Африка грёз и действительности (Том 2)

Был солнечный воскресный день.

Календарь на стене уютной комнаты показывал конец января, но дверь на веранду была открыта настежь. Мы молча сидели вокруг большого рояля, а мысли наши носились далеко от трепетавших пальмовых листьев, заглядывавших в окна. Их мягкий шорох по временам сливался с представлением о покрытой рябью поверхности Влтавы под каменной стенкой Славянского острова.

Может быть, мысли пани Марцелы тоже витали где-нибудь у берегов Влтавы и в потемневших залах пражской консерватории, в то время как пальцы ее бегали по клавишам. Знакомые мелодии Славянских танцев переходили в оживленный ритм «Обкрочака»[32] Сметаны, а затем в вальсы Дворжака. Когда отзвучали последние такты сметановской «Курочки», так полюбившейся местному обществу на благотворительных концертах во время войны, взгляд через открытые двери медленно возвращал нас к африканской действительности.

Снежный венец Килиманджаро, выглядывающий из белых облаков над пальмовыми ветвями, быстро стер последние воспоминания. После нескольких секунд тишины раздался мягкий голос пани Марцелы Стоцкой:

— Ведь правда же, вы не ожидали услышать Сметану и Дворжака у подножия Килиманджаро? Сейчас я мечтаю о Праге точно так же, как когда-то мечтала об Африке…

Минута молчания.

— А ведь уже немало лет прошло с тех пор, как я училась игре на фортепиано с Отокаром Иеремиашем.[33]

Пани Стоцкая уже 15 лет живет в Африке вместе со своим мужем. Целый ряд фортепианных концертов, данных чешской пианисткой в Восточной Африке во время войны, сбор от которых передавался для нужд Чехословацкого движения сопротивления за границей, доставил ей такую же известность, как ее супругу — тридцатилетнее пребывание в Танганьике.

Немцы должны покинуть Танганьику

— Начинать было тяжело, — вспоминает седовласый пан Стоцкий. — Мне кажется, что извечная конкурентная борьба с немцами, которую мне пришлось вести еще в Вене, где я обучался слесарному ремеслу, всю жизнь преследовала меня по пятам. И здесь, в Африке, тоже. Когда я приехал в Танганьику, она только что сменила хозяев, но 30 лет я наблюдал и видел, что немцы никогда не переставали быть здесь настоящими хозяевами, никогда не переставали. Сейчас — совсем другое дело. Теперь, когда меня уже это не интересует, конкуренция прекратилась, — добавил он с улыбкой.

За этой улыбкой скрываются долгие годы упорной борьбы за существование, борьбы чеха, очутившегося во враждебном окружении.

Немецкая Восточная Африка, богатая колония кайзеровской Германии, вдвое превосходившая своими размерами метрополию, распалась, когда участники мирных конференций после окончания первой мировой войны расселись вокруг зеленых столов. Огромное пространство, площадью около миллиона квадратных километров, было передано Англии в качестве мандатной территории. Страна на границе с Конго — Руанда-Урунди — попала под управление Бельгии, а небольшую часть колонии на юге получила Португалия и присоединила ее к Мозамбику.

Немецкая колония была разделена, но немцы здесь остались. В их руках находилась большая часть торговли и промышленности, а их взаимная солидарность и в новых условиях делала их позиции несокрушимыми. Перед началом второй мировой войны в Танганьике постоянно проживало более трех тысяч немцев. Эти старые колонисты, переселившиеся в Африку десятки лет назад, снова подняли головы, когда гитлеровское правительство выдвинуло требование о возвращении Германии ее бывших колоний. Деньги, открыто и тайно притекавшие из «Третьей империи» в кассу соплеменников в Танганьике, помогли им создать крепкую организацию, которая ждала только удобного случая для выступления.

Была разработана обширная программа действий с целью захвата власти. Обнаруженные впоследствии склады боеприпасов и списки лиц, намеченных на должности начальников отдельных районов, доказали, что нацисты в Танганьике времени даром не теряли. Шла ли речь о чехословацких пограничных районах или о Танганьике — методы были одинаковы.

Английские власти, однако, тоже не дремали. И как только разразилась вторая мировая война, благодаря энергичному вмешательству органов безопасности в течение одной ночи в Танганьике были арестованы все нацисты; все вооруженные центры были обезврежены за несколько часов до начала подготовленного выступления. Среди обнаруженных обличительных материалов, ускоривших решение судьбы немцев Танганьики, были и черные списки лиц, «нежелательных» после восстановления немецкой колонии. На видном месте в них фигурировало чешское имя Стоцкий.

Недавно немцы, ожидавшие выселения из Африки, обратились с жалобой к Организации Объединенных Наций, но не имели успеха. Они были вынуждены отдельными группами возвратиться в Германию, после чего экономическая жизнь в Танганьике приобрела совершенно новый характер.

Надо сказать, что от смены хозяев меньше всего выгоды извлекают те, кто больше всех имеет прав на свою землю, — коренные жители. Они и теперь лишены возможности принимать участие в решении судьбы своей страны, разница только в том, что плоды их труда текут в другие руки.

Англичане между тем под прикрытием кампании по денацификации избавились от немецкой конкуренции в Танганьике. Им нисколько не мешал тот факт, что в это же самое время английские власти в британской зоне оккупации Германии выпускали на свободу нацистов, в которых они нуждались для проведения своих империалистических планов в других местах и в других уголках мира.

Под кокосовыми пальмами

Когда приближаешься из глубины континента к крупнейшему в Восточной Африке порту Момбаса, то неожиданно, почти без всякого перехода, открывается совершенно новый облик этого гигантского материка.

Сразу вспоминаются картинки из учебников географии, и кажется, что находишься где-нибудь в Индии или на Цейлоне. Не устаешь любоваться тысячами изящных вееров, зелень которых распускается высоко на вершинах стройных стволов, устремляясь к голубому небосводу. На миг мысленно возвращаешься куда-нибудь на побережье Северной Африки или в дельту Нила, и напрашиваются сравнения.

