Алло, милиция? Часть 2

Глава 14

Дверь открыла женщина лет сорока пяти, стройная, ухоженная и прилично одетая. Гладкокожая, без единой веснушки.

— Вы — Егор? Я — Екатерина Вацлавовна, мама Анастасии. Она на занятиях.

Посторонилась, пропуская в прихожую. Хорошо хоть не сказала «проходите, чувствуйте себя как дома».

— Здравствуйте.

Квартира блестела чистотой, с кухни доносились приятные запахи. Но лучше бы бардак и пустой холодильник, чем эта женщина.

Он бросил сумку, скинул верхнюю одежду. На полочке шкафа лежали его выглаженные майки и трусы.

— Если не возражаете, я с дороги приму душ.

Фирменная «троечка» прибыла до семи, Настя почти наверняка бы профилонила первую пару, чтобы обнять. Но поспешила на занятия. Или выпихнутая Екатериной Вацлавовной, или не желавшая встречи втроём.

Последний раз звонил домой в пятницу, Настя ни словом не намекнула, что мамадорогая собралась в Минск. Надо надеяться, для неё это такой же сюрприз.

Он мылся и чистил зубы с особым тщанием, потом побрился. Не спешил, понимая, что общение с незваной гостьей не будет приятным.

А если оно неприятно, то и не нужно.

Выйдя из ванной, принялся одеваться. Вытащил газету «Северный рабочий» из сумки, переложив в карман.

— Егор, Анастасия приготовила вам завтрак, — женщина вышла из кухни.

— Очень трогательно с её стороны. Но я убегаю.

— Мне необходимо с вами серьёзно поговорить.

Он одел пальто.

— Если разговор серьёзный, то требует времени, которого сейчас нет. Вернусь во второй половине дня, отметим 23 февраля и поговорим.

— Я хотела без Насти.

— Зря. У нас с ней не бывает друг от друга секретов, — соврал Егор и покинул квартиру.

Первый секрет заключался в общении с Элеонорой. Её он застал почти готовой к выходу в «Верас» и наносившей последние штрихи на лицо.

— Угадай загадку: художник, мольберт и картина — единое целое, что это такое? Красящаяся женщина. Кстати, картина хороша даже в слегка недокрашенном виде.

Она засмеялась, шмыгнула в комнату и вынесла роскошный пышный свитер в прозрачном пакете.

— С Днём Советской армии!

— Спасибо! Ты — прелесть, и не спорь, — он схватил её за талию, оторвал от пола и покружил. — Кстати, а где твоя машина?

— В автохозяйстве торга. На прошлой неделе с неё сняли сразу два колеса, — Элеонора чмокнула его, оставив мазок помады, и возобновила покрас. — Кабушкина сразу стала в позу: — Ты — материально ответственная за машину, за твой счёт покупка колёс. А ещё я крыло помяла.

— Сколько приключений за такое короткое время… Бекетов не прорезался?

— Нет. И о нём начали понемногу забывать. Только раз приезжал какой-то грузин уголовного вида. Не из наших поставщиков. Спрашивал Вахтанга и Амирана.

— Угрожал?

— Нет. Водил жалом, едва ли не обнюхал меня и Кабушкину. Исчез. Знаешь… Не очень-то нужна мне машина. Это Бекетов требовал, чтоб секретарша всегда была с колёсами — по поручениям гонять. Валентина наняла какую-то знакомую тётку, и та прекрасно катается на троллейбусе. Как зайка. Мне десять минут на работу пешком, если не на каблуках по пятнадцать сантиметров.

— Мне приятнее, когда твоя макушка не выше моей.

— Тогда — не более десять сэ-мэ, буду только чуть выше. Договорились. Я готова! Проводишь девушку? У нас новый товар, есть кожаные пиджаки. Загляденье! Идём мерить.

Егор посмотрел на часы. У Образцова минимум до десяти совещания. Можно, конечно, заехать на филфак, найти Настю и спросить — что за дела с её мамой… Нет, потом.

