Акапулько

Глава 15

Мужчины сидели на корточках вокруг огня, ровно и жарко горевшего посередине хижины, где всегда проводились собрания старейшин племени. Дым, медленно струившийся вверх, ленивыми клубами зависал под потолком, и серый туман наполнял всю хижину. Мужчины, по-видимому, не возражали против этого. Они сидели не двигаясь и не произнося ни слова, их угловатые лица были бесстрастны, глаза пристально наблюдали за пламенем, как будто стараясь постигнуть его тайны. За исключением двух, все они были члены совета старейшин племени Уачукан.

Один из мужчин зашевелился, поднялся на ноги. Он был коренаст, приземист и мощно сложен, с толстыми плечами и запястьями. У него было скуластое лицо, широко поставленные глаза, искривленный тонкий нос. Он оценивающе осмотрел других мужчин у костра, каждого из которых он знал так долго, как жил сам или как жили они. Вместе с ними он работал, охотился и напивался пульке, вместе с ними он воевал против врагов и строил другие планы добычи денег. Они были хорошими мужчинами; они были мужчинами Уачукан.

— Я сосредоточенно обдумывал этот план, — произнес Эстебан своим медленным и звучным голосом. — План должен сработать, но я до сих пор не убежден, что это та вещь, которую нам следует сделать.

Он вернулся на свое место в кругу и снова уселся на корточки. Никто из старейшин не поддерживал план. А от тех нескольких человек, которые выступали за него, в том случае если план будет приведен в исполнение, толку окажется немного. Работа будет связана с большим риском для тех, кто будет выполнять ее, но еще большие опасности подстерегают их потом. Когда работа занимает какое-то время, как например вот эта, — главные трудности всегда приходят под конец. Время часто делает храбрых мужчин пугливыми, а мудрых — глупыми.

Эстебан был уверен, что сможет управлять теми людьми, которые останутся с ними, которые останутся в деревне. В выполнении этой задачи ему помогут обычаи и традиции народа Уачукан; но что произойдет с теми двумя, которые будут в другом месте? Все они были звеньями одной цепи, волокнами одной веревки, а веревка всегда рвется в самой слабой своей точке. Он обратил свой взгляд на двух самых молодых мужчин в кругу — Агустина и Хулио.

Каким-то странным образом, но они даже не были похожи на мужчин из племени Уачукан. Да, у них были такие же невысокие, сильные, быстрые тела, как у мужчин племени, но лица их не несли того отпечатка тягот горной жизни, который был присущ остальным Уачукан. Слишком гладкие щеки, слишком большие глаза, слишком мягкие линии рта.

Эстебан не доверял Агустину и Хулио. Они слишком много смеялись — но они были молоды. Они хвастали своей сексуальной доблестью — но кто из мужчин Уачукан не хвастал? Они были хитры — но Эстебан был еще хитрее. Им слишком легко доставались деньги — но они каждый месяц щедро делились ими с Эстебаном, отдавая их на нужды племени. Они жили вдалеке от деревни — но один раз в году, в Ночь Мертвых, они возвращались, чтобы возобновить кровавую клятву Уачукан. Они были слабы — но когда разразилась война с народом Льянгауан, Агустин и Хулио вернулись драться и дрались хорошо.

И все же, тем не менее, они были другими, и Эстебан не мог полностью поверить в них.

И еще этот план. Это был их план. Он мог сделать народ Уачукан богатым — и это было хорошо. Но он также мог провалиться, наслать многочисленные беды и неприятности на их племя — и это было плохо. Эстебан вспомнил, как другие вожди, до него, принимали решение в схожих ситуациях; он взвешивал их действия и обдумывал результаты до тех пор, пока не уверился, что может говорить мудро, не позволяя ни трусости, ни храбрости влиять на ход своих мыслей.

— Я изучил план, — объявил Эстебан, медленно выделяя голосом каждое сказанное слово. — Это та вещь, которую мы должны сделать.

— Это замечательный план! — воскликнул Хулио, не в силах сдержать себя. — Он сработает, я просто уверен в этом!

Все глаза были опущены долу. Казалось, мужчины сосредоточенно разглядывают пол хижины. Наконец, Эстебан снова заговорил:

— Хорошо сознавать, что тот, кто принес план, сам верит в него.

