Алло, милиция? Часть 2

Глава 19

Глядя на уносящиеся вдаль неприглядные пейзажи окраин Донецка, Дайнеко заметил:

— Пацаны! Знаете, как называется первый город в Никарагуа, куда мы поедем после Мехико? Хуегальпа. А сейчас мне кажется, мы уже приехали в Хуегальпу. Досрочно.

Бесконечный унылый частный сектор, голые деревья, ещё месяц обречённые стоять без первых листиков, грязный чёрный снег и прочие достопримечательности столицы Донбасса наводили тоску, особенно после аккуратного столичного Киева и лубочно-старинного Львова. Правда, пассажиры автобуса Укрконцерта, тащившегося впереди МАЗа с аппаратурой, не видели пейзажи другого Донецка, второй половины 2014 года, когда по нему со всей пролетарской ненавистью отработала украинская артиллерия. Кроме одного пассажира, видевшего репортажи из прифронтового Донецка по телевизору. Самого Егора никогда не тянуло в горячие точки.

Всё же разруха от фугасов хуже, чем от бедноты.

— Вражеские голоса говорят, что где-то тут испытывали ядерный заряд для прокладки подземных проходов.

— Если и испытывали, то звучит глупо, — возразил кто-то сзади. — После взрыва остаётся шаровидная пещера с очень прочными стенками и высокой радиацией. Кто же туда погонит шахтёров?

Многие из состава «Песняров» имели непрофильное образование, в том числе техническое, и разбирались не только в музыке.

Впереди, затылком к Егору, сидел Волобуев. Наверно, именно его присутствие не позволило развивать тему, взятую из «голосов».

Ансамбль опять разделили, элита получила приличный отель, плебеев привезли к очень старому трёхэтажному зданию на улице Постышева.

Оно считалось гостиницей, но некоторые общаги, где приходилось ночевать во время гастролей, выглядели приличнее. На комфорт мало кто обращал внимание. Шахтёры имели неплохой по советским меркам заработок. Сами, как и их семьи, были не избалованы зрелищами, поэтому раскупили билеты на все четыре дня, на шестнадцать концертов, и приходилось пахать, а потом падать в постель, едва раздевшись.

На третий день марафона, между третьим и четвёртым выступлением, Егор подслушал разговор между ветераном «Песняров» и новым ударником Володей Беляевым, жаловавшимся на усталость и выгорание, не позволявшие работать с прежним драйвом. Новобранец услышал рассказ, что в прошлом году, когда совсем стало невмоготу, выручил Денис, раздав некоторым страждущим по щепотке белого порошка. За повторную дозу просил денег, а кто купил, заметил, что торкнуло слабо. Скорее всего, гад разбавил дурь сахарной пудрой.

Егор перебрался к гнездовью звукооператора.

— И всё-таки мне не даёт покоя смерть Сафронова. Забуду про неё, а люди по-прежнему её мусолят. Говорят, ты около четырёх видел Волобуева, выходящего из номера покойника.

— Видел, и что? Пацан, адчапися от Волобуева. Ты его хрен прищучишь, он тебя в порошок сотрёт. Ты же не бессмертный?

Егор закрыл глаза, отключившись от бурчания Андрея.

Собственно, вот и всё сделано, ради чего его внедряли к «Песнярам». Конечно, остаётся рутина, вынюхивание, подглядывание и подслушивание во время гастролей, особенно зарубежных. Латинская Америка с фигой в кармане в размере двух долларов суточных не привлекает ничуть. Правда, военные сборы в Слониме манили ещё меньше.

По большому счёту, его неофициальное дознание можно прекратить. Волобуев в качестве мебели съездит с «Песнярами» в Чернигов, вернётся в Минск, где его нужно будет сдать с потрохами. Гэбист допустил распространение у себя под носом наркотиков среди артистов главного вокально-инструментального коллектива республики, а затем ликвидировал наркодилера. Каким именно образом — пусть Образцов энд кампании разбираются сами.

Что будет на выходе?

Ничего.

Неискоренимая советская привычка чиновников тщательно прятать любые свои промахи, в том числе укрывая тяжкие преступления, абы не вызвать гнев вышестоящего начальства, запросто возьмёт верх. Максимум — Волобуева переведут на другой участок работы, пожурив, что слишком грубо решил проблему с распространителем наркоты. Или просто слегка пожурят, а недобитая гадина начнёт выяснять, кто его вложил.

Андрей уверяет: хрен прищучишь. Ну, как сказать. Можно дождаться Минска и достать «Макаров» из тайника на кладбище.

