Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых»

Итого? — как результат реформ.

Самый сложный и для реформатора, и для всего общества, и для автора книги вопрос. Думается, что сам Косыгин на него ответ не искал, он пытался разобраться и понять.

Почему все складывается не так, как он планировал? Почему и где реформа свернула с заданного пути? Как так случилось, что руководство страны не просто отвернулось от Косыгина, а старалось всячески навредить ему? Почему большая часть интеллигенции, даже нонконформисты, были настроены против?..

Неутешительное

Что же с косыгинской реформой пошло «не так»?

Во-первых, без «палок в колесах» дело, конечно, не обходилось, и, как оказалось, трудности создавались искусственно, и число их увеличивалось изо дня в день.

Во-вторых, изо дня в день увеличивалось и количество противников реформы… Один из его злопыхателей, председатель Президиума Верховного Совета РСФСР и, одновременно, заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР Николай Григорьевич Игнатов называл Косыгина «Керенским», якобы за то, что у него ничего не получается[461]. Но это была просто плохо скрытая зависть человека, который считал себя обиженным всеми, не более того.

^{А. Н. Косыгин, Л. И. Брежнев и Н. В. Подгорный беседуют с дояркой колхоза «Пергале» (Литовская ССР) Марите Шаулене на III Всесоюзном съезде колхозников в Кремлевском Дворце съездов. Москва. Ноябрь 1969. [РГАКФД. Ед. хр. 303810]}

Косыгин пытался противостоять: он объяснял, дискутировал, доказывал, но все было тщетно… Все против него.

Почему — все тщетно? Почему — сопротивление? Почему не было реальной помощи от Центрального комитета, от генерального секретаря?

Почему?

Да потому, что его реформа грозила серьезными изменениями того социального положения, в котором благостно пребывала партийно-хозяйственная элита Страны Советов. Реформа Косыгина, как и иные преобразования, требовала постоянного развития, движения вперед, новых идей, их реализации, дискуссий в обществе, оценок со стороны того же общества…

Все это сочеталось с ростом (реальным, а не декларативным и показушным) материального благосостояния тех, кто трудился не в чиновничьем кабинете, а на производстве — у станка, на стройке, на ферме…

Авторитет чиновника мог «упасть», а этого больше всего боялись те, кто «не сеет, не пашет, не строит, кто гордится общественным строем»…

Противники реформы «перешли в наступление» еще в момент подготовки самого постановления от 5 октября 1965 года. По воспоминаниям тех, кто помогал Косыгину в подготовке текста, в озвученном на пленуме ЦК варианте появились абзацы, которые явно противоречили основному смыслу задуманного. Это были явные идеологические штампы и вставки, произведенные на свет Агитпропом. И это был «первый звонок» — «за флажки не выходить».

^{Л. И. Брежнев, А. Н. Косыгин, Герой Социалистического Труда, председатель колхоза «Большевик» Владимирской области А. В. Горшков, Н. В. Подгорный, Герой Социалистического Труда, председатель колхоза имени XXI съезда КПСС Одесской области М. А. Посмитный и Герой Социалистического Труда, председатель колхоза «40 лет Октября» Талды-Курганской области Н. Н. Головацкий в кулуарах III Всесоюзного съезда колхозников. Москва. 26 ноября 1969. [РГАКФД. Ед. хр. 326529]}

Цена этим «штампам» и «вставкам» — «рупь в базарный день». Но чем дальше — тем больше, создавались специальные — многочисленные — комиссии, главная цель которых была (негласно, конечно) «обнаружить» то «звено», благодаря которому можно было затормозить реформу, а затем и полностью ее свернуть. И делать это не «топорно» и не «враз», а осторожно, исподволь, но — настойчиво и целеустремленно… Косыгина, с одной стороны, побаивались, с другой — прекрасно понимали, что у него нет поддержки ни в Политбюро, ни в силовых структурах. Косыгин, таким образом, ходил «по лезвию бритвы»…

^{Первый секретарь ЦК КП Украины П. Е. Шелест (слева), председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин (в центре), член Политбюро ЦК КПСС Д. С. Полянский (направо) с делегатами III Всесоюзного съезда колхозников от Украинской ССР в Кремлевском Дворце съездов. Москва. Ноябрь 1969. [РГАКФД. Ед. хр. 387087]}

Наибольший вклад в дело сворачивания реформы внесли так называемые межведомственные комиссии, напоминавшие, с одной стороны, конторы, штампующие бессмысленные инструкции, разъяснения, директивные письма и прочее, а с другой — продовольственные отряды времен «военного коммунизма», изымавшие излишки; в 1960-е годы — «излишки» финансов у предприятий.

В-третьих, реформа не удалась и в силу — как бы это ни звучало странно — благоприятной для Советского Союза экономической конъюнктуры на нефтяном и газовом рынках. Западная Европа была готова платить (и платила!) за тонну нефти 100 долларов, в то время как ее себестоимость в СССР составляла примерно 5 рублей, а общий объем нефтедобычи Советский Союз в 1970-е годы быстро довел до 600, а затем и 650 миллионов тонн. И уже ненужными в высшем руководстве страны казались разговоры об экономии в «большом» и «малом» на производстве, о сокращении штатов управленцев, о перспективном и текущем планировании… Казалось, что «нефтедолларов» хватит на все и на всех…

Разработка нефтяных запасов СССР — которую сам Косыгин всемерно поддерживал — оказалась неблагоприятным фактором: покрытие дефицита продовольствия осуществлялось за счет поставок по импорту, на закупки шли все увеличивающиеся объемы «нефтедолларов». Подобная ситуация ставила под сомнение все разговоры о необходимости такого сложного процесса, как реформирование экономики, и важности такого фактора, как «свободные нефтедоллары», которые, как считалось, могли «решить все внутренние проблемы».

Но главная «мина замедленного действия» заключалась в «неразрывности» в СССР идеологии и экономики, которую А. Н. Косыгин при всем желании (думаю, и мысли у него такой не возникало!) преодолеть не мог.

Многие из тех, кто разбирался в экономике, кто не был «зашорен» идеологически, уже к концу 1960-х годов пришли к выводу: сама экономическая модель СССР себя полностью изжила и реформированию не поддается. Да, какие-то подвижки были возможны, они были заметны, но это были лишь «подвижки», не более того.

Так ли это?

Ответ дала косыгинская реформа.

Понимал ли это сам Алексей Николаевич?

Если и понимал, то не решался сам себе в этом признаться…

И еще одно: не последнюю роль в свертывании реформы сыграла позиция генерального секретаря ЦК КПСС. Изначально, как мы уже указывали, он не мешал Косыгину, но к 1970 году позиция изменилась кардинальным образом.

Политическая борьба группировок в высшем руководстве СССР в первой половине 1960-х годов завершилась падением Н. С. Хрущева и возвышением Л. И. Брежнева в октябре 1964-го. Но в последующие пять лет Брежнев, казалось бы, самая могущественная фигура в советском государственном истеблишменте, оставался «первым лицом» по милости других, так как ни одна из соперничающих группировок не обладала достаточной силой, и потому все поддерживали на вершине власти именно Брежнева. Сам он не располагал еще преданным лично ему Политбюро, ни один из тогдашних членов высшего партийного руководства не был обязан своим положением новому генсеку. Наоборот, он был всем обязан… И только начиная с конца 1960-х годов Брежнев начал заменять прежних членов Политбюро своими людьми, создавать собственную «команду», акцентировать внимание на собственной персоне и пр. А для всего этого необходимы были громкие заявления, которые, правда, ничего реального не содержали. То же произошло и с косыгинской реформой: Брежнев, понимая, что премьер выше его «на голову» и что надо его хотя бы немного «задвинуть», пошел на отказ от радикальных — по тем меркам — изменений в экономике, трансформировав свое видение и участие в хозяйственной жизни страны…[462]

И все же реформа сдвинула (но — только «сдвинула»!) советскую экономику с мертвой точки! Не зря 8-ю советскую пятилетку (1966–1970 годы) называют «золотой пятилеткой советской экономики».

Успех косыгинской реформы — пусть даже в самой малой, скромной форме, но все же был! Согласно официальным данным, других нет, в 1970 году (в сравнении с 1960 годом) национальный доход вырос на 85 %, фонд зарплаты — более чем на 100 %, производство предметов народного потребления — на 100 %, розничный товарооборот — на 98 %.

В аграрном секторе были повышены закупочные цены, установлена 50-процентная надбавка за произведенную сверхплановую продукцию; введено денежное авансирование труда колхозников, по ряду условий труда и его оплаты приравнены в правах работники советских и коллективных хозяйств, последним гарантирована минимальная оплата труда, ослаблено налоговое бремя на личные подсобные хозяйства, которые во многом помогали порой просто выживать, рентабельность колхозного производства (по официальным данным) возросла более чем на 30 %, а совхозного — более чем на 20 %.

^{Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР № 384 «Об организации Института управления народным хозяйством». 28 мая 1970. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 839. Л. 238–240]}

^{Председатель правительства Чехословацкой ССР Любомир Штроугал, члены партии и правительства СССР Н. В. Подгорный, Л. И. Брежнев, А. Н. Косыгин, А. П. Кириленко, А. Н. Шелепин (слева направо) и другие во время открытия выставки. Москва. Май 1970. [РГАКФД. Ед. хр. 1368]}

Но при этом страна продолжала закупать зерно за границей, год за годом увеличивая его объемы. Причем на покупку зерна шли не только «нефтедоллары», но и средства, получаемые от реализации золотого запаса страны. Почему такое противоречие: зерна собирали с каждым годом все больше и больше, но и от закупок не отказывались? Конечно, свою роль в увеличении объемов сыграли банальные приписки, но еще один фактор оказался не менее важным: огромное количество зерна пропадало из-за ошибок его хранения, при перевозках и пр. Общие объемы потерь даже представить невозможно…

И такая вот противоречивость во всем — в постановке проблем, в реализации, в итогах реформы…

Реформа А. Н. Косыгина была свернута… Да, о ней, еще в 1970-е годы, много говорили, рассуждали… Но уже не спорили… Она была свернута… Но это не его вина, это была его беда… Реформа тормозилась и сворачивалась под предлогом «несоответствия… духу социализма». Это было для Косыгина больнее всего, ведь он считал себя советским человеком до корней волос!

^{Постановление Совета министров СССР № 583 «О переводе буровых организаций Министерства нефтяной промышленности, Министерства газовой промышленности и Министерства геологии СССР на новую систему планирования и экономического стимулирования». 22 июля 1970. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 842. Л. 21–22]}

Но наработки А. Н. Косыгина, результаты его эксперимента были в полном объеме использованы в ряде стран, чьи национальные хозяйства оказались на грани полного хозяйственного коллапса, но чье руководство не желало отказываться от идеологии. Как, например, в Китае или Вьетнаме. Однако как раз именно в этих двух странах, не отступивших от реформ, решившись на их развитие, руководство, по сути, отказалось от идеологии в пользу экономики; идеология осталась здесь, скорее, как дань традициям, как ширма…

В августе 1970 года А. Н. Косыгин поставил свою подпись под текстом Московского договора между СССР и Федеративной Республикой Германией — знаковое событие не только в отношениях двух стран, но и в истории международных отношений всего послевоенного периода. Сам Алексей Николаевич считал Московский договор 1970 года одним из базовых факторов нормализации обстановки в Европе, налаживания сотрудничества СССР не только с Федеративной Республикой Германией, но и с другими западноевропейскими странами. Против подписания договора выступал министр обороны Д. Ф. Устинов, считавший, видимо, что, по сути, договор может перечеркнуть многие результаты Второй мировой войны… Но это — чистой воды фантазия…

Потребность в договоре диктовалась необходимостью выхода из образовавшегося в 1960-е годы настоящего «тупика» в отношениях официального Бонна и официальной Москвы. Договор отвечал стратегическим целям ФРГ не только по разрядке напряженности в отношениях с Советским Союзом, но и по объединению Германии. Договор явился, — отмечал советский премьер в день его подписания, — «с одной стороны, во многом плодом последовательных внешнеполитических усилий Советского Союза по смягчению международной напряженности и нормализации отношений с Западом, с другой — результатом радикального изменения политики Западной Германии, ее поворота в сторону признания сложившихся в Европе послевоенных реалий»[463].

…В конце 1960-х годов в Европе сложилась обстановка, характеризовавшаяся нарастающей конфронтацией и гонкой вооружений двух политических систем и «олицетворявших» их военно-политических блоков — НАТО и Варшавского договора.

Внешняя политика Западной Германии строилась на основе непризнания существующих европейских территориальных и политических реальностей, сложившихся после окончания Второй мировой войны. Правительство ФРГ, отказываясь признавать государственный суверенитет ГДР, продолжало в своей дипломатической практике следовать так называемой доктрине Хальштейна[464], предполагавшей «единоличное представительство» Западной Германией всего немецкого народа.

Ситуация изменилась лишь после прошедших в ФРГ выборов, в результате которых к власти пришли умеренные социал-демократы.

В 1969 году глава только что сформированного западногерманского правительства Вилли Брандт обозначил поворот всей внешней политики страны, прежде всего в оценке положения и перспектив отношений Восток — Запад, на единственно возможной основе — признания территориальных реалий, сложившихся в Европе после Второй мировой войны.

Выступая в Бундестаге, Брандт четко очертил приоритеты внешней политики Западной Германии:

— Наши национальные интересы не позволяют нам занимать позицию между Западом и Востоком. Наша страна нуждается в сотрудничестве и согласии с Западом и взаимопонимании с Востоком. Немецкому народу нужен мир в полном смысле этого слова также с народами Советского Союза и всеми народами Восточной Европы.

Это заявление послужило основой для перехода в практическую плоскость идей нового германского канцлера о заключении договора с СССР.

Переговоры начались в Москве осенью 1969 года. 7 августа 1970 года министрами иностранных дел СССР и ФРГ А. А. Громыко и В. Шеелем договор был парафирован, а затем 12 августа того же года подписан в Москве. С советской стороны его подписали председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин и министр иностранных дел А. А. Громыко, с германской стороны — федеральный канцлер В. Брандт и министр иностранных дел В. Шеель[465].

Документ касался главных принципов взаимоотношений между обеими странами и их подхода к решению основных европейских и мировых проблем. Договор базировался на признании европейских территориальных реальностей. 1-я статья договора гласила: «Союз Советских Социалистических Республик и Федеративная Республика Германии рассматривают поддержание международного мира и достижение разрядки напряженности в качестве важной цели своей политики. Они выражают стремление содействовать нормализации обстановки в Европе и развитию мирных отношений между всеми европейскими государствами, исходя при этом из существующего в этом районе действительного положения»[466].

Договор также зафиксировал, что обе стороны согласны в признании того, что мир на Европейском континенте может быть сохранен только при условии, если никто не будет посягать на существующие современные границы. Обе стороны брали на себя обязательство и ответственность неукоснительно соблюдать территориальную целостность всех государств в Европе в их настоящих границах. Обе договаривающиеся страны заявляли, что не имеют каких-либо территориальных претензий к кому бы то ни было и не будут выдвигать такие претензии в будущем. СССР и ФРГ рассматривали «как нерушимые сейчас и в будущем» границы всех государств в Европе так, как они проходили на день подписания Московского договора, в том числе линию Одер — Нейсе, которая является западной границей Польской Народной Республики, и границу между Федеративной Республикой Германии и Германской Демократической Республикой[467].

Обе страны в своих взаимных отношениях обязывались руководствоваться целями и принципами, сформулированными в Уставе ООН, то есть разрешать все спорные вопросы только за столом переговоров, воздерживаться от применения — на словах и на деле — угроз.

«Договоренность о намерениях сторон» — отдельный документ, приложение к Московскому договору. В «Договоренности» был зафиксирован общий подход сторон к решению ряда важнейших и современных международных проблем, в частности к развитию отношений ФРГ с ГДР, другими социалистическими странами на договорной основе в «соответствии с принципами полного равноправия, взаимного уважения и отсутствия дискриминации». Федеративная Республика Германия заявляла о своей готовности заключить с ГДР такой договор, который будет иметь общепринятую между государствами обязывающую силу. Тем самым официальный Бонн признавал, что ни ФРГ, ни ГДР не могут представлять другую сторону или действовать от ее имени.

СССР выражал готовность предпринять все от него зависящие шаги, призванные содействовать вступлению ФРГ и ГДР в ООН, урегулированию между ФРГ, с одной стороны, и Чехословацкой Советской Социалистической Республикой и Польской Народной Республикой — с другой, вопросов, связанных с Мюнхенской конференцией 1938 года.

Договор стал настоящим дипломатическим «прорывом» в политических и социально-экономических отношениях Советского Союза и ФРГ.

Нормализация отношений между СССР и ФРГ нашла поддержку и в западногерманских предпринимательских кругах (именно на это очень рассчитывал и Алексей Николаевич). Владельцы и руководители таких крупнейших промышленных объединений, как «Крупп», «Маннесман», «Сименс», достаточно объективно оценили всю важность Московского договора, сулившего им выгоду благодаря развитию торговых, экономических и научно-технических связей между странами.

Между тем в ФРГ ратификация договора и его вступление в действие затягивались. Только 17 мая 1972 года западногерманский Бундестаг принял решение о ратификации Московского договора. Вскоре договор был ратифицирован Президиумом Верховного Совета СССР. Обмен ратификационными грамотами состоялся в Бонне 3 июня 1972 года…

Продолжаются и дипломатические вояжи Алексея Николаевича за рубеж, некоторые из них ознаменовались, правда, не очень приятными инцидентами. Так, во время визита в Канаду в октябре 1970-го на Косыгина было совершено покушение: во время прогулки вокруг здания парламента в Оттаве на него набросился молодой человек с финкой в руке. Косыгина спас профессионализм двух его охранников, которые обезоружили и скрутили террориста. Нападавшим оказался эмигрант из Венгрии, решивший отомстить за 1956-й…[468]

По другим свидетельствам, нападавший вооружен не был, он, выкрикивая лозунги о свободе Венгрии, вцепился руками в Косыгина, но, скрученный охранниками, смог только оторвать от пиджака советского премьер-министра пуговицу. Ее потом пришили в приемной у канадского премьера, пока оба политика распивали чай и рассуждали об опасности терроризма[469].

Дочь Косыгина, сопровождавшая отца в поездке, подружилась с женой канадского премьера, они стали переписываться и своего второго сына Маргарет Трюдо назвала Сашей (старшего и младшего сыновей звали Устин и Михаил)[470].

Это нападение никак не отразилось на взаимоотношениях двух стран, полгода спустя, во время ответного визита канадского премьера Пьера Эллиота Трюдо в Москву, Косыгин заявил:

— Между Советским Союзом и Канадой нет споров или вопросов, которые нельзя было бы решить с учетом взаимных интересов и которые не позволяли бы развивать дальше наше сотрудничество и налаживать добрососедство[471].

