Америка о’кей

17

Эгеге, люди!

— Эй, парни — эй, парни — эй, парни…

Я застаю Елизавету в тот момент, когда она (с развитым в ней эстетическим чувством) заканчивает тщательно укладывать поверх мусора утренние покупки.

Туфли, консервы, косметику, рубашки, зонтик.

То же, что обычно.

Елизавета не пропустит ни одной вещи с поощрительной скидкой. Из тех, что периодически пропагандируются (рекламируются) с целью привлечь к ним внимание наиболее сознательных домохозяек.

Эге.

Жена обнаруживает мое присутствие, почувствовав на себе язвительную тень, наползшую на нее как бы невзначай.

— Ай!

— Бетти, тебе записка.

— Эй, парни — эй, парни — эй, парни. — Она поворачивается ко мне. — Опять?

— Будь уверена, — говорю я раньше, чем это скажет она. — Нет, нет, на этот раз я нашел ее не среди мусора. Ее принес полковник Эней. А я любезно согласился выступить в роли второго посредника. Записка подписана А.

Ага!

— Опять А., как тогда?

— От него, от него. На этот раз не записка, а целое послание. Оцени, каких усилий стоило ему столько написать.

Она берет записку.

— Эй, парни, у!

О!

— Он тебя очень любит.

— Эй, парни — эй, парни. О’кей, ой, какой там о’кей, совсем не о’кей!

Однако ясно, что эта история с любовными записками — ишь ты! — начинает ее интересовать.

— Не бойся, жена. Хотя у нас в Стране нет развода, ваши любовные грезы очень скоро увенчаются законным браком.

— Не верю, будь уверен! Эй, парни — эй, парни.

— Оракул, действительно исправный компьютер, сказал мне, что скоро-скоро меня ожидает конец, достойный героя. Да-да, он так и сказал. Клянусь, если это неправда, пусть у меня вторая нога отсохнет. Ты останешься вдовой.

А знаете, в глубине души я бы не возражал, чтобы это была правда.

— Эй, парни — эй, парни — эй, парни.

Елизавета разглядывает (изучает) мою — ууу — гармоничную фигуру. Можно подумать, что она видит меня впервые.

Скорее удивлена, чем испугана.

Еще бы! Зрелище такого концентрированного уродства («Ричард неподражаем») может дать романтическое, я бы сказал, ощущение прекрасного.

Безграничной фантазии природы.

Я нахожусь на крайних точках шкалы фенотипической изменчивости. Там, где биологическая наука теряет (утрачивает) определенность.

Я прекрасен. О! Чем не Аполлон?

— Ты должен исчезнуть, Рикки? Эй, парни — эй, парни, э, это не о’кей. Сделай, чтобы вместо тебя исчез кто-нибудь другой.

Верно, верно, отлично.

Там видно будет. И-хи-хи.

Ишь ты!

— Неужели ты не понимаешь, Бетти? Во-первых, нельзя избежать участи, предсказанной компьютером. Во-вторых, конец, который меня ждет, будет грандиозным концом.

Под аккомпанемент лязгающих копий и звенящих мечей — Водан Майн Кампф Тивас: кто-кто, а я не собираюсь уподобляться крысе, тонущей в мусоре.

Наконец-то я замечаю на ее лице выражение мужественного смирения.

Она ведет себя в точности так, как я ожидал.

Как истинная женщина из народа — о да! Народа этой великой Страны. Ей на пользу посещение районного женского клуба.

— Тогда о’кей. Раз ты должен и хочешь уйти. Эй, парни — эй, парни.

— Будь уверена! Чуешь, как здорово, Бетти? Я разговариваю, как ты. Правда, что со временем муж и жена становятся похожими. Муж и жена — одна сатана.

Э, если бы бедная Бетти была на меня похожа!..

Она вытирает руки об одежду.

О балахон.

— Эй, парни — эй, парни. О’кей, Рикки, а твое исчезновение не связано с теми неизвестными, которые сюда приехали?

Как вам кажется, эээ, это интуиция или подозрение?

Смотря что ей известно.

Лучше ответить вопросом.

— Ты их видела?

— Будь уверен. Несколько раз. По-моему, они живут в дальних комнатах.

— Никто не знает, сколько комнат в этом дворце. Наверняка ты видела тени.

— Эй, парни — эй, парни. Эй, тени?

— Существа, которые не укладываются в твои двести слов. Они живут в древних замках, в Дании. Короче говоря, они есть и их нет. Не знаю, как тебе объяснить.

— А ты попробуй.

— Ух!

— Ох! — задумчиво вздыхает она.

— Эх!

— Ах! Будь уверен, я не могу себе представить того, кого нет. Эй, парни — эй, парни — эй, парни. По одежде те, которых, я видела, наверняка европейцы.

Нет-нет, друзья, это все что ей известно.

Но это и так слишком много. Э-ге-ге.

— Понял. Ты видела посетителей картинной галереи. Нашла о ком говорить!

Где-то здесь есть темные комнаты, в которых на стенах висят такие штуки.

Картины.

Как говорят, искусство.

Старье. Когда-то я их видел.

«Джоконда».

«Герника».

«Весна».

«Завтрак на траве».

Не знаю, что еще.

О! Огромные фотографии (гигантографии).

Диапозитивы, что ли.

Смотреть их никто не ходит, а если бы кому — у! — и взбрело в голову пойти, так он вряд ли бы там выключатель нашел. Да и света частенько нет. Нет, и все.

А без света они не существуют, эти вещи, и-хи-хи.

Ах!

Друзья, мне некогда, я спешу. У, колесо, которое я запустил, уже не остановить.

Оно катится вниз. С моими ногами, и-и-и, его не догнать. Ни в жизнь!

А я и не собираюсь.

Нет.

— Эй, парни — эй парни.

— Баста, ты ничего и никого не видела, Бетти. Жребий будет брошек сегодня. Пометь этот день в своем дневнике.

Дневнике? Мысленном.

Я переношу — у! — тяжесть тела на здоровую (правую?) ногу, собираясь идти. И-и-и, ать-два, ать-два.

— А что написано в записке?

— Пусть она будет у тебя. Прочту в другой раз. Теперь времени нет: судьба зовет.

Э-эх!

Э-хе-хе.

И-хи-хи.

Излишне, я думаю, вам сообщать, что эту записку написал я.

Печатными буквами.

Коряво.

Я положил ее на стол генералу Ахиллу (толстяка не было, он уехал за город, на смотр). А полковнику Энею велел взять записку — у! — и передать мне.

Ах-а-ха-ха-ха-ха-ха!

Ох!

Хотите знать, что я там написал? «ЭНБИ СГИФАНДЖ О УХ. ТЫЕМУРЕИЧВ ГРОГСЦВАЙ АХАХАХАХАХАХ. А.».

Для любви нет лингвистических барьеров.