Теодор Старджон Скальпель Оккама

У Джо Триллинга был необычный способ добывать себе средства к существованию. Зарабатывал он неплохо, хотя, конечно, не то, что в большом городе, там он, надо полагать, греб бы лопатой. Зато он жил в горах, в полумиле от живописной деревушки, на свежем воздухе, вокруг раскинулись рощи — сосна, береза и горный лавр. Конкурентов у него было немного, заказов он получал больше, чем мог выполнить. Жена и детишки всегда рядом. Образ жизни Джо вел полуночный: когда семейство укладывалось спать, он спокойно, без помех занимался своим делом. Короче, он был счастлив.

Однажды ночью, точнее, очень ранним утром его спокойствие было нарушено. Тук-тук, тук… тук… Стучали в окно: точка-тире, тире… тире… Джо замер, узнав этот знакомый ему с детства сигнал. Он увидел лицо за окном и набрал полные легкие воздуха, готовясь издать радостный вопль, который, наверное, разбудил бы дремлющего постового пожарной команды в деревушке. Но палец, прижатый к губам, заставил остановиться, и он бесшумно выдохнул воздух. Палец поманил его. Джо круто повернулся, погасил горелку, глянул на шкалу манометра, записал что-то, выключил свет и бесшумно рванулся к двери. Выскользнув наружу, он осторожно прикрыл дверь и стал вглядываться в темноту.

— Карл!

— Тсс!

Карл был недалеко, на опушке рощи. Джо подошел к нему, и они принялись дубасить друг друга и шепотом, потому что этого требовал Карл, обзывать последними словами. Это означало: «Я рад к тебе прикоснуться, я люблю тебя». Какой-нибудь случайный наблюдатель не мог бы понять, что, собственно, тут происходило. Но они были мужчины и родные братья, поэтому колотили друг друга по рукам и по плечам и выражались самым непечатным образом, пока наконец и эти слова оказались недостаточны, чтобы выразить все, что их переполняло, и теперь они просто стояли и широко улыбались, глядя в глаза друг другу. Потом Карл Триллинг мотнул головой в сторону дороги, и они пошли туда.

— Я не хочу, чтобы Хейзел услышала нас, — сказал Карл. — И вообще никто не должен знать о моем приезде. Садись в машину. Тут мы можем поговорить по душам. Честно говоря, я просто боюсь этого поганца.

— А-а… — протянул Джо. — Как поживает великий человек?

— Плохо. Но только речь идет о другом поганце. Великий человек просто богаче всех в мире, но я его не боюсь, особенно сейчас. Я говорю о Кливленде Уилере.

— Это кто еще такой?

Они уселись в машину.

— Не моя, взял напрокат, — сказал Карл. — Точнее, вторая прокатная машина сегодня. Прилетел на служебном самолете, сел в служебную машину, пересел в прокатную, а потом уже в эту. Теперь я более или менее уверен, что меня не подслушивают. Вот тебе и ответ на вопрос, кто такой Кливленд Уилер. А кроме того, он — человек у трона. Второе лицо. Многогранный гений. Акула-людоед.

— Второе лицо… — повторил Джо. — Старик, значит, сдает?

— Официально и строго секретно — количество гемоглобина в крови у него четыре грамм-процента. Это говорит вам что-нибудь, уважаемый доктор?

— Еще бы, дорогой доктор. Голодная анемия. Да-а, самый богатый человек в мире — и умирает с голоду.

— Старость… упрямство… плюс одержимость… Так ты хочешь послушать про Уилера?

— Рассказывай

— Счастливчик. Всем наделен от рождения. Медальный профиль. Мускулатура Микеланджело. Очень рано открыт наблюдательным директором начальной школы, направлен в частную школу, там повадился по утрам ходить в учительскую и рассказывать, что прочитал и о чем размышлял. Потом назначили отдельного учителя заниматься с ним, ходить с ним повсюду и все такое. В двенадцать лет — средняя школа, легкая атлетика, баскетбол, футбол, прыжки в воду — по всем видам высшие показатели. Вот так. Закончил он школу за три года, аттестат с отличием. Все учебники прочитывал в начале каждого семестра и больше уже их не раскрывал. Из всех привычек самой прочной у него была привычка преуспевать. В колледже все шло так же успешно. Он буквально глотал знания. Популярность огромная. Окончил, конечно, опять с самыми высокими баллами.

Джо Триллинг, который, как тяжело груженный вол, переползал с курса на курс в колледже и на медицинском факультете, пробормотал с завистью:

— Видал я двух-трех таких.

Карл мотнул головой:

— Да, Клив Уилер был уж так устроен от природы. Он себя чувствовал как четырехсотсильный автомобиль среди малолитражек. Когда требовалось, он и мускулы свои пускал в ход, я хочу сказать — лез в драку самым настоящим образом. В общем, на все руки парень. Ну конечно, работу ему искать не пришлось, мог выбирать любую карьеру. Поступил он в архитектурную фирму — там могли пригодиться его математические и технические знания, административные способности, представительность, знакомство с искусством. Само собой, быстро взлетел на самую верхушку и стал совладельцем фирмы. Мимоходом получил докторскую степень. Удачно женился.

— Счастливчик, черт возьми! — сказал Джо.

— Да, счастливчик, это точно. Ты слушай. Уилер, значит, стал совладельцем, и дело свое он знал, но одних знаний и таланта бывает недостаточно, чтобы оградить человека от жадности людской, от непроходимой глупости и избежать встречи с несчастьем или неудачей. А случилось вот что: два его партнера заключили незаконную сделку. Уилер почуял что-то неладное, пошел к ним, поговорил. Они сказали «да-да», а сами продолжали свои махинации, притом такие, что Уилер не мог даже и вообразить. Видишь ли, способности, высоконравственное воспитание и хорошее образование дают много, только вот не избавляют от наивности. Клив Уилер был невинен, как младенец.