^{Выступление генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева на заключительном заседании XXIV съезда КПСС. Среди присутствующих в президиуме: Н. В. Подгорный, А. Н. Косыгин, Ю. В. Андропов и другие. Москва. 9 апреля 1971. [РГАКФД. Ед. хр. 384454]}

Если на международной арене дела у советского премьера складывались и решались довольно удачно, то дома, в Советском Союзе, все было сложно, запутано, напряжено…

Леонид Ильич Брежнев еще до XXIV съезда КПСС (март — апрель 1971 года) принял для себя решение «досрочно завершить реформы»…

А Алексей Николаевич Косыгин выступил с докладом «О директивах XXIV съезда КПСС по пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1971–1975 годы». Несмотря на поставленный генеральным секретарем «крест» на реформах, председатель Совета министров и в своем докладе говорил о… необходимости дать реформам новый «толчок».

Увлекшись, Алексей Николаевич не замечал, что его идеи превращались в догматические «клише»:

— Необходимо умело использовать экономические рычаги, совершенствовать товарно-денежные отношения. Центральный комитет КПСС и Советское правительство исходят из того, что ведущим и определяющим является директивное планирование, что товарно-денежные отношения могут и должны использоваться в интересах укрепления планового руководства народным хозяйством и развития инициативы предприятий и объединений на началах хозяйственного расчета. Товарно-денежные отношения имеют свое, присущее социализму содержание.

Мы отвергаем всякие ошибочные концепции, подменяющие рыночным регулированием ведущую роль централизованного планирования!..

Все эти пассажи и оставались лишь пассажами. Но уже сам факт того, что Косыгин так рассуждал о товарно-денежных отношениях, заслуживает внимания, поскольку деньги и социализм в представлении советских ортодоксальных теоретиков «позднего марксизма» были несовместимыми понятиями.

Косыгин же продолжал отстаивать свое — очень оригинальное и очень странное — видение советской экономики:

— Необходимо полнее сочетать индивидуальную и коллективную заинтересованность, интересы отдельного работника, предприятия и всего общества с тем, чтобы воспитывать в людях отношение к труду на благо общества как к своей первейшей обязанности, главному источнику повышения благосостояния…

Важно уметь заинтересовать работников предприятий, объединений, министерств не только в текущих, но и долговременных результатах — в широком внедрении достижений науки и техники и улучшении качественных показателей работы предприятий. Этим целям нужно подчинить совершенствование всех экономических рычагов, поставив систему материального стимулирования в прямую зависимость от выполнения заданий.

Новая система экономического стимулирования, основанная на укреплении и развитии хозяйственного расчета, предлагает усиление роли прибыли в народном хозяйстве. Мы рассматриваем прибыль и рентабельность как важные показатели эффективности производства. Прибыль — это основной источник доходов государственного бюджета.

Повышение эффективности производства, снижение себестоимости продукции и рост производительности труда — вот наш путь увеличения прибыли. Всякие попытки получать прибыль за счет обхода государственных цен или повышения их, нарушения установленного ассортимента и стандартов являются антигосударственной практикой…

Понимал ли он всю противоречивость — того, о чем говорит, и реальной ситуации, сложившейся в национальной экономике?

— Действительность экономических рычагов планового руководства народного хозяйства во многом зависит от системы ценообразования. По упорядочению цен была проведена большая работа. В результате цены стали точнее отражать общественно необходимые затраты труда и уменьшение издержек производства, оптовые цены на промышленную продукцию будут снижаться. Правильная система ценообразования должна усилить заинтересованность предприятий и объединений в обновлении продукции, улучшении ее качества, ускорении научно-технического прогресса. Цены — это мощный рычаг экономического управления в руках государства, и надо пользоваться им умело и эффективно[472].

Аплодировали ему долго, но реальной поддержки Косыгин, естественно, не получил. Удручающая ситуация…

…Съезду предшествовали трагические для А. Н. Косыгина события.

Уже в конце 1970 года разразился «бунт 40 министров» — команда Косыгина взбунтовалась! И как же он ее набирал? Как контролировал? Как направлял и обновлял? «Человек слаб»: слаб оказался и сам Алексей Николаевич, не решившись на жесткие меры при первом известии о «правительственном кризисе», слабы оказались и его подчиненные, повернувшие «вспять» при «первых раскатах грома»… А что мог Алексей Николаевич? Ведь, согласно правилам, председатель Совета министров СССР никого из министров или своих замов без решения Политбюро ЦК КПСС «уволить не мог, даже если те из рук вон плохо работали»[473]. Не смог Косыгин уволить никого из своих замов и после «мятежа 40 министров», и все из-за тех же существующих правил…

Министры, в большинстве своем, выступили против косыгинского предложения — выполнение плана засчитывать лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. «Мятеж» активно поддержал Госплан, руководил которым «соратник» Косыгина Н. К. Байбаков…

Николай Константинович Байбаков… Моложе Косыгина всего на семь лет, а пережил более чем на четверть века, только трех лет «не дотянув» до столетнего юбилея… По специальности «горный инженер по нефтепромыслам», один из виднейших специалистов в этой — нефтяной — отрасли. В 29 лет — заместитель народного комиссара нефтяной промышленности СССР. В начале Великой Отечественной войны — уполномоченный Государственного комитета обороны по уничтожению нефтяных скважин и нефтеперерабатывающих предприятий на Кавказе.

В 33 года (1944 год) — народный комиссар нефтяной промышленности СССР, через два года — министр нефтяной промышленности южных и западных районов СССР, еще через два с половиной года — министр нефтяной промышленности СССР.

Во второй половине 1950-х годов сошелся в жутком «клинче» с Н. С. Хрущевым, поскольку критиковал вводимую последним систему совнархозов. В отместку первый секретарь ЦК КПСС лично отдал распоряжение о «ссылке» Байбакова в «провинцию» (Краснодарский край), откуда ему удалось вернуться только в конце 1963-го…

С октября 1965 года Байбаков — заместитель председателя Совета министров СССР, председатель Государственного планового комитета СССР (Госплана СССР). Считался одним из ближайших соратников Косыгина. Но до поры до времени. «Вовремя» понял, что премьер и его реформа «не пользуются успехом» в высших структурах власти. Не был доволен и тем, какую роль отводил Косыгин Госплану, которым Байбаков руководил в течение 20 лет в пореформенное время.

Да, Госплан никто расформировывать не собирался, но его значение, его место и роль в экономической системе государства, в случае успеха реформ, сводились к второстепенной значимости. И, конечно, Байбаков, как человек достаточно амбициозный, да еще занимающий по сути «третий пост» в государственной иерархии, не мог допустить собственного «понижения». Допускаю, что и далеко не все он в реформе Косыгина понимал… Допускаю, что выстраивал свои планы, связанные с возможным уходом Косыгина с поста председателя Совета министров еще в начале 1970-х годов… Слухи об этом «ходили»… Но надо отдать Байбакову должное: «сор из избы» он не выносил, публично — никогда и нигде — он не допускал критики своего шефа, в 2000-х годах характеризовал его как «гения»…

В тот же период косыгинская реформа подверглась и атаке «слева». Группа экономистов, научных сотрудников Центрального экономико-математического института АН СССР — директор Н. П. Федоренко, его подчиненные А. И. Каценелинбойген, С. С. Шаталин и «примкнувший к ним» будущий директор Института США и Канады Академии наук СССР Г. А. Арбатов — выступили с идей создания так называемой системы оптимального функционирования экономики, для краткости названной «СОФЭ». Авторы последней предложили рассмотреть в качестве альтернативы косыгинской реформе создание ими «экономико-математической модели советской экономики». СОФЭ должна была заменить в полном объеме товарное производство системой экономико-математического планирования и учета.

Впервые идея СОФЭ была озвучена на конференции Института экономики АН СССР еще в 1967 году. Несколькими годами позже система эта нашла поддержку не только в академических научно-исследовательских институтах, но и в Центральном комитете КПСС, хотя там вряд ли кто понял, что такое СОФЭ, скорее всего, просто хотели в очередной раз «насолить» Косыгину. Но система эта — СОФЭ — оставалась чисто теоретической парадигмой, на практике так никто и не решился ее опробовать.

Практики мало что понимали, а теоретики не могли толком объяснить принципы ее действия.

В конце 1960-х годов вопрос о сравнении и сопоставлении СОФЭ с косыгинскими подходами к реформированию экономики перешел, правильнее сказать, его перевели, в плоскость политических обвинений: самого Косыгина и его сторонников создатели СОФЭ обвинили в «заигрывании с Западом» и «предательстве идей социализма»…

Обвинения, в принципе, «старые», только звучали «по-новому»…

Препоны создавали и Центральный комитет КПСС, и Верховный Совет СССР. Если Л. И. Брежнев самоустранился от дискуссий, идущих вокруг реформы, то председатель Президиума Верховного Совета Советского Союза Н. В. Подгорный был неумолим в своей критике: реформа, которую осуществляет Косыгин, ни к чему хорошему привести не может. Подгорного поддерживал почти весь Центральный комитет партии, все плотнее и плотнее смыкавшийся в своей критике косыгинской реформы[474].

Тогдашний заместитель заведующего отделом Президиума Верховного Совета СССР Анатолий Иванович Лукьянов вспоминал о том времени:

«Косыгин постоянно чувствовал сопротивление, скажем так, днепропетровской группировки. Я видел эти столкновения на Политбюро. Чаще всего они возникали в отношениях с Подгорным, Кириленко, гораздо реже — с Сусловым. А Брежнев как бы отходил в сторонку. Особенно активничал Кириленко, который претендовал на то, что он знает хорошо производство, но эрудит это был своеобразный. Как-то, выступая против того, что говорил Косыгин, Кириленко сказал буквально так: „Вы же хотите вогнать нашу живую советскую действительность, хозяйство наше в Проскурово ложе“.

Косыгин помолчал, а потом говорит:

„Бедный Прокруст, он не знал своего точного имени и основ планового ведения хозяйства“.

И пошел докладывать дальше. Так же спокойно и сдержанно»[475].

Неутомимый зуд амбициозности Кириленко, Подгорного, Суслова… Выпячиваемой до такой степени, что даже Брежнев, всегда лояльно относившийся ко многим своим «зарывавшимся» коллегам по ЦК, вынужден был сделать все, чтобы отстранить Подгорного с его поста…

Косыгин был «на голову» выше и Брежнева, и Подгорного… Но в драку не лез, старался обходиться без схваток за власть… Может, это его и «сгубило»? Может, надо было быть жестким и беспринципным? История, еще со времен Макиавелли, свидетельствует о том, что власть базируется не на доброте и уступках, а на борьбе, порой на безжалостной борьбе… А борцом он не был… Об этом ему еще в 1920-х годах намекали…

По воспоминаниям современников, «власть у так называемых партийных лидеров была и впрямь абсолютной и почти безраздельной. По сути, аппарат партии намертво срастился с государственным управлением. В Совет министров частенько приходили на подпись постановления Совета министров же, но подготовленные в Центральном комитете»…[476]

Добавляло проблем и личное соперничество, например, со стороны Н. А. Тихонова, который оказался в замах у Косыгина благодаря настойчивому указанию того же Центрального комитета КПСС и который старался исподволь, но всеми силами доказать, что действия его «шефа» малопродуктивны.

Контрпродуктивно действовало и Министерство обороны, возглавлявшееся тогда еще одним недоброжелателем Косыгина — Дмитрием Федоровичем Устиновым, который настаивал на ежегодном увеличении расходов на военные нужды, не считаясь с важностью затрат на социальные программы. Это и понятно, по мнению военных, кругом были «одни враги». У Косыгина было свое видение ситуации вокруг оборонного бюджета страны, расходящееся с позицией министра обороны. Но справедливости ради стоит сказать, что военное ведомство СССР времен премьерства Косыгина в расходах никогда «не ущемлялось».

Не сменил «гнев на милость» по отношению к Косыгину и руководитель КГБ СССР Ю. В. Андропов, который продолжал считать премьера «либералом» и завидовал его успеху. При каждом удобном случае Андропов «вставлял» свое слово в критику Косыгина, последний же, понимая «вес» председателя КГБ, опять же старался не занимать жесткой позиции, в лучшем случае ограничиваясь малозначимыми фразами.

…Количество «ненавистников» увеличивалось с каждым днем и месяцем, с каждым годом, причем последние «рекрутировались» исключительно из числа совминовского и «цекашного» аппаратов. Противники Косыгина брали не «качеством» критики, а количеством критикующих…

От всех этих обстоятельств Косыгин уставал больше, чем от ежедневных вопросов, решаемых правительством.

В частном разговоре (1971 год) А. Н. Косыгин обмолвился: «Ничего не осталось. Все рухнуло. Все работы остановлены, а реформы попали в руки людей, которые их вообще не хотят… Реформу торпедируют. Людей, с которыми я разрабатывал реформу, уже отстранили, а призвали совсем других. И я уже ничего не жду»[477].

Это был по-настоящему выплеск эмоций человека, который много лет ждал своего часа и, только заняв второй пост в руководстве страны, получил возможность что-то изменить. Но и этот шанс, эту возможность у него отобрали…

…В 1971 году было восстановлено планирование показателей производства труда, темпы роста которого должны были обязательно опережать темпы роста заработной платы…

Реформа не просто забуксовала, она остановилась… Политика и идеология вновь переиграли экономику, реформаторы уступили свои позиции, отошли в сторону, не рискнули ринуться в бой…

Политическое «подмораживание» началось уже (уже!) в 1967-м, а в 1968-м вылилось в настоящий «ледниковый период» — советские танки в Праге[478].

А дальше пошло по нарастающей…

Еще в конце 1970-го «рвануло» в Польше, где руководство правящей Польской объединенной рабочей партии 13 декабря — нашли же день — объявило о повышении цен на продукты, промышленные товары, бензин… В ответ, вместо слов поддержки со стороны рабочих и служащих, на улицы крупнейших городов вышли докеры, строители, студенты, пенсионеры, творческая интеллигенция, потребовавшие отставки правительства… В ответ со стороны властей прозвучали выстрелы, — был отдан приказ «патронов не жалеть». Итог: 45 погибших и более тысячи раненых.

Москва отреагировала мгновенно — через четыре дня закрытым письмом ЦК КПСС в адрес высшего польского руководства с обвинением «в нарушении ленинских норм в народном хозяйстве».

Высшее польское руководство — первый секретарь ПОРП Вл. Гомулка и премьер Б. Ящук — покинули свои посты. Их сменили не менее знаковые фигуры польского политического истеблишмента — Эдвард Герек и Петр Ярошевич соответственно. 5 января 1971 года они вылетели в Москву, во Внуково их встречали Брежнев и Косыгин — два первых лица советского руководства, такое было впервые, все это свидетельствовало о важности и чрезвычайности ситуации.

Переговоры, естественно, крутились исключительно вокруг необходимых для Польши поставок из СССР продуктов, кредитов и отсрочек по ним.

Еще в октябре 1970 года прежнее польское руководство просило Москву выделить 2 миллиона тонн зерна, 200 тысяч тонн нефти и предоставить на 15 лет отсрочку по советским кредитам (при общем внешнем долге Польши в один миллиард долларов).

И в январе 1971-го новое польское руководство вновь просило о поставках из СССР всего: ежегодно в течение пяти лет по 2 миллиона тонн зерна, по 50 тысяч тонн подсолнечного масла. А еще 4 миллиона тонн нефти, 750 тысяч тонн дизеля — все в год, 3 миллиарда кубометров газа для всей Польши и отдельно 100 миллионов кубометров для Белостокского воеводства, 200 тысяч тонн в год стального проката, цемент, удобрения. И — кредит в 500 миллионов валютных рублей сроком на 10 лет.

Косыгин поинтересовался:

— А что взамен?

Ярошевич, ничтоже сумняшеся, заявил:

— 1200 спецвагонов, из которых 500 цистерн, и самолеты «АН-2» нового типа…

Косыгин его прервал:

— И вы сами в состоянии сконструировать новый тип?

Польский премьер отвел глаза:

— Мы рассчитывали, что его сконструируют в Советском Союзе…[479]

Какая уж тут реформа в собственной стране, когда надо вытаскивать из экономической «дыры» социалистического соседа!

Уже в январе 1971 года начали пересматривать уже готовый к утверждению на съезде КПСС проект пятилетнего плана: «Поручить Госплану СССР переработать проект Директив XXIV съезда КПСС по пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1971–1975 гг. с учетом обмена мнениями и в соответствии с предложениями и замечаниями, высказанными на заседании Политбюро ЦК КПСС, обратив серьезное внимание на дальнейшее повышение жизненного уровня народа, на основе всемерного повышения эффективности и интенсификации всего общественного производства, дальнейшего развития и внедрения научно-технического прогресса, роста национального дохода страны и более полного обеспечения рынка страны товарами народного потребления»[480].

Если «перевести» эти слова «с русского языка на понятный», то последнее означало: цены повышать не будем, но дефицит неизбежен. Правда, Москве, Ленинграду и ряду крупных промышленных центров выделялись дополнительные фонды по продовольствию и товарам первой необходимости, но вопросы дефицита они не решали…

А на подходе стояли Вьетнам, Лаос, Камбоджа, которые требовали «вливаний» из-за идущей там войны; Куба, Ангола, где «строился социализм», но собственных средств, естественно, не хватало…

В начале 1970-х годов о реформах все, кроме Косыгина, просто «забыли»… Такова была высшая партийная установка, и противостоять этому не получалось даже у председателя Совета министров…

В общем, реформа Косыгина «приказала долго жить»…

Отечественные — современные — «специалисты» считают, что «все успехи экономической реформы 1965 года являются либо статистической иллюзией, либо следствием благоприятного стечения обстоятельств, включая влияние погоды на сельское хозяйство… На высшем в советской экономике посту Косыгин ничем особенным себя не проявил»[481].

Или:

«Реформа 1965 года проводилась экономистами, которые характеризуются западными авторами как умеренные „оппозиционеры“, желающие улучшить систему планирования страны „сверху“, также руководствуясь марксистско-ленинскими принципами. Изменения не положили конец централизованному планированию. Скорее, они хотели несколько сократить его негативные эффекты»[482].

В принципе, неудивительно. Удивило бы обратное — учитывая российские традиции и российскую ментальность — если бы оценка была исключительно однозначной и положительной… И все же, все зависит от приоритетов тех лиц, кто оценивал реформу…

Попытка реформировать советскую экономику предпринималась дважды — в начале 1920-х и в середине 1960-х годов (во второй половине 1980-х ее не реформировали; она, экономика, просто рухнула под тяжестью проблем). Если с 1920-ми годами (со временем «новой экономической политики») более-менее понятно, то с реформами второй половины 1960-х годов многое остается сложным и противоречивым… И в этих противоречиях предстоит еще разбираться…

Косыгин пытался «в одну телегу впрячь коня и трепетную лань», стремясь сохранить, казалось бы, «незыблемые» первоосновы социалистической идеологии, вливая «новую кровь» с помощью таких явлений, которые не были прописаны ни у Маркса, ни у Ленина.

