Альтернативная история

Альфред Анджело Аттанасио ЧЕРНИЛА НОВОЙ ЛУНЫ

Я нахожусь в самом конце моего дальнего путешествия — на островах у восточного побережья Сандаловых Земель. Мы далеки друг от друга, как небо и земля, и только сейчас я нашел в себе силы, чтобы написать это письмо. Я потратил несколько месяцев на составление официальных докладов и запись монотонных наблюдений за бамбуковыми буровыми вышками и выложенными булыжником оросительными каналами, что тянутся по вспаханным полям до самого горизонта; на расспросы измазанных сажей рабочих в депо, где закладывает уши от свиста паровых двигателей, и мастеров у раскаленных котлов на нефтеперегонных заводах; на однообразные допросы заключенных, тянущих лямку на соляных копях, и разучивание гимнов, что доносятся из окон школы на лесистом холме, льются из увенчанных золотыми шпилями городских павильонов и башен из лакированного дерева. Все эти утомительные заботы истощили запас слов, с которым хочется обратиться к жене. Но сейчас я снова обрел свое место в мире, и моя душа успокоилась.

Не обижайся на долгое молчание, Крылатое Сердце. Я хотел написать тебе раньше, но путешествие по Сандаловым Землям Рассвета оказалось чернее любых чернил. Я внезапно обнаружил, что нахожусь так далеко от родины и настолько далеко от тебя, что тлеющий огонек жизни внутри начал угасать. Мой мир окутала непроглядная тьма. И тем не менее она таила в себе особое понимание и мудрость: я бы назвал их лекарственным ядом, подобным тому, что извергает охраняющая богатства змея. Мое бесценное сокровище, только представь, как я удивился, когда в глубочайшей пучине горя ощутил кристальную ясность, — я забыл о ней с тех пор, как нас разлучили неудачи и промахи твоего ничтожного супруга.

Конечно, ты навсегда запомнила меня таким, каким видела при расставании: желчным мелочным служащим, для которого должность третьего помощника писца при имперской библиотеке стала скорее наказанием, чем привилегией; разъедаемым стыдом и завистью к лучшей доле мужем, с которым ты покорно попрощалась у залитой луной калитки нашей фермы на Каштановом бульваре. Какой позор сознавать, что последнее, что я смог сделать для своей бесценной супруги, — это покинуть ее! Я ухватился за поручение изучить социальную структуру бунтующих провинций как за последнюю соломинку, но с самого начала меня одолевали дурные предчувствия. Большую часть путешествия я провел в несказанной горечи и, из духа противоречия, даже мысленно называл окружающие меня места Сандаловыми Землями Рассвета, будто они только выдумали, что отделились от царства, а двести лет независимости — незначительная иллюзия в сравнении с сорока пятью столетиями седой истории. Даже выбранное ими название представлялось мне воплощением заносчивости: Сандаловые Штаты Автократии. Будто кто-нибудь, помимо императора, мог считать себя правителем-самодержцем. И все-таки императорский двор пожелал получить подробный доклад о состоятельности их претензий, и мне ничего не оставалось, как смириться с новым унижением либо потерять никчемную и нежеланную работу.

Я никогда не говорил об этом вслух и с трудом мог признаться самому себе. Но пришла пора все расставить по своим местам: мои поступки и стремления — очевидные и скрытые от чужих глаз — все они совершены для того, чтобы наша жизнь приобрела смысл. Именно так. Я не стану отрицать, что мне стыдно, особенно перед тобой. Только тебе, Крылатое Сердце, известна моя подлинная натура, знаком поглощенный словами рассказчик, пишущий ночи напролет при свете лампы. Тем не менее мои книги — мои хрупкие, беззащитные книги, написанные в лирическом стиле давно прошедших времен! — увы, ты прекрасно знаешь, что, даже если их удавалось напечатать, они не приносили никакого Дохода. Моим единственным успехом на стезе писателя стало то, что рассказы помогли завоевать твое сердце. После слепой, отчаянной попытки стать ближе к земле, поселиться в западных провинциях и обрести покой и безмятежность сельских поэтов, после брошенного судьбе и положению в обществе вызова, который стоил мне здоровья любимой жены и жизни единственного ребенка, — после всего этого остатки гордости обернулись цинизмом и жалостью к себе.

Я чувствовал себя обязанным согласиться на имперскую службу, поскольку не видел иного выхода.

