Американец

Глава 29

Несмотря на свои мощные габариты и количество спиртного, которое он уже выпил, Рафферти двигался даже быстрее Палмера и Элеоноры, обогнав их в холле отеля и первым добравшись до ожидавшего их такси. Вудс, извинившись, ненадолго отошел, чтобы отпустить своего шофера и попросить его приехать за ними в девять утра завтра утром. У него мелькнула было мысль использовать лимузин сегодня вечером, но он быстро передумал: пусть парадом командует полковник, так будет лучше. Хорошо зная своего старого друга, он не забыл, что у него всегда были очень хорошие инстинкты. Несмотря даже на то, что иногда он все-таки ошибался. В таких случаях за этим неизбежно следовали обильные и самые искренние извинения. Обычно сразу же на следующее утро или когда у него проходило похмелье.

По дороге, думая о чем-то своем, Палмер лишь вполуха слушал оживленную беседу своих спутников: в основном Рафферти пытался выяснить у Элеоноры, нет ли у них общих друзей, но все перечисляемые им имена и места не вызывали у нее никаких ассоциаций.

На небе уже появилась бледная луна. Когда такси на несколько мгновений притормозило, Палмер заметил, что они проезжают через средневековую площадь, на которую он обратил внимание во время приема, когда осматривал панораму города с террасы на крыше отеля. Ему на глаза также попалась вывеска «Ромерберг», и почти сразу же Джек Рафферти приказал водителю:

— Halt machen![47]

— Девяносто девять и сорок четыре сотых процента всех этих строений, — сказал Джек, окидывая рукой низенькие двух- и трехэтажные каменные здания, — были практически полностью разрушены во время бомбардировок, но потом восстановлены. Aber sehr richtig,[48] — добавил он, обращаясь к Элеоноре. — Прекрасная работа, восстановлено все, как было. Один к одному. Никакой современной модернизации, ни одного лишнего элемента. Пользовались секретами зодчих пятнадцатого века… А вон там вдали собор. — Полковник похлопал водителя по плечу и жестом приказал трогаться. — Кстати, здесь, во Франкфурте короновались все императоры Священной Римской империи.

— Не все, — тихо, чуть ли не застенчиво заметила Элеонора. — Да, после 790 года здесь действительно жил Карл Великий. И здесь же Фредерика Барбароссу провозгласили королем Германии. Но коронация императоров до середины шестнадцатого века, думаю, происходила в Ахене.

— Думаете? — высоко подняв брови, переспросил Рафферти и подмигнул Палмеру. — Остерегайся девушек, Вуди, которые говорят «думаю». Она имеет в виду «я знаю, но не хочу, чтобы вы подумали, будто я перед вами рисуюсь». Как бы там ни было, но именно здесь приносили клятву многие императоры Священной Римской империи. — Он снова повернулся к Элеоноре. — Интересно, что такая умная девушка делает в дыре вроде ЮБТК?

Она слегка нахмурилась.

— Дыре?

— Полковник, непонятно почему, хочет опорочить наше финансовое заведение. Бросить тень на его безукоризненную репутацию, — заметил Палмер. — Термин «дыра» в наших кругах означает что-то нечистоплотное. — Он бросил пристальный взгляд на Рафферти, лицо которого приняло бесстрастный вид и даже явно помрачнело. — Если ты, конечно, не шутишь, а на самом деле имеешь это в виду.

Полковник рассеянно покачал головой, будто думал уже о чем-то совсем другом, куда более серьезном. Затем отмахнулся и, как ни в чем не бывало, сказал:

— Да ладно тебе, Вуди. У нас впереди веселый ужин.

— Мне уже весело.

Рафферти бросил на него изучающий взгляд, пожал плечами.

— Что ж, тогда все в порядке… Тем более что мы уже приехали.

Такси остановилось у по-настоящему древнего каменного здания, и полковник жестом пригласил их следовать за ним. Они миновали длинный холл, несколько раз свернули по коридору, чуть спустились по ступенькам, которые, казалось, были вырублены прямо в скалистой породе. Следующий пролет, уже с бронзовыми перилами, вел еще дальше вниз. Оттуда уже доносились звуки мягкой музыки…

Вскоре все трое оказались в самом настоящем подвале с мощными полукруглыми арками, часть которых была вырублена из камня, остальные сделаны из цемента, покрытого декоративным розовато-желтым гипсом. В неровных боковых стенах были прорублены неглубокие ниши, в которых стояли резные позолоченные фигурки древних богов. В одну из стен была врезана гигантская бочка.

