Александра

Волки

Настоящих живых волков Настенька никогда в жизни не видела. Нет, в зоопарке, конечно, бывала, и экземпляры серого разбойника там встречала, но в клетке этот зверь совершенно не страшен. Говорят, что в лесу он куда страшнее.

Но где же его увидишь? К Москве он и близко не подходит. Что вы, такая промышленная зона? Кругом транспорта сколько. Народ в лесу чаще, чем хороший гриб попадается. Не тот человек, так другой ненароком на лапу наступит.

Писали как-то газеты, что в центре Москвы, в Измайловском парке, один уж очень опытный охотник признал в четвёрке собак, встретившихся ему, настоящих волков. Сенсация была на всю страну. А так больше о волках поблизости никто не рассказывал.

И удивляться нечему. Москва настолько большая, что и городом-то называется условно. Это такая страна на самом деле, что, если даже и есть в ней волки, то не всегда они попадутся на глаза хорошему бывалому охотнику, а потому их и не узнают другие. Так что не исключено, что ещё на какой-то улице, или в глухом переулке встретишь серого, не признаешь его, а он-то тебя и сожрёт с голодухи. Сытые-то волки, говорят, на людей не нападают. Потому есть ещё опасность, что расплодиться они могут и под маркой собак или ещё кого массу бед натворят.

Однако не будем о страшном, хотя Москва и в самом деле огромна.

Шутка ли — две Норвегии могли бы расселить здесь свои народы, три Албании, Австрия вся бы поселилась в наших высотках, Ангола, Бельгия, Болгария и так можно идти до конца алфавита. Чего ж тогда удивляться, что волков не заметили? Тут и тигра иного не заметишь, пока он не съест тебя.

Да, так не станем о страшном. Настенька любила гулять с сыном в Измайловском или Битцевском парке. И в тот, и в другой приходилось ехать на метро, но какие же это трудности посадить малыша за спину, когда был маленький совсем, или на колени, как подрос и научился сам топать, да и садиться себе в вагон до нужной остановки? Есть, правда, в Москве люди, которые, живя в одном конце столицы, за всю жизнь не удосужились побывать в другом её конце, хотя знают из газет или телевизора, что этот конец давно перестал быть окраиной, а переместился чуть ли не в центр, точнее, центр города до него добрался своими расширениями, а края города так раздались в стороны, что бывшие когда-то деревушки подступов к Москве стали её площадями и проспектами.

Отправлялась Настенька погулять то только с сыном, то с бабушкой или сестрой Верочкой, а бывало, что и с мамой и папой — это был уж совсем праздник души для всех. С родителями Володи Настенька ездила гулять несколько раз на машине академика, но и то лишь до смерти Володи.

Да, так получилось, что и для Настеньки смерть мужа оказалась так же неожиданна, как и для читателя, когда я обрушиваю на него или на неё эту новость. Что же делать?

Ельцин в это время уехал в своё знаменитое сентябрьское путешествие в Соединённые Штаты Америки, куда его не хотели будто бы пускать, но друзья организовали ему несколько серьёзных вызовов для чтения лекций и выступлений по телевидению, против которых наше правительство будто бы не могло устоять и, проскрипев зубами, выпустило шумного бунтаря-одиночку.

Прошу прощения, приметливый читатель, сразу поправит, что одиночкой Ельцина можно назвать как бы условно, поскольку у него давно работала хорошо сбитая команда опытных советских и зарубежных специалистов. Но это уже, как мы привыкли говорить, апропо, что означает «кстати».

Мы бы, может, ничего и не знали бы об этой его поездке, если бы не вездесущие журналисты, которые скоренько заметили нетрезвый вид представителя России, о чём и поспешили известить международную общественность. Ельцин и его команда, как и следовало ожидать, усиленно эту информацию итальянского журналиста, перепечатанную в нашей «Правде», опровергали и продолжают опровергать. Им бы могли поверить иные почитатели Ельцина, когда бы не все дальнейшие сенсации о том же человеке, которые частенько напоминали нам опять таки о зелёном змие и приверженности к нему Ельцина.

Вспомнить хотя бы неприятное купание его в реке. Надо уточнить на всякий случай, что в воду случайно попадали многие люди. В мире это не самое редкое явление. Больше того, из известных стране личностей, неожиданный холодный душ приходилось испытывать тоже не одному Ельцину. Например, некогда Косыгин упал с лодки в воду по причине сердечного приступа. В тот момент простой солдат возвращался из самоволки, прыгая через заборы. Увидел, как дедок свалился в воду, ну и, рискуя опоздать в часть, всё же спас бедолагу и был таков. А Косыгин разыскал-таки солдатишку да и наградил его часами памятными. Но шум на весь мир по этому поводу отнюдь не устраивал. Сколько лет прошло прежде чем об этом инциденте узнала общественность? Много.

С Ельциным же, что ни случись поздно вечером, к утру уже все газеты трубят, что ни произойдёт до полудня, после обеда уже радио и телевидение рассказывают в подробностях. Так и с падением в реку.

Ехал себе домой после работы, как он рассказывал сам. Темно было. Не доехал, попросил водителя остановиться и отпустить его восвояси пройтись по свежему воздуху. Тот и отпустил, и уехал. А злоумышленники только того и ждали, зная, видимо, по гаданию на картах, о том, что в этом самом месте придёт в голову Ельцину охота погулять, и, как только машина отъехала, они набросили на бедную голову депутата мешок да и обронили бренное тело с моста в воду, после чего немедленно скрылись. Могучий Ельцин из мешка выбрался, как и из реки, мокрым добрался до поста охраны. На следующий день вся страна узнала и то ли плакала, то ли смеялась от такого происшествия, напомнившего знаменитые гоголевские вечера на хуторе близ Диканьки. Ведь мог же человек быть настолько выпившим, что споткнуться спьяну и поверить самому себе в историю с мешком и мостом? Ездила даже комиссия проверять тот мост. Почему-то показалось им, что упасть с того возвышения в реку не покалечившись весьма проблематично.

То шальная машина на транспорт Ельцина наезжает в центре Москвы, то в Испании самолёт падает от спланированной заранее акции, то сердце спортсмена отказывает в самый ответственный момент появления перед телекамерами, а глупые журналисты думают, что пьян человек. Чего только не бывало? И всякий раз сенсация, всякий раз опять имя Ельцина у всех на слуху. Странно ли, что в июне 1990 года прославленный дебошир, которого поддерживали такие киты, как рекламная молва, мощная оппозиция, и (об этом скажем вскользь) зарубежные воротилы, был избран на первый руководящий пост Российской Федерации? Ничуть не странно.

Много ещё чего происходило потом, но сначала умер Володя. Настенька собиралась с сыном на осень поехать в Ялту. Бархатный сезон хотела провести в компании мужа да и зиму отзимовать там же до конца отпуска по уходу за ребёнком. А тут сам Володя неожиданно в Москву нагрянул. Думала Настенька, что в командировку он прибыл, обрадовалась, что вместе в Ялту возвращаться будут, а не пришлось.

Пошёл Володя в онкологический центр проконсультироваться о здоровье. Что-то сильно его обеспокоило. Положили на обследование, да, как оказалось, поздно. Сгорел он на койке с огромной скоростью. Будто что-то оборвалось внутри, какая-то ниточка, что удерживала всё время и вот не удержала. А хороший ведь был парень. Мечтал открытие в науке сделать, но не для того, чтоб люди ахнули — вот, мол, какой он молодец, — а для того, чтоб тем людям жилось получше с помощью его науки.

Мало времени было у Настеньки с Володей поговорить перед смертью.

Кто ж знал, что так рано она к нему подберётся? Но всё ж поговорили о жизни, и вот какие слова больного, умирающего человека поразили Настеньку:

— Я, если даже не выкарабкаюсь, то, думаю, вряд ли большая потеря будет для науки, потому что, как я вижу, никому она у нас в стране сейчас не нужна. Все воюют за какую-то липовую демократию, ломая, что создавали годами, на корню. А демократия без пищи, что огонь без дерева, потеряет свою привлекательность быстро. Только дым останется, который глаза ест.

Вот эта неуверенность в своей нужности, сомнение в полезности, очевидно, и сыграли свою злую роль. Когда врач спросил, согласен ли Володя на операцию, он только рукой махнул:

— Что уж теперь? Делайте, если поможет. А вообще-то мне лучше, наверное, там. Здесь только мешать буду своим больным состоянием.

Настеньке он, конечно, такое не говорил, пытался немного бодриться при ней, чтоб не расстраивать, но она чувствовала, что потерял её любимый веру в жизнь, утратил радость её ощущения. Заметили это родители, заметили друзья, приходившие навестить. Все пытались вселить уверенность в том, что жизнь наладится. Но он отвечал:

— Вы тоже не верите в то, что говорите.

Во время операции для её победы было мастерство хирурга, были опытные ассистенты, было прекрасное оборудование, не хватило воли к жизни у самого больного.

В эту трагическую ночь Настенька думала, что вовсе не спала, только откуда-то приходил к ней опять Горбачёв, присосался к её груди, и она хотела его убить, гнала от себя, убеждая не доводить до греха, а тот, оторвался от груди и показав рукой на Красную площадь, где было полно народа, сказал:

— Вот люди глупые, прогнали меня плевками и издёвками с трибуны первомайской демонстрации, а ведь я хотел как лучше, хотел освободить их.

— От кого освободить? — закричала Настенька. — От самих себя? Вы не освобождаете их, а растаскиваете друг от друга, загоняете в собственные кубышки. Вы бандит.

И вдруг с ужасом она увидела, как люди стали расползаться, исчезая за зданием ГУМа, за собором, за музеем. В центре площади остался один человек.

Настенька присмотрелась и поняла, что это Ельцин. Он стоял один, хмуро глядя на Настеньку.

— Ну, вот и прогнала я Горбачёва, — сказала она.

Ельцин криво ухмыльнулся и исчез.

Настенька не поняла, почему так, и проснулась. В эту ночь у неё пропало молоко и пришлось переходить на кормление сына искусственным питанием.

Она так мечтала кормить его как можно дольше своим здоровым молоком. Не получилось.

А события в стране раскручивались по крутым траекториям с ещё большим ускорением. Щупальца иностранного частного рынка вползали в Москву, укреплялись в ней и разрастались затем по всей стране. Но укреплялись и проникали они по-разному. Одни частники покупали помещения столичных строений почти за бесценок на основе дружеских связей с только что возникшей мэрией, другие создавали совместные гостиничные или торговые предприятия, третьи…

Этот третий способ был совсем не известен в стране. Как и в каждом государстве, в России тоже случались пожары. Бывали, разумеется, и поджоги, когда кому-то хотелось скрыть следы своих преступлений. Такая практика широко известна. Но вот сжечь что-то, для того чтобы вместо этого чего-то построить для себя другое что-то, такого в практике социалистического строительства ещё не было.