С того самого дня, уже долгих полтора года, меня окутывает сумрак непроглядной ночи. Меня не было рядом с тобой, и я не мог предложить утешение, когда наш второй ребенок покинул твое чрево до срока; он родился слишком слабым, чтобы дышать самостоятельно. В то время большой корабль уносил меня к островам Клятвенной Пальмовой Рощи посреди Мирового моря. Я сидел в каюте, обложившись громоздкими томами имперских хроник, пока ты страдала в одиночестве.

Нам обоим не нравились сухая судейская проза дипломатии и горькая пунктуация войны, которыми написана история. Что мне до того, что пять столетий назад, в начале династии Сунн, преследуемые за чужеземную веру буддисты отплыли из Срединного царства и, вместо того чтобы погибнуть от когтей семисот драконов или сгинуть в водовороте Великой Пустоты, проплыли девять тысяч ли[30] и открыли цепь тропических островов, населенных дикарями каменного века? Какое мне дело, что эти острова, богатые пальмами, драгоценной древесиной и так любимым мебельных дел мастерами пахучим сандалом, вскоре привлекли внимание торговцев, а заодно и армии императора? И что буддистам снова пришлось бежать; и в одной из пальмовых рощ острова они принесли знаменитую клятву, что поплывут на восток и не остановятся, пока не найдут собственную землю или смерть? И что после еще семи тысяч ли они прибыли к лежащим далеко на востоке привольным землям Рассвета, откуда я и пишу тебе? Не сомневаюсь, что ты уже нетерпеливо поджимаешь губы и не можешь понять, зачем я обременяю тебя скучной историей, — ведь прекрасная дочь музыканта всегда предпочитала красоту песни сухим фактам. Потерпи еще немного, Крылатое Сердце. Ты лучше оценишь мое открытие, заслуженную тяжелым трудом и лечебным ядом ясность, если выслушаешь все, что мне удалось узнать об истории этих земель.

В школе нам рассказывали, что со временем купцы добрались и до земель Рассвета, где мудрые монахи успели обратить в свою веру многие племена. Как и следовало ожидать от буддистов, они не стали воевать с торговцами, а отступили на восток. Их религия продолжала распространяться и в конце концов проложила дорогу для новых поселенцев.

Со временем, когда выходцы из империи построили города и открыли торговые пути, монахи начали поговаривать о глупости безоговорочного подчинения царству, которое лежит на другом берегу Мирового моря. «Здесь и сейчас!» — распевали они. Ведь земли предков лежали так далеко, что их затянула полупрозрачная кисея легенды и никто не вспоминал о них всерьез.

Сами буддисты и пальцем не пошевелили против императора, но торговцы и земледельцы с радостью сражались за них, взбунтовавшись против гнета имперских налогов. И тогда в Сандаловых Землях Рассвета поселенцы основали собственное государство — Сандаловые Штаты Автократии.

США разделены на множество земель. Каждой из них управляет избранный землевладельцами ставленник. Независимыми государствами, в свою очередь, правит сюзерен, которого выбирают из числа ставленников и видных землевладельцев на срок не длиннее пятидесяти лун. Эту странную систему местные жители называют властью народа. Она насквозь пропитана раздором, поскольку консервативные конфуциане, либеральные буддисты и радикально настроенные аборигены-даоситы постоянно соперничают в борьбе за власть. Здесь не считают, что мандат на Небесный престол дается высшими силами, его получают при помощи связей, денег и силы, за него цепляются зубами и когтями.

Я не стану докучать тебе рассказами о противоречивой политике этого народа: их неприязни к монархам и в то же время постоянному превознесению своих правителей; настойчивых требованиях отделить Церковь от государства и уповании на обеты, молитвы и нравоучения; пылком патриотизме и яростном стремлении к независимости. Здесь не держат рабов, как принято у нас на родине, поэтому даже высшее сословие не может похвастать особым достоинством, — все поголовно стали рабами денег. Обычный подметальщик улиц может вложить накопленные скромные сбережения и основать собственную компанию по ремонту дорог: через долгие годы рабского служения своему делу его доходы вполне могут сравняться с состоянием благородного общества.

