Американец

Глава 41

Когда в парижском Орли объявили о начале посадки на утренний рейс во Франкфурт, Палмер механически посмотрел на свои часы. Там сейчас было десять минут двенадцатого. От бессонной ночи глаза болели и слезились. Ну почему же в доме родителей Элеоноры никто не снимает трубку, не давал ему покоя один и тот же вопрос. Он специально прибыл в аэропорт пораньше, что бы еще раз проверить их номер телефона с помощью девушки в форме «Эр Франс», которая свободно владела тремя европейскими языками. Нет, с номером все было в порядке. Ожидая посадки, он заодно узнал еще два-три нужных ему телефона.

Когда рейс объявили, Вудс прошел в посадочный сектор для пассажиров первого класса, снял трубку телефона и попросил соединить его с отделением фоторазведки армии США во Франкфурте. Ему практически немедленно ответил оператор коммутатора, немецкая девушка, довольно свободно говорившая по-английски, которая, отведя трубку от уха, но, очевидно забыв прикрыть ладонью микрофон, долго выясняла у кого-то, где сейчас можно найти какого-то Джека Рафферти.

Затем в трубке снова послышался ее решительный, типично армейский голос.

— Но он не полковник, сэр, — прежде всего довела она до сведения Палмера. — Он всего лишь…

— Не ваше дело, фрейлейн! — резко оборвал ее Палмер.

— Да, но он на самом деле пока только подполковник, сэр, — упрямо стояла она на своем.

— Слушайте, фрейлейн, если вы не свяжете меня с ним сию же минуту, — не скрывая раздражения, заорал в трубку Палмер, — то вам уже завтра придется искать себе новую работу!

Телефонистка тут же замолчала, и уже буквально через секунду-другую в трубке послышался басовитый голос Рафферти.

— Джек, это Вудс. Я звоню из парижского Орли и минут через двадцать вылетаю во Франкфурт. Ты сможешь меня там встретить?

— Могу ли я тебя там встретить? — Небольшая пауза. Затем: — Или не могу ли я тебя там встретить?

— В чем дело, Джек?

— Да буду, буду там, не беспокойся, герой-любовник.

— Уж постарайся, отверженный любовник.

— Господи, ну за что мне такое наказание. Иметь дело с такими, как ты…

— Ладно, успокойся, у меня сейчас нет ни малейшего желания состязаться в тупоумии с такими, как ты. Так на тебя можно рассчитывать?

— Можно, можно, с чего это ты вдруг засомневался? Кстати, Вуди, посмотри для меня там, в твоем Орли вчерашний номер боннского «Цайтунг». Сделаешь?

— Зачем? Это что, очередная прихоть? — не без раздражения спросил его Палмер.

— Отвяжись! Давай, ноги в руки и за газетой. До встречи. — И он с треском бросил трубку.

Палмер быстро просмотрел газетные и журнальные по́лки ближайшего киоска — там вообще не было никаких немецких журналов или газет. Тут объявили посадку на его рейс, он прошел к самолету и сел в салоне первого класса. Как бы из ниоткуда появившаяся вдруг у его кресла, на редкость привлекательная стюардесса-блондинка предложила ему на выбор парижские «Геральд» и «Фигаро».

— Скажите, а у вас случайно не осталось вчерашнего номера боннского «Цайтунг»? — спросил он.

По ее тону нетрудно было догадаться, что ей было бы легче найти на кухне рыбу недельной давности, чем искать вчерашний журнал или газету.

— Конечно же нет, сэр.

— Всё же проверьте! Возможно, экземпляр сохранился у кого-нибудь из вашего экипажа. Может, кто из пассажиров оставил…

— Нет, это исключено, сэр. В пассажирских салонах самым тщательным образом убирают и пылесосят после каждого рейса.

Палмер готов был ее убить, желательно какой-нибудь особо язвительной ремаркой, однако ничего, как назло, не приходило в голову, поэтому он просто презрительно хмыкнул, отвернулся и демонстративно не обращал на нее никакого внимания во время всего полета. Даже когда ей, как положено, приходилось обращаться к нему, предлагая напитки или что-нибудь еще. В отместку явно оскорбленная блондинка отвернула голову и демонстративно не попрощалась с ним, когда во Франкфурте он спускался с самолета по трапу.

