Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых»

Заключение

Мы прошлись по основным вехам жизни Алексея Николаевича, чтобы высветить то, что ускользало — вольно или невольно — от его биографов. Нам предстояло ответить на главные вопросы. Их было всего семь: откуда? как? почему? зачем? когда? что? итого?

Обобщим.

Социальное происхождение у Алексея Николаевича было, что называется, «самое подходящее»: из рабочих. Отец его трудился на оборонном предприятии и, хотя сам был выходцем из крестьян, профессии свои — слесаря и токаря — знал, знания свои — ценил и за место — «держался», политикой не увлекался, все думы его были поглощены судьбой семьи и детей.

Потеряв рано мать, Алексей Косыгин до конца дней своих был «травмирован» этим событием — отсюда и некая замкнутость, грусть и даже угрюмость во взгляде. Отец его всю жизнь посвятил детям, но заменить им мать не мог…

По меркам того времени (начало ХХ века) Алексей смог получить прекрасное, правда только начальное, образование, поскольку отец имел возможность оплачивать учебу в достаточно авторитетном среднем учебном заведении, но «помешали» революции 1917-го и гражданская война. «За парту» удалось вернуться, только когда А. Н. Косыгину исполнилось 15 лет. Учебу удалось продолжить по очень «престижной» в начале 1920-х годов специальности — «кооператор»… А кооператоры во время новой экономической политики ценились и котировались почти на одном уровне с появившейся тогда социальной прослойкой — предпринимателями (нэпманами), сумевшими занять свою нишу в условиях известной либерализации экономики.

Как складывалось начало карьеры? Довольно удачно… Начинал он в далеких от центра восточных районах России, где на счету был не только каждый специалист, но и каждый человек вообще.

Став коммунистом, наверное, и по убеждению, и прекрасно сознавая, что со вступлением в партию перед ним открываются дополнительные перспективы карьерного роста, Косыгин уверенно двигался вверх по профессиональной и партийной лестнице, не забывая о материальном благосостоянии своей семьи.

Период нэпа оказался очень коротким, и Косыгин, знаток своего дела и человек, ориентирующийся в окружающей социальной обстановке, отказался от кооперации, решив избрать иной путь для реализации своих личностных талантов и возможностей, но такой путь, который бы не вызывал такого шквала критики, какой обрушился и на нэп, и на кооперацию…

1920-е годы многому его научили, но главное — не высовываться, жить «в русле» тех изменений, что происходили в советском обществе, не идти наперекор политическим особенностям времени, быть одним из миллионов «винтиков» огромной государственной машины.

Все последующие годы своей жизни он был просто «невероятно осторожен», никогда не допускал каких-то выражений, которые можно было интерпретировать двусмысленно, он, как многим казалось, говорил исключительно только по делу. Эта осторожность давала ему возможность сохранить себя в разные эпохи.

В 27 лет он вновь оказался за ученической партой, получив через 4 года специальность инженера-технолога по ткачеству. Совсем вроде не престижная профессия для 31-летнего мужчины, но в сочетании с упорством, целеустремленностью, подспудной тягой к профессиональному лидерству и с партийным стажем возраст Косыгина только добавил ему шансов на успех в карьерном росте. Буквально через пять лет после окончания института он занимал уже пост наркома, а затем и заместителя председателя Совета народных комиссаров Советского Союза! История Страны Советов не знала второго такого рывка «наверх». Конечно, свою роль сыграла и социально-политическая обстановка, сложившаяся в то время в СССР: репрессии, ставшие составной частью внутренней государственной политики, «освобождали» посты в высших эшелонах власти, и многим из тех, кого считали «ровесниками ХХ века», мог выпасть «счастливый билет» — место во власти. Правда, далеко не все этим «билетом» могли и смогли воспользоваться. Ко всем перечисленным социальным характеристикам «выдвиженцу» необходимо было добавить поддержку «сильного мира сего», который и проталкивал бы свою креатуру. Для Косыгина такой личностью стал А. А. Жданов, «жадный до власти» политик, «сбивающий» себе «команду» с собственным расчетом на высшие посты в этой власти.

Косыгин не просто «пришелся ко двору», он воспитывался, взращивался в советской системе, а потому уже к концу 1930-х годов стал ее частью, не сомневаясь в ее правоте и незыблемости и, может быть, «победе коммунизма в отдельно взятой стране»…

Только этим можно объяснить то, что долгое время он, когда-то кооператор и последователь идей нэпа, был бесспорным сторонником экономики мобилизационного типа (в широком смысле этого определения).

Плановость экономики, государственный интерес, государственный контроль и учет, полный отказ от идей частной собственности и прочее, и прочее, и прочее стали для Косыгина как для советского управленца приоритетными вехами. Да, политиком он не стал, но стал «крепким хозяйственником», которого ценили не только коллеги, но и недоброжелатели, и эта оценка, его профессионализм, по сути, сохранили его и его семью от многих социальных перипетий.

В важность экономики мобилизационного типа Косыгин еще больше уверовал и укрепился в условиях Великой Отечественной войны 1941–1945 годов и восстановительного периода — время, которое, несомненно, повлияло на его жизнь, — когда обстоятельства требовали жесткой централизации всего и вся, и в первую очередь — управления хозяйственным комплексом.