В общем, катастрофа, которой опасался Клив, произошла, но все оказалось куда хуже, чем он предполагал. У таких делишек есть одна особенность — когда они вылезают на поверхность, то тянут за собой кучу других грязных дел. Фирма, конечно, разорилась. Клив Уилер ни разу в жизни не терпел неудач, так что в этом деле у него практики не было. Любой мало-мальски разумный человек вовремя понял бы: пора уносить ноги. Но, я полагаю, такой ход даже не пришел Уилеру в голову.

Карл Триллинг внезапно расхохотался и затем продолжал:

— В одном из романов любопытно описаны лесной пожар и бегство животных, спасающихся от огня. Лисы и кролики бежали рядом друг с другом, совы летели при дневном свете, чтобы опередить пламя. Так вот, там описан один жук, медленно ползущий по земле. Он натыкается на горящий участок, останавливается, шевелит усами и сворачивает в сторону — решает обойти пространство, охваченное пожаром.

Тут Карл снова рассмеялся:

— В этом-то и заключается то особое свойство, которое отличает Кливленда Уилера, помимо его мускулатуры, ума и всяческих талантов. Окажись он на месте этого жука, Уилер не отступил бы и не стал спасаться бегством: обошел бы пожар стороной и продолжал идти вперед.

— Что же он сделал? — спросил Джо.

— Он не отступился от прогоревшей фирмы. Использовал все, чем только располагал — свой ум, авторитет, свою репутацию и все свое состояние. Он влез в долги и работал, работал… Спал не более четырех часов в сутки, но фирму все-таки спас. Очистил ее от всякой дряни, перестроил снизу доверху. А когда дело пошло на подъем, он потерял свою жену.

— Ты же сказал, будто он удачно женился.

— Он женился на девушке из тех, что выходят замуж за преуспевающих молодцов. Думаю, она была в общем-то милая девушка, и, пожалуй, ее не следует осуждать, ведь она не привыкла к неудачам, как, впрочем, и сам Уилер. Правда, ему удалось обойти пожар стороной. Он мог позволить себе снимать лишь одну комнату, ездил по делам на автобусе. Она этого просто не умела, а потом, как всегда бывает с такими женщинами, где-то рядом притаился отвергнутый претендент…

— Как он это перенес?

— Тяжело. Ведь он и женился точно так же, как играл в футбол или сдавал экзамены, — с полной отдачей. Этот удар ему было труднее пережить, чем все прочие события. Но Клив Уилер не бросил своего дела. Его ничто не могло остановить, пока не были оплачены все счета до последнего цента. И все проценты. Он не остановился, пока чистая сумма всех активов не достигла той самой цифры, какая была прежде, до того, как его бывшие партнеры начали выедать ее сердцевину. И, едва это произошло, он бросил фирму. Понимаешь, послал ко всем чертям! Продал буквально за бесценок.

— Все-таки сорвался под конец?

Карл Триллинг насмешливо взглянул на брата:

— Сорвался? Смотря что под этим понимать… Ты в силах представить себе: у Клива Уилера, может, и цель-то была прийти к нулю? В конце концов, что такое успех? Человек принимает решение, чего ему достичь, и затем добивается этого.

— В таком случае, — задумчиво сказал Джо, — самоубийство тоже успех.

Карл долго и пристально смотрел на него.

— Справедливо, — сказал он и тоже задумался.

— А потом, — спросил Джо, — почему все-таки нуль?

— Я давно пытаюсь понять Клива Уилера, да ведь под черепную крышку человеку не заглянешь. Не знаю, но догадываюсь. Он не хотел никому быть обязанным, не хотел оставаться даже в пустяковом долгу. Я бы сказал так: он хотел уйти, но уйти на своих собственных условиях.

— Дошло, — сказал Джо.

А Карл Триллинг глядел на него и думал. Самая приятная черта у старины Джо — он умеет ждать. Сколько лет разлуки, почти никакой переписки, кроме поздравительных открыток ко дню рождения, и то не всегда, — и все же вот он здесь, рядом, такой же, как прежде, будто мы и не разлучались. А я ведь не приехал бы, не будь это так важно для меня и не знай я наперед: он мне поможет. Обо всем этом мы не сказали ни слова. Да и к чему? Пусть я даже нарушу какие-нибудь его планы — мне не надо об этом тревожиться. Он обо всем позаботится сам. Вслух Карл сказал только:

— Я рад, что приехал, Джо.

— Правильно сделал, — ответил Джо, и этим было сказано все, о чем думал Карл.

Карл улыбнулся, хлопнул Джо по плечу и продолжал рассказ:

— Короче, Уилер ушел. Проследить его путь в последующие годы не так-то легко. Он принимался за разные дела — и всегда за что-нибудь новое. Скажем, магазин самообслуживания — никаких стеллажей, никакой магнитофонной музыки, просто аккуратные штабеля открытых ящиков, из которых покупатель брал, что ему нужно, и помечал цену по ярлыку на ящике; карандаш висел тут же на шнурочке. Мороженое мясо, рыбу, яйца, продукты местного производства Уилер продавал по ценам лишь на два процента выше оптовых. Покупатели честно соблюдали правила: во-первых, никто не мог быть уверенным, что кассир и контролер не знают всех цен, а во-вторых, обманывать, когда цены и без того так низки, было бы просто свинством. Накладные расходы были ничтожны: никаких лишних затрат на продавцов и подсобный персонал — ведь Уилер экономил тысячи человеко-часов, отменив разметку цен на всех штучных товарах; немудрено, что цены у него оказались вне всякой конкуренции. Но он продал этот магазин и принялся за другое. Он создал производство натуральных продуктов для грудных детей без консервирующих добавок, а потом продал и его и начал новое дело. Он, понимаешь ли, разработал рецептуру производства пластмассовой посуды, которую можно уничтожать сжиганием, причем воздух не загрязнялся вредными газами. Свое изобретение он запатентовал, а патент продал.

