Алые воды "Карибского супа"

Глава 6. Разум и страсть

Бесник, организовывая это празднество на нижней палубе альбионского фрегата, преследовала три цели: не оставить Легранам хорошего вина, наладить отношения с двумя другими капитанами, на которых она часто бранилась за их бестолковость, и поднять дух своих людей, которым предстояло завтра впасть в большое разочарование от выручки с рейда: никому и в голову не взбрело думать о какой-то рыбе, когда рядом мертвецы, а эти чёртовы буржуа только и думают, что о прибыли, в жопы им грот-мачту.

Через час из доброй сотни недорыбаков не осталось, наверное, ни одного трезвого. Все пили, громко орали, били кружками по столешнице и крышкам бочек, топали ногами, хлопали руками. Нашлись музыканты: кто на скрипке, кто на дудке, кто на барабане, кто крутил хрипящую шарманку, и всё это по началу создавало неописуемую какофонию, но затем и музыканты напились, начали играть складнее, тогда пошли песни и пляски, и народ стал выкидывать кто что горазд. Были позабыты и мертвецы, и дрязги, и треклятые Леграны, и русалки. Бесник вскоре ушла в просторную и красивую капитанскую каюту, заперевшись там, чтобы никто не мешал ей в одиночку надраться в зюзю, сеньор Кхецо в компании отрубился и того раньше, а потому некому было орать матом, чтобы Хэм перестали зажимать в углу, совершенно позабыв о том, какая она уродина, что мочиться следует наверху и за борт, что только неделю назад Чайника все шпыняли, отчего же теперь сажать его на шею Филу, откуда он, пригибая голову, чтобы не стукнуться о потолок, поливал всех дорогим галлийским вином?

— Давай, Келд!

— Лей мне в рот, Чайничек!

— Гуляем, сукины дети, чёрт меня еби!

— Да ты прям как Бесник спизданул!

— Ваш к-капитан просто конченый мудила, во! — авторитетно заявил пьяный Антонио Вихрастый, капитан "Лукреции". — Мы с-смотрим и ва-а-аще не понимаем, как вы так живёте, ах-ха-хах!

Часть матросов одобрительно загудела, но люди Бесник угрожающе сжали кулаки.

— Хоть и мудила, зато наш капитан!

Впрочем, Вихрастый быстро исправил ситуацию, спровоцировав взрыв смеха:

— А я б всё-таки дал ему себя трахнуть! Или он у вас что, кастрат?

Ламарк и Йорек, которые привели сюда народ, понуро сидели в стороне. Бесник ничего не объяснила канониру по поводу неожиданной раны, но галлиец знал, насколько аккуратно ходит девушка, и история этой травмы на ровном месте его беспокоила, а Йореку эта вакханалия и шуточки казались до ужаса отвратительными. Зато Морис, поспешивший притупить свою боль, стоял шатаясь с бутылкой в руке и блаженно улыбался.

Музыканты скооперировались и стали наигрывать озорную кельтскую мелодию, и танцоры начали мелко топать ногами, что смотрелось довольно неуклюже.

— Эй, Мор! — крикнул счастливый Чайник со своей вершины. — Чего стоишь, почему не данцуешь?

Морис широко улыбнулся, глаза его превратились в щёлки.

— А зачем?

— Дак праздник у нас, надо быть счастливыми! Сегодня живы, а завтра мёртвые, дак чего бы не данцевать?

Народ одобрительно зашумел, матросы начали выпихивать Мориса на центр круга. Музыканты убыстрили ритм.

— Ну, сами напросились! — нарочито грозно сказал бывший юрист, а ныне пьяный моряк, после чего поставил бутылку, выпрямился, сцепил руки за спиной и вытянул вперёд носок…

Палуба аж вздрогнула от воплей: Сопляк, Балласт и просто сухопутная крыса Морис взял и выдал настоящую ирландскую чечётку! Правда, потом ему начало сводить стопы из-за разносившейся обуви и он перешёл на джигу. Те люди, которые день назад бранили его, смеялись над ним, теперь рукоплескали ему, и он танцевал всё быстрее, резче, сложнее, скача как козлик и прыгая так высоко, что при желании можно было заехать ногой по лицу Фила, чего Морис желал с первого часа их знакомства. Но сейчас ему не хотелось никому причинять боль, ни над кем злорадствовать, а просто двигаться, лететь, чеканить всё быстрее, вызвать всё больше восторга, быть на высоте, быть лучше их!

