Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых»

Считается, что человек делает себя — как личность, свою карьеру, свою семью, свою, в итоге, судьбу, — все сам. И это так. Однако существует множество «но», которые прямо или косвенно влияют и на судьбу, и на карьеру. И этих «но» — великое множество. Первыми и главнейшими факторами выступают время и общество, в которых «живут и умирают». Затем — желание и способности человека, в том числе способность мимикрировать под обстоятельства и под «среду обитания»: правильно выбрать, когда сказать «да», когда сказать «нет» — вместе со всеми, когда промолчать, когда аплодировать вождям — опять же вместе со всеми, а когда — лучше уйти в сторону и остаться в одиночестве…

Ну и, конечно, важно ухватить «госпожу удачу за хвост».

И еще одно — от того, как складывалась карьера в самом начале жизненного пути, во многом зависело то, какие импульсы она получит в дальнейшем…

Итак, как же складывалось начало карьеры Алексея Николаевича?

Вторую половину 1930-х годов в жизни Косыгина можно по праву считать переломной: за 5 (пять!) лет из подающего надежды инженера-текстильщика он превратился в заместителя председателя правительства СССР… Феноменально? Да. Хотя, если учитывать обстоятельства того времени, — вполне объяснимо.

Молодой специалист

Будучи еще студентом пятого курса, Косыгин поступил на Ленинградскую ткацкую и красильную фабрику имени А. И. Желябова мастером подготовительного отдела, чем снял бремя материального обеспечения семьи с жены. Молодого специалиста быстро оценили, и всего через несколько месяцев он стал начальником 3-го ткацкого цеха. С 18 апреля 1936 года, уже с дипломом о высшем образовании, Алексей Николаевич — начальник смены 1-го цеха[59]. Фабрика с «богатой историей», она была запущена в строй еще в конце XIX века, а в середине 1930-х годов здесь трудилось почти 1700 человек. Оборот по хлопчатобумажному суровью составлял внушительные 13,5 миллионов рублей.

Не оставил Косыгин и общественную работу — состоял членом парткома фабрики и членом бюро Васильевского райкома. Оставаясь «праведным» коммунистом, в анкетном листе начальника смены отметил: «В оппозиции не состоял, выговоров не имею. Брат также никаких партийных взысканий не имеет»[60].

Начальника смены и партийного активиста районного масштаба заметили. Через полтора года после окончания института, 21 августа 1937-го, Косыгин неожиданно получает назначение на пост директора прядильно-ткацкой фабрики «Октябрьская» (бывшая Сампсониевская бумагопрядильная мануфактура[61]) и вскоре переезжает на новую квартиру на Новосельцевской улице, дом 2.

^{Характеристика партийного комитета фабрики имени А. И. Желябова на А. Н. Косыгина. 22 июля 1937. [ЦГАИПД СПб. Ф. Р-1728. Оп. 1. Д. 420046/2. Л. 12]}

^{Выписка из протокола № 4 заседания секретариата Ленинградского городского комитета ВКП(б) об утверждении А. Н. Косыгина директором фабрики «Октябрьская». 29 августа 1937. [ЦГАИПД СПб. Ф. Р-25. Оп. 2. Д. 1030. Л. 113]}

Партийная характеристика кратко констатировала, что новый директор «сумел за короткое время вывести фабрику из длительного прорыва»[62].

Любопытно, что «прорывом» именован здесь не излюбленный тогдашней пропагандой рывок вперед, а провал, причем долговременный, вызванный технологической заскорузлостью производства. Хронической проблемой в ткачестве была обрывность нитей основы. И справиться с нею можно было только через глубокую модернизацию.

^{Характеристика Выборгского районного комитета ВКП(б) на А. Н. Косыгина. Апрель 1938. [ЦГАИПД СПб. Ф. Р-1728. Оп. 1. Д. 420046/2. Л. 18]}

Верный себе, Алексей Николаевич создал на фабрике научно-исследовательскую лабораторию. Поручил сотрудникам изучить и довести до ума предварительную обработку нити — шлихтование. Пряжа пропитывалась специальным клеящим составом, шлихтой, после чего высушивалась и наматывалась на навой. Качество шлихты имело первостепенное значение. Чтобы нить была износоустойчивой и достаточно гибкой, пряжу должна была покрывать временная пленка, прочная и эластичная.