Горели помещения широко известной редакции газеты «Московские Новости». Говорили, что будто бы где-то закоротило в электропроводке, никто не видел где, никто не знал когда, но пожар случился. Бравые пожарные дружины его успешно потушили, залив все помещения водой и пеной. Редакция сумела восстановиться довольно быстро. Они не так и пострадали. Зато помещения театрального общества, занимавшие внушительный угол здания знаменитой Пушкинской площади, пришлось обнести надолго строительными лесами.

Что крылось за строительными лесами и пожаром, простому смертному не докладывали. Однако тайное, рано или поздно, становится-таки явным. Это непреложный закон жизни. Вот и пешеходы, спешившие, как муравьи в разные стороны и вечно недовольные неудобствами от ремонтных работ на Пушкинской площади, в один прекрасный день вздохнули с облегчением. Угол здания обнажился, освободившись, наконец, от сковывавших его деревянных настилов.

Перед изумлёнными взорами открылся прекрасный универмаг, поглотивший собой все этажи бывшего клуба актёров с его знаменитым подвальчиком, куда Настенька любила захаживать на чашечку кофе в обеденный перерыв.

Теперь в здание можно было попасть прямо из метро, с Тверского бульвара или с улицы Горького, которую, впрочем, переименовали в Тверскую улицу на хорошо организованной стихийной волне переименований всего и вся, что носило имена революционеров или сторонников революции. В самом универмаге появился зеркальный фонтан, зеркальный потолок, восхитительно оформленные прилавки и витрины и столь же восхитительные цены на товары. Только тогда и стало ясно простому обывателю, что не случись пожар сам, его выгодно было бы устроить частной компании, создавший такой фешенебельный торговый центр в центре Москвы.

Американская фирма «Макдональдс» тоже открыла своё первое в России заведение у самой Пушкинской площади. Длинные многочасовые очереди выстраивались ежедневно, чтобы попасть в это чудо-заведение, где можно было выпить большой стакан кока-колы через соломинку и заесть его большим или маленьким бутербродом, необычным для советского человека лишь тем, что булка была всегда свежей, а потому не жёсткой на вкус, ломтики бекона и сыра делались из самых хороших продуктов, которые в то время трудно было достать в обычном магазине (лидеры «Демократического союза» бдительно следили за тем, чтобы трудности не исчезали с московских прилавков).

На той же улице Горького открывается парфюмерный магазин всемирно известной фирмы «Кристиан Диор», почётным гостем которого стала супруга знаменитого демократа Горбачёва Раиса Максимовна, к приезду которой по мокрому от дождя тротуару простелили дорогой ковёр, дабы простая с народом первая леди государства не замочила своих туфель, выходя из машины. Понятно, какие цены были в этом небольшом парфюмерном центре.

Так менялся облик столицы, вползая в которую, иностранный спрут оставлял свои пятна в виде броских реклам на непонятных большинству граждан языках.

Политические баталии разворачивались в стране широко, но быстро сменяя друг друга. Прошло чуть более полугода после первого съезда народных депутатов, как созвали уже второй. Он был отмечен ещё более бурными дебатами, приведшими к уходу из жизни, можно сказать, прямо на поле боя главного идеолога новой демократии Андрея Сахарова. Если бы он мог увидеть, к чему приведёт борьба, подхваченная теми, кто поднял его имя в качестве знамени своего наступления. Но было уже не суждено.

За последующий год прошло ещё два съезда союзных и один Российской Федерации. Двадцать девятого мая Председателем Верховного Совета РСФСР был избран Борис Ельцин. Теперь ему не надо было ни падать в воду с мешком на голове, ни сталкиваться с автомобилями. Взявши официально власть в России, он стал делать то же, что делал, став некогда первым секретарём Московского горкома партии — укреплять свою власть своими кадрами.

Одно из направлений в политике нового правительства России можно было заметить в первом распоряжении её нового министра внешних экономических связей Виктора Ярошенко, ближайшего соратника Ельцина. Настенька узнала о нём от своей сестры Верочки, которая недавно стала работать в этом новом министерстве, куда попала по рекомендации соседа Николая Семёновича.

В этот вечер Вера прибежала после работы к Настеньке на Тверскую взволнованная чем-то необычным. Настенька после смерти Володи не могла уйти жить к себе домой в Большой Ржевский, уступив мольбам родителей Володи, которые убедили свою невестку в том, что Володя ни за что не согласился бы с её уходом. И можно было понять приближающихся к пенсии людей, боявшихся остаться совсем одинокими после потери единственного сына. Да и любили они Настеньку. Удивительной она казалась им ещё девочкой.

Чуть ли не от самых дверей Вера заговорила, с трудом сдерживаясь от крика, так как заметила, палец, поднятый к губам сестры, означавший, что в доме спит малыш:

— У нас сегодня такое в министерстве, просто балдёжь! Я даже не знаю, как это могло произойти. Все в шоке. Новая метла метёт по-новому, всем это хорошо известно, однако такое никто не мог ожидать.

А произошло вот что. Новый министр издал указ по министерству. Вот как он гласил:

Да, это был пробный камень, вброшенный Ельциным рукою Ярошенко.

Хотелось проверить на более мелком то, что будет делаться позже по крупному.

Так, как он проводил другие эксперименты сначала в Свердловске, а потом в Москве. Теперь, правда, масштабы стали побольше. Сам он первым вышел из партии коммунистов, за сплочённость рядов которой ратовал два года назад на всесоюзной партийной конференции. Вышел перед всеми, как всегда сенсационно, бросил в лицо с партийным билетом фразу, словно извинительную, что, будучи избранным на пост Председателя Верховного Совета РСФСР, не считает больше возможным совмещать эту должность с членством в партии.

Странно, что два года назад он так не думал, заявляя на конференции:

— … наличие отличного мнения меньшинства не разрушит, а укрепит единство партии.

Тогда он ещё возражал против многопартийной системы и даже двухпартийной, когда говорил о культе личности:

— Всё сказанное, а не предложенная некоторыми двухпартийная система, по моему мнению, и будет гарантией против культа личности.

И там же упрашивал не об исключении из партии, а восстановить авторитет, утраченный после снятия его с партийных должностей:

— Я остро переживаю случившееся и прошу конференцию отменить решение Пленума по этому вопросу. Если сочтёте возможным отменить, тем самым реабилитируете меня в глазах коммунистов.

Вот как пёкся о себе в партийных рядах два года назад. Да что там два?

Год назад на митинге в Лужниках беспокоился об авторитете партии, требовал проведения внеочередного двадцать восьмого съезда, чтобы переизбрать состав Политбюро. Так вот же он этот съезд. Требуй перевыборов. Борись за чистоту рядов партии. Ведь убрали уже из состава руководства главного врага Лигачёва.

Ан нет. Понял, что тут лидерство захватить самому не удалось. Вот и расстался с партией, призвав своим примером других сделать то же самое, решив для себя подобраться к Олимпу власти с другой стороны, так сказать, с чёрного хода, чтоб не сразу заметили.

Но Горбачёв тоже не лыком шит — плетёт свою паутину, расставляет свои капканы. Видит, что замышляет Ельцин, понял, что не захотел он идти с ним в одной упряжке, а точит нож за спиной, и стал готовиться к борьбе с предавшим его соратником, которого сам же вытаскивал из сибирской глубинки, надеясь на верноподданническую преданность.

Прежде всего, решил он, что спасение его самого в президентстве. Раз партийная власть успешно чахнет под его руководством, то нужно закрепиться в должности Президента страны, которой никогда здесь не было, но будет, коли нужно. Никто в стране не понимал, для чего нужен президент, но на внеочередном третьем съезде народных депутатов СССР 13 марта Горбачёва провозглашают в новой ипостаси, исходя из простой народной мысли: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Хочется Горбачёву называться президентом и чёрт с ним, пусть зовётся так, только сделай же что-нибудь хорошее для людей.

Но у президента теперь иная мысль: как усидеть на новом троне. Нужна новая команда, чтоб не подвела в нужный момент. Для этого пришлось подыскивать себе близких людей не по силе духа, а по слабости характера, то есть таких, кто не смогут претендовать на популярность в народе, а, стало быть, не станут лидерами в своих интересах, подобно Ельцину. Второго такого промаха допускать Горбачёв не мог. Поэтому много сил пришлось потратить на четвёртом съезде депутатов трудящихся, чтобы вице-президентом избрали не того, с кем согласилось бы большинство, а именно Янаева, который уж точно не претендовал на популярность.

Пришлось вкладывать много энергии в представление кандидатуры:

— Я представляю так, что в обязанности моего заместителя будет входить широкий круг вопросов… И в связи с этим товарищ Янаев, будучи опытным политиком, как нельзя лучше подходит к тому, чтобы рекомендовать его на этот пост. Те, кто с ним в последние годы соприкасался, очевидно, согласятся со мной, что это человек, который уже сложился, что он зрелый политик, хорошо ориентируется в политических вопросах, человек с твёрдыми принципами, активный сторонник перестройки и активный её участник. Надеюсь, что съезд поддержит моё предложение и окажет доверие, избрав моим заместителем товарища Янаева.

Но Горбачёву теперь не подчинялись, как пять лет назад, и попросили предложить несколько кандидатур для выбора, на что он ответил, жёстко делая упор на своё право выбора, а не съезда:

— Я могу сказать, что в данном случае такая постановка вопроса не может считаться правильной и приемлемой. Такие требования ко мне и тем более какой-то нажим на съезд, думаю, неправомерны. Речь идёт о том, что на этом посту должен быть человек, которого выбирает и называет Президент. И было бы даже странно, если бы Президент вышел и начал сейчас перед вами рассуждать: я, мол, не знаю, давайте поговорим, хороших людей много. Давайте вносить предложения, сказали бы мне, делайте ваш выбор. Я делаю выбор. Прошу это рассматривать как моё конституционное право, а также как то, что идёт процесс формирования команды Президента, которому придётся отвечать за всё, что она берёт на себя.

Попросили пояснить, по каким критериям делался такой выбор. Горбачёв, объяснял, не сдавая своих позиций:

— Я, кажется, уже сказал. Первое — это зрелый политик, способный участвовать в обсуждении и принятии важных, крупных решений государственного масштаба. Для этого он подготовлен. Второе — это человек, который знает направления внутренней политики и основательно знаком с направлениями внешней политики. Третье — это человек, который привержен политике перестройки, обновлению нашего общества. По-моему, о нём достаточно сказано. Ещё я ценю в товарище Янаеве умение вести диалог, общаться, слушать других. Это его сильная сторона.

