказание эллинских государств, выступавших на стороне царя Персии. Не добившись осуществления этой задачи совместными усилиями всех союзников, они обратились в Совет Дельфийской амфиктионии и потребовали исключения из нее государств, не принимавших участия в войне с персами (Plut. Them., 20)[118]. Решительное сопротивление лакедемонянам оказали опять афиняне. Фемистокл, опасаясь, что спартанцы добьются господствующего положения в амфиктионии, убедил пилагоров проголосовать против предложения Спарты.

После того как потерпело неудачу и это мероприятие лакедемонян, они организовали военную экспедицию в Фессалию во главе с Леотихидом (Hdt., VI, 72; Plut. Moral, p. 859 d; Paus., III, 7, 9). Спартанцы добились успеха и свергли фессалийских правителей Аристомеда и Ангела. Однако полной победы они не достигли, потому что Леотихид (по сообщению Геродота) был подкуплен правящим фессалийским кланом Алевадов. Будучи привлеченным к суду, он бежал в Тегею и там умер. Также не удалось лакедемонянам и их союзникам (особенно Мегарам, Коринфу и Эгине) помешать афинянам в строительстве стен (Thuc., I, 89, 3—93; Diod., XI, 39 sq.; Nep. Them., 6 sq.; Plut. Them., 19). В это время стены как бы символизировали независимость полиса. Поэтому не случайно то, что требование срыть оборонительные сооружения включалось в качестве условия во многие дипломатические договоры V в. до н. э. Спарта предпочитала, чтобы города материковой Греции оставались неукрепленными, так как это обеспечивало ей беспрепятственное сохранение гегемонии.

Но система коллективной безопасности, которую проповедовали спартанцы, себя не оправдала. Союзники во главе с лакедемонянами не смогли обеспечить защиту Афин и других городов центральной Греции от разорения и опустошения персидскими войсками. Афиняне благодаря деятельности Фемистокла игнорировали требование лакедемонян, и только когда стены были уже возведены, Фемистокл открыто заявил об этом спартанцам. Краткое изложение речи Фемистокла, приведенное Фукидидом, заслуживает внимания. Две мысли, подчеркнутые здесь автором, особенно важны. Фемистокл заявляет, что с помощью сооруженных стен афиняне в состоянии сами защищать своих обитателей, и на будущее время они сумеют различать свои собственные и общеэллинские интересы (Thuc., I, 91, 4). В заключительной части речи Фемистокл говорит, что «тот, кто не имеет равносильных приспособлений для обороны, не может участвовать в общих решениях с мало-мальски одинаковым и равным правом голоса» (Thuc., I, 91, 7). Оба эти замечания, несомненно, указывают на желание афинян осуществлять независимую от Спарты политику и на их гегемонистские устремления.

Таким образом, Спарта не сумела в это время добиться для себя каких-либо важных результатов и укрепить свое господство в Балканской Греции. Инициатором афинского сопротивления лакедемонянам во всех их начинаниях выступал Фемистокл. Правда, к 478 г. до н. э. усилиями Спарты и консервативных афинских кругов он был лишен власти и политического влияния. Это, конечно, вселяло надежду в лакедемонян на сохранение единства в Эллинской лиге.

Вместе с тем Спарта стремилась укрепить в общеэллинском союзе авторитет и гегемонию. Поэтому она вновь обратилась к политике продолжения войны с персами за освобождение эллинских городов. Целью экспедиции, отправленной во главе с Павсанием, было изгнание персов с Кипра и из Византия. Контроль над Кипром закрывал путь в Эгеиду финикийскому флоту, на который главным образом и опирались персы. Предпринятое затем завоевание Византия можно рассматривать как развитие успеха, достигнутого афинянами и другими союзниками в 479/8 г. до н. э. Взятие Сеста обеспечивало афинянам возможность добиваться контроля над Геллеспонтом, Византий же был ключевым центром в Боспорском проливе. Объясняя тиранические действия Павсания по отношению к членам Эллинской лиги, необходимо иметь в виду как личные качества и политические цели самого Павсания, так и задачи, возложенные на него спартанскими властями. События 479/8 г. до н. э. показали, что авторитет Спарты и ее господство в Эллинской лиге были поколеблены. Как свидетельствует весь ход исторических событий, в гегемониальных симмахиях (Эллинская лига также относилась к этому типу союзных объединений) по мере того как союзники все менее считались с лидером, он ужесточал свое руководство, используя насильственные меры. Именно таковыми и были действия Спарты, надеявшейся с помощью Павсания усилить свое господство над союзниками (ср.: Plut. Arist., 23). Другая причина жестокого обращения Павсания с представителями союзных полисов заключалась в его личных качествах, а также в стремлении установить свое господство в Элладе, опираясь на персидскую помощь. Большинство союзников, среди которых особенно выделялись те, кто со времени самосского совещания установили тесные контакты с Афинами, заставили лакедемонян отозвать Павсания.

