Агнесса среди волков

6.

И с этого дня началась наша с Виолеттой эпопея – хождения по всевозможным врачам, ясновидящим, экстрасенсам, колдунам и магам.

Николай Ильич казался мне человеком, бесконечно влюбленным в свою жену. Ему было пятьдесят шесть лет; насколько я поняла, у него до Виолетты была семья. Встретив однажды Виолетту, он потерял голову, бросил все: дом, жену, с которой прожил много лет, двух детей – и нырнул в омут вниз головой.

А Виолетта действительно была как омут, в котором исчезало все: деньги, страсти, обычная человеческая жизнь. Но ее при этом нельзя было назвать жадной – нет, она была естественной во всех своих потребностях: она прекрасно понимала, какое она сокровище, и требовала для себя соответствующего обрамления. Я много узнала о ней за эти дни, проведенные с нею вместе. Иногда, под настроение, она охотно рассказывала о себе, но, бывало, резко обрывала разговор. У меня создалось впечатление, что замолкала она не потому, что боялась поведать мне слишком много, а из-за того, что не хотела копаться в каких-то своих болезненных воспоминаниях.

Иногда она меня просто поражала. Как-то раз мы с ней зашли в офис к Юрию – Аргамаков позвонил ей с утра домой и попросил что-то ему туда подвезти; на Ордынке царили суета и беспорядок – начальству в тот день предстояло важное совещание, и какие-то бумаги пришлось срочно переделывать. Но у Милочки вдруг разболелся зуб, и она отправилась к врачу, а Лена, секретарша Жени, вообще не пришла – она лежала дома с больным горлом и высокой температурой. За компьютером в приемной расположился Юрий, отчаянно чертыхаясь и пытаясь найти в Милочкиных файлах нужный ему документ. Тут же стоял Женя, озадаченно почесывая затылок. В кабинете у Юрия сидел Аргамаков с хмурым лицом; весь его вид: поджатые губы, взгляд исподлобья – свидетельствовал о неодобрении, с которым он относился к суматохе, устроенной его молодыми и неорганизованными компаньонами.

Я, как всегда, не смогла удержаться и отпустила язвительное замечание насчет сильных мужчин, которые никак не могут справиться с такой простой "женской" работой и, вздохнув, приготовилась сменить брата за секретарским столом. Но мне не пришлось этого делать: Виолетта подошла к Юрию, при виде нас поднявшегося на ноги, и, небрежным жестом подвинув его, уселась на его место. Пальцы ее, унизанные дорогими кольцами, так и замелькали, браслеты на тонких запястьях зазвенели в такт быстрым движениям; казалось, клавиатура в ее руках ожила. Это было очень необычное зрелище – богатая холеная женщина в распахнутом, чересчур элегантном для этой конторы пальто, под которым виднелось тонкое платье самого неделового вида, за компьютером, с серьезным видом углубившаяся в работу. Миле и не снилась та скорость, с которой работала Виолетта. Через полчаса все необходимые документы были подготовлены заново и напечатаны; в них не было ни единой ошибки, хотя, как мне показалось, она ни разу не проверила текст.

В этот день, когда мы с ней ушли, оставив наших мужчин все еще в состоянии легкого обалдения, я прекрасно поняла, каким образом Аргамаков, человек хладнокровный и опытный, мог влюбиться в нее по уши – она была не только до неприличия красива, но и обладала тем качеством, которое по-английски называется "efficienсу". Мне всегда было трудно передать смысл этого выражения на русском языке, для этого приходится использовать слишком много слов: компетентность, умелость, проворство – словом, она оказалась в высшей степени профессиональным референтом. Я сама считаю себя профессионалом и очень уважаю профессионалов, чем бы они не занимались, и после этого случая я стала относиться к Виолетте намного лучше.

