Аламут

Ибн Тахир взял у него черную одежду и осмотрел ее с каким-то радостным волнением. Кошелек с монетами он закрепил на поясе, а конверт положил под халат.

"Ты узнал от Хакима, как вести себя в присутствии великого визиря. Когда ты выедешь из Аламута, ты возьмешь с собой все, что я тебе дал, в сумке. Как только удалишься от крепости, найдешь укромное место, где переоденешься и избавишься от всего, что может тебя выдать. Я знаю Низама аль-Мулька. Когда он услышит, что тебя послал аль-Газали, он примет тебя с распростертыми объятиями. А теперь слушай внимательно! В этом запечатанном письме спрятан длинный и острый кинжал. Прежде чем передать конверт визирю, тайно выньте из него кинжал. Пока визирь будет вскрывать письмо, сильно воткните его ему в шею. Если вы заметите хотя бы каплю крови, знайте, что у вас все получилось. Но будьте осторожны и не поранитесь сами - острие кинжала закалено в страшном яде. Если ты даже поцарапаешь себя им, то не сможешь выполнить свою задачу, и рай, которого ты так хочешь, будет потерян для тебя навсегда".

Бледный, но с сияющими глазами, ибн Тахир слушал его.

"И... что мне тогда делать?"

Хасан бросил на него резкий взгляд.

"Тогда... тогда поклонитесь Аллаху. Врата в ваш рай будут открыты для вас. Никто не сможет отнять его у вас в этот момент". Мягкие подушки уже разложены на коврах. Мириам ждет вас на них, окруженная ею и вашими слугами. Если вы упадете, то попадете прямо в ее объятия. Вы меня поняли?"

"Я понимаю, сайидуна".

Он поклонился и быстро поцеловал руку Хасана.

Хасан вздрогнул. Ибн Тахир был слишком занят собой, чтобы заметить это. Затем полководец открыл полку и достал оттуда уже знакомый ибн Тахиру сундук с золотом. Он открыл его и вытряхнул из него несколько крупинок на льняную ткань.

"По одному на каждый вечер. Они будут приближать вас к раю все ближе и ближе. Но не забудьте приберечь последний перед аудиенцией с великим визирем. Берегите их, ведь они - ключ, который откроет для вас врата в рай".

Он обнял его за плечи.

"А теперь прочь, сын мой".

Ошеломленный, бледный, гордый и странно тронутый, ибн Тахир покинул его. Хасан смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за занавесом. Тогда он схватился за сердце. Ему нужен был воздух. Он бросился на вершину башни, где сделал глубокий вдох.

"Время еще есть", - сказал он себе.

Хорошо бы умереть сейчас, подумал он. Всего лишь одно твердое решение - броситься за крепостные стены, и все будет кончено. Но Бог знает, где бы он очнулся после этого.

Накануне вечером, когда он узнал об убийстве Алкейни, он был невероятно близок к этому состоянию. Гранду потребовалось немало времени, чтобы привести его в чувство. Когда он пришел в себя, его первой мыслью было, что он умер и теперь находится в каком-то другом мире. Его охватил безумный страх. "Значит, есть что-то после смерти", - сказал он себе. Он почувствовал ужас перед всей своей жизнью. Он сознавал, что все делал так, словно после смерти его ждет великое ничто. Лишь голоса двух друзей вернули его к действительности.

Через мгновение он снова почувствовал себя уверенно. Хвала Аллаху, слабость прошла. Он опустился на высокий помост. Хусейн Алькейни, его правая рука, мертв, убит собственным сыном! Он безжалостно исполнит закон. Ибн Тахир должен был приступить к выполнению своей миссии. Он написал несколько слов в письме и запечатал его. Взял острый, похожий на шило кинжал, который выглядел как письменный прибор, и обмакнул его в яд. Он дал ему высохнуть. Затем он бросился на свою кровать и заснул сном мертвеца.

Даиш и другие командиры горячо обсуждали убийство в Хузестане. Как поступит Хасан? Будет ли он действительно соблюдать закон? Подпишет ли он смертный приговор собственному сыну?

"Ибн Саббах находится в трудном положении", - заметил Абдул Малик. "Хусейн Алькейни был его лучшим соратником, но убийца - его собственный сын".

"Закон превыше всего", - сказал Ибрагим.

"Продолжайте! Одна ворона не нападает на другую".

Грек рассмеялся. Ибрагим бросил на него злобный взгляд.

"На нем лежит немалая ответственность".

"Я знаю, дай Ибрагим. Но мне трудно представить отца, ведущего сына в блок".

"Хосейн - член братства исмаилитов".

"Это правда, - прокомментировал Абу Сорака. "Он написал закон, а теперь сам в него попал".

"Нам легко говорить", - сказал Манучехр. "Но он стоит перед моментом, когда ему придется вынести приговор своему сыну".

"Легче произносить их над сыновьями других людей", - пробормотал грек.

"Легко вершить правосудие над другими", - добавил Абу Сорака.

"Я бы не хотел оказаться в шкуре командира", - сказал Абдул Малик. "Алькейни был для него больше, чем сын. Он обязан ему половиной своего успеха".

"Отцы не всегда отвечают за поступки своих сыновей, - говорит Ибрагим.

Но если он осудит своего сына, люди скажут: "Какой жестокий отец!". У него есть возможность изменить закон, но он ею не воспользовался".

Так говорил Абу Сорака.

Грек добавил: "Незнакомые люди будут смеяться над ним. Идиот! скажут они. Неужели он действительно не может найти способ обойти закон?"

Ибрагим откланялся. "Верующие взбунтуются, если закон не будет выполняться в точности. Цель каждого закона - быть универсальным".

"Правда, наш командир попал в жестокие тиски, - предположил грек. "Он потерял своего самого верного щитоносца в самый критический момент. Кто теперь будет собирать для него налоги в Хузестане? Кто будет устраивать засады и грабить караваны неверных? Вполне возможно, что у него не останется иного выхода, кроме как применить всю меру закона".

Юсуф и Сулейман вернулись с утренних маневров с послушниками. Солнце неумолимо палило на двор. Они лениво и безучастно лежали на своих постелях, грызли сушеные фрукты и время от времени перебрасывались парой слов.

Страсти, пробудившиеся в них, но уже не удовлетворенные, совершенно искалечили их. Их головы отяжелели, глаза запали и набухли кровью.

Внезапно к ним ворвался Наим.

"Ибн Тахир был у Сайидуны. Он собирается в путешествие".

Эта новость была подобна взрыву.

"Куда?"

"Кто тебе это сказал?"

"Я увидел его, когда он выходил из башни. Он даже не заметил меня. Казалось, что у него что-то случилось с головой. Он выглядел потерянным и улыбался сам себе. Затем он приказал солдату оседлать для него лошадь".

"Он попадет в рай?"

Сулейман спрыгнул с кровати.

"Пойдем к нему, Юсуф!"

Тем временем ибн Тахир очистил все свое имущество. Он уничтожил восковой слепок укуса Мириам. Свои стихи он завернул в конверт. Когда пришел Джафар, он отдал их ему.

"Сохраните этот конверт для меня, пока я не вернусь. Если я не вернусь в течение месяца, отдайте его Сайидуне".

Джафар обещал это сделать.

Сулейман и Юсуф бросились в комнату. Наим задержался в дверях. "Ты был у Сайидуны!"

Сулейман схватил ибн Тахира за плечи и пристально посмотрел ему в глаза.

"Ты знаешь?"

"Конечно. Наим рассказал нам".

"Тогда вы также знаете, в чем заключается мой долг".

Он вырвался из его хватки. Он поднял сумку, в которой лежали вещи, переданные ему Хасаном.

Юсуф и Сулейман удрученно смотрели на него.

Джафар кивнул Наиму. Они вдвоем вышли из комнаты.

"Это трудно, но я должен молчать", - сказал ибн Тахир, когда они остались одни.

"По крайней мере, скажите, вернемся ли мы в рай".

Голос Сулеймана был умоляющим и беспомощным.

"Будьте терпеливы. Делайте все, что прикажет вам Саидуна. Он заботится обо всех нас".

Он попрощался с ними обоими.

"Мы - федаины, - добавил он, - те, кто жертвует собой. Мы видели награду, поэтому не боимся смерти".

Он хотел бы обнять их еще раз. Но он взял себя в руки, помахал им на прощание и поспешил к своей лошади. Вскочив на него, он приказал опустить мост. Он произнес пароль, и стража позволила ему покинуть крепость. Выехав из каньона, он обернулся, чтобы бросить последний взгляд. Как и несколько месяцев назад, теперь он увидел две внушительные башни, возвышавшиеся над окрестностями. Это был Аламут, орлиное гнездо, где происходили чудеса и вершилась судьба мира. Увидит ли он его снова? На него нахлынула странная меланхолия. При этом прощании он почувствовал, что может расплакаться.

Он нашел укромное место и переоделся там. Все, что не собирался брать с собой, он сложил в сумку, которую положил в углубление и обложил камнями.

Он взглянул на себя. Да, он никак не мог оставаться прежним ибн Тахиром. Он был Османом, студентом университета в Багдаде, учеником аль-Газали. Черные брюки, черная куртка, черный головной убор. Это был цвет суннитов, неверных, врагов исмаилитской веры. Он нес книгу и письмо с кинжалом в раздувающихся рукавах. Через бедро он нес сумку с водой и ранец с провизией.

Он отправился на юг. Он ехал весь день и половину ночи, пока не вышла луна. Затем он нашел место для ночлега среди камней. На следующее утро с вершины хребта он заметил в долине большой лагерь - авангард армии султана. Он обошел их стороной и к вечеру прибыл в Рай.

В таверне, где он собирался провести ночь, он узнал, что эмир Арслан Таш наконец-то готовится напасть на Аламут и что вся армия движется к горам - по приказу султана, чтобы отомстить за позорное поражение турецкой кавалерии. О великом визире он ничего не узнал.

Ему не терпелось уснуть. Дрожащими руками он развязал сверток и достал из него первую из таблеток, которые Хасан дал ему в дорогу. Он проглотил ее и стал ждать, когда она подействует.

И снова появилась таинственная сила. На этот раз он уже не чувствовал той слабости, что в первый раз. Он подумал о Мириам, но его внимание привлекли совсем другие образы. Перед ним возникли гигантские квадратные здания с высокими башнями. Они сверкали своей ослепительной белизной. Затем они начали таять, словно невидимая рука дробила их на составные части. Возникли новые города, и круглые купола засияли яркими красками. Ему казалось, что он - всемогущий правитель, контролирующий все это. Наступил кульминационный момент, за которым последовали усталость и сон. Проснувшись поздно утром, он почувствовал себя так, словно ему отдавили руки и ноги. Почему он не проснулся, как в первый раз?

"Я должен идти. Быстро!" - сказал он себе.

Он объехал свой родной город. Он боялся воспоминаний. Голова была тяжелой, солнце безнадежно било в глаза. Мысли затуманились, впереди отчетливо виднелся только пункт назначения и все, что с ним связано. У него было только одно желание: как можно быстрее найти место для ночлега, вытянуться, проглотить пилюлю и отдаться ее чудодейственной силе.

В окрестностях Хамадана он настиг отряд вооруженных всадников. Он присоединился к их повозкам.

"Откуда ты идешь, Пахлаван?" - спросил его сержант.

"Исфахан. Вообще-то меня прислали из Багдада с просьбой к великому визирю. Но в Исфахане я узнал, что он отправился по этой дороге вслед за султаном".

"Вы ищете Его Превосходительство Низама аль-Мулька?"

Сержант сразу же стал проявлять больше уважения.

"Да. У меня к нему просьба. В Исфахане есть и другие люди".

"Тогда пойдемте с нами! Его превосходительство находится в Нехавенде, там сейчас военный лагерь. Там собирают отряды. Говорят, он собирается идти на сам Исфахан".

"В столице я чуть не попал в руки того, другого. Совершенно случайно в таверне я узнал, что его превосходительство куда-то уехал. Уж не в связи ли с каким-то конфликтом, в котором замешаны неверные?"

"Вы имеете в виду исмаилитов? Они не опасны. Эмиры Арслан Таш и Кызыл Сарик позаботятся о них. На кону более важные вещи".

Ибн Тахир направил свою лошадь прямо к сержанту.

"Я не знаю, какие более важные вещи вы имеете в виду".

"По слухам, идет ожесточенная борьба за наследство. Низам аль-Мульк хочет, чтобы наследником султана стал первенец Баркиарок. Но султана оказывает давление на Его Высочество, чтобы он пообещал наследство ее сыну Мухаммеду. Армия и народ за Баркиарока. Я однажды видел его. Вот настоящий мужчина для вас. Солдат с головы до ног. Каким будет Мухаммед, никто не может знать. Он едва вышел из колыбели".

Прежде чем они достигли Хамадана, ибн Тахир узнал все, что говорили люди и солдаты об интригах при дворе. В городе он узнал, что султан уже покинул Нехавенд и направляется в Багдад. Он оставил повозки сержанта и квартирмейстера, снова переночевал на постоялом дворе, а затем сменил лошадей и поскакал дальше в сторону Нехавенда.

С четырех концов королевства в военный лагерь под Нехавендом прибывали отряды. На широкой, выжженной солнцем равнине было разбито несколько тысяч палаток. Лошади, мулы и верблюды хрумкали сухую траву, табунами носились по лагерю, вкапывались в землю и убегали от конных стражников. Тысячи голов крупного рогатого скота, коз и овец содержались в огромных загонах. По утрам пастухи перегоняли стада на холмы, где еще зеленели пастбища. Отряды солдат скакали от деревни к деревне, собирая и грабя корм для скота и все, что было хоть сколько-нибудь съедобно.

В центре лагеря было большое пустое пространство. На этом месте всего несколько дней назад стояли палатки султана. Об этом свидетельствовали вытоптанная земля и большие кучи пепла, оставшиеся от костров, которые разжигали и поддерживали сопровождающие императора.

Оставался только один шатер. Большой, роскошный зеленый шатер - жилище великого визиря.