Немалая заслуга в деле консолидации вокруг Афин недовольных Павсанием членов Эллинской лиги принадлежала Аристиду. Источники сообщают о его обходительности и мягкости, а также о том, что он обладал качествами организатора и талантливого политического деятеля. Согласно Диодору (Diod., XI, 44, 6), Аристид, умело используя возникшие в Эллинском союзе противоречия, устраивал в городах совещания и благодаря личным связям склонял союзников на сторону афинян (ср.: Plut. Arist., 23, 3). Плутарх утверждает, что Аристид во время бесед с навархами и стратегами греков, недовольных Павсанием, убеждал их организовать против него заговор. После этого самосец Улиад и хиосец Антагор совершили нападение на Павсания, когда он на своем корабле вышел в открытое море[119].

По-видимому, сказанное Плутархом относится к тому времени, когда Павсаний должен был быть отозван в Спарту. По крайне мере, Фукидид замечает (Thuc., I, 95, 4), что «предъявленное к Павсанию требование явиться на суд состоялось в то же время, когда союзники, за исключением воинов из Пелопоннеса, перешли на сторону афинян». Попытки Спарты восстановить единство в Эллинском союзе, послав на место Павсания Доркиса вместе с другими спартиатами и небольшим войском, не достигли успеха. Они столкнулись с единодушным отказом эллинов, вступивших в соглашение с Афинами, признать спартанскую гегемонию. Спартанцы приняли это как fait accompli. Интересным в этой связи является замечание Фукидида (Thuc., I, 95, 7), что «они возвратили военачальников на родину и уже больше не посылали других командующих из опасения, как бы они не развратились за пределами Спарты и поэтому приняли решение уступить гегемонию на море афинянам, так как желали избавиться от тягот войны с персами и считали афинян, с которыми находились в то время в дружественных отношениях, способными к главнокомандованию»[120]. Это замечание свидетельствует об укреплении позиции спартанских эфоров и геронтов, имевших тесные связи с набиравшей силу афинской аристократией во главе с Кимоном, а также показывает, что с этого времени можно говорить о возникновении идеи афинско-спартанского дуализма, которой стали руководствоваться во внешней политике консервативные круги Спарты и Афин.

3. Соотношение Эллинского союза и Делосской симмахии и особенности ее устройства

Итак, данные источников позволяют сделать вывод о том, что между отозванием Павсания и прибытием Доркиса афиняне во главе с Аристидом и Кимоном объединились с теми союзниками, с которыми они установили тесный контакт еще со времен совещания на Самосе, и образовали новую симмахию. В связи с этим наиболее важными, требующими специального рассмотрения, являются вопросы, касающиеся соотношения Эллинского союза и Делосской симмахии, а также особенностей устройства последней.

Достаточно распространенной в современной историографии является концепция Ларсена[121], по которой Эллинский союз продолжал функционировать вплоть до 462 г. до н. э., а Делосская симмахия являлась инструментом Эллинской лиги для ведения морской войны против персов под руководством Афин. Одним из главных аргументов автора является сообщение Фукидида о разрыве с афинянами в 462 г. до н. э. союза, заключенного с лакедемонянами (Thuc., I, 102, 4; ср.: Thuc., I, 102, 3). Однако в этом сообщении речь идет не о союзном соглашении, учредившем в 481 г. до н. э. антиперсидскую коалицию (ср.: Hdt., VII, 132; 145), а об афинско-спартанском договоре против персов, заключенном еще накануне Марафонской битвы, возможно, в 492 г. до н. э. (ср.: Hdt., VI, 49; 105 sq.).