К тому же она была несомненно умна и образована. Ей было уже двадцать шесть, хотя на вид можно было дать меньше; пьянка еще не успела отразиться на ее внешности. С утра с ней можно было говорить о чем угодно, от поэзии трубадуров (моя маленькая слабость) до особенностей конструкции двигателя роллс-ройса. Этот вопрос она как-то раз со знанием дела обсуждала с нашим ангелом-хранителем Витей, который по совместительству был еще и нашим шофером и водил ее опель; как я поняла, Витина любовь к автомобилям доходила чуть ли не до фанатизма, и он мечтал о карьере гонщика. Словом, с утра и всю первую половину дня она была если не милейшей женщиной, то, во всяком случае, человеком, с которым приятно и интересно общаться. Но примерно к обеденному времени на нее нападало какое-то беспокойство, глаза ее начинали лихорадочно блестеть и бегать, пальцы рук судорожно сжимались и разжимались. Если в этот момент ей не удавалось ускользнуть, то настроение у нее резко портилось, она становилась сварливой и раздражительной. Менялось и ее поведение: она переставала считаться с кем-либо, кроме себя самой, держала себя дерзко и вызывающе, и если с нами был Витя, то он не сводил с нее в это время глаз, пытаясь предотвратить какую-нибудь дурацкую выходку.

Но чаще всего Виолетте удавалось скрыться хоть на несколько минут, и она возвращалась сияющая и довольная собой и жизнью. Вначале алкоголь оказывал на нее стимулирующее действие: глаза сверкали, речь становилась быстрой и эмоциональной, она часто и громко смеялась. Это все еще было довольно терпимо, хотя справиться с ее капризами было непросто. Но обычно она на этом не успокаивалась и каким-то образом добавляла еще; как она умудрялась добывать и хранить спиртное – уму непостижимо. Насколько я знаю, Витя и сам Николай Ильич с утра осматривали всю квартиру на предмет спрятанных емкостей с чудодейственной жидкостью, но тем не менее она регулярно напивалась, как бы бдительно за ней не следили. Ей было достаточно нескольких рюмочек – и она уже собой не владела. Громким голосом она начинала рассказывать о своей жизни, выдавая такие подробности, которыми бы никто, тем более обладатель ее интеллекта, не стал бы делиться с другими в трезвом уме и здравой памяти.

Любимой темой ее откровений была импотенция мужа. Она об этом говорила столько, что я перестала уже ей верить – если о таких вещах говорят вслух и во всеуслышание, значит, это для чего-нибудь нужно. В данном случае половое бессилие Николая Ильича было оправданием как ее пьянства, так и ее поведения в пьяном виде. В таком состоянии она готова была вешаться на первых попавшихся мужчин; чаще всего первым попавшимся оказывался Витя, который утаскивал ее из-под носа у возможных претендентов на ее тело – души у нее в эти моменты как бы не существовало.

Отношения этих троих: мужа, жены и телохранителя – оставались для меня загадкой, над которой я не раз ломала себе голову. Я вообще обожаю разные интеллектуальные игры; но гораздо больше, чем решать какие-нибудь заумные кроссворды, мне нравится разгадывать тайны отношений между людьми. Это мое любимое времяпровождение. Мне доставляет огромное удовольствие незаметно, краем глаза, наблюдать за каким-нибудь человеком – просто наблюдать – и делать для себя выводы: кого он любит, кого ненавидит, кого боится. Но несмотря на все мои усилия, мне не удалось докопаться до сути взаимоотношений этих троих. Одно мне было ясно: Витя не просто охранник, он работал непосредственно на Аргамакова и был приставлен им к своей жене. Был ли он только телохранителем или, как и Кевин Кестнер в известном фильме, играл еще и другую, более важную роль? После того знаменательного эпизода в подмосковном пансионате я не раз встречала его в комнате хозяйки в самое неподходящее время. Какие обязанности он там выполнял? И если он действительно был ее любовником, то была ли это целиком ее инициатива – или сам Аргамаков скрепя сердце согласился на это, предпочитая меньшее зло? Это могло быть и так – если, конечно, он на самом деле страдал бессилием, как утверждала Виолетта. Тогда вся эта ситуация очень походила на завязку одного классического французского фильма с криминальным сюжетом. Там жена и любовник убивают мужа-импотента, а потом выясняется, что жена ни в чем не виновата, ее обожаемый муж сам привел к ней в постель этого молодого негодяя ради ее же здоровья и благополучия. Или нет, я что-то спутала, жена и любовник пытаются убить мужа-импотента, но у них ничего не получается, и муж вылечивается, но все равно погибает… Ах нет, это уже другой фильм, с Роми Шнайдер. В любом случае, это чревато трагедией – или я слишком много насмотрелась фильмов.