За последние месяцы, прошедшие с момента утраты благосклонности хозяина, Низам аль-Мульк заметно постарел. Хотя ему уже перевалило за семьдесят, он до самого конца оставался исключительно здоровым и крепким. Все восхищались тем, как крепко он держался в седле. Он держал бразды правления государством в своих руках уже более тридцати лет. Отец нынешнего правителя, султан Алп-Арслан-шах, назначил его визирем и никогда об этом не жалел. Умирая, он рекомендовал должность визиря своему сыну и наследнику. Один из титулов, который тот ему присвоил, был ата-бег, или "отец короля". Визирь установил мир на границах, провел дороги через всю страну, построил города, мечети и школы, регулировал налоги и поднял уровень безопасности и благополучия в стране до небывалой степени. Он пользовался безоговорочным доверием правителя, пока не поссорился с молодой султаншей из-за престолонаследия. Еще до этого его соперники и недоброжелатели пытались очернить его имя перед императором. Но султан их не слушал. Он пожаловал своему визирю все богатства, накопленные им за время службы. Он также позволил Низаму аль-Мулку поставить двенадцать своих сыновей на самые высокие посты в стране. Но Туркан Хатун в конце концов удалось доказать султану, насколько капризными были действия визиря, как он обращался с ним, своим господином, словно со школьником, и как безжалостно он злоупотреблял своей властью. Самым ярким примером такого своеволия визиря стал поступок его старшего сына Муад-у-долаха. Султан посоветовал ему принять на службу некоего Адиля. Сын визиря отказался, заявив, что этот человек не подходит для этой должности. "Неужели я такой полный ноль в своей собственной стране?!" - воскликнул султан. Он немедленно приказал сместить сына визиря и назначил на его место того самого Адиля, которого сын отверг. Такое поведение глубоко оскорбило визиря. Он позволил себе несколько горьких слов о неблагодарности правителей. Эти слова были доведены до сведения султана, что еще больше разозлило его. Он пригрозил отобрать у Низама колчан, перо, тушь и кисть - символы ранга визиря. "Я с радостью отдам султану свой колчан и кисть", - с горечью сказал визирь. Мир и процветание этой страны - моя заслуга". Когда море еще было бурным, Его Высочество оказал мне доверие. Теперь, когда волны успокоились, а небо прояснилось, он прислушивается к моим критикам. Но очень скоро он поймет, насколько тесно колчан и кисть в моих руках связаны с его короной". Эти слова привели султана в еще худшее расположение духа, а признание визиря в том, что он исказил сведения о способностях Хасана, настолько ранило гордость султана, что он в порыве гнева сместил визиря.

Теперь, когда они снова заключили мир перед лицом угрожающей государству опасности, он постепенно становился прежним. Он поставил перед собой две цели: свергнуть своего соперника Тадж аль-Мулька и уничтожить союзника последнего, своего смертельного врага Хасана. Если бы ему удалось достичь этих двух целей, он снова стал бы неограниченным повелителем всего Ирана.

Первые шаги были неплохими. Он изобразил поражение турецкого авангарда под Аламутом - ту незначительную стычку с кавалерией - таким образом, что подорвал веру султана в Тадж аль-Мулька. Султан слишком хорошо помнил, как султана и ее секретарь пытались удержать его от каких-либо действий против исмаилитов. Теперь визирь убеждал его, что он должен решительно выступить против этих вероотступников, если хочет сохранить уважение своих подданных. Поэтому правитель дал визирю полномочия разобраться с Аламутом раз и навсегда. Низам считал, что для этого давно пришло время. До его ушей доходили легенды о чудесах в замке, о фанатиках, утверждавших, что Хасан показал им рай. Хотя он считал все эти сообщения чистой чепухой, он не недооценивал их потенциального воздействия на массы. Он прекрасно знал, что они не просто легковерны, но и с особым удовольствием слушают и поддаются на рассказы о чудесах.

Теперь военный лагерь под Нехавендом стал для него своего рода временной канцелярией. Со всех сторон к нему стекались люди с просьбами и жалобами. Пока он был великим визирем, а не низамом, Тадж аль-Мульк уволил множество старых бюрократов и назначил на их место своих людей. Когда бывшие чиновники узнали, что султан восстановил своего старого визиря, они либо поспешили к нему, либо отправили своих доверенных лиц с просьбой принять их обратно на службу, так как они потеряли свои должности из-за верности ему. Низам аль-Мульк принимал просителей и давал обещания. В то же время он собирал армию, чтобы заставить своего соперника, которому покровительствовала султана, уйти в отставку.

Однажды утром церемониймейстер объявил, что некий Осман, ученик аль-Газали, просит аудиенции. По всей видимости, учитель прислал ему из багдадской Низамийи прошение, которое он хотел бы ему вручить.

Великий визирь откинулся на груду подушек. Рядом с ним стояло позолоченное блюдо с изюмом, подслащенными орехами и другими лакомствами. Время от времени он протягивал руку и брал то или иное лакомство, чтобы полакомиться. Он наливал себе медовуху в кубок из медного графина и медленно потягивал ее. Он уже обработал множество прошений и визитов, и у двух его помощников, которые сидели по обе стороны от него и писали, были заняты руки.

"Что это? Ученик Аль-Газали, вы сказали? Приведите его! Приведите его!"

Добраться до великого визиря было гораздо проще, чем до верховного главнокомандующего исмаилитов. В тот день ибн Тахир убедился в этом на собственном опыте. Он наткнулся на караул у лагеря. Он показал командиру запечатанное письмо из университета в Багдаде и объяснил, что принес его для великого визиря. Ему разрешили пройти. Ему показали зеленый шатер Низама.

Он был удивительно спокоен и сосредоточен. Он не запинался, когда говорил о том, зачем пришел. Он пока не чувствовал никакого воздействия дробинки. Он вспомнил о Рае и Мириам и по-детски улыбнулся. В последние дни он вообще не думал о ней. Теперь же ему вдруг стало ясно, что она ждет его в награду за его поступок, и ему придется собрать все свои силы, чтобы выполнить его успешно.

Стражник откинул занавеску, открыв еще одну комнату. По сути, шатер визиря представлял собой настоящее сооружение. Он смело прошел через проем и снова оказался перед вооруженными людьми. Один из них, державший через плечо серебряную булаву, был особенно хорошо одет - в куртку из серебра и золота, широкие красные шаровары и яркий тюрбан с длинным птичьим пером. Это был церемониймейстер визиря. Он внимательно осмотрел новоприбывшего и спросил, что ему нужно.

Ибн Тахир глубоко поклонился. Ясным голосом он объяснил, кто его послал. Он показал ему письмо и печать на нем. Церемониймейстер кивнул солдату, который обыскал новоприбывшего. Он нашел только книгу аль-Газали и кошелек с монетами.

"Таков наш обычай, - извинился церемониймейстер. Затем он обошел занавес, чтобы объявить визирю о посетителе.

Это были самые напряженные моменты для ибн Тахира. Яд в его теле начал действовать. Он начал слышать голоса и пытался их разобрать. Жуткое ощущение, проходящее по позвоночнику, заставило его вздрогнуть. Ему показалось, что он слышит голос Мириам.

"О Аллах!" - сказал он про себя. "Сайидуна был прав. Я уже слышу рокот рая вокруг себя".

Церемониймейстеру пришлось дважды окликнуть его по имени, прежде чем он услышал и прошел через вход, где солдат откинул занавеску. Его взору предстал великолепный старик, сидящий среди подушек. Все в нем излучало благосклонное величие. Ибн Тахиру показалось, что он что-то сказал ему, но голос, казалось, доносился с большого расстояния.

Он глубоко поклонился. Когда он поднялся на ноги, все вокруг изменилось. "Райский павильон!" - воскликнул он про себя.

"Успокойся, мой мальчик, - сказал глубокий мужской голос. "Значит, ты пришел ко мне от аль-Газали?"

Теперь он снова видел перед собой великого визиря, который любезно улыбался ему, чтобы успокоить его, поскольку тот принял его странное поведение за простую неловкость.

Ибн Тахиру мгновенно все стало ясно. Действие дробинки, подумал он.

"Да, я пришел от аль-Газали, ваше превосходительство, с этим письмом".

Он протянул письмо старику и спокойно извлек из него остро заточенный письменный прибор. Он сделал это так естественно, что никто из присутствующих не обратил на это внимания.

Визирь вскрыл конверт и развернул письмо.

"Чем занимается мой ученый друг в Багдаде?" - спросил он.

Ибн Тахир внезапно наклонился вперед и вонзил кинжал ему в горло под подбородком. Визирь был настолько ошеломлен, что в первые несколько мгновений не почувствовал боли. Он просто широко раскрыл глаза. Затем он еще раз просмотрел единственную строчку письма и все понял. Он позвал на помощь.

Ибн Тахир остался стоять на месте, как будто тело и душа были парализованы. Предметы в комнате слились с миражами. Он вспомнил Мириам и захотел быть с ней. Его конечности отяжелели от усталости. Больше всего на свете он хотел бы лечь и дать наркотику сделать свое дело. Но мужчины уже повалили его на пол. Другие бросились в комнату и набросились на него. Инстинктивно он начал защищаться. Он метался по комнате и кусал все, до чего мог дотянуться. Они били его кулаками и оружием, пинали и срывали с него одежду.

Внезапно он вспомнил, что на самом деле он намеревался умереть после выполнения задания. Он застыл на месте, ожидая смертельного удара. Сквозь кровь, заливавшую глаза, он разглядел прекрасное лицо Мириам.

До него донесся слабый голос визиря.

"Не убивайте его! Возьмите его живым!"

Пинки и удары прекратились. Теперь он чувствовал, как они затягивают узлы вокруг его рук и ног. Кровь заливала лицо, и он ничего не мог разглядеть.

Гигантские руки подняли его с пола. Грозный голос спросил его: "Кто ты, убийца?"

"Убейте меня. Я - жертвенное животное нашего господина".

Тем временем слуги очистили и перевязали рану визиря. Другие побежали за врачом.

Когда визирь услышал ответ ибн Тахира, он застонал: "О, идиот! Он послушал мерзавца!"

Командир телохранителей визиря наклонился, чтобы взять письмо. Он прочитал его и молча передал церемониймейстеру, который вздрогнул. В нем было написано: "Пока мы не встретимся в аду. Ибн Саббах".

Прибыл личный врач визиря и осмотрел рану.

"Это плохо?" - спросил визирь дрожащим, вопросительным голосом. "Я могу сказать, что это плохо".

Доктор шепнул командиру телохранителей: "Боюсь, что орудие отравлено".

"Убийцу прислал хозяин Аламута, - приглушенным голосом ответил командир.

Из уст в уста по шатру передавались слухи о том, что повелитель исмаилитов послал убийцу против визиря.

"Что, старик с горы?"

"Тот самый Хасан, которого визирь выставил в смешном виде много лет назад при дворе в Исфахане?"

"Да. Это его месть".

Смелость Ибн Тахира внушала им еще больший ужас и казалась еще более непостижимой.

"Он просто входит в лагерь и ни с того ни с сего, прямо посреди него, закалывает командира. Он совсем не боится смерти, которая его ждет".

"Это верх религиозного заблуждения!"

"Нет, это безумие".

Старейшие мужчины не могли припомнить ни одного столь дерзкого поступка. Некоторые из них, несмотря на это, тихо восхищались.

"Он действительно не боялся смерти".

"Он презирал ее".

"Или он даже хотел этого".

Загремели барабаны и зазвучали трубы. Мужчины собрались, взяв в руки оружие. Пришло сообщение: Великий визирь тяжело ранен. Повелитель исмаилитов, старик с горы, послал убийцу, чтобы убить его.

Шумный гнев и дикое размахивание руками - таков был ответ. Если бы сейчас пришел приказ атаковать исмаилитов, все они с энтузиазмом бросились бы в бой.

Несмотря на то, что врачу удалось остановить поток крови, жертва заметно слабела. Его вены вздулись. Что-то ужасное когтями впивалось в его мозг.

"Кинжал, должно быть, отравлен", - сказал он дрожащим голосом. Он смотрел на доктора, как беспомощный ребенок. "Неужели ничего нельзя сделать?"

Доктор был уклончив.

"Я посоветуюсь со своими коллегами".

В прихожей собрался консилиум из всех врачей, которых им удалось созвать. Большинство из них высказались за выжигание раны.

Затем они подошли к пациенту. Он выглядел очень слабым.

"Нам придется выжечь рану", - сказал личный врач визиря.

Жертва вздрогнула. На лбу выступил холодный пот.

"Это будет очень больно?"

Его голос был простецким и робким.

"Другого пути нет, - сухо ответил доктор.

"Аллах, смилуйся надо мной!"

Врачи приготовили инструменты. Ассистент принес блюдо с раскаленными углями. Послышался тупой звон металлических инструментов.

Визирь чувствовал, как яд разливается по всему его телу. Ему стало ясно, что сделать ничего нельзя.

"Не горит", - сказал он устало, но спокойно. "Я умру".

Медики обменялись взглядами. Они почувствовали облегчение. Они знали, что любые попытки были бы бесполезны.

"Вы сообщили султану?"

"Гонец уже на пути к Его Высочеству".

"Пиши, писец, - приказал он слабым голосом.

Затем он продиктовал:

"Великий король и император! Большую часть своей жизни я посвятил искоренению несправедливости в вашем государстве. Ваша власть поддерживала меня в этом. Теперь я ухожу, чтобы отчитаться за свои поступки в этом мире перед всемогущим Царем всех царей. Ему я представлю доказательства моей верности вам за все время, что я служил вам. Острие кинжала убийцы поразило меня на семьдесят третьем году жизни. Умоляю вас, не забывайте, кто его послал. Пока преступник жив и находится в Аламуте, ни ты, ни твое королевство не будут в безопасности. Простите меня, если я когда-либо обидел вас, как я прощаю вас. Не забывайте и о моих сыновьях, которые преданы Вашему Высочеству душой и телом".

Разговор вымотал его. Он тяжело дышал. Доктор положил ему на лоб холодную ткань. Затем он продиктовал краткое прощание с сыновьями.

Через некоторое время он спросил: "Что они сделали с преступником?"

"Они пытают его", - ответил писец. "Они хотят, чтобы он рассказал все, что знает".

"Приведите его ко мне!"

Они втолкнули ибн Тахира, окровавленного и в лохмотьях, в присутствие визиря. Он едва мог стоять на ногах.

Визирь взглянул ему в лицо и вздрогнул.

"Но он же еще ребенок!" - прошептал он про себя.

"Почему ты хотел убить меня?"

Ибн Тахир попытался встать прямо. Но голос его был слаб, когда он заговорил.

"Я выполнял приказ Сайидуны".

"Но разве вы не знали, что вас ждет смерть?"

"Да, я знал".

"И вам не было страшно?"

"Для федаинов смерть при выполнении своего долга означает счастье".

"Какое безумие!" - стонал визирь.

Затем его охватил гнев.

"Вас обманули. Вы не знаете, что делаете. Знаете ли вы принцип управления исмаилитов?"

"Есть. Выполняйте приказ своего командира".