Косыгин считал возможным оживить экономику путем интеграции в планово-директивную систему таких рычагов, как прибыль и рентабельность.

Реформа без отхода от «советского классицизма» в экономике Косыгину не удалась, основной цели реформы достичь не получилось — переход на интенсивный путь развития не сложился.

Но его образ мысли, его идеи, его попытки пересмотреть место и роль государства в национальном хозяйстве оказались востребованными…

Что ему удалось?

Доказать, что реформы советской экономики возможны, но для развития их необходим отказ от, казалось бы, незыблемых мировоззренческих принципов.

Попытка их сочетать и развить требовала не сиюминутного акта, а перманентных изменений, причем всего хозяйственного комплекса.

Он хотя бы попробовал, «проба» обернулась удивительными результатами, но была немедленно блокирована. А Косыгин не решился ринуться в открытый бой. По свойствам своего характера и в силу умения приспосабливаться к ситуации Алексей Николаевич не настаивал на своих взглядах.

Была ли вина Косыгина в том, что реформа не была доведена до своего логического завершения? Скорее, не вина, а беда: сказав «а», он не сказал ни «б», ни «в» и далее… то есть, достигнув первых результатов, не смог, в силу объективных и субъективных обстоятельств, настоять на их развитии. И обстоятельства эти многочисленны — прямое и косвенное противодействие партийных верхов, фетишизм, уже со стороны самого Косыгина, ряда откровенно идеологических установок, таких, как, например, плановость, нелюбовь к Косыгину тех, кто считал его, по крайней мере, «выскочкой», но кто после его смерти пришел к идеям необходимости реформирования советской экономики… Но, так же как и Косыгин, обжегшись на невозможности преодолеть и собственную мировоззренческую предвзятость, и косность «товарищей по партии», не доводили свои реформаторские начинания до логического конца…

Один из главных его недоброжелателей Ю. В. Андропов, став в конце 1982 года генеральным секретарем ЦК КПСС, также поставил своей целью реформировать экономику СССР.

Его интересовали проблемы хозяйственного расчета и самостоятельности предприятий, концессий и кооперативов, совместных предприятий и акционерных обществ — все это Андропов хотел соединить с плановой экономикой и руководящей ролью КПСС. 1983 год — «Закон о трудовых коллективах».

Июль 1983 года — широкомасштабный экономический эксперимент по расширению прав предприятий в планировании и хозяйственной деятельности, по усилению их ответственности за результаты работы.

По указанию Андропова была создана «комиссия Политбюро», она же — «комиссия Н. А. Тихонова — Н. И. Рыжкова», для подготовки экономической реформы в СССР. «Мозговым центром» этой комиссии стал Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований под руководством Д. М. Гвишиани (об институте и его руководителе чуть ниже), который в 1985–1986 годах занимал пост заместителя председателя Госплана СССР.

То есть идеи А. Н. Косыгина оказались востребованы даже его противниками и недоброжелателями…

Удивительно, но факт!

В первой половине 1970-х годов Алексей Николаевич несколько раз ставил перед Брежневым вопрос о собственной отставке, но генеральный секретарь раз за разом просьбу председателя Совета министров отклонял.

А Косыгин чувствовал, что все больше устает (очевидцы писали о нем в это время: «Очень пожилой и очень уставший человек»[483]), но не от годов своих, нет, а от того, что его никто не поддерживает. Косыгин не в состоянии был противостоять движению вспять и не в состоянии был видеть, как страдают те, кто поверил ему…

Что же делать?

«Бесполезно пытаться отстаивать свои убеждения — система безучастно освобождается от людей принципиальных и независимых. И он, оставив реформу, „работал, честно и добросовестно“»[484], — это был его выстраданный в то время принцип.

Косыгин сохранил свой первый пост в правительстве, но был вынужден заниматься вопросами текущего управления. От решения стратегических вопросов экономики его, по сути дела, отстранили[485].

Да и «десятилетием» 1970-е годы назвать для Косыгина было нельзя, это, скорее, пятилетие, так как в 1976 году он перенес клиническую смерть (результат несчастного случая, связанного с историей переворачивания байдарки, на которой Косыгин в один из воскресных дней совершал плавание по Москве-реке в районе Архангельского), что, естественно, сказалось на его работоспособности…

Все чаще и чаще на заседаниях Совета министров Алексея Николаевича подменяет Николай Александрович Тихонов — человек Брежнева, мало разбирающийся в экономике, но очень преданный «верхушке ЦК»[486]. Тихонов докладывал Брежневу и Андропову о «проколах» Косыгина, причем большинство из последних были «плодом его фантазии», но преподносились как ошибки, могущие иметь серьезные последствия для страны, экономики, общества. Все чаще Косыгин становится «гостем» поликлиник, больниц и санаториев, все реже встречи с генеральным секретарем, который, как кажется, просто «не видел» и «не замечал» премьера. Хотя «по протоколу» им очень часто приходилось бывать на том или ином мероприятии.

Подтверждают все это воспоминания очевидцев: «Будучи самодовольным и тщеславным, Брежнев не мог не ощущать свою слабость в экономических проблемах и поэтому испытывал к высокому авторитету Алексея Николаевича Косыгина, возглавлявшего правительство, плохо скрываемую зависть. Отношения между ними обострялись. С Косыгиным все меньше считались. По существу, оказалась свернутой (во многом из-за негативного отношения Брежнева) предложенная и разработанная под руководством председателя Совета министров СССР экономическая реформа 1965 года, с реализацией которой мы связывали большие надежды. Когда же Алексей Николаевич тяжело заболел и его стал замещать великовозрастный Тихонов (всего на год младше его), дела пошли все хуже и хуже. Стало появляться много нерешенных вопросов, ослабли государственная дисциплина и контроль за выполнением принимаемых решений, вошла в моду корректировка годовых и пятилетних планов, снизились темпы нашего экономического роста»[487].

Но и Брежнев, и Косыгин прекрасно понимали, что все за ними наблюдают, и старались «не выносить сор из избы».

Конечно, и в эти годы Алексей Николаевич старается сделать все от него зависящее, помочь тем, кому мог и был в состоянии это сделать.

Во-первых, он во что бы то ни стало стремился завершить давно уже задуманный проект — создание стратегического научно-исследовательского центра, настоящего «мозгового центра» правительства.

Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований (ВНИИСИ) Государственного комитета по науке и технике при Академии наук СССР — еще одно «детище» А. Н. Косыгина.

Идея зародилась еще в первой половине 1960-х годов, на волне «общественной оттепели»… Но сам институт был создан только в 1976 году. Его директором стал Джермен Михайлович Гвишиани — зять Алексея Николаевича (женился на Людмиле Алексеевне Косыгиной в 1948 году).

Послужной список Д. М. Гвишиани к 1976 году выглядел весьма солидно.

Родился в 1928 году в семье одного из руководителей (в будущем) Народного комиссариата внутренних дел. Окончил Московский институт международных отношений (1951) и аспирантуру под научным руководством профессора Т. И. Ойзермана (друга Алексея Николаевича Косыгина еще с 1930-х годов). В 1960–1968 годах преподавал на философском факультете Московского государственного университета. В 1962-м («без отрыва от производства») защитил кандидатскую диссертацию «Социология американского менеджмента» (1961), которая послужила базой для его первой монографии «Социология бизнеса» (М., 1962). Само название для того времени было более чем оригинально!

Через три года после выхода книги и в течение последующих 20 лет Д. М. Гвишиани занимал пост руководителя международного отдела по науке и технике, затем — заместителя председателя в Государственном комитете Совета министров СССР по науке и технике (ГКНТ СССР). В 1969 году защитил докторскую диссертацию «Американская теория организационного управления» (1969), послужившую базой для его же монографии «Организация и управление: социологический анализ буржуазных теорий» (1970). Книга переиздавалась трижды, последний раз — в 1998 году.

В 1979-м был избран в Академию наук СССР. Председатель Совета Национальной ассоциации содействия Римскому клубу, иностранный член Шведской академии инженерных наук, действительный член Американской и Международной академий управления…

Совместно с лордом С. Цукерманом и М. Банди Джермен Михайлович выступил организатором Международного института прикладного системного анализа в Лаксенбурге (Австрия), став председателем научного совета института. Первоначально ВНИИСИ рассматривался как своеобразный филиал Международного института.

В 1970–1980-е годы Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований занимался исследованиями по следующим направлениям: теоретические основы и методологические принципы системного анализа; теория управления; методология моделирования и комплексного анализа долгосрочного национального и мирового развития с учетом взаимодействия социально-экономических, научно-технических и экологических факторов; методы формирования и управления крупномасштабными проектами, целевыми национальными, межотраслевыми и региональными программами и программами специального назначения; методы системных исследований по важнейшим прикладным междисциплинарным и межотраслевым проблемам, включая разработку методов управления созданием и функционированием сложных организационных и технических систем.

Это то, о чем мечтал А. Н. Косыгин в начале 1960-х годов, ставя вопрос о подготовке кадров управленцев новой генерации! Имена научных сотрудников ВНИИСИ «прогремели» гораздо позже — уже в конце ХХ века, когда Россия в очередной раз рискнула реформироваться: П. О. Авен, Е. Т. Гайдар, А. Д. Жуков, С. С. Шаталин, М. Ю. Зурабов, Н. К. Сванидзе, В. И. Данилов-Данильян, Б. А. Березовский…

Е. Т. Гайдар вспоминал: «По идее, институт должен был представлять собой советский аналог „Рэнд корпорейшен“[488]: объединив способных экономистов, математиков, системщиков, философов, специалистов по организационным структурам, развернуть серьезные теоретические исследования и решать самые сложные задачи государственного масштаба. Место Д. М. Гвишиани, зятя Косыгина, в формальной и неформальной иерархии советского общества того времени обеспечивало институту хорошие связи, а следовательно, и относительную идеологическую автономию». Во ВНИИСИ исчезала известная «двойственность»: «жесткое разделение того, что можно обсуждать открыто, и того, о чем можно думать, но ни в коем случае не высказывать вслух в официальной обстановке научного семинара. Здесь можно было обойтись без „кукиша в кармане“, обсуждать самые острые теоретические проблемы без оглядки на идеологическую „чистоту“ суждений»[489].

Институт существует и в настоящее время…

Во-вторых, Косыгин представлял Советский Союз на встречах с международными лидерами, хотя «по протоколу» это должен был делать председатель Верховного Совета СССР.

В-третьих, Косыгин рассчитывал реанимировать ряд своих старых идей (например, идею возрождения потребкооперации), но, понимая, что изменилась страна, изменились коренным образом воззрения большинства советско-хозяйственной элиты на роль и значение того или иного экономического института, отказывался от своих идей…

И все же Косыгин оставался премьером…

Последние годы премьерства

Авторитетный американский политик и финансист с мировым именем Дэвид Рокфеллер вспоминал, как и когда впервые встретился с Косыгиным — летом 1971 года после Дартмутской встречи в Киеве[490]. Высокий и худощавый человек с печальным лицом, талантливый менеджер, совершавший настоящие «чудеса», управляя неподатливой советской экономикой, — так характеризовал Алексея Николаевича Рокфеллер, не осведомленный, естественно, обо всех перипетиях советской внутренней политики.

Это была первая поездка Рокфеллера в Москву после его встречи с Хрущевым (летом 1964 года). Прошло пять лет, и американский бизнесмен — наблюдательный и осторожный в оценках — свидетельствовал: советская столица за это время «значительно изменилась».

И в чем эти изменения?

Рокфеллер считал, что это — результат того, что Косыгин акцентировал внимание на производстве товаров для потребительского сектора. В результате — «на улицах стало больше автомобилей, более доступной стала одежда и другие товары». Подметил Рокфеллер и то, что везде быстрыми темпами реализовывались проекты прокладки современных автомагистралей, а московское метро представляло собой «чудо» — современное, чистое, удобное и дешевое. И сама Москва — по общему впечатлению — была «относительно чистой и без мусора. Хиппи и люди с длинными волосами в основном отсутствовали».

С Косыгиным в его кремлевском кабинете Рокфеллер говорил о торговле, и советский премьер призвал Дартмутскую группу сделать все, чтобы «снять барьеры», препятствовавшие торговле с СССР.

Встречался Косыгин не только с Д. Рокфеллером, круг представителей западного делового мира, ищущих возможности выйти на советский рынок, был велик. Для советской стороны интерес в первую очередь представляли те компании, которые работали в сфере продовольственных товаров. В частности, компания «Пепсико», чей президент Дональд Кендалл оставил воспоминания о встречах с советским премьером:

«Я приехал в Россию на встречу с Косыгиным, который тогда был премьер-министром. Он рассказывал о пятилетнем плане, жал нам руки. Томми Томпсон, который был здесь послом в 1959 году, говорил мне: „Если хочешь иметь с ними дело, нужно забыть о прямых денежных сделках. Только бартер“. И еще он сказал: „Русские вне себя из-за смирновской водки. `Смирнофф` выглядит как русский продукт, а разливают ее в Хартфорде, штат Коннектикут. Нужно предложить им пепси в обмен на русскую водку“.

Перед тем как ехать в Москву, я встречался с Анатолием Добрыниным, который тогда был послом в Вашингтоне, и сообщил ему, что мы хотим устроить бартер с водкой. И когда, пожимая руку Косыгину, я представился, сказав, что я Дональд Кендалл из „Пепси-колы“, он заметил: „А, вы тот самый человек, который хочет торговать с нами в обмен на нашу водку“. И я понял, что Добрынин сообщил о наших планах. У меня с собой был портфель, где лежала банка пепси. Я достал ее и вручил Косыгину. Конечно, все тут же стали говорить, что Кендалл приехал проталкивать свою пепси. А внутри банки на самом деле был приемник. Я включил его, и он был настроен на московское радио, к удивлению Косыгина. Эффект был потрясающий».

Косыгин сказал:

— Мы хотим с вами торговать, ваша пепси за нашу водку, литр на литр.

Кендалл уже успел выпить и чувствовал себя непринужденно:

— Я могу понять, почему вы не министр торговли. Литр на литр! Мы, конечно, готовы отдавать литр за литр.

Косыгин отреагировал мгновенно:

— Я говорю о вашем концентрате, литр на литр.

«И тут до меня дошло, — вспоминал Кендалл, — что он имеет в виду. К нам как раз подошел Моррис Стэнс, тогдашний министр торговли, чтобы попытаться мне посодействовать. Косыгин обратился к нему со словами:

— Вы ведь не любите монополии?

— Нет, не любим, — ответил Стэнс.

А Косыгин продолжил:

— Я предоставляю господину Кендаллу монополию на „Пепси-колу“ в Советском Союзе и монополию на нашу водку в Соединенных Штатах.

А потом сказал своему министру внешней торговли Патоличеву, чтобы он встретился со мной на следующий день для разработки условий сделки.

На следующий день я встретился с Патоличевым и Владимиром Алхимовым[491], его заместителем, и мы разработали соглашение о строительстве десяти заводов, а потом он говорит:

— Мы не можем предоставить вам эксклюзивных прав, о которых говорил премьер.

Я посмотрел на него и ответил:

— Скажите это премьер-министру, мы скрепили это соглашение рукопожатием. У нас эксклюзивные права.

На следующий день ко мне в отель приехал Алхимов, мы подписали контракт и протокол к нему о пятилетних эксклюзивных правах с опционом их продления еще на пять лет. Так я получил этот контракт.

Но после этого долго ничего не происходило. Потом совершенно неожиданно мне позвонил Добрынин и сказал:

— Премьер-министр хочет снова с вами встретиться, вы сможете поехать?

И я вернулся в Москву…

Косыгин принял нас в своем кабинете без посторонних. Не было никого, кроме самого Косыгина:

— Господин Кендалл, я — премьер-министр. Я могу отдавать распоряжения министру пищевой промышленности. Но он доказывает, что нет никакого смысла вести дела с Соединенными Штатами, и не хочет выполнять наше соглашение. Я могу заставить его делать то, что я хочу, но почему бы вам не пригласить его в США и не показать, почему нам нужно иметь дело с Соединенными Штатами?

Так мы и поступили, и я возил его по всем Соединенным Штатам и Канаде на одном из наших самолетов».

Благодаря долгосрочному соглашению с корпорацией «Пепсико» в Советский Союз с 1973 года были поставлены оборудование для 10 цехов для производства напитка «Пепси-кола», а также необходимый концентрат. За период с 1973 по 1981 год было отгружено 1,9 миллиона декалитров водки «Столичная» на сумму 25 миллиона долларов. Если бы эта водка была продана в Советском Союзе, можно было бы получить 164 миллиона рублей. «Пепси-колы» за эти же годы было выработано и продано в СССР на сумму более 303 миллиона рублей. В случае разрыва контракта на оборудовании построенных цехов появлялась бы возможность вырабатывать безалкогольные напитки собственного производства[492].

Но, пожалуй, одна из важнейших международных проблем, которую Косыгину пришлось решать, — советский долг за поставки по ленд-лизу…

Ленд-лиз — государственная программа, по которой Соединенные Штаты Америки поставляли своим союзникам по антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне промышленные полуфабрикаты, тяжелую технику, стрелковое вооружение, продовольствие, медицинское оборудование и медикаменты, стратегическое сырье. Основными «клиентами» поставок по ленд-лизу из США стали страны Британского содружества наций и Советский Союз.

Объем американских поставок по ленд-лизу в СССР был оценен в сумме около 10,8 миллиарда долларов. Но согласно договоренности о ленд-лизе оплате подлежала только уцелевшая в ходе войны техника. Для согласования итоговой суммы сразу по окончании Второй мировой войны начались советско-американские переговоры. Согласно американским подсчетам, сумма, подлежащая оплате, за уцелевшую технику и оборудование, с учетом их износа, составила 2,6 миллиарда долларов. Во время подготовки переговоров эта сумма американской стороной была снижена до 1,3 миллиарда долларов (огромная уступка; впрочем, Великобритании американская сторона также вдвое уменьшила долг). На переговорах 1948 года советские представители согласились выплатить лишь 170 миллионов долларов, американская сторона не согласилась с подобными советскими расчетами. Переговоры, шедшие в 1949 году, тоже ни к чему не привели: советские представители готовы были признать долг и в 200 миллионов долларов, но с рассрочкой на 50 лет. Американская делегация предлагала снизить сумму с 1,3 до 1 миллиарда долларов, причем с рассрочкой на 30 лет. В 1951 году американцы дважды предлагали снизить сумму платежа — до 800 миллионов долларов, однако советские представители соглашались только на 300 миллионов долларов. По мнению советской стороны, расчет должен был вестись на основе прецедента — пропорций при определении долга США со стороны Великобритании, которые были достигнуты между этими странами в марте 1946 года.