Там, на севере, — финиковые пальмы, здесь, под палящим тропическим солнцем, в непосредственной близости к Индийскому океану, — кокосовые пальмы. Не можешь отделаться от чувства, что если объявить конкурс на изящество, стройность и гибкость движений, то первая премия без колебаний будет присуждена этим волшебным танцовщицам экватора. Они кажутся актрисами, перевоплощающимися по ходу действия пьесы в различные образы.

Трудно поверить, что эти удивительно эластичные развесистые вееры пальм, склоняющиеся широкими арками почти к вашим ногам и образующие чудесное окаймление линии морского прибоя на побережье Момбасы, что это те же самые пальмы, с листьями которых, свисающими с высоких стволов, играет ветер на склонах гор над Момбасой.

Их длинные мягкие гребни, расположенные по кругу, неожиданно навевают воспоминание о ветряках над артезианскими колодцами где-нибудь среди ливийских песков. Ощущаешь мягкое прикосновение этих блаженных детей африканской природы, воды и экваториального солнца, когда проезжаешь по двойной асфальтовой ленте туннелем кокосовых пальм. Становится неловко, когда случается переехать длинную ветвь, сброшенную ветром прямо на проезжую дорогу, и в то же время инстинктивно отворачиваешь голову, чтобы избегнуть прикосновения листьев, хоть ты и защищен от них стеклом. С любопытством разглядываешь гроздья коричневых орехов в кронах пальм, и трудно поверить, что на том же самом дереве одновременно распускаются цветы, напоминающие по окраске слоновую кость. Негры лазят по стволам и мачетами[34] срезают спелые орехи. Тысячи расколотых пополам орехов сушатся перед соломенными хижинами, до того как их отвезут на пристань и погрузят на одно из океанских судов. Копра — одна из основных статей вывоза из Кении и Танганьики. За стеной кокосовых пальм пульсирует жизнь.

Момбаса, вероятно, самый красивый портовый город Африки. Он значительно меньше Касабланки, Александрии и Алжира, но в отличие от этих оживленных перекрестков морских дорог в Момбасском порту нет ни грязи, ни зловония. Торговая гавань Килиндини — новейшая в Момбасе — сооружена всего 20 лет назад по самым современным проектам. Стальная лента железной дороги, проходящей через Найроби до берегов величайшего африканского озера — Виктории, — связывает Момбасу с глубинными районами материка. В Момбасу заходят суда разных стран мира. Могучие стрелы портовых кранов выгружают из двадцатитонных вагонов Кенийско-Угандской железной дороги с обозначенными буквами КУР (Кения — Уганда рейлуэйз) мешки кофе и копры, тюки хлопка, ценные грузы ванили, крокодиловой кожи и сухого пиретрума. Надписи на трех языках — английском, хиндустани и суахили — предупреждают о необходимости остерегаться грузов, свисающих с тросов кранов.

В Момбасе кипит жизнь современного города. А ведь только 60 лет прошло с тех пор, как у этих берегов невольничьи суда арабских работорговцев принимали груз несчастных черных рабов.

Так же интенсивно живет и старая Момбаса, расположенная полукругом вдоль старой гавани Момбаса-Харбор. Здесь к множеству различных рас, народностей и языков, которые встречаются в Африке, прибавляются еще новые. На вас повеет очарованием легендарного Занзибара, острова, лежащего в Индийском океане, в нескольких сотнях километров к югу. Здесь можно увидеть прототипы картинных морских пиратов и работорговцев, знакомые по кинофильмам, вместе с их кораблями. Огромные арабские парусники с могучими мачтами, так называемые дау, стоят на якоре в старой момбасской гавани и грузят тонны разных товаров в свои трюмы. Их как бы срезанная корма представляет собой галерею редкостных художественных изображений, которыми арабские резчики украсили все свободные места. Дети играют на циновках, разостланных на носу, а из примитивной судовой кухни под парусами разносится запах пряных арабских блюд. В течение многих столетий подобные суда пристают к берегам Момбасы и отчаливают от них, подгоняемые морским ветром. Северо-восточные муссоны, дующие от берегов Азии, каждый год пригоняют их сюда с грузом персидских ковров, фиников и редких кореньев, а с юго-западными муссонами они весной возвращаются, нагруженные дарами африканской природы.

Как и теперь, Момбаса в прошлом также была воротами в Восточную Африку. Основали ее, как и Малинди, оманские арабы, приплывшие сюда с восточных берегов Аравийского полуострова вскоре после начала геджры.[35] Китайские монеты VIII века, найденные в Момбасе, доказывают, что город очень скоро сделался важным торговым центром.

Новое время вписало в историю Момбасы и ее окрестностей свои драматические страницы. В конце XV века к ее берегам впервые пристал европеец, португалец Васко да Гама, который, обогнув мыс Доброй Надежды, первым проник в Индийский океан этим путем. В первый раз португальцы захватили Момбасу в 1505 году. Во второй раз они явились сюда в 1528 году и снова захватили город, который предварительно сожгли до основания.

Португальцы кровью вписали свои имена в историю Момбасы, невероятно жестоко обращаясь с коренным населением. Не прошло и 100 лет после начала португальского господства, как восточноафриканское побережье временно подпало под турецкое владычество, а в конце XVII века турки уступили сосредоточенному напору оманских арабов. Таким образом португальцы были вытеснены из этих мест на юг, в Мозамбик, где им и удалось удержаться.

Путешественника, посещающего в наши дни Восточную Африку — территорию, объединенную под властью Великобритании, — больше всего поразит следующий факт. Еще 100 лет назад Англия старалась подорвать прибыльную торговлю рабами, которую вели здесь арабы, для чего в 1840 году было открыто первое английское консульство на острове Занзибар. В 1845 году Англия вынудила местного султана подписать соглашение о полном запрещении вывоза рабов из Восточной Африки. Однако, несмотря на то, что английским военным кораблям было предоставлено право задерживать суда работорговцев в открытом море, торговля живым товаром процветала здесь до начала XX века с молчаливого согласия Великобритании.

