Алые воды "Карибского супа"

Глава 8. Игра начинается

Иметь собственную каюту, будучи помощниками капитана, хорошо, пусть она и не сравнится с капитанской: не пройтись, не растянуться, ни стол поставить. Зато посторонним нет причин ломиться туда без спросу.

Пьер Ламарк и Йорек Нерпа лежали на плотном матрасе на полу, укрывшись одеялом, одежды на них не было, а потому неожиданный зритель мог много узнать об их истории по шрамам и татуировкам.

Быть в мателотаже[1] удобно, гораздо проще жить между рейдами, да и на рейде спокойнее. Оба они хлебнули всевозможных предательств и ударов в спину ещё в Старом Свете, хотелось бы уже хоть кому-то доверять. И пусть оба слишком часто смотрели на Бесник не только как на капитана и находили лишней её правило прятать свою женскую сущность, было решено предоставить возможный первый шаг ей.

Впрочем, сейчас мысли о ней отошли на второй план. Их обоих заботил совсем другой человек.

— Эй, Йорек, — тихо окликнул товарища канонир.

Северянин повернул голову и вопросительно прищурился.

— Тебе не кажется, что Морис слишком сильно изменился с того дня как нырнул с причала за русалкой? Он не из тех, кто ходит с каменным лицом и не прыгает от радости, когда Бесник повышает его до матроса.

Йорек задумался и молча кивнул. Ламарк же продолжал рассуждать:

— Помнишь, как его стошнило тогда при виде трупов? Сейчас он даже бровью не повёл. Думаешь, характер закалился? Чёрта с два. По-моему, он тронулся умом, взгляд у него как у безумца. Ты тоже должен был заметить, ты ж, считай, старпом.

Йорек снова кивнул.

— И Келд тоже странный стал. Был весёлый, прыгучий, а сейчас как громом поражённый. Слышь, Йор, — Ламарк придвинулся к нему поближе, хотя они и так были рядом, — мне кажется, его наши по кругу пустили. Поэтому он такой пришибленный, даже резаться начал, запястье у него обмотано. Надо бы поговорить с обоими, не думаешь?

Северянин пожал плечами.

— Надо так надо.

— Вот только я думаю, надо ли поговорить об этом с капитаном и обсудить это прежде с ней… — задумался канонир, снова ложась ровно на спину.

— Да что тут обсуждать? Мы что, без бабского слова и шагу сделать не можем? — отозвался Йорек.

Ламарк удивлённо поглядел на него.

— А ничего, что без неё я бы болтался на виселице, а тебя твои дружки-китобои кинули б в воду в куске парусины? Мы здесь все по воле случая, никто не особенный, на месте всякого мог бы быть кто-нибудь другой. Быть может, Бесник теперь только одна такая наряду с Энн Бонни и Мэри Рид[2], чьё время уже прошло.

— Бесник хороша, но до Мэри Рид ей далеко, молода ещё, — заметил Йорек.

— То ли ещё будет… И хотелось бы мне дожить до её триумфа. Очевидно же, к чему мы идём.

— Только не забывай про наш договор, — напомнил северянин. — Либо никому, либо обоим.

— А вдруг дети? — внезапно спросил Ламарк. — Как на это смотреть, а?

— Детей в юнги, — пробасил Йорек. — Славные должны выйти моряки.

Тут в дверь постучали. Двое мужчин поспешно схватили одежду и начали натягивать на себя рубашки.

— Эй, вы там? — послышался голос Бесник. — Спокойно, у меня только новости, плохая и хорошая.

— Да, мы здесь! — поспешно отозвался Ламарк.

— Мне похуй, — продолжила Бесник, — что вы скажете, поэтому начну с хорошей новости: мы идём на крупное дело. А плохая новость в том, что это дело называется война, и в этой войне мы на стороне сброда из галлийцев, альбионцев, пиратов и русалок, причём с пиратом во главе. И пират этот Гектор Шестёрка, которого я не трахнула насмерть, а жаль. Дальше хуже, ебитесь пока можете. Кстати да, фрегат мы проёбываем, он будет под командованием Шестёрки, и я сделаю всё возможное, чтобы там оказаться. Конец новостям.

Послышались удаляющиеся шаги.

— Капитан, постойте!

Полуодетый Ламарк быстро открыл дверь и вылетел в кубрик, догнав Бесник на лестнице на верхнюю палубу.

— Капитан!

Девушка обернулась и закрыла глаза, едва увидев голые коленки канонира.

— Если это попытка соблазнить, то она с треском провалилась. Что надо?

Пусть было уже темно, и зажжённые фонари не давали яркого света, канонир увидел, как Бесник сейчас красива: волосы промыты и расчёсаны, лёгкий пьяный румянец оттенял вечные синяки под глазами, и даже лохматые брови и тонкие усики над верхней губой не портили впечатление о ней как о прекрасной деве в нарядной и залихватской мужской одежде.