И вот тут был задан вопрос, который очень скоро обрёл огромное значение.

— Мы все ходим под Богом, все смертные. Скажите, пожалуйста, видите ли вы товарища Янаева на посту Президента, своим преемником?

Горбачёв ответил на этот хитрый вопрос так же хитро уклончиво, хотя истинный ответ тоже знал, но не мог высказывать, предрешая будущие события:

— Я вижу его сейчас на посту вице-президента. Причём готов сказать, что появятся завтра какие-то привходящие обстоятельства — и товарищ Янаев будет уверенно вести дело. Это надёжный человек.

Тогда слово, как и полагается, предоставили самому Янаеву, который, выходя к трибуне несколько нервной от сильного волнения походкой, рассказал о себе, что мог. Пятьдесят три года, два высших образования — сельскохозяйственное и юридическое, кандидат исторических наук, работал секретарём обкома комсомола, двенадцать лет возглавлял Комитет молодёжных организаций СССР, в 1980 году стал заместителем председателя Союза советских обществ дружбы с зарубежными странами, последнее время работал председателем ВЦСПС, имеет жену, двух дочерей, внука.

Неплохая карьера. Можно было бы никуда больше не стремиться. Да он и не рвался в общем-то. Вся беда состояла в том, что сам кандидат узнал о предстоящем повышении в ранг вице-президента неожиданно и не смог даже привыкнуть к такой мысли. И тут, как школьнику, ему задают каверзный вопрос.

Просят назвать тему кандидатской диссертации. Это, конечно, неспроста. Но отвечать нужно и он говорит:

— С удовольствием называю тему диссертации. Моя диссертация была посвящена проблемам троцкизма и анархизма. Защищал я её в Москве, в Институте международного рабочего движения. По-моему, ни одного чёрного шара я не получил. Год защиты, по-моему, или 1976, или 1977. Я волнуюсь. Будем считать — 1976 год.

И опять вопрос. Теперь посерьёзней. Это тебе не в партию или комсомол вступать, где при приёме вопросы задавали для проформы, чтоб только создать видимость солидности. Тут начались вопросы с пристрастием.

— Вы сказали о политическом хаосе в стране и необходимости восстановления уважения к Конституции. Скажите, пожалуйста, какими средствами и методами вы предполагаете бороться за уважение к Конституции и с политическим хаосом в стране? Это первый вопрос.

— Я полагаю, что должен бороться против политической вакханалии и политического нигилизма, которые творятся в стране, законными демократическими методами, побуждая граждан уважать закон. Это главное. Никаких репрессий. Если кто-то хочет сейчас сказать, что, мол, Президент берёт кота в мешке, чтобы с его помощью наводить какой-то драконовский порядок, то это всё ерунда. У нас с Президентом (думаю, он согласится) есть одна общая психологическая черта — ни он, ни я не приемлем насилия.

Выступая, Янаев начинал отходить от первого страха и теперь даже позволил себе шутку:

— Да, я жёсткий с оппонентами. Да, я — человек, который готов отстаивать свою точку зрения. Да, я — человек, который готов доказать или попытаться доказать — удачно или неудачно — свою точку зрения, за что и получил от товарища Полторанина такое почётное звание — «белый рояль в кустах». Думаю, с привычным товарищу Полторанину изяществом в следующий раз он придумает для меня музыкальный инструмент поменьше, чтобы его легче было переносить.

Повторяю, никакой диктатуры, только уважение к закону.

И, совсем осмелев, Янаев продолжал шутить, не смотря на всю неприятность следующего заданного ему вопроса тем же инквизитором:

— Второй вопрос. Когда вы шли к трибуне, мне показалось, что в ваших движениях некоторая заторможенность. Скажите, пожалуйста, товарищ Янаев, как у вас со здоровьем? Нам небезразлично, какое здоровье у нашего вице-президента.

— Вы знаете, жена говорит, что у меня хорошее здоровье… Я болею всеми теми болезнями, которыми болеют настоящие мужчины. Нормальный мужик, уверяю вас…

Шутка, вызвавшая смех и аплодисменты в зале не помогла. При голосовании противников Янаева оказалось больше, чем допускалось для избрания.

Так что пришлось Горбачёву снова брать слово в поддержку своего протеже:

— Я согласен с решением, которое приняли депутаты по итогам голосования. Думаю, так и должно быть, чтобы не возникало поводов для спекуляций любого рода и сорта. Но на этом съезде надо решить вопрос о вице-президенте, потому что в ближайшее время придётся решать много кадровых вопросов.

Надо действовать, чтобы мы на «переключении скоростей», на формировании новой, так сказать, команды не задержались. У нас, откровенно говоря, это последний шанс, если руководство не обеспечит перелома — его надо убирать с политической арены. Думаю, эту задачу решают другие силы, которые хотели его убрать в начале съезда, но это у них не получилось. Но мы не должны преподнести им подарок своей неорганизованностью, нерешительностью на следующих этапах. То, что против товарища Янаева проголосовали всего 583 человека, или 25 процентов от общей численности, позволяет мне еще раз попросить уважаемых депутатов согласиться с моим предложением.

Я вновь вношу кандидатуру товарища Янаева для избрания вице-президентом. Эта кандидатура по личным, политическим, деловым качествам, по зрелости своей подходит. Налицо борьба в обществе, и я хочу, чтобы в этот труднейший поворотный момент рядом был человек, которому я полностью доверяю. Прошу обсудить.

При повторном голосовании кандидатура Янаева прошла. Но это уже была одна из немногочисленных побед Горбачёва на политической арене собственного государства. Между тем крупные изменения начались в стане социалистического лагеря.

В октябре 1989 года Венгрия объявляет себя свободной демократической республикой без влияния коммунистов на правительство. В начале ноября падает Берлинская стена, разделявшая восточную и западную части Берлина. В декабре «бархатная революция» в Чехословакии завершается падением коммунистического правления и избранием бывшего диссидента Вацлава Гавела Президентом страны. В том же месяце предан казни глава коммунистического правительства Румынии Николай Чаушеску. В январе девяностого года Национальная ассамблея Болгарии на два месяца раньше, чем СССР, голосует за отмену статьи Конституции о руководящей роли партии. Одиннадцатого марта Литва провозглашает свою независимость от Советского Союза.

В ночь со второго на третье октября происходит историческое объединение Восточной и Западной Германий, точнее проглатывание Германской Демократической Республики капиталистической Германией, ибо никакого равенства или свободных выборов или референдумов не намечалось. Горбачёв сдавал всё подчистую без каких-либо оговорок и условий. Вопрос о Германии обсуждался им с президентом США Бушем в общих чертах ещё 3 декабря 1989 года во встрече на Мальте. В кармане Горбачёва тогда лежал меморандум, подготовленный советскими и германскими экспертами, в котором предлагалось: «объединение Германии должно быть окончательным продуктом постепенной трансформации политического климата в Европе, когда оба блока — НАТО и Варшавский договор — будут распущены или объединены по взаимному согласию».

Но Горбачёв, как всегда, сделал всё по своему, заявив обтекаемо, что Советский Союз не будет мешать общеевропейскому процессу и стоит за создание общеевропейского дома. Встретившись через полгода на Кавказском курортном побережье с канцлером Гемании Колем, Горбачёв подтвердил своему другу, что никаких возражений против объединения Германий не имеет. И объединение произошло практически без условий, лишь с обещанием со стороны Германии построить дома для советских военнослужащих в России. Блок НАТО сохранился, Варшавский договор распался.

Спешным порядком выводились советские войска из европейских стран, селились на просторах Родины в палатках и временных сооружениях, бросая за собой на произвол судьбы оборудование, технику, плацдармы, стоившие огромных денег, крови и пота советских людей.

Горбачёв всего этого будто бы не видел.

9 декабря лидер оппозиционной некогда «Солидарности» Лех Валенса избирается Президентом Польши. А 17 марта следующего года в Советском Союзе проводится всенародный референдум по вопросу быть ли Союзу единым, хотят ли этого народы огромной страны. Все почти хотели и ответили «да». Народ не представлял себе другой жизни и не хотел. Но это народ.

12 июня лидер оппозиции в Советском Союзе Борис Ельцин избирается Президентом Российской Федерации. В этом же месяце Словения и Хорватия объявляют о своём отделении от Югославии.

Настенька устала следить за водоворотом политических событий, которые демонстрациями протеста проходили всё время мимо их музея Николая Островского на Тверской улице. Пробираясь сквозь толпы спекулянтов, буквально не дававших возможности спокойно идти по подземным переходам, она старалась не видеть опротивевшие обложки порнографических журналов и столь же безвкусных по внешнему виду и внутреннему содержанию массовых листовок, каких-то невероятных газетёнок со странными названиями, религиозных книжонок, гороскопов, брошюрок с гаданиями по руке и другим частям тела, билетов в новые театры на бездарнейшие спектакли, на которые можно было идти, только при большом желании увидеть обнажённых актёров, за что, собственно, и брались деньги от посетителей.

Успокаивалась она всякий раз при входе в музей, где её сразу охватывала тишина и умиротворённость, торжественное спокойствие. Время здесь останавливалось и можно было вздохнуть спокойно, отдышаться от наружного бурления бестолковщины, как любила называть всё это Настенька. Узнав, что до первой намеченной экскурсии ещё есть время, она шла в хранилище фондов, где вместе с Татьяной Евгеньевной и Евгением Николаевичем садились пить чай и разговаривать. От политики уйти было трудно в таких случаях, но Татьяна Евгеньевна всегда в сердцах прерывала их, говоря со смехом в голосе, но возмущённо:

— Опять вы за своё. Надоела уже эта политика. Расскажи, Настенька, лучше о своём Женечке. Что он ещё у тебя отчебучил? В садик-то пошёл уже?

Настенька любила рассказывать о сыне и с удовольствием подхватывала эту тему:

— А мы его и не собираемся отдавать в садик. Свекровь не работает и думать не позволяет, чтобы куда-то отдавать его.

— Так он же у вас вырастет эгоистом.

— Я тоже так говорю, но бабушка Женечки говорит, что сумели же они воспитать Володю хорошим человеком, сумеют и внука сделать не хуже.

— Ребёнку нужен отец и братья и сёстры.