В конце прошлого столетия Германия начала проявлять настойчивый интерес к Восточной Африке. По инициативе первых немецких исследователей возникла Немецкая Восточноафриканская компания, которая в 1889 году именем кайзера объявила протекторат Германии над всей территорией Немецкой Восточной Африки. В то же время Англия через Британскую Восточноафриканскую компанию установила свой протекторат над территориями современной Кении и Уганды. В 1890 году Англия и Германия заключили соглашение, уточнявшее границы сфер влияния. Любопытно, что при этом произошел обмен принадлежащего Англии острова Гельголанд близ устья Эльбы на принадлежавший Германии остров Занзибар, расположенный против порта Дар-эс-Салам. Это один из типичных примеров торговых махинаций империалистических держав.

Мы вспомнили о представителях многочисленных наций, которые в течение столетий прибывали, да и теперь еще прибывают сюда, чтобы завладеть богатствами африканской природы и присвоить себе плоды труда коренного населения. Под тенью великолепных зданий, в нескольких сотнях метров от торгового центра и современного порта, можно увидеть убогие жилища негров и оборванных детишек, которые бегают за туристами, дергают их за рукав и выпрашивают милостыню. Та же картина, что и во французских колониях в Северной Африке или в бывших итальянских колониях, где пока хозяйничают англичане.

Узенькая уличка поблизости от таможни в Момбасе, окаймленная живописными домами, двери которых украшены узорами в занзибарском стиле, носит имя португальского мореплавателя Васко да Гама, приставшего к берегу в этих местах более 450 лет назад на своем пути в Индию. Черные рыбаки вынимают из сетей богатый улов и за ничтожную цену со всех сторон предлагают огромных, в полметра длиной, лангуст изумительной окраски.

Волны омывают каменные ступени причальных мостков, и над портом Момбасы угасает солнце, освещая последними лучами вееры пальм далеко на горизонте.

Оптовая торговля слонами и носорогами

— Последний выпуск «Момбаса таймс», «Момбаса таймс»!

На перекрестке, как стайка воробьев, слетелись к «татре» маленькие продавцы газет и суют нам в окна пачки листов, на которых еще не просохла типографская краска. Бросаем последний прощальный взгляд на Индийский океан, с которым, возможно, увидимся снова где-нибудь в Южно-Африканском Союзе. Мы возвращаемся в Найроби, чтобы оттуда направиться вглубь Африки, в Уганду и Конго.

— Американцы на Килиманджаро, собственная информация нашей газеты!.

— Ага, наконец-то! Есть там какие-нибудь подробности?

За несколько дней до нашего восхождения на Килиманджаро мы узнали о готовящейся грандиозной экспедиции американских кинопромышленников. Естественно, что нас очень заинтересовали подробности, опубликованные в печати как раз в день нашего отъезда из Момбасы. Газета поместила этот материал на передней полосе в броском оформлении. Мы тем более заинтересовались им, что на веревочных подошвах наших туфель еще оставалась лавовая пыль с вершины африканского великана, а в дорожном мешке лежала добыча — непроявленная пленка. У нас дух захватило, когда мы читали перечень снаряжения и оборудования этой «альпинистской» экспедиции. В ближайшие дни в Момбасу должна была прибыть колонна специальных автомобилей; огромные запасы цветной пленки и фотоматериалов; лаборатории для проявления пленки, которые будут доставлены караваномносильщиков в лагерь на высоте 4000 метров, откуда начнется подъем (причем проявить пленку можно будет в тот же день, а в случае неудачи в снимке или в оттенке, повторение съемки возможно на следующий день); эластичная мебель из пластмассы весом меньше килограмма; коротковолновый передатчик, который три раза в неделю будет связывать экспедицию с редакциями крупнейших американских газет и с радиостанциями. Сообщалось о целом штабе специалистов и вспомогательного персонала. Расходы по оснащению экспедиции составили около 100 тысяч долларов…

Мы вспомнили неделю нашего восхождения на Килиманджаро и спортивное воодушевление всей нашей группы. А тут сообщалось о массовом наступлении на Килиманджаро американских дельцов, подготовленном по правилам «настоящего бизнеса». В тот момент мы даже не подумали о том, что наш поход обошелся в тысячу раз дешевле американского.

Прошло несколько недель, пока мы узнали о результатах этой экспедиции, разрекламированной всей восточноафриканской печатью задолго до ее прибытия на место. Никому из состава экспедиции не удалось взойти на вершину Килиманджаро. О спортивной совести некоторых членов экспедиции, у которых не хватило сил для подъема, свидетельствует следующий характерный факт: бизнесмены послали на вершину черного проводника, за «Книгой победителей», чтобы они могли занести в нее свои имена, поскольку им самим до нее добраться не удалось…

Доллары должны были возместить то, чего им недоставало: гордость и спортивную честь.

Одна за другой дефилируют плантации сизаля вдоль дороги. Необозримые ряды высоких агав с мечевидными листьями разбегаются вдаль во всех направлениях; кое-где негры срезают нижние листья и складывают их в кучи. На шоссе — необычайное оживление. Нам встречаются десятки тракторов, дорожных экскаваторов и мощных бульдозеров, избытки военной техники, доставляемые пароходами из Малайи, Индонезии и Новой Гвинеи. Часть машин предназначается для строительства новых крупных авиационных баз на побережье Индийского океана, другая — для выкорчевывания первобытных лесов в тех местах, где англичане закладывали обширные плантации арахиса. Долголетние опыты по выращиванию тропических культур и борьба с заболеваниями растений предшествовали проводящейся теперь англичанами в большом масштабе кампании по организации стратегических баз снабжения в Восточной Африке. Частью этой кампании является гигантский проект получения пищевых масел из семян арахиса.[36]

Животный мир Африки является предметом необычайно оживленной торговли. Речь идет не об отстреле зверей, на который требуется специальное разрешение властей. Количество выдаваемых разрешений на отстрел слонов, львов, носорогов или жираф настолько незначительно, что доход от охоты не имеет практического значения, хотя плата, взимаемая за разрешения, чрезвычайно высока. Кстати, надо отметить, что меры по охране зверей, предусматривающие жестокую кару за всякое нарушение, очень строго здесь соблюдаются. В настоящее время только им мы обязаны наличием в Африке — по крайней мере, на некоторых ее территориях — большого количества экзотических животных.