Это был тот самый момент, наступление которого Хулио предвидел заранее. Он ждал его и был готов к нему. Хулио понял и вызов, и угрозу, прозвучавшие в последних словах Эстебана. Эстебан сделал так, как должен был бы сделать вождь народа Уачукан. Хулио был готов выдержать испытание, открыто и лицом к лицу встретиться с Эстебаном и со старейшинами.

— Я принес план на мудрый суд совета старейшин. Но пришел я сюда не как ребенок. Я представляю вам этот план как мужчина, который и сам сначала отнесся к замыслу с неодобрением и недоверчивостью… — одобрительный шепот разнесся по кругу. — Я разделился на две половины, и каждая из них исследовала этот план со всех сторон, спереди и сзади. Я накинулся на этот план и силой своего мозга почти уничтожил его, разорвав на мелкие кусочки… — головы старейшин согласно закивали. — Но потом я починил его, собрал заново, заменил отдельные недоброкачественные детали. Я представил его на суд своего двоюродного брата Агустина и потребовал, чтобы он нападал, и я отражал каждую его атаку. Потом нападал я, и Агустин защищался. Этот план сработает, — закончил Хулио, опуская глаза.

Заговорил Гуильермо — один из младших членов совета:

— Мы должны помнить о полиции.

— Их будет двое, — ответил Хулио, по-прежнему держа глаза опущенными вниз.

— Как ты можешь быть в этом уверен? — спросил Эстебан.

Отвечать стал Агустин. Он говорил скромнее, чем его брат:

— По телефону мы позвонили в полицейское управление. Мы сделали вид, как будто мы одни из тех, кто снимает кино. Я сказал на английском: «Можно ли привлечь для охраны еще полицейских, завтра, когда съемки будут происходить в горах? Чтобы было безопаснее». Офицер, который отвечал мне, очень рассердился и закричал, что в городе сейчас полно туристов и всем им тоже требуется защита полиции. «Двое — сказал он мне, потом добавил: — И двоих еще слишком много для такой чепухи…»

— Вот почему мы можем быть уверены относительно полиции, — подытожил рассказанное братом Хулио.

— Двое — это ничего, — высказал свое мнение Гуильермо.

— Давайте лучше поговорим о том, что будет после, — сказал Эстебан.

— После, — хвастливо воскликнул Хулио, — мы все будем очень богатыми.

— После, — заметил Эстебан без всякого выражения в голосе, — сюда придут солдаты. Много солдат. Эта gringa богата и очень значительна.

— Нет, нет, — быстро запротестовал Хулио. — Киношники выкупят ее обратно. В Акапулько ходит много разговоров о таких вещах. Гринго крадут и в других странах, и всегда за их возвращение дают громадные деньги. Гринго всегда платят выкуп за своих людей. Они так устроены.

— А солдаты? — настаивал Эстебан.

— Подобные дела требуют времени, — уверенно ответил ему Хулио. — Задолго до того как солдаты доберутся до нашей деревни, у нас в руках уже будут наши деньги; мы их спрячем, и ни одна живая душа никогда не узнает, что сделали Уачукан.

Эстебан посмотрел на пол. Один миллион песо! Какая женщина может стоить так дорого? По мнению Эстебана, просто бессмысленно платить за женщину такие безумные деньги. Впрочем, он никогда не мог понять чужеземцев.

— Хочет ли кто-нибудь из старейшин высказаться по поводу плана? — спросил он. Когда никто не ответил, Эстебан продолжил: — Тогда буду говорить я. Мы осуществим этот план, но очень осторожно. Деревня должна быть защищена. Я внес в план изменения. Десять человек слишком много…

— А что если произошла ошибка с полицией? — поинтересовался один из старейшин.

— Десять мужчин слишком мало, чтобы хорошо драться, и слишком много, чтобы быстро бежать. Потребуется всего горстка мужчин, — ответил Эстебан. — Тому, кто останется в деревне, о плане ничего не должно быть известно. Никому. Ни женщинам, ни детям. Если тех, кто будет делать работу, выследит армия или полиция, солдат и полицейских необходимо будет завести в горы, подальше от деревни. Если случится так, что мы должны будем драться, сражение произойдет в высохшем русле реки, в горах. Там солдат можно заманить в ловушку. Но мужчины, участвующие в плане, не вернутся в деревню до тех пор, пока деньги не будут уплачены и все не успокоится.

Краткая речь Эстебана была встречена одобрительным гудением круга старейшин.