Осознание того, зачем, что и почему необходимо менять в экономике, складывалось шаг за шагом, перманентно, с постепенным пониманием того, что изменения — и в национальном хозяйстве, и в обществе — необходимы…

Решающую роль в подобном осознании сыграла общественная оттепель, охватившая страну с конца 1950-х годов… Это время, когда появилась возможность не опасаться за высказывание нонконформистских идей, правда, если они не переходили определенной черты. И это был период не только зарождения диссидентского движения, но и время, когда и в верхах власти шли жаркие дискуссии о том, как «нам реорганизовать…»

Первые лица государства, справедливости ради скажем — далеко не все, не чурались новых идей и предложений, не прятались от споров и критики, не сторонились Запада и его успехов и даже (даже!) призывали, с оговорками, у него учиться…

Одним из таких «продвинутых» первых лиц советского государства был и Алексей Николаевич, перешагнувший 50-летний рубеж жизни… Он принял — но далеко не сразу и не все — «оттепельные» идеи, такие, как важность изучения зарубежного опыта в управлении экономикой, изучение и освоение технических новинок, интерес к инженерной мысли, к новым технологиям, к идеям прямого взаимодействия производства и науки…

И в этом вновь проявились индивидуальные черты характера Косыгина: оставаясь сторонником идей патернализма, он осмыслил и осознал необходимость реформ: время, общество, производство не могут «ходить по кругу». «Идея круга» (по сути «милитаризационной» экономики) самодостаточна, но порочна… Отставание в этом случае неизбежно… Как и следующий за ним коллапс…

Что и как реформировать и каким — с учетом незыблемости идеологических установок — образом? Самый сложный вопрос, вокруг которого с конца 1950-х и до середины 1960-х годов было «поломано много копий»… Как «впрячь в одну телегу ломовую лошадь и трепетную лань» — плановость и хозяйственный расчет, ориентированный в первую очередь на рынок? Идеи социализма и ставку на товарно-денежные отношения? Можно было, конечно, оговориться, что в СССР эти самые товарно-денежные отношения приобретают особый смысл, ничего не имеющий общего с капиталистическим миром… Но это всего лишь отговорка…

Косыгин предложил свое видение реформирования хозяйственного механизма, и, как бы он ни ссылался на социалистическое мировоззрение, в его парадигме социализм в конце концов сводился к обязательному, но не определяющему все и вся атрибуту…

Что-то подобное происходит в современном Китае…

Итог. Реформы в России, особенно в экономике, оцениваются, такова уж традиция, как правило, «диалектически»: и хорошо, и плохо…

И «косыгинская реформа» не стала исключением — в ее анализе царит мозаичность оценок, их разнообразие порой не просто удивляет, оно поражает: от абсолютного одобрения до полного неприятия, от признания восьмой пятилетки едва ли не «золотым временем советской экономики» до ее характеристики как начальной точки ухода страны «в полную нищету» времен «перестройки»…

Все эти вопросы работали на разрешение одной задачи: почему Косыгин был всегда «второй»?

«Призвание»? Отсутствие карьерной цепкости? Нежелание вмешиваться в какие-либо «подковерные схватки»? Желание оставаться в личине «человека в футляре»? Человек, живущий по принципу «не высовывайся», или очень осторожный, но умеющий — по необходимости — «показывать зубы»?

Наверное, все «в комплексе».

Однако сам не рвался «в битву»… Как не был, так и не стал «борцом».

Это одновременно и плохо, и хорошо.

Почему — хорошо?

Гарантия самосохранения.

Почему — плохо?

Был «шпыняем» со всех сторон, в первую очередь со стороны «силовиков», не мог сколотить «своей команды», и даже те, кого он считал своими сторонниками, предавали его.

«Второй» он всегда «второй», всегда подотчетен «первому», даже если интеллектуально он выше «первого» на голову, он всегда зависим от «первого». А если «второй» еще и более талантлив и профессионален в своей области, чем «первый», и это заметно всем и каждому, то зависть неизбежна и она выливается в паранойю.

Косыгин, вольно или невольно (скорее — второе), но всем своим видом, поведением демонстрировал, что он действительно профессионал-управленец, хотя порой идеологические рамки не давали ему развернуться, порой демонстрировали — и не только у Косыгина — отрыв от реальности. (Чем еще объяснить многие его пассажи, например о роли рабочего класса в Афганистане?) Причем рамки эти — результат его взращивания в советском обществе… «Ничего личного», как говорится.

Но Косыгин по праву считался «первым» среди «вторых». И это его устраивало? Думаю, что — да!

Но с другой стороны, что же, Косыгин — человек, начисто лишенный амбиций? Думается, вопрос в другом: насколько тщательно скрывалось самомнение или насколько процесс пускался на самотек — получится или нет…

Он был убежден — он «первый», хотя и среди «вторых», а признание… а признание будет…

На первые роли никогда не рвался (или, по крайней мере, не проявлял такого желания и такой прыти). Но и безвольным не был, характером он, несомненно, обладал.

И еще одно. Косыгин — человек, порожденный и воспитанный своим — советским — временем, но в силу природного таланта и природного характера вырвался вперед из когорты советских руководителей второй половины 1960-х — 1970-х годов. Вырваться-то вырвался, но реализовать себя так и не смог…

В этом-то и заключается феномен Косыгина…

В одну и ту же реку нельзя вступить дважды.

Так и с косыгинскими реформами: их невозможно повторить, изменились время, люди, обстоятельства. Сама страна изменилась!

Но о них важно помнить, важно изучать. Почему и зачем? Да чтобы не повторять больше тех ошибок, которыми так богато наше прошлое. Чтобы лучше понимать тех, кто действительно хочет «преобразовать» страну и общество, причем — без войн и революций…

В противном случае вновь и вновь будут звучать слова Бориса Годунова, вложенные в его уста Александром Пушкиным: «Они любить умеют только мертвых»…