Этот танец он посвящает ей — самой прекрасной деве на Карибах… нет, на свете! Ах, почему она это не видит?

Когда Морис наконец остановился, тяжело дыша и чувствуя сводящую боль в икрах, он был уже звездой.

Тук-тук-тук.

Тишина.

— Капитан?

Молчание.

Снова стук, затем ещё и ещё.

Кто-то тяжело ухнул на пол.

— Зря мы её будим…

— Ну раз проснулась, значит, не вдрызг.

Щёлкнул замок, дверь в капитанскую каюту приоткрылась и на фоне мрака, освещаемого лишь последними лучами заходящими солнца, нарисовалось распухшее красноглазое лицо Бесник, которая ничего не выражающим взглядом окинула Ламарка, Йорека и Кхецо.

— Ну и нахуя мне замок на двери, если её всё равно надо открывать? — медленно произнесла она нетвёрдым голосом.

Кхецо прокашлялся и произнёс:

— Сеньор капитан, мы решили закончить праздник. Почти все сошли на берег.

Бесник распахнула дверь пошире и застыла в проёме.

— И как, они там бе… берега не попутали?

Пока трое мужчин думали над ответом, Бесник прыснула и рассмеялась на собственной же шуткой.

— Хых! Прых-хых-прыходите, хых-хых!

Она резко развернулась к столу, размашистым движением ухватила бутылку и опрокинула содержимое в рот.

— Слушай, Бесник… — начал Йорек.

Девушка развернулась.

— Чё надо, уё… уёбище бледное?

Йорек вздохнул: в таком состоянии их капитан ещё не была. Нет, она, конечно, напивалась, но ясность ума сохраняла, а теперь же она ничем не отличалась от остальных, кичащихся своей пошлостью и опущенностью, людей Карибов.

— В общем, народ разошёлся и мы всех разогнали, чтобы нас Леграны не посекли, — пояснил Ламарк.

— Хы-хих, посекли… — то ли усмехнулась, то ли икнула Бесник.

— Ребята с "Веги" и "Лукреции" отправились к себе, — продолжил канонир, а наши вслед за Сопляком в город.

— За-за каким сопляком? — искренне не поняла Бесник.

— За Морисом, — пояснил Кхецо.

— Мо-мо-морисом? Море-море-морисом? — спросила девушка сквозь глупый смех.

— Он, оказывается, замечательно ноги раздвигает, — буркнул Ламарк. — А ещё он ведь ирландец, и они наверняка загуляют так, что весь город ходить ходуном будет. Собственно, почему мы вас и растолкали.

Взгляд девушки мгновенно прояснился.

— Морис не на корабле?

— Нет, — сказал Ламарк.

Девушка подняла голову и прищурилась.

— То-о-очно?

— Точно! — гаркнул Кхецо.

— Точно Мориса нет на корабле? — повторила капитан уже твёрдым голосом, чтобы точно убедиться.

— Ни на одном, — подтвердил Йорек.

— Блядь… блядь, это плохо… — Бесник тяжело выдохнула и сжала руками голову. — Нам пиздец, сеньоры!

Мужчины вздрогнули, даже Йорек испугался.

— Что случилось, капитан?!

— Ничего, ничего! — поспешила успокоить их девушка, нелепо размахивая руками. — Просто теперь за этим проходимцем следить надо прям конкретно. Он нас со всеми мудями русалкам сдать может. Как давно они съебались?

Ламарк и Йорек переглянулись.

— Две склянки как.

— Хуёво, да простит меня господь, — Бесник перекрестилась и схватила трубку, намереваясь закурить и проветрить голову. — Ладно, денег у него нет, он точно вернётся, и хорошо бы без долгов.

— И тогда денег у него по-прежнему не будет? — уточнил Ламарк.

— Да, — вздохнула Бесник. — Не будет. И у вас тоже…

— Вы найти ваш сушеход? Имя?

В темноте Табео казался ещё более пугающим и одновременно притягательным, как ядовитая змея.

Жюльен оставил вёсла, сунул руку за пазуху и вынул сложенный лист бумаги.

— Это списки людей на двух наших кораблях. Капитаны заверили, что никто из их людей не имеет трезубца на запястье.

Табео скользнул с рифа и вынырнул возле самого борта, вытер руку об одежду Жюльена и взял листок, пытаясь прочитать.