Косыгин ввел ежедневный контроль вязкости шлихты. Для соблюдения температурного режима при ее варке установили в баках термометры, разработали и внедрили новый рецепт приготовления клейкой массы.

Следом Косыгин предложил усовершенствовать сам ткацкий станок. Здесь пригодились лекции и работы профессора А. Д. Монахова, чья книга «Ткацкий станок» оставалась для Косыгина «настольной».

^{Анкета № 702 делегата V Ленинградской городской конференции ВКП(б) А. Н. Косыгина. 28 мая 1938. [ЦГАИПД СПб. Ф. Р-25. Оп. 2. Д. 1225 в. Л. 3–3 об.]}

Решение оказалось на удивление простым. На станках появились специальные ламельные приборы — «основонаблюдатели». Каждую из нитей контролирует своя пластинка. Обрывается нить — пластинка падает, и машина останавливается. К концу 1939 года такими приборами был оснащен почти весь станочный парк фабрики.

Косыгин нашел способ ликвидировать еще один дефект ткани — недосеки, поперечные полосы с меньшей плотностью, возникающие при обрыве уточной нити. С этой проблемой справились установкой недосечников.

Наконец, Косыгин настоял на принятии паковок увеличенного веса. Это вроде бы малозначительное новшество позволило удлинить нить в челноке, а значит, реже останавливать станки для перезаправки.

По инициативе Косыгина ввели общественную разбраковку тканей: браковщиц закрепляли за определенными участками, и они регулярно обходили их, осматривая суровье непосредственно на станках[63].

В 1938 году журнал «Текстильный вестник» детально рассказывал об опыте фабрики, отдавая должное самому директору (современники много лет спустя вспоминали его как «высокого, стройного человека в прекрасно сшитом сером костюме… остальные ходили в полувоенных френчах»[64]) и его помощникам: главному инженеру П. Н. Козырину, главному механику П. В. Григорьеву, секретарю парткома Ф. И. Ковалеву.

В «ждановской команде»

Директором фабрики Косыгин проработал около года. Последующие три стали, пожалуй, самыми головокружительными в его карьере. С 29 июня (по другим данным — 1 июля) 1938 года он — заведующий Промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома ВКП(б).

Чем объяснить выдвижение инженера-прядильщика на столь высокий пост, и кто стоял за этим назначением? Безусловно, всесильный «хозяин» Ленинграда и Ленобласти.

Первый секретарь Ленинградского обкома Андрей Александрович Жданов — фигура весьма странная и до сих пор историками до конца не разгаданная. Хотя написано и сказано о нем немало, он так и остался «темной лошадкой» на политическом Олимпе Страны Советов.

Почему «темной»? В первую очередь потому, что никто, даже самые близкие люди, не знал, что «у него на уме» и чего от него ждать.

^{Из протокола № 1 заседания бюро Ленинградского областного комитета (ЛОК) ВКП(б) — об утверждении А. Н. Косыгина заведующим промышленно-транспортным отделом ЛОК ВКП(б). 29 июня 1938. [ЦГАИПД СПб. Ф. Р-24. Оп. 2. Д. 2143. Л. 2]}

Одного у Жданова отнять нельзя: он умел формировать команду, подыскивать людей, которые до конца оставались ему преданными в политической борьбе — борьбе, в которой сам он был «политическим гроссмейстером». Кажется, участвовал он в ней не только ради продвижения по партийно-государственной лестнице, но и ради «спортивного интереса». В ней он находил возможность доказать свое превосходство, удовлетворить лидерские амбиции.

Никто не мог оспорить его преданность Сталину, но все отмечали, что он был «в контрах» с московской партийной элитой (так называемыми «московскими») и нуждался в собственной команде «ленинградцев».

Сейчас невозможно установить, кто рекомендовал Жданову обратить внимание на Косыгина, но у первого секретаря имелась своя «картотека лиц», которые его интересовали в кадровом отношении.

Именно Жданов неожиданно для всех и предложил тридцатичетырехлетнего Косыгина на очень ответственный пост заведующего отделом в обкоме (правда, и самому Жданову на тот момент было всего 42 года).