Джек Рафферти, одетый в шерстяную спортивного покроя куртку и черные брюки из джинсовой ткани, ждал его прямо перед пунктом таможенного контроля. Он тут же взял Палмера за локоть и повел мимо ближайшего инспектора, который сначала недовольно нахмурился, но затем, узнав Рафферти, слегка улыбнулся и жестом велел проходить дальше.

— Ну и куда мы идем? — пробормотал Палмер.

— Заткнись, лишенец. Просто шагай вперед и не оглядывайся. — Рафферти вывел его из терминала и тут же свернул вправо, где виделась надпись крупными буквами «Паркинг. Только для официальных и арендных машин». Там он открыл дверь «фольксвагена» серовато-мышиного цвета, усадил туда Палмера, затем сам, не без труда, втиснул свое массивное тело на водительское сиденье. Завел мотор, и уже через несколько минут они, петляя, выехали, через множество типичных для любого международного аэропорта въездов и выездов, на скоростную автостраду, ведущую к Франкфурту.

— Ну и что дальше? — сухо поинтересовался Палмер.

— Господи, Вуди, ты выглядишь, словно кусок печеного дерьма, — весело заметил Рафферти в ответ. — Что, всю ночь не спал?

— Интересно, какие еще откровения ясновидящего мне предстоит от тебя услышать? Случайно не поделишься? — язвительным тоном произнес Палмер. — А то как-то скучно.

— Скучно, говоришь? Хорошо. Слушай, там, на заднем сиденье под моим плащом вчерашняя «Цайтунг». Взгляни-ка, думаю, не пожалеешь.

Перегнувшись через спинку сиденья, Палмер взял газету и, хотя он практически не читал по-немецки, сразу же понял — это на самом деле сенсационный материал! Полный фотографий и огромных, кричащих заголовков. Он быстро просмотрел первую полосу, затем начал перелистывать страницы.

Нужную фотографию ему удалось найти очень быстро, уже на третьей странице, в самом низу. На ней он выходил из весьма внушительного правительственного здания, в котором ему никогда еще не приходилось бывать. Из броского заголовка им с Рафферти удалось разобрать, что хорошо известный в международных кругах банкир герр Вудс Палнер (написано почему-то через букву «н») только что провел исключительно конфиденциальные и, скорее всего, закрытые переговоры с министрами экономики, финансов и обороны правительства канцлера Вилли Брандта.

— На этой фотографии ты выглядишь намного лучше, чем в жизни, — усмехнувшись, заметил Рафферти.

Палмер уронил газету к себе на колени и ничего не видящим взглядом уставился на дорогу. На подъезде к Франкфурту уже́ начали образовываться утренние автомобильные пробки. Моросил мелкий дождик, однако Джек почему-то даже и не думал включать щетки стеклоочистителя. Их мышиного цвета «фольксваген» продвигался вперед медленно, урывками, как то позволяли неизбежные заторы.

— Да, здесь я действительно выгляжу несколько моложе, — вздохнув, согласился Вудс.

— Как минимум лет на двадцать, — задумчиво уточнил Джек, но о чем, собственно, он тогда думал, по его явно шутливому тону было совсем непонятно.

Палмер снова перечитал заголовок.

— Слушай, я правильно понял? — обратился он к Джеку. — Здесь на самом деле говорится, что я вел секретные переговоры с большими «шишками» из правительства Брандта?

— В понедельник.

— В понедельник?

— Вот именно. — Рафферти искоса посмотрел на Палмера. — Я лично позвонил редактору и попросил прислать мне увеличенный снимок.

— А зачем тебе это было надо?

— Вообще-то сам толком не знаю, но почему-то подумал, а вдруг она понадобится тебе для семейного альбома. Здесь ты на самом деле выглядишь, как сонная муха. — Он опустил правую руку, пошарил внизу под сиденьем, вытащил оттуда коричневый конверт и протянул его Палмеру.

В нем оказалась фотография, на которой было видно намного больше того, что можно было рассмотреть на расплывчатом снимке в газете. Человек на фото явно отказывался говорить с назойливыми репортерами, один из которых буквально пихал ему в рот свой длиннющий студийный микрофон. Палмер сунул руку в карман пиджака. Рядом с разделочным ножом там лежала сложенная вдвое фотография, сделанная совсем недавно во время их прогулки на bateau-mouche. Он сравнил ее со снимком в газете.

— Вряд ли это тот самый парень, — заметил Рафферти, бросив на фотографию беглый взгляд. — Впрочем, ты у нас всегда был красивым сукиным сыном.