Это уже комментировал Евгений Николаевич, отрываясь от архивных бумаг. За два года работы в музее он успел узнать много нового из биографии Островского и теперь пытался выяснить подробности появления романа «Как закалялась сталь». Время от времени в центральной прессе появлялись его статьи, в которых он всегда давал неопубликованные ранее страницы романа со своими мыслями по этому поводу. Всегда проводил параллели между сегодняшними днями и временем, в котором жили герои романа и его автор.

— Но, — говорил Инзубов, — с каждым днём всё труднее пробивать статьи об Островском. Всех интересуют события только сегодняшние или, если это критика коммунистов. Проявляют интерес к настоящей истории только «Советская Россия», «Учительская газета» да «Советский воин». Пришёл на днях в редакцию «Советской культуры», так там и смотреть материал не стали. «Вы что, — говорят, — не понимаете, какое сейчас время? Кому какое дело до коммуниста Островского? Это вчерашний день».

Настенька молча смотрела на Евгения Николаевича, делая попытку уловить в его взгляде скрытый смысл сказанных бегло слов «Ребёнку нужен отец».

Но Инзубов смотрел в свои бумаги и, почти не поднимая головы, подносил чашку с чаем к губам, продолжая читать и разговаривать одновременно.

— Грех вам жаловаться, Евгений Николаевич, — укоризненно сказала Кузьмина, поднимая свои большие глаза на сотрудника, — удалось же нам издать уникальный трёхтомник писателя со всеми вашими комментариями и со всеми письмами, которые раньше не публиковались? Это же успех.

— Да, но хотелось бы больше узнать правды, а это возможно, только если привлечь внимание как можно большего числа людей к этой проблеме.

— Это для вас она проблема, а для других проблема — где колбасу достать, — коротко отпарировала Татьяна Евгеньевна.

Разговор этот происходил в июне тысяча девятьсот девяносто первого года. В это время Горбачёв раскручивал идею подписания нового союзного договора, по которому каждая республика наделялась бы полным набором демократических прав, которые не только не были понятны простому человеку в любой республике, но и не нужны были. Эти проблемы прав беспокоили лишь тех, кто держал или хотел держать портфели власти. Вот у них-то это было на большом взводе. Им-то, власть предержащим, приходилось бегать по запутанным тропкам джунглей большой политики и грозно рычать, оскаливаясь, на противников, которые сами были не беззубыми и тоже умели порыкивать. Оттого, кто кому пасть перегрызёт, зависело, кто в джунглях будет хозяин. Вряд ли эта грызня могла повлиять на жизнь самих джунглей в лучшую сторону, но особи сбивались в стаи, поддерживая то одного, то другого клыкастого.

Двадцатого июня в Берлине, уже ставшем городом одной только Германии, министр иностранных дел Советского Союза Бессмертных, только что возвратившись из американского посольства, где проходили переговоры с Государственным секретарём США Бейкером, начал беседу с министром иностранных дел Кипра, когда вдруг срочно был приглашён к телефону. Звонил Бейкер и взволнованным голосом попросил срочно приехать для неформальной беседы и так, чтобы, по возможности, никто об этом не знал.

Волнение партнёра передалось и Бессмертных. Прервав беседу с представителем Кипра под благовидным предлогом, извинившись, министр чёрным ходом покинул посольство и помчал машину напряжёнными берлинскими улицами туда, откуда совсем недавно уехал.

В тихой комнатке, оставшись наедине с советским министром, Бейкер сказал:

— Я только что, после нашей сегодняшней беседы, получил из Вашингтона информацию. Как я понимаю, она, очевидно, основана на данных разведки и говорит о том, что в Советском Союзе может быть совершена попытка смещения Горбачёва с поста Президента.

Внимание к себе притягивал загадочный листок бумаги в руках у Бейкера, пояснявшего советскому министру:

— Данные подтверждаются полученной шифровкой. Понятно, что дело это сугубо деликатное, и нам нужно как-то такую информацию передать в Москву. По нашим данным в смещении будут участвовать…

Тут Бейкер заглянул в листок бумаги и стал называть фамилии:

— Павлов, Язов, Крючков…

Бессмертных был ошарашен и не запомнил, были ли названы ещё фамилии.

— И это очень срочный вопрос. Его нужно сейчас же довести до сведения Горбачёва, — продолжал Государственный секретарь. — У вас есть прямая, совершенно защищённая связь с президентом?

— У меня такой связи нет, — вынужден был сознаться министр. — Есть высокочастотная связь, но она под контролем КГБ.

— Это не годится. Тогда давайте воспользуемся связью американского посольства. Мы поручим это нашему послу Мэтлоку. С ним уже связываются. А вы позвоните Черняеву, чтобы он обеспечил срочно приём информации. Таким образом Горбачёв получит те же сведения, что я вам передал. Это абсолютно надёжно и никто ничего не перехватит.

Бессмертных поспешил в машину и уже через полчаса, наскоро свернув беседу с министром Кипра, звонил Черняеву в Москву:

— Анатолий Сергеевич, я звоню из Берлина.

Кратко передав суть разговора с Бейкером, сказал:

— Если попросится на приём посол США Мэтлок, то примите, не откладывая.

— Какое совпадение, Александр Александрович, — послышался голос в трубке, — Как раз он уже попросился и мы его принимаем.

Двадцать второго июня министр иностранных дел СССР Бессмертных уже был в Москве и возлагал вместе с Горбачёвым венки к могиле «Неизвестного солдата» в годовщину нападения фашистской Германии на Советский Союз.

Горбачёв, как полагалось, подошёл к венку, положенному от его имени, и поправил на нём ленточку. Странно было, что именно в Германии за два дня до этого разведка и дипломатия США пеклись о безопасности советского президента. Но странность не замечалась действующими лицами. После возложения венков они встретились в кабинете президента.

Бессмертных поинтересовался, получил ли Горбачёв нужную информацию. Получил. Тогда рассказал, что сам узнал. Горбачёв поблагодарил за искренность и добавил:

— Всё в порядке. Я с ними круто поговорил. Надолго запомнят.

Опасность заговора миновала. Помогли общие усилия. Одно было удивительно в этой истории, что о готовившемся заговоре ничего не знали его будто бы главные исполнители: Павлов, Язов, Крючков…

Однако идеи заговора продолжали жить. Гавриил Попов с товарищами по партии рассматривают у себя в закрытых от постороннего глаза помещениях варианты будущего заговора и возможные при этом контракции, которые будут ими предприниматься против заговорщиков. Знают об этих проектах переворота и другие.

Оно и понятно. Обстановка в стране напрягалась. Экономические проблемы росли, как грибы после майского дождя. Именно в мае, когда по стране прокатились знаменитые шахтёрские забастовки, специально организованные и оплаченные теневой оппозицией, Горбачёв вынужден был подписать Указ, в котором констатировалось: «народное хозяйство находится в критическом состоянии. Падает производство, национальный доход уже сократился на 10 процентов. Разрушение хозяйственных связей реально грозит остановкой тысяч предприятий. Без работы могут остаться миллионы людей. Обстановка требует особых действий…» В этой связи Указ вводил в угольной, нефтяной, газовой, химической и нефтеперерабатывающей промышленности, металлургии некоторые меры особого режима работы.

Понимая чрезвычайный характер обстановки, Кабинет Министров СССР

15 июня 1991 года принял постановление «Об организационных мерах по разработке производственных программ и прогнозов социально экономического развития предприятий, регионов, республик и Союза ССР на 1992 год в условиях формирования рыночных отношений».

В ответ на это постановление, стремившееся консолидировать силы в борьбе с экономическим развалом в стране, Председатель Совета Министров РСФСР Силаев рассылает всем предприятиям на территории республики, Советам народных депутатов, концернам, ассоциациям и союзам постановление не выполнять на территории РСФСР принятое Кабинетом Министров СССР решение.

Так раскручивалась война между самоопределяющимися республиками и Союзным центром. К Горбачёву обратились с вопросом, что же делать в такой ситуации.

— Разбирайтесь сами. Это ваши проблемы. Находите консенсус.

У него были более глобальные проблемы: как сделать новое объединение республик, чтобы оно не было похожим на старое, но во главе по-прежнему оставался Горбачёв.

23 июля для обсуждения проекта Договора в Ново-Огарёво прибыли руководители делегаций республик, члены Союзного правительства. В повестку заседания включили пять вопросов:

— Членство в Союзе.

— Союзный бюджет и налоги.

— Собственность.

— Верховный Совет.

— Конституционный суд.

Ну вот, дорогой мой читатель, очень хочется мне поприсутствовать на этом заседании. Любопытно всё-таки послушать, как же наши руководители разговаривают друг с другом, когда нет ни телевизионных камер, ни микрофонов радиостанции «Маяк» или «Юность». Да и совещание было не рядовым в судьбе нашего Отечества. Послушаем же.

Зачитывается текст, который обсуждался семнадцатого июня, где было больше погрешностей, чем в новом проекте, и не были учтены некоторые замечания республик.

Опустим долгий спор о том, тот ли это текст и те ли внесены замечания. К консенсусу, о котором мечтал Горбачёв так и не пришли. Речь зашла о налогах.

Спор прервался для приёма пищи, после чего обсуждение возобновилось. Но и ели, оказывается, не вместе. О чём не преминул сказать обиженным тоном президент.

Разгорается спор между Шаймиевым, Плющём, Назарбаевым, Ревенко и Горбачёвым, который завершается последним: Горбачёв. Ревенко проявляет здесь качества, которые присущи великому украинскому народу — адресовать всю эту проблему Борису Николаевичу и товарищу Шаймиеву. Как они договорятся, так и будет. Да?

Спор опять возвращается к отношениям между республиками.

Обсуждается процедура подписания, которую подготовили две рабочие группы под руководством Шахназарова и Ревенко, где всё до деталей расписывается — от рассадки глав делегаций до бумаги, на которой должен быть напечатан текст Договора, от выпуска специальных почтовых марок до сувениров для участников церемонии… Горбачёв думает, что теперь всё в порядке.

Второго августа он выступил по телевидению и сообщил, что руководителям делегаций, уполномоченным Верховными Советами республик, было направлено письмо с предложением открыть Договор для подписания 20 августа.

Письмо было направлено и тем республикам, которые ещё не определили свою позицию. Затем он сказал, что первыми подпишут Договор делегации Российской Федерации, Казахстана и Узбекистана.

— Итак, — сказал торжественно уверенный в себе и успехе предприятия глава Советского Союза, — мы вступаем в решающий этап преобразования нашего многонационального государства в демократическую федерацию равноправных советских республик. Что означает для жизни страны заключение нового Союзного договора? Прежде всего, это — реализация воли народа, выраженной на референдуме семнадцатого марта. Договор предполагает преобразование Союза на основе преемственности и обновления.