Ламарк быстро одёрнул рубашку, постыдившись вдвойне столь нелестной разнице между ними вообще и сейчас, и проговорил:

— Получается, Морис призовёт свою принцессу?

Бесник на секунду растерялась, затем кивнула.

— А если они обернутся против нас? Что тогда? Мы ведь точно обречены.

Лицо девушки стало чуть бледнее.

— Ну-у-у… Я ему глотку перережу, принцесса наверняка расстроится, что её игрушка погибла. А вообще… — Бесник сделала быстрый вдох-выдох. — Вот клан Трихехо теперь нам враги, и они же их враги. Получается, с нами они пойдут на своего врага. Я думаю, сработает, — и добавила грустнее: — Выбора у нас всё равно нет. Мы идём на Эспаньолу, чтобы водрузить там чужие флаги.

Ещё несколько дней было спокойно, а затем на маленький Остров Неудачников пришли большие многопушечные корабли с северо-запада юга и даже юго-востока[3]. Городок охнул от такого количества изголодавшегося (во всех смыслах) буйного народа. Тракторы и таверны были чуть ли не смыты человеческой лавиной, мостики и плоты не выдерживали и ломались, все островитянки женского пола стремились спрятаться как можно дальше, уходили в джунгли и там пережидали. Те, кому не повезло и кто при этом выжил, горько плакали и кляли мужскую необузданною природу на чём свет стоит.

Наиболее важные из прибывших разместились по гостям на сухопутной части острова, и хозяева, привыкшие к тому, что в жизни особо ничего не происходит, дня через два стали всё чаще барабанить пальцами по столешницам и до крови расчёсывать укусы насекомых, а то и вовсе выходить на улицу, чтобы пнуть пальму или какой-нибудь куст.

Кто же не сумел осчастливить хороших хозяев своим бытием в качестве гостя, те просто заняли все свободные места в водной части города, выгнав оттуда местных. Ну а что, раз неудачники, то им не привыкать.

Среди прибывших были и, казалось бы, культурные альбионские моряки, и не очень культурные альбионские пираты (Легран объявил, что на время военных действий все преследования прекращаются, поимка врагов корон будет вестись среди тех, кто выживет), и средней культурности галлийцы честных и нечестных родов занятий, и вообще не культурные романтики без флага. Аматор был не в восторге от всех, но такова была воля губернатора.

В конце концов по городу хотя бы не стреляли из пушек.

Гости хотели есть, так что Леграновским рыболовам вновь пришлось носиться по морю и ловить хоть что-нибудь, теперь они уж не так тщательно отбирали рыбу. Бесник, вопреки всем порядкам, предоставила на "Гумилитии" место Марте.

— Заебут там тебя до смерти. Только сиди где-нибудь и не высовывайся, мне оргии на судне пиздец как не нужны, — сообщила она.

Вообще к рыболовам в практически бесплатные помощники нанялось много "неудачников", так что недостатка в свободных руках не было.

И мало кто обращал внимание на хмурого Мориса и отрешённого Келда. Тем более когда сияющей звездой надежды стала Марта. Дисциплина сильно не нарушалась, "паломники" подходили по очереди, соблюдая все меры предосторожности, чтобы Бесник не велела их высечь.

Но в один день рыбалку пришлось прекратить: на "Гумилитию" поднялись пассажиры.

— Нам нужно кое-куда отправиться, — объявила Кристина капитану. — Я с вами потом за это рассчитаюсь. Нужны ваши лучшие люди и полное отсутствие лишних вопросов. Выгони с корабля всех лишних: мы плывём в Санто-Доминго этим вечером.

Бесник нервно сглотнула, но кивнула безо всяких возражений. Сеньор Кхецо покачал головой.

Жюльен не успел догрести до места встречи, как Табео уже обдал его брызгами воды.

— Имя! Скажи имя! Иначе мне смерть, смерть!

— Успокойся, — Жюльен слегка пристукнул его веслом. Табео тотчас же впился в него зубами, оставив на дереве царапины. — Мне теперь известно не только имя, но и должность, и место. Вот только теперь тебе до него не добраться: в открытом море ты его не достанешь, а в гавани слишком много людей и кораблей, ты задохнёшься в грязи.

Табео рывком ввалился в шлюпку — он необыкновенно нервничал.

— Так назови мне его, назови!

Теперь веслом не ударить, и Жюльену пришлось вытащить нож. Он понял, что сейчас у него больше всего шансов остаться с клочками вместо кожи.

— Есть пара условий, при соблюдении которых я не только назову тебе имя, но и постараюсь сам устранить этого человека. Тело я брошу за борт и отмечу его, зачеркнув на запястье трезубец, так ты его опознаешь. Потому что это последняя наша встреча.

Табео мгновенно перестал напоминать бьющуюся рыбу, снова став спокойным и холодным, и вопросительно посмотрел на Жюльена своими жёлтыми кошачьими глазами.

— Почему же?