Метрдотель, не устававший чуть ли не через слово почтительно произносить «Herr Oberst,[49] Herr Oberst», привел их к удобному столику в самом дальнем конце зала, откуда можно было видеть другой зал, только еще на уровень ниже.

— Сколько он уже здесь, Джек? — спросил Палмер.

— С 1654 года, — с готовностью ответил вместо него метрдотель, искренне полагая, что вопрос был задан именно ему. И, чуть подождав, продолжил: — А вон то, — и ткнул рукой в сторону гигантской цистерны, — знаменитая бочка Брюкенкеллера. Знаете, в нее входит не меньше чем пять тысяч галлонов.

Заметив, как трое музыкантов открыли дверь сбоку бочки и вошли внутрь, Палмер не без легкой иронии произнес:

— А теперь в нее входит по меньшей мере трое музыкантов.

Метрдотель непонимающе заморгал глазами.

— Простите, сэр?

Рафферти небрежно взмахнул рукой, будто отбрасывая что-то совсем ненужное.

— Ладно, проехали. Лучше принесите нам холодную, очень холодную бутылку «Граахер Домпробст» 64 года.

— Jawohl, Herr Oberst.[50]

— И до тех пор, пока я не услышу от вас мучительные вопли голода, — чуть ли не торжественно объявил Рафферти, поворачиваясь сначала к девушке, а пото́м к Вудсу, — позвольте мне самому делать наш заказ. Пить мы будем белое вино. Когда-то я знавал одного человека, который мог пить виски, запивая его красным вином, но он был законченным мазохистом и долго в этих краях не продержался.

— Ладно, бог с тобой, заказывай, — согласился Палмер.

— Прекрасно. — Он повернулся к метрдотелю. — Что ж, поскольку сегодня с деньгами, похоже, нет вопросов, можете начинать охлаждать две бутылки «Велнер Зонненур» 59 года и для начала принесите нам закусок. Только что-нибудь легкое, пожалуйста.

— Ganz richtig, Herr Oberst. Augenblicklich.[51] — Метрдотель, шевеля губами, лихорадочно записал все в свой маленький блокнот. — Официант принесет ваш заказ сразу же, как только вы дадите ему сигнал, Herr Oberst.

— Sehr gut.[52]

— Вам нужны музыканты, Herr Oberst?

— Да, естественно. — Рафферти жестом отпустил его, и метрдотель, слегка поклонившись, тут же удалился.

У Палмера было отчетливое ощущение, что здесь хорошо знали не только самого Джека Рафферти, но и его гастрономические пристрастия, желание всегда обедать под музыку. Поэтому практически сразу же после того, как им принесли «Граахер Домпробст», в зале появилось трио музыкантов — гитара, аккордеон и скрипка, которые для начала, видимо, специально для Рафферти сыграли известную композицию «На западной, на восточной стороне». Полковник, довольно улыбаясь, подпевал гитаристу. Когда они закончили, он громко объявил:

— Этот джентльмен из Чикаго.

Гитарист кивнул ему, и они начали исполнять мелодию с одноименным названием, но уже со словами. Палмер улыбнулся и сделал глоток охлажденного сухого вина. Бросив мимолетный взгляд на Элеонору, он заметил, что она смотрит на него со снисходительным видом. «Наверное, считает, что я получаю огромное удовольствие оттого, что лично для меня исполняют „Чикаго“», — подумал он.

«Я видел город, — пел гитарист. — Город моей жизни. Я видел, как мужчина танцует со своей любимой женщиной в Чикаго. Чикаго, Чикаго, Чикаго…»

Когда песня закончилась, Палмер громко зааплодировал, а затем сразу же объявил:

— А вот эта юная леди из Парижа.

Трио начало играть знаменитую песню Эллы Фитцджералд «Париж весною» еще до того, как Палмер успел договорить. Ему, признаться, эта игра начинала нравиться. Как только музыканты закончили эту мелодию, он поднял вверх один палец.