— Куда ты меня везешь?

— В надежное место.

Палмер нахмурился. На профессиональном жаргоне разведки «надежным местом» называлось такое место, которое было полностью «очищено» от любых подслушивающих устройств, не могло просматриваться даже при помощи телескопа или параболического отражателя, то есть было абсолютно недоступно ни для кого, кроме, само собой разумеется, тех, кому это было положено по службе.

— Надежное место? Интересно, чье именно? — требовательно спросил он.

— Мое. Мое личное безопасное место. Не армии. Не ЦРУ. Нет, Джека Рафферти!

— А чем тебя не устраивает твоя машина?

— Пока не знаю, но сегодня она все утро проторчала без надзора на паркинге, а вчера всю ночь простояла на улице около моего дома. Вот и думай, чем она меня не устраивает.

— Бог ты мой!

Больше никто из них ничего не говорил, пока их маленький серый «фольксваген» не пересек мост через реку и, свернув вправо, не въехал в беспорядочное скопление средневековых строений в пригороде Ромерберга. Остановившись около собора, они оба вышли из машины. Рафферти первым подошел к боковой двери и, даже не дожидаясь Палмера, который, впрочем, и не думал отставать, быстро спустился по каменным ступенькам вниз к темному вырубленному прямо в камне коридору.

— Вот и все, что осталось от собора, некогда построенного нашими далекими предками, — сказал он Палмеру, идя рядом с ним по коридору. — ВВС полностью разбомбили все, что находилось сверху, и теперь там все новое.

Он вдруг нырнул в небольшую келью, на двери которой было написано «Kuester».[69] Рафферти плотно закрыл за ними дверь, достал откуда-то небольшую керосиновую лампу, зажег ее, а сам плюхнулся на стул.

— Добро пожаловать в тайное убежище Джека Рафферти, — с наигранной торжественностью произнес он и указал Палмеру на другой стул. — Присаживайся. Это келья церковного сторожа. Он мой друг.

— Лично твой?

— Вот именно, лично мой и больше ничей! В 1946-м я поймал его здесь на черном рынке, он продавал американские сигареты «лаки страйк», сворованные из мюнхенского военторга. Поскольку это было его первое преступление, я отпустил его. И с тех пор он готов сделать для меня все, что угодно. Особенно сейчас, когда он стал уважаемым церковным сторожем, ну и все такое прочее. — Рафферти ухмыльнулся во весь рот, невольно на секунду показав свои белоснежные зубы.

— Да, зубы у тебя все еще ничего, — чуть слышно пробормотал Вудс. — Кстати, ты случайно не собираешься и меня сделать своим вечным должником, Джек?

Рафферти откинулся на спинку стула. Немного помолчал. Затем чуть ли не печально произнес:

— Вообще-то мне, поверь, хотелось бы видеть тебя вечным должником хоть кого угодно! Слушай, ты, хрен собачий, скажи мне, с чего бы тебе быть таким высокомерным? Что, для этого у тебя имеются какие-нибудь особые причины?

Палмер пожал плечами, выложил на стол обе фотографии.

— Может ли человек за одну ночь стать вот таким молодым? И ты еще спрашиваешь, имеются ли у меня для этого какие-нибудь особые причины для высокомерия?

На этот раз Рафферти улыбнулся, похоже, вполне искренне. Он подвигал снимки туда-сюда, сопоставляя их под разными углами.

— Да, твою родинку они заретушировали вполне профессионально, ничего не скажешь.

Палмер кивнул.

— Вот на этой, вместе с девушкой, voila![70] вот она. — Он ткнул в снимок пальцем.

— А вот на этой уже ничего нет. Волшебство, да и только!

Долгое время они оба молчали. Затем Джек Рафферти вздохнул:

— Слушай, что это за хренотень так оттопыривает карман твоего пиджака? — как бы равнодушно спросил он.

Вудс молча достал из кармана разделочный нож и положил его на стол рядом с фотографиями. Рафферти долго его рассматривал, но руками не прикасался.

— Мог бы, по крайней мере, вытереть его получше, — сказал он затем. — Откуда следы крови?

— Порезанные пальцы.

— Париж?

— Да, квартиру Элеоноры явно пасут. Более того, у меня на пятках сидят по меньшей мере две команды: одна — грамотные специалисты, другая — тупые костоломы. Интересно, с представителями какой из них я мирно беседую в настоящее время, не скажешь?

