Аламут

@importknig

Перевод этой книги подготовлен сообществом "Книжный импорт".

Каждые несколько дней в нём выходят любительские переводы новых зарубежных книг в жанре non-fiction, которые скорее всего никогда не будут официально изданы в России.

Все переводы распространяются бесплатно и в ознакомительных целях среди подписчиков сообщества.

Подпишитесь на нас в Telegram: https://t.me/importknig

Владимир Бартол «Аламут»

Оглавление

ПРИМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЯ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

AFTERWORD

ПРИМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЯ

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".

Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.

Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.

Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.

ГЛАВА 1

В середине весны 1092 года по старому военному тракту, ведущему из Самарканда и Бухары через северный Хорасан и затем проходящему через предгорья Эльбурса, двигался большой караван. Он выехал из Бухары, когда снег начал таять, и находился в пути уже несколько недель. Погонщики размахивали кнутами, хрипло покрикивая на тягловых животных каравана, которые уже были на грани изнеможения. Один за другим в длинной процессии шли арабские дромадеры, мулы и двугорбые верблюды из Туркестана, покорно неся свой груз. Вооруженный эскорт ехал на коротконогих лохматых лошадях, с тоской и скукой взирая на длинную цепь гор, которая начинала вырисовываться на горизонте. Они устали от медленной езды и с нетерпением ждали, когда же прибудут к месту назначения. Они все ближе и ближе приближались к заснеженному конусу горы Демавенд, пока его не заслонили предгорья, поглотившие тропу. Подул свежий горный воздух, который днем оживил людей и скот. Но ночи были ледяными, и сопровождающие, и погонщики стояли вокруг костров, ворча и потирая руки.

Между двумя горбами одного из верблюдов было закреплено небольшое укрытие, напоминающее клетку. Время от времени маленькая рука отдергивала занавеску на окне, и оттуда выглядывало лицо маленькой испуганной девочки. Ее большие глаза, красные от слез, смотрели на окружавших ее незнакомцев, словно ища ответа на сложный вопрос, мучивший ее всю дорогу: куда ее везут и что собираются с ней делать? Но никто не обратил на нее внимания, кроме предводителя каравана, сурового мужчины лет пятидесяти в свободном арабском плаще и внушительном белом тюрбане, который неодобрительно моргнул, увидев ее в проеме. В эти моменты она быстро задергивала занавеску и скрывалась в клетке. С тех пор как ее выкупили у хозяина в Бухаре, она жила в сочетании смертельного страха и захватывающего любопытства по поводу ожидающей ее судьбы.

Однажды, когда они приближались к концу своего пути, справа от них по склону холма промчалась группа всадников и преградила им дорогу. Животные во главе каравана остановились сами. Предводитель и сопровождающие достали свои тяжелые изогнутые сабли и заняли позиции для атаки. От нападавших отделился человек на короткой коричневой лошади и приблизился к каравану настолько, что его голос стал слышен. Он назвал пароль и получил ответ от предводителя каравана. Два человека галопом поскакали навстречу друг другу, обменялись вежливыми приветствиями, а затем новый отряд принял на себя руководство. Караван свернул с тропы и направился в заросли, проехав так до глубокой ночи. В конце концов они разбили лагерь на дне небольшой долины, откуда доносился далекий шум горного потока. Они развели костры, наскоро поели, а затем уснули как убитые.

С наступлением рассвета они снова были на ногах. Предводитель каравана подошел к навесу, который погонщики накануне вечером отвязали от спины верблюда и поставили на землю. Он отодвинул занавеску и позвал грубым голосом: "Халима!"

Испуганное личико показалось в окне, затем открылась низкая узкая дверь. Крепкая рука вождя схватила девочку за запястье и вытащила ее из убежища.

Все тело Халимы дрожало. Теперь мне конец, подумала она. Командир чужеземцев, присоединившихся к каравану накануне, держал в руке черную повязку. Предводитель каравана подал ему знак, и тот молча накинул платок на глаза девушки и туго завязал его на затылке. Затем он сел на лошадь, затащил девушку в седло и укрыл ее своим огромным плащом. Они с предводителем каравана обменялись несколькими словами. Затем он пустил своего коня в галоп. Халима сжалась в клубок и испуганно прижалась к всаднику.

Шум потока становился все ближе и ближе. В какой-то момент они остановились, и всадник коротко переговорил с кем-то. Затем он снова пришпорил коня. Но вскоре он поехал медленнее и осторожнее, и Халима подумала, что тропинка, должно быть, очень узкая и ведет прямо по краю горного потока. Снизу повеяло прохладным воздухом, и ужас снова сжал ее сердце.

Они снова остановились. Халима услышала крики и лязг, а когда они снова пустились в галоп, под копытами лошадей раздался приглушенный грохот. Они пересекли мост через пороги.

То, что последовало за этим, показалось ей ужасным кошмаром. Она услышала шум крики, словно ссорилась целая армия мужчин. Всадник сошел с коня, не выпуская ее из плаща. Он мчался с ней сначала по ровной земле, потом по ступенькам, пока не стало совсем темно. Вдруг он распахнул плащ, и Халима почувствовала, как ее схватили чьи-то руки. Она вздрогнула от почти смертельного ужаса. Тот, кто забрал ее у всадника, тихо рассмеялся. Он направился с ней по коридору. Внезапно ее охватил странный холод, как будто они вошли в подвал. Она попыталась не думать, но это ей не удалось. Она была уверена, что все ближе и ближе приближается к последнему и самому ужасному моменту.

Мужчина, державший ее, начал ощупывать стену свободной рукой, которая наконец нашла какой-то предмет и решительно толкнула его. Раздался громкий звук гонга.

Халима закричала и попыталась вырваться из рук мужчины. Он лишь рассмеялся и сказал почти ласково: "Не реви, маленький павлин. Никто тебя не тронет".

Зазвенели железные цепи, и Халима снова увидела мерцание света сквозь повязку. Они бросают меня в тюрьму, подумала она. Под ней зажурчал поток, и она затаила дыхание.

Она услышала топот босых ног. Кто-то приближался, и мужчина, державший ее, передал ее новоприбывшему.

"Вот она, Ади, - сказал он.

Руки, обхватившие ее, были по-львиному сильными и совершенно голыми. Грудь мужчины, должно быть, тоже была голой. Она почувствовала это, когда он приподнял ее. Он должен был быть настоящим гигантом.

Халима покорилась своей судьбе. С этого момента она внимательно следила за тем, что с ней происходит, но не оказывала никакого сопротивления. Неся ее на руках, мужчина перебежал через пружинящий пешеходный мост, который неприятно раскачивался под их весом. Затем под его ногами захрустела земля, как будто она была покрыта мелким гравием. Она почувствовала приятное тепло солнечных лучей и свет, проникающий сквозь повязку. И вдруг откуда ни возьмись появился запах свежей растительности и цветов.

Мужчина прыгнул в лодку, отчего она сильно раскачивалась. Халима вскрикнула и прижалась к гиганту. Он рассмеялся высоким, почти детским смехом и ласково сказал: "Не волнуйся, маленькая газель. Сейчас я переправлю тебя на другой берег, и мы будем дома. Вот, садись".

Он усадил ее на удобное сиденье и начал грести.

Ей показалось, что она слышит вдалеке смех - легкий девичий смех. Она прислушалась. Нет, она не ошиблась. Она уже могла различить отдельные голоса. Ей показалось, что с ее сердца сняли груз. Возможно, в месте, где люди так счастливы, ее не ждет ничего плохого.

Лодка прижалась к берегу. Мужчина поднял ее на руки и вышел на сушу. Он пронес ее несколько шагов в гору, а затем поставил на ноги. Вокруг них поднялась шумная суматоха, и Халима услышала приближающееся шлепанье множества сандалий. Великан рассмеялся и воскликнул: "Вот она".

Затем он вернулся к лодке и отплыл назад.

Одна из девушек подошла к Халиме, чтобы снять с нее повязку, а остальные заговорили между собой.

"Посмотрите, какая она крошечная", - сказал один из них.

Другой добавил: "И как молода. Она еще ребенок".

"Посмотрите, как она похудела", - заметил третий. "Наверное, путешествие сделало это с ней".

"Она высокая и стройная, как кипарис".

Повязка сползла с глаз Халимы. Она была поражена. Бесконечные сады в первом цветении весны простирались насколько хватало глаз. Девушки, окружавшие ее, были красивее чашниц. Самая красивая из них сняла повязку с глаз.

"Где я?" - спросила она робким голосом.

Девушки рассмеялись, как будто их позабавила ее робость. Она покраснела. Но красавица, снявшая с нее повязку, нежно обняла ее за талию и сказала: "Не волнуйся, милое дитя. Ты среди хороших людей".

Ее голос был теплым и защитным. Халима прижалась к ней, пока глупые мысли роились в ее голове. Может, меня привезли к какому-нибудь принцу, размышляла она про себя.

Они повели ее по дорожке, усыпанной белой круглой галькой. Справа и слева симметрично располагались клумбы, заполненные цветущими тюльпанами и гиацинтами всех размеров и цветов. Одни тюльпаны были огненно-желтыми, другие - ярко-красными или фиолетовыми, третьи - пестрыми или в крапинку. Гиацинты были белыми и бледно-розовыми, светло- и темно-синими, бледно-фиолетовыми и светло-желтыми. Некоторые из них были нежными и прозрачными, словно сделанными из стекла. По краям росли фиалки и примулы. В других местах распускались ирисы и нарциссы. То тут, то там раскрывала свои первые цветы великолепная белая лилия. Воздух был пропитан восхитительным ароматом.

Халима была поражена.

Они проходили мимо розовых садов. Кусты были аккуратно подстрижены, на ветвях появились пухлые бутоны, некоторые из них уже распускали красные, белые и желтые цветы.

Тропинка вела их все дальше и дальше через густые рощи гранатов, усыпанные красными цветами. Затем последовали ряды лимонных и персиковых деревьев. Они наткнулись на фруктовые сады миндаля и айвы, яблок и груш.

Глаза Халимы расширились.

"Как тебя зовут, малышка?" - спросила одна из девочек.

"Халима, - почти беззвучно прошептала она.

Они так смеялись над Халимой, что слезы едва не навернулись им на глаза.

"Прекратите смеяться, мерзкие обезьяны", - отругал их защитник Халимы. "Оставьте девушку в покое. Дайте ей отдышаться. Она устала и растеряна".

Халиме она сказала: "Не поймите их неправильно. Они молодые и шумные, но когда ты узнаешь их получше, то увидишь, что они не злые. Ты им очень понравишься".

Они пришли в кипарисовую рощу. Халима слышала журчание воды со всех сторон. Где-то вдалеке вода грохотала, словно пороги, низвергающиеся в водопад. Что-то блеснуло среди деревьев. Халиме стало любопытно. Вскоре она смогла разглядеть на поляне небольшой замок, белеющий в лучах солнца. Перед замком находился круглый пруд с фонтаном. Здесь они остановились, и Халима огляделась.

Со всех сторон их окружали высокие горы. Солнце падало на скалистые склоны и освещало покрытые снегом вершины. Она посмотрела в ту сторону, откуда они пришли. Между двумя склонами, образующими ущелье в конце долины, возвышалась, словно нарочно опущенная на место, огромная скала, похожая на гору. На ее вершине возвышалась мощная крепость, сверкавшая белизной в лучах утреннего солнца.

"Что это?" - испуганно спросила она, указывая на стены с двумя высокими башнями, возвышающимися по обе стороны.

Ее защитник ответил ей. "На вопросы будет достаточно времени позже. Ты устала, и сначала нам нужно принять ванну, накормить тебя и дать отдохнуть".

Постепенно Халима перестала бояться и стала внимательно наблюдать за своими сопровождающими. Каждый из них показался ей более очаровательно и красиво одетым, чем предыдущий. Шелк их широких брюк шелестел при ходьбе. Практически на каждой девушке был свой цвет, который подходил ей больше всего. Облегающие халаты были роскошно вышиты и украшены золотыми застежками, в которые были вставлены драгоценные камни. Под ними были яркие блузки из тончайшего шелка. На запястьях у каждой из них были богатые браслеты и ожерелья из жемчуга или кораллов. Некоторые ходили с голой головой, другие носили платки, обернутые вокруг головы как маленькие тюрбаны. Их сандалии были искусно вырезаны из цветной кожи. Халима посмотрела на свою убогость и устыдилась.

Может быть, именно поэтому они смеялись надо мной раньше, подумала она.

Они подошли к замку. Он имел круглую форму и был окружен лестницами из белого камня, которые вели к его входу. Крышу поддерживали многочисленные колонны, напоминающие древний храм.

Из замка вышла пожилая женщина. Она была длинной и тонкой, как жердь, и держалась очень прямо и, казалось, гордо. У нее была смуглая кожа и впалые щеки. В ее больших темных глазах было что-то напряженное, а тонкие сжатые губы производили впечатление непреклонности и строгости. Из-за ее спины рысью выскочила какая-то желтоватая кошка, необычайно большая, с необычайно длинными лапами. Заметив Халиму, она издала враждебное шипение.

Халима испуганно вскрикнула и прижалась к своему защитнику, который попытался ее успокоить.

"Не бойтесь нашего Аримана. Он может быть настоящим леопардом, но он ручной, как ягненок, и никому не причинит вреда. Когда он привыкнет к тебе, вы двое станете хорошими друзьями".

Она подозвала животное к себе и крепко взяла его за ошейник. Она разговаривала с ним до тех пор, пока он не перестал рычать и оскаливать зубы.

"Видишь, он сразу успокоился. Как только ты переоденешься, он будет относиться к тебе как к члену семьи. А теперь погладь его, чтобы он привык к тебе. Не бойся, я держу его на руках".

Халима поборола инстинктивный страх. На расстоянии она протянула вперед левую руку, положила ее на колено, а правой осторожно погладила леопарда по спине. Животное выгнуло спину, как домашняя кошка, и издало довольное рычание. Халима отпрыгнула назад, а затем рассмеялась вместе с остальными девушками.

"Кто эта робкая обезьянка, Мириам?" - спросила старуха у своей защитницы, пронзив Халиму взглядом.

"Ади отдал ее мне, Апама. Она все еще очень напугана. Ее зовут Халима".

Старуха подошла к Халиме, оглядела ее с ног до головы и осмотрела, как торговец лошадьми осматривает их части.