— Об этом я слышал. Правда, посуды самой пока не видел.

— Может, еще увидишь, — сказал Карл. — Во всяком случае, у него все это было налажено. Я не слышал ни об одной неудаче — за что бы он ни брался, у него все получалось.

— Похоже на омоложенное издание твоего уважаемого босса, великого человека.

— Ты не единственный, кто это понял. Мой босс не лишен слабостей, но деловое чутье ему никогда не отказывало. Он всегда был готов ухватить своими щупальцами любого подвернувшегося ему ценного человека, а Кливленда Уилера, насколько мне известно, он взял на прицел давно. Время от времени, не сомневаюсь, он делал ему предложения, но тогда Клив Уилер еще не созрел, чтобы работать на такого босса. Весь строй его характера требовал самостоятельности, а в прочно утвердившейся империи это невозможно.

— Кандидат в наследники, — сказал Джо.

— Именно, — подтвердил Карл. — Я знал, ты поймешь, к чему я клоню, раньше, чем я закончу…

— Но ты все-таки закончи.

— Правильно. Понимаешь, мне нужна твоя помощь, а если ты не будешь знать всей истории, то по-настоящему помочь мне не сможешь…

— Давай выкладывай.

И Карл Триллинг принялся выкладывать:

— Уилер нашел себе девушку. Звали ее Клара Приета, родом из какого-то техасского городка. Она была дьявольски умна. И хороша собой необычайно. Так вот, ей понадобился Клив — сам Клив, а не то, что он мог ей дать. Она влюбилась в него, когда он сидел на очередном нуле. Они были радостью друг для друга — каждый день и каждый час. Я полагаю, что примерно в это время Клив снова принялся за дела. Вскоре он купил маленький домик и машину, а затем вторую машину, для Клары. Она не очень-то и хотела эту машину, но ему всегда казалось, что он слишком мало для нее делает. И Клив настоял на своем. Однажды вечером они поехали в гости к друзьям — она прямо из дома, а он после делового дня из города, ведь машин у них было две. Домой они поехали тоже каждый в своей машине, Клара впереди. Она потеряла управление, и машина перевернулась в полусотне метров перед ним. Она умерла у него на руках.

— О господи!

— Да, вот такой счастливчик. Но это еще не все. Через неделю, где-то в центре города, он оказался у одного банка в самый момент его ограбления. Подцепил случайную пулю — пропахала ему затылок. Пришлось неподвижно лежать семь месяцев — хватило времени обо всем подумать. Когда он вышел из больницы, ему сообщили, что его управляющий удрал на юг, прихватив все денежки — до последнего цента.

— Что же он стал делать?

— Начал работать и оплатил больничный счет.

Они долго сидели в машине, не зажигая света, и молчали. Потом Джо спросил:

— Интересно все-таки, о чем он думал в больнице?

Карл Триллинг ответил:

— Неважно, о чем он думал, важно, что решил. Клив вел открытую игру, упорно работал, был честен, лоялен и прямодушен; он был в отличной форме, он был умен. Когда он вышел из больницы, у него остались только два последних качества. Куда девались все остальные, один бог знает.

— И тогда он пошел работать на старика?

— Да. Уилер теперь вполне созрел для этого. Старик, как ты знаешь, стал современным мифом. Никто его не видит. Никто не в силах предугадать, что он прикажет через минуту. Кливленд Уилер укрылся в его тени и исчез для людей почти так же, как и сам босс. Старик всегда был затворником, а после появления Клива еще больше отдалился от людей. Впрочем, с ним это дело обычное — то долгие периоды полного покоя, а потом вдруг неожиданные выезды с рекламной шумихой, деловые встречи. Можно предположить, что какой-нибудь могучий гений из его подручных все это придумывает. Кто может знать? Только люди, наиболее приближенные к нему, Уилер, Эпстайн и я. Я лично ничего не знаю.

— А Эпстайн умер.

— Да, Эпстайн умер. Значит, остается один Уилер. Что до меня — я личный врач старика, а не Уилера, и нет никаких гарантий, что когда-либо стану его врачом.

Джо Триллинг пошевелил затекшими ногами и откинулся на спинку сиденья, задумчиво глядя в темноту, наполненную шепотом древесной листвы.

— Суть начинает проясняться, — пробормотал он. — Старик на излете, ты тоже легко можешь вылететь. Правда, к счастью, в другом направлении. Уилер останется один, без присмотра.

— Вот именно, и я до конца его не понял, не ведаю, что он намерен делать. Знаю одно: в его руках будет сосредоточена такая власть, какой не обладает ни один человек на Земле. У него будет столько денег, что вряд ли он пожелает обогащаться и дальше. Масштабы его состояния будут превосходить все, что мы можем себе представить. Но меня тревожит другое. Уилер — это человек, которому жизнь, можно сказать, убедительно доказала: быть добрым, сильным, великодушным, честным не очень-то выгодно. Возникает вопрос: куда именно толкнет его этот жизненный опыт? Если предположить, что за последние годы все больше решений исходило от него, можно попытаться экстраполировать, куда он направит свою энергию. Пока можно быть уверенным только в одном — ему будет удаваться все, что он задумает. Так уж у него повелось.

— Короче, ты пытаешься уяснить себе, чего он хочет? Чего может желать такой человек, как он?

— Я знал, ты тот самый парень, который сейчас мне нужен, — сказал Карл, и в его голосе прозвучали чуть ли не счастливые нотки. — Именно так. Что касается меня лично, работу я себе найду без малейшего труда. Был бы тут Эпстайн, все оказалось бы проще. Но он мертв и сожжен.

— Сожжен?

— Да. Тебе это, конечно, не известно. Таковы инструкции старика. У нас много пишут о частных плавательных бассейнах с холодной и горячей водой, но ручаюсь, тебе никогда не доводилось слышать о человеке, у которого в нижнем помещении двухэтажного подвала имеется личный крематорий.