Или подбросить кокса из грузинского наследства в вещи Волобуева и представить дело так, будто он сам снабжал Сафронова, а потом мочканул из-за разногласий с подельником.

Все варианты так себе. В любом случае, предполагают возвращение на базу.

Что-то предпринять было возможно, только если представится случай.

Это произошло в последний день в Чернигове, когда на площади Ленина уже ждал автобус — везти «Песняров» от гостиницы «Украина» на вокзал. Вещи сложили в МАЗ, у Егора с собой оставалась неизменная сумка с надписью «Динамо», ещё та, с московской студенческой поездки. Карманы внутри куртки приятно давили на организм пачками десятирублёвок, двести семьдесят рублей, вложенных в пластинки, превратились в четыреста с лишним, да и полученные за концерты он не тратил, скромно уложившись в командировочные. Если гоняли за коньяком как молодого, то всегда аккуратно отдавали, без сдачи. Итого получилось больше тысячи навара!

В целом, всё прошло удачно. Солнце грело уже как в апреле, хоть было только тридцатое марта, пробегавшие мимо украинские девушки улыбались, птицы чирикали, и жизнь казалась вполне удавшейся.

— Слушай… О, чёрт! Сбегай в наш номер, будь добр, — попросил Медведко. — Чёрный холщовый пакет на окне, увидишь. Только ключ возьми, я уже сдал администратору.

Он не стал спорить и метнулся в гостиницу. Поднявшись на третий этаж и забрав пакет, заметил Волобуева, возившегося с замком своего номера.

Сейчас или никогда… Сейчас!

Егор сунул руку в дебри сумки. А потом спросил:

— Артур Иванович! До отправления автобуса ещё минут пятнадцать. Хотел кое-что спросить у вас наедине по поводу убийства распространителя наркотиков Сафронова в Горьком.

— Почему ты решил, что я буду отвечать на какие-то дурацкие вопросы? — он продолжал воевать с ключом, изображая полнейшее безразличие к сказанному.

— Потому что я получил доказательства, что в момент его смерти вы находились с ним в комнате наедине и почти сразу же после этого покинули общежитие, а вернулись только около восьми утра.

— Зайди.

Гэбист открыл дверь номера, пропуская Егора вперёд.

Тот зашёл, опустив сумку и пакет на кровать, сам присел на единственный стул. Волобуев остался у входа.

— Ну?

— Буду краток. В УВД Мингорисполкома создана группа, занимающаяся борьбой с незаконным оборотом наркотиков, в последние месяцы хлынувшими из Афганистана. Там проходит преддипломную практику мой хороший товарищ. Узнав, что я работаю с «Песнярами», рассказал о Денисе Сафронове, попавшем в их поле зрения. Но допросить его не удалось — погиб. Товарищ просил меня разузнать, что говорят в коллективе. Выяснились прелюбопытные вещи. Как мне рассказали, вы курируете «Песняров» от КГБ. С Сафроновым проживали вместе, что довольно странно: человек, продающий музыкантам кокаин, живёт вместе с сотрудником КГБ, и тот не пресекает преступную деятельность. Предполагали, что вы в доле, но прямых доказательств нет.

— И быть не может.

— Зато много других. Смерть Сафронова наступила с двух до трёх ночи, вы вышли из комнаты в четвёртом часу и вернулись около восьми утра. Остатки белого порошка обнаружены на вещах Сафронова, они изъяты и направлены на экспертизу, хотя мы оба с вами знаем, что это за порошок. Из этих обстоятельств вытекают два возможных вывода. Либо вы решили скрыть от прокурорских, производящих проверку по факту насильственной смерти, что находились вдвоём с Денисом, либо эта мысль пришла позже, и вы просто запаниковали, сбежав с места происшествия, а до восьми обдумывали действия. Не исключено, имели какие-то особые чекистские дела в Горьком, но туда я не лезу.

— Мне кажется, ты уже залез, куда тебя не просили.

— Артур Иванович, всё узнанное мной лежало на поверхности. Даже копать не пришлось. Поверьте, мне было неуютно узнать, что я зачислен на место убитого, а в коллективе распространяется наркота, причём — под неусыпным оком КГБ.

— Кому ты ещё разболтал эту чушь?

Волобуев чуть пригнулся, вся его поза излучала угрозу. Егор, наоборот, сидел развалившись.