Сохраняется союзная государственность, в которой воплощён труд многих поколений людей, всех народов нашего Отечества. И вместе с тем — создаётся новое, действительно добровольное объединение суверенных государств, в котором все народы самостоятельно управляют своими делами, свободно развивают свою культуру, язык, традиции.

Кстати, дорогой читатель-свидетель описываемых событий, мне, например, до сих пор трудно себе представить, какие же именно принципиально новые свободы во взаимоотношениях между государствами хотел ввести Горбачёв. Почему только теперь объединение должно было стать «действительно добровольным»? Словно в двадцать втором году Союз создавался насильно.

Словно не было записано в конституции о добровольном выходе любого из членов Союза. Теоретически всё было так же, как предлагал снова Горбачёв. Но кто мог гарантировать, что и новый Союз государств на практике не испошлит теорию? Если же дело лишь в практике, то какой смысл тратить деньги на новое объединение, когда можно, используя старое, продумать гарантии его правильного воплощения в жизнь? Дешевле и хребты никому ломать не надо.

Но тогда какой же новатор будет Горбачёв? Вот что его беспокоило, когда он продолжал говорить:

— …Конечно, не следует упрощать дело. Договор предусматривает значительную реконструкцию органов власти и управления. Потребуется разработать и принять новую Конституцию, обновить избирательный закон, провести выборы, перестроить судебную систему. Пока этот процесс будет разворачиваться, должны активно действовать Съезд народных депутатов, Верховный Совет СССР, правительства, другие союзные органы…Мы встали на путь реформ, нужных всей стране. И новый Союзный договор поможет быстрее преодолеть кризис, ввести жизнь в нормальную колею. А это — думаю, вы со мной согласитесь, — сейчас самое главное.

Выступил Горбачёв так и на следующий день вылетел c семьёй в Крым, сказав на прощание своему вице-президенту тепло и по-доброму:

— Ты остаёшься на хозяйстве.

Двухнедельный отдых на южном берегу Крыма обещал быть приятным.

Местечко Форос, находящееся на самой оконечности знаменитого на весь мир курортного побережья, отличается большим числом солнечных дней, но и сильными ветрами, которые начинаются обычно в середине осени, чтобы практически не кончаться до поздней весны. Август же, когда приехала чета Горбачёвых, мог гарантировать по крайней мере много солнца и тёплое море. Место, правда, проклятое во время строительства той самой дачи, на которую прибыл президент. Проклинали его по нескольким причинам.

Начали проклинать, когда приступили к планировке местности под дачные строения. Район-то был совершенно диким. Кругом скалы, да шибляковые кустарники. А требовалось создать райский уголок. Райский почти в том смысле, что уголок Раисы Горбачёвой, поскольку принимала работы от строителей и устроителей уюта именно она, когда в гневе повырывала с корнем высаженные цветы, привезенные из знаменитого Никитского ботанического сада, и потребовала заменить их другими, которые ей были больше по вкусу. Вот тогда садовница и плакала, посылая мысленно проклятия на голову несносной хозяйки.

Но эти её проклятия были уже не первыми после строителей и после того, как всё место стало проклятым. И дело было совсем не в том, что в диких местах приходилось корчевать деревья, привозить плодородную землю издалека, устраивать пляж с подземными подходами к нему, высаживать новые диковинные растения. Проклято место было по причине грустной и даже ужасной истории, которая произошла здесь же в период строительства дачи.

Возможно, ничего бы и не случилось, не будь сама идея строительства опорочена тем, что будущий хозяин заявил скромно в газете «Аргументы и факты» о том, что он де настолько скромен, что никогда своей дачи не имел. Он не сказал там, что ему, как много лет партийному руководителю, и не нужна была своя дача при наличии множества государственных дач с полным обслуживанием в различных местах страны; и вот это бахвальство своей ложной скромностью во время строительства сверхдорогой государственной дачи, предназначавшейся именно для Горбачёва, очевидно, оказалось причиной происшедшего, хотя ни сам Горбачёв, ни его жена Раиса никакого непосредственного отношения к тому точно не имели.

А произошло вот что. Случай, сразу говорю, кошмарный. Из Москвы шестнадцатилетнюю Аннушку родители отправили к тёте в Евпаторию в связи с успешной сдачей школьных экзаменов. Поезд из Москвы шёл прямой, в Евпатории тётя готова была встретить племянницу, так что переживать будто бы было не о чем. Села Аннушка в купейный вагон и стала считать столбы в дороге. Но тут подсели к ней солдатики внешности азиатской, то есть были они из Средней Азии. Разговорились с красивой девушкой и рассказали, что едут из отпуска в свою строительную часть на южном берегу Крыма, где всё удивительно прекрасно — море, лес, горы. Не умолчали о том, что занимается их часть строительством важного государственного объекта. Но тайну не выдали, не сказали, что строят дачу Горбачёву. Да, может, и сами не знали. Словом, расписали молодой леди все прелести побережья Чёрного моря, внеся в это и таинственность, увеличивая значимость своих собственных персон, и стали уговаривать её съездить с ними на денёк посмотреть, а оттуда через Севастополь или Ялту отправиться в свою захудалую Евпаторию, где ничего, кроме мелкого пляжа да ветра нет. Как так получилась, но согласилась девушка.

Прибыли они в Ялту, а оттуда солдатики взяли такси да помчали по обводной дороге, минуя Алупку, Симеиз, гору Кошка, в сторону Фороса. Дорога действительно показалась Аннушке сказочной: слева море, режущее глаза голубизной гладкой поверхности. Справа горные вершины с зубцами Ай-Петри, по обеим сторонам шоссе сосны да кипарисы. Смеялась Аннушка, радовалась, счастлива была красоту такую наблюдать впервые в жизни. Но длилось это не так долго.

Такси бежит быстро. Около часа любовалась пейзажами, но вот уже и санаторий Форос проехали. Скалы справа подступили совсем к дорожной полосе. Тут и попросили остановить солдатики. И повели они Аннушку в горы узенькими тропками показать самое красивое место, где можно будет поесть, передохнуть и назад отправиться, так как им скоро в часть надо.

Пришли в какую-то пещеру за огромной скалой. Страшно стало в ней Аннушке, но солдатики предложили утолить жажду вином, а голод пищей, что припасли в своих вещмешках. Закончили трапезу и… — не узнать было солдатиков. Вытащили из-за скалы железную проволоку, окрутили руки девушки и, как ни отбивалась она, как ни кричала голосом диким, приковали красавицу к камню большущему да стали по очереди насиловать. Получив удовольствие, сколько хотели, не отпустили её, хоть и стала она умолять их об этом, а оставили ночевать, успокаивая, что не бросят её, а придут снова.

Поздно приходит ночь в летние месяцы, но пришла-таки и охватила рыдающую Аннушку своими чёрными страшными крыльями. Это летучие мыши её не боятся, носятся в темени, играючись, словно ведьмы маленькие. А городская девушка, истомившаяся от ласк насильственных да от бесконечных попыток вырваться из тисков проволочных, теперь сжималась от ужаса перед наступившей ночью, перед лесными шорохами, которых никогда не слышала, да летающими тенями, которых никогда прежде не видела.

Обезумела девушка к утру от страха и мыслей, что теперь с нею может случиться. Пришли солдатики на следующий день, завтрак с собой принесли, чай солдатский, и никто им не кричал навстречу, не бился в безумной злобе.

Смирилась Аннушка с судьбой, разум ничего не воспринимал. Ну, солдатам то и нужно было. Покормили человека не человека, а зверушку какую-то, насладились любовью звериной же и ушли к себе дачу Горбачёву строить. За этими солдатиками потянулись их дружки, что по большому секрету узнавали о бесплатной женщине в горах. И поднимались они в горы не как люди — открыто, свободно, а подобно волкам — таясь и прячась, чтоб утолить животную свою похоть.

Шли дни, месяцы. Те солдаты, если можно их так называть, что привезли Аннушку, уехали к себе домой, а другие продолжали наслаждаться любовью в пещере. И всё же, сколько верёвочка ни вьётся, а конец найдётся. Заметил-таки один командир, что носят куда-то солдаты пищу из столовой. «Кому?» — спрашивает. Те, естественно, не растерялись: «Да там собака есть, подкармливаем».

Удивился командир, а потом и не поверил, решил сам посмотреть. Проследил за одним солдатом и обнаружил безумную Аннушку.

Тогда-то всё стало выясняться, да расследоваться. Тогда только узнали несчастные родители, куда пропала их дочь непутёвая. А то и представить себе не могли, где искать её живой или мёртвой. Большой шум был и множество проклятий на это место.

Скалу, за которой пряталась пещера, и что скрывала все крики узницы, назвали люди Аннушкой. Солдатиков тех первых Николай Николаевич Передков, которому поручили это ужасное дело, нашёл, и осудили их гораздо строже, чем товарищей, что потом пользовались Аннушкой, но только ей от этого легче не стало, и проклятие на этом месте так и осталось, что скоро подтвердилось и с самим Горбачёвым. Печально знаменитым стало для него это место, последним прибежищем, куда приехал он ещё Президентом СССР.

19 августа вся многомиллионная страна Советский Союз была возбуждена внезапным сообщением по радио и телевидению о том, что есть люди, которые решили покончить с вакханалией в стране.

Голоса дикторов зачитывали:

— Соотечественники! Граждане Советского Союза!

В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам! Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность!

Начатая по инициативе Михаила Сергеевича Горбачёва политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин зашла в тупик. На смену первоначальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, апатия и отчаяние.

Власть на всех уровнях потеряла доверие населения. Политиканство вытеснило из общественной жизни заботу о судьбе Отечества и гражданина. Насаждается злобное глумление над всеми институтами государства. Страна по существу стала неуправляемой.

Воспользовавшись предоставленными свободами, попирая только что появившиеся ростки демократии, возникли экстремистские силы, взявшие курс на ликвидацию Советского Союза, развал государства и захват власти любой ценой. Растоптаны результаты общенационального референдума о единстве Отечества. Циничная спекуляция на национальных чувствах — лишь ширма для удовлетворения амбиций. Ни сегодняшние беды своих народов, ни их завтрашний день не беспокоят политических авантюристов. Создавая обстановку морально-политического террора и пытаясь прикрыться щитом народного доверия, они забывают, что осуждаемые и разрываемые ими связи устанавливались на основе куда более широкой народной поддержки, прошедшей к тому же многовековую проверку историей. Сегодня те, кто по существу ведёт дело к свержению конституционного строя, должны ответить перед матерями и отцами за гибель многих сотен жертв межнациональных конфликтов. На их совести искалеченные судьбы более полумиллиона беженцев. Из-за них потеряли покой и радость жизни десятки миллионов советских людей, ещё вчера живших в единой семье, а сегодня оказавшихся в собственном доме изгоями.