"Может, она не будет такой бесполезной. Нам просто нужно будет откормить ее, чтобы она не была такой маленькой".

Затем она добавила с особой злостью: - И ты говоришь, что это кастрированное мавританское животное отдало ее тебе? Значит, она была у него в руках? О, эта жалкая, извращенная тварь! Как может Сайидуна так доверять ему?"

"Ади просто выполнял свой долг, Апама", - ответила Мириам. "Теперь пойдемте позаботимся об этом ребенке".

Она взяла Халиму за одну руку, а другой продолжала держать за ошейник леопарда. Она потащила их обеих вверх по ступеням здания. Остальные девушки последовали за ней.

Они вошли в коридор с высокими потолками, который вел по всему зданию. Полированные мраморные стены отражали изображения, как зеркала. Богатые ковры поглощали их шаги. Мириам отпустила леопарда у одного из многочисленных выходов замка. Он отпрыгнул в сторону на своих длинных лапах, как собака, и, повернув свою очаровательную кошачью голову, с любопытством посмотрел на Халиму, которая теперь окончательно расслабилась.

Они свернули в пересекающийся коридор и вошли в круглую комнату с высоким сводчатым потолком. Халима вскрикнула от удивления. Даже во сне она никогда не видела такой красоты. Свет лился сквозь стеклянный потолок, состоящий из отдельных элементов, каждый из которых был разного цвета радуги. Фиолетовые, синие, зеленые, желтые, красные и бледные лучи света падали в круглый бассейн, где вода мягко пульсировала, взбудораженная каким-то невидимым источником. Многочисленные цвета играли на его поверхности, переливаясь на полу, пока не остановились у стены, на диванах, покрытых искусно вышитыми подушками.

Халима стояла у входа с открытыми глазами и ртом. Мириам посмотрела на нее и мягко улыбнулась. Она наклонилась над бассейном и опустила руку в воду.

"Здесь хорошо и тепло", - сказала она. Она велела девушкам, вошедшим после них, приготовить все для ванны. Затем она начала раздевать Халиму.

Халиме было стыдно перед девушками. Она спряталась за Мириам и опустила глаза. Девочки с любопытством рассматривали ее, тихонько хихикая.

"Убирайтесь, мерзкие твари, - сказала Мириам, прогоняя их. Они мгновенно повиновались и ушли.

Мириам собрала волосы Халимы в узел на макушке, чтобы они не намокли, и погрузила ее в бассейн. Она энергично натирала и мыла ее. Затем она вытащила ее из воды и насухо вытерла мягким полотенцем. Она дала ей шелковую блузку и велела надеть широкие брюки, которые принесли девочки. Она вручила ей красивый халтер, который оказался слишком велик, а затем заставила надеть яркий цветной жакет, доходивший до колен.

"На сегодня тебе придется довольствоваться этой одеждой", - сказала она. "Но скоро мы сошьем тебе новую, твоего размера, и ты будешь счастлива в ней, вот увидишь".

Она усадила ее на диван и навалила кучу подушек.

"Отдохните здесь немного, а я пойду посмотрю, что девочки приготовили вам поесть".

Она погладила ее по щеке своей мягкой, розовой рукой. В тот же миг они оба почувствовали, что нравятся друг другу. Халима резко и инстинктивно поцеловала пальцы своей защитницы. Мириам демонстративно нахмурилась, но Халима поняла, что она не возражает. Она блаженно ухмыльнулась.

Едва Мириам ушла, как Халима почувствовала, что ее одолевает усталость. Она закрыла глаза. Некоторое время она сопротивлялась сну, но вскоре сказала себе: "Я скоро увижу все это снова", - и уснула.

Когда она проснулась, то не сразу поняла, где находится и что с ней произошло. Она откинула одеяло, которым девушки укрывали ее во время сна, и приподнялась на краю дивана. Она протерла глаза и уставилась на добрые лица девушек, освещенные разноцветным светом. Был уже поздний вечер. Мириам опустилась на подушку рядом с ней и предложила ей блюдо холодного молока, которое она с жадностью опустошила.

Мириам налила еще молока из разноцветного кувшина, и Халима выпила его тоже одним махом.

К ней подошла темнокожая девушка с позолоченным подносом и предложила ей разнообразные сладости из муки, меда и фруктов. Халима съела все, что было перед ней.

"Посмотрите, как она голодна, эта сирота", - сказала одна из девочек.

"И какая бледная", - заметил другой.

"Давайте нанесем немного румян на ее щеки и губы", - предложила красивая светловолосая девушка.

"Ребенок должен есть первым, - отмахнулась от них Мириам. Она повернулась к чернокожей девушке с позолоченным подносом. "Очисти ей банан или апельсин, Сара".

Затем она спросила Халиму: "Какой фрукт ты предпочитаешь, дитя?"

"Я не знаю ни одного из них. Я бы хотел попробовать их оба".

Девочки смеялись. Халима тоже улыбнулась, когда Сара принесла ей бананы и апельсины.

Вскоре она почувствовала, что ее одолевает множество вкусных вещей. Она облизала пальцы и сказала: "Ничто и никогда не было для меня таким вкусным".

Девушки разразились громким смехом. Даже уголки рта Мириам приподнялись в улыбке, когда она потрепала Халиму по щеке. Халима почувствовала, как кровь снова начала биться в ее жилах. Ее глаза заблестели, настроение улучшилось, и она начала говорить открыто.

Вокруг нее сидели девушки: одни вышивали, другие шили, и они стали задавать ей вопросы. Тем временем Мириам сжала в руке металлическое зеркало и начала красить щеки и губы румянами, а брови и ресницы - черной краской.

"Итак, тебя зовут Халима, - сказала светловолосая девушка, которая посоветовала раскрасить свои щеки. "А меня зовут Зайнаб".

"Зайнаб - красивое имя", - признала Халима.

Они снова засмеялись.

"Откуда ты родом?" - спросила ее чернокожая девушка, которую они называли Сарой.

"Из Бухары".

"Я тоже оттуда, - сказала красавица с круглым, лунообразным лицом и широкими конечностями. У нее был нежный округлый подбородок и теплые бархатистые глаза. "Меня зовут Фатима. Кто был вашим хозяином до этого?"

Халима уже собиралась ответить, но Мириам, которая как раз в это время подкрашивала губы, остановила ее.

"Подождите минутку. И все вы... перестаньте отвлекать ее".

Халима быстро поцеловала кончики ее пальцев.

"Прекрати", - отругала она ее. Но ее хмурый взгляд был не совсем убедительным, и Халима ясно почувствовала, что завоевала их общую добрую волю. Она сияла от удовлетворения.

"Кто был моим хозяином?" - повторила она, когда Мириам закончила красить губы. Она с видимым удовлетворением осмотрела себя в зеркале и продолжила. "Купец Али, старый и добрый человек".

"Почему он продал тебя, если он хороший?" - спросила Зайнаб. спросила Зайнаб.

"Он был без гроша в кармане. Он потерял все свои деньги. У нас даже не осталось ничего на еду. У него было две дочери, но женихи обманом отняли их у него. Они ничего ему не заплатили. У него был и сын, но он исчез, возможно, его убили разбойники или солдаты". Ее глаза наполнились слезами. "Я должна была стать его женой".

"Кто были твои родители?" спросила Фатима.

"Я никогда их не знал и ничего о них не знаю. Сколько себя помню, я жил в доме купца Али. Пока его сын был дома, нам удавалось выживать. Но потом наступили плохие времена. Хозяин стонал, вырывал волосы и молился. Жена велела ему отвезти меня в Бухару и продать там. Он посадил меня на осла, и мы поехали в Бухару. Он спрашивал у всех купцов, куда меня отвезти и кому продать, пока не встретил одного, который работал на твоего хозяина. Этот человек поклялся бородой Пророка, что я буду жить как принцесса. Али договорился о цене, а когда меня забрали, он начал громко плакать. Я тоже. Но теперь я вижу, что купец был прав. Я действительно чувствую себя здесь принцессой".

Затаив дыхание, девушки посмотрели друг на друга и улыбнулись.

"Мой хозяин тоже плакал, когда продавал меня", - говорит Зайнаб. "Я не родилась рабыней. Когда я была маленькой, турки похитили меня и увезли на свои пастбища. Я научилась ездить верхом и стрелять из лука и стрел, как мальчишка. Всем было интересно, потому что у меня были голубые глаза и золотистые волосы. Люди приходили издалека, чтобы посмотреть на меня. Они говорили, что если какой-нибудь могущественный вождь узнает обо мне, то наверняка купит меня. Потом пришла армия султана, и моего хозяина убили. Мне тогда было около десяти лет. Мы отступали от солдат султана и потеряли много людей и скота. Сын хозяина взял на себя руководство племенем. Он влюбился в меня и взял в свой гарем как настоящую жену. Но султан отнял у нас все, и мой хозяин пришел в ярость. Он бил нас каждый день, но отказывался подчиняться султану. Тогда вожди заключили мир. Пришли купцы и начали торговать. Однажды один армянин заметил меня и стал допытываться у хозяина обо мне. Он предлагал ему скот и деньги. Наконец они вдвоем вошли в шатер. Увидев меня, хозяин выхватил кинжал и попытался заколоть меня, чтобы не поддаться искушению продать меня. Но купец удержал его, и тогда они заключили сделку. Я думал, что умру. Армянин отвез меня в Самарканд. Он был отвратителен. Там он продал меня Саидуне. Но все это давно в прошлом..."

"Бедняжка, ты многое пережила, - сказала Халима и с сочувствием погладила ее по щеке.

Фатима спросила: "Ты была женой своего господина?"

Халима покраснела. "Нет. Я имею в виду, я не знаю. Что ты имеешь в виду?"

"Не приставай к ней с этими вопросами, Фатима", - сказала Мириам. "Разве ты не видишь, что она еще ребенок?"

"О, то, что случилось со мной, было очень плохо", - вздыхая, сказала Фатима. "Мои родственники продали и мать, и меня какому-то крестьянину. Мне едва исполнилось десять лет, когда я должна была стать его женой. У него были долги, и поскольку он не мог их выплатить, он отдал меня в уплату своему кредитору, но не сказал ему, что я уже стала его женой. Тогда мой новый хозяин стал обзывать меня всякими ругательствами, бил и мучил, кричал, что мы с крестьянином его обманули. Он поклялся всеми мучениками, что уничтожит нас обоих. Я ничего не понимал. Хозяин был стар и уродлив, и я трясся в его присутствии, как будто он был злым духом. Он позволял обеим своим бывшим женам бить меня. Потом он нашел себе четвертую, с ней он был сладок как мед, но остальных бил еще сильнее. В конце концов нас спас предводитель одного из караванов Сайидуны, который купил меня за эти сады".

Халима посмотрела на нее заплаканными глазами, потом улыбнулась и сказала: "Видишь, в конце концов ты пришла сюда, и все в порядке".

"Хватит пока рассказывать истории, - прервала его Мириам. "Скоро стемнеет, вы устали, а завтра нам предстоит работа. Возьми эту палку и помой ею зубы".

Это была тонкая палочка с крошечными, похожими на щетку волокнами на одном конце. Халима быстро поняла ее назначение. Ей принесли блюдо с водой, а когда она закончила с этим заданием, отвели в спальню.

"Сара и Зайнаб будут твоими спутницами", - сказала ей Мириам.

"Хорошо", - ответила Халима.

Пол в спальне был устлан мягкими разноцветными коврами. Ковры покрывали стены и висели между низкими кроватями, на которых лежали со вкусом вышитые подушки. Возле каждой кровати стоял искусно вырезанный туалетный столик с большим серебряным зеркалом, прикрепленным к нему. С потолка свисал пятирожковый позолоченный канделябр странной витой формы.

Девушки одели Халиму в длинное белое платье из нежного шелка. Они повязали вокруг ее талии красный шнур и усадили ее перед зеркалом. Она слышала, как они шептались о том, какая она милая и красивая. Они правы, подумала она, я действительно красивая. Как настоящая принцесса. Она легла на кровать, и девочки подложили ей под голову подушки. Они накрыли ее пуховым одеялом и ушли на цыпочках. Она зарылась головой в мягкие подушки и в состоянии сказочного счастья блаженно уснула.

Первые лучи дневного света, проникающие в окно, разбудили ее. Она открыла глаза и увидела на стене яркие узоры, вытканные из ткани. Сначала ей показалось, что она все еще с караваном. На стене она увидела охотника с копьем на коне, преследующего антилопу. Под ним столкнулись тигр и буйвол, а чернокожий мужчина со щитом тыкал острием своего копья в разъяренного льва. Рядом с ними леопард преследовал газель. Тут она вспомнила предыдущий день и поняла, где находится.

"Доброе утро, соня, - позвала ее Зайнаб, которая только что приподнялась в постели.

Халима посмотрела на нее и была поражена. Ее волосы роскошными локонами рассыпались по плечам и сияли в лучах солнца, как чистое золото. Она прекраснее феи, подумала она. Очарованная, она ответила на приветствие.

Она посмотрела на другую кровать, где спала Сара, полуобнаженная, ее полные смуглые конечности блестели, как черное дерево. Разговор разбудил и ее, и она медленно открыла глаза. Они сверкали, как две темные звезды с белыми лучами. Она подняла их на Халиму и странно ей улыбнулась. Затем она быстро опустила их, как кошка, смущенная человеческим взглядом. Она встала, подошла к кровати Халимы и села на нее.

"Вчера вечером, когда мы с Зайнаб легли спать, ты нас не заметил", - сказала она. "Мы поцеловали тебя, но ты лишь пробормотал что-то недовольное и отвернулся".

Халима рассмеялась, хотя ее почти испугал взгляд собеседника. Она также могла видеть светлый пух, покрывавший ее верхнюю губу.

"Я вас совсем не слышала", - ответила она.

Сара пожирала Халиму глазами. Она хотела бы обнять ее, но не осмелилась. Она бросила осторожный взгляд в сторону Зайнаб.

Зайнаб уже сидела у зеркала и расчесывала волосы. "Сегодня нам придется помыть твои волосы", - сказала Сара Халиме. "Ты позволишь мне помыть твои волосы?"

"Это было бы прекрасно".

Ей пришлось встать, чтобы ее спутники могли отвести ее в отдельную уборную.

"Вы все купаетесь каждый день?" - недоверчиво спросила она.