— Не чушь, а только предположения. Пьющие крайне редко умирают, захлебнувшись от рвотных масс. Даже в самом пьяном угаре человек, если жидкость попадает в дыхательные пути, сохраняет способность прокашляться. Обычно пьянтосы крутятся, тело бьётся в спазмах. Небольшое количество желудочного сока или даже желчи только раздражает дыхательные пути, но не перекрывает их. Поэтому нужно удерживать голову пьяного строго ртом вверх, чтоб он с гарантией захлебнулся. Иначе говоря — убить его. Что вам и удалось. Поздравляю. Теперь отвечаю на второй вопрос, кому разболтал. А надо? Наркоман умер от несчастного случая, земля ему пухом. Я могу сообщить в УВД об обстоятельствах его гибели, могу и промолчать. Но недаром.

— Чего ты хочешь?

— Доли. Я видел, как Серёгин отстёгивает вам от концертов и от нашего с ним маленького бизнеса по продаже дисков. Вам гораздо проще дать мне денег и благодарить за молчание каждый раз после гастролей, чем краснеть и бледнеть перед начальством. Даже если вам не докажут убийство, скажем так — не захотят доказывать, этот инцидент вашу карьеру подрежет.

Он процедил:

— Если ты считаешь меня убийцей, не боишься оставаться со мной в одной комнате?

— Очень большая разница — придержать голову пьяному в жопу, не понимающему что происходит, или атаковать человека, глядящего в глаза, а потом думать, куда спрятать труп, пока нас ждёт весь ансамбль.

— Я выйду к ним. И ты выйдешь. Но через окно. С третьего этажа башкой вниз.

Егор поднялся и попятился к окну.

— Меня-то за что? С Денисом, положим, ты не договорился, я же предлагаю взаимовыгодный мир.

— Сдохни!

Волобуев бросился в атаку. Ниже Егора, но плотнее и массивнее, он в три прыжка набрал скорость. Начал вполне грамотно, нанося прямой удар ногой, практически всегда блокируемый, но позволяющий сократить дистанцию и продолжить в ближнем бою, пустив ход кулаки и локти, вырубить, а потом уронить в окно с гарантией, что травмы от падения скроют следы ударов.

Но он не рассчитывал, что шантажировавший его молодой нахал подготовлен как минимум не хуже. К тому же бил слишком высоко, позволив противнику поднырнуть под летящую ногу и выставить блок.

— Спасибо за подсказку про окно, — сказал Егор, но уже после того, как выключил запись.

В комнату потянуло холодом из-за выбитого вместе с рамой стекла.

Он отмотал на минуту назад. «Весна-202» сказала «сдохни» голосом Волобуева, не слишком чётко, но вполне узнаваемо.

Егор захлопнул дверь, не утруждаясь вознёй с замком, сдал внизу ключ от своей комнаты.

— Что там за шум был? — спросил администратор, на что уезжавший лишь пожал плечами. Его поколачивало от пережитого и совершенно не тянуло на разговоры.

Под окнами гостиницы начали собираться люди, обступая упавшее тело.

— Он жив! Звоните в «скорую»! — воскликнула какая-то женщина.

Егор сунул пакет Андрею, сказав, что доберётся до вокзала сам. Быстро пересёк площадь и поймал частника, кинув ему на панель сразу трёху:

— В КГБ!

Тот испуганно зыркнул и нажал на газ. Ехать было всего ничего, рубля бы хватило за глаза.

Вывеска «Управление КГБ СССР по Черниговской области», дублированная по-украински, не особо бросалась в глаза.

Дежурному на проходной он назвал псевдоним и попросил содействия связаться с УКГБ по Минску и Минской области. Прапорщик пропустил его внутрь, передав в ведение дежурного офицера в капитанской форме.

— Фамилия, имя, отчество? — первым делом спросил тот, отведя Егора в кабинет за дежуркой.

— Позвольте, я вам назову их, если разрешит минское начальство. Агент «Вундеркинд», куратор — майор Образцов Николай Николаевич, пятое управление. Только что из окна гостиницы на площади Ленина выбросился штатный сотрудник их отдела Артур Иванович Волобуев. Больше, простите, сообщить не могу. Минские коллеги поделятся всей необходимой информацией.

Дежурный помчался докладывать о ЧП вышестоящему начальству, Егор остался один.

Ждал он минут двадцать.

— Мы говорили с Минском. Подтверждено наличие агента «Вундеркинд», курируемого майором Образцовым. При первой возможности он свяжется с нами. Человека в бессознательном состоянии с тяжёлыми травмами госпитализировали.

