Алекс и другие (полемические заметки о мире насилия)

Американское кино и насилие

В книге «Из боя в бой» я уже рассказывал о том, что в последние десятилетия темы насилия, бандитизма, преступности, морального разложения стали главенствующими в американском, да и не только в американском, кинематографе. Киносезоны 1972/73 и 1973/74 прошли под знаком нового расширения на экране уголовной тематики.

Я не имею в виду вульгарный кинематографический «ширпотреб», которым и до этого ретивые прокатчики заваливали мировой кинорынок, — приключения сверхшпиона Джеймса Бонда, этого «агента с правом на убийство», кинороссказни о вампирах, эротоманах и т. п. Нет, речь идет о серьезном кинематографе, преимущественно о фильмах, поставленных представителями среднего и молодого, послевоенного поколения режиссеров, которое уже завоевало себе авторитет.

Французский журнал «Экспресс» писал в этой связи: «Америка боится (!) своего кино. После «Инспектора Гарри», поставленного Доном Сигелем, — фильма, полного преступлений и крови, — на экраны вышла кинокартина «Связь через Францию», снятая Вильямом Фридкиным, посвященная показу грубого насилия и наркомании; за ней — фильм «Соломенные собаки», поставленный Сэмом Пекинпахом, — в нем сплошной террор и садизм. И наконец, взорвались две бомбы, битком набитые насилиями, преступлениями и гнусностью, — «Макбет» Романа Полански, в котором рекой струится кровь, и «Заводной апельсин» Стэнли Кубрика…»

Скажу сразу же, что эти фильмы, поставленные режиссерами, формальное мастерство которых неоспоримо, имели в Америке феноменальный успех, хотя она и «боялась» их смотреть, как отметил «Экспресс». Вильям Фридкин, например, объявил, что его фильм «Связь через Францию» (речь шла о перевозке наркотиков из Азии в США транзитом через Францию), на съемку которого было затрачено 1 200 000 долларов, дал доход более 20 миллионов долларов. Многомиллионные доходы дали и другие названные здесь фильмы, особенно «Заводной апельсин» Кубрика, речь о котором пойдет в этих заметках: за первые 14 недель проката только в Нью-Йорке, где «Заводной апельсин» шел в восемнадцати кинотеатрах, он собрал более трех миллионов долларов при себестоимости фильма в 1,5 миллиона.

Сейчас, когда пишутся эти строки, по киноэкранам Запада все еще продолжает триумфальное шествие поставленный в начале 70-х годов тридцати двухлетним американским режиссером Фрэнсисом Фордом Коппола по роману писателя Марио Пьюзо фильм «Крестный отец», изображающий пресловутую мафию — международный синдикат преступников, самая мощная ветвь которого орудует в США. Фирма «Парамоунт», финансировавшая съемки фильма, в предвкушении больших доходов не жалела денег. На главные роли «патриарха» мафии Дона Клеоне и его сына и преемника были приглашены талантливые актеры Марлон Брандо и Аль Пачино.

Режиссер Коппола — один из выдающихся постановщиков в современном Голливуде. И вот перед нами потрясающий панегирик насилию и бандитизму. Роман Пьюзо, положенный в основу сценария фильма, разошелся в США тиражом в одиннадцать миллионов экземпляров, а фильм, вышедший на экраны летом 1972 года, уже дал свыше ста миллионов долларов чистого дохода.

Осенью 1972 года американский «Крестный отец» ворвался на экраны Западной Европы. Знамение времени: в Париже, например, дублировать этот фильм на французский язык взялся один из крупнейших кинопостановщиков — Луи Маль, пригласив лучших киноактеров Франции. Они поработали весьма старательно, и в октябре 1972 года, когда фильм был показан одновременно в двенадцати кинотеатрах Парижа, он вызвал сенсацию, а газеты посвятили детищу Пьюзо и Коппола невероятно хвалебные рецензии. «Можно предсказать, что «Крестный отец» займет свое место среди пяти или шести «монументов» кинематографа всех времен и станет навсегда самым кассовым (то есть наиболее доходным. — Ю. Ж.) фильмом», — писал 19 октября 1972 года критик газеты «Комба» Анри Шапье.

Пьюзо и Коппола ярко изобразили быт и нравы мафии, живописуя ее «золотой век», отнесенный ими к 30-м годам. Однако, как справедливо отмечала критика, этот «золотой век» бандитизма длится в США и сейчас. И фильм «Крестный отец», по определению другого известного французского кинокритика — Робера Шазаля, представляет собой «семейную симфонию» неистребимой американской ветви мафии, «где преступление рассматривается, как средство — лучшее, чем прочие, — делать бизнес и устранять конкурентов», причем «насилие и грубость нравов не мешают всем этим господам из «семьи» (синдикат преступников делится на подразделения, именуемые «семьями». — Ю. Ж.) быть добрыми отцами, замечательными мужьями, заботливыми любовниками. Жены ходят исповедоваться в церковь, пока их мужья убивают. Это — очень удобное разделение труда».