— Но ее долгое время там не было…

И трио немедленно заиграло «Последний раз, когда я была в Париже». Рафферти глубокомысленно кивнул.

— Да, ты схватываешь все на лету, Вуди-малыш. — И подмигнул гитаристу. — Он родился в Чикаго, но теперь живет в Нью-Йорке.

Музыкант покачал головой.

— Проклятый город. — И дал сигнал группе играть песню Бернстайна «Оторвемся в городе на всю катушку». Когда они закончили исполнение, Рафферти обратился к гитаристу:

— Возвращайтесь с «Fleisch und Kartoffeln»,[53] хорошо?

— Хорошо, — ответил ему гитарист, уводя свою группу.

Палмер обратил внимание, что они уже заканчивают вторую бутылку «Домпробста».

— Вино на самом деле просто великолепно, — заметила Элеонора.

Часом позже, когда Вудс потягивал уже сладкое густое вино, до него донеслись отдаленные звуки того же самого трио, исполнявшего вальсы Штрауса где-то в другом зале погреба. Да, белые немецкие вина он явно переносит намного легче, чем белые французские. Особенно то, которое ему пришлось пить в Компьене. Хотя, с другой стороны, если бы он тогда вечером не отключился, то, возможно, ничего бы вообще не было. Не было бы Элеоноры, не было бы ее ласковых губ, не было бы тепла ее тела…

Он бросил на нее долгий взгляд. Полный любви, благодарности и… страстного желания. Хотя она всего этого не видела, поскольку на полном серьезе обсуждала с Рафферти вопрос о том, кто убил Кеннеди. Палмер невольно скривил лицо. Его всегда раздражало, когда вот такие вещи портили ему настроение. Они лишали его прекрасного ощущения душевного равновесия, которое ему очень хотелось сохранять как можно дольше.

— …Ни один из этих параноиков, которые видят заговоры под каждым кустом, — назидательным тоном говорил ей Рафферти. — И я первый готов признать, насколько странным все это выглядит со стороны, особенно для тех, кто совсем не понимает Америку. То есть, я хочу сказать, если бы эти двое убийц не были частью заговора, это означало бы, что в мире не осталось никакой логики, так ведь? А вот я, моя девочка, всегда утверждал и продолжаю утверждать: никакого заговора не было! Есть только печальный, весьма печальный факт, что вокруг нас полно сумасшедших, вроде Ли Освальда и Сирхана… Вижу, вы не верите мне. — Он обиженно покачал головой. — Да и с чего бы, я вас понимаю. Какого дьявола кто-то должен верить тому, что мы им говорим?

— Ну а почему тогда никому из безумцев так и не пришло в голову убить вашего президента Джонсона? Или, скажем, Никсона? — возразила ему Элеонора.

Рафферти пожал плечами.

— Я же говорил, ты не поверишь. Не поверишь, даже если я скажу, что они рисковали точно так же, как и Кеннеди. Этот дамоклов меч висит над каждым из них. Все дело в этой чертовой демократии. Поколение за поколением кормят одной и той же ложью, будто бы все люди равны, — что, само собой разумеется, совсем не так, — и рано или поздно какой-нибудь недоделанный психопат начинает думать, что он такой же, как президент Соединенных Штатов, и что он просто обязан доказать это делом. Еще бы, ведь об этом ему с утра до ночи твердили родители, учителя в школе…

Девушка резко откинулась назад, как будто ее ударили по лицу.

— Нет, этого просто не может быть!

— Может, еще как может, сладенькая ты наша, — уверенно заверил ее Джек. — Вся гниль в Америке именно из-за этой одной большой лжи. Прогнившие учителя в прогнивших школах. Продажные полицейские, продажные политики. Бандиты-бизнесмены и бизнесмены-бандиты. Тунеядцы, сосущие наши деньги из бюджета и благотворительных фондов. Зачем зарабатывать себе на жизнь, когда можно без труда получить все это от государства?! Там, где все созданы равными, пропадает стимул к достижению большего, не нужно стараться, достаточно успеть обмануть другого до того, как он обманул тебя.