Огромный Северный заповедник между горой Кения и южным краем озера Рудольф трудно доступен, так как сюда не ведет железная дорога, а единственная караванная тропа кончается в Барсалои по середине территории заповедника. Второй, Южный заповедник тянется на сотни километров вдоль границ Танганьики параллельно железнодорожной линии, соединяющей Момбасу с глубинными районами материка, и доходит до самых пригородов Найроби. В окрестностях города появляются иногда группы львов и, бывает, забредут на окраину города. Нам приходилось беседовать в Найроби с владельцами автомобилей, которые предпочитали погрузить машину в железнодорожный вагон, чем ехать поздно вечером или ночью по шоссе из Момбасы в Найроби, так как боялись подвергнуться нападению носорогов.

— Это самый опасный зверь, — сказал один из наших знакомых. — Он без разбора нападает на каждый движущийся предмет. Даже грузовых автомобилей носорог не боится, а бывали случаи, что он нападал и на паровоз. Я ни за что не поехал бы ночью из Момбасы в Найроби! Предупреждаю вас, дорога очень извилиста, и вы не сумеете развернуться и удрать, если перед вами вдруг появится этакое чудовище…

При строительстве железной дороги Момбаса-Найроби было несколько десятков жертв среди негров-строителей, подвергавшихся среди бела дня нападению львов и других хищников, даже когда они работали не в одиночку, а группами.

Теперь звери очень редко появляются на шоссе днем. Опаснее всего бывают часы после захода солнца. После долгих размышлений мы все же решились ехать целый день, потому что нам нужно было затратить не менее 10–12 часов, чтобы преодолеть расстояние в 500 километров по скверной дороге.

Примерно в 4 часа дня мы очутились на территории Южного заповедника. Все наше внимание было сосредоточено на узкой полосе дороги перед нами и на ближайших окрестностях. Напряжение наше все возрастало. А что если в самом деле слон или носорог загородит нам дорогу? Уж не бегемот ли это там на повороте? Когда первые полчаса прошли спокойно, напряжение ослабело. На пути из Сомали, в Танганьике и Кении, нам попадалась масса всяких зверей: антилоп, газелей, павианов, зебр, кабанов, гну и жираф, даже группа львов. А теперь на всем протяжении пути через заповедник, да еще в самое «благоприятное» время, мы не только не наткнулись на какого-нибудь хищника, но даже не видели ни одной антилопы. Кончилось тем, что страх уступил место разочарованию. За все время дорогу перебежали несколько карликовых газелей дикдик да один шакал.

Когда позднее в Найроби мы делились впечатлениями с приятелями, нам сказали:

— Будьте довольны вам просто, повезло. Вряд ли бы вам больше понравилось, если бы носорог или буйвол перевернул «татру» вверх колесами.

На полпути между Момбасой и Найроби внимание привлекает большое объявление у дороги с надписью «Big Game Tours».[37] Вскоре на краю буша показалась бензоколонка и открылась широкая площадка перед уютной гостиницей, скрытой среди зарослей Южного заповедника. Стены ее увешаны соблазнительными изображениями крупных зверей: экзотические фотографии львов, леопардов и носорогов, снятых с близкого расстояния, стада слонов на водопое, отдыхающие жирафы, рассвирепевший бегемот. А если вам этого мало, то к вашим услугам есть толстая книга с изображениями всяких знакомых и незнакомых зверей. Книгу эту, не дожидаясь нашей просьбы, официант положит перед вами на столик, сделанный из ноги слона.

Перелистываем книгу и читаем:

«25 июня 1947 года мистер Фрэнк Льюис с друзьями, все из Нью-Йорка: 14 бегемотов, 2 льва, 5 слонов, стада антилоп, газелей и пр. и пр. Видимость хорошая».

А на следующий день две группы туристов — одна из Кейптауна, вторая из Парижа. И опять цифровые данные о слонах, гну, жирафах и буйволах, которых посетители, прибывшие из самой южной оконечности «Черного континента» и из славной столицы на Сене, увидели благодаря прекрасной постановке дела предприятием «Мекс-Инн» в Мтито-Андеи. Берешь в руки типографским способом отпечатанный прейскурант и читаешь:

«Утренние и вечерние обозрения: 1 лицо — 120 шиллингов, 2 лица — 130, 3 лица — 142,5, 4 лица — 150 шиллингов…»

Цены снижаются по мере увеличения числа посетителей; компании явно не выгодно устраивать представления на лоне природы для любопытствующих одиночек.

Переводим в уме цены длинного прейскуранта на нашу валюту: «Стоимость однодневного пребывания, то есть с утра и до вечера: за одно лицо — 1900 крон, за двоих — 2080, за троих — 2280 крон… Примечание: деньги возвращаются, если посетитель не увидит ни одного крупного зверя. Телеграфные заказы направляйте по адресу: Мекс, Мтито-Андеи».

Мы очень жалели, что из-за недостатка времени не могли подсчитать по книге всех посетителей и помножить на цены прейскуранта. Очень было бы интересно сравнить полученную сумму со скромной зарплатой трех или четырех негров, которые с утра до вечера бродят по округе и ставят владельца предприятия в известность о появившихся стадах бегемотов или о том, куда слоны отправились на водопой.

Изнеженные воины?

На территории Кении проживает около четырех миллионов негров и относительно небольшое количество европейцев и индийцев. На один квадратный километр приходится в среднем восемь человек населения.

Негритянское население, в большей части только теперь начинающее освобождаться от уз старых воинственных традиций, можно разделить на две большие группы [по языковому признаку. — Ред.]. Большая нилотская группа объединяет племена масаи, нанди и джалуо, в то время как самыми распространенными племенами второй группы — банту — являются кикуйю и камба.