"Идиот! Фанатичный глупец! Разве ты не знаешь, что даже я знаю доктрину твоего хозяина?"

"Конечно. Ты отступник. Предатель".

Визирь снисходительно улыбнулся.

"Послушай меня, мальчик. Высший принцип исмаилитов таков: Ничто не истинно, все дозволено".

"Это ложь!"

Ибн Тахир содрогнулся от негодования.

"Вы не знаете, кто такой Сайидуна", - сказал он. "Сайидуна - самый выдающийся и могущественный из всех людей. Аллах дал ему власть открывать врата рая для своих верующих".

"О Аллах, прости его. Он не знает, что говорит".

"Вы думаете, я не знаю, что говорю? Я был одним из тех, кого он отправил в рай".

Великий визирь затаил дыхание. С трудом он приподнялся на одном локте. Он пристально посмотрел ибн Тахиру в глаза. Он знал, что тот не лжет. Он недоверчиво покачал головой.

Затем он вспомнил легенды об Аламуте. О юношах, утверждавших, что они провели ночь в раю. Его начало осенять.

"Так вы говорите, что были в раю?"

"Я видел это своими глазами, чувствовал своими руками".

"И ты вернешься туда, когда умрешь?"

"Да, смерть заберет меня туда".

Визирь рухнул обратно на подушки.

"Аллах! Аллах!" - простонал он слабым голосом. "Какой грех! Так вот почему ему понадобилось столько красивых рабынь! Вот почему он покупал их так много на базарах!"

Ибн Тахир внимательно слушал. Все его лицо было напряжено от внимания.

Визирь спросил его: "Неужели тебе никогда не приходило в голову, что ты попался на обман? Что ты находился в раю, созданном Хасаном? Что ты никогда не покидал Аламут?"

"В Аламуте нет таких садов. Сады, в которых я был, в точности похожи на те, что описаны в Коране".

Один из присутствующих, старший офицер, знавший практически все крепости в Иране, прервал его.

"Это могут быть сады королей Дейлама, которые построили их за замком для своих развлечений. Я слышал рассказы о них".

Глаза Ибн Тахира расширились. В них появился детский страх.

"Вы это выдумали..."

Офицер покраснел от гнева.

"Попридержи язык, убийца! Тот, кто служил на севере страны много лет назад, скажет тебе, что за Аламутом есть прекрасные сады, созданные королями Дейлама".

Все начало плясать перед глазами ибн Тахира. Он пытался ухватиться за последнюю соломинку.

"Я видел в садах леопарда, который был ручным, как ягненок, и ходил за своей хозяйкой, как собака".

Все мужчины рассмеялись.

"У принцев и вельмож есть столько прирученных леопардов, сколько вы пожелаете. Охотники используют их вместо гончих".

"А темноглазые чауши, которые служили мне?"

"Темноглазые хари?" Великий визирь болезненно рассмеялся. "Рабыни и наложницы Хасана, купленные на всех рынках Ирана. В моих кабинетах есть точные записи обо всех этих покупках".

Словно пелена упала с глаз ибн Тахира. Внезапно ему все стало ясно. Мириам - рабыня и наложница Хасана. Он, ибн Тахир, - беспомощная жертва их интриг, их обмана. Ему показалось, что его голова вот-вот взорвется.

Его колени ослабли. Он опустился на пол и заплакал.

"О Аллах, прости меня!"

От напряжения великий визирь потерял сознание. Из его горла вырывались тяжелые вздохи. Писец опустился на колени рядом с ним.

"Он умирает", - прошептал он. Слезы навернулись ему на глаза.

Лекари поспешили на помощь пострадавшему. Они привели его в сознание с помощью воды и благовоний.

"Какое преступление!" - прошептал он.

Он увидел, что ибн Тахир стоит перед ним на коленях.

"Теперь ты видишь все насквозь?" - спросил он его.

Ибн Тахир только кивнул, не в силах вымолвить ни слова. В нем рушилось здание всей его жизни.

"Я умираю из-за твоей слепоты".

"О Аллах! Аллах! Что я натворил!"

"Ты раскаиваешься?"

"Да, ваше превосходительство".

"Ты храбрый мальчик. Хватит ли у тебя смелости искупить свою вину?"

"Если бы я только мог".

"Вы можете. Возвращайся в Аламут и спаси Иран от этого сатаны-исмаилита".

Ибн Тахир не мог поверить в то, что услышал. Он по-детски улыбнулся сквозь слезы и огляделся вокруг. Он увидел лишь мрачные, полные ненависти лица.

"Ты боишься?"

"Нет, я не боюсь. Я просто не знаю, что ты собираешься со мной делать".

"Мы отпустим вас обратно в Аламут".

Присутствующие протестовали. Преступник должен был принять свое наказание! Они не могли его отпустить.

Визирь обессиленно взмахнул рукой.

"Я знаю людей", - сказал он. "Если кто-то может справиться с Хасаном, то этот мальчик сможет".

"Но это неслыханно - дать преступнику свободный проход. Что скажет Его Высочество?"

"Не беспокойтесь об этом. Я еще жив и беру на себя ответственность. Писец, пиши!"

Он продиктовал приказ.

Присутствующие мужчины обменялись взглядами и покачали головами.

"Этот юноша, зарезавший меня, - большая жертва приспешника Аламута, чем я. Он увидел правду. Теперь он отомстит и за себя, и за меня. Пусть отряд людей доставит его в замок. Пусть войдет внутрь. Там он сделает то, что считает своим долгом".

"Я всажу ему кинжал в кишки".

Ибн Тахир поднялся, его глаза сверкали ненавистью.

"Клянусь, я не успокоюсь, пока не отомщу или не умру".

"Вы слышали? Так и должно быть... Теперь вымой его и перевяжи раны. Дай ему новую одежду... Я устал".

Он закрыл глаза. Кровь в его жилах обжигала его, словно угли. Его начало трясти.

"Конец близок", - прошептал доктор.

Он подал сигнал, и все покинули комнату. Охранники Ибн Тахира отвели его в отдельную палатку. Они омыли его, перевязали раны и сделали перевязку, а затем привязали к колу.

Каким кошмаром была жизнь! Человек, которого все его последователи почитали как святого, на самом деле был самым подлым мошенником. Он играл со счастьем и жизнями людей, как ребенок с камешками. Он злоупотреблял их доверием. Он спокойно убеждал их видеть в нем пророка и посланника Аллаха. Разве это вообще возможно? Он должен был отправиться в Аламут! Чтобы убедиться, что он не ошибся. Если нет, то ему доставит огромное удовольствие вонзить отравленный клинок в свое тело. Его жизнь все равно была прожита. Воля Аллаха будет исполнена.

Визирь провел ночь в сильной лихорадке. Он почти постоянно находился без сознания. Если он время от времени приходил в себя, его мучили ужасные видения. Он стонал и взывал к Аллаху, чтобы тот помог ему.

К утру его силы почти полностью иссякли. Он ничего не осознавал. Ближе к полудню его сердце перестало биться.

Гонцы разносили весть по дальним уголкам мира: "Низам аль-Мульк, правитель империи и мира, Джелал-у-дулах-аль-динх, честь империи и веры, великий визирь султана Алп-Арслан-шаха и его сына Малика, величайший правитель Ирана, пал жертвой повелителя Аламута!"

ГЛАВА 15

На следующий день после того, как ибн Тахир выехал из Аламута, один из разведчиков примчался в замок и сообщил, что отряды эмира Арслан-Таша находятся на марше и быстро приближаются. Забили барабаны, зазвучали трубы. С огромной скоростью люди заняли свои позиции у крепостных стен. Дозорные, находившиеся снаружи каньона, получили приказ держаться до тех пор, пока на горизонте не появятся первые всадники. Затем они должны были отступить, оставляя за собой заранее подготовленные препятствия в каньоне.

С тех пор разведчики возвращались один за другим почти каждый час и докладывали о передвижениях вражеской армии. Когда на следующий день рассвело, Хасан со своим великим даишем вышел на площадку своей башни. Там они ждали, когда на горизонте появится враг.

"Ты предвидел все это?" спросил Абу Али, бросив настороженный взгляд на Хасана.

"Все происходит так, как я и ожидал. На каждый удар я приготовил контрудар".

"Вы случайно не отправили ибн Тахира в Нехавенд?"

Бузург Уммид был потрясен собственной смелостью.

Хасан нахмурил брови. Его глаза искали что-то на горизонте, как будто он не слышал вопроса.

"Все, что я делал, - сказал он через некоторое время, - я делал для победы нашего общего дела".

Собравшиеся на большом помосте обменялись короткими взглядами. Они хорошо представляли себе ответный удар, который приготовил Хасан. Они содрогнулись. И вдобавок ко всему успех или неудача зависели от тысячи мелких совпадений. Должно быть, с ним что-то не так, раз он так упорно полагается на свои расчеты.

"Предположим, - снова рискнул Бузург Уммид, - что армия эмира останется за пределами Аламута до зимы".

"Ты же не думаешь, что мы умрем от жажды?" Хасан рассмеялся. "Наша оборона крепка, и у нас достаточно провизии, чтобы продержаться год".

"На смену этой армии может прийти другая, а той - еще одна. Что тогда?"

"Я действительно не знаю, старина. Я привык думать только в терминах более или менее длительных периодов времени".

"Это чертовски сложно, - прокомментировал Абу Али, - у нас нет выхода ни с одной стороны".

"За горы, старина. Я бы перегнал вас всех через горы".

Хасан негромко рассмеялся. Затем, словно желая утешить их, он сказал: "Я не думаю, что эта осада будет долгой".

Затем Бузург Уммид указал на флаг над караульным помещением за пределами каньона. Он затрепетал, а затем исчез.

"Гвардия отходит", - сказал он, затаив дыхание. "Враг приближается".

Вскоре на горизонте показался вихрь всадников с развевающимися на ветру черными флагами. Всадники галопом помчались на холм, где стояла сторожевая будка. Через мгновение над ней развернулся огромный черный суннитский флаг.

Постоянно прибывали новые отряды. Все плато за пределами каньона было покрыто палатками, которые начали распространяться и на окружающие холмы.

Ближе к вечеру в лагерь въехали военные машины с осадной техникой и штурмовыми лестницами. Их было около сотни. Три командира наблюдали за ними с вершины башни.

"Они не шутят, - сказал Абу Али.

"Для серьезной победы нужен серьезный противник", - ответил Хасан.

"Они могут закончить свои приготовления через два-три дня", - заметил Бузург Уммид. "Тогда они нападут."

"Из каньона они к нам не подойдут, - сказал Абу Али. "Там такое замкнутое пространство, что мы перебьем их одного за другим, прежде чем кому-то из них удастся добраться до наших стен. Скорее всего, они займут окрестные высоты и будут карабкаться по скалам, чтобы добраться до замка. Но и это не будет представлять особой угрозы, если мы не будем терять бдительности".

"Их лидер должен быть невероятно изобретательным стратегом, - заметил Хасан, - если он планирует взять крепость иным способом, кроме как выморив нас голодом. Но такой человек был бы известен во всем мире, а не только в Иране, а пока я не слышал ни о ком подобном".

"Время - их главный союзник", - говорит Бузург Уммид.

"Наш рай - это мой рай", - ответил Хасан, улыбаясь.

В замке было оживленно, как в пчелином улье. Две передовые башни и стены вокруг них были заполнены солдатами. Лебедки подтягивали камни и тяжелые бревна. Повсюду над простыми каменными каминами стояли котлы для кипячения свинца, смолы и масла. Оборудование для выливания раскаленных жидкостей на врага было установлено в кратчайшие сроки. Командиры в боевых шлемах и легких кольчугах бегали от одной установки к другой, проверяя готовность оборудования. За всем этим наблюдали Манучехр и два помощника на лошадях. Мужчин охватило почти жуткое чувство. Они знали, что окружены огромной армией, но никто в замке не мог этого видеть. Только три командира, находившиеся на самой задней башне, могли видеть все поле боя.

С бледными лицами послушники, находившиеся сейчас в школе для федаинов, ждали дальнейших распоряжений. Обучение было временно приостановлено. Их руководителями были назначены Сулейман и Юсуф. Они снова и снова рассказывали им историю сражения с турецкой кавалерией во всех подробностях. Их широкие жесты ободряли их и вселяли в них доверие. Они уже были достаточно обучены, чтобы создать картину образцовой дисциплины. Чем сильнее был их страх, тем больше они жаждали боевых лавров. Они осознавали себя элитным подразделением и вели себя в соответствии с этим пониманием.

Во второй половине дня поступил приказ занять позиции на вершине башни, где находились голубятни. Они были вооружены луками и копьями. К ним был прикомандирован отряд из шести воинов, которые устанавливали котлы для смолы и масла.

После третьей молитвы послушники принесли Сулейману и Юсуфу обед. Они сидели в стороне от остальных на вершине крепости. Их боевые шлемы были застегнуты у подбородка, чтобы они не запыхались от влажности. Тем не менее пот струился по их лицам. Тот, кто видел их полгода назад, вряд ли узнал бы в них тогдашних ярких юношей. Их черты были жесткими, почти суровыми - свидетельство решимости, которая вселяла страх в их учеников и окружающих.

"Мы позволили загнать себя в замок, как мышь в нору", - сказал Сулейман. "В первый раз все было иначе. Бей врага по голове обнаженным мечом! Это мне больше по вкусу".

"Давайте подождем. Может быть, у Саидуны есть что-то особенное в рукаве. Судя по всему, неверных больше тридцати тысяч".

"Цифры ничего не меняют. Если бы он отдал мне приказ сейчас, я бы выбежал туда в эту минуту. Неужели нам придется вечно терпеть этот ад?"

"Я полностью с вами согласен. Теперь мы действительно сможем показать неверным собакам!"

"Знаешь, что весь день крутится у меня в голове? Только никому не говори . Я собираюсь предложить Сайидуне пробраться в лагерь врага и прирезать этого пса Арслана Таша".

"Он не позволит вам. Мы дали клятву и теперь должны ждать приказа".