Тяжелое лицо полковника помрачнело, почему-то стало совсем грустным. Когда он снова повернулся к Вудсу, стул под ним жалобно заскрипел.

— Я готов сделать тебе небольшую скидку за то, что из-за твоей любимой у тебя слегка поехала крыша. Что ж, судя по ее виду, от нее такого вполне можно ожидать.

— Слушай, Джек, это совсем другое дело, и к тому же… — начал было он, но Рафферти, подняв свою мясистую руку, не дал ему договорить.

— Нет-нет, приятель, не сто́ит все мешать в одну кучу, давай все по порядку. — Он подвинул разделочный нож назад к Палмеру. — Прежде всего, скажи: тебе нужен пистолет? Могу дать тебе свою «беретту». Очень надежное оружие, сам знаешь.

Вудс медленно покачал головой. Совсем недавно он твердо решил: никому больше не доверять. Во всяком случае, пока все до конца не прояснится. Но сейчас он остро почувствовал, что без чьей-либо поддержки, без поддержки друга, которому можно доверять, ему просто-напросто не обойтись. Дай-то бог, чтобы им оказался Джек. Полковник Джек Рафферти! И если он не один из людей Г.Б., значит, на него можно положиться. Ну а если нет, то… Сама мысль о том, чего в таком случае следует ожидать, заставила его содрогнуться. Палмер поднялся со стула, медленно обошел крохотную келью с каменными стенами, заглянул за литографию с ликом Христа, отогнул крупный поэтажный план собора, висевший на противоположной стене, и открыл два стальных шкафчика с ящиками, в которых, как оказалось, хранились свечи. И… никаких микрофонов!

Он снова сел, мрачно посмотрел на своего старого армейского друга.

— Не обижайся и, пожалуйста, прости меня, Джек. Я… я по-прежнему люблю тебя. Очень люблю, поверь!

— Люблю… Да хрен от тебя дождешься! — Он пожал плечами. — Значит, пистолет тебе не нужен? Ладно. Тогда скажи мне, где ты был в понедельник утром.

Палмер откинулся на спинку своего стула.

— Я прилетел в Нью-Йорк в воскресенье днем, а в понедельник утром провел несколько часов подряд на заседании Совета ЮБТК, изо всех сил стараясь пригвоздить к позорному столбу этого мерзавца Эдди Хейгена. Для начала…

— Ладно, с удовольствием послушаю обо всем этом попозже, — раскатистым басом заявил Рафферти. Он взял со стола разделочный нож и ткнул его острием в газетный снимок. — Скажи, когда точно ты вылетел из Нью-Йорка?

— Во вторник утром.

— Рейсом 010?

Палмер кивнул.

— Хочешь, я скажу тебе, кто это такой? — предложил он, тыкая указательным пальцем в мужчину, на которого Джек показывал кончиком его ножа.

— Не сто́ит, это Дитер Рам.

— Ничего себе! Ну и откуда, интересно, тебе это известно?

Рафферти тяжело вздохнул.

— Мне довелось видеть Дитера в 1962 году. Первый и последний раз. Мне тогда сразу же бросилось в глаза его разительное сходство с тобой, и я автоматически сохранил его в памяти. Я ведь, кажется, не раз говорил тебе, Вуди, что я хороший, очень хороший профи. Вот только никогда не говорил, насколько хороший!

Палмер слегка усмехнулся.

— Ну и на кого этот Рам работает?

— Не на кого, а для чего. Настоящая страсть Дитера — это деньги. Деньги, деньги и еще раз деньги! Остальное его, поверь, мало волнует.

— И кто за всем этим стои́т?

Рафферти ненадолго замолчал. Затем медленно, как бы раздумывая, протянул:

— Прежде всего, это вопрос мотивов. Кому, черт побери, могло понадобиться изображать из себя другого человека, да еще прекрасно зная, что это тут же или, во всяком случае, довольно скоро раскроется? Ведь, как оказалось, достаточно было всего одной фотографии в желтом таблоиде. Грубо, слишком явно и грубо.

— Тому, кому очень хотелось неофициально, так сказать «без галстуков», с глазу на глаз побеседовать с представителями финансовой правительственной элиты.

Рафферти согласно кивнул.