"Конечно!" - засмеялись двое других. Они погрузили ее в деревянную ванну и игриво побрызгали на нее. Она вскрикнула, вытерлась полотенцем, а затем влезла в одежду с приятным, освежающим чувством.

Они завтракали в длинном обеденном зале. У каждой из них было свое место, и всего Халима насчитала двадцать четыре человека, включая себя. Ее усадили во главе стола рядом с Мириам, которая спросила ее: "Так что же ты умеешь делать?"

"Я умею вышивать и шить, а еще я умею готовить".

"А как же чтение и письмо?"

"Я умею немного читать".

"Нам придется поработать над этим. А как насчет стихосложения?"

"Я никогда этому не учился".

"Точно. Тебе придется научиться всему этому и многому другому здесь".

"Это прекрасно", - радостно сказала Халима. "Я всегда хотела чему-то научиться".

"Вы должны знать, что на уроках мы придерживаемся строгой дисциплины. Вы не станете исключением. И позвольте мне предупредить вас еще об одной вещи. Не задавайте вопросов о том, что не имеет прямого отношения к вашей учебе".

Мириам показалась Халиме гораздо более серьезной и строгой, чем накануне. Тем не менее она чувствовала, что старшая девочка ей нравится. "Я обещаю, что буду слушаться тебя во всем и делать все так, как ты мне скажешь", - сказала она.

Она чувствовала, что Мириам занимает какое-то привилегированное положение среди остальных, и ей стало любопытно, но она не решалась задавать вопросы.

На завтрак им давали молоко и сладкую выпечку с сухофруктами и медом. Затем каждому из них дали по апельсину.

Занятия начались после завтрака. Они прошли в зал со стеклянным потолком и бассейном, которым Халима любовалась накануне. Они уселись вокруг на подушках, и у каждой на скрещенных ногах лежал черный планшет. Они приготовили грифельные карандаши и стали ждать. Мириам указала Халиме на место и передала ей письменные принадлежности.

"Держи его так, как это делают другие, хотя ты еще не умеешь писать. Я научу тебя позже, а пока ты можешь хотя бы привыкнуть к планшету и карандашу".

Затем она подошла к дверному проему и ударила молоточком в гонг, висевший на стене.

В комнату вошел огромный мавр, держащий в руках толстую книгу. Он был одет в короткие полосатые штаны и плащ, доходивший ему до пят, но остававшийся открытым спереди. Он был обут в простые сандалии, а на голове у него был намотан тонкий красный тюрбан. Он опустился на приготовленную для него подушку и сел лицом к девушкам, опираясь на колени.

"Сегодня, мои милые голубки, мы продолжим чтение отрывков из Корана, - сказал он, благочестиво прикоснувшись лбом к книге, - в которых Пророк говорит о радостях загробной жизни и прелестях рая. Я вижу среди вас нового молодого ученика, ясноглазого и жаждущего учиться, жаждущего знаний и приятного духу. Чтобы ни одна капля мудрости и святого знания не ускользнула от нее, пусть Фатима, ясная и зоркая, повторит и истолкует то, что ваш заботливый садовник Ади до сих пор сумел посадить и взрастить в ваших маленьких сердцах".

Это был тот самый Ади, который вчера привел ее в эти сады. Халима сразу же узнала его голос. Все время, пока он говорил, она мужественно сопротивлялась желанию рассмеяться.

Фатима подняла свой прекрасный округлый подбородок, чтобы посмотреть в лицо учителю, и начала читать сладким, почти певучим голосом: "В пятнадцатой суре, в стихах с сорок пятого по сорок восьмой, мы читаем: "Вот, богобоязненные придут в эти сады и к источникам: войдите с миром, ибо, поистине, Мы снимем гнев с их сердец, и они сядут на подушки друг с другом. Они не почувствуют усталости, и мы никогда не заставим их уйти..."

Ади похвалил ее. Затем она прочла наизусть еще несколько отрывков. Когда она закончила, он сказал Халиме: "Итак, моя серебряная лань, быстроногая и жадная до знаний, услышала ли ты в жемчужинах своей спутницы и старшей сестры то, что мое мастерство, моя глубина духа посеяли в груди наших нежноглазых хасидов и взрастили в пышные бутоны? Ты также должна выкинуть из своего сердца все ребячество и внимательно прислушиваться к тому, что открывает тебе мое святое обучение, чтобы ты была счастлива и здесь, и в загробной жизни".

Затем он начал медленно, слово за словом, диктовать новую главу из Корана. Мел скрипел по дощечкам. Слегка шевелясь, губы девушек беззвучно повторяли то, что писали их руки.

Урок подошел к концу, и Халима перевела дыхание. Все происходящее казалось ей таким глупым и странным, как будто все это не было реальностью.

Мавр встал, трижды благоговейно прикоснулся лбом к книге и сказал: "Милые юные девы, мои прилежные ученицы, искусные и быстрые, хватит на сегодня учиться и рассеивать мою мудрость. То, что вы услышали и послушно записали на своих скрижалях, вы должны теперь запечатлеть в своей памяти и выучить досконально и наизусть. По мере того как вы будете это делать, вы должны также наставлять эту милую перепелку, вашу новую спутницу, на пути святого обучения и превращать ее невежество в знание".

Он улыбнулся, и ряд белых зубов ярко блеснул. Он многозначительно закатил глаза и с достоинством покинул школьный класс.

Едва занавес опустился за ним, как Халима разразилась хохотом, и к ней присоединились остальные. Мириам, однако, сказала: "Ты никогда больше не должна смеяться над Ади, Халима. Может быть, сначала он покажется тебе немного странным, но у него золотое сердце, и он готов на все ради нас. Он знаток многих вещей - Корана, мирской философии, поэзии, риторики... И он одинаково хорошо владеет как арабским, так и пехлеви. Сайидуна также очень доверяет ему".

Халиме стало стыдно, и она опустила глаза. Но Мириам погладила ее по щеке и добавила: "Не переживай, что ты рассмеялась. Но теперь ты знаешь, и в будущем будешь вести себя по-другому".

Она кивнула ей и вместе с другими девушками отправилась в сад сгребать и плести.

Сара повела Халиму в ванну, чтобы вымыть ей волосы. Сначала она расчесала волосы, а затем раздела ее до пояса. Ее руки слегка дрожали, и Халиме было немного не по себе, но она старалась не думать об этом.

"Так кто же наш хозяин?" - спросила она. Ее любопытство наконец взяло верх. Она поняла, что обладает какой-то властью над Сарой, хотя и не понимала почему.

Сара тут же была готова подчиниться.

"Я расскажу вам все, что знаю, - сказала она, и голос ее странно задрожал. "Но тебе лучше не рассказывать обо мне. И я должна тебе нравиться. Ты обещаешь?"

"Я хочу".

"Понимаете, все мы принадлежим Сайидуне, что означает "Наш учитель". Он очень, очень могущественный человек. Но что я могу вам сказать..."

"Расскажи мне! Скажи мне!"

"Может, вы даже никогда его не увидите. Я и еще несколько человек здесь уже год, а мы так и не увидели".

"Что это за "Наш мастер"?

"Будьте терпеливы. Я все объясню. Знаешь ли ты, кто первый после Аллаха среди живых?"

"Халиф".

"Неправда. И не султан тоже. Сайидуна - первый после Аллаха".

Глаза Халимы расширились от изумления. Она словно переживала сказку из "Тысячи и одной ночи", только теперь она не просто слушала ее, а находилась в самом ее центре.

"Вы хотите сказать, что никто из вас еще не видел Сайидуну?"

Сара наклонила свое лицо прямо к уху Халимы.

"Не совсем. Один из нас хорошо его знает. Но никто не должен узнать, что мы говорим об этом".

"Я буду молчать как могила. Так кто же тот, кто знает Сайидуну?"

У нее уже было четкое представление о том, кто это может быть. Теперь ей нужно было только подтверждение.

"Это Мириам", - прошептала Сара. "Они близки. Но тебе лучше не выдавать меня".

"Я ни с кем не буду говорить об этом".

"Тогда все в порядке. Я должен тебе нравиться, раз уж я так доверяю тебе".

Любопытство мучило Халиму. Она спросила: "Что это за старуха, которую мы встретили вчера перед домом?"

"Апама". Но говорить о ней еще опаснее, чем о Мириам. Мириам добрая и любит нас. А Апама злая и ненавидит нас. Она тоже хорошо знает Саидуну. Но будьте осторожны, никому не говорите, что вы что-то знаете".

"Я не буду, Сара".

Сара вымыла волосы Халимы быстрее.

"Ты такая милая", - прошептала она. Халима смутилась, но сделала вид, что ничего не слышала. Ей еще столько всего нужно было узнать.

"Кто такой Ади?" - спросила она.

"Он евнух".

"Что это, евнух?"

"Мужчина, который на самом деле не мужчина".

"Что это значит?"

Сара начала объяснять ей все более подробно, но Халима раздраженно отмахнулась от нее: "Я не хочу об этом слышать".

"Вам придется услышать о многих других подобных вещах".

Сара была заметно уязвлена.

Закончив мытье, Сара начала массировать кожу головы Халимы с ароматными маслами. Затем она расчесала ее волосы. Она хотела бы также обнять и поцеловать ее, но Халима бросила на нее такой угрожающий взгляд, что она побоялась это сделать. Она вывела ее из уборной на солнце, чтобы волосы быстрее высохли. Группа девочек, пропалывающих клумбы неподалеку, заметила их и подошла.

"Где вы двое были все это время?" - спросили они.

Халима опустила глаза, но Сара бурно отреагировала.

"Если бы вы только видели, какими грязными были волосы бедняжки! Как будто она никогда в жизни их не мыла. Мне едва удалось взять их под контроль, но ей понадобится еще как минимум одно тщательное мытье, прежде чем мы приведем их в надлежащий вид".

Слава богу, что Мириам здесь нет, подумала Халима. Она бы сразу уловила, что ее мучает совесть, и если бы начала расспрашивать, Халима не смогла бы сдержаться. Она бы увидела, что не смогла сдержать обещание не задавать вопросов даже в течение одного дня.

Когда остальные девочки ушли, Сара отругала ее.

"Если ты будешь вести себя так, все догадаются, что у тебя есть секреты. Вы должны вести себя так, будто ничего не знаете. Тогда никто не начнет допытываться... Я пойду к остальным, а ты оставайся здесь, на солнце, и пусть твои волосы высохнут".

Халима была одна впервые с тех пор, как попала в этот странный мир. Она ничего не знала - ни где она находится, ни какова ее роль. Ее окружали сплошные загадки. Но это было не совсем неприятно. Совсем наоборот. В этом сказочном мире она вполне могла найти свое равновесие. Во-первых, здесь было много пищи для ее воображения. Будет лучше, если я притворюсь невеждой, подумала она. Тогда люди не будут меня подозревать, и я смогу добиться их расположения. И тогда они будут более склонны заботиться обо мне.

Сара дала ей более чем достаточно загадок, чтобы занять ее ум. У Мириам, которую она успела узнать как добрую и хорошую, теперь было другое, загадочное лицо. Что означало, что она и Саидуна были близки? В чем сила Апамы, что она может быть злой и при этом знать Саидуну? А этот глупый Ади, который, по словам Мириам, пользовался полным доверием Саидуны? И наконец, кто такой Саидуна, этот могущественный "наш учитель", о котором Сара могла говорить только шепотом?

Она не могла долго оставаться на одном месте. Она свернула на тропинку и стала встречать новые вещи. Нагнувшись над цветами, она наблюдала за красочными бабочками, которые там сидели, и спугнула их. Вокруг нее жужжали рабочие пчелы и ярко раскрашенные шмели, покрытые пыльцой. Жучки и мошки летали туда-сюда, радуясь вместе с ней теплому весеннему солнцу. Она уже забыла свою прежнюю несчастную жизнь и тяжелое путешествие, полное страха и неуверенности. Теперь ее сердце пело от счастья и радости жизни. Казалось, она действительно обрела рай.

В роще гранатов что-то зашевелилось. Она внимательно прислушалась. Из листвы выпрыгнуло стройное, тонконогое животное. Это газель, подумала она. Животное стояло на месте и смотрело на нее своими прекрасными карими глазами.

Халима преодолела свой первоначальный испуг. Она присела и стала звать его, инстинктивно подражая странному толкователю Корана.

"Газель, моя маленькая красавица, давай послушаем, как ты кричишь, но не отступай, моя стройная ножка, моя стройная ножка... Видишь ли, я не могу сделать больше, чем это, потому что я не научен, как Ади. Подойди к Халиме, которая красива и молода, и ей нравится милая маленькая газель..."

Ей пришлось рассмеяться над собственным красноречием. Газель легко шагнула к ней с вытянутой мордой и принялась обнюхивать и облизывать ее лицо. Ей было приятно щекотно, и она начала смеяться и оказывать игривое сопротивление, когда животное все сильнее и сильнее прижималось к ней, пока вдруг не почувствовала, как что-то другое, такое же живое, коснулось сзади мочки ее уха и дышит в него. Она оглянулась и окаменела от страха. Желтопузый Ариман стоял прямо рядом с ней, охотно соревнуясь с газелью в выражении доброты. Она упала назад, едва не приземлившись на руки. Она не могла кричать и не могла подняться. Глазами, полными страха, она смотрела на длинноногую кошку и ждала, что та прыгнет на нее. Но Ариман, очевидно, не собирался нападать. Вскоре он стал полностью игнорировать ее и дразнить газель, ловя ее за ухо или разевая пасть на ее шею. Они хорошо знали друг друга и явно были друзьями. Халима набралась смелости и обняла каждого животного за шею. Леопард начал мурлыкать и ластиться, как обычная домашняя кошка, а газель снова провела языком по ее лицу. Халима ластилась к ним, говоря самые приятные слова. Она не могла понять, как леопард и газель могут быть друзьями в этом мире, когда Пророк сказал, что Аллах приберег это чудо для обитателей рая.

Она услышала, как ее зовут. Она встала и пошла в направлении голоса. Ариман шел позади нее. Газель составляла ему компанию , периодически налетая на него, как на козленка. Он не обращал на нее особого внимания, лишь время от времени пощелкивая за ухом.

Ее спутники уже ждали ее и сказали, что настало время урока танцев. Они завязали ей волосы на макушке и ввели в стеклянный зал.