Каким быть общественному строю, должен решать народ, а его пытаются лишить этого права.

Вместо того чтобы заботиться о безопасности и благополучии каждого гражданина и всего общества, нередко люди, в чьих руках оказалась власть, используют её в чуждых для общества интересах, как средство беспринципного самоутверждения. Потоки слов, горы заверений и обещаний только подчёркивают скудость и убогость практических дел. Инфляция власти, страшнее, чем всякая иная, разрушает наше государство, общество. Каждый гражданин чувствует растущую неуверенность в завтрашнем дне, глубокую тревогу за будущее своих детей.

Кризис власти катастрофически сказался на экономике. Хаотичное, стихийное скольжение к рынку вызвало взрыв эгоизма — регионального, ведомственного, группового и личного. Война законов и поощрение центробежных тенденций обернулись разрушением единого народнохозяйственного механизма, складывавшегося десятилетиями. Результатом стали резкое падение уровня жизни подавляющего большинства советских людей, расцвет спекуляции и теневой экономики. Давно пора сказать людям правду: если не принять срочных и решительных мер по стабилизации экономики, то в самом недалёком времени неизбежен голод и новый виток обнищания, от которых один шаг до проявления стихийного недовольства с разрушительными последствиями. Только безответственные люди могут уповать на некую помощь из-за границы. Никакие подачки не решат наших проблем, спасение — в наших собственных руках. Настало время измерять авторитет каждого человека или организации реальным вкладом в восстановление и развитие народного хозяйства.

Долгие годы со всех сторон мы слышим заклинания о приверженности интересам личности, заботе о её правах, социальной защищённости. На деле же человек оказался униженным, ущемлённых в реальных правах и возможностях, доведенным до отчаяния. На глазах теряют вес и эффективность все демократические институты, созданные народным волеизъявлением. Это результат целенаправленных действий тех, кто, грубо попирая Основной Закон СССР, фактически совершает антиконституционный переворот и тянется к необузданной личной диктатуре. Префектуры, мэрии и другие противозаконные структуры всё больше явочным путём подменяют собой избранные народом Советы, Идёт наступление на права трудящихся. Права на труд, образование, здравоохранение, жильё, отдых поставлены под вопрос.

Даже элементарная личная безопасность людей всё больше и больше оказывается под угрозой. Преступность быстро растёт, организуется и политизируется. Страна погружается в пучину насилия и беззакония. Никогда в истории страны не получали такого размаха пропаганда секса и насилия, ставящие под угрозу здоровье и жизнь будущих поколений. Миллионы людей требуют принятия мер против спрута преступности и вопиющей безнравственности.

Углубляющаяся дестабилизация политической и экономической обстановки в Советском Союзе подрывает наши позиции в мире. Кое-где послышались реваншистские нотки, выдвигается требования о пересмотре наших границ. Раздаются даже голоса о расчленении Советского Союза и о возможности установления международной опеки над отдельными объектами и районами страны. Такова горькая реальность. Ещё вчера советский человек, оказавшийся за границей, чувствовал себя достойным гражданином влиятельного и уважаемого государства. Ныне он — зачастую иностранец второго класса, обращение с которым несёт печать пренебрежения либо сочувствия.

Гордость и честь советского человека должны быть восстановлены в полном объёме.

Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР полностью отдаёт себе отчёт в глубине поразившего нашу страну кризиса, он принимает на себя ответственность за судьбу Родины и преисполнен решимости принять самые серьёзные меры по скорейшему выводу государства и общества из кризиса.

Мы обещаем провести широкое всенародное обсуждение проекта нового Союзного договора. Каждый будет иметь право и возможность в спокойной обстановке осмыслить этот важнейший акт и определиться по нему, ибо от того, каким станет Союз, будет зависеть судьба многочисленных народов нашей великой Родины.

Мы намерены незамедлительно восстановить законность и правопорядок, положить конец кровопролитию, объявить войну уголовному миру, искоренять позорные явления, дискредитирующие наше общество и унижающие советских граждан. Мы очистим улицы наших городов от преступных элементов, положим конец произволу расхитителей неродного добра.

Мы выступаем за истинно демократические процессы, за последовательную политику реформ, ведущую к обновлению нашей Родины, к её экономическому и социальному процветанию, которое позволит ей занять достойное место в мировом сообществе наций.

Развитие страны не должно строиться на падении жизненного уровня населения. В здоровом обществе станет нормой постоянное повышение благосостояния всех граждан.

Не ослабляя заботы об укреплении и защите прав личности, мы сосредоточим внимание на защите интересов самых широких слоев населения, тех, по кому больнее всего ударила инфляция, дезорганизация производства, коррупция и преступность.

Развивая многоукладный характер народного хозяйства, мы будем поддерживать и частное предпринимательство, предоставляя ему необходимые возможности для развития производства и сферы услуг.

Нашей первоочередной заботой станет решение продовольственной и жилищной проблем. Все имеющиеся силы будут мобилизованы на удовлетворение этих самых насущных потребностей народа.

Мы призываем рабочих, крестьян, трудовую интеллигенцию, всех советских людей в кратчайший срок восстановить трудовую дисциплину и порядок, поднять уровень производства, чтобы затем решительно двинуться вперёд. От этого зависит наша жизнь и будущее наших детей и внуков, судьба Отечества.

Мы являемся миролюбивой страной и будем неукоснительно соблюдать все взятые на себя обязательства. У нас нет ни к кому никаких притязаний. Мы хотим жить со всеми в мире и дружбе. Но мы твёрдо заявляем, что никогда и никому не будет позволено покушаться на наш суверенитет, независимость и территориальную целостность. Всякие попытки говорить с нашей страной языком диктата, от кого бы они ни исходили, будут решительно пресекаться.

Наш многонациональный народ веками жил исполненный гордости за свою Родину, мы не стыдились своих патриотических чувств и считаем естественным и законным растить нынешнее и грядущее поколения граждан нашей великой державы в этом духе.

Бездействовать в этот критический для судеб Отечества час — значит взять на себя тяжёлую ответственность за трагические, поистине непредсказуемые последствия. Каждый, кому дорога наша Родина, кто хочет жить и трудиться в обстановке спокойствия и уверенности, кто не приемлет продолжения кровавых межнациональных конфликтов, кто видит своё Отечество в будущем независимым и процветающим, должен сделать единственно правильный выбор.

Мы зовём всех истинных патриотов, людей доброй воли положить конец нынешнему смутному времени.

Призываем всех граждан Советского Союза осознать свой долг перед Родиной и оказать всемерную поддержку Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР, усилиям по выводу страны из кризиса.

Конструктивные предложения общественно-политических организаций, трудовых коллективов и граждан будут с благодарностью приняты как проявление их патриотической готовности деятельно участвовать в восстановлении вековой дружбы в единой семье братских народов и возрождении Отечества.

Настенька, Евгений Николаевич, Татьяна Евгеньевна и другие сотрудники музея сидели в кабинете директора и смотрели по телевизору, как дрожали руки Янаева, сидящего вместе с другими членами ГКЧП за столом. На него было жалко смотреть, но то, что он говорил, текст обращения и указов казались совершенно правильными. Казалось, что всё накапливавшееся в душе в связи с переменами в стране, все изломы и изгибы, все трещины и разрывы, превращавшие разноцветную ткань представлений о жизни в непонятные рваные лоскутки, с трудом собираемые сознанием в единое целое, вылились вот в этом сообщении, в этом стремлении восстановить опоры разрушающегося здания, в этой высказанной боли от нанесенных ран.

Узнав о происшедшем с самого утра, Настенька даже хотела послать телеграмму поддержки от своего имени. По пути в музей она решила зайти на центральный телеграф, но тот оказался закрытым. Что же делать? Чем конкретно помочь? Теперь они сидели все в музейном кабинете и задавали себе те же вопросы. Что будет дальше? Радовало то, что, наконец-то, поняли, наконец-то, нашлись люди, которые решились вступить в борьбу с наступавшей по всем фронтам мафией спекулянтов и коррупционеров. И ещё было приятно сознавать, что в комитете, взявшемся за это трудное дело, оказались люди, облачённые властью, то есть вице-президент, премьер-министр, глава КГБ, министр внутренних дел. Не было только Горбачёва, которого объявили больным, во что мало кто поверил. Но почти все понимали, что именно Горбачёв был инициатором и пропускным пунктом всех бед, свалившихся на страну, а потому его, очевидно, справедливо изолировали в Форосе. В этот день девятнадцатого августа у большинства людей появилась надежда. Многие помнили, как Хрущёва лишили его поста главы государства, когда он тоже отдыхал на южном берегу Крыма, но только не в Форосе, а в Нижней Ореанде. Тогда всё прошло успешно, почему же не должно получиться сейчас?

Однако народ, бедный народ, был, как всегда, плохо информирован и потому совершал ошибки в своих рассуждениях, надеясь по обыкновению на лучшее. Народ ошибался в главном — ГКЧП, официально наделённый всей полнотой власти, на самом деле не собирался изолировать или смещать президента.

Дело обстояло несколько иначе.

Восемнадцатого августа в резиденцию Горбачёва, спокойно, облачённого в халат отдыхающего, как к президенту, прибыла представительная группа в составе Бакланова, Болдина, Варенникова, Шенина и Плеханова. Разумеется, их не пустили без доклада. Да и после посетители сидели в приёмной битый час пока президент советовался с женой, что делать с прибывшими. Но вот решился и впустил в уютную маленькую комнатушку, где сидячих мест было только на троих, включая президента. Отвечающего за охрану Плеханова президент тут же выставил за дверь. Но дело не в этом.

— Зачем приехали? — был вопрос.

И без паники приехавшие стали объяснять, что в стране сложилась тяжёлая ситуация, когда всё может выйти из-под контроля в связи с тем, что противодействующие здоровым тенденциям силы развернулись настолько, что в состоянии всё опрокинуть и процесс будет необратимым.

Мне искренне жаль этих людей. Они не понимали, что необратимость — это главное, что нужно было самому Горбачёву.

Горбачёв, не стал слушать пояснения о положении страны, оборвав Бакланова:

— Я сам знаю, что делается в стране. Скажите от чьего имени вы приехали? Кого представляете? Вы арестовывать меня приехали? Это Ельцин вас подослал?