В качестве аргумента в пользу существования Эллинского союза и в 60-е гг. V в. до н. э. используется сообщение Фукидида, в котором историк подчеркивает, что лакедемоняне во время восстания илотов призвали на помощь, кроме других союзников, и афинян (Thuc., I, 102, 1). Но если бы Фукидид имел в виду членов Эллинской лиги, то он не стал бы противопоставлять или, по крайне мере, отделять афинян от других союзников. Говоря о других союзниках, Фукидид имел в виду прежде всего пелопоннесских союзников Спарты. Из античной традиции известно также, что такие члены Пелопоннесского союза, как Мантинея (Xen. Hell., V, 2, 3) и Эгина (Thuc., II, 26, 2; IV, 56, 2), действительно помогали Спарте во время восстания илотов. Помощь лакедемонянам оказали и платейцы (Thuc., III, 54, 5). Обращение к ним спартанцев было обусловлено скорее не членством их в Эллинской лиге, а договором, который был заключен с ними Павсанием (Thuc., II, 71; 72, 1; ср.: Thuc., III, 68, 1). По-видимому, лакедемоняне вплоть до 60-х гг. V в. до н. э. считали этот договор основанием для дружественных отношений с платейцами (Thuc., III, 68, 1) и потому обратились к ним за помощью. Сами же платейцы откликнулись на призыв спартанцев, ибо так же поступили и афиняне (ср.: Thuc., III, 62, 2).

Афинян Фукидид отделяет от прочих союзников прежде всего потому, что они давно уже стояли во главе Делосско-аттического морского союза, но вместе с тем оставались еще в союзных отношениях со Спартой, так как упомянутый выше договор, заключенный между афинянами и лакедемонянами накануне Греко-персидских войн, не был расторгнут. По мнению самого Фукидида (Thuc., I, 102, 2), лакедемоняне пригласили афинян главным образом ввиду того, что считали их искусными в осаде укреплений.

Обстоятельства, при которых в Афинах было принято решение оказать помощь Спарте (Plut. Cim., 16, 9), также не свидетельствуют в пользу того, что Эллинский союз продолжал существовать. На это указывают и действия самой Спарты, которая накануне восстания илотов обещала оказать помощь отпавшим от афинян фасосцам (Thuc., I, 101, 2), что, однако, было бы нарушением одного из важнейших, положений договора 481 г. до н. э., запрещавшего враждебные действия между членами лиги.

Другим доказательством в пользу существования Эллинской лиги после 487 г. до н. э., которое используют исследователи, является сообщение Диодора. Он говорит о том, что лакедемоняне обращались в Афины с требованием привлечь Фемистокла к суду по обвинению в предательстве, но не в Афинах, а на общем собрании эллинов (Diod., XI, 55, 4, ср.: Plut. Them., 23). Однако, как видно из слов Фукидида (Thuc., I, 135, 3), Фемистокла должны были доставить на суд в Афины. Вероятно, у Диодора и Плутарха произошло наложение данных традиции IV в. до н. э. на сведения Фукидида. Так что аргументы в пользу функционирования Эллинского союза после 478 г. до н. э. являются очень зыбкими.

Факт прекращения существования Эллинской лиги после 478/7 г. до н. э. можно установить на основе непосредственных указаний Фукидида[122]. Два его свидетельства (Thuc., I, 95, 4; 95, 6) недвусмысленно говорят о заговоре внутри Эллинской лиги, подготовленном и осуществленном Афинами и союзниками из Эгеиды, Малой Азии и Геллеспонта, в результате которого командование флотом перешло к афинянам. Если бы дело ограничилось только этим, можно было бы согласиться с мнением, что Эллинская лига продолжала свое существование только под афинской гегемонией. Между тем в результате заговора союзников фактически была ликвидирована политическая основа общеэллинского союза. Ведь политическое руководство Эллинской лигой осуществлял союзный совет, состоявший из представителей всех союзников. Сначала это был совет пробулов, а впоследствии их заменили командующие союзными контингентами. Положение коренным образом изменилось после 478 г. до н. э. Был учрежден новый союзный совет, в который не вошли представители пелопоннесцев и лакедемонян, и союзные собрания решено было устраивать на острове Делос, в святилище Аполлона (Thuc., I, 96, 2; ср.: Diod., XI, 47). Другие источники (Plut. Arist., 25; Arist. Ath. Pol., 23, 5) сообщают, что Аристид привел союзников к присяге и сам поклялся от имени Афин «иметь одних и тех же друзей и врагов».