Принадлежность населения к одной из двух этих групп можно определить с первого взгляда. Они не только географически разобщены, но каждая из них отличается своими чрезвычайно любопытными обычаями и особенностями — одеждой или отсутствием ее, украшениями, образом жизни. В целом можно сказать, что представители племен банту по своей природе мягче, боязливей. Это оседлые пастухи и земледельцы, очень неохотно меняющие местожительство. Они быстрей перенимают чужие обычаи. Представители нилотских племен, напротив, кочуют со своими стадами и не утратили своего воинственного нрава. Они отважны, неподатливы и упорно придерживаются своих древних обычаев. Поэтому они стойко сопротивляются всем попыткам колониальных властей перевести их на оседлое земледелие.

Самое интересное из восточноафриканских племен, наложившее свой отпечаток на всю огромную колонию, — это масаи. Они населяют обширные области вдоль границ Танганьики и, кроме того, рассеяны также по всей Северной Кении до границ Эфиопии. Некогда масаи владели всей Центральной Африкой и их территория далеко на западе граничила с землями, занятыми ватузами, другим воинственным племенем, проживающим в Конго.[38] Масаи до наших дней сохранили свой воинственный характер. Они оказывают упорное сопротивление всем попыткам перевести их на оседлый образ жизни.

К подножию горы Нгонг, вершина которой вздымается на высоту 2000 метров, прижалось несколько соломенных хижин одноименной деревни. На еженедельный базар сюда регулярно сходятся негры из всей округи, чтобы продать или обменять свои изделия.

Мы доехали до этой деревни рано утром… На равнине, начинающейся у подножья горы, пасся скот. Два часа назад взошло солнце, и его горячие лучи уже успели нагреть воздух. Со всех сторон к небольшой эвкалиптовой роще караванами стекались негры.

На рынок сошлись как представители обитающего поблизости племени кикуйю, так и масаи. Кикуйю — черные, медлительные, простодушные крестьяне — принесли на продажу кукурузу, зерно, бобы, картофель, овощи, муку, бананы, сплетенные из соломы корзинки — обычные товары негритянского рынка. Многие женщины кикуйю уже привыкают к европейской одежде. Правда, в простеньких платьицах из набивной ткани они выглядят несколько странно. Только старые морщинистые бабки остались верны своим древним обычаям и довольствуются грязной тряпкой, обернутой вокруг бедер. Они возятся с младенцами, пока их дочери заняты торговлей.

Гораздо интереснее выглядели группы масаев, до сих пор ведущих кочевой образ жизни и гордящихся своими воинственными традициями. И мужчины и женщины пришли на базар почти голыми. Они резко отличаются от кикуйю. Цветом кожи они напоминают арабов. Острые черты их выразительных лиц резко контрастируют с плоскими лицами негров кикуйю. Мужчины носят накинутое через плечо легкое покрывало, привязанное шнурком; оно свободно падает на грудь и спину. Никакой другой одежды на них нет, и ничто не скрывает их прекрасно сложенных атлетических тел. Волосы они заплетают в десятки мелких косичек и окрашивают их смесью жира и красной глины. Несколько косичек связано шнурками или ленточками над высоким лбом, а остальные плотно приклеены к черепу. Женщины масаи, напротив, бреют головы наголо и часто даже выщипывают волосы, так что их головы уже издалека блестят на ярком солнце.

Украшения из бус на шее и на руках, а часто и тяжелые бронзовые кольца в ушах придают воинам масаям при их стройных тонких фигурах с длинными руками и ногами удивительно женственный, изнеженный вид.

Однако острые, как бритва, мачеты и копья, с которыми масаи никогда не разлучаются, идут ли они на рынок или беседуют с приятелями перед своей хижиной, быстро выводят вас из заблуждения.

Женщины масаи буквально увешаны тяжелыми украшениями. На шее надеты пестрые проволочные диски, украшенные бусами и майоликой. Девочкам уже в детстве прокалывают в нескольких местах мочки ушей и в дырочки вдевают деревянные палочки все увеличивающихся размеров. В итоге мочки так растягиваются, что болтаются, как длинные мясистые тряпки, до самых плеч. Мы видели женщин, у которых в данный момент не было никаких украшений в ушах; они связывали узлом изуродованные мочки и прикрепляли их к более твердой верхней части уха. На такой шнурочек из собственного мяса женщины надевают свои тяжелые украшения: огромные железные кольца, проволочные спирали, железные цепочки и различные металлические бляхи.

Такие же фантастические, неправдоподобные украшения надевают на руки и на ноги. У женщин масаи руки и ноги так обмотаны спиралями железной, медной и латунной проволоки, что свободными остаются только локти и колени. Эти тяжелые, массивные панцыри надевают девочкам в самом раннем возрасте, и они остаются на теле навсегда. И огромные диски, надетые на шею и закрывающие грудь до половины, тоже не снимаются до конца жизни, потому что снять их нельзя. Часто можно увидеть женщину, у которой в руку выше локтя врезались два широких браслета, а между ними, как отек, вылезает изуродованная мышца. Не говоря уже о том, что эта постоянная тяжесть на теле причиняет боль и ограничивает свободу движений, она раздражает кожу и часто приводит к воспалениям. К тому же части тела, скрытые под украшениями, нельзя вымыть, на них скапливается грязь, от которой исходит отвратительный запах, чувствующийся даже на расстоянии. Подобно насильственной деформации черепа, практикуемой у некоторых африканских племен, вращиванию в губы деревянных тарелочек, спиливанию зубов, эти обычаи племени масаи относятся к самым худшим способам преднамеренного уродования тела. Однако по глазам женщин видно, что они гордятся своими украшениями.

Находясь среди своих соплеменников или среди других негров, женщины масаи не носят никакой одежды, кроме коротенькой юбочки вокруг бедер. Но, увидя чужестранца, особенно с фотоаппаратом в руках, они сейчас же набрасывают на себя легкое покрывало, хотя бы через одно плечо.