Вопрос о выплатах Советского Союза по ленд-лизу возложили (решением Политбюро ЦК КПСС) на Алексея Николаевича…

Решение принималось в мае 1972 года, во время визита в СССР Президента США Р. Никсона — «хрипловатый бас, несколько прямолинейная, доходчивая речь, направленный прямо в глаза собеседнику взгляд — повадка „политического волкодава“»[493].

Проблему выплат по ленд-лизу А. Н. Косыгин обсуждал с государственным секретарем США У. Роджерсом[494] в ходе нескольких встреч.

Первая встреча советского премьер-министра и американского госсекретаря состоялась 25 мая 1972 года.

Хотя во время первой встречи обсуждался ряд экономических вопросов — о создании Комиссии по торгово-экономическим вопросам, о закупке зерна, о предоставлении кредитов, — центральным узлом оставалась проблема ленд-лиза.

А. Н. Косыгин, что называется, сразу взял «быка за рога»:

— Вы предлагаете, чтобы мы платили вам 751 миллион долларов и, кроме того, 200 миллионов в виде процентов. Таким образом, мы должны уплатить около 1 миллиарда долларов. Эта цифра — нереальна, и мы не видим, чтобы мы могли бы приблизиться к этим цифрам. Наш народ не поймет такой постановки вопроса. [Знал ли «советский народ» об этом долге и об этих переговорах? — В. Т.] …Нельзя платить 200 миллионов долларов в виде процентов неизвестно за что. Это беспрецедентный случай, чтобы задним числом оплачивать проценты на какую-то условную сумму. Вы ликвидировали условия наиболее благоприятствуемой нации и в результате нарушили всю торговлю между Советским Союзом и Америкой. Мы понесли от этого значительные убытки. Это могут подтвердить любые нейтральные экономисты [нейтральные, это кто? — В. Т.]. …Нам… трудно платить проценты за неизвестные суммы.

Теперь, что касается суммы в 751 миллион долларов. Мы предложили 300 миллионов долларов и придерживаемся этой суммы. Есть вопрос и относительно сроков оплаты. Как Вы помните, англичанам вы предоставили возможность производить платежи в течение 50 лет. Мы считаем себя вправе поставить вопрос о тех же 50 годах рассрочки, которую вы дали англичанам. Что касается суммы компенсации, то, когда мы будем разговаривать с президентом, мы вернемся к двум цифрам: 751 и 300 миллионов долларов, которые нам предстоит обсудить. Я понимаю, что Вы не имеете полномочий и не можете согласиться со мной, я же не могу согласиться с Вашими предложениями. Есть еще и такой вопрос. У нас сохранилось некоторое количество судов, полученных по ленд-лизу, которые большей частью в непригодном к плаванию состоянии. Может быть, некоторые используются в каботажном плавании. Мы готовы их вернуть или вывезти в море и в вашем присутствии потопить, если Вы получите от этого моральное удовлетворение. [Не очень тактично! Хотя можно принять и за шутку. — В. Т.]

^{Председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин и заместитель генерального секретаря регионального руководства Партии арабского социалистического возрождения (БААС) Ирака, заместитель председателя Совета революционного командования Иракской республики Саадам Хусейн на переговорах. Также присутствуют Б. Н Пономарев, А. А. Громыко и другие. Москва. 22 марта 1973. [РГАКФД. Ед. хр. 316824]}

^{Прием председателем Совета национальностей Верховного Совета СССР А. Н. Косыгиным (2-й слева) мэра города Нью-Йорка Дж. Линдсея. Среди присутствующих председатель Исполкома Моссовета В. Ф. Промыслов (1-й слева). Москва. 8 мая 1973. [РГАКФД. Ед. хр. 350001]}

У. Роджерс улыбнулся:

— Может быть, они нам понравятся, и мы их возьмем себе.

— Пожалуйста, — парировал Алексей Николаевич, — но я возвращаюсь к уточнению вопросов, которые, очевидно, мы могли бы обсудить с президентом Никсоном. Это прежде всего вопрос о глобальной сумме компенсации и сроке платежа. Мы не скрываем, что хотели бы договориться по вопросам ленд-лиза, пока президент находится в Советском Союзе, и полностью закрыть этот вопрос.

И госсекретарь Роджерс «хотел бы решить эту проблему раз и навсегда»:

— Но наш Конгресс не примет решения о предоставлении вашей стране режима наибольшего благоприятствования в торговле. Вопрос о процентах… Если бы не было проблемы долга… Но эта проблема существует, у вас есть долг, и проценты надо платить. Следует просто стремиться к достижению урегулирования, которое удовлетворяло бы и вас, и нас.

А. Н. Косыгин решил рассмотреть вопрос о ленд-лизе в ином ракурсе:

— Теперь о закупках зерна…

У. Роджерс не возражал:

— Пожалуйста. Я сам это понимаю.

Алексей Николаевич тут же расставил «приоритеты»:

— В принципе мы готовы купить зерно в кредит в США. Но рынков зерна у нас достаточно. У нас есть Канада, у которой мы покупаем зерно. Сейчас открылись европейские рынки. Мы покупаем у Франции и у других европейских стран, покупаем в Австралии. Мы хотим покупать у вас зерно в течение длительного периода времени и должны серьезно подумать о своих платежах. Поэтому вопрос о покупках зерна связан с вопросом о кредитах. Если мы договоримся о кредитах, то подпишем соглашение и о зерне. Если — нет, то будем покупать зерно у других или в США, но путем заключения отдельных сделок… Предлагается кредит на 3 года и 6,8 %. Это нас не устраивает.

У. Роджерс поправил своего собеседника:

— 6 1/8 %.

Косыгин развел руками:

— 3 года и 6 1/8 % — это очень дорогой кредит и очень маленький срок погашения. Конечно, мы можем купить у вас зерно и на этих условиях. Но это будут лишь небольшие закупки. Мы можем купить по одному миллиону тонн в год для того, чтобы можно было говорить о развитии торговли…

Надо сказать, что первый раунд Косыгин провел мастерски: обрисовал советскую позицию и дал понять, что при устраивающем СССР решении по ленд-лизу советская сторона готова закупать у США зерно, причем — в больших объемах.

Вторая встреча госсекретаря У. Роджерса и министра торговли США П. Флэнигана с А. Н. Косыгиным состоялась 26 мая.

Первым слово взял У. Роджерс, который был откровенен, говоря о том, что для обеих сторон важно решить вопрос о ленд-лизе с учетом интересов и СССР, и США, поскольку от решения этого вопроса во многом зависят взаимоотношения двух мировых держав на многие годы вперед. Соединенные Штаты готовы учесть все те сложности, с которыми столкнется Советский Союз по выплате долга, а потому американская сторона идет на уступки, но СССР должен учесть интересы официального Вашингтона. Необходимо учитывать, что мало достичь условий по выплате долга, надо, чтобы последние одобрил Конгресс, который не всегда поддерживает решения президентской администрации.

^{Прием председателем Совета министров СССР А. Н. Косыгиным президента Международного олимпийского комитета лорда М. Килланина, находящегося в Советском Союзе в качестве почетного гостя Универсиады-73. Москва. 16 августа 1973. [РГАКФД. Ед. хр. 350006]}

Отмечая это, государственный секретарь не хотел «воздействовать на ход переговоров, а лишь констатировал определенные факты».

Американская сторона была убеждена, что, приняв 50 лет в качестве срока платежей с процентной ставкой 2 %, восстановить режим наибольшего благоприятствования между двумя странами в экономической сфере вряд ли будет возможным. Для примера госсекретарь привел факт выпуска займов в США на 10 лет при ставке 7 %.

Вмешался П. Флэниган, по мнению которого, условия расчетов американской стороны для советской ничуть не хуже, чем те, что были предоставлены Великобритании: 2 % годовых, выплата производится в течение 30 лет.

Алексей Николаевич остался недоволен и длиннотами государственного секретаря, и краткой репликой Флэнигана:

— Почему англичанам дали 50 лет, а Советскому Союзу — 30? У нас тоже будут трудности… При этих условиях получается, что нам нужно будет ежегодно платить 23 миллиона долларов. Нам нужно, чтобы первые 5 лет нас освободили от платежей с тем, чтобы эти деньги можно было использовать на закупку зерна. Мы не можем покупать у вас зерно и другие товары и одновременно платить по ленд-лизу… Сейчас существует дискриминация. Почему с Франции, ФРГ, Италии или с африканских стран вы берете 6 % налога, а с Советского Союза 40 %? Остаток нашей задолженности по кредитному соглашению около 50 миллионов. Мы берем рассрочку на 30 лет и платим в течение пяти лет по два миллиона долларов… Мы могли бы договориться с соответствующими американскими фирмами, которые занимаются продажей нашей водки, чтобы все наши поступления от этой сделки обратить на покупку зерна… Президент Никсон сказал: давайте искать пути, чтобы вы купили у нас зерно. Я хочу искать деньги для того, чтобы можно было бы это сделать.

У. Роджерс, пожав плечами, возражал, считая, что закупки зерна в США — это не срочное дело…

Косыгин сделал вид, что не услышал собеседника, «продавливая» свою позицию:

— Наша задолженность по кредитному соглашению 50 миллионов долларов. Эти 50 миллионов мы оплачиваем в течение пяти лет. 50 миллионов долларов мы вам выплатим за пять лет. Затем мы начинаем платить по ленд-лизу. Начиная с 1979 года нам останется выплатить 450 миллионов долларов. До 2001 года останется 22 года, в течение которых мы должны будем платить в счет основного долга ежегодно примерно по 22 миллиона долларов. Кроме того, мы должны будем заплатить проценты на всю сумму 450 миллионов долларов. Мы договариваемся с Вами, что платежи по ленд-лизу мы погашаем до 2001 года. В течение первых пяти лет мы сохраняем платежи на существующем уровне. Мы имеем в виду 11,5 миллиона и за пять лет покрываем задолженность, которая у нас имеется по кредитному соглашению. И последний вопрос. Если у нас возникнут какие-то трудности в течение этих лет, мы хотели бы иметь право на дополнительную отсрочку платежей на семь лет.

У. Роджерс же «оказался погруженным» в зерновые закупки, несмотря на то что в начале разговора считал их не таким уж важным делом:

— Что касается зерна, то в какие годы Вы предлагаете сделать закупки?

Косыгин ответил очень спокойно и четко:

— Пока только в 1973 году в количестве 3 миллионов тонн с оплатой наличными. Никакого кредита мы у вас не просим. 3 миллиона тонн будут стоить не менее 120 миллионов долларов. Что касается дальнейшего, то в течение 1973 года будут проведены переговоры о покупках в последующие годы. Мы можем записать, что стороны договорились о закупке зерна в 1973 году в количестве 3 миллионов тонн и о проведении переговоров о дальнейших закупках в последующие годы.

У. Роджерс что-то фиксировал в своем блокноте, Алексей Николаевич продолжал, вернувшись опять к ленд-лизу:

— Вчера Вы называли следующие цифры: 200 миллионов долларов в качестве процентов, 571 миллион долларов в качестве основной суммы компенсации и 50 миллионов долларов в качестве задолженности по кредитному соглашению. Фактически получалось около 1 миллиарда долларов. Когда мы говорили с президентом [Никсоном. — В. Т.], то я сказал ему, что 200 миллионов долларов в уплату процентов мы не признаем, и мы условились говорить о глобальной сумме.

Госсекретарь вставил реплику:

— Размер процента. Мы предлагаем 5,5 %. Вы предлагаете 2 %.

Косыгин устало покачал головой:

— Для нас 5,5 % совершенно исключается.

И, чтобы немного раззадорить американцев, неожиданно вспомнил:

— Мы не закончили переговоры с Италией. Мы им уже продали 6 миллиардов кубометров газа, но они просят удвоить поставку. У нас есть также предложения со стороны Швеции, Норвегии, Финляндии, Австрии, Франции.

Третья встреча состоялась — по просьбе государственного секретаря У. Роджерса — 28 мая.

И вновь первым слово взял Роджерс, отметив, что, не разрешив вопрос о выплатах по ленд-лизу, нет никакой возможности развивать взаимоотношения вширь и вглубь. Американская сторона, скорее — лично он сам, прекрасно понимает, почему советский премьер считает условия дискриминационными. То, что предлагают советские представители, ставит президентскую команду «в тупик», так как получить одобрение подобных подходов у Конгресса США будет очень затруднительно.

Уставший от бесконечных разговоров Косыгин был хмур:

— Может сложиться такое положение, что вы согласитесь урегулировать вопрос ленд-лиза, а вам потом не утвердят режим наибольшего благоприятствования. Учтите, безработицы у нас нет, экономика наша развивается нормально[495].

Соглашение с Советским Союзом о погашении долгов по ленд-лизу все же было заключено тогда же, в 1972 году. Согласно этому соглашению советская сторона обязалась до 2001 года заплатить 722 миллиона долларов, включая и проценты.

^{Постановление Совета министров СССР № 342 «О внесении изменений в Положение о порядке назначения и выплаты государственных пенсий». 3 июня 1971. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 850. Л. 101]}

К июлю 1973 года были осуществлены три платежа на общую сумму 48 миллионов долларов, после чего выплаты были прекращены в связи со вводом американской стороной санкционных мер в торговле с Советским Союзом (Поправка Джексона — Вэника)[496].

Косыгин выиграл, но выигрыш дался очень нелегко, напомним, что премьеру тогда шел 70-й год…

Вторая встреча Косыгина и Рокфеллера совпала с открытием в Москве офиса «Чейз Манхэттен Банка» в мае 1973 года[497]. Косыгин, несомненно, был воодушевлен этим событием и выражал надежду на то, что «препятствия», мешающие развитию и расширению торговли между США и Советским Союзом, будут наконец-то ликвидированы. Акцентировал внимание Косыгин и на разведке крупных газовых месторождений Сибири, указывая их на висящей на стене карте.

— В экономическом отношении, — говорил он, — мы готовы идти дальше, однако мы не знаем, насколько далеко пойдут Соединенные Штаты[498].

То есть, несмотря на все «палки в колесах», несмотря на все заявления об отставке (отклоненные одно за другим), Косыгин оставался председателем Совета министров Советского Союза, причем — не формальным, а действующим. Да, конечно, о глобальных изменениях он уже и не мыслил. Но надо было работать, и он трудился настолько, насколько позволяли ему его силы, возможности, окружающая обстановка.

^{Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР № 748 «О дальнейшем увеличении материальной помощи малообеспеченным семьям, имеющим детей». 12 сентября 1974. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 879. Л. 58–59]}

3 июня 1971 года он подписывает постановление Совета министров СССР «О внесении изменений в Положение о порядке назначения и выплаты государственных пенсий»: «Минимальный размер пенсии по старости — 45 рублей в месяц»[499]. Маленький, но шаг вперед в социальной политике, то, о чем многие из политиков всегда говорят, но мало делают.

12 сентября 1974 года А. Н. Косыгин скрепляет своей подписью постановление «О дальнейшем увеличении материальной помощи малообеспеченным семьям, имеющим детей», согласно которому признавалось целесообразным ввести — уже с 1 ноября 1974 года — пособия на детей семьям, в которых средний совокупный доход на члена семьи не превышал 50 рублей в месяц. Пособия на детей назначались в размере 12 рублей в месяц на каждого ребенка и выплачивались до достижения им 8-летнего возраста.

^{Председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин на балконе резиденции советской правительственной делегации. Марокко, г. Рабат. 8 октября 1971. [РГАКФД. Ед. хр. 391359]}

Косыгин считал, и провел в постановлении, что выплата пособий на детей должна была осуществляться за счет средств из государственного бюджета, передаваемых в бюджет государственного социального страхования, или за счет средств централизованного союзного фонда социального обеспечения колхозников.

Как отмечал Косыгин, редактировавший постановление собственноручно, «введение пособий на детей малообеспеченным семьям — новое социально-экономическое мероприятие, направленное на повышение благосостояния советской семьи и ее укрепление, свидетельствующее о постоянной заботе социалистического государства о воспитании подрастающего поколения»[500].

В преддверии 30-летия Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов в апреле 1975 года в аппарате Косыгина был подготовлен проект постановления «О дополнительных льготах для инвалидов Отечественной войны и семей погибших военнослужащих», согласно которому предполагалось законодательно закрепить, что жилая площадь, занимаемая инвалидами Отечественной войны I и II групп и проживающими совместно с ними членами их семей, а также семьями, получающими пенсии по случаю потери кормильца за погибшего военнослужащего, должна оплачиваться в размере 50 % квартирной платы; что для указанных категорий граждан должна быть также предусмотрена скидка в размере 50 % от установленной платы за пользование отоплением, водопроводом, газом, электроэнергией; что инвалидам Отечественной войны должны отпускаться бесплатно лекарства по рецептам врачей и предоставляться право бесплатного проезда на всех видах городского общественного транспорта, а также на общественном транспорте в сельской местности в пределах административного района по месту жительства.

^{Прием председателем Совета министров СССР А. Н. Косыгиным делегации губернаторов штатов США во главе с председателем Национальной конференции губернаторов губернатором штата Миссури У. Хэрнсом. 15 октября 1971. [РГАКФД. Ед. хр. 349967]}

Еще один пункт постановления содержал предложения о повышении минимальных размеров пенсий по случаю потери кормильца семьям погибших военнослужащих рядового состава срочной службы с одним нетрудоспособным членом семьи; о назначении пенсии по случаю потери кормильца родителям, дети которых погибли на фронте, независимо от того, состояли ли родители на иждивении погибшего военнослужащего или нет; о выплате пенсии работающим инвалидам Отечественной войны III группы в полном размере.

^{Председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин (1-й слева) и председатель Революционного совета Алжирской Народной Демократической Республики Хуари Бумедьен (3-й справа) на встрече с рабочими металлургического завода. Алжир, г. Эль-Хаджар. Октябрь 1971. [РГАКФД. Ед. хр. 390671]}

^{Председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин принимает группу руководителей крупных компаний и корпораций США, прибывших в Москву для участия во встрече «За круглым столом» с представителями советских министерств, организаций и предприятий и обсуждения с ними возможностей развития советско-американских экономических отношений. 29 ноября 1971. [РГАКФД. Ед. хр. 349972]}

^{Председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин и премьер-министр Норвегии Трюгве Браттели во время пресс-конференции. 1-й слева — переводчик В. М. Суходрев. Норвегия, Осло. 7 декабря 1971. [РГАКФД. Ед. хр. 391387]}

Предлагалось также засчитывать в общий трудовой стаж для назначения пенсий членам семей инвалидов время их фактического ухода за инвалидом Отечественной войны I группы на основании решения исполкома районного (городского) Совета депутатов трудящихся по месту жительства инвалида.