— Я могу поднести фонарь, — предложил Жюльен, как-то забыв, что перед ним тот, кто чуть не убил его, а после этого причинил довольно много боли — и какого-то странного удовольствия. Жюльен знал, что Кристине нравилось смотреть, как умирают люди, обречённые ею на страдания; он убеждал себя, что и ему это нравится, но почему-то страдать самому понравилось больше, было в этом тоже какое-то мрачное удовлетворение. Поэтому он вернулся сюда без намерения отравить незнакомца и привезти сестре замечательнейший раздувшийся труп.

Табео сделал вид, что всё понял, хотя читать не мог. Ему просто нужен был тот, на чьём запястье был трезубец — а такой сушеход точно есть и он находится на острове.

— А ещё корабль есть?

— Есть, "Гумилития", но он пока не вернулся, хотя мы ждём его со вчерашнего дня.

— А ещё кто есть? — спросил Табео. Он решил, что у Жюльена очень много людей в подчинении, раз он брат могущественной архесы. — А мог он уплыть?

Жюльен отбил пальцами на скамье ритм "Лорренской дороги".

— Уплыть если и мог, то только в сторону одной из колоний моей страны, но ни один корабль туда не направлялся. Вообще кроме "Гумилитии" никто не покидал пределы острова. А если нужны чужаки, то один есть: мы схватили пирата, он добрался на шлюпке. На нём много татуировок, но трезубца среди них не было. Хотя если он не на руках…

Табео наклонил голову, затем быстро залез в лодку, и Жюльен почувствовал прохладу брызг морской воды, а вскоре обнаружил, что весь в слизи.

— Трезубец на запястье. — Табео приподнялся на руках, полулёжа животом вниз. — Какой пират?

— Гектор Шестёрка. Плавал то ли с Бартоломью, то ли с Киддом…

Ногти Табео тотчас впились ему в плечи, жёлтые глаза с расширенными чёрными зрачками пронзили череп вплоть до затылочной кости.

— Барто-Лому?

Сердце Жюльена бешено забилось, но лицо осталось сонным.

— Ты его знал? Твои собратья-сосёстры — кто там у вас — его укоротили сверху и снизу.

Табео прогнулся, из-за чего его взгляд слегка умерил своё пригвождающее действие.

— Не верный архесе — мёртвый. Я тоже мёртвый, если она узнает, — тихо прошипел он.

— Кто узнает? — также тихо спросил Жюльен, пока Табео одной рукой залез ему под рубашку.

— Артеми-и-ида… — выдохнул водный юноша в самое ухо прежде, чем прикусить его.

— А что твоя Артемида? Это же та королева, против которой ты воюешь? — уточнил Жюльен, пытаясь понять, замораживается у него всё внутри или наоборот разогревается.

Табео отстранился, присел на вторую половину хвоста и снял с себя свою тунику. Собственно, это Жюльен уже видел: следы зубов, шрамы от тонкого лезвия, идущие наискось через грудь и живот прямо по жаберным прорезям, сходящие большие синяки. Его избивали, кусали и резали, это понятно, и теперь он срывается на тех, кого считает ниже себя, то есть на людей суши. Почти как сестра с отцом.

— Это меня любит Артемида, — пояснил Табео. — Она думает, я её шпион в стае клана-врага, но я в клане Трихехо, я клан Триви, родня Тиро!

— Тиро… — повторил Жюльен. — То есть ты не эти… трезубцы?

— Я никогда не буду тем, чьё имя вызывает лишь горе, — прорычал Табео, снова наползая на Жюльена.

— Слушай, горе, — ленивым безразличным голосом сказал Легран. — У меня нет ничего нового для тебя, а находиться здесь долго мне ни к чему. Я нужен тебе живым, если тебе нужно имя, так что сначала сообщи всё, что требуется, а уже потом пытайся меня съесть.

Зрачки Табео расширились ещё сильнее, он весь подобрался, кончик языка высунулся, точно у рептилии. Жюльен моргнул на моменте, когда он прыгнул.

Шлюпка закачалась взад-вперёд, спина аж хрустнула от удара об доски, но боль тут же перебила волна жара снизу. Жюльен даже не успел ничего увидеть, кроме клочка ночного неба, которое тут же заслонили бордовые волосы, а в его рот проник очень мокрый длинный язык. Эта тварь забыла, что он может дышать только через рот и нос, иначе не держала бы так его челюсти. К счастью, Табео быстро переместился возиться ниже.