"Черт бы побрал это ожидание! Говорю тебе, мне не понадобится много времени, чтобы сойти с ума. Иногда у меня и так голова идет кругом. Послушай. Пару дней назад между четвертой и пятой молитвами у меня перед глазами вдруг все поплыло. Я не знаю, как это произошло, но через секунду я уже сжимал рукоять кинжала. Я находился на вершине верхней стены, а подо мной шли три послушника. Они разговаривали и приближались ко мне. Кровь закипела в моих жилах. У меня возникло непреодолимое желание напасть на них, заколоть, почувствовать, как мой нож вонзается в их кишки. Они шли прямо подо мной. Я спрыгнул вниз прямо посреди них, и они взвизгнули, как испуганные женщины. Я поднял кинжал и в тот же миг пришел в себя. Я был так измотан, что едва мог держаться на ногах. Я собрал все свои силы, чтобы улыбнуться им. "Ну и герои же вы", - сказал я им. Я хотел проверить вашу храбрость, но вижу, что вы не готовы". Затем, как какой-нибудь Абдул Малик, я прочитал им проповедь о том, что исмаилиты, а особенно федаины, должны быть постоянно начеку и как позорно для них позволять чему-то пугать себя. Мне удалось выпутаться из этой передряги. Но с тех пор меня мучает страх, что я сойду с ума и начну буйствовать, если Сайидуна не избавит нас в ближайшее время".

Юсуф инстинктивно отступил от него на несколько сантиметров. Он был напуган.

"Видимо, во всем виновата та пилюля Сайидуны, - сказал он. "С ее помощью он отправил нас в рай, и теперь нас постоянно мучает желание вернуться".

"Кто не отдал бы ничего, чтобы вернуться в рай, попробовав его на вкус?! О Аллах, Аллах! К чему эти бесконечные испытания?"

Два дня прошли в лихорадочной подготовке и зловещей тишине. Предвкушение до предела напрягало нервы каждого.

Со своей башни Хасан и великий даиш наблюдали за передвижениями противника. Они чувствовали, что те готовятся к чему-то, но уклон над каньоном закрывал им обзор, что бы ни делал враг. Через Абу Али Хасан приказал Обейде использовать своих разведчиков для установления контакта с армией султана.

В конце концов врагу удалось убрать препятствия из каньона. Со своей башни трое мужчин наблюдали за тем, как люди эмира исследуют каньон и изучают окрестности.

Хальфе и ибн Вакасу было приказано с первыми лучами солнца перебраться через стены Аламута, перейти вброд ручей, а затем преодолеть скалы каньона.

Практически весь гарнизон Аламута наблюдал за их опасным подвигом. Старые солдаты, затаив дыхание, следили за тем, как двое федаинов взбираются на противоположную стену. Первым взобрался Ибн Вакас. Достигнув безопасного места, он сбросил веревку и подтянул Хальфу. Солнце уже поднялось высоко над горами, когда они подошли к вершине. Там из земли торчали вильчатые стволы деревьев. Они ухватились за них и осторожно взобрались на последний участок.

Зрители в Аламуте наблюдали, как они внезапно исчезли. Лучники натягивали луки, чтобы защититься в случае опасности. Проворные, как обезьянки, скалолазы спускались с одного вилообразного ствола на другой. Обвязав веревку вокруг мощного ствола, они спустились по ней к руслу реки. Они перешли ручей вброд, и мужчины благополучно втащили их на стену.

"Враг преодолел стены вокруг Аламута и установил катапульты для метания камней и огня!"

Этот крик мгновенно разнесся по всему замку.

И действительно! Альпинисты едва успели закончить свой доклад, как над потоком пронесся тяжелый шарообразный камень и врезался в основание скалы под Аламутом. Вскоре их стало больше, они сыпались через равные промежутки времени группами по десять-двадцать штук. Их удары о пласты скал заглушали рев Шаха Руда. Некоторые из снарядов попали в крепостные стены. Стоявшие на них люди почувствовали, как под ними содрогнулась земля. С бледными лицами они ждали появления врага.

Внезапно с противоположной стены скатился огромный валун. Он столкнулся сначала с одним выступом скалы, затем с другим, пронесся между ними с огромной скоростью и наконец врезался в Шах-Руд, сокрушая все на своем пути. Затем их стало еще больше, каждый из них был привязан к тяжелым бревнам. Течение реки унесло часть из них, а те, что упали на мелководье, остались. Там они постепенно накапливались и образовали настоящую плотину, о которую пенились и плескались воды реки.

Теперь люди Аламута начали замечать движение на противоположных высотах. Они различили людей, тащивших за собой снаряжение. Манучехр подал команду, и в их сторону полетел рой стрел, но расстояние было слишком велико, чтобы нанести им серьезный урон.

Огненный снаряд пронесся по направлению к Аламуту и врезался в его стены. За ним последовали другие. Рой стрел обрушился на осажденный замок. Один из воинов был ранен.

Манучехр бросился к солдату.

"Идиоты! Не показывайтесь им на глаза! В укрытие!"

Он громко задыхался от возбуждения и ярости.

Солдаты, хотя и бледные, ухмылялись друг другу. Они были беспомощны перед таким способом ведения боя.

"Все это просто показуха, - прорычал Манучехр. "Это блеф, не представляющий ни малейшей опасности".

Но град камней и огненных снарядов подействовал на мужчин. Они понимали, что отступать из замка им некуда. Каждый из них предпочел бы сразиться с врагом на открытой местности.

"Если бы Сайидуна только дал слово, я бы со своими федаинами преодолел эту стену и перебил бы всех, кто там находится", - сказал Абдул Малик, скрипя зубами от бессильной ярости.

Юсуф и Сулейман тоже сжимали кулаки в гневе. Они бы первыми вызвались на подобную бойню. Но, видимо, Сайидуна прогуливался на вершине своей башни, обсуждая с великим даисом священные вопросы. Сулейман уже едва мог сдерживать свое нетерпение.

Абу Али пришел посмотреть, как обстоят дела на стенах, а затем вернулся к Хасану.

"Мужчины действительно немного расстроены", - сказал он, смеясь.

"Именно этого и добивался Арслан Таш", - ответил Хасан. "Он хотел произвести на нас впечатление, смягчить, напугать. Но если он планирует извлечь выгоду из этого настроения, ему лучше сделать это быстро. Потому что через два-три дня наши солдаты настолько привыкнут к этой шумихе, что будут бросать лассо в ракеты ради забавы".

"Как вы думаете, скоро они попробуют напасть с лестницами?"

"Нет, они этого не сделают. Но они могут дать нам знать о чем-то, что их тяготит".

Во время третьей молитвы шквал выстрелов эмира резко прекратился. Наступила зловещая тишина. В замке чувствовали, что утренняя бомбардировка была лишь прелюдией к чему-то большему, что еще должно произойти.

Трое мужчин на вершине башни первыми заметили трех всадников, которые галопом въехали в каньон. Вскоре противники остановились на дальней стороне моста перед Аламутом и подали знак мира.

"Это может быть какой-то трюк", - сказал Манучехру один из офицеров.

"Мы не опустим мост, пока не получим приказ от верховного главнокомандующего", - ответил комендант крепости.

Вскоре пришел приказ. Зазвенели железные цепи, и три эмиссара вражеской армии гордо, хотя и осторожно, проехали по мосту в замок. Манучехр встретил их с безупречной вежливостью.

Тем временем по приказу Хасана вся армия, за исключением нескольких важных наблюдателей на стенах, молниеносно собралась на нижней и средней террасах. Здесь с одной стороны стояли федаины и послушники, с другой - лучники, а на нижнем уровне в идеальном строю расположились легкая и тяжелая кавалерия.

Манучехр и контингент офицеров проводили эмиссаров на среднюю террасу. Там они остановились и стали ждать дальнейших указаний.

"Сегодня утром они пытались произвести на нас впечатление", - сказал Хасан. "Теперь моя очередь произвести на них впечатление, которое сохранится до судного дня".

Его голос и лицо снова излучали нечто такое, от чего на большом помосте стало жутковато. В нем было что-то таинственное, как и в ту ночь, когда он отправил федаинов в сады.

"Вы собираетесь срубить их и насадить их головы на колья?" спросил Абу Али.

"Я должен быть очень глуп, чтобы сделать что-то подобное, - ответил Хасан. "Армию эмира охватит такая ярость, что они потеряют всякий остаток страха. Но именно это чувство страха мы должны усилить, если хотим выйти из этой ситуации победителями".

"Армия собрана, эмиссары ждут, - сказал Бузург Уммид, глядя на крепостные стены.

"Пусть ждут. Они пытались размягчить нас обстрелами, так что мы размягчим их ожиданием".

Посланец Арслана Таша, капитан кавалерии Абу Джафар, стоял посередине между федаинами и лучниками. Опираясь одной рукой на рукоять сабли, он смотрел на вражескую армию с притворным безразличием и презрением. По обе стороны от него стояли два его сопровождающих. Они крепко держались за рукояти своих сабель, свирепо и мрачно озираясь по сторонам. Все трое собрали в кулак огромное самообладание, чтобы побороть растущее нетерпение и страх за свою судьбу.

Манучехр и офицеры стояли в десяти шагах от них. Он вызывающе смотрел на эмиссаров, время от времени обмениваясь несколькими шепотными словами со своими адъютантами и бросая взгляды в сторону верховного командования.

Но оттуда не доносилось никаких признаков решения, словно Хасан забыл, что здесь, внизу, ждут его кивка целая армия и три вражеских эмиссара.

Солнце нещадно палило на людей и животных. Однако никто не проявлял ни малейшего признака нетерпения. Они безучастно наблюдали за тем, как вражеские посланцы начинают проявлять беспокойство.

Наконец Абу Джафару надоело долгое ожидание. Он повернулся к Манучехру и с издевательской вежливостью спросил его: "У вас принято оставлять гостей ждать на улице под палящим солнцем?"

"У нас есть только один обычай - подчиняться приказам нашего верховного главнокомандующего".

"Тогда у меня нет другого выбора, кроме как доложить об этой задержке его превосходительству, моему господину Арслану Ташу, как о части ответа вашего господина".

"Как пожелает ваша светлость".

Они снова замолчали. Разъяренный, Абу Джафар продолжал смотреть на небо, вытирая пот с лица. Он начал сомневаться. Почему они поставили его посреди своей армии? Чего они ждут? Что приготовил для него верховный главнокомандующий? Воображение взяло верх, и его снова охватил страх.

Тем временем командиры облачились в парадные белые одежды. Они накинули на плечи пышные белые плащи. В сопровождении телохранителей они покинули здание.

Это будет первый раз, когда Хасан предстанет перед своими единоверцами с тех пор, как захватил Аламут. Он знал, чем это обернется для них. Несмотря на это, он чувствовал волнение.

Труба возвестила о его приближении. Все взгляды обратились к верхней террасе. Там появились трое мужчин, одетых в ослепительно белые одежды и окруженных полуголыми чернокожими стражниками с булавами. Мужчины затаили дыхание. Один из троих был незнаком. Они догадались, что это Сайидуна.

Глаза Юсуфа и Сулеймана расширились.

"Сайидуна!" - шептали они.

Слово передавалось от человека к человеку.

Саидуна явился! Должно было произойти что-то необычное. Беспокойство, охватившее мужчин, передалось и животным. Они засуетились и стали проявлять нетерпение.

Три эмиссара также почувствовали необычное напряжение. Увидев трех командиров в парадных одеждах, они инстинктивно замерли в ожидании. Кровь отхлынула от их лиц.

Хасан и его свита подошли к краю верхнего уровня. Здесь было необычайно тихо. Слышен был только приглушенный рев Шаха Руда, вечного спутника всего живого в Аламуте.

Хасан поднял руку в знак того, что собирается говорить. Затем он ясным голосом спросил Абу Джафара: "Кто ты, чужеземец? И зачем ты пришел в Аламут?"

"Господин! Я капитан Абу Джафар, сын Абу Бакра. Я прибыл по приказу моего господина, его превосходительства эмира Арслана Таша, который был послан его величеством, славой и милостью государства, всемогущим султаном Малик-шахом, чтобы вырвать у вас крепость Аламут, которую вы захватили нечестным путем. Его Величество рассматривает вас как своего подданного. Он приказывает вам в течение трех дней передать крепость своему генералу, эмиру Арслану Ташу. Мой господин гарантирует безопасный проезд для вас и ваших людей... Однако если вы не выполните этот приказ, Его Превосходительство будет рассматривать вас как врага государства. Мой господин будет неустанно преследовать вас до полного уничтожения. Ведь сам великий визирь, его превосходительство Низам аль-Мульк, приближается к Аламуту с большой армией, и он не проявит милосердия к исмаилитам. Вот что приказал мне передать вам мой господин".

При этих последних угрозах его голос слегка дрогнул.

Хасан насмехался над ним. В ответ он высмеял торжественную речь другого.

"Абу Джафар, сын Абу Бакра! Передай своему господину, его превосходительству эмиру Арслану Ташу, вот что: Аламут хорошо подготовился к его приему. Однако мы ни в коем случае не являемся его врагами. И все же, если он продолжит разгуливать по этим местам со своим оружием, с ним может произойти то же самое, что случилось с командиром его авангарда. Его голова будет насажена на кол и водружена вон на ту башню".

Лицо Абу Джафара покраснело. Он сделал шаг вперед и потянулся за мечом.

"Ты смеешь позорить моего хозяина? Самозванец! Египетский наемник! Ты знаешь, что за пределами этого замка нас тридцать тысяч?"

Исмаилиты, услышавшие этот ответ, начали бряцать оружием. Волна возмущения прокатилась по их рядам.

Хасан сохранял полное спокойствие и спросил: "Разве среди людей султана принято оскорблять иностранных лидеров?"

"Нет. По нашему обычаю мы должны отвечать за око".

"Вы говорили о том, что за пределами замка находится тридцать тысяч человек. Скажи мне, эти люди пришли ловить бабочек или слушать нового пророка?"

"Если исмаилиты - это бабочки, то они прилетели ловить бабочек. Если здесь поблизости есть новый пророк, для меня это новость".

"Так ты ничего не слышал о Хасане ибн Саббахе, повелителе небес и земли? Которому Аллах дал власть открывать врата рая для живых?"

"Я слышал о некоем Хасане ибн Саббахе, который является предводителем неверных. Если мои чувства не обманывают меня, то я сейчас стою перед ним. Но я ничего не знаю о том, что он повелитель небес и земли, и о том, что Аллах наделил его такой властью".

Хасан искал глазами Сулеймана и Юсуфа. Он воззвал к ним. Они покинули свои места в строю и направились к ступеням, ведущим на верхнюю террасу. Он спросил их: "Можете ли вы оба поклясться всеми пророками и мучениками, что вы были в раю, живыми, целыми и в полном сознании?"

"Мы можем, сайидуна".

"Поклянитесь в этом".

Они поклялись, четко и ясно.

Абу Джафару захотелось рассмеяться. Но в их голосах прозвучала такая твердая вера и искренняя убежденность, что у него по позвоночнику пробежала дрожь. Он посмотрел на двух своих помощников и по их лицам понял, что они рады не оказаться на его месте . Очевидно, он позволил событиям принять неправильный оборот. Теперь он говорил с гораздо меньшей твердостью, чем раньше.