Джо развел руками:

— Конечно, если ты можешь в любую минуту вытащить из кармана два миллиарда долларов наличными, тебе легко получить все что угодно. Между прочим, а как насчет законности?

— Точь-в-точь как ты сказал: все законно, когда у тебя есть два миллиарда наличными… Все прошло — не подкопаешься. Окружной медицинский эксперт прибыл и подписал все бумаги. Когда старик отдаст концы, он тоже приедет — это особо предусмотрено в завещании. Стоп! Ты не подумай, что я хочу бросить тень на эксперта. Он не был подкуплен. Тело Эпстайна он освидетельствовал самым тщательным образом.

— Это все ясно. Тревожит тебя другое — что будет потом.

— Правильно. Что сделал старик за последние десять лет после появления Уилера и чем это отличается от предыдущего направления его деятельности? И в какой мере это различие следует приписать влиянию Уилера? Вот в чем нам надо разобраться, Джо, а отсюда мы можем уже экстраполировать, как Уилер намерен использовать величайшее экономическое могущество, которым когда-либо в мире обладал один человек.

— Об этом давай и поговорим, — сказал Джо, и на губах у него появилась тень улыбки.

Карл Триллинг знал характер брата и ответил ему таким же намеком на улыбку. Разговаривали они еще долго.


Крематорий в нижнем помещении двухэтажного подвала был построен в строго функциональном стиле: никаких ритуальных деталей, ничего такого, что могло бы вызвать эмоции. Мы располагаем подробным описанием событий, случившихся, когда после долгих-долгих ожиданий старик наконец умер. Все было сделано в точном соответствии с его указаниями немедленно после того, как смерть его была засвидетельствована медицинским экспертом, и до официального оповещения о случившемся… И вот с пугающим лязгом раскрылась квадратная пасть печи и оттуда вырвались волна жара и сноп света того оттенка, который у кузнецов в давние времена назывался соломенно-желтым. Простой, без всяких украшений, гроб медленно вкатился внутрь, по углам его сразу вспыхнули язычки пламени, и дверцы печи с грохотом захлопнулись.

Медицинский эксперт наклонился над маленьким столиком и поставил свою подпись в двух местах. Карл Триллинг и Кливленд Уилер сделали то же самое. Эксперт оторвал от блока копии документов, сложил их и сунул в нагрудный карман. Он взглянул на квадратный проем печи с железными дверками, открыл было рот, снова закрыл его и пожал плечами.

— Всего хорошего, доктор, — сказал он, протягивая руку Триллингу.

— Всего доброго, доктор. Ругози ожидает вас за дверью, он вас проводит.

Молча пожав руку Кливленду Уилеру, эксперт ушел.

— Я понимаю, что он сейчас испытывает, — сказал Карл. — Нужно было сказать какую-нибудь фразу. Нечто запоминающееся — как-никак конец целой эпохи. Что-то вроде: «Один маленький шаг человека…»

Кливленд Уилер улыбнулся:

— Если вы думаете, что процитировали первые слова астронавта после высадки на Луну, то сильно ошибаетесь. Первые слова он сказал на стремянке, выйдя из кабины, когда ткнул носком башмака лунный грунт. Он сказал: «Грунт здесь мягкий, я легко могу расшвыривать его башмаком». И мне это всегда нравилось гораздо больше, потому что было естественно, а не придумано и заучено заранее. Так и тут: эксперт попрощался, а вы ему сказали, что шофер ждет его за дверью. Мне это нравится больше, чем всякие торжественные слова. Я думаю, тому человеку это тоже понравилось бы, — добавил Уилер, мотнув своим сильным, слегка раздвоенным подбородком в сторону излучающих жар черных дверец.

— Но он-то был НЕ СОВСЕМ ЧЕЛОВЕК.

— Говорят, — бросил Уилер с полуулыбкой и отвернулся, и в эту секунду Карл почувствовал: наступил решающий момент.

Он произнес нарочито бесстрастным голосом:

— Я сказал насчет ЧЕЛОВЕКА в буквальном смысле этого слова, Уилер.

И тут не столь уж важным было, что именно сказал Карл. На это Уилер мог ответить еще одной полуулыбкой и промолчать. Но интонация и, пожалуй, само обращение «Уилер»!.. У деловых людей всегда существует определенный ритуал. Для нескольких людей его уровня и ближайших подчиненных он был «Клив». Для нижестоящих он был «мистер Уилер» в разговоре и просто «Уилер» за глаза. Но никто даже из равных ему никогда не решился бы назвать его в лицо «Уилер». Как бы там ни было, слова Карла заставили Кливленда Уилера отпустить дверную ручку, за которую он уже взялся, и обернуться. Лицо его выражало любопытство и настороженность.

— Вы уж растолкуйте мне, доктор, что все это значит.

— Я сделаю нечто большее. Идемте со мной, — ответил Карл.

И без лишних объяснений направился в угол комнаты, отгороженный печью, предоставив Уилеру самому решать, идти ему за ним или нет.

Уилер пошел.

Дойдя до угла, Карл повернулся к нему:

— Если вы когда-нибудь скажете кому-либо о том, что сейчас увидите, я просто откажусь от всего. А если вздумаете вернуться сюда, вы не найдете здесь ничего, что подтвердило бы ваши слова.

Он вынул из-за пояса широкую, дюйма в четыре, стальную пластинку сложной формы и воткнул ее куда-то в шов между массивными камнями, из которых была сложена стена. Весь угловой участок стены начал бесшумно и тяжело подниматься вверх. Глядя на глыбу, можно было легко убедиться: это настоящие камни, и пробиться сквозь них обратно, не зная секрета, было бы нелегкой задачей.

Карл зашагал по коридору, по-прежнему не оглядываясь и предоставляя самому Уилеру решать, идти ему дальше или нет.