— В жизни никогда не слышал, чтобы взрослый человек нес такую ахинею, — заметил Палмер. — За исключением последнего раза, когда я по твоему настоянию имел несчастье выслушивать бредовые речи твоих недоделанных анархистов. Ну и когда же мы дойдем до части, где владение собственностью тоже считается преступлением?

Рафферти хмыкнул и жестом подозвал официанта.

— Уберите отсюда лишнее, пока мы не начали швырять друг в друга тарелки.

— Значит, он говорил несерьезно? — спросила Элеонора.

— Нет, скорее, он серьезно не в себе, — ответил Палмер. — Джек типичный идеологический агент-провокатор. Если слушать его достаточно долго, можно в конце-концов самому оказаться в академии смешариков.

— Академии смешариков?

— В психушке, — с готовностью объяснил Рафферти.

Мужчины понимающе кивнули друг другу. Палмер налил всем еще понемногу.

— Но как он может? У него ведь степень доктора философии, — слегка изменившимся голосом поинтересовалась Элеонора, и Палмер впервые за все время их знакомства понял, что она, похоже, слегка перебрала.

— Вот-вот, и не забывайте об этом, — предостерег их полковник.

Элеонора встала.

— Простите. С вашего позволения, я пойду попудрю носик.

Оба мужчины не спускали глаз с ее шикарных ног, когда она вышла из-за стола и королевской походкой направилась в дамскую комнату.

— Да, тебе всегда нравились высокие и поджарые, Вуди, — задумчиво заметил Рафферти. — Кстати, как там Эдис и дети?

— Не знаю и отлично, в таком порядке тебя устраивает? — Палмер отпил из своего бокала. — Что ты думаешь о девушке?

— Она потрясающая. Теперь я буду мечтать о ней по меньшей мере ближайшие несколько месяцев.

— Я серьезно.

— Знаю, что серьезно. — Рафферти издал легкий смешок. — У тебя это написано на лице. Ошибиться просто невозможно. Мистер Ледяная-вода-в-жилах влюбился!

— А что если она нечто вроде привлеченного агента?

— Большинство из них такие.

— Джек, скажи, а тебя не шокируют мои слова?

Рафферти пожал плечами.

— Вуди, я пробыл здесь так долго, что иногда сам себя чувствую чертовым европейцем. А нас, поверь, шокировать далеко не так просто. Мне не известно даже, на кого она работает. Подозреваю, ты не знаешь этого тоже.

— В общем, нет. Но в конечном итоге, Джек, думаю, в данный момент это не стоит того, чтобы портить мне все удовольствие.

Полковник мрачно кивнул.

— Если бы ты был европейцем, как я, Вуди, это все равно не испортило бы тебе удовольствия, даже если бы ты узнал. Для чего, черт побери, мы рождены, как не для того, чтобы веселиться и получать удовольствие?.. Неужели эта девочка может серьезно тебе навредить?

— Не знаю. Пока не знаю.

— Конечно, если бы ты был все еще женат, они могли бы постараться подловить тебя на «клюковке»: откровенные фотографии, постельные сцены, ну и тому подобное. Страна шантажа.

— Мне уже приходилось там бывать, — сказал Палмер. — Пару лет назад. У них ничего не вышло.

— Естественно. С твоими-то деньгами… Ну а что, по-твоему, могло бы сработать?

— Подброшенные микрофильмы секретных документов, — осторожно предположил Палмер.

— Это точно, — согласился полковник и вздохнул. — Только если в них планы ядерных акций или чертежи боеголовок MIRV.[54]

У Палмера было отчетливое ощущение, что Рафферти настроен не очень серьезно. Что ж, этого следовало ожидать. Джек оставался его другом, но в последнее время его уже вряд ли можно было считать человеком, с которым следовало бы делиться секретами. Значит, и говорить ему о микрофильмах, запрятанных в упаковке его рубашки, тоже вряд ли имеет смысл. Нет, пожалуй, лучше не сто́ит.

— Знаешь, Вуди, вообще-то тебя совсем нелегко загнать в угол, — продолжал Рафферти. — Ты слишком богат. Вот если бы ты зависел от зарплаты и к тому же был женат, тогда другое дело. Тогда они могли бы прижать тебя по полной программе.

— Кто это они?

— Ich weiss nicht.[55] Неужели твоя подружка тебе даже не намекнула?