"Господин, я пришел сюда не для того, чтобы вступать с вами в религиозные споры. Я принес вам приказ его превосходительства, моего господина эмира Арслана Таша, и жду вашего ответа".

"Почему ты уклоняешься, друг? Разве тебе не все равно, сражаешься ты за истинного пророка или нет?"

"Я не сражаюсь ни за какого пророка. Я просто служу Его Величеству".

"Это именно те слова, которые говорили люди, сражавшиеся против Пророка на службе у других правителей. Вот почему они были уничтожены".

Абу Джафар упрямо смотрел в землю. Он молчал.

Хасан повернулся к Юсуфу и Сулейману. Они стояли, словно прикрученные к подножию ступеней, и смотрели на него сверкающими глазами. Он спустился по ступенькам к ним, потянулся к плащу и достал браслет.

"Вы узнаете этот браслет, Сулейман?"

Сулейман стал белым как полотно. В уголках его рта собралась пена. Голосом, дрожащим от бездумного блаженства, он пробормотал: "Слушаюсь, господин".

"Иди и верни его владельцу".

У Сулеймана ослабли колени. Хасан снова полез в плащ. На этот раз он извлек гранулу, которую протянул Сулейману.

"Проглоти это, - приказал он.

Затем он повернулся к Юсуфу.

"Будешь ли ты счастлив, Юсуф, если я отправлю тебя вместе с Сулейманом?"

"О... Сайидуна".

Глаза Юсуфа сияли от счастья. Хасан тоже протянул ему гранулу.

Эмиссары эмира наблюдали за этой сценой с нарастающим трепетом. Вскоре они заметили, что в глазах обоих юношей появилось отстраненное, отсутствующее выражение, как будто они смотрели на совершенно чужой мир, невидимый для остальных.

Абу Джафар робко спросил: "Что все это значит, господин?"

"Ты увидишь. Я говорю вам: откройте глаза. Потому что то, что сейчас произойдет, еще никогда не случалось в истории человечества".

Затем он торжественно выпрямился и заговорил глубоким голосом.

"Юсуф! Зулейка ждет тебя в раю. Видишь ту башню? Беги на ее вершину и спрыгни. Ты попадешь в ее объятия".

Лицо Юсуфа сияло от счастья. С того момента, как он проглотил пилюлю, на него снова снизошел покой, какого не было уже долгое время. Чудесный, блаженный покой. Все было точно так же, как и тогда, когда он и двое его друзей отправились в рай. Как только он услышал приказ Хасана, он развернулся на пятках и помчался к башне с голубятней.

Затем, среди гробовой тишины, Хасан повернулся лицом к Сулейману.

"Есть ли у тебя с собой кинжал, Сулейман?"

"Вот он, сайидуна".

Три эмиссара инстинктивно потянулись к своим саблям. Но Хасан покачал головой и улыбнулся им.

"Возьмите браслет! Вонзи кинжал в свое сердце, и через мгновение ты сможешь вернуть его владельцу".

Сулейман с дикой радостью вцепился в браслет. Он прижал его к груди, а другой рукой вонзил кинжал в сердце. Все еще сияя от счастья, со вздохом облегчения он рухнул на землю у подножия ступеней.

Три эмиссара и все остальные, кто стоял рядом, застыли в ужасе.

Бледный и с усталой улыбкой Хасан указал на тело.

"Идите и посмотрите внимательно", - сказал он эмиссарам.

После некоторого колебания они повиновались. Кинжал был до рукояти всажен в тело юноши. Тонкая струйка крови пропитала его белую одежду. Даже в смерти его лицо все еще сияло блаженством.

Абу Джафар провел рукой по глазам.

"О всемилостивый Аллах!" - стонал он.

Хасан кивнул евнуху, чтобы тот расстелил на теле плащ. Затем он повернулся и указал в сторону башни.

"Посмотрите туда!"

Запыхавшись, Юсуф добрался до вершины башни. Его сердце колотилось в груди. Стражники на платформе башни стояли неподвижно. Он вскочил на крышу башни. Внизу он увидел море дворцов, башен и куполов, окрашенных в самые яркие цвета.

"Я орел. Наконец-то я снова орел", - прошептал он.

Он взмахнул руками, и ему показалось, что у него выросли крылья. Мощным рывком он взмыл в бездну.

Его тяжелое тело с глухим стуком рухнуло на землю.

Стоявшие рядом лошади дико взревели и отступили. Они толкались друг с другом и вносили беспорядок в ряды. Всадникам с трудом удалось их успокоить.

"Подойдите и осмотрите тело", - сказал Хасан эмиссарам.

"Мы видели достаточно", - ответил Абу Джафар. Его голос был все таким же слабым, как и раньше.

"Ну что ж, Абу Джафар. Доложи своему господину о том, что ты здесь увидел, как о моем ответе. И не забудьте сказать ему следующее: пусть ваша армия насчитывает тридцать тысяч человек, но ни один из них не сравнится с этим. Что касается угрозы великому визирю, передайте ему, что я знаю о нем нечто очень важное, о чем он узнает только через шесть, а может быть, и через двенадцать дней. Когда это произойдет, проследите, чтобы он запомнил меня и мое послание... Прощайте!"

Он приказал вывести лошадей эмиссаров. Абу Джафар и его помощники низко поклонились. Хасан распустил собранные войска. Его стражники унесли тела. Затем вместе со своей свитой он вернулся в свою башню.

Подавленные этим ужасным зрелищем, мужчины вернулись к своим обязанностям. Долгое время никто не находил слов, чтобы выразить свои мысли и чувства. Лишь постепенно языки исмаилитов развязались.

"Это правда! Сайидуна распоряжается жизнью и смертью своих подданных. В его власти отправить в рай кого угодно".

"Если бы он приказал вам, вы бы зарезали себя?"

"Я бы сделал это".

Их глаза лихорадочно блестели от жуткого страха и страстного желания доказать свою правоту Сайидуне, другим исмаилитам и всему миру.

"Ты видел, как побледнели их эмиссары? Как робел Абу Джафар?"

"Нет ни одного правителя, который бы сравнился с Сайидуной".

"Вы слышали, как он называл себя новым пророком?"

"Разве мы этого не знали?"

"Но в таком случае как он может служить египетскому халифу?"

"Может быть, все наоборот".

Федаины инстинктивно собрались на своем обычном месте у стены. Они смотрели друг на друга, бледнея, и никто из них не решался заговорить первым.

Наконец Обейда нарушил молчание.

"Сулейман и Юсуф теперь потеряны для нас", - сказал он. "Мы больше никогда не увидим их в этом мире".

Глаза Наима слезились.

"Вы знаете это наверняка?"

"Разве вы не видели, как евнухи уносили их тела?"

"Они теперь в раю?"

Обейда осторожно ухмыльнулся.

"Похоже, они были в этом уверены".

"А ты нет?" - спросил ибн Вакас.

"Сайидуна так сказал. Я не могу сомневаться в этом".

"Сомневаться было бы преступлением", - серьезно добавил Джафар.

"Теперь, когда мы их потеряли, все вокруг словно опустело", - уныло сказал ибн Вакас. "Сначала нас покинул ибн Тахир, а теперь они".

"Что случилось с ибн Тахиром? Что удерживает его? Он тоже теперь в раю?" спросил Наим.

"Только Аллах и саййидуна могут сказать", - ответил ибн Вакас.

"Было бы так здорово увидеть его снова", - сказал Наим.

"Боюсь, он пошел по тому же пути, что и его попутчики, - предположила Обейда.

"Самое странное, ваше превосходительство, - сказал капитан Абу Джафар эмиру Арслану Ташу по возвращении из Аламута в лагерь, - это не то, что юноши так быстро выполнили приказ своего господина. В конце концов, какой еще у них был выбор при таком жестоком командире? Больше всего нас поразила - даже ужаснула - та бездумная радость, с которой они бросились навстречу смерти. Если бы ваше превосходительство могло видеть, как блаженно сияли их глаза, когда он объявил, что после смерти они попадут прямо в рай! Даже тень сомнения не могла смутить их сердца. Их вера в то, что они вернутся в рай, в котором уже побывали однажды, была прочнее скал под Аламутом. Мои помощники могут подтвердить вам все это".

Задумавшись, эмир Арслан Таш расхаживал взад-вперед по своему шатру. Это был высокий, статный мужчина. По его тщательно ухоженному виду было видно, что он любит радости жизни и ее удобства. Но черты его лица выражали беспокойство. Ответ Хасана не вызвал у него ни малейшего удовлетворения. Один за другим он посмотрел в глаза каждому из трех своих эмиссаров. Он спросил их: "Вы уверены, что не стали жертвами какого-то трюка?"

"Мы уверены", - ответил Абу Джафар. "Сулейман закололся в пяти-шести шагах от нас. И весь Аламут видел, как Юсуф спрыгнул с парапета".

Арслан Таш покачал головой.

"Я просто не могу в это поверить. Я слышал о колдунах в Индии, которые, оказывается, могут творить чудеса. Например, они подбрасывают в воздух веревку, и она остается висеть. Тогда помощник колдуна начинает взбираться по веревке. Когда он забрался довольно высоко, колдун дает команду. Веревка опускается, и помощник падает на землю. Колдун ставит над трупом корзину. Он читает несколько молитв, а затем, когда поднимает крышку, помощник высовывает голову, здоровый, крепкий и улыбающийся. Оказывается, что весь этот эпизод был иллюзией".

"В Аламуте не было такого колдовства. Нож был по самую рукоять всажен в сердце Сулеймана. Его одежда была забрызгана кровью".

Эмир снова замолчал и задумался. Все это казалось ему более чем загадочным.

Затем он заговорил.

"Как бы то ни было, я приказываю вам хранить молчание, как в могиле, обо всем, что вы видели и слышали в Аламуте. Люди могут воспротивиться или взбунтоваться, если узнают, что за враг перед ними. Великий визирь уже на марше, и его не позабавит, если мы не выполним его приказ".

Помощники Абу Джафара обменялись обеспокоенными взглядами. По дороге сюда они рассказали о своей аудиенции в Аламуте нескольким коллегам.

Эмир не заметил, как они обменялись взглядами. Он озабоченно расхаживал по палатке.

"Что мог иметь в виду командир исмаилитов, когда намекнул, что знает о великом визире нечто такое, о чем я узнаю только через шесть или даже двенадцать дней?"

"Я пересказал вашему превосходительству все, что он сказал, - ответил Абу Джафар.

"Скорее всего, он просто хотел меня напугать. Что он может знать о великом визире, чего не знаю я сам? Что он направляется в Исфахан? Что после этого он планирует двинуться на Аламут?"

Он разочарованно взмахнул рукой.

"Мне просто повезло, что я удостоился сомнительной чести приручить этих неверных! Что это за честный противник? Он прячется в крепостях, избегает открытого боя, отравляет невежественные умы странными сказками и превращает их в опасных глупцов. Как же мне попасть в его руки?"

"Ну что ж, хорошо. Вы свободны!" - сказал он спустя некоторое время. "Я приму ваш доклад к сведению. Только не шумите".

Эмиссары поклонились и ушли.

Эмир опустился на мягкие подушки, налил себе полный кубок вина и выпил его одним махом. Его лицо просветлело. Он хлопнул в ладоши. Из-за занавеса вышли две прекрасные молодые девушки-рабыни. Они сели рядом с ним и обняли его. Вскоре Аламут и его жестокий хозяин были забыты.

Напротив, его люди тем более оживленно обсуждали опыт трех эмиссаров в Аламуте. Новость пронеслась по всему лагерю, как циклон. Когда Абу Джафар и его помощники вышли из шатра эмира, друзья засыпали его вопросами. Он поднес палец к губам и прошептал, что эмир дал им строгий приказ молчать обо всем как в могиле. Это означало, что офицеры удалились в отдельный шатер, выставили перед входом охрану, а затем часами подробно обсуждали все, что смогли рассказать эмиры.

Военнослужащие по-своему обсуждали события в Аламуте.

"Хозяин Аламута может быть настоящим пророком. Он начинал с горстки людей, как и Мухаммед. Теперь в его рядах сражаются тысячи".

"Исмаилиты - приверженцы партии Али. Разве наши отцы не были такими же? Почему мы должны воевать с людьми, которые остаются верными учениям своих и наших отцов?"

"Пророк не был так могуществен, как хозяин Аламута. Конечно, он мог путешествовать в рай. Но мог ли он также отправить туда других, живых?"

"Они сказали, что оба юноши, покончившие с собой в присутствии наших эмиссаров, уже побывали в раю. Иначе как бы они могли пойти на смерть с таким энтузиазмом?"

"Сколько я живу, никогда не слышал ни о чем подобном. Есть ли смысл нам сражаться с таким могущественным пророком?"

"Можно подумать, что исмаилиты - турки или китайцы, раз султан объявил им войну. Они такие же иранцы, как и мы, и хорошие мусульмане".

"Великий визирь хочет вернуть расположение султана. Поэтому он послал нас напасть на Аламут, чтобы выглядеть важным и нужным. Мы уже сталкивались с подобными делами. Мы не вчера родились".

"Это счастье, что наш эмир такой умный человек. Он никуда не торопится. Когда станет холодно, мы просто уедем в свои зимние кварталы на юге".

"Конечно, было бы глупо сражаться с врагом, которого никто не ненавидит".

Бесшумно поднявшись на большой помост, они проводили Хасана в его покои. Верховный главнокомандующий был явно измотан. Он сбросил с плеч белый халат и прилег на подушки.

Большой помост остался стоять.

"Знаете, кого мне не хватает сегодня здесь?" - сказал он, наконец нарушив молчание. "Омар Хайям".

"Почему именно он?"

"Я не могу сказать точно. Я бы просто хотела поговорить с ним".

"Тебя мучает совесть?"

Бузург Уммид бросил на него пронизывающий взгляд.

Хасан инстинктивно поднялся. Он с любопытством посмотрел на величественный помост. Он не ответил на вопрос.

"Знаешь ли ты, что в ту ночь, когда ты отправился в сад, где находилась молодежь, я предложил Абу Али убить тебя и сбросить с башни в Шах-Руд?"

Хасан инстинктивно схватился за рукоять своей сабли.

"Да, я что-то подозревал. Почему вы не осуществили свой план?"

Бузург Уммид пожал плечами. Абу Али мог лишь ошеломленно смотреть на него.

"До сих пор я жалею, что не выполнил его".