— Теперь я отберу людей, которые будут участвовать в плане, — объявил Эстебан.

— Мы пойдем! — возбужденно выкрикнул Хулио. — Мы вам потребуемся, мы покажем эту женщину…

«Слабость всегда проявляет себя, — с угрюмым удовлетворением мысленно заключил Эстебан. — Она проявляется в глупости, в импульсивности — порок неизбежно дает о себе знать.» Вождь обратился к Хулио:

— Ты опишешь эту женщину участникам плана так, чтобы они не ошиблись. Ты опишешь эту женщину так, чтобы каждый участник смог бы сразу узнать ее. А когда ты закончишь, ее опишет Агустин. А потом ты будешь описывать ее снова. Затем Агустин. Потом снова ты. Но с нами ты не пойдешь. Ты и Агустин сегодня вечером вернетесь в Акапулько. Там ты сделаешь так, чтобы тебя увидело много людей. Ты поговоришь с одним, ты поговоришь с другим — и таким образом никто не сможет заподозрить, что между тобой и тем, что должно произойти, есть хоть какая-то связь. Когда все будет окончено, я дам тебе знать. И ты будешь делать то, что я тебе скажу…

— Así es[140]! — согласились старейшины. — Так и следует поступить!

— А сейчас, — сказал Эстебан, поднимаясь на ноги и смотря в лицо Хулио, — расскажи нам, откуда прибудут эти гринго, куда они направятся, какова цель их приезда сюда. Все, что тебе известно, ты расскажешь нам. Говори не торопясь. Ничто не должно быть упущено. Приступай!

И Хулио, очень осторожно подбирая слова, начал говорить…

Фургоны с оборудованием, автобусы, несколько частных автомобилей — все собралось напротив отеля «Хилтон». Саманта появилась с пятнадцатиминутным опозданием. Ее сопровождал Тео Гэвин, который — как Саманта объяснила Полу Форману — никогда не видел, как снимают кино. В ожидании прошло еще десять минут — полицейский экскорт все не приезжал. В вестибюле «Хилтона» Форман обнаружил телефон и связался с полицейским управлением. Он спросил насчет полицейского экскорта.

— Sí, señor, — ответили ему. — Сопровождающие полицейские обязательно к вам доберутся. Они, конечно же, уже появились…

— Они, конечно же, и не думали появляться! Когда мне их ждать?

— С минуты на минуту, señor. Ahoritita[141]…

Форман повесил трубку. Ahoritita, с минуты на минуту… Это может означать любое время, вплоть до самого заката. Он вернулся к каравану и рассказал Бристолу, что ему удалось узнать в полиции.

— К черту копов! — выпалил Бристол. — Давайте трогаться.

Форман поднял на него глаза, пожал плечами.

Через несколько минут они уже выезжали из города.

Форман объявил начало съемок первого дубля.

Труппа расположилась на грязной дороге, которая уходила прямо на запад, а потом вдруг резко сворачивала в сторону. С правой стороны дороги был крутой обрыв; точно под ними, внизу, на расстоянии не менее тысячи футов, раскинулась долина. С другой стороны дорогу обрамляла высокая каменная стена.

На дороге Макклинток проверял кабели, корректировал положение прожекторов и рефлекторов, осматривал установленную на автомобиле камеру.

Форман подошел к Шелли, сидевшей за рулем красного «кабриолета».

— С тобой все в порядке?

— Думаю, да.

— Мы уже достаточно репетировали. У тебя не должно быть никаких трудностей. Держи скорость между тридцатью и тридцатью пятью. В фильме все будет выглядеть быстрее. Звук вставим потом. — Он протянул руку, проверил, надежно ли она закрепила ремень безопасности. — Расслабься, все будет хорошо, — сказал он на прощание и пошел к операторскому автомобилю.

Это была чистая сцена действия. Шелли, на грани срыва, в панике, пытается оторваться от Джима Сойера. Они мчатся по горной дороге; сумасшедшая, напряженная, отчаянная гонка. Машину то и дело заносит, она проваливается в ямы и подпрыгивает на ухабах, выходит из-под контроля… Она несется по этой узкой дороге прямо навстречу слепящему позднему солнцу. Солнце бьет ей прямо в глаза, Шелли с трудом различает дорогу, она боится вот-вот рухнуть в пропасть, напряженно всматривается в это оранжевое солнечное свечение… и, неожиданно, в сверкающем ореоле она видит женщину, всю в белом, — видение, которое до этого уже много раз посещало ее. Закричав от ужаса, Шелли резко выворачивает руль, и машина врезается в каменное ограждение дороги…

— Снято! — закричал Форман и немедленно потребовал второй дубль. — Для подстраховки, — объяснил он прежде, чем Бристол смог запротестовать. — Здесь предстоит очень сложная лабораторная работа.