Они направились в «Верас» пешком, Элеонора просунула руку ему под локоть, вдвоём смотрелись как воркующая парочка.

— В остальном — порядок?

— Да. Заходил Цыбин. Тоже жалом водил, хоть у него и короче, чем у грузина. Вынюхивал. Я ему ласково объяснила: новый директор, над нами новые люди.

— А он?

— Попросил связать его с покровителями, убедиться в их существовании. Вроде они пообщались.

— И как он?

— Понятия не имею. Исчез и не появлялся больше. Джинсы под свою худую попу заказывал, даже за ними не пришёл.

Статус «секретного агента госбезопасности» Элеонору ничуть не напрягал.

— Хорошо, что всё хорошо. Одно плохо. Если директриса отберёт у тебя машину, выходит, ты уступила территорию. Потом что-то ещё отгрызёт. Так что откажись от служебной сама и заяви: нужна открытка на новую.

— На новую у меня денег нет…

— Я выкуплю. А ты напишешь на меня доверенность. Потом переоформим договором купли-продажи. Будь добра, пусть это будет ВАЗ-2105.

— На них очередь!

— А сколько стоит её подвинуть? Сама машина стоит тысяч восемь. Узнай цену открытки. Со скидкой, в честь 23 февраля.

В преддверии такой покупки стоило экономить, но Элеонора всё же развела его на кожаный пиджак и ещё на кое-какие вещи, скушавшие без остатка гастрольные накопления.

— Ничего. Первого марта рассчитаемся за февраль, — обещала она. — Главное, тебе идёт.

Свёрток с обновками мешал, пришлось снова пилить домой и встречаться взглядом с Вацлавовной. Заодно набрал Образцова и назначил встречу на двенадцать. Как раз выдалось окошко для визита на филфак.

Корпус находился около помпезного здания ЦК КПБ. Между ним и Ленинским проспектом, основным в городе и потому часто называемым просто «проспект», был Александровский сквер. Настя рассказывала, что причудливой формы небольшой домик в том сквере — это акт мести одного архитектора богатому магнату, заказавшему дворец и не оплатившему проект. Расстроенный зодчий купил кусок земли напротив дворца и возвёл общественный туалет, пародирующий формы дворца. Наверно, магнатское гнёздышко не сохранилось, Дом офицеров и ЦК КПБ никак не напоминают дореволюционные строения. А туалет жив и продолжает принимать облегчающихся посетителей.

Правда это или обычная городская легенда, Настя не знала. Нашлась она достаточно быстро в лекционной аудитории, где мелькнули лица и других девочек из комнаты 404.

Бросилась навстречу, обняла, прижалась…

— С праздником, милый!

— Спасибо. Но забавно, что с днём Советской армии поздравляют меня, из шкуры вон выпрыгивающего, чтоб от армии откосить. А самый лучший подарок — дома.

— Ага… Ты уже поговорил с мамой.

— Нет. Сказал, что в отсутствие тебя никаких бесед вести не собираюсь. Не поверишь, она не пыталась меня искусать или исцарапать. Ты во сколько придёшь?

— В два. Надо мальчиков поздравить. Их всего пять на поток.

— Везёт им.

— Да ну! За три с половиной года обабились. С ними уже можно про кремы и косметику советоваться. Ты — не такой.

— Надеюсь.

Заверещал звонок на лекцию.

Получив ещё один поцелуй, Егор поспешил на Комсомольскую. Там преимущественно мужчины, ни с кем целоваться не придётся.

— Другое дело, — похвалил Образцов. — Приехал, доложился.

Его кабинет был практически полной копией сазоновского, но меньше и на другом этаже.

— Но встречаться лучше не здесь, Николай. Не хочу, чтоб меня срисовал Волобуев.

— Виделся с ним?

— Видел его и не впечатлился. Образ туповатого солдафона — это маска или истинное лицо?