— При нём должно быть служебное удостоверение, — напомнил Егор. — Табельное оружие — вряд ли.

Дежурный держал покер-фейс. Даже совпадение данных пока не вызвало перемены отношения.

— Поскольку вы белорус… В гостинице останавливался и выехал ансамбль «Песняры». Вы и пострадавший имеете к нему отношение?

— Да. Вы это узнаете сами, потому что у Волобуева должно быть с собой и удостоверение администратора филармонии, при которой состоят «Песняры». К сожалению, ни о чём другом сообщить не могу, подписка.

— Я ходил с женой на концерт, — капитан впервые сказал что-то, позволяющее заподозрить в нём живого человека, а не робота. — Вас не помню на сцене.

— Если бы я был Мулявиным, точно узнали бы. Но давайте закруглим разговор. Мне, право, неловко отказывать вам, оказавшему помощь и связавшему с Минском. И сказать больше не имею права. Полагаю, до звонка от куратора я на положении задержанного. Буду благодарен за койку в запертой комнате и через часик-два сходить в туалет.

— Завтракал?

— Да, спасибо. Пообедать не откажусь в вашем обществе.

— Обещаю. Ты же в Украине, здесь оголодать не позволят.

Образцова дали через час. Капитан деликатно вышел, закрыв дверь.

— Линия закрытая, Николай Николаевич? — на всякий случай переспросил Егор. — Худшие предположения подтвердились. Сафронов распространял наркоту в ансамбле с попустительства Волобуева. В Горьком они занимали один номер. Смерть Сафонова наступила в тот момент, когда Волобуев находился с ним в комнате наедине. Когда я сообщил Волобуеву о своих подозрениях, он с криком «умри» попытался выбросить меня из окна третьего этажа гостиницы. Но был столь неловок, что вылетел сам. Это далеко не всё. У меня есть доказательство, что Волобуев умышленно подготовил масштабную идеологическую диверсию, используя «Песняров». Он — не дебил, а враг. Сейчас, со слов коллег из Чернигова, отвезён в какую-то из клиник в бессознательном состоянии.

С того конца провода несколько секунд не доносилось ни звука, кроме помех.

— Выбрасывать его из окна было необходимо?

— Он на меня бросился, когда я находился попой к подоконнику и увернулся. Законы физики сработали.

— Ясно… Что за диверсия?

— Заставлял Мулявина ввести в репертуар антикоммунистическую песню.

— Ты в своём уме? Что, Мулявин сам не отличает — что можно, а что нельзя?

— Долго объяснять. У меня предчувствие: вы сюда примчитесь. Вот и покажу. Извините, что расколол урода слишком далеко от Минска, не утерпел.

Ждать пришлось шесть часов. По шуму голосов в коридоре Егор догадался — примчалась целая делегация, возможно и не на одной машине. В кабинет всунулся Образцов.

— С прибытием, Николай Николаевич! Дорожка лёгкая была?

От сытного обеда из украинского борща и котлеты по-киевски с пюрехой Егор был малость осоловевший. После пахоты последних дней и утреннего стресса он ощущал недетскую усталость и с удовольствием дрых пару часов после еды.

— Что ты натворил, лишенец?

— Ну, давайте сразу к делу. Для начала музычку послушаем, после которой у меня возникли первые подозрения в его предательстве.

— Секунду. Знаю, ты не любишь перед другими портретом светить. Но сейчас приглашу начальника нашего отдела. Он всё равно имеет доступ к агентурным делам.

— Валяйте. После того, как офицер КГБ пытался меня убить, уже как-то притупилось чувство осторожности. Полтора месяца назад наехало ГРУ. Мне сейчас от кого ожидать нападения — от ЦРУ или ФБР?

Не дослушав его трёп, Образцов позвал начальство. Вошедший здорово напоминал университетского интеллигента в пятом поколении, особенно благородной проседью и профессорскими очками.

Он молча пожал руку Егора и сел в торце стола.

— Прошу набраться терпения и прослушать три записи, они недлинные. Первая — это гимн польского антикоммунистического союза «Солидарность», естественно — запрещённого.

Он хрустнул клавиатурой магнитофона.

«Весна-202», слегка затягивая звук от садящихся батареек, воспроизвела «Муры» на польском языке. Егор остановил после первого куплета и достал кассету.

— Неужели Волобуев настаивал, чтобы вы готовили польскую песню? Гастролей в Польше в ближайший год, а то и больше не планируется никаких, — заметил начальник отдела.