Отпустить своё сознание за пределы тела, презреть осязательные ощущения и просто наблюдать, позволяя другому дёргать тебя за нити и говорить твоими устами — по сути, Жюльен слишком часто так делал в последнее время, и теперь просто лежал, не сопротивлялся и ничего не чувствовал, изредка проверяя, не отгрызли ли ему случайно, допустим, ногу.

— Только найди мне человека, — сказал на прощание Табео. — А дальше держись от Артемиды далеко. Сушеходы не требуется воевать с нами или против нас, это дело только наше.

"Тогда зачем вы позволяете узнавать вас, зачем говорите с нами и пытаетесь любить?" — хотел ответить Жюльен, но промолчал.

Вот же разгорячённые, а ведь в воде живут. Да такой или такая и самого крепкого моряка либо высушит, либо забьёт. А всё ж лучше иберийцев… Жюльен так и не понял, как именно это произошло тогда, многие годы назад, потому что сестра увела его в чужой дом, где он спрятался под стол, а она смотрела в окно из-за шторы, и её плечики сильно дрожали, и так продолжалось бесконечно, пока женский крик, переходивший в визг, не сорвался. Затем дом занялся пожаром, комната наполнилась дымом, в прихожей послышались пьяные вопли обезумевших корсаров, и им, детям, снова пришлось уходить. И долго ещё Кристина носила это потемневшее от сажи платьице с обгоревшим подолом.

Неизвестно, что будет дальше, но их маленькое сплочённое семейство что-нибудь придумает, и Табео станет их пешкой в борьбе с теми, кто прошёл мимо вместо того, чтобы помочь им. И скоро Иберия хлебнёт собственной крови, а Галлия возьмёт то, что ей причитается.

Морис не собирался расшатывать город, но шуметь как можно сильнее входило в его планы: русалки наверняка хотя бы на всякий случай глянут, от чего буянят люди. В те места, куда раньше он ходил одиноким и никому не нужным пришельцем, теперь он врывался с толпой разгорячённых знакомых чужаков. Люди разбегались, а хозяева спешили выполнить их желания и стянуть себе пару монет. У Мориса не было ни гроша, но ему и не нужно было платить, поскольку он ничего не хотел. Разум и так был уже опьянён, просто хотелось больше шуму, и это было легко устроить.

Играйте, музыканты! Вперёд!

Брат превосходил его во многом: лучше фехтовал, быстрее бегал, был сильнее, помнил гораздо больше стихов и песен. Единственное, в чём обошёл его Морис, так это танцы. Веселее, чем стихи, и миролюбивее, чем драка — что может быть лучше?

— О, Морис, это вы?

— Марта?

Пока матросы шатали столы и мутузили хозяина таверны, Морис смотрел на почти единственную из людей, которая стала отнеслась к нему хорошо. Она не боялась толпы пьяных: для неё это было обычное явление.

— У вас глаза так пугающе блестят… Вы что-то задумали? — с кроткой улыбкой спросила она.

Морис, сам не зная отчего, вдруг почувствовал себя очень неловко, точно его за неподобающим занятием застукала мать.

— Н-нет! Я… я просто захотел стать счастливее…

— О, это очень хорошо! — искренне кивнула Марта. — Вы видели русалку? Говорят, вы искали с ней встречи, для чего и пошли к капитану Бесу.

— Бесник, — поправил Морис. — И да, я нашёл русалку.

Марта по-детски наклонила голову набок — она казалась такой чистой, несмотря на всё, что окружало её жизнь.

— А она красивая?

— Очень… — пробормотал Морис. Ему вдруг стало совестно: он так и не написал родителям, скатился до того, чтобы пить из одной бутылки с грубыми и грязными мужланами, а теперь хочет, чтобы на него обратила внимание та, чей народ убивает честных моряков.

— У меня снова нет денег… — неожиданно начал он, но Марта остановила его жестом своей худой руки.

— У них есть. Спокойной ночи, любовник моря.

Морис не заметил, как она исчезла. Ему вдруг стало невыносимо душно, и он выбежал из таверны и побежал по пристани, спотыкаясь о торчащие доски, сталкиваясь с людьми, падая и поднимаясь, лишь бы оторваться от своих "товарищей".

Так он вновь очутился на дальнем причале. И снова вечер, и снова одиночество, только сейчас было и светлее и теплее. Но ему, как и тогда, дальше осталось только ждать.