— Потому что я так решил, — быстро отрезал Жюльен, ловко перебирая нож в пальцах. — Больше ты не коснёшься меня, моя археса и так жаждет твоей смерти.

Табео закатил глаза.

— Всякая археса жаждет моей смерти. Условия?

Жюльен положил нож между ног, потянулся, размял спину, наблюдая вполглаза, как водный юноша мелко дрожит от нетерпения, и начал:

— Клан трезубцев должен помочь нам в одном конфликте. Ваши ламантины могут не трогать их, пока наше дело не будет завершено? Русалки легко обеспечат нам перевес. Это первое.

Лицо Табео потемнело.

— Я не могу сделать это.

— Почему же? — спросил Жюльен таким же деловым тоном, каким бы спросила бы это его сестра.

— Я не оказывать влияние на архес клана Трихехо.

— Очень жаль. — Жюльен кукольно подпёр руками подбородок и долго смотрел Табео в глаза. Он прекрасно помнил, что сейчас играет с чудовищем, и знал, что другого шанса установить своё превосходство у него не будет. Поэтому он накануне встречи и отпил глоток из бутылки хорошего ямайского рома, которую привёз им гостивший у них альбионский офицер и которую он сейчас прятал у себя за пазухой. — А ты, такой сильный, что смог одолеть меня, не можешь удержать своих архес?

Табео сжался и опустил глаза.

— Не могу… — сказал он совсем тоненьким голосом. — Я слабый, слабый…

— Ну что ты? — ласково проговорил Жюльен, затем протянул вперёд ладонь и осторожно коснулся ей длинных волос посередине головы. Поняв, что ему руку пока не открывают, погладил вдоль волос. — Ты сильный, Табео, сильный. Ты всё сможешь. Помоги нам победить, и я убью для тебя любого сушехода, даже самого вкусного.

Жюльен видел, что синяков и кровоподтёков на спине водного юноши стало значительно больше. Он не испытал жалости, просто сделал для себя выводы: на всякое чудовище найдётся кто-то почудовищней. Кто же может заставить дрожать от страха всех русалок в Мировом океане? Только сам Посейдон? Или и он под плавником у архесы?

— Табео, это ещё не всё. Ты очень грубо со мной обошёлся, Табео, и моя сестра хочет убить тебя. Дай ей причину не делать этого, будь полезным.

Табео слегка приподнял голову, не препятствуя, однако, процессу выглаживания.

— Какая польза имеется у меня?

Младший Легран вытащил из небольшой наплечной сумки перерисованную им карту и карандаш.

— Покажи, где здесь какая глубина и где русалкам будет удобно атаковать корабль. Наш маршрут я уже отметил.

Табео долго тупо смотрел на карту, но всё же что-то начеркал.

— Отлично, ты молодец, — Жюльен аккуратно убрал карту. — Вот и всё, тебе осталось только не допустить драки между кланами, в то время как мы будем драться с нашими врагами. Твою цель я убью сразу, как мы одержим победу, и твоя нелюбимая археса останется с разбитым сердцем.

Табео замер, точно его сейчас прокляли, взгляд у него был растерянным.

— Ты можешь уплывать, мы больше не увидимся, — негромко подсказал Жюльен, демонстративно берясь за вёсла. — Я ещё долго буду на острове, и если я тебя обману, то убить меня будет очень легко. Ну же, уплывай: скоро взойдёт солнце и твоя бедная спина получит ожог.

Дальнейшего поворота человек суши опять не предугадал: Табео вытащил из поясных карманов вещь, очень похожую на пистолет, только с неполным корпусом, поршнем и вставленным в дуло дротиком с длинной иглой. Очевидно, водный юноша зарядил своё оружие заранее.

— "Убей и умри"! Назови имя!

Жюльен понял, что перехватить нож не успеет, дротик уже был направлен ему в шею, пусть руки Табео и дрожали.

Тут лодка ударилась дном о камень, атлатет слегка потерял равновесие, и Жюльен успел схватить нож и выбить им пистолет. Лезвие немного покорёжилось, зато опасный туз из рукава улетел далеко за борт и плюхнулся в воду.

Тогда Табео вытащил свой нож. Завязалась короткая драка, в ходе которой оружие потомка атлантов, сделанное из более мягкого сплава, пришло в негодность. Тем не менее он смог порезать Жюльену левую руку.

Видя, что вооружением проблему не решить, Табео прибегнул к самому надёжному способу причинить физическую боль — ногтями и зубами. От резкой боли в шее Жюльен промахнулся и не попал противнику в живот, а дальше было поздно: рука вывернута, нож выпал. Почуяв, что дело плохо, он резко откинулся вправо назад.

Шлюпка перевернулась, соперники оказались в воде. Тонкая мачта попала на валун и сломалась, но куда сильнее галлийца огорчила потеря ножа, который утонул.

Жюльен быстро встал на ноги, а Табео ударился головой о дно лодки, из-за чего ослабил хватку, и сушеход вырвался.