На рынке масаи в течение всего дня сторонились земледельцев кикуйю, которых они считают низшей, порабощенной кастой. С людьми племени кикуйю нам было гораздо легче договориться о киносъемках и фотографировании. Они оставались равнодушными и не мешали нам снимать. Между тем смасаи, особенно с женщинами, нам пришлось повозиться часа два, прежде чем мы сделали несколько фотографий. Пока аппараты оставались в футлярах, женщины вели себя спокойно, но при этом бдительно следили за нами и молниеносно исчезали или прятали лицо при первом же появлении объектива. Их не удавалось соблазнить даже монетами. В конце концов нам пришлось прибегнуть к единственно верному средству, которое мы испытали на стеснительных мусульманах в Северной Африке. Как только нам удалось показать одному из масаи отражение его соседа в искателе аппарата, он немедленно утратил всю свою неприступность и уже не выпускал из рук наш «флексарет».[39] Он наглядеться не мог на картинки, меняющиеся у него перед глазами. Через минуту все собрались вокруг любопытного воина. Они и не заметили, как над их головами тихонько зажужжала кинокамера, которую они раньше и близко к себе не подпускали. Наконец, когда мы уже засняли все нужные нам детали причесок и украшений масаев, а также их сосредоточенные лица, мы поменялись с ними ролями. Пока они смотрели в глазок камеры, мы снимали на пленку фотоаппарата один кадр за другим. Обе стороны остались довольны.

Британская колониальная «демократия»

Вторую по величине группу населения Британской Восточной Африки составляют индийцы. По оценке их численность в Кении, Уганде, Танганьике и на Занзибаре достигает примерно 150 тысяч, причем половина их проживает в Кении.

Еще в прошлом столетии переселенцы из-под Гималаев покидали родину и массами устремлялись в Восточную Африку; в большинстве они ни у кого не спрашивали разрешениями не ждали виз на въезд. Индийцы наводнили рынок дешевой рабочей силой там, где негров нельзя было использовать из-за низкого уровня образования и где европейцам, по мнению господ колонизаторов, нельзя было работать, чтобы не уронить свой престиж. Индийцы — это ремесленники, мелкие торговцы, низшие служащие. Они захватили почти всю торговлю мелкими потребительскими товарами в предместьях Найроби и в других больших городах. Их лавочки можно увидеть в самых захолустных негритянских поселениях.

Индийцы очень успешно конкурируют с европейскими служащими, торговцами и мелкими предпринимателями. Они необычайно воздержаны, и их расходы значительно ниже, чем у европейцев. Они способны удовлетвориться несколькими горстями риса, чтобы скопить побольше капитала и вложить его в торговое или другое предприятие. Так же нетребовательны и негры, но они в массе своей не настолько развиты, чтобы заменить европейцев. Между тем из индийцев выходят способные чиновники, механики и коммерсанты. Коммерческий талант индийцев, носящий ярко выраженный восточный характер, уверенно приводит их к овладению внутренним рынком. Черный рынок находится целиком в руках индийцев, поэтому руководство внутренней экономической политикой колонии часто ускользает из рук официальных властей. Абсолютная солидарность индийцев и благоприятные условия для быстрого обогащения, создавшиеся в результате второй мировой войны, настолько укрепили их некогда довольно слабые позиции, что индийское влияние на внутреннюю жизнь колонии значительно усилилось. Можно смело утверждать, что индийцы составляют в Восточной Африке государство в государстве.[40]

Еще одну не негритянскую группу населения Восточной Африки образуют арабы, которые, однако, играют более или менее значительную роль лишь на острове Занзибар. Они часто смешиваются с негритянским населением.

Самую малочисленную, но самую сильную в экономическом и политическом отношении часть населения Восточной Африки составляют европейцы. В Британской Восточной Африке больше, чем в любой другой из африканских колоний, бросается в глаза резкое несоответствие между численностью европейцев и их влиянием. На всей территории колонии площадью 1758 тысяч квадратных километров — в семь с лишним раз больше площади островной Англии — в настоящее время проживает 13,5 миллиона человек. До второй мировой войны здесь постоянно проживало около 30 тысяч европейцев, что составляет едва одну четверть процента всего населения.[41] И эта горстка европейцев полностью господствует над всей экономической и политической жизнью колонии. Особенно резкое несоответствие наблюдалось в Танганьике, где до войны проживало всего около восьми тысяч европейцев, а ведь площадь этой мандатной территории составляет почти миллион квадратных километров.

Британские власти очень охотно рассуждают о свободе и демократии в Восточной Африке. Но эти понятия существуют только для тонкой прослойки господствующего европейского населения. Английские власти распространяют пропагандистские брошюры с изготовленными в фотостудиях снимками негров-хирургов в марлевых масках, прикрывающих нос и рот, негров — сотрудников газет, чернокожих рабочих за станками-автоматами современных типов. Но как на практике выглядит «защита» интересов негритянского населения?

Государственную власть в Кении олицетворяет губернатор колонии, представитель английского короля, которому придан так называемый Исполнительный совет (Executive Council). Кенийский «парламент», так называемый Законодательный совет (Legislative Council), состоит всего из 40 членов, из которых 23 назначаются губернатором, а 17 «избираются». В числе 40 членов законодательного собрания только один негр, представляющий интересы четырех миллионов негритянского населения. Он никем не избран, а назначен губернатором и, естественно, представляет собой марионетку в его руках. Кроме этого единственного негритянского представителя, губернатор назначает также одного белого на должность чиновника по «охране» прав негров. Весь парламент в целом — это театр марионеток, поскольку любое предложение, внесенное «избранными» депутатами, может быть провалено голосами назначенных членов, всегда защищающих официальную точку зрения британских властей.

Так обстоит дело в Кении. Еще более смешно звучит понятие «демократия» в двух других странах — Танганьике и Уганде, — где «законодательные» органы состоят исключительно из назначенных представителей. О выборности здесь и говорить не приходится.

Любопытства ради присмотримся к «выборам» в Кении. Политических партий здесь нет. В «парламенте» европейцы представлены 11 «депутатами», индийцы — пятью и арабы — одним. Избираются отдельные лица, а не представители политических партий. Соответственно проводится и «предвыборная кампания». Никто не произносит речей о мировых проблемах, о защите интересов рабочего класса или буржуазии, о прогрессе или реакции, о разрешении классовых проблем, о расовой дискриминации или о повышении жизненного уровня населения. Ничего подобного не происходит. Единственная английская газета, издающаяся в Найроби, «Ист Африкен стандард», рассчитана на все говорящее по-английски население, и прежде всего на европейцев. Естественно, она не может стать трибуной одного кандидата или одной группы.