Их учителем танцев был евнух по имени Асад, молодой человек среднего роста с гладкими щеками и гибкими, почти женственными конечностями. Он был темнокожим африканцем, но не таким черным, как Ади. Халиме он показался симпатичным и глупым одновременно. Когда он вошел, то снял свой длинный плащ и предстал перед ними в одних коротких желтых штанах. Он слегка поклонился с любезной улыбкой и удовлетворенно потер руки. Он призвал Фатиму сыграть на арфе, и при звуках инструмент начал искусно крутиться и поворачиваться.

Его искусство состояло в основном из выразительного живота и сильного владения мускулами. Руки и ноги были не более чем ритмичным аккомпанементом к движениям живота. Сначала он показал, как это делается, а потом девушки должны были попробовать за ним. Он приказал им снять недоуздок и обнажиться до пояса. Халима смутилась, но, увидев, как непринужденно раздеваются остальные, с готовностью последовала за ними. Он назначил Зулейку ведущей танцовщицей и поставил ее впереди остальных. Затем он отправил Фатиму занять ее место, а сам взял длинную тонкую флейту и начал играть.

Только сейчас Халима начала замечать Зулейку. У нее, несомненно, была самая красивая фигура из всех. Она была первой в танцах и помощницей Асада на уроках. Все, что он хотел, она исполняла с точностью, а остальные подражали ей. С флейтой в руках он переходил от одной девушки к другой, оценивая ловкость и подвижность их мышц, поправляя их и показывая, как это делается.

После урока Халима устала и проголодалась. Они вышли в сад, но далеко уйти не смогли, потому что им предстоял еще один предмет - создание стихов. Халима пожаловалась Саре, что проголодалась. Сара показала ей, где можно подождать, а сама ускользнула в здание и вернулась через некоторое время. Она положила Халиме в руку очищенный банан.

"Нам нельзя есть между приемами пищи. Мириам очень строго следит за этим, потому что боится, что мы растолстеем. Она бы точно наказала меня, если бы узнала, что я дала тебе что-нибудь".

Халима никогда не слышала, чтобы кому-то запрещали есть только для того, чтобы не растолстеть. Как раз наоборот. Чем полнее была женщина или девушка, тем больше ее хвалили, поэтому она вряд ли обрадовалась новости Сары. А что делать с тем, что еда в этом странном месте состояла из одних деликатесов?

Девочкам пора было возвращаться в класс, где Ади собирался стать их учителем поэзии. Этот предмет показался Халиме увлекательным, и она сразу же пришла в восторг. В этот день он объяснил систему коротких стихов газели, и все девочки должны были использовать свою изобретательность, чтобы внести свой вклад. Мириам прочитала первый куплет и была свободна, а девочки соревновались друг с другом, добавляя куплет за куплетом. Примерно через десять строк они исчерпали свою изобретательность, остались только Фатима и Зайнаб, которые упорно продолжали свое дело, пока тоже не иссякли. Ади не оставил Халиму ни в первом, ни во втором раунде, чтобы она смогла проникнуться идеей. Очевидно, ей было так хорошо слушать, что Ади позвал ее готовиться к третьему раунду. Она немного боялась, но в то же время была польщена тем, что он так уверен в ней, а еще ей хотелось посмотреть, как она сравнится со своими товарищами.

Мириам произнесла первый куплет.

"Если б как птица на крыльях я летел..." Ади подождал мгновение, а затем начал обращаться к ним по порядку. Они ответили.

Зулейка: "Я бы всегда держала солнце в поле зрения".

Сара: "И иди навстречу утренней росе".

Айша: "Я бы помогала обездоленным сиротам".

Сидеть: "Пел бы им песни всех оттенков".

Джада: "И охранять, чтобы все записи были правдивыми".

Тут Ади приветливо кивнул в сторону Халимы, призывая ее продолжать.

Она покраснела и попробовала.

"Чтобы мы с тобой могли летать..."

Она застряла и не могла идти дальше.

"Он у меня на кончике языка", - сказала она.

Все засмеялись, а Ади подмигнул Фатиме.

"Хорошо. Фатима, помоги ей".

Фатима закончила фразу Халимы: "Тогда мы с тобой сможем летать, мы двое".

Но Халима тут же воспротивилась этому.

"Нет, я не это имела в виду", - сказала она. "Подождите, я сейчас принесу".

И, прочистив горло, она действительно это сделала.

"Чтобы мы с тобой могли взлететь на небеса".

Ее слова были встречены взрывом смеха. Красная от гнева и стыда, она встала, чтобы побежать к двери, но Мириам преградила ей дорогу.

Все они старались утешить и ободрить ее. Постепенно она успокоилась и вытерла слезы. Ади объяснил, что искусство создания стихов - это расцвет, которого можно достичь только длительными усилиями, и что она не должна отчаиваться, если у нее не получилось с первого раза. Затем он призвал девочек продолжать, но у большинства из них уже закончились рифмы. Оставшись одни, Фатима и Зайнаб начали своеобразный диалог.

Фатима: "Пусть то, что ты услышала, Халима, послужит тебе в назидание".

Зайнаб: "Фатима, по моему мнению, ты последняя, кто должен давать уроки".

Фатима: "Что поделать, если мои большие знания вызывают раздражение?"

Зайнаб: "Глупости, ты должна знать себя и знать свои ограничения".

Фатима: "Ладно, мне и так все ясно, моя откровенность вызывает ваше негодование".

Зайнаб: "Ни в малейшей степени. Если хотите знать, провокацией является ваше высокомерие".

Фатима: "Красота порождает презрение. У простоты нет утешения".

Зайнаб: "Это было нацелено на меня? От тебя, перекормленная мутация?"

Фатима: "Вот это здорово. Должны ли мы все восхвалять твое мрачное истощение?"

Зайнаб: "Не на мой счет. Я не могу не смеяться над вашим возмущением".

Фатима: "Правда? И как я должна реагировать на ваше уклонение?"

Зайнаб: "Вы думаете, что ваши нападки могут защитить вас от унижения".

"Хватит, мои голуби, - прервал их Ади. "Вы щеголяли своими прекрасными рифмами и заученными афоризмами, вы спорили, переходили в атаку, соперничали друг с другом и боролись духом, создавали прекрасную музыку с летающими кинжалами. Теперь забудьте свои ссоры и помиритесь. Хватит заученной элегантности и изящества речи. А теперь все вместе отправляемся в столовую".

Он добродушно поклонился и вышел из класса. Девочки высыпали вслед за ним и заняли свои места за ужином.

На столе их ждал завтрак, который подавали три евнуха: Хамза, Телха и Сохал. Именно в этот момент Халима узнала, что к их услугам прибегают семь евнухов. Помимо двух учителей, которых она уже знала, и трех евнухов, прислуживающих за столом, были еще два садовника - Моад и Мустафа. На кухне в основном хозяйничала Апама. Хамза, Телха и Сохал были просто ее помощниками.

Эти трое занимались домашним хозяйством. Они чистили, выпрямляли, мыли и поддерживали порядок во всем доме. Все евнухи, однако, жили вместе с Апамой в саду, отделенном от их дома рвами. У евнухов там было свое здание. Апама жил в отдельном доме.

Все эти подробности только разжигали любопытство Халимы. Она не осмеливалась задавать вопросы в присутствии Мириам. Она с трудом дождалась, когда они с Сарой снова останутся наедине.

Трапеза показалась Халиме обычным пиршеством. Сочное жаркое из дикой птицы в ароматном бульоне, разнообразные овощи, блинчики и омлеты, сыр, хлебцы и медовая выпечка с фруктами внутри. А в качестве запивки - бокал какого-то напитка, от которого, как ни странно, у Халимы закружились мысли.

"Это вино, - шепнула ей Сара. "Сайидуна разрешает нам его пить".

После трапезы они отправились в свою спальню. Они остались одни, и Халима спросила: "Неужели Сайидуна может разрешить вино, если Пророк запрещает его?"

"Он может. Я же говорил тебе, что он первый после Аллаха. Он новый пророк".

"И вы говорите, что никто, кроме Мириам и Апамы, не видел Сайидуну?"

"Никого, кроме Ади, который является его доверенным лицом. Но Ади и Апама терпеть не могут друг друга. Апама вообще никого не выносит. В молодости она была очень красива, и теперь, когда все это потеряно, ей горько".

"Кто она, собственно, такая?"

"Тссс. Она ужасная женщина. Она знает все секреты любви, и Саидуна привела ее сюда, чтобы мы учились у нее. Вы услышите об этом сегодня днем. Говорят, в молодости у нее было много любовников".

"Почему мы должны учить так много предметов?"

"Этого я не знаю, но думаю, что это для того, чтобы мы были готовы к встрече с Саидуной".

"Мы должны быть в его гареме?"

"Может быть. Но теперь скажи мне, думаю ли ты, что я тебе уже нравлюсь".

На это Халима нахмурилась. Ее злило, что Сара задает ей такие глупости, когда ей нужно выяснить столько важных вещей. Она легла на кровать, сцепила руки за головой и уставилась в потолок.

Сара села рядом с ней и неподвижно смотрела на нее. Вдруг она наклонилась к ней и начала страстно целовать.

Сначала Халима не обращала на нее внимания. Но в конце концов поцелуи стали надоедать, и ей пришлось оттолкнуть Сару.

"Я хотела бы знать, что Сайидуна собирается с нами делать", - сказала она.

Сара перевела дыхание и уложила волосы.

"Я бы тоже", - ответила она. "Но никто не говорит об этом, и нам запрещено спрашивать".

"Как вы думаете, можно ли отсюда сбежать?"

"Ты что, с ума сошел, спрашивать такое, когда только приехал? Если бы Апама могла тебя слышать! Разве ты не видел крепость на вершине скалы? Единственный выход - через нее. Помоги себе, если осмелишься".

"Чей это замок?"

"Чей?! Все, что вы видите здесь вокруг, включая нас, принадлежит Сайидуне".

"Живет ли Сайидуна в этом замке?"

"Я не знаю. Может быть".

"И я полагаю, вы не знаете, как называется эта страна, в которой мы находимся?"

"Я не знаю. Ты задаешь слишком много вопросов. Сомневаюсь, что даже Апама и Ади знают. Мириам, возможно, знает".

"Почему только Мириам?"

"Я же говорил, что они близко".

"Что это значит, что они близки?"

"Что они как муж и жена".

"Кто тебе это сказал?"

"Ш-ш-ш. Мы, девочки, все поняли".

"Я не понимаю".

"Конечно, нет, ты же никогда не был в гареме".

"А вы?"

"Да, это так, милая. Если бы ты только знала. Моим хозяином был шейх Муавия. Вначале я был его рабом. Он купил меня, когда мне было двенадцать лет. Потом я стала его любимицей, его любовницей. Он сидел на краю моей кровати и смотрел на меня, как я сижу сейчас. Он называл меня своей милой черной кошечкой. Он влюбился в меня. Если бы я только могла рассказать вам, как это было. Он был великолепным мужчиной. Все его жены завидовали мне. Но они ничего не могли с этим поделать, потому что он любил меня больше всех. От одной только зависти и злости они становились старше и уродливее с каждым днем. Он брал меня с собой в походы. Однажды на нас напало вражеское племя. Прежде чем наши люди успели организовать оборону, их бандиты схватили меня и увезли. Они продали меня на рынке в Басре покупателю нашего господина. Я был несчастен".

Она начала плакать. Густые, тяжелые капли падали на щеки и грудь Халимы.

"Не грусти, Сара. Здесь, с нами, все хорошо для тебя".

"Если бы я знала, что нравлюсь тебе хоть немного, мне было бы легче. Мой Муавия был таким красивым и так сильно меня любил".

"Ты мне нравишься, Сара", - сказала Халима, позволяя себя поцеловать.

Затем она снова начала задавать вопросы.

"Мириам тоже была в гареме?"

"Да, но для нее все было иначе. Она была как королева. Двое мужчин были убиты из-за нее".

"Зачем же она тогда пришла сюда?"

"Родственники мужа продали ее, чтобы отомстить за неверность ему. Она навлекла ужасный позор на всю семью".

"Почему она была ему неверна?"

"Тебе этого еще не понять, Халима. Он ей не подходил".

"Должно быть, он ее не любил".

"О, он любил ее. Он любил ее так сильно, что это его убило".

"Откуда вы это знаете?"

"Она сама рассказала нам об этом, когда только приехала сюда".

"Разве она не была здесь до вас?"

"Нет. Фатима, Джада, Сафия и я были первыми. Мириам пришла после нас. В тот момент мы все были равны, и только Апама отдавала нам приказы".

"Как же Мириам после этого познакомилась с Саидуной?"

"Этого я точно не могу сказать. Он пророк, так что, возможно, он все видит и знает. Однажды он послал за ней. Она не сказала нам об этом, но мы это почувствовали. С тех пор мы перестали быть равными. Она стала отдавать нам приказы, даже выступать против Апамы. Ее власть росла и росла, и теперь даже Апама вынуждена подчиняться ей, и она ненавидит ее за это".

"Все это очень странно".

Зайнаб вошла и села за туалетный столик, чтобы поправить прическу и нанести макияж.

"Пора идти, Халима", - сказала она. "Апама - наш следующий учитель, и тебе лучше не перечить ей. Смотри, чтобы ты не вбежала в класс в последнюю минуту. Вот румяна и черная краска для щек и бровей. И масло шиповника для духов. Мириам дала мне это для тебя. Давай, вставай!"

Они с Сарой помогли ей подготовиться. Затем они втроем отправились в классную комнату.

Вошла Апама, и Халима только и смогла, что удержаться от смеха. Но взгляд старухи и зловещая тишина, опустившаяся при ее появлении, стали для нее предупреждением быть осторожной. Девушки встали и глубоко поклонились.

Старуха была странно одета. Мешковатые брюки из черного шелка облегали ее костлявые ноги. Ее халтер был красным, украшенным золотым и серебряным шитьем. Голову покрывал маленький желтый тюрбан с длинным пером цапли, а на ушах висели огромные золотые обручи, инкрустированные драгоценными камнями. На шее у нее было ожерелье из крупных жемчужин, которое несколько раз драпировалось вокруг шеи. Ее запястья и лодыжки украшали искусно сделанные драгоценные браслеты и браслеты. Все эти украшения лишь подчеркивали ее уродство и дряхлость. Вдобавок ко всему она выкрасила губы и щеки в огненно-красный цвет и подвела глаза черной краской, так что действительно стала похожа на живое пугало. Взмахом руки она приказала девушкам сесть. Ее взгляд остановился на Халиме. Она неслышно усмехнулась, а затем заговорила пронзительным голосом.