Они сняли эту сцену еще раз, и снова она прошла без всяких осложнений. Удовлетворенный, Форман поздравил Шелли и скомандовал готовить следующий эпизод.

В тени грузовика с оборудованием, расположившись на складных полотняных стульях, взявшись за руки, сидели Саманта Мур и Тео Гэвин. Она высвободила руки и поднялась.

— Моя сцена, дорогой, — сказала Саманта. — Она не должна занять много времени.

— Ты будешь великолепна.

— Тео, какой ты милый.

Она присоединилась к Форману, и они стали подниматься в гору, к тому месту, где дорога делала изгиб.

— Оставайтесь за поворотом, вне поля зрения, инструктировал ее Форман. — Когда услышите мой свист, подходите к внешней кромке дороги. Вдоль этих каменных отметок, которые расставил Макклинток.

— Я вижу.

— Таким образом вы окажетесь на одной линии с солнцем. — Форман быстро поднял голову и посмотрел на солнце. Оно светило с той особой интенсивностью, которая обычно появляется перед самым закатом. — Еще минут десять, и мы будем готовы начать съемку. Вчера Макклинток отснял солнце отдельно, с этого же самого ракурса. Потом мы совместим в кадре оба изображения таким образом, что в фильме вы будете выглядеть таинственным призраком. Ваше «присутствие» спасает Шелли — если бы не вы, она должна была бы рухнуть с обрыва…

— Я понимаю.

— Просто не уходите со своей позиции до тех пор, пока я не закончу эту сцену. Когда машина с оператором будет ехать по этой дороге на вас, смотрите не отрываясь на водителя. В фильме будет казаться, что вы глядите на Шелли, предупреждаете ее…

Форман возвращался по дороге обратно, вниз, а Саманта пошла в противоположном направлении, повернула за угол скалы и скрылась из глаз. Снова очутившись в операторской машине, Форман повысил голос:

— Ладно, народ, сейчас быстренько отснимем следующую сцену…

Гуильермо был зол.

— Это какая-то ловушка! Хулио завел нас в ловушку!

Эстебан сделал жест рукой, который заставил Гуильермо замолчать.

— Хулио из племени Уачукан. Он не предаст своего народа.

С того места где в высокой коричневой горной траве на животах лежали пятеро индейцев, земля круто обрывалась вниз; внизу, на расстоянии почти в полмили, виднелась грязная дорога. Они ждали в засаде на этом месте с самого рассвета: видели, как гринго приехали, наблюдали, как они делают свое кино. Все было именно так, как рассказывал Хулио. И высокая белокурая gringa в белом платье — это тоже было именно так, как обещал им Хулио.

— Мне тоже уже больше не нравится этот план, — пробормотал индеец по имени Toмác. — Хулио сказал, что будут два полицейских. А здесь никого. Наверное, полиция приехала вчера вечером, расставила в горах своих людей, которые прячутся и только и ждут, чтобы мы полезли, — и сразу нас всех перестреляют.

— И мне это совсем не нравится, — поддержал его другой мексиканец.

— Нравится или не нравится — это ничто, — сказал Эстебан. — Понять — вот что важно.

Никто из них не ответил ему: заговорщики в равной степени боялись и острого языка своего предводителя и его тяжелых кулаков. Мужчина становится вождем племени Уачукан только тогда, когда не остается других мужчин, претендующих на этот пост и способных бросить вызов. А все еще помнили, как бурно проходил процесс избрания вождя племени и какие болезненные шрамы оставил он на разгромленных кандидатах.

— Гуильермо, — позвал Эстебан. — Сходи к лошадям и проверь, все ли там так, как должно быть.

Прошло пять минут, и Гуильермо вернулся.

— Лошади стоят спокойно. Чико завязал им глаза, и они готовы для нас.

Эстебан показал рукой на дорогу внизу.

— Видите, женщина идет сюда!

В развевающемся белом платье, с длинными золотыми волосами, которые сверкали на солнце, Саманта предстала перед этими индейцами видением, которого ни одному из них в своей жизни еще не довелось пережить.