Уилер шел, Карл слышал его шаги и отметил с удовольствием, что, когда тяжелые блоки, шурша, опустились вниз и прочно сели на свое место, закрыв путь назад, Уилер, может быть, и оглянулся, но не остановился.

— Вы могли заметить, что мы с вами шли вдоль боковой стены печи, — сказал Карл с интонацией гида. — А сейчас мы позади нее.

Он посторонился и пропустил Уилера вперед в маленькое помещение.

Задняя стенка печи была точно такая, как и передняя. На рельсах, входящих в печь, стояла тележка с уже знакомым гробом; углы его были обуглены, крышка и стенки мокрые; над гробом вился легкий парок. В глубине помещения на маленьком столике лежал небольшой черный чемодан.

Уилер не отводил взгляда от гроба, сохраняя внешне полное спокойствие. Карл прекрасно понимал, чего стоит Уилеру это самообладание.

— Я хочу, чтобы вы мне все объяснили, — сказал Уилер и рассмеялся. Смех его прозвучал вымученно. И Карл про себя отметил, что это первое проявление неуверенности Уилера.

— Сейчас объясню.

Он щелкнул замком чемодана и раскрыл его.

Внутри были различные инструменты, сверкающие хромом и сталью, и небольшие флаконы в кармашках.

— Когда кремируют, крышку не приколачивают, — весело сказал Карл и подсунул нож под один из углов. Затем он ловко ударил ладонью по рукоятке, и крышка гроба приоткрылась. — Прислоните ее, пожалуйста, к стене позади вас.

Кливленд Уилер молча выполнил его просьбу, сохраняя по-прежнему спокойное выражение лица.

«Вот это мужчина, — подумал Карл, — настоящий мужчина…»

Они стояли по сторонам гроба, глядя на покойника.

— Здорово состарился, — произнес Уилер.

— Вы его не видели последние дни?

— Я его не видел в гробу, — сказал Уилер, — но за последний месяц я провел наедине с ним в комнате больше времени, чем за все предыдущие годы. Конечно, каждая встреча продолжалась всего несколько минут… Ладно. Лучше расскажите мне об этой бутафорской печи.

— Она вовсе не бутафорская. Когда мы здесь все закончим, она отлично выполнит свое предназначение.

— Тогда к чему весь этот театр?

— Все придумано для медицинского эксперта. Бумаги, которые он подписал, пока что не больше чем липа. Вот когда мы закатим этот ящик назад в печь и включим ток, они станут совершенно законными.

— А почему не сожгли его сразу?

— Вы сейчас все узнаете…

Карл потянулся к гробу и распрямил скрещенные руки покойника. Они неподатливо разогнулись, и он прижал их к бокам. Затем он расстегнул пиджак, откинул его полы, расстегнул пуговицы сорочки и молнию на брюках. Покончив с этим, он поднял голову и встретился глазами с острым взглядом Уилера. Тот смотрел не на тело старика, а на него.

— У меня такое ощущение, — сказал Уилер, — что я до этой минуты никогда вас не видел.

Карл Триллинг ответил ему мысленно: «Зато видишь теперь». И подумал: «Спасибо, Джо, ты был совершенно прав. Ты нашел ответ на этот мучительный вопрос: как мне вести себя?» Ты сказал тогда: «Говори на его языке. Будь таким, как он, все время».

«Хорошенькое дело, — сказал тогда Карл. — Попробуй-ка быть таким, как он. Человеком без иллюзий (от них никакой пользы!) и без надежд (кому они нужны?), обладающим нерушимой привычкой преуспевать. Человеком, который может сказать „сегодня хорошая погода“ таким тоном, что все вокруг вскакивают по стойке „смирно“ и отвечают: „Так точно, сэр!“»

Но вслух Карл ответил только:

— Вы были слишком заняты всегда.

Он снял пиджак, сложил его, положил на столик рядом с инструментами. Надел хирургические перчатки и вынул из стерильного чехла скальпель.

— Некоторые падают в обморок, когда первый раз присутствуют при вскрытии.

Уилер натянуто улыбнулся.

— Я не умею падать в обморок.

Он действительно не упал в обморок; у него только вырвался негромкий возглас удивления.

— Так и знал, что вы удивитесь, — почти весело сказал Карл. — Если вас интересует… впрочем, он действительно мужского пола. Судя по всему, этот вид яйцеродный. Они млекопитающие, но откладывают яйца. Интересно было бы поглядеть на самку.

— До этого мгновения, — сказал Уилер деревянным голосом, словно загипнотизированный, — я думал, что ваши слова: «он не человек» — просто фигура речи.

— Нет, вы так не думали, — отрывисто бросил Карл.

Оставив слова висеть в воздухе, он ловко рассек скальпелем труп от грудины до низа живота. Неопытному человеку всегда нелегко это видеть. Трудно осознать, что труп ничего не чувствует. Карл ожидал, что Уилер содрогнется или ахнет, но тот только затаил дыхание.

— Чтобы разобраться во всех деталях, нам потребовались бы многие месяцы, — сказал Карл, искусно делая поперечный разрез в нижней части живота. — Но одну вещь я хочу вам показать.

Ухватившись за ткань тела слева от крестообразного пересечения надрезов, он оттянул ее кверху и влево. Подкожные слои отделялись легко, вместе с жировым слоем. Они были не розовые, а беловато-зеленоватые. Теперь обнажились мускулы на ребрах.

— Если бы вы прощупали его грудь, — сказал Карл, показывая пальцем на нетронутую правую сторону, — вы бы почувствовали совершенно нормальные ребра, как у человека. А теперь поглядите сюда.

Несколькими умелыми взмахами он отделил мускульные волокна от кости и поскоблил ребро — оно обнажилось, но Карл продолжал скоблить в промежутке между этим и следующим ребром, и сразу стало ясно: ребра соединены между собой тонкой пластиной кости или хитина.