Образцов сделал жест пальцами, означающий «так и так». То есть опасения по поводу куратора «Песняров» подтвердились, но частично.

— Сам что-нибудь выяснил? Какие у них настроения? Особенно касательно предстоящих иностранных гастролей.

— Рассчитывают расслабиться и отдохнуть.

— Странно. Я думал — за границей должны собраться, выложиться по полной. Нет?

— Похоже, Волобуев даже самого отдалённого представления о «Песнярах» не имеет, если вам так об этом докладывал. Сами о нём говорят — приходит на худсоветы, задавая дебильные вопросы о репертуаре. Иногда на концерты, всегда — с бабой. На гастроли ездит редко и там почти ни с кем не общается. Хмурится вечно, стращает: то не позволю, того не выпущу. Довольно странно. Если у него был осведомитель Денис, захлебнувшийся по пьяни в блевоте, то должен был рассказать…

— Я запрошу все донесения покойного агента и рапорты Волобуева о работе с ним. О чём должен был доложить Денис Сафронов?

— О криминальных схемах. Я пока насчитал их две. Вполне вероятно, одна из них стала причиной смерти помощника звукооператора. Денис не особо пил, так о нём говорят. И ансамбль всегда вместе, следят друг за дружкой. Номера у пролетариата чаще трёх-четырёхместные, сложно представить, чтоб человек блевал, хрипел, а никто не слышал, не помог бы.

— Дело было в Горьком. Милиция и прокуратура ничего не нашли.

— Как не нашли криминала в убийстве Валеры Мулявина. И списали на самоубийство гибель композитора Василия Ивасюка, хотя весь Львов знает имена убийц, а «Песняры» до сих пор исполняют его произведения. Знаешь, Николай, почему в СССР не появилось Джека-Потрошителя? Потому что маньякам нужна слава. Каково же бедному душегубу узнавать, что все его блестяще удавшиеся покушения милиция и прокуратура списывают то на несчастные случаи, то на самоубийство? Невольно потеряешь мотивацию. Но про них — ладно. Сейчас о современных «Песнярах». Там крутятся огромные деньги, львиная доля идёт в карман Юре Серёгину, дельцам из концертных организаций и директорам домов и дворцов культуры. Почему нас редко пускают в «Лужники»? А ведь каждый московский пацан скажет: «Песняры» гарантируют стопроцентную продажу билетов, даже если будут играть там по два концерта неделю подряд, знаете? Потому что — не выгодно. «Лужники» — слишком большие, левак не организовать, заметно. А вот по городам да весям в глубинке — сам Бог велел. Но если вам не интересно…

— Отчего же? Я внимательно слушаю. Не забудь только черкануть письменный рапорт.

— Не забуду. Память наладилась. Так вот, перед выездом в Россию я слышал цифру концертов — восемнадцать. Один-два раза в день, переезды. Знаете, сколько мы сыграли на самом деле? Сорок один! Большинство дней — по четыре концерта, в двенадцать, в три, в семь и в девять вечера. Угадайте, сколько я заработал за две недели? Больше пятисот рублей, потому что десятка — ставка помощника звукача за концерт, плюс авторские за две песни. Даже с командировочных осталось рублей двадцать, почти ничего не тратил.

Он кинул на стол газету с фотографией «Песняров» на фоне афиши, где чётко были прописаны четыре выступления в день.

— Сорок один… Одуреть!

— Именно. Мулявин и пацаны думают, что всё законно. Получают наличные под роспись, по ведомости. А ведомость — не бланк строгой отчётности. По существу, просто линованная бумага. Теперь понимаете? За восемнадцать концертов прибыль в казну. За двадцать три — жуликам. Причём государству идёт заниженная прибыль, потому что выступаем в мелких залах. Теперь прикиньте, кто-то рискует потерять эту золотую жилу. Чем не повод для убийства? — он достал из сумки пластинку «Песняров». — Вам в подарок. Видите? С автографами всего коллектива. Только автографы липовые. Но Серёгин уверяет лохов, что настоящие. А кто проверит? Их толкают возле зрительного зала по десятке. По пятёрке — фото с автографами. И это ещё не всё, но пока — хватит.