Они сообщили, что здесь все его друзья, что днём раньше состоялась встреча руководителей, занимающих ключевые посты в государственном аппарате, на которой решили обратиться к Горбачёву с предложением объявить в стране чрезвычайное положение. Поняв, что приехавшие представляют не силы Ельцина и не приехали смещать президента, Горбачёв вздохнул облегчённо и подобрел к визитёрам. Особенно обрадовался, когда услышал утвердительный ответ на свой вопрос, будет ли указ о чрезвычайном положении распространяться на РСФСР, то есть на Ельцина.

Однако подписывать указ о введении чрезвычайного положения в стране сам Горбачёв отказался, предоставив это делать комитету, который ещё не успел присвоить себе название ГКЧП. Идея назваться комитетом пришла от самого Горбачёва. Дав несколько рекомендаций, пожав каждому руки на прощанье, Горбачёв отправил делегацию в Москву, а сам тут же позвонил заведующему отделом ЦК КПСС Вольскому и недвусмысленно сказал, что чувствует себя хорошо, не болен и всё у него в порядке.

Вольский, не зная ничего о предстоящих завтра событиях, был несколько ошарашен фактом, что президент позвонил, чтобы сказать о своём здоровье.

Между тем всё руководство страны собралось вечером для подготовки текстов указов и обращения, которые писались до трёх часов ночи. Возглавить комитет предложили не очень-то стремившемуся к такому повышению Янаеву.

Немного успокаивало его сообщение тех, кто ездил в Форос, о том, что президент обещал присоединиться к ним несколько позже. Но волновался Янаев не напрасно. Его руки предчувствовали беду и оттого дрожали.

В день объявления чрезвычайного положения с самого раннего утра Гавриил Попов радостно потирал руки: то, что давно ожидалось, состоялось-таки и самым наилучшим образом.

Ельцин находился на даче в Архангельском. Получив известие о создании ГКЧП начал хладнокровно действовать по давно продуманному плану. Позвонил в начале седьмого утра генералу Грачёву:

— Что там происходит?

— Введено чрезвычайное положение в стране, Борис Николаевич. Из Тулы к Москве в Тушино направляются войска. Дальше они будут действовать по указаниям министра обороны СССР Язова.

— Это авантюра и настоящая провокация, — заявил Ельцин. Волнения в голосе не было. — Прошу немедленно выделить личный состав воздушно-десантных войск для охраны здания правительства РСФСР.

— Не сомневайтесь, Борис Николаевич. Подразделения десантников будут выделены.

Через два часа в кабинет Грачёва прибыл для координации действий помощник Ельцина Портнов. А президент России в это время в дачной обстановке готовил воззвание к народу, шестьдесят процентов голосов которого из числа избирателей, пришедших на голосование, было отдано Ельцину:

Ещё одно воззвание было подготовлено специально для военных. Ельцин всеми силами хотел показать мировому сообществу, что находится в опасности, что чрезвычайное положение в стране обращено именно против него, против его власти, поэтому он обратился и к воинству:

С самого утра в Архангельском собрался штаб Ельцина: охрана во главе с генералом Коржаковым, Ярошенко, Хасбулатов, Бурбулис, Кобец, Лужков, Вощанов, Полторанин, Шахрай, Илюшин, Собчак — все входившие в правительство РСФСР. Каждый получал задание и уезжал для немедленного исполнения.

Около ста человек направили в различные регионы страны, чтобы предотвратить их поддержку и исполнение указов ГКЧП. Приняли решение, что основной пропагандистской задачей является охрана «Белого дома» на Краснопресненской набережной. Туда и поехали. Там начали устраивать баррикады из ржавых железных кроватей и бетонных плит, специально привезенных для этой цели.

Подпольная радиостанция «Эхо Москвы» стала вещать на всю страну, призывая народ на помощь их российскому президенту Ельцину, который в это время спокойно собрал представителей посольств и журналистов иностранных государств и выступил перед ними с заявлением о том, что путч не пройдёт.

Затем Ельцин вышел к народу, собравшемуся у Дома Советов. Для удобства общения вылез на танк Таманской дивизии, пришедший для его же охраны.

Памятуя при этом историческую речь Ленина с броневика, президент России зачитал своё обращение к народу, полагая, что тем самым тоже войдёт в историю.

Настенька, пришедшая с Евгением Николаевичем к Белому дому, не по призыву Ельцина, а чтобы увидеть всё собственными глазами, стоя неподалеку и слушая воззвание, спросила тихо Инзубова:

— Я что-то не могу понять: Ельцин просит защитить его и демократию, а сам стоит на танке и пожимает руки танкистам. По-моему, никто не собирается на них нападать. Не спектакль ли всё это?

— Весьма похоже, — согласился Евгений Николаевич. — Только если это спектакль, то очень отвратительный. Посмотри на собравшихся юнцов, которые пришли сюда, как на праздник. Вон, сидят на парапете, курят, наверное, наркотики, глаза блестят, хохочут. А главное, действительно, кто собирается нападать?

— Ну, вы же видели танки на Тверской?

— Видел и даже разговаривал с танкистами, которые весело сидели на башнях. У них даже снарядов нет. Приехали, как на учения, с холостыми зарядами.

Но весь день «Эхо Москвы» тревожно вещало, предлагая москвичам, хорошо разогреться спиртным и приходить к «Белому дому» строить баррикады, создавать цепи защитников, записываться в ополчение, готовиться ко всяким неожиданностям.

А какими они могли быть эти неожиданности? В восемнадцать часов того же дня началось заседание кабинета министров Союза ССР. О чём же говорили министры в столь ответственный для страны час? Кого поддерживали, чего хотели? Попробуем проникнуть глазами очевидца к ним в зал заседаний того памятного дня, услышать их хотя бы конспективно кратко.

Открыл совещание премьер-министр Павлов:

— Готовы ли вы работать в условиях чрезвычайного положения? В принципиальном плане мы с вами уже договорились. Но сегодня обстановка такова: то, что мы решали, не выполняется. И мы придём к тому, что производство остановится. Нас не интересуют лозунги политические. Согласны ли вы с заявлением Президиума кабинета министров?

Первым слово попросил министр внешнеэкономических связей Катушев:

— Мы провели расширенное заседание коллегии, заслушали заявление руководства, приняли к действию. Выполняем задачи, поставленные перед нами ГКЧП. Довели эти сведения до торгпредств.

Орлов, министр финансов:

— Мы работаем в режиме особой охраны, чтобы не допустить расхищения ценных бумаг.

Сычёв, Госстандарт:

— Никто не должен отказываться от общесоюзной системы стандартов…

Сильно запоздали с введением чрезвычайного положения.

Лев Иванович:

— Мы с вами, наше общество нуждается в порядке. Этого шага мы давно ждали.

Давлетова, Комитет лёгкой промышленности:

— Лёгкая промышленность на грани остановки из-за суверенитетов. Директора предприятий возмущены, что лёгкой промышленности не было в тексте Союзного договора.

Гусев, председатель Госкомитета по химии и биотехнологиям:

— Обзвонил сто предприятий. Все поддерживают воззвание ГКЧП. Легкомысленно оценивать, что всё хорошо. Беспокоюсь за кемеровское предприятие «Азот», за башкирские предприятия, там могут начаться забастовки. О политике: если мы отступим хоть на йоту, мы пожертвуем службой, жизнью, больше шансов у нас не будет.

Панюков, министр гражданской авиации:

— Мы поздно ввели чрезвычайное положение. Надо соблюдать закон и порядок в стране.

Из Министерства машиностроения:

— Все машиностроители Советского Союза, АН СССР, инженерная академия — все за. Мы видели, что было у Манежа — всего каких-то человек семьсот. Нам надо двигаться решительней. У нас же есть танки.

Павлов:

— А я против танков! Пусть люди погуляют, поговорят…

Ещё один министр:

— До обеда в отрасли было всё нормально, а после обеда начались листовки от России…

Сычёв, Госстандарт:

— Слава Богу, что так произошло.

Павлов:

— Да, есть шалопуты, которые ходят сейчас по Манежной площади. Но нельзя сравнивать ЗИЛ, Уралмаш с Манежной площадью…

Замминистра энергетики:

— Настроение нормальное, аварий нет, московские электростанции взяты под охрану. Всё без эксцессов.

Замминистра сельского хозяйства и продовольствия:

— Трудно будет с продовольствием. Нужна инвентаризация. Запад нам ничего не даст.

Представитель Министерства путей сообщения:

— В отрасли порядок.

Тизяков, член ГКЧП:

— Мы все за порядок… Демократия нас довела…

Воронцов, председатель Госкомприроды:

— Наша коллегия приняла меры по бесперебойному функционированию экономического механизма. Единое экономическое, в том числе экологическое, производство требует единения с республиками. О моей позиции в связи с происшедшим. Я задаю себе вопрос: в каком положении я нахожусь? Я рекомендован Верховным Советом СССР, назначен на должность президентом Горбачёвым. Такой вопрос могут задать все министры. Непонятно, почему мы обходим этот вопрос. В Белом доме принят ряд постановлений, которые говорят о незаконности этого дела. Поскольку я единственный из членов правительства являюсь российским депутатом, готов установить челночные связи между Белым домом и кабинетом министров, чтобы избежать дальнейшего ухудшения обстановки.

Щербаков, вице-премьер:

— Народное хозяйство должно работать в любых условиях. Мы не получим кредитов в ближайшие часы и дни. Надо перейти на график работы в чрезвычайный период. Нельзя вызывать директоров с мест, за исключением Москвы, чтобы не развалить хозяйство. Никто из нас не приходил работать с конкретной личностью. Пока мне неясна линия руководства ГКЧП. Я буду честно работать, но свою личную позицию определю позже. Я за дисциплину, но без возврата к методам двадцать девятого года.

Маслюков, вице-премьер:

— Должна быть хозяйственная и финансовая поддержка. Давайте прекратим сокращение штатов…

Рябев, вице-премьер:

— Надо максимально двигаться в сторону Конституции…

Догужиев, вице-премьер:

— Я за Союзный договор, но он нуждается в доработке. Мы говорили о необходимости чрезвычайных мер много раз несколько лет. То, что произошло, не означает возврата к тоталитаризму. Центр должен взять на себя гарантии прав человека, включая экономические права. Крутые меры в экономике принимаются и в капстранах… Надо пересматривать подходы к плану 1992 года, усилить централизацию.

Губенко, министр культуры:

— Моя отрасль не имеет производственного потенциала, но у неё нравственный, духовный потенциал. Среди творческой интеллигенции есть и провокаторы, которые хотят пролить кровь, но я говорю не о них. Пока всё это находится за рамками закона.