Наутро, проспавшись, Виолетта обычно опять выглядела свежей, как ясное солнышко, и с ней снова было приятно общаться, как с нормальным человеком. Казалось, она ничего не помнила о вчерашнем – или делала вид, что не помнит. Она снова бывала блестящей и обворожительной – и именно в эти светлые моменты она чаще всего рассказывала мне о себе, так что я могу теперь кое-что сообщить о ней моим читателям.

Эту информацию она мне выдавала, конечно, не просто так – ей было крайне любопытно узнать кое-что и обо мне, я явно ей представлялась натурой загадочной, которую она никак не могла классифицировать – а у нее в в трезвом состоянии мышление было четким и логическим, недаром она собиралась в свое время поступать на мехмат. Я была ей непонятна: не замужем и в то же время не произвожу впечатления несчастной, работаю в фирме брата – и вроде бы не работаю, да и брат ли он мне? Я преуспела в том, чтобы увертываться от разговоров обо мне самой – я их не люблю, но с ней даже мне было справиться сложно, и кое-что обо мне: о моем кратком замужестве, двух институтах, смерти папы, маме в Америке – она смогла выведать. Я же узнала о ней гораздо больше.

Семья Виолетты переехала в Горький вскоре после ее рождения; до сих пор ее родители с младшим братом, очень болезненным мальчиком, жили в паршивой квартире типа "хрущебы" на пятом этаже без лифта. Насколько я поняла, Аргамаков обещал как-то улучшить их жилищные условия, но ничего предпринимать в этом отношении не спешил – очевидно, считал, что таким образом, через близких, держит Виолетту в руках. Собственно говоря, Виолетта не была от рождения Виолеттой, родители назвали ее Валентиной, но уже девочкой она была хороша, как экзотический цветок, и кто-то из родственников прозвал ее Виолочкой; это имя прижилось и, получая паспорт, она официально переменила имя.

Семья ее жила очень небогато, хотя родители баловали Виолетту и изо всех сил старались получше одеть свою красавицу-дочь. Тем не менее она с детства поняла, что так, как они, она жить не хочет, и единственное, что ей может в этом помочь, – ее внешность. С раннего возраста она привыкла ухаживать за собой, понимая, что красота – ее самое главное достоинство. На что она рассчитывала? Трудно сказать. Профессия валютной проститутки тогда еще не была в моде, да и какие иностранцы могли быть в закрытом городе Горьком? О фотомоделях и конкурсах красоты в то время никто не слышал. Отрочество ее пришлось на годы застоя, когда у красивых женщин еще не было такого выбора профессий, как сейчас. Стать актрисой? Но только романтики считают, что смазливая мордочка и идеальная фигура могут заменить талант, а Виолетта четко себя оценивала и зря не обольщалась. К тому же жизнь актрисы – на сахар. Ей оставалась только одна профессия – жены. Собственно говоря, женою богатого человека она в конце концов и стала, но счастья, правда, это ей не принесло.