— Непорядок, согласен, — не стал спорить Образцов. — Этим, по идее, обязан заниматься ОБХСС. Но милиция…

— Милиция «Песняров» даже за пьяную езду не наказывает. Без команды «фас» не набросится. По команде — порвёт как Тузик грелку.

— Мы подошли к поворотному моменту, Егор. Не так сложно подать в УБХСС МВД БССР собранную тобой компру, сопроводив рычанием из отдела адморганов ЦК КПБ: фас! Ваш Серёгин схлопочет лет десять, а все оставшиеся на свободе будут думать, кто же сдал? Раньше не было такого, а тут… Уверен, никто не ропщет на потогонную систему, потому что помощник звукооператора за две недели получил больше, чем я, майор госбезопасности, имею за месяц. В поисках виноватого сообразят, кто у нас новенький?

— Трое. Я, бас-гитарист Боря Бернштейн и ударник Володя Беляев.

— С лабухами проще. Наведут справки, что там у них было в прежних коллективах. А ты? Единственный раз засвечен выступлением в мотеле. Парни из «Песняров» бухали там десятки раз, знают местных. Те особого секрета хранить не будут, ты им навязан единственный раз приказом директора их злачного места.

— Ну, «Песняры» — не колония усиленного режима. На пику не посадят.

— Не посадят. Но ты — далеко не того уровня талант, чтоб за тебя держаться. Выживут. Следующая гастроль станет последней, в Латинскую Америку не возьмут.

— Следующая? — новость прозвучала неприятно. — Они едут на Украину двадцать восьмого февраля, я объяснил Мулявину, что у меня сдача практики, он в курсе…

— Плохо. Пойми, все администраторы шиты по одним лекалам. Все гребут на карман, иногда присаживаются в тюрьму, когда наглеют и не делятся. На вашего Серёгина я закрою глаза. А вот убийство Дениса Сафронова, если это убийство, штука серьёзная. Нельзя допустить, чтобы в загранпоездке песняры мочили друг друга, такой скандал ударит и по кураторам из КГБ. Ты только что подтвердил — ехать надо.

— Бли-и-и-ин… Не рассчитывал. Хоть и деньги нужны. Да и поручения Сазонова требуют присутствия в Минске.

— Поговори с Сазоновым. Я подключусь.

— Пока ничего не могу обещать. Одно лишь скажу: дёрните Серёгина. Сами. Вы — умный человек, Волобуев завалит. Перед встречей натравите Комитет госконтроля на проверку начислений гонораров в филармонии. Мне говорили, в конце семидесятых вышло какое-то постановление о завышенных расходах в организации концертной деятельности, порезали ставки за концерты. Отличный повод. Пусть снимут фотокопию с договора с Росконцертом. Потом предъявите договор и мою газетку Серёгину с условием: стучишь или садишься.

— Ни в коем случае. Егор! Не путай методы КГБ и МВД. Менты вербуют агентуру на компре. Чем более отъявленного подонка вербанули — тем лучше. А если Серёгин замешан в убийстве? Сотрудники КГБ, даже внештатные, ты знаешь, должны быть с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. Как ты сам. И это не лозунг на стене. Криминал к негласной работе не привлекаем. Да… С праздником! И зайди к Сазонову прямо сейчас.

Подарок к поздравлениям до этого присовокупила одна Элеонора. Следующим был Сазонов, сунувший ведомость с цифрой сто рублей.

— Премного благодарен! И вас с праздником. Премия подразумевает, что сирийское дерьмо Бекетова не всплыло на поверхность?