Тоска ещё давила грудь, и Морис решил исповедаться. Прямо здесь и сейчас, потому что ему казалось, что это тонкое пространство между морем, сушей и небом ближе к господу, чем высокий свод внутренности церкви. Он встал на колени, морщась от боли в колене, и хотел было коснуться креста, но нащупал только цепочку.

"Ты богохульник, потому что на тебе креста нет, и если я кому скажу, от тебя отвернутся", — вспомнились слова Бесник. А мать говорила, что главное — обращаться с открытой душой. Морис и так, как он считал, держал её не сильно запертой.

— Отче наш, прости меня за то, что редко к тебе обращаюсь. Сейчас на земле живётся нелегко, потому что многие не чтут твои заветы, но наш долг — прощать их и наставлять на путь истинный ближнего своего. Храни же моих бедных родителей и передай моему несчастному брату, который точно уж блаженствует рядом с тобой на небесах, что я очень благодарен ему за всё, им для меня сделанное, и жалею, что не смог отплатить тем же. О моей душе, наверное, стоит беспокоиться мне самому: я всё больше ухожу от света и стремлюсь к аду, но я исправлюсь, как только помогу покарать отвернувшихся от тебя. Аминь.

Тот факт, что прощение и покарание как-то странно сочетаются в его молитве, до не вполне трезво соображающего Мориса не дошёл.

Долго ждать не пришлось, русалки всплыли спустя минут десять, однако теперь они были гораздо ближе. А ведь мрак ещё не спустился на остров!

Морис узнал несколько придворных, двух охранниц, были и близняшки, судя по всему, с няней. А в центре была она — его морская принцесса…

— Приветствую, народ моря! Приветствую вас, моя археса! — воскликнул он. — У вас сегодня праздник?

Он не заметил, что Ахиллеи не было.

Артемида улыбнулась.

— Раз праздник у тебя, значит, праздник у меня. Странное движение нижние конечности, что это?

Морис смущённо хихикнул.

— Это называется танец. Мы танцуем под музыку, когда нам хорошо, ещё так мы показываем, насколько же мы хороши.

Русалки защебетали-зачирикали между собой, пока их не усмирил жест Артемиды.

— А ты есть хорош? — хитро спросила она.

— Я хорош, — ответил Морис без капли сомнения. Всё-таки алкоголь сделал мир вокруг него меньше, а его самого больше, и принцесса стала куда ближе.

— А сделать танец для меня? — умилительно (как ей показалось) попросила Артемида.

Морис усмехнулся и пожал плечами:

— Так музыки нет! Как же я буду танцевать для вас без музыки, это уже не танец получится. Если только вы споёте мне, тогда я станцую!

Артемида издала булькающий звук, остальные русалки также засмеялись. Близняшки запищали, няня что-то им прошептала.

— Боюсь, моя песня для тебя ещё слишком сильная, — снисходительно пояснила Анасис. — Тебе споют мои Советницы.

Советницы посовещались между собой, затем одна из них начала хлопать в ладоши, отбивая основной ритм, другая добавила рисунок, третья начала импровизировать голосом, и получилось очень красиво, но не то. Видя, как быстро они это сделали, Морис догадался, что они больше те, кто подчиняется, чем те, кто направляет, а значит, Артемида решает всё сама.

— Нельзя ли сделать ритм быстрее… скажем, раза в два и бить восьмёрками, а не шестёрками? — любезно попросил Морис.

Русалки под внимательным взглядом Артемиды перестроились, и Морис наконец услышал что-то знакомое, после чего выпрямился, вытянулся, сцепил руки и вновь вытянул вперёд носок, точно готовясь сделать шаг в пропасть.