Отдельным пунктом прописывалось: обеспечить автомобилями «Запорожец» с ручным управлением инвалидов Отечественной войны, имеющих право на их бесплатное получение, для чего только в 1975 году органам социального обеспечения предполагалось выделить более 31 тысячи легковых машин.

И последнее: согласно постановлению, требовалось установить, что льготы, предусмотренные настоящим постановлением, распространяются на лиц из числа военнослужащих, ставших инвалидами из-за ранения, контузии или увечья, полученных при защите интересов Советского Союза или при исполнении служебных обязанностей на военной службе[501].

^{Прием в замке Фреденсборг. Слева направо: кронпринцесса Маргрете, король Дании Фредерик IX, председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин, Л. А. Гвишиани-Косыгина. Дания, Копенгаген. Декабрь 1971. [РГАКФД. Ед. хр. 390741]}

^{Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР № 304 «О дополнительных льготах для инвалидов Отечественной войны и семей погибших военнослужащих». 18 апреля 1975. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 884. Л. 31–34]}

То есть под действие данного документа подпадали участники не только Великой Отечественной войны, но и других военных конфликтов, в которых СССР принимал непосредственное участие.

Конечно, данные постановления, быть может, оставались незаметными на фоне более «глобальных» событий в жизни страны, но и без этих «малых дел» невозможно было бы говорить о развитии СССР и улучшении — хоть по чуть-чуть — советского общества.

^{Постановление Совета министров СССР № 852 «Об утверждении Положения о Государственном комитете Совета министров СССР по делам изобретений и открытий». 19 октября 1976. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 899. Л. 105]}

В октябре 1972 года в Советский Союз прибыл премьер-министр Италии Джулио Андреотти. Кроме Москвы и Ленинграда итальянский политик посетил Тольятти, по сути «заштатный город», который только за шесть лет до прибытия сюда итальянской делегации сменил имя со «Ставрополь-Волжский» на нынешнее (в память об итальянском коммунисте). Но здесь, в этом волжском городе, строился и уже начал выпускать свою продукцию Волжский автомобильный завод — «это конкретный пример советско-итальянского сотрудничества и в более широком плане выражение преимуществ мирного сосуществования между государствами с различным общественным строем»…[502]

С чего все начиналось?

С начала 1960-х годов в мире разворачивался настоящий автомобильный бум: увеличивалось количество (и качество) сходящих с конвейера автомобилей, росли показатели продаж. Личный автотранспорт превращался из роскоши в средство, облегчающее жизнь человека.

В Советском Союзе покупка авто в частное пользование стала возможна только с 1948 года (конечно, были и исключения), но выбор, даже к началу 1960-х годов, был чрезвычайно мал: или «Москвич», или «Победа». Однако востребованность личного транспорта росла год за годом. А значит, стояла задача создания новых производственных мощностей.

^{Министр иностранных дел Италии Джулио Андреотти. 1980-е. Фотограф M. Lanni. [Их открытых источников]}

Проанализировав ситуацию с производством автомобилей в СССР, специально созданная правительственная комиссия представила А. Н. Косыгину обоснованное предложение о строительстве нового автомобильного завода, способного выпускать свыше полумиллиона легковых автомобилей в год.

Принципиальное решение о возведении нового автомобильного производства было принято в январе 1965 года на Научно-техническом совете при Комитете по автотракторному машиностроению Совета министров СССР — проходил он на ВДНХ в Москве под руководством Л. И. Брежнева и А. Н. Косыгина.

Для ускорения создания такого предприятия Косыгин предложил привлечь иностранных партнеров. Изучались автомобильные производства в Италии («Фиат»), Федеративной Республики Германии («Фольксваген») и Франции («Рено»). Выбор решили остановить на итальянском варианте, на «Фиате» — известном в Европе производителе легковых автомобилей различного класса. Да и инженеры «Фиата» в состоянии были в кратчайшие сроки спроектировать завод, способный выпускать более полумиллиона авто в год.

Против кооперации с иностранными деловыми кругами выступил — не упустил момента — Д. Ф. Устинов, считая, что проблему создания легкового автомобиля можно решить, опираясь на военно-промышленный комплекс. Разгорелся жесточайший спор. А. Н. Косыгин, чувствуя, что в идее сотрудничества с иностранными предпринимателями начал сомневаться и Брежнев, предложил, по сути, настоящее «Соломоново решение»: одного завода будет недостаточно; может, стоит создать два? Один — в сотрудничестве с западноевропейскими фирмами, второй — пусть берет на себя и ведет так, как считает нужным, оборонное ведомство СССР[503].

В 1966 году итальянская компания представила новую модель «Фиат-124», которая и была выбрана советской стороной как базовая, и еще две модификации: «Фиат-124 „Familiare“» и «Фиат-124 „Speciale“» (автомобиль класса «люкс»), выпуск которых также предстояло запустить в Советском Союзе.

20 июля 1966 года после анализа более чем пятидесяти различных площадок, раскиданных по всей стране, председателем Совета министров СССР было принято решение о строительстве нового автомобильного завода в Куйбышевской (ныне — Самарской) области — альтернативами рассматривались Ярославская и Вологодская области[504]. Технический проект завода был поручен тому же итальянскому автомобильному концерну «Фиат».

Еще месяц ушел на согласование различных «мелочей».

15 августа 1966 года в Москве глава компании «Фиат» Джанни Аньелли[505] подписал с министром автомобильной промышленности СССР А. М. Тарасовым[506] контракт о создании — с полным производственным циклом — автомобильного завода в городе Тольятти. По контракту на итальянскую сторону возлагались технологическое оснащение завода, подготовка специалистов.

Сделка обошлась Советскому Союзу в 550 миллионов долларов.

3 января 1967 года Центральный комитет комсомола объявил строительство Волжского автомобильного завода всесоюзной «ударной молодежной стройкой». Тысячи молодых людей направились в Тольятти на стройку ВАЗа, — таким образом советская сторона решила вопрос о рабочей силе.

21 января 1967 года был вынут первый кубометр земли под строительство одного из цехов завода. Начался монтаж производственного оборудования, которое производилось на 800 заводах Советского Союза, 900 заводах стран, входящих в Совет экономической взаимопомощи. 1 марта 1970 года цех сварки Волжского автозавода выдал первые 10 кузовов автомобилей, 19 апреля с главного конвейера предприятия сошли и первые шесть автомобилей ВАЗ-2101 «Жигули», похожих на итальянский «Фиат-124», но с изменениями — свыше 800 модификаций, после чего он получил наименование «Фиат-124R».

28 октября 1970 года в Москву были отгружены первые «Жигули». А. Н. Косыгин предложил:

— Давайте первые авто не будем отправлять за границу, а дадим нашим людям почувствовать, что такое машина-люкс[507].

Идею поддержали.

24 марта 1971 года была принята первая очередь Волжского автомобильного завода, мощностью в 220 тысяч «легковушек» в год. 16 июля того же года в Тольятти был выпущен 100-тысячный автомобиль. А 10 января 1972-го была запущена в эксплуатацию вторая очередь Волжского автозавода, способная выпускать еще 220 тысяч автомобилей в год.

Только после выезда через проходную миллионного автомобиля завод официально был принят — 22 декабря 1973 года — государственной комиссией. Мощность завода в 1970-х годах составляла 660 тысяч автомобилей в год, к началу 1990-х мощность достигла 740 тысяч…

…Сам Алексей Николаевич смог побывать на АвтоВАЗе только в 1978 году.

…Вернемся к поездке Андреотти, которая проходила «в хорошей обстановке».

В беседах глава итальянского правительства, сообщал «источник» в ЦК КПСС и Совет министров СССР, проявлял «доброжелательность», «с нескрываемым интересом» относясь к тому, что ему показывали и о чем рассказывали. «Вдумчиво и внимательно» Андреотти подходил к «фактам советской действительности», особо отмечая «значение договоренностей, достигнутых во время переговоров в Москве», и подчеркивая «важность их реализации». Андреотти отмечал также, что предстоит большая работа по реализации на практике советско-итальянских договоренностей и что «по возвращении в Италию он вплотную займется этим».

Большое впечатление на Андреотти произвело посещение Тольятти, в частности — размах не только промышленного, но и жилищного строительства, идущего в «автомобильной столице». Итальянский премьер был «поражен» масштабами Волжского автомобильного завода, быстротой, с которой он был возведен и запущен в действие, впечатлили Андреотти и современное оборудование, установленное в заводских цехах, организация труда, чистота, порядок. В качестве положительного и даже несколько неожиданного факта итальянец отмечал, что на автозаводе трудится в основном молодежь и что «атмосфера труда на заводе деловая и приподнятая».

Андреотти высказывал пожелание, чтобы Италия приняла участие в расширении производственных мощностей Волжского автозавода, что сулило продолжение контракта с советской стороной и новые доходы для страны, а также в строительстве нового автомобильного предприятия на Каме (речь идет о КамАЗе). Итальянский премьер благодарил руководство автозавода за заботу об итальянских специалистах, работающих на предприятии. Действительно, итальянцев в Тольятти полюбили и очень уважали.

Особо отмечалось, что при посещении ВАЗа и г. Тольятти «рабочие и жители города» встречали итальянца «с достоинством и благожелательностью».

Но это — сообщения советской стороны, Андреотти, чуть позже вспоминая свою поездку, отмечал большое число занятых на АвтоВАЗе рабочих; он считал, что завод, даже такой гигант, может обойтись гораздо более малым числом специалистов, делая ставку на автоматизацию производства, на новые технологии…[508]

В Ленинграде, куда итальянский премьер пожелал попасть, узнав, что это еще и родной город советского премьер-министра, которого он очень уважал и ценил, Андреотти возложил венок на Пискаревском мемориальном кладбище…

Советский премьер не смог сопровождать своего итальянского коллегу в этой поездке. Последняя встреча Косыгина и Андреотти состоялась летом 1979 года; несмотря на солидный возраст — и Алексея Николаевича, и итальянского политика — они обсуждали довольно острые вопросы — результаты встречи на высшем уровне в Токио, итоги 30-летней деятельности Совета экономической взаимопомощи и результаты встречи Л. И. Брежнева с американским президентом Дж. Картером[509].

Министр иностранных дел Итальянской Республики Джузеппе Медичи[510], сопровождавший итальянского премьер-министра, даже заметил:

— Я думал, что неплохо знаю Советскую Россию, но, видимо, мне придется заново сесть за изучение советской действительности и выделить время для русского языка[511].

Выпуск автомобиля «Жигули» и превращение его в по-настоящему «народный легковой автомобиль» — заслуга Алексея Николаевича.

Благодаря А. Н. Косыгину стало возможным и создание в Татарской АССР Камского автомобильного завода (КамАЗ). Стоит отметить, что изначально КамАЗ предполагалось возвести в Сибири, но руководство Татарстана сумело убедить председателя Совета министров СССР в том, что город Набережные Челны — очень удачное место для создания именно здесь производства дизельных грузовых автомобилей. И Косыгин сделал выбор в пользу Татарской АССР и никогда об этом не пожалел, хотя и имел столкновение в этом вопросе с всесильным тогда Михаилом Сусловым[512]. Строительство КамАЗа шло в 1969–1974 годах.

Решение о строительстве комплекса автомобильных заводов в Набережных Челнах Татарской АССР было принято 14 августа 1969 года. 13 декабря 1969-го был вынут первый ковш земли на котловане первого производственного объекта — ремонтно-инструментального завода. А в марте 1974-го установлен последний блок металлоконструкций на главном корпусе комплекса, в ноябре начался монтаж главного сборочного конвейера, самого большого в СССР, длина только одной нитки составила 673 метра.

16 февраля 1976 года из сборочного цеха вышел первый «КамАЗ», в том же году производство было запущено в полную силу…

^{Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении Героя Социалистического Труда А. Н. Косыгина орденом Ленина и второй золотой медалью „Серп и Молот“». 20 февраля 1974. [ГА РФ. Ф. Р-7523. Оп. 105. Д. 411. Л. 26]}

Новая встреча Д. Рокфеллера с А. Н. Косыгиным, который незадолго до этого получил вторую Золотую Звезду Героя Социалистического Труда[513], состоялась весной 1974 года. Американский финансист вспоминал, что к этому времени круг внешнеэкономических вопросов, которые интересовали Косыгина как премьера, расширился. Он интересовался проблемой повышения цен на нефть со стороны ОПЕК[514] и воздействия, которое это оказывало на весомость американской валюты, а также на западноевропейские и азиатские платежные балансы. Косыгин внимательно вслушивался в расчеты и объяснения аналитиков, стараясь составить собственное представление об идущих в мировых топливно-энергетических комплексах процессах. Алексей Николаевич был убежден, что западные страны в скором времени столкнутся с трудностями в плане решения вопросов энергопотребления, а для поиска оптимальных решений потребуются годы. Интересовали его достоинства и недостатки таких источников, как атомная энергия. Премьер с уверенностью предположил, что развитие атомной энергетики в конечном счете понизит стоимость нефти. Занимали его и возможности финансирования строительства атомных электростанций в Советском Союзе, которыми бы совместно владели Соединенные Штаты и CCCР, со стороны банковских и предпринимательских кругов Запада. Это было революционным предложением, поскольку демонстрировалось то, насколько важными были для советской стороны как американские инвестиции, так и технология, и на что официальная Москва готова была ради этого пойти. Но дальше этого косыгинского предложения вопрос о возможности финансирования развития атомной энергии в СССР со стороны западных деловых кругов развития не получил.

^{Председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин беседует с президентом французской фирмы «Пешине-Южин-Кюльман» П. Жувеном во время приема в Кремле. Москва. 16 января 1974. [РГАКФД. Ед. хр. 358]}

^{Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорный, секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев, председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин на трибуне Мавзолея В. И. Ленина в день празднования 1 Мая. 1 мая 1974. [РГАКФД. Ед. хр. 118]}

Завершая встречу с Рокфеллером, Косыгин был категоричен в своих выводах:

— А знаете что… История покажет неправоту тех, кто пытается препятствовать развитию новых отношений между Соединенными Штатами и СССР, руководство Советского Союза верит в руководство Соединенных Штатов, и они единодушны в своем желании найти новые пути для развития новых отношений между нашими странами.

Рокфеллер был с ним согласен, обобщая: «Это был наиболее изобилующий техническими моментами, экономически ориентированный диалог…»[515]

Не зря Алексей Николаевич в своей беседе с Рокфеллером акцентировал внимание на вопросе о нефти. Вопрос этот рассматривался советским руководством в 1970-е годы разносторонне и разнопланово. Закладывались основы Газпрома, настоящей империи в империи, тогда — это еще просто Министерство газовой промышленности СССР, созданное в 1965-м и ведавшее поиском и разработкой газовых месторождений, добычей, доставкой и продажей газа. В 1972 году из газового ведомства выделилась новая структура, еще один, в будущем, монстр — Министерство строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности.

^{Члены советской делегации во главе с председателем Совета министров СССР А. Н. Косыгиным (3-й справа) на аэродроме по возвращении в Москву с 28-й сессии Совета экономической взаимопомощи. 26 июня 1974. [РГАКФД. Ед. хр. 337926]}

^{Председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин и президент США Р. Никсон обмениваются рукопожатием после подписания советско-американского соглашения о сотрудничестве. Среди присутствующих — генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев и председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. В. Подгорный. 28 июня 1974. [РГАКФД. Ед. хр. 316585]}

Постановлением от 23 августа 1974 года утверждалась «генеральная схема управления нефтяной промышленностью».

Министр нефтяной промышленности СССР Валентин Дмитриевич Шашин работал вместе с Косыгиным с 1960 года. И вместе с премьером разрабатывал схему управления этой отраслью в начале 1970-х годов.

Шашин предлагал:

— По системе управления нефтяной промышленностью необходим переход к двухзвенной (Министерство нефтяной промышленности — производственное объединение, предприятие) и к трехзвенной (Министерство нефтяной промышленности — всесоюзное промышленное объединение — производственное объединение, предприятие) системам.

Косыгин не возражал:

— А знаете что, давайте так: по основному (первичному) звену нефтяной промышленности стоит предусмотреть повышение уровня концентрации производства нефтяной промышленности с включением более чем 300 предприятий и организаций отрасли в состав производственных объединений. 22 производственных объединения в нефтяной промышленности будем рассматривать как единые хозяйственные комплексы, несущие всю, я подчеркиваю — всю — ответственность за состояние и развитие нефтяной промышленности в нефтегазодобывающих районах, за научный и технический уровень нефтяного производства, за качество выпускаемой продукции и оптимальное использование капитальных вложений, материальных и трудовых ресурсов, за концентрацию выполнения работ — буровых, по ремонтному, транспортному и другому производственно-техническому обслуживанию основного производства в производственных объединениях…

Шашин, не без гордости, добавил:

— Осуществление запланированного позволит получить эффект в сумме примерно 27 миллионов рублей в расчете на год, а также уменьшить в 1974–1975 годах численность работников предприятий и организаций министерства более чем на десять тысяч человек, в том числе и управленцев на две с половиной тысячи человек[516].

^{Постановление Совета министров СССР № 661 «О генеральной схеме управления нефтяной промышленностью». 23 августа 1974. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 878. Л. 167, 170]}

Ровно через четыре года, 24 августа 1978 года, в целях организации работ по освоению ресурсов нефти и газа на континентальном шельфе председатель Совета министров СССР подписал постановление «Об организации работ по освоению ресурсов нефти и газа на континентальном шельфе СССР», согласно которому на Министерство газовой промышленности возлагалось осуществление работ по поиску, разведке, добыче и транспортировке нефти и газа, по планированию и финансированию указанных работ, по проведению централизованной технической политики в процессе создания специальных средств и технологических методов разведки и разработки морских нефтяных и газовых месторождений, по осуществлению мероприятий по предотвращению загрязнения морской акватории в районах разведки и добычи нефти и газа, по подготовке квалифицированных кадров для выполнения работ по освоению ресурсов нефти и газа, по проведению с другими министерствами и ведомствами координации работ, связанных с созданием в кооперации со странами — членами Совета экономической взаимопомощи специальных технических средств для освоения ресурсов нефти и газа[517].

Так создавался Газпром! И вопрос этот А. Н. Косыгин «держал на контроле» на протяжении всех 1970-х годов, постоянно обращаясь и возвращаясь к нему, считая вопрос о нефти и газе для страны одним из важнейших, одним из базовых. Так, готовясь к заседанию Совета экономической взаимопомощи летом 1977 года, он оставил в записной книжке «пометку»: «К вопросам топливно-энергетического баланса. Поставки нефти и нефтепродуктов на уровне 1980 г. на 1981–85 гг. Для этого требуется 6–6,5 млн руб. от членов СЭВа для участия и поставок буровых судов, полупогружных плавучих буровых установок и других форм сотрудничества в шельфах Баренцева, Карского и Каспийского моря»[518].