Младший Легран рванул на сушу, на песок, рассчитывая, что русалке-то туда путь заказан. Он спешил к тому клочку суши, где находился их с Кристиной штаб, там было оружие. Для этого надо перейти брод и косу, а пока он спасался на пятачке.

Забрезжил алый рассвет.

Рассчёты Жюльена не оправдались: Табео ползком бросился за ним на песок. Легран думал, что русалки на суше двигаются не быстрее каких-нибудь крабов, вот только Табео благодаря сильной спине, длинным рукам и столь успешно не замечаемым Жюльеном плавникам-подпоркам в районе бёдер в несколько прыжков вылетел на середину пятачка и схватил сушехода за ногу.

Оставив русалке сапожок, Жюльен бросился к штабу, но Табео, извиваясь, поскакал за ним и вновь схватил за уже "обезоруженную" ногу, когда они достигли брода.

Тогда Жюльен сунул руку за пазуху, чтобы достать своё последнее оружие.

Дзынь-бдыщ!

Это разбилась о голову Табео бутылка рома.

Струи вязкого янтарно-розоватого напитка, за который любой моряк с Аматора был бы готов хоть досуха вылизать сейчас водного юношу, потекли по щекам, по шее и груди, где судорожно трепыхнулись края прорезей, и дымкой растворились в воде.

Глаза Табео закатились, он покачнулся, разжал ладони и упал лицом вниз, задев лбом колено Жюльена.

Младший Легран застыл на месте, с трудом осознавая, что выиграл. Но противник может очнуться, надо быстрее бежать за мачете, чтобы добить его!

Жюльен взглянул на розочку от бутылки в своей руке. Там осталось добрых два глотка рома. Недолго думая, молодой человек вылил их себе в рот, но немного промахнулся, и терпкая жидкость обожгла не только горло и пищевод, но и нос и глаза, и некоторое время Жюльен, ничего не видя, ничего не слыша и не ощущая, кроме нестерпимого разъедающего жжения, был по собственной же воле абсолютно беспомощен. Вдобавок предыдущий глоток теперь ощутимо ударил в голову.

Шатаясь, младший Легран всё же смог добрести до шалаша, где ударился головой о перекладину и с оханьем растянулся на брезенте. Сил у него не было, мир плыл перед глазами. Тут ему в голову пришла дурацкая идея, что надо просто выпить ещё алкоголя, и тогда сразу станет лучше. Он подполз к углу, отогнул брезент и начал долго и нудно рыть правой рукой песок. Дорыв до деревянного ящика, он с трудом отодрал крышку и вытащил бутыль с мутной жижей. Ни грамма не сомневаясь, вытащил пробку и опрокинул в себя, стараясь лить точно в глотку. Затем дёрнул рукав рубашки, оторвал его, разорвал на полосы, смочил их жидкостью и обвязал ими кровоточащую левую ладонь и щиколотку и промакнул шею и виски, которые вновь были украшены царапинами.

Мачете было завёрнуто в мешковину. Надо было только достать его, вернуться к броду и нанести удар по шее. Но Жюльен не мог даже встать, чтобы весь окружающий мир не плясал джигу. Он и сидя не мог ни на чём задержать взгляд. Хорошо ещё, что снаружи становилось всё светлее, и иллюзия силуэта у самого входа в штаб таяла в неровном зареве.

Иллюзия?!

Табео мало того что не умер от удара по голове (было б от чего умирать, Жюльен бил куда слабее сестры), так ещё и дополз до шалаша. Правда, далось ему это непросто, поскольку он был весь в песке, и даже на лицо налипли мелкие белые песчинки. Атлатет показался Жюльену зыбкой тенью из-за того, что плавно шатался, глаза его рассеянно бегали, рот был приоткрыт.

Жюльен замер на некоторое время, а затем быстро потянулся к мачете, но упал. "Ну всё, — подумал. — Вот и смерть пришла".

Табео двинулся вперёд в шалаш, однако тоже упал. И тут до Жюльена дошло: русалки, должно быть, пропускают через себя воду, чтобы получить из неё кислород, как рыбы, хотя сами похожи на тюленей или дельфинов. Когда ром попал в воду и Табео отключился там же, алкоголь вместе с кислородом всосался в кровь, и теперь водный юноша пьян. Вопрос в том, как сильно.

Жюльен передумал тянуться к мачете, а решил Табео связать и привезти к сестре. О том, что скоро будет разгар утра и его груз могут заметить посторонние, он подумать не смог. Верёвка была ближе к Табео, поэтому Жюльену пришлось подползти к нему. Когда он взял верёвку, атлатет приподнялся на локтях и расширенными зрачками покрасневших глаз уставился на того, кого десять минут назад чуть не убил. Жюльен, стоя на коленях, молча обернул один конец верёвки вокруг его запястий и стянул их. Табео не сопротивлялся, просто еле ворочающимся языком спросил:

— Quid nunc facis? (Что ты сейчас делаешь?)