"Ты хорошо постарался, чтобы нарядить малышку. Теперь мы можем заставить ее перестать пялиться на людей, как теленок, который никогда не видел быка и не знает, что на него надвигается". Так что слушайте внимательно и узнайте что-нибудь полезное. И ни на минуту не думайте, что ваши спутники просто свалились с неба с тем, что они знают. Некоторые из них до приезда в мою школу помыкались по гаремам, но только приехав сюда, они поняли, насколько сложным искусством является служение любви. В Индии, на моей родине, обучение начинается в самом нежном возрасте. Ведь мудро сказано, что жизнь коротка, а обучение глубоко. Ты хоть понимаешь, бедняжка, что такое мужчина? Знаешь ли ты, почему та черная мерзость, что привела тебя вчера в наши сады, не настоящий мужчина? Говори!"

Все тело Халимы дрожало. В отчаянии она искала помощи у тех, кто был рядом, но все остальные девушки смотрели в пол.

"По-моему, у тебя язык в горле застрял, ты, сенокос", - проворчала старуха. "Ладно, я тебе объясню".

С каким-то злобным удовольствием она начала объяснять тему мужчин и женщин.

Халима была потрясена и не знала, куда себя деть.

"Теперь ты понимаешь, малышка?" - спросила она наконец.

Халима робко кивнула, хотя не слышала и половины, а то, что слышала, было еще неясно.

"Сам всемогущий Аллах велел мне вбить эту возвышенную мудрость в головы этих глупых гусей", - воскликнула она. "Могут ли эти сверчки даже представить, сколько мастерства, сколько врожденного инстинкта требуется, чтобы полностью удовлетворить своего господина и любовника? Практика, практика и еще раз практика! Только это приведет вас к цели. К счастью, провидение лишило вас возможности позорить высокое искусство любви своим грубым вожделением. Мужчина подобен чуткой арфе, на которой женщина должна сыграть сотни и сотни различных мелодий. Если она неуклюжа и глупа, то о, какие жалкие звуки будут доноситься до нее. Но если она одарена и чему-то научилась, то своими ловкими руками она сможет создать на инструменте такие гармонии, которые никогда не были слышны прежде. Бескультурные обезьяны! Ваше желание должно заключаться в том, чтобы заставить данный вам инструмент издавать больше звуков, чем кто-либо когда-либо думал, что в нем есть. И пусть добрые духи никогда не наказывают меня, заставляя слушать бездарное бренчание, скрип и визг".

Она принялась подробно рассказывать о том, что называла своим высоким искусством и образованностью, и шея, уши и лицо Халимы покраснели от стыда. И все же она не могла не слушать. Ее охватило жгучее любопытство. Если бы здесь были только они с Сарой или если бы не Мириам, которая была для нее самым большим источником смущения, то описания Апамы могли бы показаться ей даже забавными. А так она опустила глаза, по какой-то странной причине чувствуя себя виноватой и соучастницей.

Наконец Апама закончила. Она вышла из класса с большим достоинством, не сказав и не поклонившись на прощание. Девочки поспешили на улицу и группами пошли гулять по саду. Сара прижалась к Халиме, которая не решалась подойти к Мириам.

Но Мириам позвала ее по собственной воле. Она обняла Халиму за талию и потащила ее за собой по тропинке. Сара следовала за ними как тень.

"Вы начинаете привыкать к нашему образу жизни?" спросила Мириам.

"Все кажется мне странным и новым", - ответила Халима.

"Надеюсь, это не неприятно".

"Нет, вовсе нет. Мне очень нравится. Просто есть так много вещей, которые я не понимаю".

"Будь терпелива, дорогая. Это придет со временем".

Прислонившись головой к плечу Мириам, Халима мельком взглянула на Сару, и ей пришлось улыбнуться. На лице Сары было выражение мучительной ревности.

Такие, как я, подумала она, и сердце ее забилось.

Тропинка вела через заросли кустарника к краю грозового потока, проносящегося по скалам далеко внизу. Халима заметила, что сады, должно быть, построены на вершине скалы.

На одном из прибрежных камней загорали ящерицы. Их спины блестели, как изумруды.

"Посмотрите, какие они красивые, - сказала Мириам.

"Фу, я их терпеть не могу. Они злобные".

"Почему?"

"Они нападают на девушек".

Мириам и Сара улыбнулись.

"Кто подал тебе такую идею, дитя?"

Халима испугалась, что опять ляпнула какую-нибудь глупость, поэтому отвечала осторожно.

Мой бывший хозяин говорил мне: "Берегись мальчишек! Если они перепрыгивают через стену и проникают в сад, беги от них, потому что они держат под рубашкой ящерицу или змею, и они могут выпустить ее, чтобы укусить тебя". "

Мириам и Сара разразились хохотом. Сара пожирала Халиму глазами, а Мириам, прикусив губу, говорила: "Ну, здесь нет злых мальчишек, и даже наши ящерицы совсем нежные и ручные. Они еще никому не сделали ничего плохого".

Затем она начала свистеть. Ящерицы повернули головы во все стороны, словно ища того, кто их звал.

Халима прижалась к Мириам и Саре, где ей было безопаснее, и сказала: "Ты права. Они красивые".

Из трещины в скале высунулась маленькая острая голова и высунула вильчатый язык. Халима в ужасе замерла. Голова змеи поднималась все выше и выше, а шея становилась все длиннее и длиннее. Сомнений не оставалось: из расщелины выползла большая желтоватая змея, которую, несомненно, привлек свист Мириам.

Ящерицы разбежались в разные стороны. Халима закричала. Она пыталась оттащить Мириам и Сару, но они держались крепко.

"Не волнуйся, Халима, - сказала Мириам, чтобы успокоить ее. "Это наш добрый друг. Мы зовем ее Пери, и когда мы свистим, она выползает из своей маленькой норы. Она так хорошо себя ведет, что никто из нас не может на нее пожаловаться. Вообще в этих садах все дружат, и люди, и животные. Мы отгорожены от остального мира и получаем удовольствие друг от друга".

Халима расслабилась, но ей хотелось уйти оттуда.

"Пойдем, пожалуйста", - умоляла она.

Они рассмеялись, но подчинились.

"Не бойся так, - отругала ее Мириам. "Должно быть очевидно, что ты нам всем нравишься".

"У вас есть другие животные?"

"Их много. В одном из садов у нас целый зверинец. Но добираться туда нужно на лодке, так что как-нибудь, когда будете свободны, попросите Ади или Мустафу отвезти вас".

"Я бы хотел этого. Это место, в котором мы живем, очень большое?"

"Такой большой, что, заблудившись в нем, можно умереть от голода".

"Боже мой! Я больше никуда не пойду одна".

"Все не так уж плохо. Сад, в котором мы живем, находится на острове, окруженном с одной стороны рекой, а с трех других - рвами. Он не такой уж и большой, так что если уйти с него и не пересекать воду, то заблудиться невозможно. Но вон там, у подножия скалистого утеса, находится лес с дикими леопардами".

"Откуда у тебя Ариман, что он такой нежный и ручной?"

"Из того леса. Не так давно он был еще совсем маленьким котенком. Мы кормили его козьим молоком, да и сейчас не кормим его мясом, чтобы он не одичал. Мустафа принес его для нас".

"Я не знаю Мустафу".

"Он хороший человек, как и все наши евнухи. Раньше он был факельщиком у одного знаменитого принца. Это была очень тяжелая работа, и он сбежал. Они с Моадом - смотрители сада. Но уже пора возвращаться в класс. Фатима и Зулейка будут обучать нас музыке и пению".

"О, мне это нравится!"

Урок пения и музыки был приятным развлечением для девочек. Мириам давала им полную свободу. Часто меняясь местами, они играли на татарских флейтах, играли на арфе и лютне, играли на египетской гитаре, сочиняли и пели шутливые песни, критиковали друг друга и спорили, пока Фатима и Зулейка тщетно пытались завладеть их вниманием. Они смеялись, рассказывали истории и радовались возможности расслабиться.

Сара снова прижалась к Халиме.

"Ты влюблен в Мириам. Я видел это".

Халима пожала плечами.

"Ты не сможешь скрыть это от меня. Я могу заглянуть в твое сердце".

"Ну, и что из этого?"

На глаза Сары навернулись слезы.

"Ты сказал, что я тебе понравлюсь".

"Я ничего тебе не обещал".

"Ты лжешь! Именно поэтому я так доверял тебе".

"Я не хочу больше говорить об этом".

Стало тихо, и Сара с Халимой повернулись и прислушались. Фатима взяла в руки гитару и начала петь под собственный аккомпанемент. Красивые, старые песни, полные тоски.

Халима была очарована.

"Ты должна записать слова для меня", - сказала она Саре.

"Да, если я вам понравлюсь".

Она попыталась прижаться к нему, но Халима оттолкнула ее.

"Не беспокойте меня сейчас. Я должен это услышать".

После урока они остались в классе. Каждый занялся своим делом. Кто-то шил или ткал, кто-то подходил к огромному полуистлевшему ковру и возобновлял работу над ним. Другие тащили в зал несколько красивых резных прялок, садились за них и начинали прясть. Они болтали об обычных вещах, о своей прежней жизни, о мужчинах и о любви. Мириам наблюдала за ними, прохаживаясь среди них с заложенными за спину руками.

Халима подумала о ней. Своей работы у нее пока не было. Она прислушивалась то к одному разговору, то к другому, пока наконец ее мысли не сосредоточились на Мириам. Если она и Сайидуна были "близки", то что же происходило между ними? Неужели, когда она была в гареме, она тоже делала то, что описывал Апама? Она не могла в это поверить. Она пыталась отогнать от себя эти отвратительные мысли и убедить себя, что это не может быть правдой.

Они поужинали перед самым закатом, а затем отправились на прогулку. Внезапно на сады опустилась темнота, и над ними появились первые звезды.

Халима шла по тропинке рука об руку с Сарой и Зайнаб, разговаривая с ними полушепотом. Шум порогов становился все ближе, а перед ними простирался чужой и жуткий пейзаж. Халима ощутила прилив эмоций, горьких и сладких одновременно, словно она была крошечным существом, заблудившимся в странном, волшебном мире. Все вокруг казалось ей загадочным, почти слишком загадочным, чтобы она могла понять.

В зарослях мелькнул огонек. Маленькое пламя начало двигаться, и Халима робко прижалась к своим спутникам. Пламя становилось все ближе и ближе, пока наконец перед ней не появился человек с горящим факелом.

"Это Мустафа, - сказала Сара, - смотритель сада".

Мустафа был крупным, круглолицым мавром, одетым в цветастый плащ, доходивший ему почти до пят и завязанный на талии толстым шнуром. Увидев девушек, он добродушно усмехнулся.

"Так это новая птичка, которую вчера занесло ветром", - приветливо сказал он, глядя на Халиму. "Какое крошечное, хрупкое создание".

Вокруг мерцающего факела плясала темная тень. Огромный мотылек начал кружить вокруг огня. Все наблюдали за тем, как она почти задевает пламя, затем взмывает вверх по широкой дуге и исчезает в темноте. Но потом он возвращался, и с каждым разом его танец становился все более диким. Его круги вокруг пламени становились все более узкими, пока наконец огонь не поймал его крылья. Они затрещали, и, подобно падающей звезде, мотылек упал на землю.

"Бедняжка", - воскликнула Халима. "Но почему она была такой глупой?"

"Аллах дал ему страсть к огню", - сказал Мустафа. "Спокойной ночи".

"Странно", - наполовину про себя подумала Халима.

Вернувшись, они прошли в свои спальни, разделись и легли на кровати. У Халимы голова шла кругом от событий этого дня. Этот нелепый Ади с его рифмованными предложениями, ловкий танцмейстер Асад, развязная Апама с ее бесстыдной ученостью, загадочная Мириам, девушки и евнухи. И вот среди всего этого оказалась она, Халима, которая, сколько себя помнила, мечтала о дальних странах и жаждала чудесных приключений.

"Все в порядке", - сказала она себе и попыталась заснуть.

В этот момент кто-то легонько коснулся ее. Не успела она вскрикнуть, как услышала голос Сары, говоривший ей прямо в ухо.

"Сиди тихо, Халима, чтобы Зайнаб не проснулась".

Она забралась под одеяло и прижалась к нему.

"Я же сказала тебе, что не хочу этого", - так же тихо ответила Халима. Но Сара осыпала ее поцелуями, и она почувствовала себя бессильной.

Наконец ей удалось вырваться. Сара стала уговаривать ее и шептать на ухо ласковые слова. Халима перевернулась на спину, засунула пальцы в уши и мгновенно уснула.

Сара не понимала, что с ней происходит. Чувствуя себя дезориентированной, она вернулась к кровати и забралась в нее.

ГЛАВА 2

Примерно в то же время, когда Халима при столь любопытных обстоятельствах оказалась в странных новых садах, по широкой военной тропе в том же направлении, только с запада, ехал молодой человек на маленьком черном ослике. С тех пор как он снял свои детские амулеты и надел на голову мужской тюрбан, прошло не так уж много времени. На подбородке едва виднелась пушистая первая борода, а в ясных, живых глазах был почти детский взгляд. Он был родом из города Сава, расположенного примерно на полпути между Хамаданом и старой столицей, Раем. За много лет до этого в Саве его дед Тахир основал кружок исмаилитского братства, который якобы был призван провозгласить новое почитание мученика Али, но на самом деле был посвящен подрыву власти сельджуков. В свое время общество приняло в свои ряды бывшего муэдзина из Исфахана. Вскоре после этого власти провели рейд на тайное собрание группы и заключили некоторых ее членов в тюрьму. Подозрения пали на муэдзина как на возможного информатора. Его выследили, и предположения группы оказались верными. Они тайно приговорили его к смерти и привели приговор в исполнение. После этого власти схватили лидера братства Тахира и, по приказу великого визиря Низама аль-Мулька, приказали обезглавить его. Братство в панике распустилось, и в тот момент казалось, что исмаилиты навсегда изгнаны из Савы.