…Последняя встреча Алексея Николаевича Косыгина и Д. Рокфеллера произошла в апреле 1975-го, и, как отмечал американский банкир, она «прошла по-иному [чем прежние]». После принятия Конгрессом США поправки Джексона — Вэника и осуждения генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым непредоставления Америкой СССР статуса наибольшего благоприятствования в торговле Косыгин перешел к конфронтационному стилю общения, к которому до этого не прибегал. «Пользуясь риторикой, пугающе напоминавшей хрущевскую, он говорил о превосходстве советской экономики и о растущем влиянии его страны на мировую экономику», — суммировал Рокфеллер и «бросил» Косыгину «вызов»:

— Если Советский Союз действительно собирается стать мировой экономической державой, тогда он должен быть серьезным фактором в мировой торговле. Как это может быть, если вы не имеете конвертируемой валюты, валюты, которую принимают во всем мире?

Своей репликой Рокфеллер старался дать понять, что рубль не принимают нигде за пределами советского блока, но что приобретение рублем конвертируемости может создать другие осложнения для СССР, так как советская идеология требует ограничения поездок советских граждан за границу, их владения валютой и покупки на нее товаров. Каким образом можно примирить друг с другом две эти реальности?

Косыгин оказался в некотором замешательстве, а потом дал путаный и «не особенно адекватный ответ». Рокфеллер счел, что советский премьер никогда серьезно не думал о практических последствиях введения конвертируемой валюты.

СССР, считал американский финансист, не мог стать международной экономической державой без конвертируемой валюты:

— Однако это было невозможно до тех пор, пока они придерживались марксистской догмы и поддерживали репрессивный авторитарный порядок в обществе[519].

Думать о конвертируемости рубля надо было, хотя бы держа в памяти разосланную членам Политбюро ЦК КПСС записку за подписью Л. И. Брежнева, но подготовленную Косыгиным:

«Последние дни я вновь детально разбирался с обеспечением страны зерном на ближайшие годы и в связи с этим хотел бы высказать некоторые соображения.

Как известно, после мартовского Пленума ЦК мы постоянно уделяем особое внимание увеличению производства зерна — этому важнейшему продукту, все более приобретающему стратегическое значение. В этом направлении проведена огромная работа, и достигнуты немалые результаты. Если в седьмой пятилетке среднегодовые сборы зерна составляли 130,3 млн тонн, то в восьмой — они повысились до 167,6 млн, а в девятой, несмотря на два крайне засушливых года, — до 181,6 млн тонн. Если сравнить максимальные сборы, то в период до мартовского Пленума ЦК в 1964 году было собрано 152 млн тонн, а в 1976 году — 224 млн тонн. Соответственно увеличились и государственные закупки хлеба. В 1976 году они достигли 92,1 млн тонн».

Как говаривал один из советских экономистов: «Лукавые цифры»…

И в чем лукавство?

Выше уже отмечалось — в приписках, приобретавших характер настоящей эпидемии, и в огромных потерях при транспортировке и хранении зерна.

Вернемся вновь к «записке»:

«Но, несмотря на это, мы все еще испытываем серьезные затруднения в обеспечении страны зерном. Потребности опережают рост его производства…

Думаю, что все эти задачи мы можем и должны незамедлительно решить.

…Но для полного покрытия образовавшегося разрыва нам надо вновь вернуться к вопросу о его закупках за рубежом. По-видимому, мы не сможем обойтись без завоза извне до конца пятилетки ежегодно примерно по 15 млн тонн зерна».

То есть при собранном урожае в 224 миллиона тонн в 1976 году закупки составили всего 92,1 миллиона тонн. И при этом нехватка (по минимуму) 15 миллионов тонн… Куда «исчезли» еще 132 миллиона тонн? Приписки, хищения, потери?

И вновь «записка»:

«Конечно, это связано с большими трудностями, но избежать этого не удастся.

С учетом состоявшегося предварительного обмена мнениями следовало бы поручить тов. Косыгину внести в Политбюро ЦК конкретные мероприятия. Л. И. Брежнев 13 мая 1977 года»[520].

Косыгин сам признавался, что меньше всего он разбирается в вопросах сельского хозяйства, но как председателю Совета министров ему приходилось вникать и в особенности этого сложнейшего и противоречивого сектора национального хозяйства.

^{Записка Л. И. Брежнева в Политбюро ЦК КПСС о снабжении страны зерном и с поручением А. Н. Косыгину внести соответствующие предложения на рассмотрение Политбюро ЦК КПСС. 3 мая 1977. [РГАНИ. Ф. 80. Оп. 1. Д. 315. Л. 122, 126]}

Конечно, еще и до «записки Брежнева» был принят ряд решений по улучшению дел в аграрной сфере.

Постановлений о «развитии всего аграрного сектора и его отдельных структур» принималось в 1970-е (и чуть ранее — в 1960-е, и чуть позже — в начале 1980-х) годы множество. И все — по определенной схеме: сначала о достижениях, затем — о проблемах, венчала «постановление» тирада: «Центральный комитет КПСС и Совет министров СССР выражают уверенность, что Центральные комитеты компартий союзных республик, крайкомы, обкомы и райкомы партии, Советы министров союзных и автономных республик, крайисполкомы, облисполкомы и райисполкомы, Министерство сельского хозяйства СССР, Министерство мелиорации и водного хозяйства СССР, Министерство заготовок СССР и Министерство мясной и молочной промышленности СССР сделают все возможное… с тем, чтобы в ближайшие годы увеличить производство в стране мяса, молока и яиц и улучшить снабжение населения этими продуктами»[521].

Продуктов, к сожалению, от этого перечисления не прибавилось…

Приоритетным — как для промышленности, так и для сельского хозяйства — Косыгин считал в 1970-е годы внедрение электронной вычислительной техники.

В этом вопросе главным оставалось то, что даже с учетом роста выпуска средств электронной вычислительной техники и существенного расширения области применения электронных вычислительных машин (ЭВМ) в различных сферах национального хозяйства «обслуживание их должным образом не организовано».

Выступая на одном из заседаний Совета экономической взаимопомощи, Алексей Николаевич очертил круг проблем, сдерживающих внедрение вычислительной техники:

— Предприятия и организации, имеющие и использующие ЭВМ, вынуждены были содержать для обслуживания последних огромный штат как квалифицированных специалистов, так и математиков-программистов, создавать для обеспечения эксплуатации ЭВМ запасы запасных частей и устройств — дорогостоящих и дефицитных, затрачивать время и средства на обучение и повышение квалификации обслуживающего персонала.

Аудитория «не возражала»…

— Слабым «звеном» остается и взаимодействие со странами — участницами сотрудничества в области электронной вычислительной техники.

И здесь Косыгин попадал в «яблочко»!

— Мы предлагаем создать «Всесоюзное объединение по комплексному централизованному обслуживанию средств ЕС ЭВМ и ЭВМ других типов» (СоюзЭВМкомплекс); технические центры — по обслуживанию средств электронной вычислительной техники; учебные центры — по подготовке и переподготовке эксплуатационного персонала для работы со средствами электронной вычислительной техники; испытательные центры многомашинных вычислительных комплексов и автоматизированных систем управления.

Заканчивал свою речь Косыгин еще одним «посылом»:

— И еще один важнейший момент, на котором необходимо заострить внимание, — связь науки с производством: научно-исследовательские, опытно-конструкторские и технологические работы должны выполняться соответствующими организациями, предприятиями, научно-производственными объединениями исключительно — по договорам с заказчиками. В годовых планах выделение подведомственным научно-исследовательским организациям финансовых средств должно составлять не менее 20 % средств общего фонда развития науки и техники. В научно-исследовательских организациях необходимо создавать фонды материального поощрения, социально-культурных мероприятий и жилищного строительства и развития организации…[522]

То есть Косыгин и здесь старался провести идеи 1965 года![523] В частности, стремился развить идею материального стимулирования научных разработок, связи науки с производством.

…Для простого работяги все постановления, речи, директивы мало о чем говорили, но для специалиста-управленца, или, как сейчас говорят, «менеджера», содержание документов Совмина, выступления его председателя служили (или должны были служить), что называется, «руководством к действию». По крайней мере, так рассчитывал сам Алексей Николаевич, который настойчиво старался отстоять хоть какие-то «крохи реформ»…

Самый конец 1970-х годов. Новое обострение на Ближнем Востоке и в Средней Азии. Причем в сферу уже существующих вооруженных конфликтов втягиваются новые страны, начинает заявлять о себе и экстремизм, пытающийся скрыть свою сущность религиозными обоснованиями об исключительности той или иной веры.

Да и сам Советский Союз никогда не упускал возможности расширить сферу своего геополитического влияния.

Так было и в истории взаимоотношений с Египтом, Сирией, Кубой, Анголой. Так выстраивались взаимоотношения и с Афганистаном, страной, дипломатические отношения с которой СССР поддерживал с начала 1920-х годов.

^{Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР № 908 «Об организации Академии народного хозяйства СССР». 10 октября 1977. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 908. Л. 276–280]}

^{Председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин, генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев, министр иностранных дел СССР А. А. Громыко встречают на аэродроме президента Сирийской Арабской Республики Хафеза Асада (2-й справа), прибывшего в СССР с официальным визитом. 5 октября 1978. [РГАКФД. Ед. хр. 178]}

Обстановка в этой стране никогда не характеризовалась стабильностью, или — почти никогда; исключение составил период 1926–1973 годов, когда Афганистан был королевством. И А. Н. Косыгин как премьер высоко оценивал те дипломатические и хозяйственные контакты, которые сложились между «первой страной социализма» и королевством[524].

Афганистан многие годы служил «разменной монетой» в большой игре мировых держав, его территория постоянно была ареной больших и малых вооруженных столкновений, переворотов и кровопролитных мятежей…

К началу так называемой Апрельской революции 1978 года почти 90 % населения Афганистана проживало в сельской местности, а 2,5 миллиона жителей страны, по официальным данным, вело кочевой и полукочевой образ жизни. Около трети крестьянских хозяйств были безземельными, часть крестьян была обременена тяжелыми кредитными задолженностями, выплачивая по долгам до 45 % годовых. Почти 90 % населения страны оставалось неграмотным, а на 16 миллионов жителей приходилось всего 70 больниц с 3600 койками, в афганской столице работало более двух третей из 1020 проживающих в стране врачей.

Но пришедший к власти руководитель Народно-демократической партии Афганистана Нур Мухаммед Тараки считал себя сторонником идей социализма и рассчитывал на поддержку Москвы и всего социалистического лагеря.

Взяв власть, Тараки приступил к проведению радикальных экономических и социальных реформ, которые, однако, вошли в противоречие с существовавшими в афганском обществе социально-религиозными традициями, что, в свою очередь, предопределило общественный взрыв, массовую эмиграцию в сопредельные страны и начало вооруженной борьбы оппозиции с режимом Тараки.

15 марта 1979 года вспыхнул антиправительственный мятеж в Герате. Город оказался под контролем мятежников, многие солдаты и офицеры дислоцированной там 17-й пехотной дивизии перешли на сторону вооруженной оппозиции. В Афганистане началась кровопролитная гражданская война.

18 марта состоялся телефонный разговор между А. Косыгиным и Н. М. Тараки.

В первую очередь А. Н. Косыгин попросил охарактеризовать обстановку в Афганистане.

Н. М. Тараки оценил ситуацию в стране как очень плохую. По его словам, в течение 1,5 месяцев с иранской стороны под Герат было заброшено около 4 тысяч военнослужащих, причем — в гражданской одежде, которые проникли в город и в воинские части, где вели агитацию, направленную против Демократической партии Афганистана. 17-я пехотная дивизия правительственных войск — до 5 тысяч солдат и офицеров — перешла на сторону мятежников, включая артиллерийский полк и зенитный дивизион. В городе уже несколько дней шли бои. Все боеприпасы и склады оказались в руках мятежников. Поэтому продукты питания и боеприпасы правительственным войскам, которые вели бои в Герате, перебрасывали авиацией из Кандагара. Но преданных правительству в районе Герата оставалось всего 500 человек, они удерживают лишь местный аэродром. Офицерский состав дивизии тоже изменил, только небольшая часть офицеров осталась верна присяге. Активной поддержки со стороны населения нет, оно почти целиком находилось под влиянием шиитских лозунгов, главный из которых: «Не верьте безбожникам, а идите за нами».

Герат — один из крупнейших городов Афганистана, с населением в 200–250 тысяч человек, но они, по убеждению Тараки, ведут себя «в зависимости от обстановки. Куда их поведут, туда они и пойдут. Сейчас они на стороне противника».

Косыгин поинтересовался, сколько в Герате рабочих. Как будто рабочие Афганистана (если их там вообще можно было найти) могли бы — исключительно в силу марксистского учения о рабочем классе — изменить ситуацию.

Чтобы еще более усилить негатив от сложившейся ситуации, Тараки подытожил:

— Сегодня вечером или завтра утром Герат падет и будет полностью в руках противника, который будет формировать новые части и пойдет дальше в наступление.

В этой ситуации Н. М. Тараки считал себя вправе просить об оказании помощи — людьми и вооружением. В противном случае пугал тем, что мятежники пойдут в сторону Кандагара и дальше — в сторону Кабула, а затем уже и на север, к советской границе. И если советская сторона не нанесет настоящий удар по Герату, то революция погибнет, и южные границы СССР окажутся под ударом.

Герат, правда, не пал, мятежников подавили с помощью авиации и бронетехники…

А. Н. Косыгин попытался спрогнозировать реакцию со стороны Пакистана и Ирана, подчеркивая, что главный враг сейчас — Соединенные Штаты, против которых настроены иранцы, и в пропагандистском плане это, очевидно, можно использовать, если подойти к вопросу грамотно. Кроме того, А. Н. Косыгин пытался понять, насколько надежна вся афганская армия? И можно ли собрать верные правительству войска, чтобы деблокировать Герат?

Н. М. Тараки считал, что афганская армия надежна. (И это после того, как присяге изменила целая дивизия!) Но переброска войск ослабит позиции правительства в других городах.

То есть власть держалась только на штыках. И даже выделение дополнительно вооружения и техники не спасет, по мнению афганского военного руководства, положения в Герате.

Тараки откровенно запугивал Косыгина тем, что если падет Герат, то и Пакистан тоже не останется в стороне и развернет боевые действия на границе с Афганистаном:

— Моральный дух пакистанцев после этого поднимется. Американцы оказывают им соответствующую помощь. После падения Герата также направят в гражданской одежде солдат, которые начнут захватывать города, и иранцы будут активно вмешиваться. Успех в Герате — это ключ ко всем остальным вопросам, связанным с борьбой.

А потому, как отмечал Н. М. Тараки:

— Надо сочетать и пропагандистскую, и практическую помощь. Я предлагаю, чтобы вы на своих танках и самолетах поставили афганские знаки, и никто ничего не узнает. Ваши войска могли бы идти со стороны Кушки и со стороны Кабула. От Кушки очень близко до Герата. А в Кабул можно доставить войска и на самолетах. Если вы пришлете войска в Кабул и они пойдут из Кабула на Герат, то никто ничего не узнает, по нашему мнению. Будут думать, что это правительственные войска.

Косыгин счел данный вариант неприемлемым:

— Все мировое сообщество оценит подобные действия как интервенцию в Афганистан со стороны Советского Союза.

Взамен он предлагал на самолетах поставить в Кабул оружие, в том числе тяжелую технику. Но найдутся ли танкисты?

Н. М. Тараки ответил быстро:

— Очень небольшое количество.

Косыгин был удивлен:

— В Советском Союзе прошли подготовку сотни афганских офицеров. Что с ними?

Как оказалось, большая часть из них после возвращения была арестована по обвинению в принадлежности к оппозиции, а кто-то и вообще расстрелян.

Косыгин предлагал набрать военнослужащих из рабочих, беднейшего крестьянства или студентов. Подобное предложение свидетельствовало о том, что он все же мало представлял, что происходит в Афганистане и есть ли у режима Тараки социальная поддержка… Но от вопроса — пошлет ли СССР вооруженную силу в Афганистан — старательно уходил, обещая, правда, ремонт военной техники, поставку боеприпасов и вооружения — все бесплатно, 100 тысяч тонн зерна и повышение цены на афганский газ, идущий в СССР, с 21 доллара за 1 тысячу кубических метров до 37,82 доллара.

Н. М. Тараки настойчиво уже не просил, а требовал посылки воинского контингента, мотивируя это невозможностью сформировать несколько дивизий в Кабуле из «передовых людей, на которых можно было бы положиться», и не только в Кабуле, но и в других местах, а также отсутствием офицерских кадров. Он выложил и свой, казалось, последний «козырь»:

— Иран посылает в Афганистан военных в гражданской одежде. Пакистан посылает также в афганской одежде своих людей и офицеров. Почему Советский Союз не может послать узбеков, таджиков, туркмен в гражданской одежде? Никто их не узнает. Хотим, чтобы к нам послали таджиков, узбеков, туркмен, для того чтобы они могли водить танки, так как все эти народности имеются в Афганистане. Пусть наденут афганскую одежду, афганские значки, и никто их не узнает. Это очень легкая работа, по нашему мнению. По опыту Ирана и Пакистана видно, что эту работу легко делать. Они дают образец!

Но А. Н. Косыгин уходил от ответа:

— Это сложный политический, международный вопрос… Вам стоит рассчитывать не только на помощь со стороны, но и на свои внутренние резервы, а также на советских военных советников, которые будут вас поддерживать с риском для жизни и будут бороться за вас. Эти силы надо сейчас вооружать.

Тараки, понимая, что о вооруженном контингенте Косыгин говорить не хочет, заходил «с другой стороны», настаивая на поставках тяжелой военной техники, но желательно с водителями, которые знают языки, — узбеков, таджиков, туркмен….

Косыгин оставался на своей позиции:

— Если что, нам надо посоветоваться, и только после этого мы выскажем наше мнение[525].

Сразу после разговора Косыгина и Тараки в кабинете Косыгина состоялось обсуждение положения дел, сложившегося в Афганистане.

Всех, конечно, волновали события, происходящие в Герате, так как последние могли явиться детонатором социально-политического взрыва, способного полностью дестабилизировать обстановку в стране.

Министр обороны СССР Д. Ф. Устинов на тот момент не был безоговорочным сторонником ввода войск, он колебался, но был уверен в том, что «афганская революция встретила на своем пути большие трудности», а афганское руководство считает, что «спасение ее зависит только от Советского Союза». По его мнению, «руководство Афганистана недооценило роль исламской религии». Именно под знаменем ислама на сторону оппозиции переходят правительственные войска.