Кандидаты здесь используют другое средство для привлечения избирателей — радио. Отдельным кандидатам перед выборами разрешается в течение нескольких минут представиться общественности по радио.

— Граждане, — взывает в микрофон один из претендентов на депутатское кресло к своим невидимым сторонникам, — изберите меня! Я обещаю вам, что в течение года построю в Найроби автоматическую телефонную станцию!..

— Обеспечьте дорогим своим детям благополучие и счастливое будущее, отдайте мне свои голоса, — обращается другой кандидат, стремясь воздействовать на родительские чувства избирателей. — Посылая детей в частные школы, вы расходуете уйму денег, за которые вы могли бы приобрести холодильник для своей фермы или купить радиоприемник. Отдайте мне свои голоса, и я ручаюсь, что буду стараться, чтобы ваши дети могли учиться в государственной школе!..

— Думали ли вы когда-нибудь о том, в каком безнадежном состоянии находятся наши кенийские дороги? — исповедует еще один адепт своих избирателей-автомобилистов. — Яма на яме. В дороге вы боитесь перемолвиться словом с женой, чтобы не откусить себе язык. Я уже 25 лет живу в Кении и знаю, чего вам недостает. Без порядочной сети шоссейных дорог у вас никогда не будет тесного общения с соседями, вы никогда во-время не доставите жену в родильный дом, вы разобьете свои машины. Я как раз тот, кто вам необходим для осуществления ваших желаний. Подарите меня своим доверием!.. Отдайте мне завтра свои голоса. Я не обману ваших ожиданий. Не забудьте, как меня зовут, запишите у себя в календаре или на стенке: Джон Уорвик, Джон Уорвик, Джон Уорвик… Дабл ю—эй—ар—дабл ю—ай—си—кей…[42]

Рождение кофейного зернышка

Одна из главнейших статей вывоза из Кении — это кофе.

По сбору кофе Кения значительно отстает от Бразилии или республик Центральной Америки, но по качеству кенийский кофе не уступает лучшим сортам, выращиваемым в других странах, и успешно конкурирует с отборными сортами Аравийского полуострова. Соответственно, он ценится относительно дороже, чем кофе других стран, и поэтому европейские импортеры подмешивают его к большим партиям кофе различного происхождения для улучшения качества смеси.

Распространенный сорт «робуста» оставляется в основном для внутреннего рынка, в то время как благородный «арабика» почти полностью предназначается для экспорта. Обширные кофейные плантации рассеяны почти по всем центральным областям Британской Восточной Африки; в Кении их особенно много в окрестностях Найроби. Пологие склоны холмов и гор, не превышающих 1000 метров над уровнем моря, чрезвычайно благоприятны для выращивания кофейного дерева.

Мы осмотрели одну из крупных ферм в окрестностях Найроби (Киамбу, поместье Кибобути), чтобы получить представление о всем процессе обработки кофе. Эта обширная плантация, окруженная живописными склонами нагорий Кении, находится на градус южнее экватора. Наш спутник привел нас к маленькому бунгало. Из дверей вышел управляющий, загорелый молодой человек в брезентовых сапогах, коротких брюках и рубашке защитного цвета, с широкополой светлой шляпой на голове. Он поздоровался с нами по-английски, спокойно и неторопливо.

— Осмотрите все, что вас интересует. Я выделю вам провожатого, и он даст вам все нужные пояснения.

Аккуратные ряды молодых кофейных деревьев тянутся на два километра, разделенные дорожками на правильные прямоугольники, обозначенные порядковыми номерами. Некоторые деревья еще усыпаны белыми цветами, другие — гроздьями зеленых ягод, а на многих плоды уже дозревают Все кофейные деревья и кусты прячутся в тени старого редкого эвкалиптового леса, так как они не выносят прямых лучей экваториального солнца.

У покрытой красной пылью дороги большая группа негритянских женщин и детей собирает зрелые плоды в плетеные корзины. На одной ветке можно увидеть и вянущие цветы и зрелые красные ягоды, похожие на маленькие вишни. Если взять такую ягодку в руку и сжать ее пальцами, то из мякоти выскользнут два гладких зеленых зернышка, примыкающих друг к другу плоской стороной. И видом и цветом они уже сильно напоминают кофейные зерна, подготовленных к поджариванию. Но еще много времени пройдет, прежде чем они превратятся в шероховатый сырой кофе.

Сборщики относят наполненные корзины на дорогу, где среди группы рабочих стоит старый негр. Примитивной меркой он замеряет собранные плоды и записывает их количество на листе бумаги, а его помощники в это время ссыпают зрелые плоды в приготовленные мешки. Другие рабочие грузят мешки на простую деревянную телегу с высокими грубо сделанными колесами. Шесть волов, впряженных в телегу, увозят груз к бетонным зданиям, крыши которых виднеются между ветвями эвкалиптов глубоко в долине.

Один за другим мешки опорожняются в объемистый бассейн, а из него передаются в бетонированный канал, по которому непрерывно течет вода. В многочисленных изгибах этого бетонированного рва ягоды обмываются, а затем переносятся к очень просто устроенному механизму для очистки зерен. В нем плоды раскалываются, и при помощи вращающегося триера отделяется большая часть шелухи. Зерна вместе с остатками шелухи движутся дальше со струей воды и попадают в большие бетонированные чаны, установленные за зданиями. Там они остаются в течение двух дней для брожения. За двое суток пребывания зерен в тепле и влаге в них происходит процесс разложения некоторых органических веществ и образования новых, придающих кофе при поджаривании характерный аромат и блеск. При этом отделяются остатки шелухи. Перебродившие кофейные зерна движутся дальше по переплетающимся канальцам, причем они снова сортируются и промываются. Наконец чистые зерна попадают в руки рабочих, которые раскладывают их для просушки на солнце. В полдень зерна покрывают мешковиной для защиты от слишком горячих лучей тропического солнца и только к вечеру их опять рассыпают тонким слоем на плоских сушильных столах.