Очевидно, галлийская речь вылетела у него из головы.

— В-вяж-жу т-тебя, — пояснил Жюльен. — Ве-верёвкой. Вот-вот так эт-это делается.

Другим концом он обвязал свою левую руку.

— Ви-видишь?

Табео кивнул.

Жюльен начал наматывать остаток верёвки на атлатета, для чего ему пришлось спихнуть его на бок. При попытке сделать второй виток и привязать руки к корпусу он споткнулся и упал прямо поперёк Табео.

— С-сам не на-на-намотаешься?

Водный юноша отрицательно помотал головой.

— Я не в воде, — напомнил он Жюльену.

— А-а-а-о-от что… Н-ну это легко ис-исправить! — Легран наконец смог встать и, сильно шатаясь, добраться до бутыли, чтобы вылить её на голову Табео, от чего тот мгновенно активизировался и задёргался, натянув верёвку, а поскольку Жюльен сам же привязал себя к пленнику, то он снова упал на атлатета.

— Т-ты неп-неправильно намотался, дай я теб-тебя перевж-ж-жу…

После того как Жюльен раз пять заехал влажными пальцами в жаберные прорези, которые ввиду своей уязвимости являлись интимным местом русалок и их могли трогать только половые партнёры либо же врачи или палачи, Табео уже не смог себя сдерживать.

Имея возможность просыпаться в своём уютном мягком коконе в проветриваемом и насыщаемым кислородом шатре, надевать свои лучшие туники и тоги, завтракать свежей, обработанной насыщенными солями рыбой с салатом из водорослей и заедать всё желе, принимать воздушный душ, а после обрабатывать кожу слизью моллюсков, пока слуги, бывшие молодыми антресами в отличной форме, которых можно было безо всяких препятствий щупать, бить и кромсать, расчёсывали её густые длинные волосы и удаляли слущивающуюся кутикулу с плавников, Артемида Анасис чувствовала себя, пожалуйста слишком прекрасно для Регины, находящейся в военном лагере на чужой территории. В лагере, где ютящиеся в тесных, затхлых казармах солдаты, бывшие выходцами с третьего яруса, жестоко страдали от жары, солнца и неведомых им кожных болезней. Не говоря о том, что их не выпускали за пределы лагеря во время вне военных действий, а еды им доставалось очень мало. Притом что они были все женщинами, у кого-то дома, во тьме утробы живого города, остались мужья, смотрящие за детьми и пытающиеся хоть на что-то их прокормить в ущерб себе, а кто-то сильно скучал по отцу, под защитой которого было так хорошо и уютно, а теперь они выкинуты в мир в незнакомых водах, где такие же, как они, хотят убивать.

Такова доля антресов: вырастать крепкими, чтобы служить своей архесе, оберегать её детей ценой собственной жизни и здоровья, чтобы в конце концов умереть от ран или истощения. При том, что дочери, едва рождаясь, были уже выше их в иерархии.

Когда Артемида закончила приготовления к новому рабочему дню, который у русалок, как у вампиров, начинался к концу дня светового, к ней в шатёр по приглашению вошла Ахиллея.

— Моя Регина изволила звать меня?

— Да, — лениво зевнула Артемида, перебирая в пальцах нательный крест Мориса. — Мой глупенький сушеходный атлатет не прекращает меня радовать: мы будем изгонять сушеходов с северо-востока. Там как раз находятся поля Трихехо, которые будут раздавлены остовами кораблей и усеяны трупами. — Она откинулась в своём мягком кресле, каркас которого был сделан из створок моллюска тридакны. — Ах, война! Море крови, крики, трагическая смерть, разгул уничтожения! Мы истребим всех, на кого нам укажут, и тогда они перевезут наше оружие на север, где мы обрушим наш гнев на этих изменщиков!

Ахиллея поджала губы и сделала рукой знак говорения. Артемида утвердила его кивком головы.

— Моя Регина, я нахожу эту затею рискованной, в лагерь в наше отсутствие могут напасть, и тогда будет некому управлять оружием. Не лучше ли отказать им? Это ведь всего лишь сушеходы, потомки дикарей, мы сильно унизим себя, если вмешаемся в их войны…

— Вжи-и-и-и-и! — прервала её трещащим свистом Артемида. — Всё, что говоришь, сказала бы моя мать, но, как видишь, именно из-за этого она умерла. Такие речи было бы отрадно слушать моей старшей сестре, которая не менее слабоумна, чем младшая. — Она рывком слетела с кресла и скользнула к Ахиллее, оплыла её вокруг и дёрнула за сизо-голубые волосы. — Очнись, Советница, раскрой свои глаза и уши! Эти дикари неудержимы, их нельзя сломать! Вся их жизнь — иссушающий, пригибающий к земле ад от рождения и до смерти, даже послесмертие также отвратительно, потому что их принимает земля! Поэтому они крепкие — о, да, они крепкие!