— В общем-то, намерения правительства Брандта вполне ясны. Они горят желанием открыть двери на Восток. Но вот сколько таких дверей и насколько широко открытых — пока неизвестно. Однако ведь есть люди, которые должны, просто должны это знать, но, увы, не могут никого об этом спросить.

— Кто?

Лицо Джека Рафферти болезненно скривилось.

— Вуди, ты меня просто удивляешь. Кто-кто? Старая команда, вот кто!

— Что еще за «старая команда»?

Рафферти встал, немного походил по крохотной комнатке, вернулся, присел на краешек стола.

— Ты помнишь того невысокого парня приятной наружности, который был на твоем приеме? С супермохнатыми бровями. Возможно, тебе это ни о чем не говорит, но…

— Хайнц Манн, — перебил его Палмер.

— Отлично. Просто отлично, Вуди. Похоже, ты за все эти годы практически ничего не растерял. — Рафферти задумчиво помолчал. — Хайнц был совсем еще крошка, когда Адольф и Ева вознеслись на небеса в виде клубов черного дыма, поэтому в политическим отношении Манн совершенно чист. Стал карьерным армейским офицером, быстро дослужился до чина полковника. Имеет на редкость хорошие связи. Все они в той или иной степени крайне правые, со временем денацифицированные либо через суд, либо после фактической отсидки, либо потому, что так и не попались. Ну и, естественно, их реальная поддержка… — Рафферти остановился.

— Продолжай, продолжай!

— В каком-то смысле герра оберста Хайнца Манна можно считать центром возрождения движения правых. Задумка Вилли Брандта выбивает у них почву из-под ног, поэтому сейчас им приходится нелегко: каждый шаг, который канцлер делает навстречу Востоку, делает положение Манна все более и более шатким и неуютным.

Некоторое время Палмер неподвижно сидел, задумчиво уставившись на пустую стену кельи, затем перевел взгляд на Рафферти.

— Джек, мы теперь что, на стороне Манна?

Лицо Рафферти слегка скривилось. Он посмотрел на свои наручные часы.

— Увы, для стаканчика виски, черт побери, еще рановато. А жаль, жаль…

— А что, разве нет? Вместе с деньгами нашего горячо любимого ЦРУ и нашими людьми?

Рафферти встал, отошел к дальней стене и встал рядом с литографией Иисуса Христа.

— А разве когда-либо было иначе? — спросил он. — Когда я сказал, это была «старая команда», признайся, ты хоть на секунду подумал, что я имею в виду старую команду Гитлера?

— Значит, тогда старая команда США? Та самая, которая тайно вдохновляла нашу, слава тебе господи, с треском провалившуюся авантюру в Заливе свиней?

Джек Рафферти согласно кивнул.

— Вот-вот, ты совершенно прав, именно та самая.

— Та самая, которая постоянно ищет и чаще всего находит обреченных неудачников, чтобы в очередной раз вылить деньги наших налогоплательщиков в самую грязную крысиную нору?

— Да, но тогда это должна быть самая грязная нора ультраправых, — пожав плечами, мягко заметил Рафферти. — Не забывай: Франко, Батиста, Трухильо, Чан Кай Ши…

— Совсем не обязательно. — Палмер вдруг нахмурился. — И вообще, сделай одолжение, не стой рядом с этой картиной! Клоун!

Джек, пожав плечами, отошел от стены, снова присел на краешек стола.

— Так ненавидишь католиков?

— Не беспокойся, наша любимая разведка поливала золотым дождем крысиные норы ультралевых тоже, — заверил его Палмер. — Помнишь все эти студенческие группы, куда ЦРУ так старательно внедряло своих агентов?

— Платных агентов, — поправил его Рафферти. Он взял со стола разделочный нож, немного покачал в своей правой руке и стремительным, чисто профессиональным движением метнул его в щель в стене. Попав точно в цель, нож чуть покачался, затем под весом массивной деревянной рукоятки с громким стуком упал на стол.

— Да, но если Штатам вдруг захочется узнать о ближайших планах Вилли Брандта, то нам достаточно будет спросить об этом его самого. Он ведь наш близкий друг и союзник, разве нет? — Палмер вопросительно поднял брови.

Рафферти сочувственно покачал головой.

— Похоже, ты так ничего и не понял, Вуди. Я считал тебя умным малым, а ты, оказывается… дурак.