С другой стороны, богачи могут промотать капиталы, а без поддержки слуг и причитающихся положению привилегий ничто не защитит их от судьбы попрошаек. Это касается не только мужчин, но и женщин — они обладают правами наравне со своими мужьями. Амитаба![31] Эти земли полностью забыли о божественном порядке, что царит в нашем спокойном государстве. И хотя здесь нередко встречаются люди, сумевшие подняться на волне экономических и социальных перемен к процветанию, в большинстве своем население сходит с ума, потакая бесчисленным прихотям и амбициям. Мне часто кажется, что эти земли напоминают Срединное царство, только перевернутое с ног на голову.

Скалистое западное побережье кишит крупными городами: там пролегает промышленный хребет молодой нации. У нас он, наоборот, протянулся на востоке. На берегу моря стоят нефтяные заводы, мельницы и дробилки, ткацкие фабрики и корабельные верфи. Если на родине Великая стена охраняет нас от монгольской орды на севере, то здесь не менее колоссальная преграда протянулась по южной пустыне и сдерживает кровожадные племена ацтекатлов.

Крылатое Сердце, мне довелось побывать в деревне в сердце восточных прерий, что раскинулись за далекими горами и песчаными красными арками пустыни, — она так похожа на деревню на Желтой реке, где стоит наша заброшенная ферма! Там, под мерное жужжание пчел в оранжерее — совсем как в вишневом саду, где мы похоронили нашу дочь, — я снова окунулся в воспоминание, как в последний раз прижимал к себе ее легкое, птичье тельце. Я плакал и хотел написать тебе, но меня ждало описание оросительных каналов, а за полями янтарной пшеницы и ржи протянулись сотни ли дорожных магистралей, которые мне предстояло нанести на карту, — сухопутные лодки неслись по ним быстрее лошадей, и разноцветные паруса раздувались от ветра.

За равнинами лежит Злой Восток — так поселенцы Земель Рассвета называют границу своей страны, поскольку она пролегает по густому древнему лесу, еще незнакомому с топорами дровосеков. Местные легенды гласят, что там бродят голодные души недовольных покойников, а в лесах хозяйничают враждебные племена аборигенов: они бежали из оседлых западных штатов и не приемлют ни доктрину Будды, ни этику Конфуция. Даже даоситы поражаются их дикости.

Когда глава нашего посольства искал добровольцев, чтобы отправиться на разведку в дикие земли, я вызвался одним из первых. Прости, Крылатое Сердце, но моя любовь к тебе не смогла пересилить жгучий стыд за неудачи, что привели к смерти наших детей и разлучили нас. Горе манило меня в первозданный, полный опасностей лес. Я надеялся, что смерть положит конец терзавшим меня страданиям.

Но мои ожидания не оправдались. Я рисовал в своем воображении, как стану на Злом Востоке жертвой призраков или, по меньшей мере, дикарей-людоедов, и даже надеялся на подобный исход, но мы не встретили ни тех ни других. Поневоле я выжил, и меня не покидала глубокая грусть при мысли, что возможности утекают сквозь пальцы, как сукровица из незаживающей раны.

В огромном лесу, поражающем зловещей красотой темных оврагов и укутанных туманом топей, нас поджидала лишь обыденная опасность в виде змей, медведей и волков. Что касается местных племен, то, когда они поняли, что мы всего лишь наблюдатели и не собираемся вырубать деревья и отнимать земли, нас встретили довольно дружелюбно, хотя и на дикарский манер. Чтобы наладить добрые отношения, мы обменивались игрушками — дарили им бамбуковых стрекоз, воздушных змеев и фейерверки.

С дикарями я снова познал вкус простых радостей и ненадолго забыл о горстке шансов, испарившихся вместе с надеждой покинуть этот мир.

На восточном побережье Грозового моря стояли буддийские миссии и торговые посты. Когда мы покинули дикий лес, на одном из постов у речного пути, где встречались и обменивались товаром торговцы мехами, меня поджидало послание с запада. На конверте я узнал почерк твоего отца и сразу понял, что ты покинула меня и отправилась к предкам. После чтения письма я попытался броситься с монастырской стены в море, но меня остановили спутники. Я стал слепым и глухим для всего, кроме сердечной боли. Когда-то мы дышали и жили как одно существо, а теперь снова стали загадкой друг для друга. Я не мог постичь случившегося.

