Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота»)

Глава двадцать третья Комиссар святой инквизиции

Вольноотпущенник Хирон нанял две сотни пленников и строил в порту новую большую галеру.

Своими руками строили пленники корабль, который повезёт их на родину.

— Абд-Эль-Рахман задумал сделаться пиратом на старости лет, — посмеивались алжирцы. — Пошли ему аллах удачу!

За каждого пленника Хирон платил его собственнику пять бланок в день. Скромного капитала Хирона хватило не надолго. Он пошёл к двум знакомым богатым купцам — испанцам Экзарху и Торресу — и посвятил их в план бегства.

— Двести человек едет со мной, — объяснил Хирон купцам. — Из них не меньше сорока родовитые и богатые люди. На родине они вам вернут долг сполна и с процентами.

Довод был убедительный, и купцы открыли свои сундуки Хирону.

Никогда ещё так не спорилась работа в алжирском порту.

К марту галеру спустили на воду.

Лихорадка, терзавшая Мигеля столько месяцев, теперь достигла высшей точки. Монахи шныряли среди пленников. Даже здесь, на африканском берегу, доминиканцы выслеживали свободомыслящих и еретиков. Они шпионили среди новичков. Каждый день кто-нибудь мог проговориться. Сервантес сжимал зубы днём, а ночью вскакивал и сам прислушивался к своему бреду. За себя он готов был поручиться, но как поручиться за тайну, которая вверена нескольким сотням людей?

Круг посвящённых всё расширялся. Мигель глядел в глаза каждому: не проговорился ли, не продал ли, не выдал ли чем-нибудь себя и других?

Уже готово было всё снаряжение, осмолён корпус, проверены снасти. Уже погрузили на галеру пресную воду, тюки с рисом и сухарями, бочонки с уксусом и оливковым маслом. Уже горбатый, уродливый марабу, мусульманский колдун, помолился на восток, погадал на воде и бараньей крови и предсказал команде попутный ветер и богатую добычу. И уже назначили срок отъезда: утро пятнадцатого апреля.

Десятого утром Сервантес давал последние распоряжения доверенным пленникам, собравшимся со всех дворов.

Все ушли. Один пленник, молодой пастух из Малаги, недавно попавший в плен, Габриэль Каринес, не уходил.

Он стоял, мялся и в смущения глядел на Сервантеса, словно что-то хотел и не решался ему сказать.

— Что такое, Габриэль? — спросил Мигель, предчувствуя беду. — Ты хочешь мне что-то сообщить?

— Да… — замялся Габриэль. — Я хотел… Я вчера исповедывался, и мне пришлось…

— Ты исповедывался, Габриэль? — насторожился Сервантес. — Кому?

— А я и сам хорошо не знаю, дон Мигель. Я пошёл вчера в нашу капеллу Сан-Педро искать священника. Предстоит дорога, думаю, и бог знает, что ещё может случиться на море. Надо исповедаться и получить отпущение грехов. Возле капеллы подошёл ко мне один монах, доминиканец, и спросил, кого я ищу. «Каноника, отца Франциоко, — объяснил я монаху. — Мне предстоит опасный путь, и надо исповедаться перед отъездом». — «А куда ты едешь, — спросил он, — и почему опасный путь?» Тут я замялся, а он говорит: «Отца Франциско сейчас нет, но я такой же слуга божий, как и он, и могу дать тебе отпущение грехов». И монах потащил меня в исповедальню и выспросил обо всём.

— И ты сказал ему всё? — бледнея, опросил Сервантес.

— Пришлось сказать всё, дон Мигель, — чуть не плача, ответил Габриэль.

— И имя? Ты называл ему и имена?

— Только ваше, дон Мигель, и то невзначай… Он ведь никому не расскажет, дон Мигель, ведь тайна исповеди…

— Что ты наделал, ах что ты наделал, Габриэль! — схватился за голову Сервантес. — А своё имя монах тебе назвал?

— Да, дон Мигель, он сказал, что его зовут Бланко де ла Пас.

Полумёртвый пришёл Мигель в тот день к доктору Созе.

— Может быть, ещё не всё потеряно, — сказал Соза, выслушав Мигеля. — Может быть, Бланко не пойдёт выдавать нас паше.

Они долго совещались в углу двора, а вечером Сервантес пошёл по всем тюрьмам с распоряжениями.

Вся масса пленников должна была думать, что ничего не изменилось. Отъезд не откладывался, и все приготовления велись по-старому. Но одного доверенного пленника в каждой тюрьме, начальника каждого маленького тюремного штаба, Сервантес посвятил в опасность, которой подвергался их заговор. Они должны быть готовы к тому, что в самую последнюю ночь перед отплытием по условному знаку отъезд будет отменён.

Весь тот день и следующий за ним Сервантес с трепетом ждал каких-либо распоряжений паши: пыток, допросов…

Но паша был покоен. Может быть, он действительно ничего не знал?

Так началась игра в кошку и мышку.