— Так точно, доктор Рафферти! Вы, как всегда, правы! И все-таки, не соблаговолите ли снизойти до моего уровня и объяснить, что тут сейчас происходит. Постарайтесь выражаться попроще, может, я и пойму.

— Ладно, бог с тобой. Тогда слушай и внимай. Может, и на самом деле хоть что-нибудь поймешь… Так вот, неонацистам до смерти хотелось бы узнать массу деталей этого плана. Однако поскольку на самого Брандта им в этом рассчитывать весьма проблематично, то нашему другу Хайнцу Манну не остается ничего иного, кроме как не спускать глаз с тебя. Ни днем ни ночью. Чтобы затем, собрав достаточно информации о тебе и всех тех, с кем ты приехал сюда встречаться, запустить к ним вместо тебя твоего двойника. Узнать, что́ тебе говорят люди Брандта. Причем им не нужны никакие особо важные государственные секреты, нет-нет, им вполне достаточно получить обрывки неформальных бесед на существенные финансовые и экономические темы, политические тенденции, прогнозы, слухи, сплетни, то есть все, на основе чего можно вычислить будущие действия людей Брандта. В общем, им нужно приблизительно то же самое, чем ты, собственно говоря, интересовался во Франции.

— Да, несколько шутников действительно пытались выудить у меня, что мне удалось там узнать, — задумчиво протянул Палмер, тут же вспоминая Фореллена и Кассотора.

— Всего лишь еще один кирпичик для их небольшого, но весьма вонючего сортира. Полагаю, Манну нужна была информация для его собственной группы, для чего он и готовил этого Дитера Рама. Хотя, вполне возможно, на них хорошенько надавили и люди из ЦРУ, которые решили, что напрямую от тебя толку мало. Рам должен был доставать материал для целей Манна, а тот, в свою очередь, сливать ЦРУ часть своей добычи в качестве оплаты за спокойную жизнь и щедрые финансовые подачки.

— Ты всегда слишком торопишься с объяснениями, Джек. Ну а как в таком случае насчет того приема во Франкфурте? Почему они не заменили меня Рамом прямо там, так сказать, на месте.

— Это, недоумок ты мой ненаглядный, был их лучший ход. Они выставили тебя на всеобщее обозрение, но не очень-то дружелюбно. Только для того, чтобы показать, кому надо: Вудс Палмер — он настоящий! Причем во Франкфурте, а не в Бонне, догоняешь?

Какое-то время Палмер молча раздумывал. Как бы там ни было, но пока еще никто из них никаким боком не вписывался в операцию «Овердрафт»! Конечно же, Джек говорил и действовал так, будто понятия не имел о ее существовании, хотя… хотя все это могло быть не более чем ма́стерской игрой. Что ж, на него это вполне похоже. Актер из него хоть куда!

И, тем не менее, именно из-за этого проклятого «Овердрафта» его тогда выманили из Германии, и вместо него в Бонне появился двойник. Теперь Палмеру это было доподлинно известно. А Рафферти? Интересно, а Джеку было об этом известно? Да, вот бы послушать его фантастическую версию, которую он придумает, чтобы связать этот противоречивый факт со своим сценарием предательства и двойного предательства!

Если Хайнц Манн хотел задействовать двойника Палмера, чтобы выудить из герра Ширмера некую формулу или хотя бы выиграть время, то самое время, которое так было нужно самому Г.Б., значит, он знал куда больше, чем ему следовало. Например, он знал, что Палмеру предстоит выполнить одно «маленькое поручение» Г.Б. Он знал те три волшебных слова, которые должны распечатать сомкнутые уста Ширмера. Да, известно ему было, судя по всему, немало! Чтобы знать все это, ему надо было быть к Г.Б. намного ближе, чем Палмер. Но это не имело особого смысла.

Имелось, конечно же, и другое возможное объяснение. Предположим, Г.Б. каким-то совершенно непонятным образом, ну, скажем, интуитивно, решил, что Палмер намерен отказаться от выполнения как самой операции «Овердрафт», так и его «маленького поручения».

Это вполне объясняло бы срочную замену Палмера кем-либо другим, кто с удовольствием и без проколов выполнит эту работу… за деньги. За хорошие деньги, проблем с которыми, само собой разумеется, не будет. Однако это совсем не объясняло, ни почему этот двойник должен обязательно выглядеть как Палмер, ни для чего его бывшую жену надо было внедрять во французский филиал его ЮБТК! Мешанина какая-то…

До Палмера вдруг дошло, что он слишком долго молчит. Ладно, раз так надо, то давай поговорим. Необходимо только первым делом отвлечь Рафферти от абстрактных рассуждений, нередко, как ему казалось, из области фантастики, и заставить его говорить на конкретные темы, имеющие самое непосредственное отношение к данному случаю.