Много дней я предавался отчаянию. Мои провалы похоронили все надежды, что я когда-то лелеял в глубине души, — провалы писателя, фермера и отца, а теперь еще и супруга. Получив это письмо, я стал старее самой неторопливой реки, собирался остаться в монастыре и затеряться среди монахов, но тут пришло донесение о прибывших по Грозовому морю чужеземцах. Глухой и равнодушный ко всему вокруг, я отплыл на юг с остальными добровольцами. В лес вернулась осень. Растрепанные дубы и клены яркими пятнами пестрели на заливаемых приливом берегах. По мере того как мы продвигались на юг, заморозки отступали, воздух теплел и на горизонте появились курчавые громады облаков. Над дюнами раскачивались тощие пальмы и кипарисы.

Я тащился вслед за спутниками по цветущим, прекрасным островам от одной миссии к другой, словно бездомный пес. Я забыл о голоде и ел, только когда настаивали товарищи, не ощущая вкуса. В тишине освещенной кострами ночи, когда остальные спали, жизнь казалась мне бесконечной, сотканной из лжи паутиной, в которую я поймал беззащитную птицу — тебя. В зеркальной глади моря мне мерещились лица. Чаще всего я видел тебя, и каждый раз ты улыбалась мне с несказанной, незаслуженной любовью. Я горевал, что расстался с тобой.

Тем утром, когда мы нашли пришедшие через Грозовое море корабли, я равнодушно приветствовал чужеземцев. Они оказались коренастыми мужчинами с румяными лицами, широкими бородами и большими носами. Их неуклюжие корабли из источенных червями досок не имели защищенных от воды и ветра помещений. Мачты венчали нелепые квадратные паруса; я не понимал, как с их помощью можно управлять ветрами. Сперва они попытались удивить нас дешевыми товарами — разноцветной железной и глиняной посудой да кислым вином. Я не виню их за невежество; мы не хотели оскорбить гостеприимных аборигенов и пересели в туземную лодку вместе с вождем островного племени.

Но вскоре подоспел наш корабль — он обогнул берег, следуя сигналам — столбам голубоватого дыма. От вида его стройных бортов и оранжевых парусов на бамбуковых распорках и тщательно выверенной оснастки для быстрого хода чужеземцы разинули рот. Ведь наш корабль с подвижными поворотными мачтами от носа до кормы шел против ветра. Большие Носы никогда не видели ничего подобного.

Под предлогом почетного салюта (хотя я уверен, что они хотели похвастаться мощью своего оружия) Большие Носы дали залп из громоздких пушек. Три неуклюжих корабля, полностью лишенные швертов, угрожающе закачались на воде.

Наш красавец ответил залпом ракет «Пчелиное гнездо», и те рассыпались огненными искрами в небе, пока судно выписывало восьмерки вокруг похожих на плавучие ящики кораблей чужеземцев.

После этого Большие Носы прониклись почтительностью. Капитан — высокий, безбородый мужчина с рыжими волосами и бледной, как у покойника, кожей — снял шляпу, поклонился и одарил нас бесценным сокровищем: жалкой книгой, напечатанной на грубой бумаге, с золотым крестом на кожаной оплетке. Глава нашего посольства вежливо ее принял.

К счастью, на борту у Больших Носов оказался человек, который говорил по-халдейски и немного знал арабский, так что двое сведущих в языках знатоков из нашей делегации смогли его понять. Он рассказал, что капитана зовут Крестоносец Завоеватель и он отправился на поиски императора Срединного царства в надежде наладить торговлю. Большие Носы искренне считали, что проплыли двадцать пять тысяч ли на запад и наткнулись на острова к югу от Срединного царства! Их невежество поразило нас до глубины души.

Когда Завоевателю объяснили, где он находится, он расстроился и удалился в каюту. Со временем мы узнали от его помощника, что Завоеватель рассчитывал вернуться из путешествия с богатством и почестями. Теперь ему не приходилось рассчитывать ни на то, ни на другое, поскольку он не открыл путь к самому богатому царству мира и не нашел новые земли для завоевания.

Среди нашей делегации разразились споры о заложенном в имени Завоевателя смысле. Уже несколько столетий в Срединное царство время от времени забредали крестоносцы, хотя правительство запрещало им покидать специально отведенные районы в портовых городах. Их жестокая религия, которая требовала от верующих вкушать символическую кровь и плоть своего изувеченного пытками бога, внушала императору отвращение, а фанатизм последователей откровенно его смущал. Но здесь, в США, где поселенцы привыкли терпеть рядом с собой различные верования, какие последствия их ждут, если крестоносцы построят тут свои миссии?