Чем же мог заинтересовать Жданова Алексей Николаевич?

Во-первых, соответствующее социальное происхождение — из рабочих (хотя в ряде анкет он указывал «из крестьян», видимо, учитывая социальное происхождение отца).

Во-вторых, молод, но успел отслужить в Красной армии во время Гражданской войны. Притом — не на тех должностях, которые порождали неуемные амбиции. Они-то многих тогда и сгубили.

В-третьих, только-только закончил институт, и не гуманитарный (гуманитариев Жданов не жаловал), а промышленный, получив диплом «советского инженера». Зарекомендовал себя добросовестным и ответственным исполнителем. Инициативным в меру поставленных задач.

В-четвертых, коммунист со стажем, уже более десяти лет в партии.

В-пятых, в «порочащих партийную честь» связях замечен не был.

В-шестых, предан и не предаст. К этому выводу Жданов пришел, внимательно изучив биографию и плотно пообщавшись с теми, кто хорошо знал Косыгина по институту, по фабрике, Выборгскому райкому.

Настораживало в Косыгине только одно — еще не проявил он умения идти, когда надо, напролом.

«„Недостаток“ этот, — размышлял Жданов, — устраним, надо только поставить молодого руководителя в жесткие условия, перед выбором: или ты любыми средствами решаешь задачу, или „голова прочь“».

Встречался ли Жданов с Косыгиным один на один, прежде чем подписать приказ о назначении? Наивный вопрос. И, конечно же, не задачи Промышленно-транспортного отдела они обсуждали.

Жданов был лаконичен:

— Товарищ Косыгин, у меня один вопрос. Вы готовы работать со мной, в одной обойме? «Правая рука» у меня уже есть — А. А. Кузнецов, нужна «левая». И Вы, товарищ Косыгин, должны стать этой моей «рукой»…

Жданов дал понять Косыгину, что карьера его зависит не только и не столько от него самого, сколько от патрона, который решает многое, и не только в Ленинграде.

Конечно же, Жданов не раскрывал перед Косыгиным всех своих карт, но Алексей Николаевич и сам в состоянии был многое понять. Жданов выстраивал далеко идущие планы своей карьеры, и ему нужны были «свои» люди не только в Ленинграде — «Северная столица» для Жданова только «трамплин», но и в Москве — в Совнаркоме, в ЦК партии… И Косыгина он рассматривал как одного из своих людей. И Алексей Николаевич должен был дать короткий и однозначный ответ: «Да» или «Нет». «Да» означало разделить со Ждановым не только победы, но и возможные поражения в политическом противостоянии с «московской», «свердловской» и другими группировками. «Нет» означало поставить большой жирный крест и на своей карьере, и на благополучии семьи, да и на собственной жизни, пожалуй, тоже.

Ответив «Да», Косыгин предопределил свой дальнейший путь.

Не мог не знать и не понимать Косыгин проблему партийной «ротации», которая, как считали многие, порождена сталинской сентенцией: «Чем ближе к социализму, тем острее классовая борьба». Что это означало? А то, что происходила постоянная «ротация» партийных и хозяйственных кадров, причем последняя шла, конечно, не по «начертанному генсеком» «классовому принципу», а сугубо по принципу «пауков в банке» — выживал тот, кто сильнее и влиятельнее… Они же занимали «освобождавшиеся» места… Более «безопасно» было действовать «в группе» под началом влиятельного «шефа», у которого были свои цели и задачи в политическом «марафоне»…

…На посту руководителя Промышленно-транспортного отдела обкома партии Косыгин пробыл всего три месяца. Что можно успеть за это время? В лучшем случае войти в курс обязанностей. Ясно, что это была проверка, и он успешно ее прошел.

^{Постановление бюро (протокол № 3 пункт 1) Ленинградского городского комитета ВКП(б) об утверждении А. Н. Косыгина исполняющим обязанности председателя Ленинградского совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 15 августа 1938. [ЦГАИПД СПб. Ф. Р-25. Оп. 2. Д. 1334. Л. 3]}

Следующей ступенью стала должность председателя Исполкома Ленинградского совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Ленсовет утвердил Косыгина на этом посту 15 августа 1938 года, а через два дня кандидатуру рассмотрело Политбюро ЦК ВКП(б). «За» проголосовали И. В. Сталин, Г. М. Маленков, А. А. Жданов, В. М. Молотов, М. И. Калинин, Л. М. Каганович, Н. И. Ежов[65].