— Ay, chihuahua[142]! — выдохнул Томас. — Это та самая gringa!

Остальные рассмеялись, но Эстебан поднятой рукой заглушил все звуки.

— Видите она идет одна, поворачивает за скалу, где люди не могут ее видеть. Если бы мы находились там, внизу, тут было бы самое время схватить ее. Остальные никогда не узнали бы, куда она делась.

— Hola[143]! — вскричал Томас. — Полиция…

Внизу на дороге, рядом с грузовиками с кинематографическим оборудованием, затормозила полицейская машина, и из нее выбрались двое полицейских.

— Вот видите, — прокомментировал Эстебан. — Все в точности так, как Хулио нам говорил. Никаких подвохов, никаких ловушек. Хороший план. — Сделав такой вывод, вождь начал с интересом наблюдать, как американцы репетируют свое кино: Форман свистит в свисток, Саманта выходит на дорогу из-за поворота. А когда репетиция закончилась, все, включая и белокурую женщину, вернулись к тому, с чего начали. В этот самый момент Эстебан понял, что делают те люди внизу.

— Пошли! — сказал он. — Спускаемся вниз, немедленно. Рамос, скажи Чико, пусть отведет лошадей на ровное место. Остальные идут со мной. Живо!

— Ладно, народ, — объявил Форман. — Снимаем дуль. Мотор!

Операторская машина двинулась с места, набирая скорость по мере подъема на гору. Форман поднес свисток ко рту, протяжно свистнул. Саманта не появлялась.

— Что происходит! — заорал он. — Остановите эту чертову машину! — Он спрыгнул на землю, побежал вверх по склону, громко позвал Саманту. Сзади его догонял Макклинток.

— Саманта, где вы? — закричал Форман. — Вы что, не слышали свистка? Мы так пропустим солнце… — Он повернул за угол и остановился. — Саманта! Где ты, черт тебя побери! Сейчас не время играть в твои чертовы прятки…

Макклинток приблизился к режиссеру.

— Что случилось? — Какое-то движение над ним привлекло его внимание. Он выбросил вперед руку. — Пол! Там, наверху!

— Что за дьявол!

На расстоянии почти в сотню ярдов от них четверо мужчин — невероятно! — тащили Саманту, унося ее все дальше и дальше с собой.

— Что это за дьявольская чертовщина! Где девчонка?! Господи Боже, нам же нужно снимать картину! — Это был Бристол, с трудом переводящий дыхание; его лицо профессионального боксера сейчас было красным и злым. Сзади его нагонял Тео Гэвин и два полисмена. Они приветливо улыбались.

— Посмотрите туда, наверх, — сказал Макклинток.

Бристол выругался.

— Это что, должно означать какую-то шутку?

— Я бы не сказал, — медленно ответил ему Форман, — если, конечно, ты не найдешь забавным то, что Саманту только что похитили.

— Да ты с ума сошел! — заорал Бристол. Он задрал голову вверх: — Полиция! Они похитили мою звезду! Сделайте что-нибудь, ради Бога!

Полицейские потянулись за своими пушками. Фонтанчики пыли взметнулись вокруг, раздалось щелканье ружейных выстрелов, и пули зарекошетили по скалистому склону. Полицейские проворно бросились в укрытие, остальные поспешили сделать то же самое.

— Они в нас стреляют! — воскликнул один из блюстителей порядка тоном оскорбленной невинности.

— Мы должны что-то предпринять, — заявил Тео. — Проклятье, если бы у меня только был пистолет!

Полицейские спрятали оружие в кобуру.

— Давайте отправимся в погоню, — предложил Тео.

Офицеры немедленно отодвинулись от него, как будто узнали, что у Тео только что обнаружили смертельно заразную болезнь. Один из них сказал:

— Нам следует доложить о том, что здесь случилось, своему шефу. Он такой человек, что любит знать обо всем, что происходит. — И они заторопились вниз, к своей машине.

Форман последовал за ними.

— Куда ты пошел? — закричал вслед ему Тео.

— Куда ты пошел? — эхом повторил его вопрос Бристол.

— Обратно в Акапулько, — ответил Форман. — Если мы будем сидеть и ждать от местных копов что-нибудь путевое, мы никогда в жизни не найдем Саманту.