Сам факт наличия ног русалок, естественно, не особо удивлял: в конце концов их нижняя часть тела была устроена почти также, только парные кости были сильно сближены. Ходили очень редкие слухи, что особое вещество и вовсе может метаморфировать хвост в функционирующие ноги. Но то, как Морис балансировал на одном носке, как он подпрыгивал, как быстро перебирал ногами, как перескакивал с одной ноги на другую — это вызывало неописуемый восторг. Русалки, бывшие обычно не особо-то богатыми на эмоции, демонстрировали мимикой, жестами и звуками целую гамму чувств начиная от ужаса, смешанного с отвращением (это няня не была морально к такому готова), переходя на любопытство с лёгким оттенком ощущения дисбаланса и заканчивая полным восхищением и желанием уметь также. Или хотя бы иметь возможность смотреть на это когда угодно. Последняя мысль была в голове у Артемиды, которая решила даже взобраться на причал и ощущать всё на минимальном расстоянии. При этом её уже не беспокоило, что посторонние сушеходы могут их заметить: разведка близка к завершению, составлена карта всех близлежащих остров и рифов, примерно определены силы и мощность оружия противника — случай с фрегатом многое выявил. Контрразведчиками были пойманы и подвергнуты пыткам атлатетис клана Трихехо, так что можно просчитать план атак на шаг вперёд. Многие сушеходы в ужасе от них, зная, на что способны русалки, и это значит, что лишние не вмешаются. А теперь у неё надёжный информатор с суши, который скоро начнёт работать как надо.

Когда танец закончился, некоторое время ещё продолжалось групповое общение и восхищение, а затем, когда стало темнее, Артемида попросила оставить их с Морисом наедине.

Тот сильно удивился. Не думал, что станет приближённым принцессы так быстро.

— Ты умеешь плавать с помощью тела? — негромко спросила Артемида, изображая руками, как плыть брассом.

— Конечно, — кивнул Морис. — Пусть не все люди суши живут у моря и у нас нет жабр…

Артемида перебила его жестом.

— Надо немного плыть, это уже интимный разговор. Личное. Там всё ещё суша, но не дерево.

Морис стянул с себя свой куцый и помятый камзол, расстегнул жилет, сбросил обувь, оставшись в рубашке, штанах и чулках. Шляпу он потерял на "Гумилитии" — кто-то стащил.

— Плыви за мной, недалеко! Будет слишком быстро, хватайся за подол!

Послышался тихий всплеск — это скользнула русалка. А затем громкое "бултых" — это нырнул Морис.

Бесник, смотревшая в подзорную трубу с мостика "Непрощающего", выдала витиеватое проклятие. И до этого было ничего не разобрать, кроме свистоплясок, так ещё и принцесса её раскусила. А принцесса действительно раскусила: мало того что оттянула время до темноты, давая ложные надежды, так ещё двигалась строго под водой, поэтому Морису пришлось сразу вцепиться в длинный тонкий, но прочный подол накидки сразу, потому что благодаря мощным мышцам спины и пресса, обтекаемости слизи и поставленным движениям нижней части тела и боковых плавников как стабилизаторов не самая сильная русалка, да ещё и нарядная, передвигалась под водой намного быстрее даже опытных пловцов с суши

Бесник хотела было приказать спускать шлюпку, но поняла, что это бесполезно: возможности у морской принцессы были нечеловеческие.

Они уходили прочь от города вдоль острова. Когда несчастному жителю суши надо было переменить воздух, Артемида аккуратно подталкивала его головой вверх к поверхности, и Морис, подставляя воздуху одно лишь лицо, быстро выдыхал и вдыхал, после чего быстро исчезал под водой, опускаемый русалкой. Каждое её прикосновение точно выпускало по телу тысячи микроскопических тёплых крабиков, которые заползали под одежду и там щекотали.

Глаза Мориса не были приспособлены к постоянному полумраку и искажениям водной среды, так что он видел и половины той прелести моря, которая была доступна Артемиде. Он не видел ни распаханного и удобренного насыщенным илом песка, куда русалки собирались сажать водные растения, не видел стаи цветных рыбок, набиравших массу на планктоне, не видел загоны с дельфинами и сарайчики с акулами, не видел большие шалаши, обтянутые тонкой материей, где жили высшие атлатетис, не видел шалаши поменьше, где жило командование и военные специалисты, не видел жалкие, заваливаемые песком бараки, где жили тощие и нервные девушки-рядовые, не видел склады с холодным оружием, гигантских полипов, походные лаборатории, где иглы начинались ядом, не видел кухни и отхожие места. Словом, не понял, насколько близко к необитаемой части острова, где нет ходу кораблям, расположился лагерь с несколькими сотнями атлатетис, принадлежащих клану Анасис, притом что наиболее разрушительное орудие было спрятано в глубине. Ну и что почти все жители лагеря были женщинами.

И точно не нашёл бы под водой путь к маленькому пляжику, обильно озеленённому, окружённому с трёх сторон невысокими скалами. Слишком мало места для корабля, но самое то для шлюпки, только карабкаться придётся. Но по кострищу и следам на песке Морис понял, что пляж иногда обитаем.