— Не всплыло. И у нас решено считать вопрос закрытым. Бекетова нет и следов осуществления им угрозы — тоже. Тем более, скорее всего, пострадает репутация ГРУ, а не авторитет СССР в целом. У нас есть основания так полагать.

— Значит, по линии вашего отдела у меня остаётся одна обязанность — курировать «Верас»?

— Верно. Поскольку работа начата, жду от тебя главного, — Егор не успел заверить, что деньги принесёт в срок, как подполковник поставил другой акцент. — Нужен первый сводный отчёт за месяц, сколько человек из семей высокого белорусского начальства отоваривалось там, фамилии, размер потраченных сумм, размер скидки.

— Сделаю в конце месяца. Сводку и… остальное.

— По поводу остального я урегулировал. Сдаёшь мне. Даже Аркадию — ни слова. С письменным рапортом об источнике. Я визирую рапорт и сам сдаю в кассу.

— Можно — не здесь? Не хочу встречаться с Волобуевым из «пятака». Он видел меня в «Песнярах», мы уже поговорили на повышенных.

— Случайный человек в организации. Он больше похож на пехотного прапорщика, чем на нашего сотрудника. В «Песнярах» получается что-то узнать?

— Не знаю пока. Все выявленные шалости — мелкие, исключительно из компетенции ОБХСС. Мне нужно раскрыть убийство, совершённое в январе в Горьком и успешно похеренное как несчастный случай. Тогда похвастаюсь, что получилось. С вашего разрешения, о подробностях умолчу. У вас же не принято, чтобы лишняя информация перетекала из отдела в отдел?

— До дисциплинированного сотрудника тебе далеко, но постепенно начинаешь вникать, — одобрил Сазонов. — Теперь вопрос неслужебный. Дом на посёлке брать будешь? Они с шести тысяч снизили до пять пятьсот.

Если бы не машина… Егор чувствовал — он с Элеонорой продавит Кабушкину, чтоб та достала заветную открытку, и не по самой дорогой цене. Но одна только официальная цена — восемь тысяч, шестнадцать гастролей типа прежних российских. На дом, машину и ремонт дома не хватит, даже если использовать самые грязные деньги от грузин и Бекетова.

— Возьму и за шесть, но в рассрочку. Буду отдавать всё, получаемое с «Вераса». Месяцев за девять-десять рассчитаюсь полностью.

— Могут не согласиться.

— Подпишем договор, что право собственности переходит ко мне только при уплате последней суммы, и лишь тогда имею право переоформить дом на себя. Шесть тысяч реальных — всё же не пять пятьсот желанных негарантированных.

— Получишь ответ до конца недели. Ну что… Иди празднуй!

Прикинув по времени, что рискует вернуться на Калиновского до возвращения Насти и нарваться на тухлые разборки с Вацлавовной, Егор отправился в Первомайский. Первым делом зашёл в розыск.

— Лёха, привет! Пойдёшь на концерт «Песняров» в четверг во Дворец спорта? Есть пригласительный на двоих.

— Привет… — он растерянно глянул на посетительницу, что-то ожесточённо шкрябавшую на листе бумаги, очевидно — заявление, куда менее интересное, чем перспектива похода на «Песняров». — Откуда такое счастье?

— Не догадываешься? Я — песняр. Правда, играю всего две композиции.

Лёха и Вася дружно загоготали.

— Слышал анекдот про Битлов? — спросил Вася-Трамвай. — Джон Леннон говорит Джорджу Харрисону: Пол Маккартни сошёл с ума, у него мания величия, носится по студии и кричит «я — Лев Лещенко». Короче, шутка зачтена.

— Пригласительный — тоже шутка? — Егор положил листок перед Лёхой. — Причём, на концерт нужно будет сходить с девушкой. Прости, с моей девушкой, тут тебе ничего не светит. Просто пока я буду за кулисами и на сцене, некому за ней приглядеть. Поможешь?

— Вот. Приплыли, — приуныл тот. — Я тут за тебя звиздюлей получал, по роже — от всей души, думал, ты что-то хорошее принёс. А ты снова за помощью.