Несомненно, все эти факты могут говорить только о том, что на Делосе в 478/7 г. до н. э. конституционно оформилась новая симмахия во главе с Афинами. Отсюда ясно, что прежняя конституция Эллинского союза теряла свою силу, а сам он если формально и не был распущен, то фактически прекращал свое существование.

Признавая Делосскую лигу новым и отличным от Эллинского союза объединением, мы тем не менее должны помнить, что генетически она была тесно связана с последним. Это особенно ярко обнаруживается при рассмотрении целей и особенностей устройства Делосской лиги. Сравнительный анализ данных Геродота (Hdt., VIII, 121; IX, 86 sq.; VII, 106; 132, 1; IX, 90, 1 sq.) и Фукидида (Thuc., I, 96, 1; III, 10, 3; VI, 76, 3 sq.) показывает, что такая связь была самой непосредственной. По Геродоту и другим источникам (Diod., XI, 70), цели антиперсидской коалиции предусматривали отражение персидского нашествия; наказание эллинов, добровольно выступивших на стороне персидского царя; сохранение и поддержание мира между членами Эллинского союза[123]. Нельзя сказать, что все перечисленные цели Эллинская лига осуществила. Ко времени образования Делосской симмахии война с персидским царем за его собственные территории только началась, и далеко не все греческие полисы были освобождены от персидских гарнизонов[124]. Таким образом, в деле продолжения осуществления этих задач Делосская лига выступала как непосредственная наследница Эллинского союза, причем ею были унаследованы не только некоторые цели, но и способы их осуществления.

В этом случае небезинтересно сопоставить данные литературной традиции. Фукидид, говоря, что у союзников было намерение опустошить землю царя, употребляет глагол δηοϋν в значении «опустошать», «уничтожать», «разрушать». В качестве синонима Фукидид употребляет глагол τέμνειν в том же значении. Очевидно, первоначально афиняне и их союзники таким образом и мыслили способ осуществления целей войны с персидским царем за его собственные владения. Ведение этой войны предусматривалось и Эллинской лигой, причем данные Геродота показывают, что и способ воплощения данного намерения не отличался от описанного Фукидидом. Геродот употребляет для этого те же глаголы δηοϋν (ср.: Hdt., VIII, 121) и τέμνειν (ср.: Hdt., IX, 86 sq.).

Естественно, такой способ не обеспечивал постоянного контроля эллинов на землях, ранее принадлежавших персам. Наиболее ярким доказательством может служить положение, сложившееся на Кипре и в Геллеспонте. Несмотря на успешные действия эллинов в этих районах, после ухода их войска и флота они затем вновь оказались во власти персов. Афиняне, осознав несовершенство такого способа осуществления намеченных целей, уже через некоторое время после возникновения Делосской симмахии стали практиковать использование военных гарнизонов для установления постоянного контроля в отвоеванных у варваров местностях и для защиты греческих городов. Однако это привело к потере союзниками их автономии и свободы и превращению Делосского морского союза в афинскую империю.