Мне было все равно. Пусть бессердечные люди вынашивают планы и плетут интриги в далеких замках и государствах. Крылатое Сердце! Я больше никогда не увижу драгоценного овала твоего лица. Эта мысль — эта горькая правда — раскинулась передо мной как неизведанные дикие земли, и мне предстоит брести по ним всю оставшуюся жизнь. Но в тот день, когда мы впервые увидели Большие Носы, я еще не постиг неумолимую истину и верил, что смерть всего лишь портал. Я надеялся, что твой призрак вернется в него и облегчит мои страдания, постоянно видел твое лицо в зеркале моря: грустная девочка, полная любви и так уставшая от нее. Я смотрел на тебя и думал, что смогу пересечь порог жизни и снова воссоединиться с тобой там, среди предков.

Я так думал…

Еще несколько дней я провел как в тумане, высматривая твой призрак и размышляя о способах смерти. Я даже приготовил крепкую петлю из шелкового пояса и в одну из долгих лунных ночей отправился в лес, чтобы повеситься. Пока я брел по темным аллеям кипарисовой рощи и выискивал подходящий для моей бесстыжей шеи сук, совсем рядом послышались голоса — в трех шагах от меня, по другую сторону зарослей папоротника, горячо перешептывались Большие Носы. Я рискнул выглянуть из укрытия и увидел, как они торопливо пробираются среди деревьев, с саблями и ружьями наперевес, и неуклюже тащат за собой баркас.

Зло, которое я хотел совершить над собой, навело меня на большее зло, и я без долгих размышлений отправился следом за Большими Носами. Они резво проделали путь до небольшой бухты, где стоял на якоре имперский корабль. Я сразу разгадал их намерения. Вся делегация вместе с большинством матросов отправилась в ближайшую миссию, чтобы расспросить аборигенов, которые первыми увидели приближение чужеземных кораблей. Пока они составляли доклад императору и местным властям о прибытии в США Крестоносца, Большие Носы придумали гнусный план и решили захватить оставшийся без охраны корабль.

Облака разошлись, и выглянула луна. На утесе сияло огнями здание миссии, с изогнутой крышей и змеиными колоннами, — слишком далеко, мне не добежать туда вовремя, даже крики о помощи не долетят. Поэтому я быстро пробрался среди дюн и заторопился по колыхающейся траве вдоль берега. Впереди Большие Носы сталкивали на гладкие воды баркас и по очереди забирались в него. Несколько размашистых гребков, и они подплыли к имперскому кораблю, начали карабкаться на борт. Охрана их не замечала, — скорее всего, оставшаяся на борту команда дремала после ужина и рисового вина. Я уставился на покачивающийся на лунной дорожке корабль: я знал, что мне предстоит сделать, но не мог поверить, что у меня хватит решимости и сил. В моей крови хватало железа, чтобы наложить на себя руки, но мысль о схватке с другими людьми, даже примитивными Большими Носами, заставила меня засомневаться. Трус! Я стоял, будто прикованный к месту, и наблюдал, как пираты готовятся увести наш корабль, как он растворяется в темноте, подобно веселому облаку, несущемуся мимо луны. Из оцепенения меня вывели крик и всплеск — Большие Носы скинули за борт дозорного матроса. Я видел, как он плывет к берегу, и рисовал перед мысленным взором выражение его искаженного от страха лица. Дозорный барахтался изо всех сил, чтобы спасти свою никчемную жизнь, и даже не пытался помешать варварам расправиться с соотечественниками. А я сразу понял, что рано или поздно нам придется распрощаться с жизнью, если Большие Носы уведут корабль и научатся строить суда, которые потом бросят вызов США и самому Срединному царству.

Я бросился в глянцевую воду и поплыл к кораблю. Тебе известно, что я плохо плаваю, но, к счастью, судно стояло близко от берега, а издаваемые дозорным отчаянные всплески заглушали мои неумелые гребки. Корабль с обрезанными якорными канатами покачивался на легком ветерке. Большие Носы привыкли карабкаться по нок-реям, чтобы поднять свои неуклюжие паруса, и никак не могли справиться с незнакомыми лебедками и фалами, что с палубы управляли ребристыми парусами судна, поэтому мне хватило времени забраться на корму. Я перевалился через фальшборт, поскользнулся и упал на палубу под ноги высокого капитана с лицом призрака! Мгновение мы смотрели друг на друга сияющими в свете луны глазами, и я готов поклясться, что заметил в его чертах алчность — настолько зловещую, что она подошла бы статуе демона в храме. Я вскочил, и он закричал. К счастью, команда была поглощена управлением незнакомого корабля, и мне удалось увернуться от Завоевателя, метнуться к ведущему в трюм трапу.