— Похоже на китовый ус, — сказал Карл. — Смотрите.

Он вырезал кусок и согнул его.

— Боже мой!

— А теперь посмотрите на это.

Карл взял хирургические ножницы и рассек грудину сверху вниз, затем сделал поперечный разрез по нижнему краю ребер. Поддев пальцы под этот разрез, он приоткрыл одну сторону грудной клетки, словно дверку. Обнажилась легочная ткань. Она была не розовая, не черно-коричневая, какая бывает у курильщиков, а желтая, цвета чистой серы.

— Метаболизм у него фантастический, — сказал Карл. — Точнее, был фантастический. Он нуждался в кислороде, как и мы, но мог потреблять его только химически связанным: в виде окиси углерода, окислов серы, а больше всего углекислого газа. Свободный кислород старик переносил с трудом. Пока он был молод, у него хватало сил проводить целые часы в воздушной среде, но с годами он все больше и больше времени вынужден был оставаться в привычной для него среде, в общем похожей на смог. Так что его затворничество и редкое появление на людях вовсе не такой уж каприз, как считала публика.

— Но что он такое? Откуда?.. — спросил Уилер, растерянно показав рукой на труп.

— Я знаю об этом не больше вас. Прилетел каким-то образом откуда-то… Короче, пришел, увидел и… А теперь глядите.

Карл раскрыл вторую половину грудной клетки и отломал грудину: легочная ткань не была разделена на два легких, а занимала всю внутренность грудной клетки.

— У него одно сплошное легкое, хотя оно и делится на две доли.

— Верю вам на слово, — сказал Уилер внезапно охрипшим голосом. — Но что же это такое, черт возьми?

— Двуногое существо, лишенное перьев, как некогда назвал человека Платон. Я не знаю, что оно такое. Знаю только, оно существует, и решил, что вы тоже должны знать.

— Но вы уже знакомы с его анатомией, совершенно очевидно, вы все это видели раньше.

— Правильно — Эпстайн.

— Эпстайн?

— Именно. Старику нужен же был какой-то посредник, который проводил бы по многу часов и с ним и с нами. Эпстайн был, можно сказать, его правой рукой. Ему приходилось дольше старика дышать нашей атмосферой, но в конце концов наступила расплата. Он и умер от этого.

— Но почему же вы раньше ничего не сказали?

— Ну, прежде всего потому, что мне дорога моя шкура. Я мог бы сказать — репутация, но «шкура» будет точнее. Я подписал контракт на работу в качестве личного врача. Ему действительно нужен был обычный земной врач — это тоже своего рода маскировка. Но лечил я его в основном по телефону и, как я теперь понимаю, больше для отвода глаз. Мне звонили от него и сообщали симптомы, я осторожно предлагал диагноз и назначал лечение. Вскоре мне снова звонили и сообщали, что больному стало лучше, и на этом все кончалось. Да что там, мне даже приносили на анализ кровь, мочу и тому подобное, и я их исследовал. Конечно, мне и в голову не приходило, что они не имели никакого отношения к старику, равно как и тот труп, об осмотре которого медицинский эксперт только что подписал протокол.

— Какой еще труп?

Карл пожал плечами:

— Ему все было доступно и дозволено.

— Значит, медицинский эксперт осматривал не его? — Уилер показал рукой на гроб.

— Конечно, нет. У печи есть, как видите, задние дверцы. Фокус здесь простой. Этот гроб был в печи. А двойник — бог его знает откуда он появился, только я тут ни при чем, клянусь вам, — лежал с той стороны в гробу в ожидании медицинского эксперта. Когда мы там нажали кнопку, ток в печи выключился, гроб с двойником вкатился в печь, а этот был вытолкнут из печи да еще полит водой. Я имел личные, строго секретные инструкции, они касались как Эпстайна, так и самого босса. Мне было предписано после осмотра тела экспертом и кремации двойника вернуться сюда одному через час, убедившись, что никто за мной не следит, и нажать вторую кнопку с задней стороны печи, чтобы отправить второй гроб на кремацию. Мне было запрещено задавать вопросы, предпринимать какие-либо исследования и тем более кому-либо сообщать об этом, что, впрочем, типично для многих его распоряжений и также не поддавалось объяснению. — Он неожиданно рассмеялся. — Вы знаете, почему старик и Эпстайн тоже никогда никому не подавали руки? Вы, наверное, этого не замечали?

— Я полагал, что он просто боится заразы.

— Нормальная температура его тела была сорок семь градусов.

Уилер потрогал одну свою руку другой и ничего не сказал.

Когда Карл почувствовал, что молчание уже достаточно сгустилось, он весело спросил:

— Ну, босс, что мы будем делать дальше?

Кливленд Уилер медленно перевел взгляд с гроба на Карла, как бы с трудом отрываясь мыслями от покойника.

— Как вы меня назвали?

— А, это просто фигура речи, — улыбаясь, сказал Карл. — Я ведь, по существу, работаю на компанию, а компания — это вы. Приказы, которые я получил, будут выполнены до конца, когда я нажму эту кнопку. Других распоряжений у меня нет. Так что решать вам.

— Вы имеете в виду его? Что нам делать с ним? — переспросил Уилер, снова переведя взгляд на гроб.

— Да, именно. Либо мы его сейчас сожжем и обо всем забудем, либо вызовем сюда все правление и батальон ученых. Или перепугаем до смерти все население Земли — для этого достаточно просто вызвать сюда репортеров. Вот это и надо вам решить. Меня лично тревожат более широкие проблемы.

— Да?

— Зачем он здесь появился? Что успел сделать? Чего добивался?..

— Продолжайте, пожалуйста, — сказал Уилер, и в его голосе впервые прозвучало нечто похожее на неуверенность. — У вас было хоть немного времени обдумать все это, а я… — И он беспомощно развел руками.