В заключение рассмотрим важнейшие черты конституции Делосской симмахии в сравнении с предшествующими союзными объединениями[125]. В отличие от Пелопоннесского союза возникновение Делосской лиги было обусловлено принятием общего соглашения между афинянами и союзниками (Thuc., I, 69, 1; Arist. Ath. Pol., 23, 5; Plut. Arist., 25, 1; Diod., XI, 47), хотя система индивидуальных договоров каждого союзного полиса с Афинами тоже имела место в новой симмахии (договор Афин с Лесбосом — Thuc., III, 10, 3; с ионийцами — Arist. Ath. Pol., 23, 5). Важным шагом вперед по сравнению с предшествующими объединениями полисов было создание общесоюзной казны (Thuc., I, 96, 2). По словам Фукидида (Thuc., I, 96, 1), афиняне определили сумму взносов как тем городам, которые для борьбы с варварами обязаны были доставлять деньги, так и тем, от которых требовалось обеспечивать союзный флот кораблями. Кроме того, афиняне впервые учредили должность эллинотамиев, которые и принимали форос — денежные взносы союзников. Первоначальный форос в соответствии с раскладкой, произведенной Аристидом, составил сумму в 460 талантов (Thuc., I, 96, 2; Plut. Arist., 24, 4; Nep. Arist., 3; но см.: Diod., XI, 47, 1, где указана сумма в 560 талантов)[126].

В отличие от Пелопоннесского и Эллинского союзов Делосская симмахия располагала и постоянным флотом. При этом как сбор денежных взносов с союзников, так и обеспечение флота кораблями с самого начала находились под контролем Афин. По-видимому, постоянно союз имел в готовности до 300 триер, из которых доля Афин, вероятно, составляла не менее 150 кораблей. Афинская гавань являлась постоянным местопребыванием союзного флота (Thuc., III, 3, 4; Andoc., III, 38). Афинам было дано право обеспечивать союзный флот триерами вместо государств, не имевших кораблей такого рода (Andoc., III, 38). В обязанность союзников также входило поставлять войска (Thuc., I, 99, 1; VI, 76, 3).

Одним из главных отличий Делосской симмахии от Пелопоннесского союза было, как это указывает и Фукидид (Thuc., I, 96, 2; 99; 141, 6), регулярное проведение союзных собраний на Делосе. По крайней мере, до конца 70-х гг. V в. до н. э. большинство решений в Делосской лиге принималось на совещаниях союзников.

Дискуссионной является проблема участия в них афинян. Хэммонд выдвинул гипотезу «двухпалатной» организации Делосского союза, согласно которой голос Афин был равен совокупному голосу союзного конгресса[127]. Одним из аргументов автора является сообщение Плутарха о заключении договора между афинянами и эллинами, т. е. корпоративной группой союзников (Plut. Arist., 25, 1). Но из этого вовсе не следует, что в политической структуре Делосской симмахии афиняне и союзники были представлены двумя «палатами» — афинским Народным собранием и конгрессом союзников на Делосе — и что Афины, подобно Спарте, не принимали участие в заседаниях этого конгресса. Также и сообщение Диодора (Diod., XI, 47, 1), на которое ссылается Хэммонд, не может рассматриваться как убедительное доказательство в пользу его точки зрения. У Диодора речь идет о том, что представители союзников, в том числе и Афин, собрались на совещание, и Аристид предложил установить на Делосе общую казну. Поскольку Аристид представлял в конгрессе государство, которому союзники вручили гегемонию, то он и привел их к присяге и сам поклялся от имени афинян.

Главным аргументом Хэммонда является интерпретация им термина ίσόψηφος, употребляемого Фукидидом в выражении: αμα μεν γαρ μαρτυρίω έχρώντο μή άν τούς γε ίσοψή ους ακοντας, εί μή τι ήδίκουν ο'ις έπήσαν, ξυστρατεύειν (Thuc., III, 11, 3). Речь тут идет о митиленских послах, которые выступали в 428 г. до н. э. в Олимпии перед пелопоннесцами с жалобой на афинян за то, что они, оставляя некоторым союзникам автономию и право пользоваться равным с ними голосом, стремились с их помощью подчинить своему государству остальных. Хэммонд считает, что в данном случае τούς ισοψήφους можно интерпретировать либо так, что группа союзников автономных государств «was equal in voting power to Athens», либо так, что автономные государства «were equal in voting power among themselves»[128].