К исполнению новых обязанностей глава исполнительной власти во втором по значимости городе страны приступил 9 октября 1938 года.

Борьба с «врагами народа», репрессии и политический террор — в апогее. Подобно миллионам сограждан, Косыгин голосовал, осуждал, выступал с обличениями в печати и на собраниях. Руководящему кадру, стремительно вознесенному наверх, абсолютная лояльность правильно выбранной команде обеспечивала не только карьерный рост, но и выживание. Косыгин все это прекрасно понимал и действовал согласно партийной установке: «чем ближе к бесклассовому обществу, тем острее классовая борьба».

Предшественником Косыгина на посту председателя горисполкома был Алексей Николаевич Петровский. Полный тезка занимал должность менее года. Примечательно, что попал он туда с того же самого поста, что и Косыгин, — заведующего Промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома. Не слишком ли много совпадений?[66]

Второй секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) А. А. Кузнецов, представляя Косыгина на заседании Ленсовета в октябре 1938 года, весомо заявил: «Политически Петровскому нельзя доверять, он не заслуживает доверия. Косыгин — энергичный, добросовестный товарищ с достаточной культурой, с достаточным кругозором, с опытом хозяйственной работы, а главное — с большой партийностью»[67]. Решение ЦК об отстранении Петровского с поста руководителя Ленинградского горисполкома Косыгин поддержал. Иначе и быть не могло.

Почва буквально ходила под ногами советской элиты. Обуревал страх перед завтрашним днем, и каждый справлялся с ним как умел. Косыгин тщательно скрывал его за сосредоточенностью и нелюдимостью, даже угрюмостью. Впрочем, в отличие от многих, он сумел выработать собственную философию жизни. При общепринятых правилах: «особо не вылазь», «скажут — осудить, осужу, скажут — проголосуй, подниму руку, скажут — похвали, поаплодирую» — он всегда держал себя в рамках, «без фанатизма». Осторожность в высказываниях, в общении с коллегами по службе, с которыми никогда не приятельствовал, многие считали природной чертой его натуры. Скорее, однако, стиль жизни он сознательно выработал сам и следовал ему неукоснительно.

В новой должности Косыгин успел публично отметиться лишь однажды — 7 декабря 1938 года он выступил с речью на открытии памятника Кирову. Этого человека он уважал, ценил и помнил. Выступил, как всегда, сдержанно, так как знал: Жданов Кирова терпеть не мог, но вынужден был поддерживать «любовь и память к погибшему вождю питерских рабочих». Из этих соображений он и предложил произнести речь Косыгину. Тот выполнил задание «на отлично».

^{Николай Константинович Черкасов. 1940-е. [Из открытых источников]}

^{Василий Иванович Шестаков. 1930-е. [Из открытых источников]}

А в самом конце декабря 1938 года — не прошло и трех месяцев, как Косыгин попал в исполком, — его неожиданно вызвали в Москву. Алексей Николаевич отбыл туда 3 января. И в вагоне узнал о своем новом назначении: попутчик по купе, артист Николай Константинович Черкасов, протянул ему свежий номер «Правды», где был опубликован указ о назначении Алексея Николаевича… наркомом текстильной промышленности СССР.

И за этим назначением маячила тень Жданова. «Московские» стремились провести на этот пост «своего», но Жданов оказался более напористым. В ходе очень продолжительной беседы со Сталиным он смог убедить генсека согласиться с его кандидатурой.

Сработало и то, что с сентября 1937 года наркомат возглавлял Василий Иванович Шестаков, прежде — председатель Исполкома Ленсовета. Жданов интересы своей ленинградской «вотчины» «в центре» отстоял, а Косыгин шел проторенной дорожкой. Кстати, из-за этого Молотов (один из «московских») невзлюбил его и при всякой возможности давал ему это понять.