Бристол выругался и побежал за Форманом; Тео не отставал от него.

— Зачем? — сказал Тео. — Зачем только они могли увезти Саманту?

— Из-за денег, — ответил Бристол. — Из-за чего же еще! Но если они ждут, что я раскошелюсь и заплачу им выкуп, то будут ждать этого долго, очень долго — скорее сначала преисподняя покроется льдом! Саманта не так уж важна для моей картины.

— Выкуп, — произнес Тео, ни к кому в особенности не обращаясь. — Хотел бы я знать, сколько будет стоить вернуть ее обратно…

Шеф полиции был плотным, крепким мужчиной с роскошными усами и обворожительной улыбкой. Он с явным интересом слушал отчет американцев о похищении, удивляясь тому, что он почти полностью соответствует рассказу его собственных людей. Шеф, естественно, понимал, что полицейские преувеличили свой энтузиазм по поводу преследования похитителей, но это было обычным делом.

Американцы закончили, и шеф полиции придал своему крупному лицу выражение официальной серьезности и беспокойства. Он объяснил, что в штате Герреро и в самом деле совершается много насилия, можно сказать даже, что по насилию он занимает первое место среди штатов республики. «Вот только вчера на дороге в Зиуатанего из проезжавшей машины был застрелен давно ушедший от дел руководитель фирмы; а за неделю до этого обученные за рубежом партизаны ограбили банк в одном небольшом городишке на юге; потом еще постоянные убийства и перестрелки между враждующими семействами и индейскими племенами. Ay, chihuahua! Какие все-таки нецивилизованные здесь люди!»

«Подобное пренебрежение законом и порядком, — продолжал полицейский начальник, — производит весьма неблагоприятное впечатление на туристов и в один прекрасный день даже может заставить их покинуть Акапулько. Это будет вселенским позором.» «Таким образом, — проинформировал шеф своих слушателей, — я считаю похищение Саманты Мур ужасным ударом по правосудию, открытым вызовом всей республике и оскорблением моей личной власти. Кража богатой мексиканки или мексиканца — это можно понять: по крайней мере, если можно так выразиться, сор не выносится из избы; но применить насилие к такой уважаемой и красивой американке — совсем другое дело, это просто неприемлемо!»

— К сожалению, señores, — продолжил шеф, — в настоящее время я очень немного в состоянии сделать. Говоря «немного», я имею в виду, конечно, то, что видно нетренированному глазу. Тем не менее мои информаторы уже получили задание, и скоро ко мне будут стекаться все данные по нашему делу. Завтра к этому времени мне будет известна личность преступников, которые осмелились на это страшное преступление. Я узнаю, где они прячут сеньориту Саманту Мур, и тогда буду действовать с невероятной молниеносностью, с ужасной жаждой мести. При условии, — добавил он, — что мне окажет помощь армия. Я же не могу сам, естественно, отправиться в горы с горсткой плохо обученных, скудно вооруженных людей. Это было бы глупо, не правда ли?

Через пятнадцать минут пришло сообщение, что просьба шефа полиции об оказании ему военной помощи решена положительно, а еще через час прибыл майор — в безукоризненной военной форме, сверкающих сапогах и с хлыстом в руке, которым он беспрестанно постегивал по горящим как огонь голенищам.

— Я майор Сабастьян де Арагон-и-Гонзага, — объявил он. — Под моим личным командованием находится шестьдесят великолепно подготовленных людей, все они отличные наездники на превосходных лошадях. Мы готовы начать поиск.

— Я поеду с вами, — сказал шеф полиции.

— Я тоже, — заявил Тео. — Я хочу быть там с оружием в руках, когда мы их найдем. Если они причинили вред Саманте…

— Браво! — сказал майор.

— Qué macho[144]! — сказал шеф.

Бристол сделал знак Форману, и они вышли на улицу. На тротуаре он остановил режиссера и повернулся к нему лицом.

— Эти мексиканские ублюдки охотятся за моими бабками, — сказал он мрачно.

— Им не нужен именно ты, Харри. Они возьмут выкуп от любого.