Она остановилась прямо напротив Ахиллеи, нарушая правила приличия и вторгаясь в личную зону, что она делала довольно часто.

— Вот почему ты привязалась к той низшей? Почему? Да потому что ни один твой антрес не удовлетворяет тебя, так? — Артемида хитро улыбалась, а лицо Советницы потемнело от смущения и раздражения. — Они робки, слабы, скучны, чувствительны к боли, их члены тонки и вялы… Единственная радость — видеть, как их глаза наполняются страданием, как кровоточащая рана очищается от крови и становятся видны сосуды, узлы и волокна, как на теле разбухают волдыри и лопаются, насыщая воду сладко-солоноватым кровяным гноем. Ты ищешь связи с тем, кто был бы более достоин тебя, и при этом называешь сушеходов дикарями. Да, они дикари, зато какие! Они держат крепко и не отпускают, всё делают сами, кровь их горячая, а плоть упруга, и ещё не забудь, что ноги их способны раздвигаться, и…

Дальнейшие описания впечатлений Артемиды о соитии двух стихий Ахиллея пропустила мимо ушей, стараясь обрести спокойствие. Наезд на её связь — это уже серьёзно. Такими темпами Регина может распознать, что в словах Советницы есть ложь — а это гарантированный допрос с пристрастием и смерть ей и всем её сторонникам. В пытках нужды не будет — Регине нельзя лгать, и ни одна русалка не солжёт, открывая ладони.

— …Он так и не закричал, хотя я почти вырвала ему сосок. А мои сдавались тут же. Так-то, — закончила Артемида своё повествование, усаживаясь в кресло и довольно наблюдая, как багровая краска дошла до ушей Ахиллеи. — Вот почему тебе стоит попробовать. У них там много антресов, можешь выбрать себе любого. Только не забудь, что им надо дышать чистым воздухом.

Снаружи защёлкали языком.

— Регина приглашает! — крикнула Артемида, и в шатёр вплыла загоревшая плечистая русалка в длинной рабочей рубахе из плотной ткани. От неё пахло сажей, железом, ржавчиной и горелым маслом.

— Моя Регина, мы изготовили из металла сушеходов ещё два оружия, они находятся там же, где и все остальные. Требуется ли ещё вооружение и когда следует готовить их к битве?

Артемида закатила глаза, задумавшись.

— А вы как думаете, они долго поработают?

Глаза горелой русалки расширились.

— Из всего, что мы когда-либо изготовляли, этот сплав наиболее совершен по своей прочности к простоте его плавления, пусть температура и высока. Единственный его недостаток в том, что он образует в воде окись. Но с ним мы точно сломаем наших врагов!

Артемида тут же вскочила, на её лице снова была хищная улыбка.

— Изготовьте из него пики, крючья и махайры[4]! Будем колоть, цепляться и рубить! А оружие оставьте на потом и берегите как свои жабры.

Горелая русалка понимающе улыбнулась, сделала жест исполнения-прощания и удалилась.

— Мой сушеход показывал мне их клинки, — пояснила Ахиллее Артемида. — Наши уступают им по прочности, пусть и не ржавеют. Если у нас будут прочные клинки для суши, мы сможем легко убрать враждебных сушеходов, а орудие оставить для Трихехо. И, пожалуй, нам нужно больше кузниц на суше и больше железа. Если мы хотим удержаться в море, нам нужно зацепить и землю.

Ахиллея несколько раз открывала рот, но так ничего не произнесла. Артемида села на кресло боком, откинулась и потянулась, зевая.

— А ты, Советница, раз ничего не посоветовала, передай всем, чтобы выгуливали дельфинов и проверяли доспехи. Хватит играть в сушеходных архес. Мы начинаем игру в латрункули[5].

Уже позднее утро, а брат так и не вернулся. Вечером они должны будут покинуть Аматор. Медлить уже нельзя, надо ковать железо, пока горячо.

Кристина даже и думать не стала, чтобы послать кого-нибудь из слуг. В последнее время их деревянная белая крепость с бамбуковыми половичками, тонкими занавесками и уютным балконом стала совершенно невыносимым местом. Мало того, что под окнами ходил отъявленный предатель и мерзавец со своими новообращёнными приспешниками, так ещё к ней постоянно напрашивались на "выпить вместе с чаю" эти лицемерные альбионцы. А половина из них, между прочим, была жената. Чтобы это общество не превратилось в сброд, отец не покидал дом, и все дела приходилось делать ей.

А Жюльен… Ах, Жюльен! Ах, мелкий пиздюк! Мало того, что самостоятельно он ничего разрулить не может, так и простое дело вроде не самого аккуратного убийства всего лишь рядовой русалки ему не под силу!