Высушенные зерна все еще, однако, не готовы для поджаривания. Они покрыты тонкой прозрачной пленкой, напоминающей пергамент и поэтому носящей такое же название. Устранение ее лежит уже на обязанности торговых или кооперативных складов в городах, где имеются соответствующие приспособления.

«Selling at 166…»[43]

Улыбки, покой, тишина.

Пепельницы на столах, кафедра на возвышении — все как бы подготовлено к приходу профессора. На передней стене комнаты висит большая таблица с надписью: «Председатели и президенты Ассоциации торговцев кофе с 1934/35 по 1947/48 год».

Мы находимся на первом этаже большого торгового дома «Этко Хаус» в Найроби, несколько напоминающего, если не масштабами, то всем остальным, здание Пражской выставки образцов. На дверях комнат фирменные таблички. Затем мы входим в просторные складские помещения, где на столах разложены мешочки.

Куда ни посмотришь, всюду кофе. Рассортированный по поставщикам и по сортам, он ожидает, когда на аукционе разрешится вопрос, больше всего интересующий как владельцев плантаций, так и покупателей, — вопрос о цене. Буквы и цифры, которыми помечены мешочки, соответствуют качественным сортам и партиям, на которые разбит весь предлагаемый для продажи товар в каталогах, тщательно изученных участниками аукциона еще до того, как они вошли в аукционный зал. Чувствуешь себя, как за школьной партой, когда на ступеньки поднимается председатель, оглядывает немногочисленное собрание, улыбается и ударяет деревянным молоточком по столу.

Аукцион начинается.

Ждешь волнующих сцен, которые приходилось наблюдать на других аукционах или на продовольственной бирже. Ничего похожего не происходит. Никаких горячих споров, крика, возбуждения нет на этом удивительном аукционе. Тишина скорее похожа на молчание, царящее над рулеткой в Монте-Карло. Участники аукциона по большей части молчат или вполголоса поддакивают председателю.

— Партия номер один. — Раздается с председательского места. Минута тишины, прерываемой едва слышным голосом из предпоследнего ряда:

— 162!

— 162! — повторяет председатель, после чего откуда-то из третьего ряда раздается спокойное «half».[44]

Это «half» означает повышение предложенной цены на полшиллинга за шестидесятикилограммовый мешок кофе. Председатель: «162,5!»

Из первого ряда: «Три!». Рядом «Три с половиной!»

Предложенная цена повышается понемногу, каждый раз на полшиллинга, пока, наконец, покупатель, предложивший 166 шиллингов, уже не встречает больше соперников.

— Продается по 166 «Старой Восточноафриканской компании», — раздается голос председателя, подчеркнутый энергичным ударом молоточка по столу.

Моментами очень хочется рассмеяться. Собрание экспортеров кофе весьма напоминает паноптикум восковых фигур с кивающими головами. Как будто даже произнести это характерное словечко «half» им стоит большого труда и они не хотят прибавлять его к цене кофе. Председатель называет цифру первоначального предложения, а потом наблюдает за публикой, между тем как его губы через правильные промежутки времени произносят цену, каждый раз повышающуюся на полшиллинга. Покупатели кивают головами до тех пор, пока цена кажется им приемлемой. По мере повышения цены количество кивающих быстро сокращается, и, наконец, самый последний кивок заставляет председателя еще раз повторить цену, а затем ударить молотком по столу в ознаменование того, что кивок последнего покупателя сочтен за выраженное по всем правилам согласие на заключение договора о покупке.

Аукцион протекает в чрезвычайно быстром темпе.

— Партия не совсем первоклассная, — с улыбкой произносит председатель за своей кафедрой, — скажем… 155!

Молчание. Пытливый взгляд на присутствующих.

— Спроса нет? — на полтона снижая голос, спрашивает председатель, давая понять свою мысль еще прежде, чем он назовет сниженную цену. — 153!..

Опять молчание.

— Никого? — говорит председатель, оглядев всех сидящих в классе. — Так 152!

— 150! — раздается голос с последней скамьи, избавляющий председателя от необходимости пытливо всматриваться в лица присутствующих.

— 150! — председатель перехватывает предложение, как футболист передачу на поле. В конце концов партия кофе продается по 151 шиллингу, так как других предложений нет.

Кенийский кофе сбора 1948 года впервые после войны поступил в свободную продажу. При этом все же половина его должна была быть продана государству; вторая половина, около шести тысяч тонн, была оставлена в распоряжении отдельных экспортеров для продажи с открытого аукциона. Мы внимательно следили за ценами на кофе, устанавливаемыми на аукционе, и сравнивали их с мизерной заработной платой, получаемой неграми, работающими на плантациях компаний или на частных фермах и занятыми сбором урожая, сортировкой, сушкой и транспортировкой кофе. Заработная плата составляла лишь незначительную частичку цены, получаемой на аукционах. Вся эта церемония казалась нереальной: в ней принимали участие, двигались и разговаривали люди, никогда в жизни не дотрагивавшиеся до кофейного зернышка иначе как для того, чтобы установить его цену. И в результате в их карманы попадали солидные барыши, нажитые спекулятивной игрой на заокеанских биржах.

Цены колебались между 120 и 166 шиллингами за мешок в 60 килограммов. Таким образом, плантатор до девальвации фунта [в сентябре 1949 года. — Ред. ] получал от 20 до 28 чехословацких крон за килограмм сырого кофе. Экспортер должен позаботиться о доставке на склад и очистке зерен от пергаментной пленки на кофеочистительных фабриках, а потом заокеанский импортер получает телеграфное предложение, звучащее чрезвычайно лаконично: «168 со склада Найроби».

К 168 фунтам за одну английскую тонну добавится постепенно: стоимость доставки в Момбасу, местные сборы, расходы по погрузке в порту, фрахт и страховка при перевозке по морю, стоимость разгрузки в каком-нибудь европейском порту и перевозки железнодорожным или речным транспортом вглубь страны, а также разные налоги, сборы, пошлина.

И долгий путь кофейного зернышка завершится на какой-нибудь пражской фабрике, где его поджарят и завернут в блестящий целлофан. Затем оно исчезнет в хозяйственной сумке, откуда попадет в кофейную мельничку.