Щадов, министр угольной промышленности:

— Обстановка в стране очень сложная, некоторые товарищи её упрощают.

Ситуация меняется по часам. Если сегодня в Кузбассе, Воркуте не ввести чрезвычайное положение, то завтра лягут шахтёры и прольётся их кровь. Принято решение о забастовке шахтёров Кемеровским облсоветом Павлов:

— Товарищи! Зачем говорить о политике? Вот будет съезд народных депутатов, он всё и определит. Мы должны поддержать Союзный договор, но нужны оговорки. У нас, профессионалов, есть взгляды на единое экономическое пространство, на необходимость дать стране хлеб, тепло. У нас нет кукурузы.

Перерезано пять процентов коров и десять процентов свиней…

В этот день крепко задумался в своём кабинете председатель КГБ Крючков. Да, это он и Язов были инициаторами совещания руководства страны семнадцатого августа на одном из объектов КГБ на Ленинском проспекте, называвшемся «АБЦ», хотя идея такого совещания предлагалась и другими раньше.

Это он позвонил Шенину, Павлову и Болдину, предложив собраться в четыре часа вечера для обсуждения сложившейся ситуации. Болдин заехал на своей машине за Баклановым и Шениным. За Павловым послали охранников, которые знали дорогу на объект. Язов прибыл со своими помощниками Варенниковым и Грушко. Именно эти люди после короткого полуторачасового обсуждения приняли решение послать депутацию к Горбачёву в Форос для подписания Указа о введении чрезвычайного положения в стране.

Если бы Горбачёв взял на себя ответственность, сегодня не было бы проблем. Арест Ельцина, выступившего открыто против решений государственного комитета, против союзного правительства, на даче являлось пустяковым делом.

Дача была предусмотрительно окружена, оставалось только дать команду. Но она не поступила. Что хотел Горбачёв, оставалось загадкой. Теперь, когда Ельцин был в Доме Советов с группой охраны внутри и пьяным народом на площади, для которого специально с машин раздавали водку, арест Ельцина представлял некоторые трудности.

Крючкову доложили обстановку. Командир специального подразделения «Альфа» вместе с генералом Лебедем объехали построенные баррикады, напоминавшие для специалистов детские игрушки. Смести их техникой было бы делом нескольких минут. Толпа на площади не представляла проблем, так как в распоряжении ОМОНа были шашки со слезоточивым газом и водомёты, которые позволили бы очистить площадь в те же считанные минуты. Тогда вступила бы сама «Альфа». Штурмуя с земли и вертолётами с воздуха, используя гранатомёты и специальные средства, практически неуязвимые солдаты «Альфы» захватили бы «Белый дом» в течение пятнадцати минут.

Крючков знал — это море крови. Никто такого результата не хотел. Арестуй они таким образом ослушника, тот же Горбачёв обвинит исполнителей в кровопролитии и в лучшем случае посадит за решётку. Об этом Крючкову говорила интуиция. Но главное — погибли бы люди. Команда штурмовать отдана не была.

А в кабинете Главнокомандующего Военно-Воздушными Силами СССР генерала-полковника авиации Шапошникова в то же время происходил другой разговор на ту же тему. Полагая, что в борьбе за власть, в данной ситуации скорее всего, одержит Ельцин, Главком принял решение поддержать Президента России. Узнав, что и командующий Воздушно-десантными войсками не выполняет указаний Министра обороны, он тут же позвонил Грачёву:

— Очень хорошо, Павел Сергеевич. По-моему, мы мыслим в одинаковом ключе…

Оба генерала решили тянуть с выполнением приказов, ссылаясь на нелётную погоду.

— По моим данным штурма Белого дома не будет.

— А вдруг всё-таки такой приказ будет отдан. Учитывать надо все варианты.

Шапошников думал не долго и ответил:

— Пожалуй, нужно будет лично прибыть к автору приказа и потребовать его немедленно отменить… В крайнем случае, можно будет пару самолётов в воздух поднять для острастки. И сказать авторам приказа: слышите, мол, если приказ не будет отменён, и через пятнадцать минут я не окажусь на своём рабочем месте, то сюда, где мы находимся, прилетят самолёты и могут посыпаться бомбы. Как такой вариант?

— Принимается, — послышался из трубки радостный ответ.

Затем Шапошников позвонил командующему Военно-Воздушных Сил Московского военного округа генералу Антошкину:

— Перед вами ставится задача: привести военно-воздушные силы округа в полную боевую готовность. Срочно разработайте план полётов на малой высоте. Цель — демонстрация силы и психологическое воздействие. Если возникнет необходимость в боевом применении, последует специальный приказ…

Однако команды на штурм Белого дома не последовало. Не были подняты и самолёты в воздух. Бомбы на Москву не посыпались.

Но такой вариант без войны и трагедий устраивал далеко не всех. Журналисты носились по Москве в поисках сенсационных материалов. Кому-то нужны были интервью, кому-то кино репортажи. Но если рассказать словами можно всё, что хочешь, что есть и чего не было, то показать на экране стоящие без всякого движения танки, которые к тому же скоро совсем ушли, было бы не по киношному, не отвечало бы жанру борьбы с врагами.

Умный кинооператор, если чего не видит, то создаёт сам по задуманному сценарию. Кого-то попросили, кому-то подсказали и боевые машины пехоты, называемые попросту БМП, стали двигаться, правда, не к Белому дому, а от него, но для кино не это было важно. На экране зритель видит только машины, лязгающие гусеницами. Они ни на кого не нападают, зато беснующаяся молодёжь забрасывает машины бутылками с зажигательной смесью. На экране это выглядит эффектно.

Но вот на улице Чайковского, неподалеку от американского посольства, на БМП вскакивает молодой парень двадцати трёх лет. Это прошедший войну в Афганистане, житель деревни Рычково, Дмитрий Комарь. Подняв крышку люка, не справился с нею и уронил себе на голову, которую пытался просунуть в люк. Увидевший это москвич, сын контрадмирала в отставке, Владимир Усов, тридцати семи лет, бросился к БМП и попытался стащить парня с машины, которая не стояла на месте, а, сделав неожиданный разворот, зацепила гусеницами Усова. Эти двое и погибли на глазах у теле и кино камер. Кадры обороны Белого дома, хоть и далеко в стороне от него, были сняты. Сенсация получилась.

Третьим погибшим от неизвестно откуда взявшейся пули, попавшей прямо в висок, по несчастью оказался московский архитектор Илья Кричевский двадцати восьми лет, служивший в армии танкистом-наводчиком. Да и здесь для журналистов кто-то из вооружённых людей стрелял в воздух трассирующими, а, заодно и боевыми пулями. Нужно было создать впечатление атаки, которой на горе репортёров на самом деле не было. Но три смерти всё же появились.

Эти трое, оказавшиеся жертвами телешоу, на следующий же день были названы героями обороны Белого дома. Обманутые люди пришли их хоронить.

Двадцатого августа члены государственного комитета по чрезвычайной ситуации в СССР поняли, что власть в стране переходит в руки Ельцина. Вся пресса страны, телевидение и радио трубили о защите Ельцина и Горбачёва, которого якобы злоумышленники держат в заключении в Форосе.

Сами члены ГКЧП поверили кадрам о беспорядках в Москве и приказали войскам покинуть столицу. Объявили о самороспуске и поехали к своему шефу Горбачёву спросить, что же делать дальше. А тот обругал их нецензурной бранью. Они даже не поняли, откуда такая злость. Горбачёв же побелел от гнева, осознав, что без него не стали арестовывать Ельцина, во имя чего и делался этот спектакль, во имя чего и был избран Янаев вице-президентом, а Павлов назначен премьер-министром. Они-то думали, что их ставили на посты для руководства государством, для улучшения жизни народа. Наивные люди. Столько сил положил Горбачёв на создание нужного окружения, на очистку аппарата ЦК от старых проверенных кадров, наконец, на подготовку устранения ненужного больше Ельцина, и всё пошло прахом. Ельцин фактически взял всё в свои руки.

Горбачёв был в ярости.

Их арестовывали поодиночке и направляли в «Матросскую тишину». А преобразования начались сразу. 23 августа Ельцин издал Указ о некоторых средствах массовой информации, которые, с точки зрения Ельцина, вели активную кампанию клеветы против представителей законной власти, дезинформировали народ и, по сути, являлись соучастниками переворота. В этом Указе заявлялось: «В связи с вышеуказанным временно приостановлен выпуск газет «Правда», «Советская Россия», «Гласность», «Рабочая трибуна», «Московская правда», «Ленинское знамя» как издания ЦК КПСС».

Тут же отстраняются от исполнения должностных обязанностей директор ТАСС Спиридонов и председатель информационного агентства «Новости» Власов «за осуществление дезинформации населения и мировой общественности о событиях в стране».

Газета «Известия» немедленно отозвалась репликой на действия президента России.

«Этот указ имеет немало аналогов в мировой истории. Такими действиями неизбежно сопровождались перевороты, но никогда — демократические преобразования… Свобода, отнятая у одних, обязательно обернётся свободой, отнятой у всех. Оценка газет — это дело читателей, а не президентов».

Но это уже не имело значения. Процесс окончательной ломки пошёл.

Люди, которые до этих событий вслед за Ельциным сдали свои партийные билеты или попрятали их в укромные места, во время объявленного чрезвычайного положения стали находить свои билеты и срочно уплачивать членские взносы, теперь же опять начали прятать партийные документы. Обыватель он и есть обыватель.

Член политбюро ЦК КПСС, его секретарь Александр Яковлев вышел из партии перед самым объявлением чрезвычайного положения, сообщив в своём выступлении по телевидению о том, что в стране готовится заговор. Ему тоже было многое известно заранее.

После ареста членов ГКЧП Назарбаев заявил о выходе компартии Казахстана из КПСС.

Акаев приостановил деятельность своей республиканской компартии и национализировал её имущество.

Органы внутренних дел Ленинграда опечатали здания организаций КПСС.

Курский облисполком распорядился опечатать здания обкома и горкомов партии.

На сессии Украинского парламента о выходе из рядов КПСС объявил Кравчук.

Лидер белорусских коммунистов, поддержавших ГКЧП, сообщил о выходе из КПСС.

Но первым указ о приостановлении деятельности компартии России издал Ельцин. По его указанию опечатали здания ЦК КПСС на Старой площади.

«В целях координации деятельности органов исполнительной власти РСФСР, краёв и областей» Ельцин назначает своих полномочных представителей по всей стране.

В волчьей стае побеждает сильнейший. Ему подчиняется стая.