— Хорошее место! — Артемида быстро выползла на берег, точно тюлень, в полупрыжке развернулась и упала спиной вперёд, её тёмно-синие волосы размещались по бело-серому влажному песку, она закинула руки наверх и протащила их к бёдрам, рисуя "ангела". У Мориса лёгкие горели так, словно он надышался дымом костра, потому он упал лицом вниз вообще без сил. Весь алкоголь выветрился и смылся, стало прохладно, голова слегка гудела.

— Ты наверняка хотеть ответы, — неожиданно заговорила Артемида. — Спроси.

Морис с трудом полнял голову на неё и невольно залюбовался, как красиво приподнимаются её груди.

— Я хотела спросить про рыбу… Отчего её не едят? — Он сам удивился, почему спросил именно это.

— Сигуатера, — ответила Артемида. — Отравление рыбой, которая накопила много планктона. В море много маленьких существ, невидимых глазом, но именно они составлять основная биомасса. Некоторые вырабатывают яд, рыбы едят их вместе с водорослями и становятся ядовитыми. Тот, кто ест, получит яд. Даже атлатетис не едят рыбу, которая ест этот планктон, поэтому атлатетис рыбу разводит, дикую нельзя есть везде[1].

— Вот уж не думал… — удивился Морис. Теперь ему всё стало понятно.

— Есть ещё желание ответы? — тоном мудрого учителя спросила Артемида.

— Почему были убитые все эти люди? Те моряки, и этот Бартоломью, и много кто ещё? — также просто спросил молодой человек.

Он не увидел, что лицо Артемиды недовольно сморщилось, но по голосу понял, что вопрос был не самый удачный.

— Сушеходы вообразить, что они управлять морем. Они сделать попросить помощи у атлатетис ради выгода, а помощь атлатетис не сделать. Бесполезным — смерть! Врагу — смерть! Кто не будет подчинение, тот умрёт! Союзник моего врага — мой враг! Dixi[2].

Морис начал вспоминать слова Ахиллеи. Кажется, она говорила, что людей спровоцировали стрелять в русалок, из-за чего клан Трихехо (теперь Морису было проще использовать понятия и названия русалок) и напал на корабль, а после чего был вынужден покинуть поле боя. Почему же тогда Артемида говорит, что люди сами виноваты?

Но все мысли мгновенно улетучились, когда до ушей донеслась нежная, пронзающая песнь. Это Артемида начала что-то мурлыкать себе под нос, негромко и не стараясь, но эта мелодия очаровывала. Голоса русалок из числа её советниц и близко не находились. Звуки проникали в самый мозг, изгоняя мысли и воспоминания, блокируя другие органы чувств, оставляя в голове только себя.

Когда мурлыканье оборвалось, Морис зашипел от резкой головной боли. Никогда он такого не испытывал, это было сродни похмелью, но гораздо хуже. К счастью, это быстро прекратилось.

Артемида перекатилась на живот и приподнялась на локтях. Морис, который всё это время лежал спиной вверх, тоже решил приподняться. Русалка посмотрела на него, хищно прищурясь.

— Ты иметь вопросы ещё?

Морис помотал головой с растрепавшимися волосами в стороны.

— У нас говорят: "Много будешь знать, скоро состаришься".

Артемида захохотала.

— Тогда я уже очень старая! Я много будешь знать!

Морис смутился:

— Я вовсе не это имел ввиду…

Русалка быстро подползла к нему и положила на волосы ладонь.

— Не надо придавать эти слова много смысла. — Схватила пряди и потянула, из-за чего Морису пришлось поднять голову, и их взгляды встретились. — Хочешь игру?

Стало совсем темно, зрачки русалки почти слились с радужкой, и молодой человек утонул в этом бездонном, чёрном как космос море.

— Не смогу я играть, не умею. Да и после танца колено болит очень… — не думая пробормотал он.

— Не бойся, моя игра не сложная… — прошептала Артемида, после чего схватила его руки и быстро вцепилась зубами ему в плечо.

Морис вскрикнул от боли и привстал на колени, русалка быстро навалилась на него. Некоторое время они так стояли, и Морис пытался отстранить от себя Артемиду, но та прижималась крепче, пока не вырвала окровавленный клочок рубашки, после чего ухватила за ворот и начала тянуть его в разные стороны. Морис упал, и волосы русалки накрыли его лицо.