— Послушай, Джек, а как, интересно, они намеревались выдать Рама за настоящего американца? Неужели надеялись, что сойдет?

— Ты просто не совсем в курсе. Ему ведь надо было изображать из себя американца перед кучей «гансов». Кстати, неужели я забыл сказать тебе, что в 50-х он целых два года провел в Сан-Вэлли, работая там в качестве инструктора по лыжам. Здорово, правда же?

— Ах да, забыл…

— Ну и, конечно, пришлось поработать гримеру. Надо было состарить его, то есть добавить несколько морщин, сделать кожу более дряблой, ну и тому подобное.

— Как же ты добр, Джек, — недовольно поморщился Палмер. — Ну просто нет слов!

Он снова замолчал, пытаясь вспомнить все, что произошло с ним за последнее время, все… и важное, и не очень…

— Вот что меня больше всего во всем этом беспокоит, так это… — Его голос снова затих.

— Какую роль во всем этом играет твоя девушка?

Палмер бросил внимательный взгляд на полковника.

— Однажды она действительно рассказала мне, что когда-то была замужем за моим двойником. Ну, не совсем двойником. Просто сказала, мы очень похожи друг на друга. Да, такое на самом деле было. Но больше ничего.

— Тут ничего странного, — успокоил его Раффнер. — Для нее вы не были двойниками. Она близко, так сказать, интимно знала вас обоих и, соответственно, прекрасно понимала, что любое сходство между вами носило лишь поверхностный характер. Комплекция, рост, цвет кожи, костная структура… Да с таким набором плюс немного достаточно грамотного грима — и любой опытный агент в любой момент дня и ночи без особых трудов введет в заблуждение кучку правительственных «шишек», но… но, учти, никогда — свою бывшую жену!

Палмер плотно сжал свои превратившиеся в тонкую ниточку губы.

— Да, это по ее настоятельной просьбе я тут же поспешил в Нью-Йорк, так удачно для них на время «выпал из картины», тем самым предоставив им полную свободу действий. Хотя на самом деле я бы никогда туда не поехал. Ни для тебя, ни для Вирджинии, ни для кого-либо в Нью-Йорке. Только для нее. Для нее одной! Господи, какое же влияние они должны были иметь на нее, чтобы заставить выманить меня из Бонна, уму непостижимо! Как же на деле все оказывается просто…

Рафферти помолчал немного, затем, махнув рукой и слегка поморщившись, сказал:

— Типичный идиотизм ЦРУ. Госдепу прекрасно известно, что Вилли Брандт — один из наших добрых друзей, но они не разговаривают с ЦРУ, а те не разговаривают вообще ни с кем. Иначе мы тоже знали бы, что рано или поздно Вилли придется открыть двери Востоку. Ведь не могут же «гансы» вечно быть нашим персональным буфером! Вообще-то сохранять «железный занавес» как можно дольше искренне желают лишь мальчики, планирующие создать Четвертый рейх, который будет намного эффективней всего, чего ценой всей своей жизни удалось добиться бедняге дедушке Гитлеру.

Палмер наклонился вперед.

— Послушай, Джек, — начал он. — Раз вчера вечером им так хотелось убрать меня там, в Париже, значит, у них есть определенные планы и в отношении Дитера Рама, разве нет?

— Забудь о нем, Вуди. Этот красавец уже засветился и вряд ли кому теперь нужен. Кстати, куда запланирована твоя следующая поездка? Где теперь тебя, интересно, будут ждать?

— Ты имеешь в виду для Фонда? — Палмер попытался вспомнить, однако это у него почему-то не получалось. — Знаешь, у меня с собой нет моего расписания, но… обычно им занимается… мисс Грегорис, поэтому… — Он вдруг оборвал себя на полуслове. Они оба долго сидели в полном молчании. Палмер не сводил взора с полковника, а тот, опустив голову, — с поверхности стола. Наконец его веки с длинными ресницами медленно поднялись, остановившись на лице Вудса.

— Все еще думаешь о ней? Даже после всего, что она с тобой сделала?