Рассказывают, что главари мафии, посмотрев фильм «Крестный отец», были настолько польщены, что выразили желание познакомиться с его постановщиками, и они были им представлены. Пьюзо и Коппола были несколько сконфужены таким развитием событий и заявили, что не ожидали такой шумной славы.

Любопытная и многозначительная деталь: как показал опрос, проведенный журналом «Ньюсуик», нравы в США настолько эволюционировали в опасном направлении, что теперь там почти никого не шокирует показ на экране самых зверских преступлений и эротики, которая все чаще приобретает характер бесстыдной порнографии. «Нравы и обычаи изменились, и фильмы стали более откровенными», — сказал один кинопрокатчик в Детройте. А его коллега в Чикаго высказался еще прямолинейнее: «Показ насилия приемлем. Это то, чего хочет народ».

И вот, к примеру, тот же Сигель, которого мы знаем по его смелым, разоблачительным фильмам как тонкого, глубоко интеллигентного мастера кинематографии, снимает фильм «Инспектор Гарри», в котором показывает, как грубый и беззастенчивый, не останавливающийся ни перед чем полицейский инспектор охотится за маньяком со снайперской винтовкой и попутно сам, без всяких угрызений совести, совершает зверства, — фильм, который, как горько заметил кинокритик парижской газеты «Комба» Рене Кинсон, «дает возможность предвидеть, что мало-помалу мир вернется к закону джунглей, где сильные будут пожирать слабых».

Как бы оправдываясь, Сигель спокойно заявил журналистам: «Если я поднажал на показ зверств, то сделал это потому, что этого требовали продюсеры и прокатчики, а следовательно, публика. Мой предыдущий фильм— «Жертвы» — потерпел провал; публике понравился лишь один кадр: как пилой отпиливали зараженную гангреной ногу Клинта Иствуда. Что же поделаешь?»

Другие постановщики таких «горяченьких» фильмов всячески подчеркивали прогрессивность своих замыслов. Так, Артур Пенн, поставивший нашумевший фильм «Маленький большой человек», сказал: «Насилие, которое мы показываем, кричит и разоблачает». А молодой, запальчивый Пекинпах, постановщик фильма «Соломенные собаки», изобилующего натуралистическими сценами садистского насилия, воскликнул: «Да, я показываю насилие! Наши предшественники изображали его романтически (речь идет о ковбойских фильмах. — Ю. Ж.), — это ошибка и проявление трусости. Я толкаю своих героев носом в грязь». И, споря с патриархом Голливуда Джоном Фордом, ныне уже покойным, он саркастически заметил: «Там, где вы тратите полчаса на убийство ковбоя, я мигом перерезаю двенадцать глоток крупным планом…»

Я не хочу полемизировать с этими постановщиками; быть может, они и впрямь руководствовались честными, разоблачительными намерениями. Но почему они не думают о своей моральной ответственности перед подрастающим поколением? Неужели они не замечают, что происходит цепная реакция: чем больше становится разгул преступности и насилия, тем дальше идут американские кинематографисты в показе этого разгула. И такие фильмы, словно сильная доза наркотика, подхлестывают развитие духовного одичания тех, кто их смотрит. Я не могу не согласиться с тем же французским кинокритиком Рене Никсоном, который писал по поводу фильма, поставленного Пекинпахом: «Успех «Соломенных собак» подтверждает: чувствительность зрителей настолько притупилась, что для того, чтобы их расшевелить, надо все больше и больше крови и насилия».

Такова была в 1972 году и без того удушливая атмосфера, в которой, как выразился журнал «Экспресс», взорвалась «бомба» Кубрика. Для того, чтобы в полной мере понять это в полном смысле слова кинематографическое событие, надо явственно представить себе ту обстановку, в которой произошел сей «взрыв», и, прежде чем рассказать о нем, я постараюсь обрисовать ее с клинически точной обстоятельностью, причем заранее прошу у читателя извинения за то, что мне придется привести немало поистине страшных и невероятных фактов. Без этого мой рассказ был бы недостоверным.

Пока же я лишь самым беглым образом опишу реакцию буржуазной кинокритики на выход в свет «Заводного апельсина» («А clockwork orange»; во Франции и Италии фильм этот вышел под названием «Механический апельсин»).

Американский журнал «Тайм» назвал этот фильм Кубрика «лучшим фильмом года».

Другой американский еженедельник — «Ньюсуик» написал: «Это уникальный вклад Стэнли Кубрика в современное киноискусство, который поднимает его над другими современными кинорежиссерами».

«Какой фильм! Это извержение вулкана. Своего рода кинематографическое землетрясение. Сопротивляться его воздействию невозможно. Эта лава образов, кипение галлюцинаций, пророческих видений, оскорблений, сарказма увлекает вас, сметает, шокирует», — заявил французский критик Жан де Баронселли в газете «Монд».