— Постой, я могу и сам её снять! — в панике пролепетал он. Почему-то в эти критические мгновения его разум соизволил напомнить ему не наставления брата по рукопашному бою, а тот факт, что у него вообще-то нет запасной рубашки, поскольку все свои вещи он оставил на навеки проклятой им Ямайке. Казалось, что с той поры прошли годы.

Артемида приподняла корпус, дав Морису себя ещё рассмотреть, усмехнулась и опустила руки ниже. Морис издал звук, похожий на стон вперемешку с болезненным хрипом, а в следующее мгновение руки русалки проскользили под рубашкой по его торчащим рёбрам — диета в последнее время была как нельзя скудная. Нащупав соски, Артемида сжала их, рассекая ногтями кожу до крови. Морис снова захрипел.

— Тебе страшно? — коварным, низким, журчащим голосом спросила Анасис.

Морис заставил себя разжать зубы.

— Сейчас мне как-то не весело.

— Это сейчас пройдёт, — пообещала русалка, после чего вдруг слезла, легла на один бок и начала снимать с себя пояс, расшитый золотом. Морис решил, что она раздевается, и постарался лечь расслабленно. Но он ошибся: спустя несколько мгновений пояс обмотался вокруг его шеи. Артемида ухватила за другой конец и потащила задыхающегося человека в воду.

Лёгкие тотчас обожгло солёной водой. Морис и сам не понял, как умудрился вынырнуть и набрать в рот воздуха. Неожиданно они очутились в довольно глубоком месте: до дна Морис не доставал.

И тут только он впервые увидел Артемиду во всей её красе.

На суше русалки казались немного жалкими, точно рыбы, вытащенные из воды, или покойницы, задетые баграми. Они может и были красивы, но выглядели лишёнными достоинства, потерпевшими крушение. Их волосы свисали налипающими прядями влажная одежда не красила, а просто обволакивала. Капли воды мешали рассмотреть черты лица. А в воде было всё иначе.

Длинные синие волосы раскинулись, точно ореол тьмы. Многослойное платье раскинулось крыльями библейских ангелов, а в центре этого колоссального цветка была она — изящная, царственная фигура, обрамлённая золотом и биолюминесцирующими нитями, в густой тёмной синеве это казалось куда более прекрасным, чем самые дорогие наряды светских красоток. Артемида отстегнула бюст, и теперь Морис видел её обнажённую грудь с бледными, но трогательными сосками, однако куда яснее выделялись нежные, тонкие и легко ранимые жаберные прорези. Он не мог знать, насколько это интимное место для русалок, только понимал, что это не кажется ему чем-то ужасным. Он забыл, что может умереть от гипоксии и что его шею сдавливает колючий пояс, он просто осознал — перед ним богиня. Богиня, которая может его коснуться, разорвать, превратить в ничто, но он всё равно будет её обожать, как обожает он ту мелодию, что льётся из её уст.

— Теперь тебе страшно? — спросила Артемида.

Под водой всё слышится иначе. Самые резкие звуки слов становятся музыкой, которая, казалось, существовала до человека и человечества. Голос Артемиды убивал мгновенно.

— Да… — сказал Морис, совершенно не колеблясь, презирая слабость своей дыхательной системы и прощаясь с остатками воздуха.

Что было дальше, он так и не смог внятно вспомнить. Но знал, что было много любви и очень много боли.

1. Про сигуатеру факт реальный. Яд — сигуатоксин — выделяют микроорганизмы Gambierdiscus toxicus, входящие в состав планктона. По своей структуре он (и группа сходных с ним токсинов, также вызывающих сигуатеру) представляет собой полициклические полиэфиры. Попав в организм, они открывают натриевые каналы на поверхности мембран клеток, в связи с чем нарушается процесс изменения мембранного потенциала (разницы между зарядами на внутриклеточной и внеклеточной сторонах мембраны клетки), а это в свою очередь приводит к тому, что электрическое возбуждение на поверхности клеток не возникает. Отсюда и берутся все «замечательные» симптомы. Токсин накапливается по морской цепи питания. Чем дольше рыба живёт, тем больше в ней накопилось. (Поэтому, например, хищных барракуд едят только маленьких. Тех, что выросли до метра в длину, как правило, поймав, отпускают.) У сигуатоксина есть ещё одно свойство, о котором узнали совсем недавно: на людей, ослабленных от авитаминоза, он действует гораздо сильнее, что вполне логично.

2. "Я закончила" (лат.)