— Нет. Вполне возможно, это кто-то из Восточного блока.

— Слишком простой ответ, Вуди. Ты рассуждаешь совсем как наша девушка, которая уверена, что братьев Кеннеди убили в результате одного и того же заговора. Быть параноиком, думать как параноик — в наши дни легче всего… Значит, ты исходишь из предположения, что наша девушка получает деньги от русских или кого-нибудь из их союзников? Это правильно. Сейчас если сомневаешься, прежде всего вопи во весь голос «Красные, красные!». Впрочем, этот проклятый континент настолько нашпигован разведками самых разных мастей, иногда даже весьма экзотических, что я давно уже перестал следить за ними.

— Включая «вольных стрелков», которые готовы работать на любого, кто платит?

— Точно. И они тоже. — Полковник вздохнул. — Слушай, Вуди, не повеселишь ли старого приятеля?

— Интересно, как?

— Расскажи, чем именно этот Эдди Хейген портит тебе жизнь?

Рафферти совершенно неожиданно для Палмера заговорил резче и намного отчетливее. Палмер хорошо знал, что его друг Джек Рафферти может пить бочками и практически не пьянеть, но чтобы его так интересовал Хейген? С чего бы это? Неужели Эдди так много для него значит?

— Да нет, ничем особенным он жизнь мне не портит. Просто на меня сильно давят из Нью-Йорка. Настаивают, чтобы я присутствовал на Совете директоров в понедельник. Элеонора в курсе этого и считает, что мне надо там быть. Не сомневаюсь, что как только я скажу об этом и тебе, ты тоже начнешь сразу же советовать мне в любом случае лететь. Прямо какой-то чертов заговор отправить меня туда, где мне сейчас меньше всего хотелось бы быть. В этот гребанный вонючий Нью-Йорк.

— Вы только посмотрите на этого параноика? — Рафферти пожал плечами и бросил взгляд на бутылку. Она оказалась уже пустой. — Что-то наша девушка задерживается. Мне кажется, от этой дряни ей стало плохо. Или что-нибудь еще… Хочешь, я попрошу послать туда официантку?

— Нет, дадим ей еще несколько минут.

Полковник долго смотрел на свой полупустой бокал. Затем медленно протянул:

— Вуди, неужели тебя никогда не интересовало, почему я в 1955 нацепил полковничьи погоны, но с тех пор так и не получил эту вшивую звезду бригадного генерала?

— Наверное, потому, что армия еще не совсем сошла с ума.

Рафферти скривил свои губы в недовольной усмешке.

— Я серьезно, мой друг, поверь, вполне серьезно. Я ведь был по-настоящему хорошим офицером разведки, ты же знаешь. В моей голове до сих пор сохранились секретные файлы, о которых ЦРУ и МИ-5 остается только мечтать. Равно как и КГБ. Я был лучшим, и тебе прекрасно известно об этом.

— Был?

— Да, сейчас я уже старая развалина и, как правило, запрещаю себе об этом даже думать.

Палмер медленно покачал головой.

— Честно говоря, Джек, я никогда не понимал, что́ дикий ирландский радикал вроде тебя может делать в разведке. Тебе не удалось бы стать частью Системы, даже если бы ты сам очень захотел этого.

— Именно поэтому эти армейские хрены и не давали мне более чем заслуженного повышения.

— Может, все-таки скажешь мне настоящую причину, Джек? Ты же сам этого хочешь, разве нет?

— Еще как хочу! — Рафферти слегка наклонился на стуле, который жалобно заскрипел под его немалым весом. — Как у тебя с памятью, Вуди? Попробуй вспомнить Сицилию, 1943 год.

Палмер понимающе кивнул.

— У меня была хорошая причина вспоминать об этом все шесть последних месяцев. Какую часть тебе прокрутить, Джек? Ту, где я прибыл с приказом спасти мафиози от расстрела партизанами?

— Нет, ту, где некий Эдди Хейген, тогда полковник, а теперь бригадный генерал в отставке и законченный подонок, дал тебе этот приказ.

— Ну и кто здесь параноик? — подколол его Вудс.

— Послушай, Вуди, я убедил нашу девушку, что братьев Кеннеди убили не в результате заговора, но это, черт побери, совсем не означает, что заговоров вообще не существует, что они уже вышли из моды. Конечно же, в определенных случаях.