Секретарь ЦК КПСС А. П. Кириленко, курировавший промышленный сектор, капитальное строительство, транспорт и связь, добавил:

— Власти Афганистана надеются только на советские танки и бронемашины и сами усилий для собственного спасения не предпринимают вообще никаких.

Председатель КГБ СССР Ю. В. Андропов отметил:

— Совершенно ясно, что Афганистан не подготовлен к тому, чтобы сейчас решать вопросы по-социалистически. Там огромное засилье религии, почти сплошная неграмотность сельского населения, отсталость экономики и т. д. Мы знаем учение Ленина о революционной ситуации. О какой ситуации может идти речь в Афганистане? Там нет такой ситуации. Поэтому я считаю, что мы можем удержать революцию в Афганистане только с помощью своих штыков, а это совершенно недопустимо для нас. Мы не можем пойти на такой риск.

Сказал свое слово и министр иностранных дел СССР А. А. Громыко, который полностью поддержал предложение Андропова исключить такую меру, как введение советских войск в Афганистан:

— Армия там ненадежная. Таким образом, наша армия, которая войдет в Афганистан, будет агрессором. Против кого же она будет воевать? Да против афганского народа прежде всего, и в него надо будет стрелять. Правильно отметил товарищ Андропов, что именно обстановка в Афганистане для революции еще не созрела, и все, что мы сделали за последние годы с таким трудом в смысле разрядки вооружений, и многое другое — все это будет отброшено назад… Все неприсоединившиеся страны будут против нас… Спрашивается, а что же мы выиграем? Афганистан с его нынешним правительством, с отсталой экономикой, с незначительным весом в международных делах. И юридически нам не оправдать введение войск. Согласно Уставу ООН, страна может обратиться за помощью, и мы могли бы ввести войска в случае, если бы они подверглись агрессии извне. Афганистан никакой агрессии не подвергался. Это внутреннее их дело, революционная междоусобица одной группы населения с другой. К тому же надо сказать, что афганцы официально не обращались к нам относительно ввода войск. Одним словом, здесь имеем дело с таким случаем, когда руководство страны в результате допущенных серьезных ошибок оказалось не на высоте, не пользуется должной поддержкой народа…

Андропов добавил:

— Народ не поддерживает правительство Тараки. Могут ли тут помочь им наши войска? В этом случае танки и бронемашины не могут выручить. Я думаю, что мы должны прямо сказать об этом Тараки, что мы поддерживаем все их акции, будем оказывать помощь, о которой сегодня и вчера договорились, и ни в коем случае не можем пойти на введение войск в Афганистан.

Алексей Николаевич подытожил:

— Может, его пригласить к нам и сказать, что мы увеличиваем вам помощь, но войска вводить не можем, потому что они будут воевать не против армии, которая, по существу, перешла на сторону противника или отсиживается по углам, а против народа? Минусы у нас будут огромные. Целый букет стран немедленно выступят против нас. А плюсов никаких для нас тут нет. Если что, мы ничего не меняем в помощи Афганистану, кроме ввода войск. Они будут сами более ответственно относиться к решению вопросов руководства делами государства. А если мы все за них сделаем, защитим революцию, то что же для них останется? Ничего…[526]

Тараки прибыл в Москву 19 марта, на следующий день состоялась его встреча с А. Н. Косыгиным, А. А. Громыко, Д. Ф. Устиновым и Б. Н. Пономаревым (последний отвечал в ЦК КПСС за связь с «коммунистическими и рабочими партиями»).

Начал разговор Алексей Николаевич, подчеркнувший, что дружба между Советским Союзом и Демократической Республикой Афганистан выстраивается не на конъюнктурной основе, продиктована не какими-то временными и сиюминутными соображениями, а «рассчитана на века». СССР оказывал и будет оказывать Афганистану помощь «в борьбе со всеми врагами, которые выступают против вас в настоящее время, и против тех врагов, с которыми вам, возможно, придется столкнуться в будущем».

Но помощь помощи рознь.

По словам Косыгина, советское руководство, внимательно проанализировав и обсудив ситуацию, сложившуюся в Афганистане, наметила те пути оказания помощи, которые будут оптимально отвечать интересам «нашей дружбы и вашим отношениям с другими странами». Алексей Николаевич был откровенен:

— Если что, пути решения существующих в Афганистане проблем могут быть различными, но наилучшим представляется тот, который восстановил бы авторитет афганского правительства в афганском народе, не испортил бы отношений Афганистана с государствами-соседями, не нанес бы никакого ущерба международному престижу страны. Но нельзя доводить ситуацию до того, чтобы все выглядело так, будто бы афганское руководство само не смогло справиться со своими собственными, хотя и многочисленными, проблемами и пригласило на помощь иностранные войска.

Косыгин привел пример Вьетнама, который выдержал многолетний вооруженный конфликт с США, но никогда не ставил вопрос о вводе иностранных войск на свою территорию для участия в боевых действиях против американцев:

— Вьетнамцы сами мужественно защищают свою родину от агрессивных посягательств.

По мнению советской стороны, которое озвучил Косыгин, в распоряжении революционного Афганистана достаточно сил, способных отразить действия «контрреволюции». Но эти силы надо «только по-настоящему объединить». К объединению, к формированию преданных правительству воинских частей нужно приступить «уже сейчас с учетом того, что какое-то время потребуется на их обучение и подготовку». И у самого афганского руководства есть все возможности для защиты революции, в том числе и «воля к победе». Свидетельства тому — события в Герате, который мог превратиться в настоящий контрреволюционный центр, откуда по всей стране могли разойтись «волны» антиправительственных выступлений… «Но когда вы за это дело взялись по-настоящему, вы сумели овладеть положением…»

Свои же задачи на нынешнем этапе советская сторона, как считал Косыгин, видела в том, чтобы «охранять» Афганистан от «всяких возможных международных осложнений». Кроме того, СССР обещал оказывать помощь «всеми возможными средствами» — поставлять вооружение, боеприпасы, направлять инструкторов и советников, которые помогут в «обеспечении руководства военными и хозяйственными делами страны», специалистов для обучения афганских военных обращению с современными видами вооружения и боевой техники, которые шли из Советского Союза. Ввод же советских войск через афганскую границу тут же «возбудит международную общественность», повлечет «резко отрицательные многоплановые последствия» со стороны других государств.

— Это, по существу, будет конфликт не только с империалистическими странами, но и конфликт с собственным народом, — так считал советский премьер. — Наши общие враги только и ждут того момента, чтобы на территории Афганистана появились советские войска. Это им даст предлог для ввода на афганскую территорию враждебных вам вооруженных формирований.

Косыгин повторял еще и еще:

— Вопрос о вводе войск рассматривался советской стороной со всех сторон, тщательно изучаются все аспекты этой акции. Но на сегодняшний день советское руководство считает, что если ввести войска, то обстановка в Афганистане не только не улучшится, а, наоборот, усложнится. Ведь советским войскам придется бороться не только с «внешним агрессором», но и с определенной частью афганского населения. А «народ таких вещей не прощает». Кроме того, как только советские войска пересекут афганскую границу, действия противников афганской революции будут оправданы.

— Советское руководство, — продолжил Косыгин, — придерживается мнения, что на данном этапе наилучшими, с точки зрения оказания Афганистану наиболее эффективной поддержки, будут методы исключительно политического воздействия на соседние государства и предоставления разносторонней помощи. Этим Советский Союз достигнет большего «малой кровью», чем вводом военных контингентов. Политическими средствами, которые предпринимаются и с советской, и с афганской сторон, можно «одолеть врага». Афганистану следовало бы наладить хорошие отношения с Ираном, Пакистаном и Индией с тем, чтобы лишить политическое руководство этих стран любого предлога для вмешательства в афганские проблемы.

— Вот, — подытожил Алексей Николаевич, — в основном те соображения, которые советское руководство хотело откровенно, по-товарищески, донести до афганского руководства.

Н. М. Тараки остался недоволен советской позицией, хотя, как восточный человек, старался это не показывать. Он, конечно, был «очень признателен… за обстоятельное изложение позиции советского руководства» и тоже считал, что афганские проблемы необходимо в первую очередь решать политическими средствами, а «военные акции должны носить вспомогательный характер».

— Но это, — Тараки был сердит, — далеко не все. Отношения между Советским Союзом и Демократической Республикой Афганистан это не просто обычные межгосударственные отношения. Они базируются на классовой основе, на общности идеологии и политики. Советская сторона должна знать, что реакционные силы свою пропаганду начинали с того, что объявили нас отступниками от ислама. Затем стали обвинять во всех других смертных грехах…

Тараки на словах был согласен с советским руководством в том, что меры политического воздействия — первоочередные для разрешения афганского кризиса, а война — «очень рискованная вещь», что афганское руководство делает все, чтобы править страной не силой оружия, а «завоевывать авторитет революционно-демократическими преобразованиями в интересах трудового народа… Народ это чувствует и понимает, кто его друг, а кто — враг…»

Обобщая изложенное, Тараки подошел к проблеме нужд афганской армии, которая хотела бы получить бронированные вертолеты «Ми-24», бронетранспортеры и боевые машин пехоты, современные средства связи. Они были бы «признательны» и за возможность направления «персонала для их обслуживания».

Д. Ф. Устинов и А. Н. Косыгин заверили Тараки, что готовы направить специалистов, которые технически обслуживали бы вертолеты (бортмехаников), но не боевые экипажи. Афганцам самим нужно готовить своих боевых пилотов, тем более что советская сторона уже обучала и продолжает обучать афганских военнослужащих в советских военных училищах.

Н. М. Тараки выдвинул идею о том, что, может быть, привлечь вертолетчиков из Вьетнама или, например, Кубы.

И эта идея не нашла отклика у советского премьера, который повторил то, что говорил накануне:

— СССР много помогал и помогает Вьетнаму, но вьетнамцы никогда не ставили вопроса о направлении советских вертолетчиков, настаивая только на присутствии технических специалистов. Боевые экипажи формировались из вьетнамцев.

Косыгин напомнил Тараки, что в настоящее время в СССР учится 400 афганских офицеров, можно «ускорить подготовку, выпустить их досрочно». Но Тараки упрямо настаивал на привлечении «наемников», но из социалистических стран. Идея эта советскому военному руководству не нравилась, и ее отвергали «с порога».

На вопрос премьера и министра обороны, почему Тараки игнорирует своих земляков, которые готовились в Советском Союзе, последний ответил:

— Мне нужны преданные люди, а среди афганских офицеров, которые были направлены на учебу в Советский Союз раньше, есть много «братьев-мусульман» и прокитайцев.

Трудность заключается в том, что, по словам Тараки, афганская сторона не знает людей, «принадлежащих к контрреволюционным группировкам, поименно». Но — «постарается разобраться».

А. Н. Косыгин перевел разговоры в практическую плоскость:

— В марте 1979 года в Афганистан будут дополнительно и безвозмездно поставлены вертолеты — пять «Ми-25», восемь «Ми-8Т»; бронетехника — 33 «БМП-1», 50 «БТР-60 ПБ», 25 «БМРД», 50 противосамолетных установок на подвижных средствах, зенитная установка «Стрела».

Премьер повторил:

— Все это предоставляется безвозмездно.

Пошел разговор и о поставках в Афганистан продовольствия, в частности зерна. И вновь позиции советской и афганской сторон не совпадали. Тараки настаивал на большем, чем предлагал Косыгин.

По словам афганского руководителя, тех 100 тысяч тонн пшеницы, которые был готов поставить СССР, стране было недостаточно, так как осенью собрать полного урожая афганцам не удастся:

— Помещики, у которых отбирается земля, не засеяли ее, а в ряде мест посевы уничтожены.

А. Н. Косыгин отвел афганские требования, резонно заметив, что 100 тысяч тонн пшеницы это очень много:

— Пшеница из СССР будет поставляться по мере того, как афганцы смогут ее принимать на границе и завозить в страну. У Афганистана будут трудности с транспортировкой пшеницы, учитывая, что афганские перевалочные пункты в состоянии обработать только 15 тысяч тонн пшеницы в месяц.

Но премьер заверил: пока 100 тысяч тонн будут перерабатываться, будем думать, что можно будет сделать в дальнейшем.

Н. М. Тараки настаивал на своем, требуя (именно так!) 300 тысяч тонн зерна.

Косыгин озвучил встречное предложение:

— СССР купит пшеницу у американцев и осуществит ее поставку в Афганистан. 200 тысяч тонн пшеницы обойдутся в 25 миллионов рублей (примерно 40 миллионов долларов).

Н. М. Тараки такой вариант не устраивал:

— Мы не сможем найти такую сумму.

Косыгин развел руками:

— Найдите столько, сколько можете, и мы на эту сумму закупим для вас пшеницу.

Н. М. Тараки постарался сдерживать свое недовольство, поскольку обсудил далеко не все вопросы:

— Если нам не удастся изыскать средства, то мы будем просить вас помочь нам с пшеницей. Мы хотели бы также получить отсрочку платежей по вашим кредитам и процентам на них. Наш военный бюджет спланирован с надеждой на то, что такая отсрочка будет предоставлена.

Косыгин ответил коротко:

— Безвозмездной поставкой военной техники мы уже оказали существенную помощь вашему военному бюджету. Мы дополнительно подумаем о том, чтобы предоставить вам некоторую отсрочку платежей по кредитам. Мы рассмотрим вопрос и сообщим, что можно будет сделать в этом направлении.

— Еще одно, — Н. М. Тараки очень торопился. — Мы нуждаемся также в мощной радиостанции, которая позволила бы нам вести пропаганду на весь мир. Наша радиостанция маломощная. В то время как любое клеветническое заявление какого-нибудь религиозника разносится по всему миру западными органами массовой пропаганды, голос нашей радиостанции почти не слышен… Мы хотели бы, чтобы весь мир слышал наш собственный голос. И поэтому просим вас оказать помощь в строительстве радиостанции мощностью в 1000 киловатт.

Косыгин выдохнул устало:

— Мы изучим этот вопрос… строительство радиостанции требует значительного времени. А пока было решено отправить в Афганистан специалиста по пропаганде.

И вновь Тараки вернулся к разговору о военных специа-листах:

— А не разрешите ли вы все-таки использовать нам пилотов и танкистов из других социалистических стран?

И снова Косыгин вынужден был объяснять:

— Когда мы говорим о наших военных специалистах, мы имеем в виду техников, которые обслуживают военную технику. Если что, я не могу понять, почему возникает вопрос о пилотах и танкистах. Этот вопрос для нас совершенно неожиданный. И я думаю, что соцстраны вряд ли пойдут на это. Вопрос о направлении людей, которые сели бы в ваши танки и стреляли в ваших людей, — это очень острый политический вопрос. — На секунду задумался. — За нами остается вопрос об оказании вам помощи в строительстве мощной радиостанции. Стоит также вопрос об ускорении поставки военной техники. Вы, как мы понимаем, будете подбирать пилотов для вертолетов из числа офицеров, получивших подготовку у нас. Если у вас возникнут какие-либо другие просьбы и пожелания, то вы можете сообщить о них через советского посла и главного военного советника. Мы будем их внимательно рассматривать и соответствующим образом реагировать. Мы также договорились о проведении политических мер в защиту Демократической Республики Афганистан от империалистов и происков реакционеров. Мы будем продолжать оказывать политическое воздействие на них. Наша печать также будет оказывать постоянную поддержку Афганистану.

Нам представляется важным, чтобы у себя в стране вы работали над расширением социальной опоры режима, привлекали на свою сторону народ, не допускали того, чтобы между правительством и народом возникало отчуждение. И, наконец, последнее. Не для обсуждения, а в порядке пожелания мне бы хотелось высказать соображение о необходимости очень осторожного и бережного подхода к своим кадрам. Кадры нужно беречь, иметь к ним индивидуальный подход. Всесторонне и хорошо разобраться с каждым человеком, прежде чем вешать на них какой-либо ярлык.

Мы это испытали на себе. При Сталине. Вы знаете, многие наши офицеры сидели в тюрьмах. А когда разразилась война, Сталин вынужден был отправить их на фронт. Эти люди показали себя подлинными героями. Многие из них выросли до крупных военачальников. Мы не вмешиваемся в ваши внутренние дела, но мы хотим высказать наше мнение насчет необходимости бережного отношения к кадрам[527].

Н. М. Тараки защищался:

— Мы стараемся бережно относиться к нашим кадрам. Насколько я понял из состоявшейся беседы, вы предоставляете и будете предоставлять нам помощь, но вы не гарантируете нам защиту против агрессии.

А. Н. Косыгин, успокоившись, продолжил:

— Если что, в такой плоскости мы с вами вопроса не обсуждали. Мы говорили о данном этапе, о том, что сейчас наиболее эффективными являются средства политической защиты вашей страны. Вы не должны понимать нас так, как будто бы мы оставляем вас на произвол судьбы.

Н. М. Тараки пытался возражать, хотя и безрезультатно, видимо, хотел «сохранить лицо»:

— Существуют три вида поддержки — политическая, экономическая и военная. Два вида помощи вы нам уже оказываете, а как вы поступите, если на нашу территорию будет совершено нападение извне?

По мнению А. Н. Косыгина, если будет иметь место вооруженное вторжение на афганскую территорию, то это будет уже «совершенно иная ситуация». А в настоящее время Советский Союз сделает все для того, чтобы интервенции в Афганистан с сопредельной территории не произошло. И Косыгин убеждал своего собеседника, что этого советской стороне «удастся достичь»:

— При агрессии возникает совершенно иная ситуация. Вот совсем недавний пример — вьетнамо-китайский конфликт начала 1979 года. Китайцы убедились и теперь, образно говоря, кусают себе локти. Что касается Афганистана, то советское руководство предприняло ряд мер для того, чтобы оградить его от агрессии…

Подытоживая встречу, Н. М. Тараки спросил:

— По возвращении в Кабул я должен буду доложить о результатах наших бесед. Должен ли я сказать, что Советский Союз будет оказывать Демократической Республике Афганистан только политическую поддержку и другую помощь?

Ответ Косыгина был однозначен:

— Да, и политическую поддержку, и большую помощь по линии военных и других поставок. Я думаю, что вы возвратитесь в Афганистан уверенным в нашей поддержке, уверенным в своих действиях[528].

В середине апреля 1979-го А. Н. Косыгин получил выписку из протокола заседания Политбюро ЦК КПСС от 12 апреля 1979 года, на котором обсуждались переговоры премьера с Н. М. Тараки:

«О нашей дальнейшей линии в связи с положением в Афганистане.

В соответствии с поручением от 18 марта сего года докладываем анализ причин возникшего в последнее время обострения обстановки в Демократической Республике Афганистан и соображения о наших возможных шагах по оказанию помощи афганскому руководству в деле укрепления его позиций и стабилизации положения в стране…

Советское руководство неоднократно давало руководителям Демократической Республики Афганистан, в том числе и на самом высоком уровне, соответствующие рекомендации и советы, обращало внимание на их ошибки и перегибы. Однако афганские руководители, проявляя недостаточную политическую гибкость и отсутствие опыта, далеко не всегда и не во всем учитывали эти советы.