Но, прежде чем пуститься на поиски мужа, она решила получить образование. Данные у нее к тому были – в школе она училась блестяще. Но с мечтой о Москве и об университете пришлось проститься – когда ей уже исполнилось шестнадцать лет, в семье появился еще один ребенок. Родители ее к этому времени были далеко не молоды, и мальчик родился больным, у него оказался детский церебральный паралич. Мать посвятила себя уходу за сыном, и материальное положение семьи резко пошатнулось. Виолетта вынуждена была пойти работать и поступила в вечерний институт. Но уже наступила перестройка, открылись первые кооперативы, а вслед за ними – совместные предприятия; филиал одного из таких СП открылся и в закрытом городе Горьком, и ему нужен был секретарь-референт. Виолетта стала в родном городе одной из первых представительниц этой новой для нас профессии, и я охотно верю, что она идеально подходила для этой работы. Она быстро переходила из одного престижного офиса в другой, еще более престижный – до тех пор, пока три года назад не повстречалась с Аргамаковым.

Такова была внешняя кайма ее жизни; что же касается жизни ее души, то тут она была куда менее красноречива. Конечно, с детства в нее влюблялись мальчики, а потом – юноши и зрелые мужи, но как реагировала на них она сама? Была ли она неприступной красавицей с холодным умом и ледяным сердцем, снежной королевой, или ей были знакомы обычные женские страсти? Что у нее было до Аргамакова, которого она, конечно, никак не могла любить? Судя по всему, в ее жизни был какой-то тайный возлюбленный, но эта история окончилась чуть ли не трагически – во всяком случае, был аборт. Кто был героем ее романа, она так ни разу и не проговорилась. С ее ребенком от Аргамакова тоже все было не так ясно. Иногда Виолетта говорила, что не хотела этого ребенка и пыталась от него избавиться; иногда намеками она давала мне понять, что ребенка она ждала не от мужа и потому он был нежеланным. Во всяком случае, мальчик родился совсем слабеньким и умер на вторые сутки после появления на свет, а она с тех пор испытывала сильнейшее чувство вины – она была совершенно уверена, что если бы она не пыталась прервать беременность народными средствами и не желала бы нерожденному еще младенцу смерти, то он остался бы в живых. С тех пор она начала пить.

Меня удивляло, какая смесь здравых идей и нелепых верований царила в ее изящной головке. Рядом с железной логикой и трезвым расчетом соседствовала по-детски наивная вера в потусторонние силы, в колдунов и магов, в экстрасенсов и ясновидящих. Виолетта не была верующей в истинном смысле этого слова, хотя считала себя православной и иногда ходила в церковь – все ходят, теперь это стало модно. Нет, Бог для нее был или Боженькой раннего детства, – милостивым и добрым дедушкой, спасавшим ее от всяких неприятностей и опасности, – или Иеговой наивных древних людей из Ветхого Завета, грозным и беспощадным, когда он карал за грехи. Она обращалась мыслью к Богу именно в такие моменты, а в остальное время о нем и не вспоминала.

В тот первый день, когда мы в их с Аргамаковым квартире на набережной – огромной, холодной, заставленной какой-то неудобной и разностильной мебелью и потому безликой – намечали план действий, я поняла, как мне будет с ними сложно. Аргамаков упорно считал, что у его жены расстроены нервы, что это депрессия, вызванная смертью ребенка, и что она должна лечиться у тех специалистов, которые ее поймут и к которым она почувствует доверие – у врачей ли или у экстрасенсов, ему было все равно. Было забавно наблюдать, как этот могущественный банкир, которого его подчиненные считали единоличным диктатором, человек, распоряжающийся миллионами и миллиардами мановением руки, готов был плясать под дудочку своенравной и испорченной девчонки. Но я-то не согласна была выполнять любое ее желание, поэтому наш разговор оказался бурным. Аргамаков понял, что у меня тоже есть характер, и не слабее, чем у его жены, и то и дело вытирал носовым платком вспотевший лоб. Я наотрез отказалась водить Виолетту по гадалкам и знахаркам, предложив Николаю Ильичу нанять для этого вместо меня какую-нибудь бабку. Я произнесла это в запальчивости; Аргамаков насупился и явно обиделся, а я почувствовала, что подвожу брата. Положение спасла, как ни странно, сама Виолетта. Она громко расхохоталась, глядя на наши хмурые лица, и в смехе ее послышались визгливые истерические нотки; но не успела я насторожиться, как она утихомирилась и совершенно спокойным тоном заявила:

– С вами все ясно. Давайте поступим так, чтобы и овцы были целы, и Агнессину шкурку брат бы с нее не содрал, и волки сыты. Мы с Агнессой будем ходить через день – то к ее врачам, то к моим экстрасенсам. Идет?