С самого начала я намеревался умереть. Когда прыгнул в люк и свалился на мотки пеньковых канатов, в голове билась одна мысль: добраться до оружейной и поджечь фитиль. Я заблудился в темноте, врезался в шпангоут, споткнулся о тюк с сорго и наконец, задыхаясь, добрался до оружейного помещения. С трапа доносились громкие крики, и в узком коридоре показались массивные силуэты Больших Носов.

Я вслепую шарил в поисках огнива, которое, как мне казалось, всегда должно лежать рядом с пороховым ящиком. Или нет? Возможно, на корабле считалось опасным держать его рядом с порохом. Большие Носы надвигались, в отчаянии я вскочил на ящик и дернул задвижку люка над ним.

Меня залило лунным светом, и я разглядел искаженные ненавистью лица несущихся ко мне варваров и коробку со спичками у локтя. Схватив огненные палочки, я потряс ими перед Большими Носами, но те не остановились. Неуклюжие глупцы понятия не имели, что это такое!

Варвары с яростными хриплыми криками стащили меня с ящика. Я лихорадочно оглядывался в лунном свете и наконец заметил свисающее с балки огниво. Я брыкался и вырывался как безумный и сумел-таки его сорвать. Но, увы, Большие Носы уже повалили меня на пол и осыпали ударами. У меня едва хватило сил, чтобы нажать рычажок огнива и зажечь спичку от теплящегося огонька. Яркая серная вспышка испугала нападавших, и они отшатнулись от меня. Я воспользовался их замешательством, вскочил на ноги и замахал над головой горящей палочкой, а другой рукой ткнул в бочки с порохом за спиной. Большие Носы попятились еще дальше.

Свободной рукой я нашарил бамбуковую трубку, в которой признал снаряд «Бородатая луна». Поджег фитиль и направил в открытый люк. В ночь взметнулись шумные ослепительные искры. На палубе послышались крики Больших Носов, и они бросились врассыпную. С невольным горьким смехом я запустил еще два снаряда. В этот момент смерть казалась достойным смеха выходом.

Возможно, на меня подействовало долгое пребывание в окружении буддистов и даоситов, но мне больше не хотелось убивать Большие Носы. Я подождал, пока они не прыгнут в море, и лишь тогда поджег фитили нескольких сотрясающих небеса «Громовых раскатов». Последняя мысль, которая посетила меня, пока я ждал взрыва и путешествия в Великую Пустоту, была о тебе, Крылатое Сердце. Я все же решился обратиться к смерти, чтобы перешагнуть разделяющий нас порог, и тут твой призрак пришел ко мне, чтобы проводить к предкам достойно и дать возможность послужить напоследок нашему царству. Я обратился к тебе со словами благодарности, и «Громовые раскаты» взорвались.

Но я не умер — по крайней мере, в прямом смысле этого слова. Позже, когда ко мне вернулась способность здраво мыслить, пришло понимание, что твой призрак не покинул меня. Кого еще я мог благодарить за то, что сила взрыва подкинула меня и выбросила через открытый люк в роскошную звездную ночь? Я ничего не помню, но дозорный, которому удалось-таки доплыть до берега, утверждал, что имперский корабль вспыхнул огненным шаром, и он увидел, как я лечу по небу на фоне луны.

Он нашел меня без сознания на мелководье, совершенно невредимым, за исключением порванной одежды и обожженных бровей и бороды. Подобно метеориту я свалился на землю, в жизнь. Я упал так, как падают звезды, — из далекой темноты, где они дрожат и переливаются от холода, в теплый, близкий сумрак земной жизни. Той ночью я рухнул из мрака одинокого горя в темноту, где все мы страдаем от неведения.