И вот она гребёт к их штабу. Ветра нет, какая жалость. Поднялся бы к вечеру, добрались бы быстрее…

Куда ушло детство, когда ей не надо было считать деньги, проверять бумаги, воровать, врать, соблазнять широким вырезом и приподнятым подолом, мыть ножи, готовить раствор сигуатоксина, заводить знакомства с теми, кого она с радостью бы прирезала, и мириться с тем, что её отец извращенец…

Лодка.

На боку.

Мачта сломана. В воде блестит нож Жюльена.

Кристина огляделась в поисках трупа или хотя бы вещей. Обнаружила следы на песке, а затем и сапожок. Дальше — разбитая бутылка рома.

Кто-то из моряков?

Нет, стекло хорошее, это был хороший напиток. Может, даже из их дома.

К шалашу вели следы, полустёртые чем-то, что волокли. Какое счастье! Наверняка Жюльен убил русалку и оттащил её в их штаб! С каким же удовольствием они разделывали там пойманных чаек, держали в садке ящериц, потрошили рыбу… Теперь они повзрослели, настало время заняться настоящим исследованием и изучить внутренности русалки!

Но когда она заглянула в шалаш, волосы на её голове встали дыбом.

— Oh, mon Dieu!

Она быстро развернулась и побежала к воде, чтобы смыть с себя это наваждение, потому что правдой такое точно не могло быть.

Но, когда она вернулась, всё осталось таким же, каким она это увидела. Разве что эти двое очнулись.

— Господи, Жюльен, что это за… прости меня, хуйня?! Ты… ты… блядь, ты хуже отца, он весь в твоих… в твоей… чёрт, мне отвратительно на это смотреть!

— Э-это его слизь! — поспешно приподнялся Жюльен, пытаясь найти хотя бы штаны, поскольку на нём были только чулки, да и те в количестве одна штука на той ноге, что ему не покусали. — П-прости, пожалуйста, меня чуть не убили, и поэтому я напился… Господи, как глупо это звучит! — бормотал он, пытаясь извиниться перед сестрой, которая снаружи отвернулась с таким оскорблённым видом, точно застала его с компании двенадцати проституток, каждая из которых была заражена сифилисом, гонореей, хламидиозом и чесоткой с лишаем одновременно.

— Это — от-вра-ти-тель-но! — повторила Кристина. — Если у тебя наконец зачесался хер, то трахнул бы Шестёрку, он меня уже достал. А этого сударя надо было тыкать ножо-о-ом! И можно было тоже в за-а-адницу, но сначала под рё-о-обра!

— У него дырка с другой стороны, — пояснил Жюльен, натягивая остатки рубашки, пока Табео тоже приподнялся и пытался рассмотреть, что́ перед ним. Краем глаза заметив особенности его внешнего вида в районе шеи и груди, Кристина всё же повернула к ним голову и сделала пару шагов навстречу.

— Ты этим дышишь? — спросила она атлатета.

— Только в воде… уважаемая археса, — Табео быстро поклонился, хотя в его позе это было непросто.

— Кто? — не поняла Кристина.

— Археса — госпожа, — ответил за водного юношу Жюльен. — У них всем управляют женщины.

— Какая прелесть! — улыбнулась девушка. — Можно и нам также? А то мужчины, вместо того, чтобы заниматься делом, удовлетворяют свой член.

— Я ничего не удовлетворял, это он первый начал… — Жюльен так и не нашёл штаны, поэтому пододвинул к себе колени и натянул на них рубашку до самого брезента. Табео же завязал вокруг таза набедренную повязку, хотя Кристина уже всё увидела.

— Сложно вам, наверное, отбить яйца, раз они у вас внутрь убираются. И… это что, колени?

Вместо объяснений Табео произнёс:

— Если я нанести оскорбление уважаемая архесе, то археса иметь право наказать меня.

— Успеется, — вздохнула Кристина.

Что делать, она не знала. До встречи у неё было определённое желание видеть Табео мёртвым, расчленённым и залитым спиртом в банках. Но после того, как она увидела это избитое, шрамированное, тощее тело, украшенное пигментными пятнами, да к тому же лежавшее под её братом — или на нём, неважно, — ей показалось, что её победа будет слишком грязной. Но и оставлять на свободе как-то не хотелось, и в голове наклёвывалась безумная мысль взять Табео к себе и поселить его в пруду. Эх, если бы это случилось месяц назад…

— Жюль, мы вечером плывём в Санто-Доминго, Бесник Ринальдино сказала, что этот её Морис Хили… О'Хили, точнее, ох уж эти мне ирландцы… Короче, с этой принцессой трезубцев он уже договорился…

— Морис О'Хили! — внезапно воскликнул Табео. — Вот имя! Морис О'Хили, Бесник Ринальдино!

Кристина взвизгнула: Табео перекатился на живот и сиганул в её сторону. Но она испугалась напрасно: атлатет а несколько прыжков добрался до воды и вскоре скрылся, пока ему не обожгло голую спину.

— Чёрт… — выругался Жюльен, выходя из шалаша. — Всё, что он со мной делал, было для того, чтобы узнать, кто заключил договор с Артемидой Анасис.