Это выражение Фукидид употребляет и для характеристики Пелопоннесского союза, отмечая, что все пелопоннесцы имеют равный голос (Thuc., I, 141, 6: πάντες τε Ίσόψηφοι δντες), поэтому каждый преследует лишь свои собственные цели. Эта фраза обозначает только то, что каждый член Пелопоннесской лиги обладал одним голосом, независимо от того, принадлежал ли он большому или малому государству (ср.: Thuc., I, 12, 5). Спарта, как мы уже отмечали, в голосовании своих союзников не участвовала, она лишь руководила им (ср.: Thuc., I, 79; 87; 119; 125).

В отличие от Пелопоннесского союза вся практика функционирования Делосской лиги, особенно то, что связано с финансовым обеспечением строительства флота, комплектования его экипажем, финансирования военных мероприятий и т. д., показывает, что афиняне вместе с другими союзниками принимали участие в общесоюзных совещаниях на Делосе, обладая наравне с другими равным правом голоса[129]. Поэтому нет оснований один и тот же термин ίσόψηφος, употребляемый Фукидидом с одинаковой целью в контекстах со сходным содержанием (ср.: Thuc., I, 141, 6; III, 11, 3), интерпретировать по-разному. Это подтверждает и более внимательный анализ содержания речи митиленских послов (Thuc., III, 11, 1 sq.). Наконец, толкование ίσόψηφος в смысле «имеющий равный голос» подкрепляется замечанием Фукидида о том, что в Делосской симмахии было множество голосов (Thuc., III, 10, 5: πολυψηφία), и свидетельством Эсхина, согласно которому этот принцип был характерен и для Дельфийской амфиктионии (Aeschin., II, 116).

Таким образом, решающая роль союзного собрания в Делосской симмахии, наличие общесоюзной казны и афинских должностных лиц — эллинотамиев (сборщиков фороса) говорят о ее более высокой степени организации, нежели степень организации Пелопоннесского союза. Вместе с тем принцип равного права голоса, действовавший в обоих союзах, позволял как Спарте, так и Афинам использовать их в качестве инструмента при осуществлении внешней политики. Будучи, подобно Спарте, гегемоном в союзе и оказывая давление на малые и средние полисы, которых в Делосской симмахии было большинство, афиняне всегда могли нейтрализовать или оставить в меньшинстве таких сильных членов лиги, как Хиос, Лесбос, Самос и др. Не случайно митиленяне говорили, что из-за множества голосов в союзном собрании Делосской лиги трудно прийти к единогласному решению, чтобы оказать сопротивление афинянам (Thuc., III, 10, 5).

Поскольку гегемониальные симмахии возникали в Элладе, как было отмечено выше, в обстановке борьбы между принципами партикуляризма и федерации, то требование союзников о сохранении их свободы и автономии было непреложным фактом. Это подтверждается и выступлением союзников, недовольных растущим афинским господством, и тем, что история афинско-спартанских отношений, начиная со второй половины V в. до н. э., изобилует острыми дискуссиями об автономии и свободе союзных полисов (Thuc., I, 139, 3; 144, 2). Если это так, то, по-видимому, при возникновении симмахии и в первоначальный период их существования эти принципы должны были не только декларироваться, но и осуществляться на практике. Некоторые заявления Фукидида (Thuc., II, 97, 1; III, 10, 3 sq.; II, 1, 3) подтверждают, что афинские союзники в первое время после образования Делосской симмахии пользовались свободой и автономией.

Вместе с тем необходимо признать, что содержание понятия αυτονομία изменялось по мере эволюции межполисных отношений и совершенствования внутренней структуры и организации эллинских симмахии. Поэтому, несомненно, автономия пелопоннесских и афинских союзников была различной. Так, если в Пелопоннесском союзе, как мы видели, союзные полисы могли осуществлять внешнеполитические мероприятия независимо от Спарты, результатом чего были даже военные конфликты между ними, то это исключалось в Делосской симмахии, где распри между ее членами были запрещены (Thuc., VI, 76, 3), а решения внешнеполитического характера принимались на союзных совещаниях. Однако едва ли было бы правильно рассматривать это как ущемление автономии союзников. Данные положения декларировались договором, учредившим Делосскую лигу, и они были приняты ее членами с общего их согласия.