Когда внук Тахира достиг двадцатилетнего возраста, отец рассказал ему всю историю. Он велел ему оседлать осла и приготовиться к путешествию. Он отвел его на вершину местной башни и указал на коническую вершину Демавенда, сияющую над облаками в бесконечной дали.

Он сказал: "Авани, сын мой, внук Тахира. Иди прямо по дороге, которая ведет к вершине Демавенда. Когда вы достигнете города Рай, спросите дорогу к Шах-Руду, царской реке. Следуйте вверх по течению, пока не достигнете ее истока, расположенного у подножия нескольких крутых склонов. Там вы увидите укрепленный замок Аламут, Орлиное гнездо. Там старый друг Тахира, твоего деда и моего отца, собрал всех, кто исповедует учение исмаилитов. Расскажите ему, кто вы, и предложите себя в услужение. Так ты получишь возможность отомстить за смерть своего деда. Да пребудет с тобой мое благословение".

Внук Тахира надел саблю с полумесяцем, почтительно поклонился отцу и сел на осла. Поездка в Рай прошла без происшествий. В караван-сарае он спросил, каким путем легче всего добраться до Шаха Руда.

Трактирщик сказал: "Что привело тебя в Шах-Руд? Если бы у тебя не было такого невинного лица, я бы заподозрил, что ты хочешь присоединиться к начальнику горы, который собирает вокруг себя всех этих неверных собак".

"Я не знаю, что вы имеете в виду, - оправдывался внук Тахира. "Я приехал из Савы, чтобы встретить караван, который мой отец отправил в Бухару, но который, похоже, задержался на обратном пути".

"Выехав из города, держите Демавенд справа от себя. Вы придете к хорошо утоптанной дороге, по которой идут караваны с востока. Держитесь ее, и она приведет вас к реке".

Внук Тахира поблагодарил его и снова сел на своего осла. После двух дней езды он услышал вдалеке шум воды. Он свернул с тропы и поехал прямо к реке, вдоль которой шла тропинка, попеременно проходящая через песчаные просторы и густые заросли кустарника. Уклон реки становился все более крутым, а вода - все более громогласной.

Когда он, полусидя верхом и полулежа, прошел большую часть дня, его внезапно окружил отряд всадников. Нападение было столь неожиданным, что внук Тахира забыл достать свою саблю. Когда же он вспомнил и потянулся к рукояти, она оказалась бесполезной. Семь острых копий были нацелены на него. Стыдно бояться, подумал он, но что он мог сделать против такой превосходящей силы?

Командир всадников обратился к нему. "Чего это ты в эти края суешься, зеленорожий? Может, ты приехал ловить форель? Смотри, чтобы твой крючок не застрял в твоем собственном горле!"

Внук Тахира был в полной растерянности. Если это всадники султана и он скажет правду, ему конец. Если же это были исмаилиты, а он молчал, то его примут за шпиона. Он выпустил рукоять меча и отчаянно искал ответ на немых лицах солдат.

Командир подмигнул своим людям.

"Мне кажется, ты ищешь то, что не потерял, мой несовершеннолетний Пехлеван, - сказал он и достал что-то между седлом и стременем. На короткой палке, которую он держал в руке, развевался белый флаг - символ последователей Али.

Что, если это ловушка? подумал Авани. "Неважно, я рискну", - заявил он сам себе . Спрыгнув с осла, он протянул руку к флагу, который командир протянул в его сторону, и благоговейно прижал его ко лбу.

"Вот так!" - воскликнул командир. "Вы ищете замок Аламут. Тогда идемте с нами".

Он погнал свою лошадь вперед по тропинке рядом с Шахом Рудом. Внук Тахира сел на своего осла и последовал за ним. Солдаты устремились за ними.

Они все ближе и ближе подходили к горному хребту, а рев Шаха Руда становился все сильнее и сильнее, пока они не достигли скалистого утеса, на вершине которого стояла сторожевая башня с белым флагом. У подножия этого утеса русло реки сворачивало в крутой каньон.

Командир отряда придержал коня и приказал остальным тоже остановиться. Он махнул флажком в сторону башни и получил ответ, что путь свободен.

Они въехали в каньон, где было прохладно и темно. Тропа здесь была узкой, но хорошо проложенной. Местами она была вырублена в живом камне. Река ревела далеко внизу. На повороте пути командир остановился и поднял руку, указывая вперед.

Неподалеку внук Тахира увидел две высокие башни, которые сияли белизной над темными горами, словно видение из сна. Когда солнце освещало их, они мерцали в его лучах.

"Это Аламут", - сказал вождь и двинулся дальше.

Крутые склоны гор снова скрыли две башни. Тропинка продолжала петлять вдоль реки, пока внезапно не открылся каньон. Внук Тахира изумленно огляделся. Он увидел перед собой мощный утес с укреплением, фундамент которого был вырублен из самого утеса. Шах-Руд разветвлялся на две ветви, которые обхватывали утес, словно держа его за расщепленную палку. Крепость представляла собой целое небольшое поселение, постепенно поднимавшееся в высоту спереди и сзади. Четыре угла крепости были отмечены четырьмя башнями, самые задние из которых были намного выше первых. Крепость и река вместе были зажаты между двумя крутыми, непроходимыми склонами и образовывали грозную преграду, блокирующую выход из каньона.

Это был Аламут, самая мощная крепость из пятидесяти или около того, существовавших в районе Рудбара. Ее построили короли Дейлама, и она считалась неприступной.

Командир отряда подал знак, и со стены напротив на железных цепях опустили тяжелый мост, перекинутый через реку. Всадники с грохотом пронеслись по нему, прошли через внушительные арочные ворота и въехали в форт.

Они вошли в просторный двор, который постепенно поднимался на три террасы, соединенные в центре каменными лестницами. Вдоль стен справа и слева росли высокие тополя и платаны, под которыми располагались настоящие пастбища с пасущимися на них стадами лошадей, ослов и мулов. В отдельной складке мирно паслись несколько десятков верблюдов. По сторонам располагались амбары и казармы, гаремы и другие постройки.

Суета, напоминающая пчелиный улей, встретила внука Тахира. Он изумленно огляделся по сторонам. На центральной террасе упражнялись несколько воинских подразделений. Он слышал резкие команды, лязг щитов и копий, звон сабель. Посреди всего этого то и дело раздавалось ржание лошади или блеяние осла.

Другие мужчины укрепляли стены. Ослы тащили тяжелые камни, которые рабочие поднимали на место с помощью шкивов. Крики раздавались со всех сторон, полностью заглушая шум порога.

Они разошлись, и командир спросил у проходящего мимо солдата: "Капитан Манучехр в карауле?".

Солдат резко остановился и ответил: "Да, это он, сержант Абуна".

Командир подал знак молодому человеку следовать за ним. Они повернули к одной из двух нижних башен. Откуда-то доносились короткие, внезапные удары, сопровождаемые стонами боли. Внук Тахира повернулся в ту сторону, откуда доносились стоны. К каменному столбу был привязан человек с обнаженной до пояса спиной. Огромный мавр, одетый в короткие полосатые шаровары и красную феску, бил его по голой коже плетью, сплетенной из коротких ремешков. С каждым ударом его кожа лопалась в новом месте, и из ран капала кровь. Рядом стоял солдат с ведром воды в руках и время от времени обливал жертву.

Увидев ужас в глазах внука Тахира, сержант Абуна презрительно рассмеялся.

"Мы не спим на перинах и не мажемся янтарем", - сказал он. "Если вы ожидали именно этого, то сильно ошиблись".

Внук Тахира молча шел рядом с ним. Как бы ему ни хотелось узнать, в чем провинился бедняга, чтобы подвергнуться столь суровому наказанию, странное беспокойство лишило его смелости спросить об этом.

Они прошли к входу в башню. Под ее сводами внук Тахира понял, насколько мощными были крепостные стены. Целые пласты породы лежали один на другом. Темная, сырая лестница привела их наверх. Они прошли через длинный коридор, а оттуда попали в просторную комнату, пол которой был покрыт простым ковром. В углу было разбросано несколько подушек, и на них полусидел-полулежал мужчина лет пятидесяти. Он был хорошо упитан, с короткой завитой бородой, в которой то тут, то там пробивались серебристые нити. Он носил большой белый тюрбан, а его халат был расшит серебром и золотом. Сержант Абуна поклонился и подождал, пока человек на подушках заговорит.

"Что это ты принесла мне, Абуна?"

"Мы поймали этого парня во время разведки, капитан Манучехр. Он говорит, что идет в Аламут".

При этих словах капитан медленно поднялся, и внук Тахира увидел, что перед ним возвышается человек величиной с гору. Он уперся кулаками в бока, устремил взгляд на мальчика и грозно закричал: "Кто ты, негодяй?"

Внук Тахира вздрогнул, но быстро вспомнил слова отца и вспомнил, что пришел в замок по собственной воле, чтобы предложить себя в услужение. Вновь обретя самообладание, он спокойно ответил: "Меня зовут Авани, и я внук Тахира Савского, которого великий визирь приказал обезглавить много лет назад".

Капитан посмотрел на него наполовину с удивлением, наполовину с недоверием.

"Вы говорите правду?"

"Почему я должен лгать, сэр?"

"Если это так, то знай, что имя твоего деда золотыми буквами вписано в сердца всех исмаилитов. Наш господин будет рад причислить тебя к своим воинам. Так вот зачем ты пришел в замок?"

"Да, чтобы служить верховному главнокомандующему исмаилитов и отомстить за своего деда".

"Хорошо. Что вы узнали?"

"Чтение и письмо, сэр. А также грамматика и стихосложение. Я знаю наизусть почти половину Корана".

Капитан улыбнулся.

"Неплохо. Как насчет военных искусств?"

Внук Тахира чувствовал себя растерянным.

"Я умею ездить верхом, стрелять из лука, управляться с мечом и копьем".

"У вас есть жена?"

Молодой человек густо покраснел.

"Нет, сэр".

"Вы предавались разврату?"

"Нет, сэр".

"Хорошо".

Капитан Манучехр повернулся к сержанту.

"Абуна! Отведи ибн Тахира к дай Абу Сораке. Скажи ему, что я послал его. Если я не ошибаюсь, он будет рад его принять".

Поклонившись, они покинули покои капитана и вскоре снова оказались во дворе. Столб, к которому был привязан выпоротый человек, теперь был свободен. Лишь несколько капель крови свидетельствовали о том, что там произошло. Ибн Тахир все еще ощущал слабую дрожь, но теперь его переполняло чувство собственной безопасности, поскольку внук мученика Тахира явно что-то значил.

Они поднялись по ступеням, ведущим на центральную террасу. Справа от них стояло низкое здание, возможно, казарма. Сержант остановился перед ним и огляделся, словно ища кого-то.

Мимо торопливо прошел темнокожий юноша в белом плаще, белых штанах и белой феске. Сержант остановил его и вежливо сказал: "Капитан послал меня с этим молодым человеком к его поклонению даи Абу Сорака".

"Пойдем со мной, - широко улыбнулся темнокожий юноша. "Его светлость дай как раз сейчас учит нас поэзии. Мы на крыше". И, повернувшись к ибн Тахиру, он сказал: "Ты здесь, чтобы стать федаем? Тебя ждет немало сюрпризов. Я послушник Обейда".

Ибн Тахир последовал за ним и сержантом, так ничего и не поняв.

Они вышли на крышу, пол которой был устлан грубыми коврами. Около двадцати юношей, каждый из которых был одет в белое, как и Обейда, сидели на коврах, упираясь коленями и ступнями в пол. На коленях у каждого из них лежала дощечка, на которой они записывали все, что диктовал им старик в белом плаще, сидевший перед ними с книгой в руках.

Учитель поднялся, увидев новоприбывших. На его лице появились недовольные морщины, и он спросил сержанта: "Что вам нужно от нас в такой час? Разве вы не видите, что идет урок?"

Сержант нервно кашлянул, а послушник Обейда незаметно смешался со своими товарищами, которые с любопытством разглядывали незнакомца.

Абуна сказал: "Простите, что побеспокоил вас во время обучения, преподобный дай. Капитан послал меня с этим юношей, которого он хочет видеть у себя".

Старый миссионер и учитель изучил ибн Тахира с ног до головы.

"Кто ты и что тебе нужно, мальчик?"

Ибн Тахир почтительно поклонился.

"Меня зовут Авани, я внук Тахира, которого великий визирь обезглавил в Саве. Мой отец отправил меня в Аламут, чтобы я служил делу исмаилитов и отомстил за смерть деда".

Лицо старика просветлело. Он подбежал к ибн Тахиру с распростертыми руками и сердечно обнял его.

"Счастливые глаза видят тебя в этом замке, внук Тахира! Твой дед был хорошим другом мне и нашему господину. Абуна, пойди и поблагодари капитана за меня. А вы, молодые люди, присмотритесь к своему новому спутнику. Когда я буду рассказывать вам об истории и борьбе исмаилитов, я не смогу обойти стороной знаменитого деда этого юноши, исмаилита Тахира, который стал первым мучеником за наше дело в Иране".

Сержант подмигнул ибн Тахиру, как бы говоря, что работа сделана хорошо, а затем исчез через отверстие, ведущее вниз. Даи Абу Сорака сжал руку юноши, расспросил его об отце и о том, как обстоят дела в доме , и пообещал сообщить о его прибытии верховному главнокомандующему. Наконец он приказал одному из послушников, сидящих на полу. "Сулейман, отведи ибн Тахира в спальню и покажи ему место того молодчика, которого сослали в пехоту. Проследи, чтобы он смыл с себя пыль и переоделся, чтобы быть готовым к вечерней молитве".

Сулейман вскочил на ноги, поклонился старику и сказал: "Я позабочусь об этом, преподобный дай".

Он пригласил ибн Тахира следовать за ним, и они вдвоем спустились на нижний уровень. На полпути по узкому коридору Сулейман приподнял занавеску, закрывающую дверной проем, и пропустил ибн Тахира вперед.