"Видите? Наверное, поэтому мне так не хватает Омара Хайяма. Но не думайте, что это потому, что я боюсь. Просто мне хочется с кем-нибудь хорошо поговорить".

"Говорите. Мы будем слушать".

"Позвольте мне задать вам вопрос. Является ли восторг ребенка от его красочных игрушек настоящей радостью?"

"К чему опять эти отступления, ибн Саббах?" Бузург Уммид сказал с явным раздражением. "Просто скажи нам прямо, что ты собирался сказать".

"Ты сказал, что выслушаешь меня".

Голос Хасана снова стал твердым и решительным.

"В мои намерения не входило оправдывать свои действия. Я лишь хотел объяснить их вам. Очевидно, что восторг ребенка от его красочных игрушек так же искренен, как и удовольствие взрослого мужчины от денег или женщин. С точки зрения любого человека, любое удовольствие, которое он испытывает, - это настоящее, неподдельное удовольствие. Каждый из нас счастлив по-своему. Поэтому если перспектива умереть для кого-то означает счастье, он будет радоваться смерти так же, как другой радуется деньгам или женщине. После смерти нет сожалений".

"Лучше живая собака, чем мертвый король", - пробормотал Абу Али.

"Собака или король, им обоим придется умереть. Лучше уйти королем".

"Раз уж ты взял на себя эту власть, то можешь сказать, что правишь жизнью и смертью", - сказал Бузург Уммид. "Но я лучше стану собакой на дороге, чем погибну, как погибли два твоих федаина".

"Вы меня не поняли, - ответил Хасан. "Кто-нибудь прописал вам такую смерть? Ваша ситуация бесконечно далека от их. То, что для них было вершиной счастья, для вас - ужас. А можете ли вы быть уверены, что то, что для вас является вершиной счастья, для кого-то другого не станет ужасом или не будет рассматриваться с другой точки зрения? Никто из нас не может оценить свои действия со всех точек зрения. Это исключительно удел всевидящего бога. Так даруй же мне, чтобы каждый был счастлив по-своему!"

"Но ты намеренно обманул федаинов! Откуда у тебя право так обращаться с преданными тебе людьми?"

"Я принимаю это право, зная, что верховный девиз исмаилитов верен".

"И вы можете говорить о всевидящем боге практически на одном дыхании?"

При этих словах Хасан выпрямился. Казалось, он вырос на целую голову.

"Да, я говорил о каком-то всевидящем боге. Ни Иегова, ни христианский Бог, ни Аллах не смогли бы создать мир, в котором мы живем. Мир, в котором нет ничего лишнего, в котором солнце одинаково ласково светит тигру и ягненку, слону и мухе, скорпиону и бабочке, змее и голубю, кролику и льву, цветку и дубу, нищему и королю. Где справедливые и несправедливые, сильные и слабые, умные и глупые становятся жертвами болезней. Где счастье и боль слепо разлетаются на четыре ветра. И где всех живых существ ждет один и тот же конец - смерть. Разве вы не видите? Вот бог, чьим пророком я являюсь".

Собравшиеся на помосте инстинктивно отступили на несколько шагов назад. Так вот в чем заключалась суть этого странного человека, вот то "безумие", та жгучая убежденность , которая безошибочно привела его к тому месту, где он сейчас стоял? Значит, втайне он действительно считал себя пророком? А все его философствования были лишь приманкой для умов сомневающихся? А может быть, и для него самого? Значит, в своей вере он был ближе по духу к своим федаинам, чем к лидерам исмаилитов?

"Так ты веришь в бога?" почти робким голосом спросил Бузург Уммид.

"Как я уже сказал".

Между ними разверзлась огромная пропасть.

Великий помост склонился в прощальном поклоне.

"Выполняйте свои обязанности. Вы - мои преемники".

Он улыбнулся им на прощание, как отец улыбается своим детям.

Как только они вышли в коридор, Абу Али воскликнул: "Какой материал для Фирдоуси!"

ГЛАВА 16

"Вот и закончился четвертый акт нашей трагедии", - сказал себе Хасан, когда снова остался один.

Вечером он вызвал к себе Обейду, Джафара и Абдур Ахмана. Абу Сорака передал им троим свой приказ.

Это вызвало бурю во всех кварталах федаинов. Когда Обейда услышал, что его ждет, его коричневое лицо стало пепельным. Он огляделся по сторонам, словно дикий зверь, ищущий способ спастись от надвигающейся опасности.

Абдур Ахман тоже боялся.

"Зачем Сайидуна вызвал нас?" - недоумевал он.

"Скорее всего, он планирует отправить тебя в рай, раз Сулейман, Юсуф и ибн Тахир ушли", - ответил ибн Вакас.

"Нам тоже придется прыгать с башни или колоться?"

"Вам придется спросить об этом у Саидуны".

Джафар принял приказ с невозмутимым послушанием.

"Аллах - хозяин нашей жизни и смерти", - сказал он. "А Сайидуна - его представитель".

Абу Али встретил их перед зданием верховного командования и повел на башню к Хасану.

После того как Абу Сорака сообщил федаинам об их встрече, он с тревогой стал искать Манучехра. Он нашел его на вершине стены, осматривающим какие-то чаны с смолой. Он отозвал его в сторону.

"Что вы думаете, эмир, о смерти двух федаинов?"

"Сайидуна - могущественный мастер, мой друг".

"Вы согласны с тем, что он делает?"

"Об этом я не думаю, и вам советую сделать то же самое".

"Но сможем ли мы с помощью этих методов противостоять армии султана?"

"Это знает только Саидуна. Я знаю только, что с имеющимися силами мы не смогли бы долго продержаться против них".

"Все это до сих пор заставляет меня содрогаться".

"Возможно, кто-то еще испытывает такую же дрожь. Например, эмир Арслан Таш".

"Так вы считаете, что Сайидуна достиг своей цели?"

"Что-то подсказывает мне, что мы можем на него положиться. Того, что мы пережили сегодня в крепости Аламут, не было во всей истории человечества".

Абу Сорака оставил его, покачав головой. Он пошел искать врача, чтобы узнать его мнение.

Сначала грек осмотрелся, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. Затем он подошел к Абу Сораке и прошептал ему.

"Мой дорогой, почтенный даи! Сегодня я проклял тот момент, когда меня выпустили из византийской тюрьмы. Потому что все, что мы увидели сегодня в этом замке этими нашими глазами, превосходит самые пылкие фантазии греческого трагика. Сцена, которую наш верховный главнокомандующий соизволил показать нам сегодня утром, была подана с таким изысканным ужасом, что ей мог бы искренне позавидовать сам князь ада. При мысли о том, что по ту сторону стен Аламута я мог бы стать получателем его райских наслаждений, у меня по позвоночнику пробегает лед".

Абу Сорака побледнел.

"Как вы думаете, он отправит нас в сады за замком?"

"Откуда мне знать, старый друг? В любом случае, знание того, что ворота в его рай открыты днем и ночью, должно быть холодным утешением для любого из нас, кто имеет честь жить в этой крепости."

"Это ужасно! Это ужасно!" пробормотал Абу Сорака, вытирая рукавом холодный пот со лба. "Одно хорошо - наши семьи с Музаффаром".

"Да, действительно, - кивнул грек. Абу Сорака не заметил, как он усмехнулся за его спиной, уходя.

В саду уже давно все было готово ко второму визиту. Когда девушки узнали, что для этого был выбран именно этот вечер, их охватило праздничное настроение. Да, теперь они знали, в чем их предназначение. Любовь была их призванием, и это вовсе не казалось худшим, что могло с ними случиться. Далеко не так.

Единственное, о чем они беспокоились, - это о Халиме. Она лелеяла воспоминания о Сулеймане с истинной преданностью. Она считала его своим господином и наедине спрашивала у него совета по самым разным вопросам. Она становилась одинокой. В одиночестве она могла чувствовать его присутствие и разговаривать с ним. Много раз другие слышали, как она шептала сама с собой, а несколько раз видели, как она очаровательно или самозабвенно смеялась, как будто действительно вела беседу с кем-то другим. Сначала они пытались убедить ее, что Сулейман может не вернуться. Но когда они поняли, что она считает их намеки подлостью или озорством, они позволили ей продолжать верить.

Когда она узнала, что этой ночью придут молодые люди, она задрожала, как тростник на ветру. Краска покинула ее щеки. Она упала на землю и потеряла сознание.

"Боже правый!" воскликнула Мириам. "Что мы будем с ней делать?"

"Сайидуна разрешил тебе не быть с мальчиками", - сказала ей Зулейка. "Попроси его сделать такое же исключение для нее".

"Она подумает, что мы намеренно пытаемся разлучить ее с Сулейманом", - возразила Фатима. "Тогда она действительно что-нибудь с собой сделает".

"Как она могла вбить себе в голову, что Сулейман когда-нибудь вернется?" спросила Рокайя.

"Она влюблена в него. Он сказал, что вернется, и она верит в это. В ее глазах он более великий пророк, чем Сайидуна".

Фатима ответила именно так.

Тем временем девушкам удалось привести Халиму в себя. Халима недоуменно смотрела на девушек. Когда она вспомнила о новостях, на ее лице появился глубокий румянец. Она встала и побежала в свою комнату, чтобы подготовиться.

"Я все ей расскажу", - сказала Мириам.

"Она тебе не поверит", - ответила Зулейка. "Я знаю ее. Она упряма и решит, что мы скрываем от нее Сулеймана".

"Но ей разобьют сердце, если она увидит на его месте кого-то другого".

"Пусть привыкает, как мы привыкли", - сказала Сара.

"Халима другая. Я спрошу у Сайидуны".

"Нет, Мириам, - сказала Фатима. "Давай лучше поработаем с Халимой. Может, она приспособится".

Они прошли в ее спальню.

Халима сидела перед зеркалом, прихорашиваясь и улыбаясь. Она вскинула бровь, заметив своих спутников. Ее разозлило, что они помешали ей в разгар таких прекрасных мыслей.

При виде этого у Мириам защемило сердце.

"Поговори с ней, - прошептала она Фатиме.

"Вы с нетерпением ждете сегодняшнего визита?"

"Оставь меня в покое. Разве ты не видишь, что мне нужно собираться?"

"Послушай, Халима, - сказала Мириам. "Каждый посетитель приходит в наши сады только один раз. Ты понимаешь это?"

Ариман появился в дверном проеме и стал обнюхивать Халиму.

"Прогони их отсюда, Ариман. Они стали злыми".

"То, что говорит Мириам, - абсолютная правда, - сказала Фатима.

"Может, вы уйдете отсюда?"

"Ты быдло", - сердито сказала Сара.

Они вышли из ее спальни.

"Она в это не верит, - сказала Зулейка.

"Нет. Она не верит тебе, Мириам, - добавила Фатима.

Апама прибыла со строгим приказом Сайидуны, чтобы каждая из девушек сменила или поменяла имя. Ни одна из них не могла ошибиться в этот вечер.

Мириам и Фатима начали присваивать новые имена.

"Халима! Сегодня тебя будут звать Сафия, а не Халима. Ты поняла? Повторяй это имя про себя, чтобы привыкнуть к нему".

Халима улыбнулась. "Неужели они думают, что он меня не узнает?" - сказала она себе.

"Прекрати улыбаться!" отругала ее Мириам. "Это серьезное дело. В этот раз и задания в садах будут другими".

Только теперь Халима забеспокоилась по-настоящему. "Что это значит?" - спросила она.

"Надеюсь, вы наконец-то поняли, с чем столкнулись, - сказала ей Фатима.

На глаза Халимы навернулись слезы.

"Вы все стали такими злыми по отношению ко мне".

Она убежала и спряталась в укромном чулане.

Сара последовала за ней и вытащила ее.

"Ты еще не знаешь, что Фатима и Зулейка беременны, - сказала она ей. "Я подслушала, как они доверились Мириам. Так что никому не говори, что я тебе рассказала".

"Почему только они двое?"

"Ну, посмотри на себя! Только не говори мне, что ты тоже хочешь такую?"

Халима высунула язык и отвернулась.

Поздно вечером Хасан вызвал Мириам в один из пустующих садов. Она рассказала ему, что происходит с Халимой и что она ожидает возвращения Сулеймана этой ночью.

Хасан мрачно посмотрел на нее.

"Твоя задача - заставить ее выпить вина в нужное время, и я буду считать тебя ответственным, если что-то пойдет не так".

"Избавьте ее от этого разочарования ради меня".

"Сегодня это она, завтра другая, а послезавтра еще одна девушка. За двадцать лет, пока я разрабатывал свой план, я ни разу не поддался слабости. А теперь ты хочешь, чтобы я прогнулся под тебя".

Мириам бросила на него полный ненависти взгляд.

"По крайней мере, позвольте мне занять ее место".

Хасан снова стал твердым и непреклонным.

"Нет, я не позволю. Ты сам сварил эту кашу. Теперь тебе придется ее съесть... Сегодня вечером, когда придет время, возвращайся в этот сад. Мы будем ждать развязки вместе. Я ясно выразился?"

Мириам стиснула зубы и ушла, не попрощавшись.

Когда она вернулась к девочкам, то сразу же стала искать Халиму.

"Ты понимаешь, что Сулейман не придет сюда сегодня? Будь осторожен, не натвори глупостей. Это может стоить тебе жизни".

Халима упрямо топала ногой по полу. Ее лицо все еще было красным от слез. "Почему все так грубы со мной сегодня?"

Обейда внимательно выслушал все, что первые три федаина рассказали о своем посещении рая. Учитывая свой природный скептицизм, он уже тогда задавался вопросом, как бы он поступил на их месте. Многие вещи были не совсем понятны и вызывали у него сомнения.

В тот вечер, когда он и два его товарища предстали перед верховным главнокомандующим, его снедало любопытство не меньше, чем страх, но он прекрасно владел собой. Он четко и уверенно отвечал на вопросы Хасана.

На этот раз величественные члены жюри не присутствовали, да Хасан в них и не нуждался. Первый и самый сложный эксперимент был уже позади. Теперь все работало как хорошо установленный блок и шкив.

Джафара и Абдул Ахмана охватил страх Божий, когда они оказались наедине с Хасаном в тех самых покоях, из которых он управлял и руководил миром исмаилитов. Никакие сомнения больше не тревожили их. Они были счастливы, что могут отвечать на его вопросы и выполнять его приказы.

Когда они услышали, что он отправит в рай и их троих, их глаза засияли. Они были полностью в его власти.

Лицо Обейды слегка посинело. Он решил внимательно наблюдать за всем, что с ним будет происходить, не выдавая себя.