Равно нельзя считать нарушением автономии афинских союзников, в сравнении с пелопоннесскими, обложение их налогом. Это также было принято союзными полисами как условие договора, причем, как сообщают источники, раскладка фороса, осуществленная Аристидом, вызвала их всеобщее одобрение.

Однако следует отметить, что в условиях более совершенной конституции Делосской симмахии Афины оказывались гораздо чаще перед необходимостью нарушения автономии союзников, чем Спарта в условиях традиционной структуры Пелопоннесского союза. Это вытекает непосредственно из замечаний Фукидида (Thuc., I, 99; VI, 76, 3) и Диодора (Diod., XI, 70, 3 sq.). Да и события Пентеконтаэтии показывают, что уже к концу 70-х гг. V в. до н. э. Афины стали оказывать все большее давление на союзников. Главная причина различного отношения Спарты и Афин к своим союзникам, вероятно, заключалась в своеобразии социальной структуры самих этих полисов. Тогда как в Спарте в условиях замедленной дифференциации общества и отсутствия демоса не было граждан, заинтересованных экономически в эксплуатации союзников, в Афинах великодержавная политика демоса в отношении союзных государств была обусловлена тем, что большая часть граждан видела в этом экономическую и политическую выгоду.

От нарушения автономии союзных полисов недалеко было и до потери ими их свободы. С одной стороны, это было обусловлено поисками более надежных мер для установления контроля на отвоеванных у персов территориях и для защиты греческих городов. Так, например, афиняне уже вскоре после образования Делосского союза стали широко практиковать такие меры, как обращение местных жителей в рабство, заселение их территории своими клерухами-колонистами, использование военных гарнизонов. Другая причина, способствовавшая сравнительно быстрой потере большинством афинских союзников автономии и свободы, заключалась в росте имперского характера афинской внутренней и внешней политики. Именно это пытался показать Фукидид в своем очерке, посвященном истории Пентеконтаэтии. Но особенно ярко подобная мысль обнаруживается в приведенной им речи афинских послов в Спарте накануне Пелопоннесской войны, которые утверждали, что афиняне «вынуждены были довести свою власть над союзниками до теперешнего состояния прежде всего самим течением обстоятельств, больше всего из страха перед персами, потом из чувства чести, наконец, ради собственных интересов» (Thuc., I, 75, 3).

Итак, подводя итоги всему сказанному, можно отметить, что складывание гегемониальных симмахий — закономерное явление межполисных отношений, характеризующихся неравномерностью развития греческих государств, обострением внутриполисных и межполисных противоречий, борьбой отдельных полисов за преобладание и вместе с тем развивающимся осознанием эллинами их этносоциального, политического и культурного единства.

Рассмотренные нами симмахии — Пелопоннесский союз и Делосская лига — имеют немало общих черт. Их возникновение было обусловлено не религиозными связями, а рационалистическими причинами политического и экономического плана. Эти объединения эллинских полисов не были ограничены ни временем, ни узколокальными утилитарными целями. Характеризуя собой форму межполисных отношений, оба этих союза являлись также инструментом внешней политики полисов-гегемонов — Спарты и Афин.

Вместе с тем имели место и существенные различия между данными союзами. Они складывались в разных социально-политических условиях. Пелопоннесский союз формировался в процессе борьбы против тиранических режимов и объединял в большинстве своем олигархические полисы, консерватизм и традиционализм социальной структуры которых не способствовал развитию в нем стройной политической организации с достаточно разработанной системой правовых норм.

Делосская симмахия возникла в обстановке патриотического подъема среди эллинов, вызванного борьбой против персов, и включала в свой состав главным образом полисы демократические, имевшие динамичный характер общественных отношений, а также более дифференцированную и менее консервативную социально-политическую структуру. Это в значительной степени и обусловило возникновение в Делосской симахии союзной конституции, основные положения которой отразились в общем договоре между афинянами и их союзниками.

Проанализированные нами различия между союзами важны для понимания раскола эллинов на два военно-политических блока, противостоящих друг другу, и роста афинско-спартанских противоречий, которые неизбежно вели к войне между ними за господство в Элладе.