Они вошли в просторную спальню. Вдоль одной стены стояло около двадцати низких кроватей. Они состояли из больших льняных клещей, набитых сушеной травой и покрытых одеялами из конского волоса. Подушкой для каждой служило лошадиное седло. Над ними располагался ряд деревянных полок, прикрепленных к стене. На них в строгом порядке располагались различные предметы первой необходимости: глиняная посуда, молитвенные коврики, орудия для мытья и чистки. У подножия каждой кровати стоял деревянный каркас, на котором лежали лук, колчан со стрелами, копье и копьеметалка. Из стены напротив торчали три бронзовых канделябра с множеством ветвей, в каждый из которых была воткнута восковая свеча. В углу стоял постамент с кувшином для масла. Под свечами на колышках висели двадцать тяжелых изогнутых сабель. Рядом с ними лежало столько же круглых плетеных щитов с боссами из бронзы. В комнате было десять небольших окон с решетками. Все в ней было чисто и содержалось в идеальном порядке.

"Вот эта свободна, - сказал Сулейман, указывая на одну из кроватей. "Ее прежний обитатель несколько дней назад ушел в пехоту. Здесь сплю я, рядом с тобой, а с другой стороны - Юсуф из Дамагана. Он самый большой и сильный новичок в нашей группе".

"Вы говорите, что моему предшественнику пришлось вступить в пехоту?" - спросил ибн Тахир.

"Верно. Он не был достоин стать федаем".

Сулейман взял с полки аккуратно сложенный белый плащ, белые брюки и белую феску.

"Подойди к умывальнику, - сказал он ибн Тахиру.

Они прошли в соседнюю комнату, где стояла каменная ванна с проточной водой. Ибн Тахир быстро принял ванну. Сулейман передал ему одежду, и ибн Тахир облачился в нее.

Они вернулись в спальню, и ибн Тахир сказал: "Мой отец передал привет верховному главнокомандующему. Как ты думаешь, когда я смогу его увидеть?"

Сулейман рассмеялся.

"Ты можешь забыть об этой идее, друг. Я здесь уже целый год и до сих пор не знаю, как он выглядит. Никто из нас, послушников, никогда его не видел".

"Значит, его нет в замке?"

"О, он здесь. Но он никогда не покидает свою башню. Со временем вы узнаете о нем больше. Вещи, от которых у вас отпадет челюсть. Вы сказали, что вы из Савы. Я из Казвина".

Пока он говорил, у Ибн Тахира была возможность внимательно изучить его. Он едва ли мог представить себе более красивого юношу. Он был стройным, как кипарис, с резко очерченным, но привлекательным лицом. Его щеки были румяными от солнца и ветра, а смуглую кожу пронизывал здоровый румянец. Его бархатистые карие глаза смотрели на мир с гордостью орла. На верхней губе и подбородке виднелась легкая бородка. Все его выражение лица излучало смелость и дерзость. Когда он улыбался, то демонстрировал ряд крепких белых зубов. Его улыбка была искренней, с легким оттенком презрения, но ничуть не оскорбительной. Как у какого-нибудь пехлевана из Книги царей, подумал ибн Тахир.

"Я заметил, что у вас у всех резкие, жесткие лица, как будто вам тридцать. Но, судя по вашим бородам, вам не больше двадцати".

Сулейман рассмеялся и ответил: "Подождите две недели, и вы ничем не будете отличаться от нас. Мы не проводим время, собирая цветы или гоняясь за бабочками".

"Я хотел бы спросить тебя кое о чем, - продолжил ибн Тахир. "Некоторое время назад внизу я видел, как они били плетьми человека, привязанного к столбу. Я хотел бы знать, чем он заслужил такое наказание".

"Он совершил тяжкое преступление, мой друг. Ему поручили сопровождать караван, идущий в Туркестан. Водители не были исмаилитами и пили вино в пути. Они предложили ему немного, и он принял его, хотя Сайидуна строго запретил это делать".

"Сайидуна запрещает это?" - изумленно спросил ибн Тахир. "Это предписание касается всех верующих и исходит непосредственно от Пророка!"

"Ты еще не понимаешь. Сайидуна может запретить или разрешить все, что захочет. Мы, исмаилиты, обязаны подчиняться только ему".

Ибн Тахира охватило недоумение, и он начал испытывать смутное беспокойство. Он стал допытываться дальше.

"Ранее вы говорили, что моего предшественника отправили в пехоту. Что он сделал не так?"

"Он говорил о женщинах, причем очень непристойно".

"Это запрещено?"

"Безусловно. Мы - элитный корпус, и когда нас примут в него, мы будем служить только Саидуне".

"Во что нас втягивают?"

"Я уже говорил тебе - федаины. Как только мы закончим школу и пройдем все тесты, мы перейдем на этот уровень".

"Что такое федаины?"

"Федай - это исмаилит, готовый без колебаний пожертвовать собой по приказу верховного главнокомандующего. Если он при этом погибает, то становится мучеником. Если он выполнит задание и останется жив, его повысят до даи и даже выше".

"Все это для меня совершенно ново. Как вы думаете, тест будет очень сложным?"

"Без сомнения. Иначе зачем бы мы готовились к нему от рассвета до заката каждый день? Шестеро уже не выдержали нагрузки. Один из них умер на месте. Остальные пятеро попросили перевести их в пехоту".

"Почему они просто не уехали из Аламута, а не позволили так себя унизить?"

"С Аламутом не стоит шутить, друг мой. Попав в замок, ты не сможешь выйти живым, как тебе заблагорассудится. Здесь слишком много тайн".

Послушники ворвались в комнату. По дороге они помылись в умывальнике и приготовились к вечерней молитве. Гигант, почти на голову выше ибн Тахира, рухнул на кровать рядом с ним.

"Я - Юсуф из Дамагана. Я неплохой человек, но не советую никому провоцировать меня или насмехаться надо мной, иначе вы узнаете мою другую сторону".

Он вытянул свои мощные конечности, как бы подчеркивая сказанное.

Ибн Тахир улыбнулся.

"Я слышал, что ты самый большой и сильный в группе".

Гигант мгновенно сел.

"Кто тебе это сказал?"

"Сулейман".

Разочарованный, Юсуф снова растянулся на кровати.

Молодые люди подшучивали друг над другом. Обейда подошел к ибн Тахиру и разомкнул свои мавританские губы.

"Как вам здесь пока нравится, ибн Тахир? Конечно, трудно сказать, когда ты только приехал. Но как только ты проведешь в замке четыре месяца, как я, все, что ты привез с собой извне, испарится".

"Ты слышал, что сказала эта черная задница?" усмехнулся Сулейман. "Он еще не успел окунуть клюв в мед Аламута, а уже дает уроки другим".

"Может, мне стоит дать тебе немного, тупица?" - рассердился Обейда.

"Полегче, братья", - прорычал Юсуф со своей кровати. "Не подавайте плохой пример новичку".

К ибн Тахиру подошел широкоплечий, ногастый юноша с серьезным лицом.

"Я Джафар из Раи", - представился он. "Я живу в замке уже год, и если вам понадобится помощь с уроками, просто дайте мне знать".

Ибн Тахир поблагодарил его. Один за другим послушники подходили к нему, чтобы представиться. Афан, Абдур Ахман, Омар, Абдаллах, ибн Вакас, Хальфа, Сохаил, Озайд, Махмуд, Арслан... Наконец перед ним предстал самый маленький из них.

"Я Наим, из окрестностей Демавенда, - сказал он.

Все остальные рассмеялись.

"Без сомнения, один из демонов, живущих в горе", - поддразнил его Сулейман.

Наим сердито посмотрел на него.

"Мы часто ходим в школу, - продолжал он, - и нам многому приходится учиться. Вы знаете наших учителей? Тот, кто согласился принять вас, - преподобный дай Абу Сорака. Это известный миссионер, который объездил все земли ислама, обучая. Сайидуна назначил его нашим начальником. Он учит нас истории Пророка и святых мучеников, павших за дело исмаилитов. А также грамматике и поэзии на нашем родном пехлеви".

"Вы слышали этого болтуна? Самый маленький в кучке, а болтает больше всех".

Сулейман рассмеялся, и остальные присоединились к нему. Затем он продолжил.

"Скоро ты узнаешь своих учителей воочию, ибн Тахир. Только помни, что дай Ибрагим, который преподает нам догматику, алгебру, арабскую грамматику и философию, - хороший друг Сайидуны. Вам придется знать для него все наизусть, и вы не захотите попасть к нему впросак. Еще есть грек аль-Хаким. Он будет терпеть все, что вы проболтаетесь, лишь бы вы что-нибудь сказали. Капитан Манучехр не терпит болтовни за спиной. Все, что вы для него делаете, должно быть сделано прямо сейчас. Чем быстрее вы будете выполнять его приказы, тем больше он будет вас любить и уважать. Дай Абдул Малик молод, но Сайидуна очень доверяет ему. Он силен и закален, способен переносить огромные нагрузки и боль, и у него нет терпения на тех, кто не умеет скрежетать зубами. Он учит нас силе воли. Его занятия - самые важные после догмы..."

"Эй, не пугайте нашего голубка, - вмешался Юсуф, - а то он может повернуть хвост и убежать. Смотрите, он белый как простыня".

Ибн Тахир покраснел.

"Я голоден", - сказал он. "Я весь день ничего не ел".

Сулейман весело рассмеялся.

"Здесь ты узнаешь совершенно новый способ поститься, друг. Подожди, пока не познакомишься с даи Абдул Маликом".

Они услышали протяжный звук рожка.

"Время для молитвы!" воскликнул Юсуф. Каждый из них схватил со своей полки свернутый ковер и поспешил на крышу. Ибн Тахир тоже потянулся за ковром, который лежал свернутым над его кроватью, и последовал за остальными.

Даи Абу Сорака ждал их на крыше. Когда он увидел, что все собрались и расстелили под собой ковры, он повернулся лицом на запад, к святым городам, и начал священную церемонию. Читая вслух молитвы, он опустился на лицо, вытянул руки, а затем снова сел, как велят законы верующих. Закончив, он поднялся во весь рост, воздел руки к небу, а затем снова опустился на колени, наклонившись вперед и коснувшись лбом земли. Он молился следующим образом:

"Приди, аль-Махди, помазанник и ожидаемый. Избавь нас от притворщиков и спаси нас от неверных. О, Али и Исмаил, святые мученики, заступитесь за нас!"

Послушники копировали его жесты и повторяли за ним слова. Затем внезапно наступила темнота. С соседних крыш до них донеслись ровные, протяжные голоса других верующих. Ибн Тахир почувствовал странное, тревожное волнение. Словно все, что он испытывал в этот момент, было не реальностью, а скорее плодом какого-то удивительно яркого сна. А тут еще открытое обращение к Али и Исмаилу - то, что правоверные за пределами Аламута могли делать только за надежно запертыми дверями. Он был озадачен и сбит с толку.

Они поднялись, вернулись в свои спальные комнаты и уложили ковры обратно на полки. Затем они отправились ужинать.

Столовая представляла собой обширный зал в крыле, расположенном напротив спальных корпусов. У каждого послушника было свое место у стены. На полу были расставлены маленькие табуретки из сплетенных ивовых веток, на которые они либо садились, либо приседали рядом с ними. Трое из послушников были выбраны по порядку и выполняли роль слуг. Они приносили каждому из своих спутников по большому куску хлеба, испеченного либо из зерна, либо из сушеного инжира или яблочных долек. Один из них наливал молоко из больших глиняных кувшинов. Несколько раз в неделю послушникам подавали рыбу, а раз в неделю - жареного быка, ягненка или баранину. Абу Сорака наблюдал за ними и ел вместе с ними. Они ужинали в тишине, сосредоточившись только на еде.

После ужина они разбились на небольшие группы. Одни вышли на крышу, другие разошлись по крепостным валам.

Юсуф и Сулейман взяли с собой ибн Тахира, чтобы показать ему крепость.

Шумная деятельность утихла. Замок окутала тишина, и теперь ибн Тахир отчетливо слышал рев Шаха Руда, который вызывал в нем странную тоску. Их окружала темнота, а в небе пронзительно сияли крошечные звезды.

Через двор прошел человек с горящим факелом в руке. Перед зданиями на верхней террасе появились стражники с факелами и заняли позиции у входов. Они стояли длинным рядом и не двигались. С гор налетал легкий ветерок, принося с собой ледяную прохладу. При свете факелов тени от зданий, деревьев и людей загадочно плясали по земле. Вокруг них крепостные стены были освещены, но каким-то странным светом. Здания, башни и крепостные стены выглядели в нем совсем иначе, чем днем. Все это казалось фантастическим видением, огромным и чуждым.

Они прошли вдоль почти всей стены, окружавшей нижнюю и среднюю террасы.

"Разве мы не хотим подняться туда?" - спросил ибн Тахир, указывая на здания, возвышающиеся за факелоносцами.

"Никто, кроме командиров, не может туда подняться", - пояснил Сулейман. "Люди, которые охраняют Сайидуну, - огромные мавры, евнухи, которых верховный главнокомандующий получил в подарок от египетского халифа".

"Саидуна на службе?"

"Мы не знаем точно", - ответил Сулейман. "Может быть и наоборот".

"Что ты имеешь в виду?" - спросил ибн Тахир, озадаченный. "Разве Сайидуна не взял Аламут от имени халифа?"

"Это отдельная история, - предложил Юсуф. "Вы слышите то одно, то другое. Я бы посоветовал вам не спрашивать о таких вещах слишком часто".

"Я думал, что халиф Каира - верховный глава всех шиитов, включая исмаилитов".

"Только Сайидуна - наш командир, и мы не подчиняемся никому другому", - одновременно произнесли Юсуф и Сулейман.

Они сели на вал.

"Почему верховный главнокомандующий не показывается верующим?" - спросил ибн Тахир.

"Он святой человек", - сказал Юсуф. "Он целыми днями изучает Коран, молится, пишет для нас инструкции и заповеди".

"Это не наше дело, почему он не показывается нам на глаза", - утверждает Сулейман. "Так уж сложилось, и никто, кроме него, не должен знать, почему так происходит".

"Я представлял себе все это совсем по-другому, - признался ибн Тахир. "Там люди думают, что лидер исмаилитов собирает армию в Аламуте и собирается с ее помощью нанести удар по султану и лжехалифу".

"Это не имеет значения", - ответил Сулейман. "Главное, чего требует от нас Сайидуна, - это послушание и святая страсть к делу исмаилитов".

"Как ты думаешь, смогу ли я догнать тебя, раз ты уже добился таких успехов?" - беспокоился ибн Тахир.