— Ну что же, от меня, во всяком случае, они не получат ни цента. Эта дамочка для меня никто. Кроме того, у нее у самой есть деньги. Один ее дом стоит целое состояние… Хотя, ты знаешь, может быть, все это и сыграет мне на руку… Я думаю, в конечном счете эта история с Самантой придаст моей картине что-нибудь эдакое, особенное, стоящее… Я собираюсь позвонить в Нью-Йорк — послушаю, что они скажут. У меня ощущение, что мы сможем повернуть дело так, чтобы самим не остаться внакладе…

Тео вернулся в свой отель и заказал разговор с Джерри Баумером. Когда их соединили, Гэвин быстро, не вдаваясь в лишние подробности, рассказал своему агенту о том, что произошло. Когда Тео закончил, Баумер воскликнул:

— Это ужасно! Чем я могу вам помочь?

— Утром в погоню за похитителями отправится армия. На рассвете, Баумер. Там, в горах, может оказаться нелегко. Перестрелки, кровь…

— Боже мой, это действительно ужасно!

— Баумер, записывай все, что я буду говорить.

— Записывать?

— Послушай меня, приятель, маленькая война всегда привлекает к себе большое внимание.

— А что, если похитители убьют мисс Мур?

— Я отдаю себе отчет в опасностях, с которыми связано это дело. В любом предприятии ключ к успеху заключается в том, чтобы не терять головы. Знать, что необходимо сделать, и делать это.

— … знать что, необходимо сделать, и делать это, — повторил Баумер.

— Не пропусти ничего.

— Положитесь на меня. — Энтузиазм Баумера был на гребне.

— Во-первых, завтра я отправляюсь вместе с солдатами. Я буду ехать на коне впереди колонны. Это будет серый в яблоках жеребец. Я уже сделал необходимые приготовления, чтобы взять его напрокат. И еще — я буду вооружен: пистолет, ружье, много боеприпасов.

— Мистер Гэвин, у меня бы не хватило на это смелости.

— Это не сводка новостей по радио, Баумер. Записывай: «Я превосходный наездник, опытный и умелый охотник — как-то раз я свалил рекордных размеров ягуара одним выстрелом, да еще стрелял в него стоя. Кроме того, зверь в это время бежал. Он потянул, ни много, ни мало, на триста пятьдесят фунтов.»[145]

— Это хорошо?

— Это рекорд.

— Да, сэр.

— Дополнительную информацию обо мне посмотри в материалах компании, там должна быть моя биография. Найдешь демографические данные, фотографии, относящиеся к разным годам, список моих спортивных достижений в колледже и потом. Все для художественного очерка. Свяжись с людьми в «Тайм»[146]. Они, возможно, захотят сделать рассказ обо мне.

— Последний из мужчин Ренессанса, — вставил Баумер.

— Неплохо. Очень важно связаться со всеми газетами и немедленно заказать им очерк. Саманта Мур — ключ ко всему рассказу. Ее имя — это продукт, а продукт — это Саманта!

— О, это хорошо сказано. Давайте я запишу это дословно. Не могли бы вы повторить, пожалуйста?

Тео повторил, подождал, пока Баумер закончит писать.

— Я не имею представления, как все это повернется, Джерри, в том аспекте, в каком здесь замешана мисс Мур, но мы также несем ответственность и перед компанией. Я не хотел бы, чтобы на нас потом показывали пальцами и говорили о нашей черствости и бессердечии. Мы не хотим, чтобы нас называли эксплуататорами. От тебя будет зависеть найти правильный подход к делу, с тем чтобы мы могли бы извлечь из этой ситуации максимум выгоды.

— Будет сделано, мистер Гэвин.

— Обязательно выдели то обстоятельство, что именно я являюсь организатором спасательной операции и что именно я возглавляю отряд. Сразу же засади весь свой персонал за работу. И я хочу, чтобы завтра до рассвета ты был здесь. Привези с собой фотографов, репортеров — всех, кого разыщешь. Если будет необходимо, найми частный самолет.

— Рано утром я буду на месте.

— Это звездный час для нашей рекламной кампании, Джерри. Я хочу, чтобы газеты всего мира заговорили о нашем продукте, о САМАНТЕ!

— САМАНТА! — восторженно повторил Баумер. — Она станет знаменитой к концу этой недели, обещаю вам!

— Ловлю тебя на слове, — ответил Тео и повесил трубку. Ладони у него вспотели. Усталость исчезла. Каждая деталь ложилась на свое место, плотно примыкая к другим частям плана, идеально соответствуя им. Совершенный замысел, совершенная кампания. Тео едва мог дождаться утра, чтобы подняться туда, в горы, чтобы найти и спасти Саманту.

САМАНТА!..