— Я вас вполне понимаю, — мягко сказал Карл. — До этого момента я выступал наподобие платного лектора. Не собираюсь приводить вас в смущение комплиментами, но скажу: вряд ли найдется другой человек на свете, который смог бы проглотить все это так спокойно, как вы… Итак, что же дальше? В математике есть метод построения графиков. Вы ставите в системе координат точку, отмечая этим значение определенной величины. Когда вы получаете другие значения, вы ставите вторую точку, затем третью. Располагая тремя точками и соединив их между собой линией, мы можем построить отрезок кривой. Лучше, конечно, когда точек больше, но трех уже достаточно. Построенная нами кривая обладает определенными характеристиками, и мы вправе продлить ее несколько дальше в предположении, что последующие данные подтвердят правильность нашего прогноза.

— Экстраполяция.

— Совершенно верно. Так вот, по оси икс будем откладывать рост богатства нашего покойного босса, а по оси игрек — время. Кривая, которую мы получим, характеризует рост его богатства во времени, то есть рост его влияния.

— Она получится весьма крутой.

— Да, ведь прошло больше тридцати лет, — ответил Карл. — А теперь на этот график наложим другую кривую: изменения в состоянии среды обитания человека за те же тридцать лет. — Он поднял руку, как бы предупреждая возражение. — Нет, я не буду читать вам лекцию по экологии. Назовем это просто изменениями. Скажем так: повышение средней температуры в результате накопления углекислого газа в атмосфере и так называемого тепличного эффекта. Вычертим кривую. Содержание тяжелых металлов, ртути и лития в органических тканях. Еще одна кривая. Затем построим кривые по хлористым углеводородам, по разрастанию водорослей под воздействием фосфатов, по частотности сердечно-сосудистых заболеваний… и наложим все эти кривые на тот же график.

— Я вижу, куда вы клоните, но такие статистические упражнения требуют осторожности. Не то, чего доброго, можно обнаружить зависимость роста дорожных происшествий от увеличения потребления алюминиевых банок и детских булавок с пластиковыми головками.

— Сколько угодно. Но я, кажется, избежал этой ловушки. Я просто хочу найти логичные ответы на два вопроса. Мне хочется найти объяснение некой весьма нелогичной ситуации. Первый вопрос такой: если все перемены на нашей планете результат беспечности, то есть явления более или менее стихийного, почему же тогда беспечность идет обязательно во вред, а не на пользу среде, окружающей нас? Нет, нет, я обещал — никаких лекций по экологии! Спрошу иначе: почему вся эта беспечность помогает не сохранению среды, а именно переменам в ней? Теперь второй вопрос: каково направление этих перемен? Вы, конечно, читали абстрактные мудрствования насчет «планетарной инженерии» — переделки других планет, чтобы приспособить их для жизни людей. А если предположить, что нашу Землю другие существа пытаются приспособить для себя? Скажем, им нужно больше воды и они хотят растопить полярные ледовые массивы с помощью тепличного эффекта? Хотят увеличить содержание окислов серы и уничтожить все формы морской жизни — от планктона до китов? Сократить численность человечества с помощью рака, эмфиземы легких, инфарктов и даже войн?

Оба, не сговариваясь, взглянули на безжизненное лицо лежавшего в гробу.

— Прикиньте только, — тихо сказал Карл, — чем он занимался: уголь, нефть, нефтехимия, пищевая промышленность, рекламное дело — все это либо само изменяет среду, либо помогает тем, кто ее изменяет…

— Я вижу, вы не очень-то и вините его за это.

— Конечно. У него нашлись миллионы добровольных помощников.

— Но вы же не думаете, что он хотел искалечить целую планету только ради того, чтобы ему, ему одному, было удобно жить на ней?

— Нет, не думаю. Тут мы подошли к главному, о чем я хочу сказать. Я не знаю, есть ли на Земле еще такие существа, как он и Эпстайн, но могу предположить: если происходящие сейчас перемены продолжатся и даже ускорятся, то мы можем ждать множество таких гостей.

— Чего же вы хотите? — спросил Уилер. — Мобилизовать человечество на борьбу против захватчиков?

— Ничего подобного. Я бы только медленно и без шумихи дал обратный ход всем переменам. Если наша планета в своем естественном состоянии непригодна для них, я постарался бы и сохранить ее такой. Не думаю, что нам придется изгонять их. Они просто не придут…

— Или попробуют добиться своего другим путем.

— Вряд ли, — сказал Карл. — Если бы они надеялись, что эскадры космических кораблей и всякие там супербомбы помогут им, они бы так и сделали. Нет, у них свой метод, и, если он у нас не привел к успеху, они будут искать другую планету.

Уилер принялся сосредоточенно пощипывать нижнюю губу.

— Для этого ведь не так много нужно: ясное понимание цели, побольше денег и умная голова, чтобы с толком и прибылью пустить их в дело. Если понадобится, они даже могут выстроить жизнь любого человека по определенному сценарию и тем самым сформировать именно такую личность, какая им нужна.

И, не дав Уилеру ответить, Карл поднял кверху скальпель.

— Я попрошу вас сделать для меня одну вещь, — сказал он резко, с совсем иной, повелительной интонацией, типичной скорее для Уилера. — Я хочу, чтобы это сделали вы, потому что мне противно, черт побери, оставаться единственным человеком на свете, на чью долю выпало такое.

Наклонившись над изголовьем, он сделал поперечный разрез по верхней границе лба трупа от виска до виска. Затем, упершись локтями в боковые стенки гроба и сжав скальпель обеими руками, проделал надрез, от середины лба по переносице, носу, губам и подбородку до самого горла.

Распрямившись, он приказал:

— Положите руки на его щеки.

Уилер нахмурился на мгновение, помедлил — с ним уже давненько никто так не разговаривал! — и повиновался.

— Теперь прижмите ладони и сдвиньте руки.