— То есть нахаляву в шестой ряд партера на «Песняров» тебе в напряг?

— Граждане милиционеры! — скрипнула гражданка заявительница. — Вы работать будете или лясы точить?

— Схожу, — покорился Лёха. — Набери меня в четверг.

Следующий визит был к Цыбину.

— Димон, привет, с праздником.

Тот пребывал в очередной меланхолии.

— Это у вояк праздник. А у нас праздник ежемесячный — не хватает палки до конца месяца.

— Придумаешь, я в тебя верю. А теперь слушай, дело есть. Меня в «Песняры» приняли гитаристом, чуть деньжат появилось, думаю домик прикупить на Сельхозпосёлке, нужны стройматериалы на ремонт.

— Стоп-стоп! — замахал руками ОБХССник. — Ты столько всего наговорил, на роман хватит. Что за «Песняры»? Какая-то подделка под Мулявина?

— Сам ты подделка под милиционера. Я только что с гастролей приехал по Центральной России. Сорок один концерт. Нагрузка дикая. Мулявин старше меня лет на двадцать, но играет и поёт каждый номер, хотя бы на бэк-вокале. Кремень-мужик.

— Охренеть! Бабы на вас вешаются?

— Тут свои ноги к ночи едва переставляешь. На девок просто сил нет. А так — да, выбор богатый.

— С домом понятно… Стройматериалы? С чем-то помогу. Но мне с этого…

— Для начала — вот. Пластинка с автографами. Запишут с моим участием — тоже распишусь. Как-нибудь принесу пригласительные в первый ряд.

— Солидно! Только парный, чтоб девушку пригласить. На «Песняров» да в партер — со мной любая пойдёт.

— Главное, чтоб пошла куда надо после концерта, — подколол Егор. — А то: спасибо, ты хороший друг, но у меня жених есть.

— М-да, продинамить — их хлебом не корми. Будешь в «Верасе», зайди в комиссионку. Там вместо старухи с золотым зубом такую кралю поставили!

— Так дерзай. Покажи корочки ОБХСС. Чем не повод для знакомства?

— Показал. Дерзнул. А за ней такие папики стоят, в миг оторвут мне и голову, и женилку. Обхожу стороной. А вот ты, коль песняр…

— Мне тоже женилка дорога. Как память о нескольких удачных ночках. Будь! Позвоню, — он собирался уходить, но, бросив взгляд в окно, не удержался от вопроса: — Здесь стояла чёрная «Волга»-универсал. Её кому-то расписали?

— А ты не слышал? Весь РОВД гудел. Её присмотрел первый зам. Потом комитетчики пришли, типа забрать как вещдок. Он закричал «я вам покажу вещдок!», залез внутрь и заперся. Те ушли. Потом приказал запереть запасной выход во дворик, короче — никого не пускать. Тачку оприходовали, провели приказ за подписью начальника УВД — продать отличившемуся сотруднику по остаточной. Написали ему остаточную по минималке — девять тысяч, а ей цена не меньше тринадцати. Он три дня бегал по всем родственникам-знакомым, занимал по тысяче, по пятьсот… Выкупил. Получил номера. И через день его тормознули на выезде из Инструментального переулка какие-то кавказы. Без церемоний выбросили из машины на снег, хоть подполковник наш был по форме, и уехали.

— Что подполковник?

— Подобрал шапку, побежал пешком в райотдел заявлять угон с ограблением. И что заявишь? В ней нет ни номера кузова, ни номера двигателя. А номерные знаки угонщики прикрутят другие, техпаспорт нарисуют. Короче, остался наш без «Волги», зато с кучей долгов.

— Сочувствуете ему?

— Сочу-у-увствуем! — протянул Цыбин. — Но гораздо чаще — смеёмся.

Хорошо, что у самого не сработал хватательный рефлекс, понял Егор.