Громоздкое хозяйство пришлось принимать Алексею Николаевичу. Наркомат легкой промышленности был разделен на Наркомат текстильной промышленности и на Наркомат легкой промышленности[68]. В «текстильный» входили предприятия хлопчатобумажной, шерстяной, льняной, пенько-джутовой, шелковой, искусственного шелка и ватной отрасли; предприятия первичной переработки хлопка, льна, лубяных культур, котонина и шерстомойки; предприятия по производству подсобных материалов и деталей для текстильной промышленности[69].

Семья перебралась в Москву, и с тех пор в родном Ленинграде Алексей Николаевич бывал только наездами, в основном в командировках. В столице жили сначала в «Доме правительства» на Берсеневской набережной. «Квартира большая, не уютная, казенная и чужая», — видимо, освободившаяся после ареста прежнего высокопоставленного жильца. Затем семье Косыгиных предоставили жилье на улице Грановского. Клавдия Андреевна поступила во Всесоюзную промышленную академию машиностроения имени Л. М. Кагановича[70].

^{Удостоверение делегата XVIII съезда ВКП(б) А. Н. Косыгина с правом решающего голоса. 8 марта 1939. [РГАСПИ. Ф. 477. Оп. 1. Д. 118. Л. 256]}

^{Стенограмма выступления А. Н. Косыгина на XVIII съезде ВКП(б). 16 марта 1939. [РГАСПИ. Ф. 477. Оп. 1. Д. 11. Л. 67]}

16 марта 1939 года Алексей Николаевич — 35-летний нарком — выступил с речью, посвященной состоянию текстильной промышленности на XVIII съезде ВКП(б). Первый в его жизни партийный съезд и первое выступление на самом высоком уровне.

Очевидец в духе времени описывал впечатление от него в самых лестных выражениях: «Он выступал так, как будто обращался к тебе, к каждому из сидящих в зале, рассказывал о проблемах своей отрасли»[71]. Косыгин знал их действительно не понаслышке и говорил «по делу», свободно, точно, оперируя фактами и цифрами. Но прежде всего отдал дань политической обстановке и сложившимся партийным ритуалам. Начал доклад со славословия в адрес Сталина и Молотова, с предречения скорой гибели капитализма и с «вредительства» в отрасли. Упомянул арестованного наркома Исидора Евстигнеевича Любимова, из-за которого отраслью не был выполнен план второй пятилетки[72].

^{Исидор Евстигнеевич Любимов. 1930-е. [Из открытых источников]}

Далее внимательный слушатель нашел бы некоторую неувязку: с одной стороны, «капитализм загнивает», с другой — по основным показателям советскую экономику все же превосходит. И догонять его — капитализм — придется еще долго…

Еще один обязательный пункт речи на съезде — самокритика. Косыгину пришлось здесь легче, чем другим, поскольку беды текстильного производства тянулись от предшественника: самый низкий процент выполнения плана второй пятилетки, а отсюда — задержка в развитии других отраслей промышленности.

Далее стандарт выступления на партийном съезде предполагал изложение плана преодоления недостатков. Чем более развернуто и уверенно, тем лучше. И в заключение непременная клятва в выполнении. Причем последняя часть «ритуальной» уже не была, учитывая судьбу тех, кто не справлялся.

Что же предлагал молодой и напористый нарком?

^{Текс речи А. Н. Косыгина «Задачи текстильщиков в третьей сталинской пятилетке». 1939. [Из открытых источников]}

Его программа развития текстильной отрасли на ближайшие пять лет насчитывала 16 пунктов[73], среди которых на первом месте стояла «борьба»: с некомпетентностью и техническим консерватизмом, с недопониманием рядом наркоматов важности текстильного производства, с нехваткой кадров, оборудования, помещений и прочего, прочего, прочего…

И как бы между делом звучали действительно амбициозные предложения: «Работу перестроить по типу, скажем, американской промышленности, которая заключает договор сразу на целый комбинат и комплектно обеспечивает поставку и монтаж целой текстильной фабрики». Иными словами — обеспечьте масштабные вложения!

Выступление Косыгина пользовалось успехом. Даже смотрящий на него свысока Молотов заметил, что назначение нового руководства текстильной промышленностью «начинает давать свои плоды» и народный комиссар «товарищ Косыгин сумеет научить текстильщиков работать по-большевистски»[74].

На съезде Косыгина избрали членом ЦК ВКП(б). Первым, кто поздравил его, был его недавний шеф Андрей Александрович Жданов.