Недостаточный политический опыт руководителей Демократической Республики Афганистан проявился в разгар событий в Герате, когда выявилось непонимание ими тех возможных далеко идущих политических последствий, с которыми был бы сопряжен ввод в страну советских войск, если бы советская сторона пошла на удовлетворение соответствующей просьбы афганского руководства.

Между тем ясно, что ввиду преимущественно внутреннего характера антиправительственных выступлений в Афганистане участие советских войск в их подавлении, с одной стороны, нанесло бы серьезный ущерб международному авторитету СССР и отбросило бы далеко назад процесс разрядки, а с другой — обнаружило бы слабость позиций правительства Тараки и могло бы еще больше поощрить контрреволюционные силы внутри и вне Афганистана к расширению масштабов антиправительственных выступлений. Тот же факт, что афганское правительство сумело подавить мятеж в Герате своими силами, должен оказать сдерживающее влияние на контрреволюцию, продемонстрировать относительную прочность нового строя.

Таким образом, наше решение воздержаться от удовлетворения просьбы руководства Демократической Республики Афганистан о переброске в Герат советских воинских частей было совершенно правильным. Этой линии следует придерживаться и в случае новых антиправительственных выступлений в Афганистане, исключать возможность которых не приходится…»[529]

Даже не имея полной информации о том, что творилось в Афганистане, имея довольно слабое представление о социально-экономических и политических особенностях развития этой азиатской страны, не говоря уже об особенностях ментальности многонационального афганского народа, Косыгин сделал совершенно правильные выводы о том, что советскому руководству стоит делать в сложившейся ситуации. И смог убедить в правильности своей позиции всех «твердо-лобых»…

От дальнейшего решения афганских проблем Косыгина «отстранили», больше ни в одном документе он не фигурирует… Конечно, надо учитывать тот факт, что в октябре 1979-го он угодил в больницу с обширным инфарктом, но, зная его натуру, можно с уверенностью говорить о том, что он продолжал следить за всем, что происходило и в Советском Союзе, и в мире. А уж афганский вопрос, на решение которого он положил столько сил и времени, оставался для него приоритетным.

В декабре 1979 года советские войска все же перешли афганскую границу… Затем последовали девять лет войны в Афганистане, 15 тысяч погибших советских солдат, несколько десятков тысяч раненых… В 1989-м ограниченный континент Вооруженных Сил СССР был выведен из страны… Но что самое ужасное, это то, что война там, в Афганистане, продолжается и сегодня…

Много лет спустя министр иностранных дел А. А. Громыко писал в своих воспоминаниях: «Сами виноваты! Надели на себя хомут и теперь носимся с ним. Еще в 1978 году мы же четко определились — ни при каких условиях наши войска в Афганистан не вводить… Мы устояли при твердой позиции Косыгина… В конце 1979 года мы изменили сами себе… А теперь ищем выхода из тупика, в который вогнали себя сами»[530].

При этом всем было известно, что Громыко Косыгина недолюбливал.

Вопрос: почему недолюбливал?

А. А. Громыко считал, что Косыгин — вольно или невольно — перехватил у него, министра иностранных дел, пальму первенства в решении внешнеполитических дел. По мнению Громыко, премьер и президент, в советском случае — генеральный секретарь ЦК КПСС, должны принимать на себя в международных делах исключительно представительскую функцию, все остальное — стратегия и тактика — должны исходить от министра, тем более от такого авторитетного, каким сам себя считал Громыко. На деле же все складывалось наоборот: Косыгин сам вырабатывал стратегию, самостоятельно принимал решения по тактике ведения переговоров, сам вырабатывал повестку дня во время того или иного визита и пр. За внешнеполитическим ведомством сохранялась, по сути, одна функция: «подай — унеси»… Громыко, столько лет стоявший «у руля» советского МИДа, был явно недоволен сложившейся ситуацией, считая себя несколько «задвинутым в сторону»… Но, в отличие от Устинова, Андропова, да и Тихонова, не стремился открыто противоречить Косыгину, действуя, что называется, «тихой сапой».

Для проведения экономической реформы нельзя было игнорировать внешнюю политику, она должна была работать (и работала) на преобразования внутри страны.

Все взаимосвязано, все…

Косыгин надеялся в процессе реформирования экономики модернизировать ее. А для этого важны были партнерские связи, в первую очередь с промышленно развитыми странами Запада, у которых стоило перенять опыт, закупать оборудование и технологии. Важно было не зацикливаться в собственной «скорлупе», а идти навстречу западным деловым кругам и не бояться инноваций. Советскому Союзу было что предложить предпринимательским кругам Запада и было чему всерьез подучиться. Запад также был заинтересован в совместных проектах с Советским Союзом. И хотя на дворе была еще холодная война, эти контакты помогали «тронуться льду» между странами.

В то же время Косыгин выбирал тех западных предпринимателей, с кем можно было иметь дело, выбирал тщательно, «прощупывая» каждого и взвешивая все «за» и «против». Он не бросался «в объятья» первому встречному коммерсанту или политику. Он внимательно отслеживал особенности времени, развития страны, не забывая об экономической конъюнктуре. И его дипломатические вояжи, его встречи с коммерсантами и промышленниками, с политиками прекрасно вписывались в общий план реформирования индустриального и аграрного секторов советской экономики.

Алексей Николаевич решал и более глобальные вопросы, отстаивая геополитическую позицию СССР в таких конфликтах, как война во Вьетнаме или на Ближнем Востоке, в таких проблемах, как нераспространение ядерного оружия и сокращение стратегических вооружений. Его голос, его позиция воспринимались не только противостоящими в ближневосточном конфликте сторонами, но и президентом США. Да и само «сохранение мира в мире» во многом в те 1960-е годы зависело от жизненного опыта и дипломатических способностей Алексея Николаевича Косыгина.

Польский политик Казимеж Козуб был уверен в том, что советский премьер-министр обладал уникальным, в своем роде, талантом: он создавал не только деловую, но и дружескую атмосферу во время официальных приемов. Уже при первой встрече складывалось «ощущение», что «люди с ним были уже знакомы на протяжении длительного времени». Это отмечали почти все, кто встречался с Косыгиным, в том числе и многочисленные журналисты, которые освещали встречи и переговоры Алексея Николаевича с зарубежными (и не только) политиками и чиновниками. «Интересно, — акцентировал внимание Козуб, — что Косыгин обладал большим юмором и талантом рассказчика». Кроме того, он еще был и очень выдержанным, спокойным человеком, «почти» застенчивым; и это была не «рисовка», это было состояние души. Но он умел очень тщательно скрывать свои чувства, и при первом знакомстве с ним многим казалось, что он — «очень холодный и чересчур официальный человек». Но это только на первый взгляд, стоило сойтись с ним ближе, услышать его, внимательно понаблюдать за его реакциями на те или иные события, и становилось понятным: он «деловой человек», большой знаток своего дела, он быстро завоевывал симпатию у своих зарубежных коллег, у своих подчиненных. «Сам не [был] склонен к сердечности, однако не скрывал своего недовольства и симпатии к партнерам, чьи знания и суждения являются видимыми. Мог от души в голос посмеяться над другими и даже предложить выпить с ним 100 грамм». Кстати, любимым спиртным напитком Косыгина оставался дагестанский коньяк…

Осенью 1979 года Косыгин получил очередной «сигнал» о том, что Брежнев и ЦК все больше и больше недовольны им и его командой, считая, что он — основная причина того, что нарастает конфликт между Советом министров и Центральным комитетом, вызванный различием подходов к ряду важнейших моментов социально-экономического развития страны. Этим объясняются и ставшие обычными «мелкие» уколы, наносимые Косыгину и его ближайшему окружению.

Тогда, в сентябре 1979 года, исполнялось 70 лет управляющему делами Совета министров СССР Михаилу Сергеевичу Смиртюкову. По существующим «негласным» правилам, ему полагалось дать Героя Социалистического Труда. Но генеральный секретарь считал управляющего делами одним из основных действующих лиц в противостоянии правительства и ЦК и отложил документы о награждении «в дальний ящик стола». Рассерженный Косыгин вынес вопрос на Политбюро[531]. Героя Соцтруда Смиртюков все же получил…

Тогда же, осенью 1979 года, Косыгин отдал распоряжение своему заместителю и председателю Государственного комитета СССР по науке и технике академику В. А. Кириллину подготовить доклад о состоянии экономики Советского Союза. Подготовленный — в начале 1980-го — текст содержал в себе безрадостные перспективы. Итогом ознакомления с докладом членов ЦК КПСС стало увольнение Кириллина[532]. А заместителем академика был зять Косыгина Д. М. Гвишиани… То есть удар пришелся и по нему.

Если в середине 1960-х годов цены были более-менее адекватны затратам, то после 1975-го стал ощущаться дисбаланс цен, вылившийся к концу 1970-х годов в инфляцию. Инфляцию подхлестнуло увеличение зарплат, не связанных с повышением производительности труда, — затраты из бюджета на субсидирование продовольствия для населения выросли в 16 раз. С 1976 года в угледобывающей промышленности, на железнодорожном транспорте, в металлургии и энергетике начали наблюдаться серьезные проблемы, которые Совет министров решал с большим трудом. Дорого стоила поддержка Кубы, Вьетнама, Анголы, Никарагуа и Эфиопии.

В 1979 году проблемы свернулись в тугой узел, приведший не просто к отказу от запланированных темпов развития, а к спаду производства.

Косыгин в больнице, по сути, он — «хромая утка». Он не знал, что благодаря усилиям М. А. Суслова на заседании Политбюро была создана специальная комиссия по экономике (полномочия и пост руководителя комиссии получил все тот же Михаил Андреевич).

Первое же решение — о повышении цен[533]. О польских событиях 1970-го уже забыли…

Все чаще и чаще он бывал на Новодевичьем кладбище, на могиле жены… Как-то вспомнилось где-то прочитанное: «Самые горькие слезы над гробом мы проливаем из-за слов, которые так и не были сказаны, и поступков, которые так и не были совершены…»

В 1978-м Алексей Николаевич пережил микроинсульт, в октябре 1979-го — тяжелый инфаркт; это уже второй после 1976 года.

…Жизнь уходила, жизнь завершала свой цикл… Он многого не успел, многого просто не смог… Но он оставлял память о себе как об очень достойном человеке в очень непростое время. Хотя когда оно было простым для страны и ее граждан? Но, даже ощущая, что все заканчивается, Косыгин не мыслил себя без дела.

21 февраля 1980-го он выступает перед депутатами Фрунзенского избирательного округа Москвы, встреча эта проходила в Большом театре. Алексей Николаевич вновь озвучивает свои идеи о развитии газовой и нефтяной промышленности, о важности этих отраслей для хозяйства в целом, призывая в то же время делать ставку в управлении производством и использовании добываемых природных ископаемых с дальним расчетом, с опорой на научные достижения по использованию нефтепродуктов, доставке к производителям и утилизации отходов, связанной в первую очередь с защитой окружающей среды[534].

Участвовал Косыгин и в переговорах с новым руководством Западной Германии — с канцлером Гельмутом Шмидтом и министром иностранных дел ФРГ Гансом-Дитрихом Геншером, с руководством Вьетнама, страны, которая оказалась втянутой в конфликт с Китаем, а СССР (в лице председателя Совета министров) предстояло решить задачу — как мирить две социалистические страны. В польской столице Алексей Николаевич выступает на сессии Совета экономической взаимопомощи с докладом о мировой энергетической обстановке, о разумном использовании газа и нефти, о необходимости разрабатывать возобновляемые источники энергетических ресурсов и ставит свою подпись под соглашением о кооперировании стран СЭВ в создании вычислительной техники. Участвует А. Н. Косыгин в открытии Олимпийских игр в Москве (лето 1980-го). Готовит к XXVI съезду КПСС свой доклад «Основные направления экономического и социального развития СССР на 1981–1985 годы».

^{Члены советской делегации на юбилейной сессии государств — участников Варшавского договора (справа налево): заместитель министра обороны СССР Н. В. Огарков, член Политбюро ЦК КПСС К. У. Черненко, министр иностранных дел СССР А. А. Громыко, председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев, председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин, секретарь ЦК КПСС К. В. Русаков и другие. 14 мая 1980. [РГАКФД. Ед. хр. 192]}

^{А. Н. Косыгин в группе руководителей КПСС и Совета министров СССР во время осмотра основных олимпийских сооружений в Москве и поздравлений строителей. 1980. [РГАНИ. Ф. 80. Оп. 2. Д. 125. Л. 204]}

^{А. Н. Косыгин (во 2-м ряду 4-й справа) в ложе для почетных гостей во время открытия Московской Олимпиады. 19 июля 1980. [РГАНИ. Ф. 80. Оп. 2. Д. 125. Л. 205]}

7 октября 1980 года под опубликованным в «Правде» некрологом о смерти первого секретаря ЦК компартии Белоруссии Петра Мироновича Машерова, погибшего в автокатастрофе, последний раз — в цековской связке — появляется его фамилия…

В начале октября 1980 года Алексей Николаевич снова в Центральной клинической больнице, что на Мичуринском проспекте в Москве… Процедуры, консилиумы, утренние обходы лечащего врача…

Неожиданный звонок от заведующего Общим отделом ЦК КПСС К. У. Черненко прозвучал ранним утром:

— Алексей Николаевич, а не пора ли подумать об отставке?

Промелькнуло — «это все…» Написал заявление, подписал, поставил число… На сердце тяжело, опустошенно… Сразу сняли охрану и отключили правительственный телефон… Андропов постарался…

^{Постановление Верховного Совета СССР № 3147-Х «Об освобождении А. Н. Косыгина от обязанностей председателя Совета министров СССР». 23 октября 1980. [ГА РФ. Ф. Р-7523. Оп. 134. Д. 93. Л. 93]}

^{Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «Об увековечивании памяти А. Н. Косыгина и обеспечении его семьи». 8 февраля 1981. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 140. Д. 1396. Л. 13–13 об.]}

23 октября Косыгин был освобожден от обязанностей председателя Совета министров СССР и от обязанностей члена Политбюро ЦК КПСС.

…Со дня отставки прошло чуть менее двух месяцев. 18 декабря 1980 года сердце не выдержало переживаний и огорчений, Алексея Николаевича Косыгина не стало… Но о смерти сообщили только несколько дней спустя, так как «не хотели портить» день рождения Л. И. Брежнева.

Прощание проходило в Краснознаменном зале Центрального Дома Советской армии. Проститься с Косыгиным пришли тысячи москвичей… Организаторам похорон пришлось даже продлить время, дабы все, кто хотел, смогли поклониться премьеру.

В дневнике Л. И. Брежнева осталась короткая запись: «22 декабря 1980 года. Постояли [именно так! — В. Т.] у гроба Косыгина»[535]. И все…

24 декабря урну с прахом поместили в нише Кремлевской стены. Земной путь Алексея Николаевича закончился…

«Сыгранная им роль в истории России интересна, но еще интереснее та роль, которую ему сыграть не дали…»[536]

Отмерено ему 74 года, 9 месяцев, 27 дней. Много или мало? Много не бывает… А вот мало, это да…

Но дело, конечно, не в возрасте…

Наверное, нет людей, портрет которых можно было бы рисовать одной краской. И Косыгин нес на себе груз своего времени, своего окружения, в конце концов, своего характера, сформировавшегося в сталинскую эпоху. И, вероятно, поэтому не стоит удивляться.

Да, таков был Алексей Николаевич, таким его «слепило» время, его работа, его жизнь. «Портрет человека» нельзя рисовать одной из двух красок — черной или белой. Даже тогда, в советское время, когда казалось, что все в жизни человека и гражданина страны выверено и просчитано заранее, когда казалось, что все оценки, даваемые гражданином окружающей его обстановке, однозначны и заранее предсказуемы, советское общество оставалось многообразным и разноликим. И опять же, Косыгин в этом случае тоже не составлял исключения… Он был разным…

Он очень любил свою страну, не понимал и не принимал диссидентства, считая, что и в рамках существующей ситуации многое можно было бы сделать.

Сам себя обманывал?

Нет, жил по тем правилам, по которым был воспитан.

Но во многом он отличался от своих современников, и в первую очередь от тех, кто входил в «правящую обойму». Да, зачастую он, как и остальные члены ЦК и Политбюро, был однозначен в идеологических оценках того или иного события, но всех удивляла, если не сказать больше — неприятно поражала, его скромность, которая, скажем откровенно, совершенно не свойственна была власть имущим…

Алексей Николаевич не любил «увешивать себя» многочисленными и разнообразными орденами, не любил очень уж пристального внимания к своей персоне и, даже когда его имя, его участие в том или ином событии явно замалчивалось, старался просто не замечать. Не стремился он и к «популяризации» своего «теоретического наследия». Да такового и не было, он сам не хотел…

Мы уже отмечали выше, что у Косыгина нет ни одной обобщающей работы по экономике.

Но почему он не оставил мемуаров?

Да, в 1979 году был выпущен 2-томник его избранных «произведений», но это тексты его выступлений на съездах, партийных конференциях и на встречах «хозяйственного актива», дежурные речи во время официальных приемов, интервью, которые он давал советским и зарубежным средствам массовой информации. Из этих двух томиков мало что можно «выудить», так же как и из предисловий, которые открывают ряд изданий, посвященных блокаде Ленинграда во время Великой Отечественной войны. В этом 2-томнике, впрочем, как и в изданном несколькими годами ранее сборнике статей и речей, он предстает исключительно как официальное лицо, как премьер. Только иногда — как правило, в интервью иностранным средствам массовой информации — прорывалось что-то личное, теплое, неофициальное…

…Время реформ — «квинтэссенция» всей жизни Косыгин, всей его предыдущей деятельности.

Мог ли он спасти Советский Союз, который распался под тяжестью собственных проблем ровно 11 лет спустя после ухода Алексея Николаевича из жизни?

^{Первый том сборника речей и статей А. Н. Косыгина «К великой цели». 1979. [РГАСПИ]}

Он мог бы его реформировать только в том случае, если бы реформы не просто не затормозили, а дали бы им развиться (развиваться далее). Пример тому — Китай, вышедший из такой социальной трясины, из такого общественного ада, который даже представить себе трудно. И вывел страну на «социально-экономический простор» Дэн Сяопин, которого считали едва ли не «братом по духу Алексея Николаевича»…[537]

Конечно, китайцы и русские ментально совершенно противоположны друг другу. Но и у того, и у другого народа были лидеры, авторитетные среди населения, которые своими действиями, своими реформами могли бы способствовать процветанию нации, «если бы им только не мешали» (П. А. Столыпин).