««Заводной апельсин» дает полные сборы, — писал журнал «Пари-матч», горячо рекомендуя всем своим читателям посмотреть этот фильм, — фильм-кошмар (!); показанное в нем насилие травмирует зрителя. «Заводной апельсин» — это одиссея английского малолетнего хулигана с извращенным инстинктом. Его герой Алекс — «лихой парнишка», который убивает, грабит и насилует женщин ради удовольствия. Засаженный в тюрьму, он подвергается ужасному «промыванию мозгов»; показ его — подлинный сеанс пыток для него и для нас. Буйство безумных образов, красок в стиле «поп-арта», режущей слух современной музыки (либо музыки Бетховена), фейерверк шокирующих кадров, галлюцинирующий кинематограф — фильм ядерной эры. «Заводной апельсин» можно рассматривать как шедевр».

«Феноменально! — подтверждал кинокритик Жан-Луи Бори в журнале «Нувель обсерватэр». — Два с половиной часа пролетают словно пять минут — такова сила его интеллигентности».

Я видел этот фильм в 1972 году в Стокгольме — кинозал и там был переполнен — и могу засвидетельствовать, что фильм Кубрика сделан подлинно мастерски. Он действительно построен на достоверном жизненном материале, и, когда во вступительных кадрах вы видите во весь экран нагловатую и страшненькую физиономию его главного героя — пятнадцатилетнего вожака банды подростков Алекса (роль которого блистательно играет талантливый молодой актер Малькольм Макдоуэлл) с приклеенной ради озорства дамской искусственной ресницей на веке правого глаза, вы невольно вспоминаете, что встречали таких или в этом роде развинченных парней и на Бродвее в Нью-Йорке, и на площади Пикадилли в Лондоне, и в узких улочках квартала Асакуса в Токио, и во многих других местах.

И если бы Стэнли Кубрик, осветив своим ярким кинопрожектором этого подонка, подверг его действия социальному анализу, если бы он с присущим ему мастерством рассказал, откуда берутся эти изломанные, психически искалеченные люди, и показал, что же надо сделать для того, чтобы спасти это испорченное капитализмом поколение, он сослужил бы большую службу человечеству. Но вина, или беда, Кубрика состоит в том, что его во всей этой темной и грязной истории Алекса заинтересовала лишь одна сторона: а имеют ли моральное право общество и государство пытаться как-то воздействовать на этих алексов?

И, право же, нетрудно понять горькую сентенцию, с которой выступил на страницах еженедельника «Экспресс» известный французский писатель Франсуа Нурисье: «Насилия и убийства, совершавшиеся

«Соломенными собаками» Пекинпаха, — это жиденький бульон в сравнении с диким коктейлем «Заводного апельсина». Прибавьте к этому опустошающий пессимизм, силу бреда и красоты, типаж людей, обрекающих себя на уничтожение, — и вы получите фильм, превосходный в эстетическом и коммерческом отношениях, но отравляющий и отравленный, — машину, сокрушающую человеческую чувствительность и заполняющую кассы. Это — идеальное порождение Запада 1972 года. Общество создает и славит такие произведения, каких оно заслуживает».

Стоп! Я читаю еще раз: «Общество создает и славит такие произведения, каких оно заслуживает»… Давайте же прервем наш разговор о Стэнли Кубрике и его «Заводном апельсине» и отправимся в мысленное путешествие по миру насилия, порождением которого явился Алекс. Сам Кубрик покинул Соединенные Штаты еще в 1961 году, он живет и работает в Лондоне. Но все его творчество посвящено отравленному американскому обществу; взять хотя бы его знаменитый фильм «Доктор Стрэнджлав, или как я полюбил атомную бомбу», этот мрачный псевдо-юмористический фантастический кинорассказ о том, как полубезумный американский генерал вдруг посылает ядерные бомбардировщики против Советского Союза, пытаясь развязать третью мировую войну. Потом был не менее знаменитый фантастическо-философский фильм «Космическая одиссея, год 2001», столь же мрачный кинорассказ, центральным моментом которого я считаю бунт ведущей космический корабль к неведомым звездам электронно-вычислительной машины против человека. И вот теперь— «Заводной апельсин», который, как правильно заметила газета «Монд», представляет собой «заключительную часть этого кинематографического «триптиха», отражающего противоречия нашей эпохи, деформируя их смехом и гримасами».

Таким образом, и в этой заключительной части триптиха, созданного Кубриком, мы видим все ту же бесчеловечную страну насилия — Соединенные Штаты Америки, хотя Алекс как будто бы англичанин и фильм снят в Лондоне и его окрестностях. И для того, чтобы глубоко понять это произведение сорокачетырехлетнего американского режиссера, избравшего добровольную эмиграцию в Европу, и осознать допущенную им творческую ошибку, нам надо посмотреть, как выглядит сегодня та страшная почва, на которой выросли Алекс и ему подобные.

Итак, отправляемся за океан…