— Я поставлю песню, которую Артур приволок в филармонию и заявил, что она согласована как обязательная для включения в репертуар к поездке в Латинскую Америку. Слова не на сто процентов идентичны, но похожи. Символ несвободы тоже рухнет-рухнет-рухнет.

Заиграла вторая кассета. При словах «томба-томба-томба» начальник тихо выругался сквозь зубы. А потом изрёк:

— То есть «Голос Америки» сообщил бы, что «Песняры» в Мехико исполнили антисоветскую польскую песню в переводе на испанский!

Егор не стал уточнять, что «Весна-202» только что пыталась звучать по-каталонски. Вместо этого кратко изложил ход расследования событий, приведших к гибели Сафронова.

— Следующий мой шаг вы вправе назвать необдуманным, и он действительно был сделан спонтанно, без подготовки. Заканчивались гастроли, всё хорошо, солнечно, и у этого мудака, убившего агента ради сокрытия своих промахов, тоже всё зашибись. Клянусь, я считал маловероятным, что он попытается что-то предпринять с ходу, бросил ему наживку — плати и отстану, чтоб он мог придумать расправу надо мной хладнокровно в Минске, тут бы его и повязали. Но Волобуева внезапно сорвало с резьбы.

— Говоришь, спонтанно? — Образцов прищурился, выражая явное недоверие. — Но магнитофон приготовил.

— Он лежал в сумке. В нём стояла кассета с записью фрагмента концерта, и был присоединён микрофон. Я даже часть концерта из-за этого стёр, минут шесть-семь. Сейчас найду начало, послушаете.

Наверно, ни один профессиональный музыкант не вслушивался так в игру своего товарища-виртуоза, вооружённого скрипкой Паганини, как двое офицеров в эту фонограмму, начинающуюся со слов «до отправления автобуса ещё минут пятнадцать».

— Прямо вину в убийстве Сафронова он не признал, — осторожно пробормотал Образцов, когда запись кончилась.

— Да, признал косвенно, зато предельно красноречиво, — отреагировал его босс. — Молодой человек, почему он выпал в окно?

— Точно не могу сказать. Наверно, считал меня полным валенком, даже предупредил, что собирается сделать. И ударил ногами в высоком прыжке на уровне моей груди. Как в кино. Но жизнь — не кино. Я присел и блокировал его удар левой, — Егор продемонстрировал этот блок из стойки. — Фактически пропустил над собой. Волобуев перелетел и высадил окно вместе с рамой. Могучий был. Но вы у него расспросите, когда очнётся. Сначала запишите показания, а только потом признайтесь, что у меня был магнитофон. Эх, да кого я учу…

Гэбисты переглянулись.

— Товарищ полковник… — начал было Образцов, но тот его прервал:

— Обо всём — позже. Сейчас нужно решать, что делать с Волобуевым. Если черниговские узнают подробности, скандал докатится до Москвы.

Началось ожидаемое. Сокрытие промахов нижесидящего, чтоб не получить взбучку от вышестоящего.

— Егор, — проникновенно заговорил Образцов. — Позволь, я заберу кассету. Клянусь, она будет в сохранности. Но эту запись лучше не слышать посторонним ушам.

— Берите. И позвольте предположить: офицер КГБ на почве личных переживаний решил учинить суицид, но не рассчитал высоту и лишь поломался, отчего признан негодным к дальнейшему прохождению службы и уволен. Готов подтвердить эту версию под присягой на Библии.

— Библия не нужна, — полковник поднялся. — А вот круглосуточное дежурство около койки твоего, Николай, дегенерата придётся обеспечить. Чтоб ни слова не сказал лишнего местным. При первой возможности перевести в Американку. Задал ты нам жару, малец. Но что развязал узлы и не дал опозориться с польской песней — хвалю. Точно никто из черниговских не в курсе подробностей?

— А вдруг подслушали телефонный разговор по спецлинии?

Возвращались они вдвоём с полковником, так и не назвавшим ни имени-отчества, ни фамилии, и практически в молчании. Образцов и ещё двое со второй машиной остались дежурить в клинике.

После Бобруйска Егор предложил подменить за рулём, получив отказ. Тогда, откинув сиденье, завалился спать.

Шёл третий час ночи.

Всех последствий безрассудной акции с Волобуевым он ещё представить не мог. Немного грело душу одно маленькое обстоятельство. За время ожидания в черниговском КГБ удалось выпросить другой кассетный магнитофон и сделать дубль разговора с Волобуевым. Пусть будет.