И мы согласились – Аргамакову казалось, что чем больше денег он потратит на свою обожаемую и слишком молодую для него жену, тем лучше будет итог; было слишком очевидно, что в их отношениях все было негладко, даже если он и не страдал половым бессилием, как утверждала Виолетта. Я, конечно, сильно сомневалась в результатах такой "комбинированной терапии", и мне все время приходилось напоминать себе, что кто платит, тот и заказывает музыку.

Наш первый визит пришелся на ясновидящую Лолу Клименко, которую очень рекомендовала Виолетте одна ее приятельница из Горького. "Академик народной медицины, доктор белой магии и член Ассоциации колдунов России", как она себя рекомендовала, принимала в обычной московской квартире на окраине города. Как выяснилось, чтобы попасть к ней на прием, нужно было предварительно записаться, но нас она приняла на следующий день после того, как ей позвонил сам Аргамаков – деньги производят впечатление и на колдунов.

Квартира ее поразила меня убогостью обстановки, ассистентка – своей женской убогостью, а сама Лола – убожеством своих представлений и возможностей. Внешне она, полненькая, кругленькая и чересчур ярко расцвеченная, напоминала продавщицу из старой закалки (потом я узнала, что в прежней жизни она была парикмахершей). Тем не менее она на нас произвела впечатление: достаточно сказать, что мы вышли от нее, трясясь от хохота. Практически во всем, что она выдавала Виолетте за свои откровения, она умудрилась попасть пальцем в небо. Так, она утверждала, что порчу на Виолетту наслала первая жена ее мужа, которая желает ей смерти, в то время как это был, может быть, единственный человек из Аргамаковского окружения, который действительно выиграл от их брака – и она не только не держала на Виолетту зла, но и всячески ей помогала. Когда я попыталась что-то вякнуть, Лола накинулась на меня, вопя, что я "нехристь" и моя "тяжелая аура" мешает ей работать с Виолеттой. Правда, Виолетта не приняла это ее утверждение близко к сердцу.

Уже в машине, успокоившись, мы делились друг с другом впечатлениями.

– Лола знает имя твоей предшественницы, – сказала я, – значит, какая-то информация у нее была.

– Это значит, что информацию ей передали недостоверную, – возразила Виолетта. – Зато мы теперь знаем, какого вида бывают порчи, – и она снова расхохоталась, а я насторожилась, уловив в ее смехе визгливые истерические нотки.

Тем не менее я ее поддержала:

– Подумать только, как это космические силы так ошиблись!

– А зарабатывает она неплохо, – тут Виолетта посмотрела на часы. – Мы пробыли у нее около 40 минут, из них непосредственно общались минут 20. 50 баксов за двадцать минут… ну, за полчаса. Когда я работала референтом, то получала немало, но такие деньги мне и не снились!

Я была очень рада, что Виолетта проявила здравомыслие и оказалась далеко не такой легковерной, как я опасалась. Возможно, эта блажь с экстрасенсами у нее пройдет и мне удастся вытащить ее к хорошему врачу. Всякое бывает – может быть, ее действительно вылечат?

Тут она нагнулась и прошептала мне прямо на ухо:

– Но в одном она была права – есть человек, который желает мне зла – Аргамаков! Это ему я нужна мертвой!

Я посмотрела на нее. Даже в полумраке салона видно было, каким фанатичным блеском сверкают ее глаза. Поистине, живи и ничему не удивляйся.