Хасан провел их в лифт и показал им их койки. Он дал им выпить вина и положил каждому в рот по пилюле. Джафар и Абдур Ахман жадно проглотили их, а Обейда незаметно выкатился из уголка толстых губ и упал в поднятую ладонь, после чего спрятал ее под плащом. Сквозь щель между веками он наблюдал за тем, как стонут и бьются его товарищи, а затем подражал всем их действиям.

Абдур Ахман первым потерял сознание. Некоторое время Джафар сопротивлялся. Наконец он тоже поддался, перевернулся на другой бок и со стоном заснул.

Обейда забеспокоился и едва осмелился прищуриться, глядя сквозь веки на происходящее вокруг. Хасан стоял неподвижно, задернув занавеску дверного проема и пропуская свет из своей комнаты. Очевидно, он ждал, когда все трое потеряют сознание. Но что он тогда будет делать?

Обейда застонал и перевернулся на другой бок, как это делали оба его товарища. Затем он начал дышать ровно. Стало совсем темно. Он почувствовал, как Хасан набросил на него простыню.

Раздался удар гонга.

Внезапно комната покачнулась и начала падать. Обейда только и смог, что не закричать от страха. Он вцепился в бортики своей койки и с ужасом ждал того, что должно было произойти.

Его мозг неистово работал. Его чувства были начеку. Затем он почувствовал, что они остановились. Вокруг него повеяло прохладой. Сквозь простыню он различил мерцание света факелов.

"Все готово?" - услышал он голос Хасана.

"Все готово, сайидуна".

"Будьте готовы, как и в прошлый раз".

Руки вцепились в койку и приподняли ее. Он почувствовал, как его переносят через небольшой мост. Затем его, все еще лежащего в кроватке, положили в лодку, которая отчалила. Когда они высадились, его внесли в какую-то комнату, откуда доносилась музыка и голоса девушек. Затем они взяли его за лодыжки и плечи и уложили на мягкий пол. Затем они ушли.

Так это и есть рай нашего господина? подумал он. И именно для того, чтобы они могли вернуться сюда, Юсуф и Сулейман покончили с собой сегодня утром?

Его охватило невыразимое отвращение. Какой обман! подумал он. А Абдур Ахман и Джафар ничего не подозревают! Что же будет с ними со всеми? Он не мог выдать себя. Что делать, если Сайидуна прикажет ему заколоться, как Сулейману? Если бы он сопротивлялся, его постигла бы еще более ужасная участь. "Ужасно! Невероятно ужасно!" - задыхался он про себя.

Быстрые шаги приблизились к его койке. Теперь ему придется притвориться, что он проснулся в раю. Кто-то снял с него простыню. На долю секунды он открыл глаза. Этого времени ему хватило, чтобы запечатлеть образ в памяти. Его окружали самые красивые девушки, которых он когда-либо видел, и все они смотрели на него со смесью любопытства и робости. Он вдруг почувствовал огромное, безумное желание. Он хотел бы вскочить среди них и дать полную волю своим страстям. Но он не осмелился, пока не осмелился. Что там говорил Сулейман о том, чтобы проснуться здесь? Он притворился, что все еще крепко спит, но внимательно прислушался. Он слышал, что должно произойти нечто совершенно неожиданное...

Сколько бы раз ни говорили Халиме, что Сулейман не вернется, это не помогало. Ее маленькое глупое сердечко упорно верило, что он придет. И снова Фатима возглавила группу, а Сара, как и в первый раз, стала ее спутницей. Но Зайнаб и еще несколько человек были в другом месте. На этот раз и место было другим. Их собрали в центральном саду, где в первый раз руководила Мириам.

Как только евнухи внесли подстилку со спящим юношей, она задрожала всем телом. Она спряталась за спину Сары и со страхом ждала, когда Фатима раскроет их гостя. Когда это произошло, вместо красавца Сулеймана показалось мавританское лицо Обейды.

Халима почувствовала себя пораженной громом. Весь ее прекрасный мир рухнул. Ее глаза широко раскрылись, и она не могла издать ни звука. Она зажала рот рукой и до боли закусила губу. Постепенно она поняла, что Сулейман потерян для нее навсегда.

Внезапно она метнулась к дверному проему, как стрела в полете. Теперь все могли смеяться над ней за то, что она отказывалась им верить. Она выбежала в коридор и, прежде чем ее спутники успели собраться с мыслями, помчалась по тропинке к скалам, где днем загорали ящерицы.

"Рокайя! Сара! Идите за ней!" приглушенным голосом приказала Фатима. Они оба полетели за ней в сад. Они даже не заметили, как к ним присоединился Ариман. Они бежали прямо к краю ручья.

Они увидели Халиму, стоящую на вершине скалы. Она взмахнула руками и бросилась в волны. Раздался отчаянный крик и всплеск, и ее унесло течением.

Ариман прыгнул в воду вслед за ней. Он догнал ее, схватил зубами ее волосы и попытался вытащить на берег. Но течение было слишком сильным. В смертельном страхе Халима вцепилась ему в шею. Они все ближе и ближе подходили к обрыву под Аламутом. Привыкнув к темноте, он смог различить близкий берег. Он изо всех сил пытался дотянуться до него, но все его усилия были тщетны. Он тяжело задышал и отряхнулся. Замок ее рук разжался, и тело исчезло в волнах. Но теперь он оказался зажатым между высокими скалами с обеих сторон. Он добрался до них, но его когти скользили по гладкой поверхности скал. Он попытался плыть против течения, вернуться к более пологим берегам садов, но сил уже не было. Водоворот подхватил его и затянул в свои глубины.

Сара и Рокайя шли обратно с ужасом в глазах. У входа их встретила Зофана, и они разразились слезами.

"Она ушла. Она прыгнула в воду. В пороги".

"О Аллах, Аллах! Но молчи об этом. Мальчик проснулся и ведет себя странно. Кажется, он совсем не верит, что мы хасиды. Что скажет Саййидуна!"

Они вытерли слезы со щек и последовали за Зофаной.

Обейда сидел на подушках, уверенно обнимая сначала Фатиму, потом Джовайру, и презрительно улыбался при этом. Его тщетно пытались напоить, но он едва смочил губы в вине.

Затем, со знающей улыбкой, он начал рассказывать девушкам о жизни в Аламуте, внимательно следя за их лицами. Он заметил, как некоторые из них переглянулись, когда он упомянул имена Сулеймана и Юсуфа. С почти дьявольским восторгом он описывал их отъезд в рай в то утро. Он видел, как они краснели и тщетно пытались скрыть свои эмоции. Это доставляло ему определенное удовольствие. Его беспокоило, что эти двое наслаждались прелестями сидящих перед ним красавиц.

Затем он увидел Сару и поразился. "Так это и есть та самая черная Сара, о которой говорил Сулейман, хотя теперь ее зовут по-другому", - сказал он себе. Кровь предков всколыхнулась в нем. Вот как, должно быть, выглядели рабы их вельмож.

Он протянул руку, схватил ее за запястье и притянул к себе. Его ноздри раздувались. Он сорвал с нее розовую вуаль. Он обнял ее так крепко, что у обоих хрустнули кости. Затем он застонал, как старая кошка, и набросился на нее с полной самоотдачей. Сара даже забыла о том, что случилось с Халимой.

Теперь его стало легко напоить. Беспомощный и безвольный, он принимал все, что ему предлагали. Усталость была так велика, что вскоре он задремал.

"Рокайя! Быстро найди Мириам! Расскажи ей все! Что Халима прыгнула в реку и что Обейда не верит".

К берегу канала была пришвартована лодка, в которой сидел Моад. Рокайя запрыгнула в нее.

"Отведи меня к Мириам! Сейчас же!"

"Мириам с Сайидуной".

"Еще лучше".

Лодка скользила по водной глади.

По дороге они встретили Мустафу, который переправлял Апаму из другого сада.

"Халима утонула в реке!" Рокайя позвала ее.

"Что ты говоришь?"

Рокайя повторил это. Старуха и два евнуха ахнули.

"Покажи мне это место! Может быть, мы еще сможем спасти ее".

"Слишком поздно. Река уже давно унесла ее за замок".

"Аллах, Аллах! В чем смысл всего этого?"

Мустафа бросил весла и уткнулся лицом в руки.

Долгое время Хасан и Мириам молча сидели в маленькой хижине. Наконец он нарушил молчание.

"Это будет для вас новостью", - сказал он. "В ту ночь, когда я отправил федаинов в рай, мой вельможа замышлял сбросить меня с башни в Шах-Руд".

Мириам удивленно посмотрела на него.

"И почему же?"

"Потому что они не могли понять, что человек обязан завершить начатое".

"То есть они были в ужасе от того, что вы делаете. Что вы с ними сделали?"

"Покончили с ними? Они все еще бродят по территории замка, как и раньше. Мы все полны злых желаний, так что я на них не обижаюсь. Да и что они могут мне сделать? Наше спасение зависит от того, насколько правильно будет работать моя машина. Я лишь надеюсь, что ей также удастся уничтожить нашего злейшего заклятого врага".

Он почти неслышно хихикнул.

"То есть мой давний соперник, мой заклятый враг, мой смертельный враг".

"Я знаю, кого вы имеете в виду", - пробормотала она.

Снова наступило долгое молчание. Он знал, что тяготило душу Мириам. Но сам он избегал затрагивать эту деликатную тему, а она не желала поднимать ее. Только по прошествии долгого времени она спросила.

"Скажите, что вы сделали с тремя мальчиками, которые были в саду?"

"Сегодня утром Юсуф и Сулейман помогли потрепать нервы султанской армии, которая окружила нас".

Она смотрела на него так, словно пыталась прочесть его сокровенные мысли.

"Это ты их убил?"

"Нет, они покончили с собой. И они были счастливы сделать это".

"Ты жестокий зверь. Что случилось?"

Он рассказал историю. Она слушала его со смесью ужаса и неверия.

"И вы ничего не почувствовали, когда принесли в жертву два человеческих существа, которые были вам безгранично преданы?"

Она видела, что ему тяжело и что он обороняется.

"Ты не поймешь. То, что я начал, я должен закончить. Но когда я отдал команду федаинам, я вздрогнул. Что-то внутри меня говорило: "Если над нами есть сила, она этого не допустит. Либо солнце погаснет, либо земля содрогнется. Крепость рухнет и похоронит тебя и всю твою армию..." Говорю вам, в душе я дрожал, как дрожит ребенок перед призраками. Я ждал хоть какого-то знака. По правде говоря, если бы хоть малейшее движение, если бы, например, облако вдруг заслонило солнце или если бы подул ветер, я бы передумал. Даже после того, как все закончилось, я ожидал удара. Но солнце все так же продолжало светить и на меня, и на Аламута, и на два трупа, лежавших передо мной. И вот что я подумал: либо над нами нет никакой силы, либо она в высшей степени безразлична ко всему, что происходит здесь, внизу. Или же она благосклонна к тому, что делаю я. Тогда я понял, что где-то в глубине души все еще верю в божество. Но это божество не имело никакого сходства с тем, что было в моей юности. Оно было подобно самому миру, развивающемуся в тысячах противоречий, но при этом жестко привязанному к трем измерениям. Безграничный в своих пределах. Необъятный хаос внутри стеклянного стакана. Ужасный, оскалившийся дракон. И я сразу понял, что служил ему всю свою жизнь".

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, словно созерцая неописуемые чудеса.

Безумный дьявол, подумала Мириам в тот момент.

"Где ибн Тахир?"

Хасан опустил глаза.

"Вы отправили его к своему "закадычному врагу"?

Теперь он смотрел на нее, не отрывая взгляда.

"Разве вы не говорили когда-то, что не верите ни во что на свете и ничего не боитесь? Где же твоя сила теперь, когда тебе приходится терпеть поступки, чей груз я несу? У тебя есть сердце для мелочей, но иногда оно нужно и для больших вещей".

В этот момент Моад поставил свою лодку на набережной. Рокайя поспешил к Мириам. Она все еще дрожала всем телом. Не обращая внимания на Хасана, она воскликнула: "Халима прыгнула в реку!"

Мириам схватилась за сердце. Она посмотрела на Хасана, словно хотела сказать ему: "Это твоих рук дело!"

Хасан тоже был поражен. Он попросил рассказать подробности.

"Значит, когда она увидела, что вместо Сулеймана привезли Обейду, она сбежала? И ты говоришь, что Обейда не верит, что он в раю?"

Он посмотрел на Мириам, которая уткнулась лицом в свои руки и плакала.

Он встал.

"Следите за тем, чтобы впредь все шло как надо!"

Он отправился на набережную, где Ади ждал его в лодке.

"Назад в замок!" - приказал он.

"Я хочу, чтобы вы задушили того, кто в среднем саду, - сказал он евнухам, - как только останетесь с ним наедине. Обыщите его и принесите мне все, что найдете при нем. Затем похороните его вместе с двумя другими, убитыми сегодня утром, в дальнем конце садов, у подножия гор. Пару из двух других садов пришлите ко мне".

Суровый и мрачный, он поднялся в свою башню. Оказавшись на вершине, он дал знак, что пришло время покинуть сады. Он был рад, что с ним нет ни Абу Али, ни Бузурга Уммида. О чем ему было с ними говорить? Он должен был оставить миру объяснение и извинение за свои действия. Для верующих он должен был написать сборник своей философии, просто и в метафорах. Наследникам он должен был открыть последние тайны. Ему еще предстояла огромная работа. Но жизнь коротка, а он уже стар.

Измученный до смерти, он вернулся в свою комнату. Он рухнул на кровать и попытался заснуть, но не смог. Днем он ничего не боялся. Теперь он видел лицо Сулеймана, вплоть до мельчайших деталей. Да, казалось, он был счастлив. Но в следующее мгновение жизнь в нем угасла. Великий Боже! Какой ужасный эксперимент!

На его лбу выступили бисеринки пота. Теперь он видел, как ибн Тахир скачет к Нехавенду, одержимый одной мыслью. Да, именно там остановился его смертельный враг. Его "противоположный принцип", великий визирь Низам аль-Мульк, этот блестящий и прославленный ум, который исповедовал все, что человечество считало великим и хорошим. И все же где-то под всем этим скрывалась огромная ложь. Он преклонялся перед человечеством и его убеждениями вопреки лучшим убеждениям, которые, как знал Хасан, у него были. Он завоевал сердца масс и стал могущественным. Он добился этого благодаря доброте, щедрости и нескольким уступкам драгоценным человеческим желаниям. Оставалось ли место для другого, равного ему? Низам аль-Мульк превосходил его во всем. Он был старше его более чем на десять лет. Что же ему оставалось делать, кроме как прибегнуть к "противоположному пути"? Он - улыбающийся, я - мрачный. Он - прощающий, я - непреклонный. Он - нежный, я - страшный. И все же он знал, что визирь тоже способен быть безжалостным и беспощадным. Даже больше, чем он. Если мне удастся заставить его уступить, я стану единственным правителем Ирана.