"Делайте все, что вам говорит начальство, и делайте это без колебаний, и вы добьетесь того, что вам нужно", - сказал Сулейман. "Не думайте, что послушание - это легко. Злой дух бунтарства начнет говорить с вами, ваше тело откажется следовать велениям воли, а разум будет нашептывать тысячу оговорок относительно приказов, которые вы получаете от своих командиров. Вы должны знать, что все это сопротивление - лишь коварный замысел демонов, стремящихся сбить вас с истинного пути. Будь храбр, преодолей в себе всякое сопротивление, и ты станешь могучим мечом в руке нашего Мастера".

Внезапно раздался звук рожка.

"Пора спать, - сказал Юсуф, вставая.

Они вернулись в свой район и направились в спальные помещения.

В комнате горело несколько восковых свечей. Некоторые из молодых людей раздевались, другие уже забрались в постель.

Вскоре в комнату вошел Абу Сорака. Он проверил, все ли присутствуют и все ли в порядке. Затем он приставил к стене короткую лестницу и погасил свечи.

На подставке в углу в блюдечке с маслом мерцал маленький огонек. Дай подошел к нему, чтобы зажечь свой короткий огонек. Затем он бесшумно шагнул к выходу и осторожно приподнял занавеску, чтобы пламя не зажгло ее. Он проскользнул в отверстие, и его шаги затихли в коридоре.

Ранняя утренняя побудка пробудила юношей ото сна. Они умылись, совершили утреннюю молитву и позавтракали. Затем они взяли свои седла и оружие и поспешили на улицу.

В одно мгновение вся крепость поднялась на ноги. Послушники отправились в конюшню и расположились в два ряда рядом со своими животными, во главе каждого ряда стоял сержант. Прискакал капитан Манучехр, осмотрел отряд и приказал им садиться. Затем он приказал поднять мост, и они, один за другим, пронеслись по нему и вышли в ущелье.

Они проехали мимо сторожевой башни и вышли на обширное плато. Для новичков капитан еще раз объяснил основные команды. Затем он разделил отряд на две группы и приказал им разъехаться в разные стороны. Сначала последовали повороты в строю, а затем - заряды, как турецкие, так и арабские. Впервые в жизни ибн Тахир увидел зрелище массированной атаки, и его сердце заколотилось от гордости. Затем они разошлись и потренировались владеть мечами, метать силки и копья, стрелять из лука и стрел.

Они вернулись в замок ко второй молитве. Ибн Тахир был настолько измотан, что едва мог держаться в седле. Когда они разошлись и вернули лошадей в конюшню, он спросил Сулеймана: "У вас каждый день военные учения?"

Сулейман, который был так свеж и безмятежен, словно только что вернулся с приятной прогулки, рассмеялся и ответил: "Это только начало, друг. Подожди, пока дай Абдул Малик доберется до тебя. Вот тогда все начнет происходить быстро и яростно".

"Я так голоден, что не могу видеть", - жаловался ибн Тахир. "Неужели вы не можете принести мне что-нибудь поесть?"

"Будьте терпеливы. Нам разрешено есть три раза в день, не больше. Если тебя застанут за едой вне установленного времени, то прикуют к столбу, как это случилось с тем солдатом, который пил вино".

Вернувшись в каюту, они уложили оружие, умылись, достали с полок письменные принадлежности и поднялись на крышу.

Перед ними появился высокий худой человек в развевающемся плаще. Его щеки были впалыми, а глаза - впалыми. Его взгляд был мрачным, а нос - тонким и крючковатым, как ястребиный клюв. Редкая седеющая борода доходила ему почти до груди. Его тонкие костлявые пальцы вцепились в стопку бумаг, как когти хищной птицы. Это был дай Ибрагим, старый и почтенный миссионер и добрый друг верховного главнокомандующего. Для начала он совершил вторую молитву вместе с послушниками. Слова он произносил вполголоса, уныло бормоча, но когда перешел к призыву Махди, голос его зазвучал дико и пусто, словно он бил в барабан.

Затем он приступил к уроку. Он объяснял арабскую грамматику, нудно ссылаясь на ее строгие правила, которые иллюстрировал примерами из Корана. Карандаши послушно скрипели по дощечкам для письма. Максимум, на что отваживался один из учеников, это время от времени издавать звучный вздох.

Ибн Тахир нашел урок спокойным. Он хорошо знал грамматику, и было приятно осознавать, что этот предмет не доставит ему хлопот.

Закончив, Дай Ибрагим мрачно поклонился. С большим достоинством он поднял подол своего просторного плаща, чтобы не споткнуться о него, а затем исчез в крутом проходе вниз по лестнице.

Среди послушников поднялся шепот. Они подождали еще немного, чтобы не столкнуться с даи Ибрагимом, а затем поспешно вышли во двор. Там они собрались в два ряда по росту.

Сулейман сказал ибн Тахиру: "Теперь ты встретишься с даи Абдул Маликом. Вот мой совет: стисните зубы и сосредоточьте свою волю". Один парень однажды умер во время этих упражнений. Уповай на Аллаха и на мудрость нашего господина".

Юсуф стоял во главе первого ряда. Где-то в середине стоял Сулейман, а в конце - ибн Тахир. Во главе второго ряда стоял Обейда, а в дальнем конце - Наим.

Перед ними стремительно шагал исхудавший великан. У него было угловатое лицо и жесткий, пронзительный взгляд. Заметив среди послушников ибн Тахира, он спросил его: "Как тебя зовут, герой?"

"Я Авани, внук Тахира из Савы".

"Хорошо. Я уже наслышан. Надеюсь, ты окажешься достойным своего знаменитого деда".

Он отошел на несколько шагов и крикнул: "Снимайте обувь, потом через стену!"

В одно мгновение сандалии упали с их ног. Послушники бросились к валам и начали взбираться на стену. Их руки проникали в расщелины и проемы и цеплялись за каменные выступы.

При виде отвесной стены Ибн Тахир почувствовал, что его мужество угасает. Он не знал, как и с чего начать.

Над ним раздался голос, шепчущий: "Дай мне руку".

Он поднял голову и увидел Сулеймана, который одной рукой держался за отверстие в стене, а другую протягивал ему.

Ибн Тахир ухватился за него. С железной силой Сулейман потянул его вверх.

"Вот так. Теперь следуйте за мной".

И он это сделал. Внезапно он оказался на стене.

Остальные уже сползали с другой стороны в пропасть. У подножия стены пенился Шах Руд. Ибн Тахир посмотрел вниз и почувствовал, что у него закружилась голова.

"Я сейчас разобьюсь", - испуганно сказал он.

"Держись прямо за мной, - шепнул ему Сулейман. Его голос был твердым и властным.

Он начал спускаться. Каждый раз, когда он находил твердую точку опоры, он протягивал руку, а затем плечо ибн Тахиру. Они осторожно, стиснув зубы, спускались по стене в пропасть. Ибн Тахиру показалось, что прошла целая вечность, прежде чем они добрались до скал, окаймляющих реку.

У Ибн Тахира перехватило дыхание. Он поднял голову, пораженный ужасом. Перед ним возвышалась стена. Он не мог поверить, что преодолел ее.

Абдул Малик появился на вершине стены. Он расставил ноги далеко в стороны и крикнул: "По местам!"

Они начали подниматься обратно. Ибн Тахир держался рядом с Сулейманом. Он следовал за ним, делая шаг за шагом, пока, наконец, снова преодолев внутреннюю поверхность стены, не почувствовал под ногами ровную землю.

Послушники переводили дух. Ибн Тахир попытался поблагодарить Сулеймана, но был резко отстранен.

Они надели сандалии и снова заняли свои места в строю.

"В следующий раз мы будем использовать веревку, - прошептал он, - и это будет молниеносно".

Абдул Малик язвительно улыбнулся и сказал: "Что с тобой сегодня случилось, что ты не финишировал первым, как обычно, Сулейман? Может быть, лень? Или просто не хватает смелости? А может быть, новичок соблазнил тебя своим примером? Вы оба держались друг за друга как клещи. Теперь покажите ему, что вы герой. Сделайте шаг вперед и задержите дыхание".

Сулейман шагнул к ибн Тахиру и сжал губы. Он смотрел прямо перед собой, но неопределенным взглядом, словно устремленным вдаль. Ибн Тахиру стало страшно, когда он понял, что Сулейман перестал дышать. Его лицо все больше раскраснелось, а глаза, тусклые и невыразительные, стали странно расширяться в своих глазницах. Ибн Тахир боялся за него. Ведь он был виноват в этом жестоком наказании, постигшем его товарища.

Абдул Малик стоял лицом к лицу с Сулейманом. Сложив руки на груди, он внимательно наблюдал за молодым послушником. Сулейман начинал задыхаться, его шея распухла, а глаза ужасающе выпучились из глазниц. Внезапно он зашатался, как будто стоял на палубе корабля, а затем рухнул на землю, как срубленная древесина.

"Отлично", - одобрил Абдул Малик.

Вновь послышалось дыхание Сулеймана, и глаза его ожили. Медленно он поднялся с земли и вернулся на свое место.

"Хорошо. Обейда! Пусть ты покажешь нам, каких успехов добилась благодаря своей силе воли", - приказал Абдул Малик.

Темное лицо Обейды стало пепельно-серым. Он в отчаянии огляделся по сторонам и нерешительно шагнул вперед.

Он затаил дыхание. Цвет его лица стал ярко-коричневым, и он быстро начал проявлять признаки удушья.

Абдул Малик холодно наблюдал за ним. Ибн Тахиру показалось, что он тихонько насмехается над ним. Обейда зашатался и плавно опустился на землю.

Абу Малик злобно усмехнулся. Втайне смеялись и послушники, стоявшие в строю. Даи подтолкнул юношу ногой и сказал с издевательской добротой: "Вставай, вставай, голубчик. С тобой случилось что-то плохое?" Затем он сурово добавил: "И что же это было?"

Обейда поднялся на ноги. Он улыбнулся, наполовину робко, наполовину растерянно.

"Я потерял сознание, преподобный Дай".

"Как исмаилиты наказывают за ложь?"

Обейда вздрогнула.

"Я больше не могу этого выносить, преподобный Дай".

"Отлично. Возьми хлыст и накажи себя".

Из стопки снаряжения, которое принес с собой учитель, Обейда взял короткий кожаный хлыст. Он расстегнул пуговицы на своем длинном плаще у груди и обнажился до пояса. Затем он связал рукава, чтобы одежда не соскользнула с его тела. Его смуглые плечи были полными и мускулистыми. Он взмахнул кнутом над головой и ударил плетью по спине. Раздался щелчок, и на смуглой коже появилась красная полоса. Он вскрикнул, а затем продолжил порку.

"Какой нежный мальчик", - усмехнулся Абдул Малик. "Врежь ему, герой!"

Обейда начал бить его по спине с боков. Удары становились все более резкими и частыми. Наконец он впал в состояние бешеного самоослабления. Плеть вонзилась в воспаленные участки, и кожа местами начала рваться. Кровь стекала по спине и попадала на белые штаны и плащ. Он бил себя безжалостно, словно был своим злейшим врагом.

Наконец Абдул Малик поднял руку и сказал: "Хватит!".

Обейда отпустил плеть и со стоном упал на землю. Абдул Малик приказал Сулейману отвести своего спутника в уборную, чтобы очистить и перевязать его раны. Затем, повернувшись к послушникам и посмотрев на ибн Тахира, он произнес.

"Я уже не раз объяснял вам смысл и цель наших упражнений. Сегодня в ваших рядах появился новичок, поэтому мне имеет смысл сделать это еще раз. Дух, разум и страсть человека могли бы летать как орлы, если бы на их пути не стояло великое препятствие. Это препятствие - наше тело со всеми его слабостями. Покажите мне юношу, который не стремится к высоким целям! И тем не менее лишь одна из тысячи таких целей реализуется. Почему так происходит? Наше тело, склонное к лени и дешевому комфорту, боится трудностей, с которыми может столкнуться реализация наших высоких целей. Его низменные страсти подавляют нашу волю и благородные желания. Преодоление этих страстей и освобождение духа от их уз - вот цель наших упражнений. Укрепление воли и направление ее к определенной и подходящей цели. Ибо только так мы становимся способны на великие подвиги и самопожертвование. Не уподобляясь тем тысячам, которые находятся в плену собственного тела и его слабостей, а стремясь к уровню того избранного среди них, который является хозяином своего тела и его слабостей. Вот наша цель! Именно так мы сможем служить нашему Учителю и исполнять его повеления".

Ибн Тахир слушал его с нетерпением. Да, это было то, чего он подсознательно всегда хотел: преодолеть свои слабости и послужить великой цели. Ничто из того, что он только что пережил, больше не казалось ему пугающим. С полной убежденностью он ответил, когда Абдул Малик спросил его, понял ли он.

"Я понимаю, преподобный Дай".

"Шаг вперед и задержите дыхание!"

Ибн Тахир безропотно повиновался. Он посмотрел вдаль, как это делал Сулейман, и глубоко вздохнул. Казалось, что все вокруг и внутри него внезапно затихло. Его зрение начало расплываться. Он почувствовал, как напряглись вены, и ему захотелось снова вздохнуть, но он сдержал себя. В ушах появился странный гул, а ноги стали необычайно слабыми. На короткое мгновение он пришел в себя, затем погрузился в темноту, но с последним проблеском мысли, которую он все еще знал: "Я должен, должен продержаться!" - пока его не поглотила полная темнота. Он покачнулся и упал на землю, выдохнув при падении.

"Ну как?" спросил Абдул Малик, смеясь.

Ибн Тахир поднялся на ноги.

"Отлично, преподобный Дай".

"У этого мальчика есть потенциал", - сказал он. Затем, повернувшись к ибн Тахиру, он добавил: "Это было лишь знакомство с дыхательными упражнениями, тест на то, насколько человек владеет своим телом. Настоящие уроки еще только начинаются. Мы уже добились значительного прогресса".

Обейда и Сулейман присоединились к группе.

Абдул Малик отдал новый приказ. Некоторые из послушников начали быстро копать в определенном месте земли. Они выкопали канаву, которую, видимо, заранее подготовили, а затем засыпали слегка утрамбованным песком. Она была прямоугольной и не очень глубокой. Тем временем кто-то из остальных достал из соседнего здания сковороду, наполненную тлеющими углями, и высыпал их в яму. Они раздули угли, затем Абдул Малик заговорил.