— Ее телефон в Трире не отвечает. Ни днем ни ночью. Вообще не отвечает!

Рафферти потряс головой, как бы прогоняя от себя какие-то мысли.

— Не все сразу, Вуди, не все. Давай-ка лучше по очереди. Итак, где была твоя следующая остановка? И с кем тебе предстояло беседовать?

— Расписание было у нее. Хотя… хотя постой-ка, дай вспомнить. Да, кое с кем из центрального банка в Лозанне и Цюрихе, а также с рядом частных банкиров в Базеле.

— Предположительная тема беседы?

— Платежный баланс.

Глаза Рафферти вдруг широко раскрылись.

— Так, так, так, — пробормотал он, постукивая костяшками своих пальцев по столу. — Как же я, черт побери, мог об этом забыть?!

— О чем?

Полковник резко выпрямился.

— Послушай, допустим, если я был бы швейцарским банкиром, с которым тебе пришлось беседовать о возможном исправлении положения с платежным балансом, то о чем был бы твой первый вопрос?

Палмер, нахмурившись, протянул:

— Ну, наверное, об анонимных номерных счетах.

— Конечно же! Ну разве можно как-либо иначе так быстро перевести наличные из США?

— Да, номерные счета — прекрасное средство для опальных и, значит, скрывающихся от правосудия и/или возмездия глав государств, — согласился Палмер. — Например, ваш король Фарух. Само собой разумеется, этим средством также очень любят пользоваться бандиты всех мастей. В общем, для всех, у кого рыльце в пуху и время от времени скапливаются, мягко говоря, большие суммы наличности.

— Да хрен с ним, с этим Фарухом! — не скрывая досады, пробурчал Рафферти. — Равно как и со всеми «этими»! Какие это деньги? Жалкие крохи. Курам на смех… Впрочем, рано или поздно разговор неминуемо зайдет и о реальном бандитском «нале», оседающем в швейцарских банках. Там на номерных счетах удобно прячутся миллионы и миллиарды бандитских долларов. Дело зашло так далеко, что Соединенные Штаты используют все праведные и неправедные методы — кроме разве что вырывания ногтей и иных чисто гестаповских методов, — чтобы заставить швейцарцев «запеть», чего те пока, естественно, не собираются делать. Если только на них не надавить по-настоящему. Чтобы косточки затрещали!

Когда эхо его громкого голоса перестало гулко отдаваться в маленькой, похожей на склеп келье, там наступила странная тишина. Несколько минут никто ничего не говорил. Молчание было настолько полным, что перевозбужденный Палмер мог чуть ли не физически «слышать» удары сердца в своих ушах.

Наконец, Рафферти со вздохом облизнул свои губы.

— Два, всего два слова, — медленно и негромко произнес он.

Вудс слегка прищурился.

— Эдди Хейген?

Полковник сунул руку в карман своего плохо сидящего пиджака спортивного покроя, достал оттуда небольшую восьмизарядную «беретту» 32-го калибра и протянул ее Палмеру. Тот молча взял пистолет, вынул обойму, проверил патроны, ход затвора, предохранитель, заглянул в казенную часть и одним щелчком снова загнал на место полную обойму. Затем, также молча, вернул оружие Рафферти.

Полковник, не скрывая разочарования, выразительно пожал плечами и повернулся на стуле. Тот жалобно застонал, что, во всяком случае для Палмера, было более чем красноречивым признанием явного недовольства старого армейского друга.

Затем Рафферти слегка кашлянул.

— Ты, кажется, упоминал о каких-то двух командах, которые, по твоим словам, вроде бы охотятся на тебя. Вообще-то, о любителях вроде «мальчиков» из ЦРУ, Хайнце Манне и твоем двойнике можно пока забыть, а вот сбрасывать со счетов настоящих профи, этих маленьких сицилийских братьев генерала Эдди Хейгена, боюсь, не сто́ит. Эти куда серьезнее.

— Но никаких пистолетов.

— Вот осел! Высокомерный, самонадеянный придурок!

— Никаких пистолетов.

— Никаких пистолетов, никаких пистолетов, — пробормотал полковник, засовывая «беретту» в карман. — Ты не поверишь, Вуди, но иметь с тобой дело — одно удовольствие.

Палмер поднялся со стула.

— Моя следующая остановка в Трире.

Рафферти энергично закивал головой.

— Кто бы сомневался, конечно же, в Трире. Где же еще?!