Надрез слегка расширился, и вдруг кожа под руками подалась и легко соскользнула вниз. От неожиданности Уилер чуть не упал грудью на гроб, и лицо его оказалось в нескольких дюймах от страшного освежеванного лица трупа.

Подобно легким и почкам, глаза тоже сливались в один глаз, немного суженный посередине. Зрачок был овальный: длинная ось овала шла поперек. Кожа была бледно-лавандового цвета, сосуды на ней желтые, на месте носа — дыра с лохматыми краями. Рот имел округленную форму, зубы неровные, беспорядочно расположенные, подбородок едва выделялся.

Уилер, не шевелясь, зажмурился; прошла секунда, другая, пока он наконец отважился раскрыть глаза. Карл в два прыжка обогнул гроб и одной рукой подхватил Уилера под грудь. Уилер на мгновение тяжело повис на его руке, но тут же распрямился и отбросил руку.

— Вам не надо было заставлять меня это делать.

— Нет, надо было, — сказал Карл. — Вам хотелось бы быть единственным человеком на свете, который испытал все это и не мог бы даже никому рассказать?

И тут Уилер смог даже расхохотаться. А потом, оборвав смех, сказал:

— Нажмите эту кнопку.

— Давайте крышку.

Уилер послушно принес крышку, и они закрыли гроб.

Карл нажал кнопку, и гроб плавно скользнул в полыхающий жаром зев печи…


У Джо Триллинга был необычный способ добывать себе средства к существованию. Зарабатывал он неплохо, хотя, конечно, не то, что в большом городе, там он, надо полагать, греб бы лопатой. Зато он жил в горах, в полумиле от живописной деревушки, на свежем воздухе, вокруг раскинулись рощи — сосна, береза и горный лавр… А главное — он был сам себе хозяин. Конкурентов у него почти не было.

А занимался Джо изготовлением анатомических муляжей различных частей человеческого тела. Главными потребителями были военные, но много заказов поступало и от медицинских учебных заведений, киностудий, а иногда и от частных лиц, причем в последнем случае Джо лишних вопросов не задавал. Он мог изготовить модель любого внутреннего органа, любой части тела. Он мог делать модели, неотличимые от натуры на глаз, на ощупь, по запаху и как угодно еще. Он мог изобразить гангренозную язву, от которой несло трупным запахом. Он мог делать уникальные экземпляры и целые партии. Короче, доктор Триллинг был в своем деле первым человеком в Штатах.

— Настоящим шедевром, — сказал Карл (в более благоприятной обстановке, чем при предыдущей встрече, на сей раз днем, а не ночью и с кружкой пива в руке), — была твоя выдумка с лицом. Первоклассная работа, черт побери.

— Ерунда. Вся сила была в твоей идее — заставить его положить руки на лицо.

— Не понял.

— Я тут как-то вспомнил об этом, — сказал Джо. — Ты, наверное, сам не отдавал себе отчета, какой это был блестящий ход. Устроить человеку такой спектакль само по себе умно, но заставить его прикоснуться к этому собственными руками — вот в чем проблеск гениальности. Как бы тебе объяснить… Ну, пожалуй, такой пример. Шел я однажды из школы — совсем еще маленьким был мальчишкой — и схватился рукой за прут садовой решетки. А на пруте был плевок, обыкновенный плевок. — Он показал ладонь правой руки и брезгливо отряхнул ее. — Сколько лет прошло с того дня, но я до сих пор не забыл этого ощущения. Годы не стерли его, никакое мыло, никакие щетки не смогли его соскоблить. И сидит оно не в мозгу, не в психике, это не просто память о неприятном эпизоде. Мне кажется, существует какой-то запоминающий механизм в самих клетках, особенно в клетках рук. Он-то и работает… Это я все к тому, что Уилер, сколько ему ни суждено прожить, будет до конца дней своих ощущать, как кожа соскользнула с черепа мертвеца под его ладонями, и вспоминать, как он чуть не уткнулся в него носом. Нет, дорогой брат, гений ты, а не я.

— Брось. Ты знал, что делаешь, а я нет.

— Не заливай. — Джо откинулся назад в своем шезлонге так далеко, что сквозь дно пивной кружки смог увидеть солнце.

Лениво следя, как поднимались в пиве пузырьки газа и вопреки законам перспективы увеличивались, удаляясь от него (просто потому, что ближе к поверхности жидкости они расширялись), он пробормотал:

— Карл…

— Да?

— Ты когда-нибудь слышал о «бритве Оккама»?[16]

— Гм… Давно. Кажется, философский принцип какой-то. Или из логики? Постой-ка… Одну минуту… Вот так. Если даны следствие и ряд возможных причин, то наиболее вероятной, истинной причиной будет простейшая. Правильно?

— Не совсем точно, но довольно близко, — сказал Джо. — Гм-м… Ну так вот, ты и я знаем, что человеческой жадности и беспечности самих по себе вполне достаточно, чтобы разрушить нашу планету. Но, считали мы, для людей, подобных Кливу Уилеру, располагающих реальными возможностями пресечь этот процесс, подобные причины неубедительны, и сфабриковали для него инопланетянина, дышащего смогом. То есть он ничего не стал бы делать ради спасения мира, пока мы не подсунули ему довод, убедительный лично для него. Выдумали и подсунули.

— Да, но выдумали, оправдав этот довод всеми доступными данными… К чему ты, собственно, клонишь?

— Так… Видишь ли, наша хитроумная афера по сути своей очень проста, потому что сводит все к одной-единственной причине. «Бритва Оккама» этому и учит — сводить явления к простейшим причинам. Я все к тому, что единственные причины, весьма вероятно, и есть истинные.

Карл со стуком поставил свою кружку.

— Черт возьми, я до этого не додумался! Слишком занят был. А ЧТО, ЕСЛИ МЫ ОКАЗАЛИСЬ ПРАВЫ?

Они глядели друг на друга — потрясенные…


Перевод Я. Берлина

Загрузка...