Кристина, поморщив нос, оглядела его голые ноги в кровоподтёках и следах зубов, а затем шею, на которой также запеклась кровь, игнорируя жидкости другого цвета.

— Остался ты во всех смыслах с голой задницей, братец…

— Не во всех. — Жюльен вытащил из шалаша свою сумку и тунику Табео со множеством карманов. — Мне теперь куда больше известно о русалках. В том числе об их слабостях и сильных сторонах.

Кристина поёжилась при виде дротика, но улыбнулась, услышав про алкоголь.

— Значит, на иглах хорошо сидят, а пить не умеют… Да любой юнга даст им фору!

— Вы собрались? Готовьтесь к тому, что придётся сразу принять бой, всё остальное подвезёт "Непрощающий", — сказала Кристина Бесник.

— Чего?! — вытащила глаза капитан. — А нахрена мы туда тащимся? Это верная смерть, там куча иберийцев!

Кристина устало закатила глаза.

— Войну надо как-то объявить. Мы должны корабли выкурить и потом в удобном для нас местечке уничтожить всех до единого, для чего нам нужны все эти непонятно кто. В общем, снимайтесь с якоря, поднимайте паруса и поднимите иберийский флаг, мы его к вам заносили.

— Иберийский… чего? — снова вытращилась Бесник.

— Пожалуйста, — голос Кристины стал чуть ли не хныкающим, — не задавай вопросов, просто делай всё, как говорю. Началась игра в Гуся[6], надо сделать как можно больше ходов, пока кости благоволят нам.

Бесник надулась, пробурчала себе под нос, а затем раздражённо развела руки и побежала к команде, обдав их лавиной приказов.

Кристина подошла к фальшборту и стояла там, глядя в море, до тех пор, пока Аматор не исчез вдали и не стало совсем темно.

Она чувствовала себя ужасно неподготовленной ко всему, что ждёт её в дальнейшем. У неё слишком мало яда, нет запасных ножей, и вообще её платье следовало бы вычистить. На борту мало оружия, и если на них нападёт кто-то никому ничем не обязанный, то отбиться они не смогут. Они как бабочка, за которой должны побежать, когда увидят и возьмут сачок в руки. И хотелось бы верить, что её фишки-гуси успеют встать на нужные клеточки.

Кто-то тронул её за плечо.

— Месье Кхецо?

— Я принёс вам плед, сеньорита. Мне больно смотреть на несчастную деву.

— Мерси. — Кристина натянула шерстяной плед на плечи. — Разве я так несчастно выгляжу? Тем более сейчас ночь, а фонари не настолько ярки.

— Стариковское сердце всё чует. Вы в точности как наш капитан, жизнь вам тоже не молоком и мёдом казалась, да?

Кристина посмотрела себе под ноги.

— Я теперь боюсь. А раньше не боялась. Потому что я знала людей, до самых уголков их чёрной души. А теперь мне грозит то, что я не знаю. И потому мне страшно. Что я не справлюсь.

Она вздрогнула и поспешила спрятать лицо под пледом.

— Простите, мне не следует откровенничать. Сейчас все должны быть настроены на беспощадность. Спокойной ночи и благоприятной вам вахты.

Она убежала в капитанскую каюту, которую им с братом любезно предоставила Бесник. Сама же она решила не спать как можно дольше, чтобы точно не упустить приближения русалок.

Но только Морис знал, насколько бесполезны эти усилия. Сам он даже не смотрел на море. А на небо он перестал смотреть и того дольше. Лишь одна вещь стучала в его разуме: "Артемида, Артемида, Артемида…"

1. Мателотаж — от французского «моряк», от которого позднее родилось английское «mate» — товарищ, партнёр — брачный союз между двумя моряками, носивший в 17–18 столетиях не только романтический, но и социально-экономический характер. Одним из важных преимуществ было совместное владение имуществом и возможность наследовать долю погибшего в бою при дележе захваченного.

2. Энн Бонни и Мэри Рид — две знаменитые пиратки, в начале 18 века плавали вместе с Джеком Рэкхемом (Ситцевым Джеком) и довольно успешно и долго грабили торговые суда. Мэри Рид была на 16 лет старше Энн.

3. По карте Карибского моря у выдуманного островка на северо-западе Тортуга, на юге Ямайка, а на юго-востоке Малые Антилы.

4. Махайра — македонский меч, клинок которого имел несколько изогнутую форму.

5. Латрункули (полное название Ludus latrunculorum) — древнеримская настольная игра, в переводе означает «игра в солдатиков». Одна из самых популярных игр Древнего Рима, первое упоминание в письменных источниках относится к I веку н. э. Цель игры — уничтожить войско противника или захватить в плен полководца.

6. Игра в Гуся — игра-ходилка, придуманная в средневековье. Игроки двигали свои фигурки в виде гусей по спиралевидному полю с 63 делениями согласно значениям, выпавшим на брошенных игральных костях.