— В каких?

— Откуда мне знать? В принципе, в любых, хотя…

— Говори потише, — перебил его Палмер. — А то нас всех выкинут отсюда. — Он забрал у Рафферти наполовину пустой бокал вина и неторопливо допил его. — Что ты, собственно, хочешь мне сказать, Джек? Что между Лаки Лючано и высшим руководством армии США имел место заговор с целью сделать мафию негласными правителями Сицилии? Так сказать, нашими заместителями. Потому что если ты прав, то вся соответствующая документация должна находиться в архивах специальных комитетов Конгресса по расследованию подобного рода деятельности. Ну и что из этого?

Мясистое лицо Рафферти слегка нахмурилось.

— Вуди, ты нарочно сбиваешь меня. Не хочешь выслушать, не хочешь узнать, на кого работает твоя девчонка… Хотя в каком-то смысле я тебя не виню.

— Давай по сути дела, Джек, по существу.

— А суть дела заключается или заключалась в том, что мне никак не давала покоя эта маленькая сделка с Лючано. В ней должен был принимать участие губернатор штата Нью-Йорк Том Дьюи и, возможно, его помощник Полетти. Это было приблизительно понятно и вполне ожидаемо, но вот что не лезло ни в какие ворота, так это какое отношение ко всему этому мог иметь этот гаденыш полковник Эдди Хейген?

— Наверное, получил приказ и добросовестно его исполнял.

— Ты все время прерываешь меня Вуди, пытаешься ответить на вопросы, которых я даже не задавал… — Рафферти тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула. — А мои вопросы касаются прежде всего возможностей и вероятностей. Ведь что-то в нашем мире всегда начинается определенным образом — особенно в условиях окончательной победы в войне, — затем плавно и логически становится чем-то иным, потом превращается в третье, четвертое, ну и так далее. Все логически и закономерно. Все взаимосвязано. Тогда Сицилия 1943-го стала всего лишь началом большого пути. И что, разве невозможно предположить, что на этом дорога не остановится? Что вместо этого она, как и все дороги, пойдет дальше, приводя нас к нынешнему концу, который является чем-то совершенно иным, чем начало.

— Иными словами, к новому, текущему заговору.

Рафферти пожал плечами.

— Вполне возможно опровергать конкретные специфические заговоры, но невозможно опровергать возможность каких-либо заговоров вообще.

Сначала Палмер хотел сказать что-нибудь в опровержение этого довольно туманного предположения о новом заговоре, более-менее конкретные признаки которого ни он сам, ни Рафферти, похоже, никогда не смогут описать или хотя бы отдаленно проследить, но затем махнул рукой и передумал. Ни к чему все это. И сам себе сказал: «А зачем мне, собственно, факты? Я не хочу даже слушать бредовые гипотезы такого блестящего параноика, как Джек Рафферти! Даже если он мне друг».

— Ладно, Вуди, проехали. Вон идет твоя красотка. С твоего позволения я замолкаю.

— Спасибо, Джек. С твоей стороны это очень любезно.

Рафферти похлопал его по плечу.

— Да, я понимаю твои чувства. Кому как не мне… — Он прервал себя и нахмурился. — И все-таки отвези свою банкирскую задницу в Нью-Йорк на ваш «пикник» в понедельник. Поверь, я бы никогда не простил себя, если бы не сказал тебе об этом.

Элеонора выглядела очень бледной, но, вернувшись к столу, вела себя вполне адекватно. Вудс помог ей сесть на стул.

— А знаешь, Джек тоже присоединился к хору желающих отправить меня в Нью-Йорк.

— Ты решил поехать? — слабым голосом спросила она.

— Но у меня в понедельник назначена важная встреча в Бонне.

— Отложи ее на несколько дней, — предложил Рафферти. — Не бойся, от этого никто не умрет.

Девушка взглянула на него снизу вверх, и в ее карих глазах можно было заметить явное беспокойство.

— Он твой друг, — сказала она. — Его следует послушать.

— Господи, вокруг только мои друзья. — Палмер сел на свой стул. — Похоже, у меня нет ни одного врага в этом чертовом перекошенном мире.