В порту было людно. Толпа готовилась провожать пашу. Паша, наконец, уезжал, сделав полгорода нищим, разорив страну, обезлюдив окрестные селения. Срок его правления кончился.
В одном из закоулков порта двое монахов мрачно переговаривались, прислонившись спинами к наглухо запертой двери чьей-то лавки.
— Кто поверит, отец Бланко, что этот самый паша был венецианским мальчишкой на рыбном рынке? — вздыхал румяный монах.
Второй, бледный, молчал, пожёвывая губы.
— Каких он почестей добился, каких богатств! — продолжал первый. — Галеры, полные товаров, золото, дворцы, невольники!
Второй молчал, словно заснул.
— Прогадали мы с тобой, Бланко. Простыми монахами остались.
Бланко промычал что-то непонятное.
— Да и ты, отец Бланко, много ли выиграл здесь, в Алжире? Что ты получил за то, что предал этого безрукого пленника, Сервантеса? Кувшин с оливковым маслом да один червонец золотом?
Бланко замычал громче.
— Не догадались мы с тобой, Бланко, сразу же, как попали сюда, перейти в мусульманскую веру. Ездили бы мы сейчас на конях с белыми попонами, как этот проныра-венецианец.
Бланко горестно вздохнул.
— Гляди, гляди! — вдруг прервал себя румяный. — Вот он идёт, тот самый Сервантес. Гляди, его ведут на галеру самого Гассана! Паша берёт его с собой! Не вернуться ему больше на родину. А вот и сам паша, погляди!..
У Сервантеса всё ещё кружилась голова от непривычки к воздуху. Он тупо дал снять с себя одну цепь и надеть другую, конец которой был крепко вделан в дерево скамейки.
«Это галера паши», — сообразил Сервантес, разглядев знамёна разукрашенной галеры. Значит, его увозят в Стамбул… В Стамбул не ходят испанские корабли, из Стамбула никогда не возвращаются пленники. Стамбул — это рабство до конца дней. Он так же тупо смотрел на берег и видел, как силигдары, телохранители паши, оттесняют толпу; янычары, подняв копья, склоняют колени… На белом арабском коне, на вышитых золотом подушках паша медленно плывёт через толпу и милостиво отвечает на приветствия.
Потом Сервантес увидел, как, тесня других, хромой монах пробрался к самому паше и пошёл вровень с его конём. Паша, не останавливаясь, замедлил ход и чуть-чуть повернул голову к монаху. Монах убеждал в чём-то пашу и протягивал ему туго набитую сумку. Паша отрицательно мотнул головой и опять ускорил ход коня. Но монах не отставал от него; он, прихрамывая, шёл у самого стремени, что-то ещё кричал паше и протянул ему плотную вчетверо сложенную бумагу.
— Обязательство, — слышали ближайшие в толпе, — обязательство всю недостающую сумму в годовой срок выплатить в полноценном испанском золоте!
Паша развернул бумагу, улыбнулся и закивал головой. Он взял сумку из рук монаха и сделал знак силигдару. Силигдар подъехал к самой галере и что-то крикнул надсмотрщику. Надсмотрщик схватил ключ, разомкнул кольцо на ноге Сервантеса, и цепь упала. Сервантес был свободен.