Дозорный пощечинами привел меня в чувство, я сел в пропитанной лунным светом воде и почувствовал, как падают с плеч сорок прожитых лет. Корабль сгинул — так ушли от меня ты, Крылатое Сердце, и наша дочь. Вы растворились в пустоте, которую буддисты называют суньята, но на самом деле она олицетворяет наше неведение; это загадка, окутывающая живых и мертвых. Как глупо говорить это тебе, ведь ты сейчас обитаешь в сердце этой пустоты. Но я пребывал в неведении, в спячке и нуждался в напоминании, что время и потери не растворяются во тьме, а обретают новую свободу, для которой мы еще не придумали названия и поэтому зовем ее пустотой. Все существа парят в этой безучастности, как сферы в пустоте космоса, как слова на чистой странице. Мы пытаемся описать словами все, что видим вокруг, но на самом деле они порождают лишь другие слова и глубокие сомнения. Всех людей с рождения наполняет тайна, вот почему мы не можем свободно выбирать, кем нам быть, и слова, которых требуют наши сомнения.

Когда я добрался до миссии, никто из делегации не понял моего открытия. Они изливали благодарность за спасение от кражи корабля, но про себя считали, что пережитый взрыв повлиял на мой рассудок. Скорее всего, монахи знали, что я имею в виду, но они принадлежали к буддистской секте Чань, где все воспринимают как должное, и не собирались вмешиваться в наши дела.

Как бы то ни было, я сидел оглушенный и ошеломленный внезапным пониманием. Я не ожидал, что смогу стать самим собой, только когда останусь один, без тебя. По крайней мере, пока. Я не понимал почему, но смерть отказалась принять меня. И что мне теперь делать со своей жизнью, с преследующим меня одиночеством? Свобода быть — та эфемерная свобода, чьи шансы непрерывно утекают от нас сквозь пальцы, — порождает новые обязательства. Там, где раньше копились неудачи и стыд, открылась зияющая бездна, и мне предстояло ее заполнить тем, что я еще способен сделать.

Пока я медитировал над неожиданным откровением, делегация составила строгое письмо, где порицала Большие Носы за попытку воровства и угрожала доложить о нем императору. Большие Носы — все они остались живы после взрыва и прятались на своих кораблях — ответили лаконичной запиской с вымученным неискренним раскаянием. Поскольку других имперских кораблей поблизости не было, как и войск Штатов, настоятель монастыря настойчиво посоветовал нам принять извинения.

Посольство решило не злить Завоевателя и заодно намекнуть ему, что пора отправляться домой; на его корабли сгрузили весь найденный в миссии фарфор, несколько замечательных пейзажей, нефритовую статую Квань Инь — богини безмятежности, а также мешки с семенами растений, которых Большие Носы никогда не видели (табак, арахис и картофель). К тому времени, воодушевленный отсутствием семьи и карьеры, я решил принять ядовитое лекарство, которого настойчиво требовало мое горе, — не возвращаться в Срединное царство, а отправиться вместе с Завоевателем через Грозовое море, на его родину. Ты будешь ругать меня за глупость? Признаю, решение далось нелегко, ведь я надеялся вернуться домой и провести похоронный обряд на твоей могиле. Но если то, что открылось мне, — правда, то тебя нет ни там ни тут. Наш путь проходит по бездорожью, где нет ни отъездов, ни прибытия. Крылатое Сердце, я решил следовать этому пути, положиться на будущее во всем, что мне не удалось совершить, и принять неизвестность.

Соотечественники пытались отговорить меня, но безуспешно. Они опасались, что я окончательно потерял рассудок, но меня не заботили их тревоги. Я знал, что ты меня поймешь, — ведь моим свадебным подарком стали написанные в свете лампы истории. Вот почему, каким бы странным это ни казалось со стороны, я сижу сейчас на щербатой палубе корабля под названием «Святая Мария» и пишу тебе письмо.

Завоеватель бросает на меня недовольные взгляды. Я знаю, что он еще злится из-за того, что лишился богатой добычи, и взял меня на борт лишь из расчета вытянуть драгоценные сведения. Тем не менее, поскольку мы не понимаем языка друг друга, взаимное невежество дает мне некоторое преимущество. Я смогу заслужить уважение Больших Носов делом, а не словами, а заодно понаблюдать за ними и изучить варварскую культуру.

Со временем я выучу их язык и расскажу их правителю о чудесах Срединного царства, победах Сандаловых Штатов Автократии и славе нашего народа. И я буду писать тебе с другого конца света — востока настолько далекого, что его можно считать западом, где встречаются луна и солнце. Оттуда я начну посылать в Срединное царство и США истории, которые будут читать все, — истории о другом мире, написанные чернилами новой луны.