"Только бы эта ночь закончилась!" - вздохнул он. Он надел пальто и вернулся на верхнюю площадку башни.

Он посмотрел вниз, в сады. Евнухи только что погасили лампы. Затем он повернулся к подножию гор. Там горел свет. Он вздрогнул. "Они хоронят мертвых", - сказал он себе. Его охватила жуткая дрожь при мысли о том, что однажды он исчезнет в небытии.

Мы ничего не знаем наверняка, подумал он. Звезды над нами молчат. Мы брошены на произвол судьбы и поддаемся иллюзиям. Бог, который правит нами, ужасен.

Он вернулся в свои покои и заглянул в лифт. Джафар и Абдур Ахман крепко спали. Он снял с них простыню. Свет из его комнаты тускло освещал их усталые лица. Он долго смотрел на них.

"Это правда, человек - самое странное существо на земле", - прошептал он. "Он хочет летать, как орел, но у него нет крыльев. Он хочет быть сильным, как лев, но ему не хватает лап. Каким ужасно несовершенным ты создал его, Господи! И в наказание Ты дал ему разум и способность осознать собственную беспомощность".

Он снова лег и попытался заснуть. Но ему удалось заснуть только под утро.

"Ибн Саббах - настоящий пророк. Он действительно верит в какого-то бога", - сказал Абу Али вечером Бузургу Уммиду. Тот посмотрел на него светлыми, почти детскими глазами. Затем он продолжил доверять ему.

"Видите ли, я не ошибся в нем. Как бы безбожно он ни говорил, я всегда верил, что только он может быть лидером исмаилитов. Потому что только он обладает тем величием сердца, которое необходимо. Хвала Аллаху! У нас есть пророк!"

"Воистину, ужасный пророк", - пробормотал Бузург Уммид.

"Мухаммед был не менее ужасен. Он послал тысячи людей на смерть. Но все они верили в него. Теперь они ждут Махди".

"Только не говори мне, что ты тоже его ждешь?"

Абу Али хитро улыбнулся и ответил.

"Массы никогда не ждали кого-то напрасно. Поверьте мне. История подтверждает это. Хорош он или ужасен, но он придет, потому что этого потребуют желания тысяч и тысяч сердец. В этом и заключается великий секрет человечества. Вы не знаете, когда и откуда он придет. Вдруг он окажется здесь".

"Похоже, что одна из форм безумия овладевает и вами. Вы верите! Даже зная, что человечество живет иллюзиями".

"Если он верит, почему бы и мне не верить?"

"Я начинаю думать, что все вы всегда этого хотели".

"Даисы не доверяют нам, потому что думают, что мы люди командира. У него есть ключ к федаинам. Мы должны вернуться к нему".

"Все эти перестановки туда-сюда не кажутся мне правильными. Но вы правы. Даисам нечего нам предложить. У нас нет своих людей. Значит, наше место - у командира".

В этот момент, вернувшись в свою резиденцию, девушки уныло плакали по Халиме. Они собрались вокруг бассейна, и Фатима, словно ястреб, напавший на стаю голубей, рассказала им, как все произошло. Они робко повесили головы и оплакивали свою погибшую спутницу. В ту ночь вернулись и девушки из двух дальних садов. Ужасная новость заставила их почувствовать, что все они - одна семья.

"Халима была лучшей из всех нас".

"Без нее в саду будет одиноко и грустно".

"Это будет ужасно скучно".

"Как же мы будем обходиться без нее?"

Мириам сидела в одиночестве на одной стороне. Она слушала, что говорят остальные, и чувствовала себя вдвойне хуже. Она поняла, что бессильна и что ничто больше не связывает ее с жизнью. Зачем ей вообще беспокоиться? С наступлением рассвета она велела девушкам ложиться спать. Она сходила за острым лезвием, вошла в ванную, разделась и легла в таз. Затем она вскрыла вены на запястьях.

Теперь она чувствовала себя спокойно, когда вода постепенно становилась красной. По мере того как вытекала кровь, уходила и жизнь. Ее охватило огромное изнеможение. "Пора спать", - сказала она себе. Она закрыла глаза и погрузилась в воду.

На следующее утро, когда Фатима пришла в ванну, чтобы поискать ее, она обнаружила ее бледной и мертвой в воде, красной от ее крови. Ее крик разнесся по всему зданию, а затем она потеряла сознание.

Примерно в это же время один из солдат султанской армии подошел к реке, чтобы напоить лошадей и ослов. Зацепившись за ветви деревьев в небольшой заливчике, он увидел обнаженное тело молодой девушки. Он вытащил ее на берег и не мог удержаться от восклицания: "Какая красота!"

Затем, чуть дальше, он заметил тело крупного животного. Какой-то леопард, подумал он. Ему удалось вытащить его на берег.

Животные испуганно заскулили.

"Спокойно... Я пойду доложу об этом своему командиру".

Люди эмира в большом количестве пришли на берег реки, чтобы посмотреть на странную находку. Один из старых воинов сказал: "Это плохой знак. Леопард и дева в объятиях смерти".

Капитан приказал похоронить их рядом друг с другом.

ГЛАВА 17

В последующие дни армия эмира продолжала непрерывно обстреливать Аламут. Исмаилиты уже привыкли к грохоту и звону снарядов, бьющихся о стены крепости. Предсказание Хасана оказалось верным. Солдаты, размещенные на стенах, наблюдали за летящими снарядами и с восторгом оценивали каждый из них, смеясь и издеваясь над плохими или громко выражая свое восхищение хорошими. Никто из них больше не испытывал ни малейшего страха. Для связи с врагом они использовали сигналы. Ибн Вакас, занявший место покойного Обейды в качестве руководителя разведчиков, вскоре нашел в этих хороших отношениях удобную возможность восстановить прямой контакт с армией эмира. Он отправил одного из своих людей вместе с одним из пленников. Пленник рассказал, что его товарищи по плену в замке чувствуют себя хорошо и что исмаилиты относятся к ним с уважением. Исмаилиты спросили людей эмира, не заинтересованы ли они в торговле с Аламутом. В крепости было много денег, и в одночасье возник процветающий черный рынок, связавший людей с обеих сторон.

Новости, которые ибн Вакас перехватил через этот канал, оказались бесценными для осажденного замка. Прежде всего он узнал, что армия эмира насчитывает уже не тридцать тысяч человек, а едва ли половину этого числа. Затем выяснилось, что даже оставшимся не хватает провизии и что, как следствие, люди постоянно ропщут и требуют отступить. Эмир Арслан Таш хотел бы отправить еще пять тысяч человек обратно в Раи или Казвин, но, учитывая сообщения о фанатичной решимости и мастерстве исмаилитов, он боялся потерять свое преимущество и встретить ту же участь, что и командир его авангарда.

Прошло чуть больше недели, когда в лагерь эмира примчался гонец и сообщил ужасную новость: какой-то исмаилит зарезал великого визиря посреди его собственной армии в Нехавенде. Арслан Таш был поражен. В одно мгновение его воображение представило замаскированного убийцу, пытающегося добраться до него. На его лбу выступил холодный пот.

"Позовите сюда Абу Джафара!" - приказал он.

Прибыл капитан.

"Ты слышал?" - обеспокоенно спросил он.

"Я слышал, ваше превосходительство. Низам аль-Мульк был убит".

"Что сказал хозяин Аламута?"

"Что он знает о великом визире нечто такое, о чем ваше превосходительство узнает только через шесть или даже двенадцать дней. И что когда это случится, ваше превосходительство должны вспомнить о нем и его послании".

"О Аллах, Аллах! Он уже все знал. Это он отправил убийцу в Нехавенд. Но что он имел в виду, говоря, что я должен помнить его?"

"Боюсь, ничего хорошего для вас нет".

Эмир провел рукой по глазам. Затем он, как олень, бросился к входу.

"Командир стражи! Быстрее! Я хочу, чтобы вы увеличили свои силы в десять раз. Ни один человек не должен быть без оружия. Расставьте повсюду стражу. Не пропускайте никого, кроме моих офицеров и тех, кого я вызвал лично!"

Затем он снова присоединился к Абу Джафару.

"Соберите барабанщиков! Приведите всех людей в боевую готовность. Любой, кто имеет хоть малейший контакт с Аламутом, будет обезглавлен на месте".

Не успел Абу Джафар выполнить этот приказ, как в палатку ворвался офицер.

"Мятеж! Команды катапульт оседлали своих лошадей и мулов и бежали на юг. Сержанты, выступившие против них, были избиты и связаны".

Арслан Таш схватился за голову.

"Ах ты, собака! Ты собачий сын! Как ты мог допустить такое?"

Офицер сердито уставился в землю.

"Они голодны. Они не хотят сражаться с могущественным пророком".

"И что же вы мне посоветуете делать?"

Абу Джафар бесстрастно ответил. "Великий визирь, смертельный враг исмаилитов, мертв. У власти находится Тадж аль-Мульк. Он симпатизирует повелителю Аламута".

"Что вы имеете в виду?"

"Люди, умеющие управлять осадным оборудованием, бежали. С какой целью мы продолжаем окружать Аламут?"

Арслан Таш заметно расслабился. Больше из чувства долга, чем по какой-либо другой причине, он крикнул: "Так вы рекомендуете мне позорно бежать?"

"Нет, ваше превосходительство. Просто со смертью визиря ситуация значительно изменилась. Мы должны ждать приказов от султана и нового великого визиря".

"Ну, это другое дело".

Он созвал собрание офицеров. Большинство из них высказались за отступление. Мужчины были против сражения с исмаилитами.

"Отлично", - сказал он. "Давайте разобьем лагерь и заставим всю армию готовиться к отступлению в абсолютной тишине".

На следующее утро солнце осветило пустое и безлюдное плато. Только вытоптанная земля и пепельные остовы бесчисленных костров свидетельствовали о том, что всего за день до этого здесь побывала огромная армия.

Источники Ибн Вакаса сразу же сообщили ему о смерти великого визиря.

"Исмаилиты убили великого визиря прямо посреди его собственного лагеря! Армия султана за пределами Аламута распадается!"

Новость мгновенно облетела всю крепость. Ибн Вакас сообщил новость Абу Али, который отправился на поиски Бузурга Уммида.

"Ибн Тахир выполнил приказ. Низам аль-Мульк мертв!"

Они оба пошли к Хасану и сообщили ему об этом.

С того момента, как верховный главнокомандующий узнал, что Мириам перерезала себе вены в ванной, он еще больше замкнулся в себе. Возможно, его машина и работала по его плану, но в процессе работы ее когти пожирали людей, для которых она не предназначалась. Одна жертва приводила к другой, та - к еще одной. Он чувствовал, что машина уже не полностью подвластна ему, что она проникает дальше и выше него и начинает уничтожать тех, кто был ему дорог и в ком он нуждался.

Теперь он был здесь, один и пугающий даже своих людей. Самоубийство Мириам он воспринял как потерю последнего человека, которому он мог открыть свое истинное "я". Если бы только с ним сейчас был Омар Хайям! Как бы он оценил его поступки? Конечно, он бы не одобрил их, но он бы их понял. А именно в этом он нуждался больше всего.

В его покои вошел вельможа. По торжественности их поведения он понял, что они принесли ему важные новости.

"Армия эмира бежит в хвосте. Ваш Исмаили убил великого визиря".

Хасан вздрогнул. Первого из троицы, когда-то посвятившей себя общему делу, больше не было. Теперь дорога была свободна.

"Наконец-то", - прошептал он. "Смерть этого дьявола - начало удачи".

Некоторое время все трое молчали. Затем он спросил: "Вы слышали, что случилось с тем, кто это сделал?"

Бузург Уммид пожал плечами.

"Мы ничего не слышали. Какая еще может быть возможность, кроме одной?"

Хасан смотрел им в глаза, пытаясь прочесть их мысли. Лицо Абу Али выражало преданность и доверие. Лицо Бузурга Уммида выражало одобрение, граничащее с восхищением.

Он расслабился.

"Передайте исмаилитам, что с этого дня они должны почитать ибн Тахира как нашего самого прославленного мученика. Помимо его имени, они должны упоминать в своих молитвах имена Сулеймана и Юсуфа. Таков мой приказ. С этого момента наш путь неумолимо ведет вверх. Все осажденные замки будут освобождены. Немедленно отправьте гонца в Гонбадан. Хусейн Алькейни должен быть отомщен. Как только Кызыл-Сарик отступит из крепости, пусть отправят караван с моим сыном сюда, в Аламут".

Он отпустил их и отправился на вершину своей башни, откуда наблюдал за отступлением войск эмира.

На следующее утро во все исмаилитские крепости галопом были отправлены гонцы. Ибн Вакас получил задание восстановить связь с Рудбаром.

Когда день стал клониться к вечеру, к верховному главнокомандующему прибежал запыхавшийся Абу Али.

"Произошло нечто невероятное, - сказал он, когда до него оставалось еще много времени. "Ибн Тахир вернулся в замок".

Ночь после нападения на великого визиря стала самой ужасной в жизни ибн Тахира. Избитый и израненный, со связанными руками и ногами, он лежал, прикованный к среднему столбу палатки. Отчаянные мысли грызли его. Ему казалось, что он слышит насмешливое хихиканье старика Аламута. Как он мог быть настолько ослеплен, что не разглядел обман с самого начала? Аллах, Аллах! Как он мог предположить, что религиозный лидер, чьи преданные последователи считали, что он служит справедливости и истине, может быть таким гнусным мошенником! Таким хладнокровным, расчетливым обманщиком! И что Мириам, это создание ангельской красоты, может быть его помощницей, в десять раз более презренной, чем он, потому что она использовала любовь для своих гнусных целей. Как безгранично он презирал ее сейчас!

Ночь тянулась до бесконечности. Мучительная боль никак не проходила, а сон никак не шел. Была ли Мириам любовницей этого ужасного старика? Неужели они вместе смеялись над его детской доверчивостью? Он, ибн Тахир, писал ей стихи. Он мечтал о ней, тосковал по ней, ждал ее. И все это время этот мерзкий старик, вероятно, использовал ее как свою игрушку, утолял на ней свою похоть, насыщаясь вином и ее чарами, а тех, кто верил в него, кто почитал и любил его, отправлял на смерть. Аллах, Аллах, каким ужасным было это откровение!