Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота»)

Глава двадцатая Допрос

День был такой, что сами сторожа, бросив посты, толпились на улице и ждали событий. Сторожа даже не останавливали пленников, без спросу выскакивавших из ворот.

Ренегаты, мавры, вольноотпущенники прибегали ежеминутно из квартала Джезайра и сообщали последние вести.

С утра шёл допрос. Перед наместником турецкого султана стоял худой, связанный по рукам и ногам испанский пленник.

Больше всего хотел бы паша услыхать от Сервантеса имя какого-нибудь купца, который снабжал деньгами заговорщиков. Снарядить целое судно — тут не обошлось без богатых соучастников! Надо только добраться до них и до их кошельков!

Допрос длился, и Сервантес не уступал. Паша не вырвал у него ни одного указания, ни имени, ни намёка.

— Я один виноват во всём, — бескровными губами повторял Сервантес. — У меня не было соучастников.

Пленники из пещеры не знали, что им думать: им ничего не сделали, только отвели из сада обратно в тюрьму. И сейчас они стояли вместе с другими у ворот, выглядывали и ждали новостей.

С базара прибегали мальчишки и приносили вести.

Старика Хуана повесили за ногу на базарной площади. Он висел вниз головой, хрипел, наливаясь синей кровью, звал смерть и долго не умирал.

Так какая же казнь ожидала Сервантеса, зачинщика и исполнителя всей затеи?

Весь город был заинтересован исходом допроса.

В три часа разнеслась весть, что паша велел дать Сервантесу две тысячи палочных ударов.

Две тысячи! Это была смерть! Редкие выдерживали триста — четыреста, а после пятисот не оставался в живых никто.

У ворот Эль-Джезайра стояли люди и ждали, когда вынесут Сервантеса.

Не раз выносили из этих ворот прямо на европейское кладбище распухшие, изуродованные трупы в кровавых полосах и кровоподтёках.

Уже закатилось солнце, и в мечети, разостлав коврики, длиннобородые арабы прочитали могреб — вечернюю молитву.

Сервантеса не выносили.

Слуги паши начинали шептаться о том, что паша отменил казнь, чтобы назначить другую, более жестокую.

Ни одного звука не доносилось со Двора пыток.

— Я знаю Сервантеса, он умрёт молча. Они замучили его! — глухо сказал Бельтран де Сальто.

— Серванти умер, а он был мне отцом и матерью! Серванти умер, а он был мне воем на свете!.. — плакал под воротами мальчишка Исахар.

Настала ночь.

Сервантес не вернулся и ночью.

Наутро паша призвал к себе Дали-Мами, хозяина Мигеля.

— Какой назначен у тебя выкуп за этого упрямого кастильца? — опросил паша.

— Пятьсот червонцев, — испуганно ответил Мами.

— Я мог бы просто казнить его или забрать у тебя, не заплатив ни гроша, — милостиво сказал паша. — Но ты и так ничего не награбил в эту весну, и я не хочу разорять тебя, Мами. Я беру твоего пленника и плачу деньги сполна.

— Аллах да наградит тебя, господин! — обрадовался Мами. — Поверь мне, он стоит этих денег. Он — главный советник адмирала Хуана Австрийского. Ты выручишь за него шестьсот или семьсот, не меньше.

— Тысячу! — сказал паша. — Я назначу за него ровно вдвое: тысячу червонцев.

И, удвоив выкуп за Сервантеса, паша велел бросить его в подземелье.

«Вчера здесь все ожидали казни Сервантеса, зачинщика бегства на судне. Но день прошёл, и он остался жив», записал в тот день в своих «Воспоминаниях» доктор Антонио Соза.