7 апреля 1939 года состоялась первая личная встреча Алексея Николаевича со Сталиным, которая продолжалась ровно 20 минут. В этот день Косыгин был награжден орденом Ленина[75]. В кабинете присутствовали Молотов и Маленков[76], и, когда Сталин, поздравляя с наградой, заметил, что пост наркома для Алексея Николаевича не «потолок», он отметил их «натянутые» улыбки.

Наркомом текстильной промышленности Косыгин проработал год и четыре месяца. 16 апреля 1940 года он был назначен заместителем председателя Совета народных комиссаров СССР[77], а на следующий день — председателем Совета по товарам широкого потребления при Совнаркоме СССР[78],

^{Указ Президиума Верховного Совета СССР № 605/78 «О награждении работников текстильной промышленности орденом Ленина». 7 апреля 1939. [ГА РФ. Ф. Р-7523. Оп. 4. Д. 12. Л. 39, 40, 89]}

День спустя, 19 июня, состоялась еще одна встреча со Сталиным, продолжавшаяся 1 час 15 минут[79]. Обсуждали ситуацию, сложившуюся в Прибалтике. 16 июня 1940 года Советский Союз предъявил Эстонии ультиматум, в котором обвинял ее «в грубом нарушении условий ранее заключенного соглашения и требовал сформировать новое, просоветское, правительство»[80]. 19 июня 1940 года эстонское правительство во главе с Ю. Улуотсом подало в отставку. Всем было понятно, что Эстония вот-вот войдет в состав СССР, что и произошло 6 августа того же года.

^{Постановление Совнаркома СССР № 541 «О назначении заместителя председателя Совнаркома СССР А. Н. Косыгина председателем Совета по товарам широкого потребления при Совнаркоме Союза ССР». 16 апреля 1940. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 1. Д. 166. Л. 126]}

^{Указ Президиума Верховного Совета СССР «О назначении А. Н. Косыгина заместителем председателя Совета Народных Комиссаров СССР». 17 апреля 1940. [ГА РФ. Ф. Р-7523. Оп. 4. Д. 33. Л. 76]}

На совещании обсуждалось экономическое положение и потенциал Эстонии, как включить республику в единый хозяйственный механизм, кого «двинуть» на укрепление советской власти. В кабинете собрались все руководители «хозяйственного блока»: замкнутый М. Г. Первухин, улыбчивый И. Ф. Тевосян, невозмутимый А. И. Микоян, самоуверенный Н. А. Вознесенский, всего опасающийся В. А. Малышев, все время недовольный Л. М. Каганович и сам Алексей Николаевич.

Косыгин становился все более частым гостем сталинского кабинета. Следующая встреча произошла 26 октября 1940 года. Всего 35 минут. Кроме самого Сталина и его ближайшего окружения, присутствовал начальник Главного управления трудовых резервов при СНК СССР Петр Георгиевич Москатов[81]. Рассматривали проект постановления «Об установлении платности обучения в старших классах средних школ и в высших учебных заведениях СССР и об изменении порядка назначений стипендий». Косыгин, не понаслышке знающий проблему кадрового голода, осторожно высказал свои соображения. Сторонником платного обучения он не был, но и перечить Сталину не решился.

Более обстоятельная, полуторачасовая встреча с вождем состоялась 17 января 1941 года[82] — по итогам ревизии стратегических государственных резервов. Как выяснилось, на случай чрезвычайных обстоятельств их явно недостаточно — например, по запасам продовольствия. По черным и цветным металлам, нефтепродуктам они и вовсе мизерны. Косыгин стал одним из тех, кому было поручено всесторонне оценить и исправить ситуацию.

13 марта 1941 года[83] в сталинском кабинете с участием Косыгина обсуждались последствия войны с Финляндией.

Таким образом, Алексей Николаевич постепенно входил если не в ближайший круг Сталина, то в «обойму», которая привлекалась для обсуждения важнейших вопросов. Причем таких, которые касались не только экономики, но и внутренней политики в целом.

Со Ждановым Косыгин общался очень часто. Андрея Александровича интересовало все, что происходило в сталинском кабинете и кремлевских коридорах. Косыгин хорошо усвоил все правила партийного «политеса» и был со Ждановым откровенен — насколько возможно.