Американский орёл

ПРОЛОГ

Вся его жизнь состояла в том, чтобы хранить тайны, и после двенадцатидневного путешествия на «Нурмахале», роскошной яхте Винсента Астора — его соседа из Уорм Спрингс, штат Джорджия — новоизбранный президент Соединённых Штатов глядел на толпу народа, встречавшего его этим тёплым вечером в Бэйфронт Парк. Стоя среди своих помощников, шутя, размахивая руками и пыхтя сигаретой, он думал: «Дети. Они — дети, напуганные тем, что с ними произошло, тем, что произошло с их семьями, что произошло со всей страной». То была его последняя тайна, когда он смотрел на 140 миллионов американцев и думал о них, как о детях, хотя тем вечером собралось не более двадцати тысяч. Дети, за которыми нужен присмотр сильного отца, который пообещает, что всё снова будет как надо. Он поморщился, гадая, что ответит именно на эту мысль полковник Маккормак и его долбанная «Чикаго Трибьюн». Именно поэтому… тайны, так много тайн нужно сохранить.

Но, как много смысла в том, чтобы видеть в этих людях детей. Их мечты, их жизни рухнули в одночасье, когда четыре года назад наступил Чёрный Вторник[1] и обвалился рынок ценных бумаг, а затем наступила Депрессия. Несмотря на успокаивающие речи Гувера и его администрации, с каждым месяцем, с каждым годом становилось всё хуже. Заводы закрывались один за другим. Фермерские хозяйства пустели. Вдоль притихших и напуганных улиц городов тянулись очереди из безработных, очереди в суповые кухни, очереди за помощью.

И, вот, он. Бывший сенатор штата Нью-Йорк, бывший советник министра военно-морского флота, проигравший кандидат в вице-президенты 1924 года, дважды губернатор Нью-Йорка, принимающий присягу всего через месяц тридцать второй президент Соединённых Штатов, и он знал, что как только он окажется в Белом Доме, в его руках появится огромная власть и возможность её использовать. За время роскошного круиза на юг во Флориду, пока он рыбачил, болтал и пил лично приготовленный мартини, работа продолжалась. Он собирал правительство, советовался с умными молодыми людьми, готовыми сразу же сорваться в Вашингтон, чтобы проводить необходимые и назревшие реформы. От возвращения людям работы до отмены «сухого закона» и выкорчёвывания гнили из капиталистической системы, которая позволила Депрессии разрушить миллионы жизней… Столько ещё предстоит сделать!

Жара усиливается, подумал он, пока ехал в кортеже сквозь толпу; восторженные люди тянули к нему руки, он помахивал им в ответ, наслаждался их вниманием, наслаждался доверием, которое они возложили на него. Самое время, чтобы жить. Проблемы этой благословенной, богатой и отчаянно запутавшейся страны не являлись уникальными для мира, да и не были самыми худшими. Япония заняла Манчжурию, каждый день жестоко убивая тысячи китайцев, и плотоядно поглядывала на Тихий океан и Филиппины. А Европа… ох, с Европой придётся столкнуться ещё раз, спустя два десятилетия после Великой войны[2]. Глобальная депрессия разоряла Англию, Францию, Германию. Вот, за Германией надо присматривать. Только что канцлером Германии был назначен австрийский горлопан из пивной, и пусть выборы перенесены на 5 марта — на следующий день после его собственной инаугурации — не оставалось никаких сомнений, что герр Гитлер и его сволочные нацисты загребут всю власть.

К слову о сволочах — тут тоже есть несколько человек, за которыми стоило бы присмотреть, вроде сенатора от Луизианы Хьюи Лонга, Царя-рыбы. Всего неделю тому назад он захватил контроль над банковской системой штата, хотя, как сенатор, не имел на это никакого права. Однако тамошний губернатор, слабохарактерный человек по имени Оскар Аллен, делал всё, что скажет ему Царь-рыба[3] — а Лонг правил штатом, словно собственным королевством. Лонг изо всех сил агитировал за Рузвельта, но тот ни капли не доверял этому человеку. Ещё был Эл Смит, бывший губернатор Нью-Йорка, который был убеждён, что именно его нужно было выдвинуть в прошлом году. Разобраться, кто друг, а кто враг, будет стоить немалых трудов. Разумеется, не за один срок; как минимум, за два. А потом, почему бы не пойти на третий срок? Традиция требовала отработать не более двух сроков, но глубина кризиса — банки, закрывающиеся по всей стране, линчевание окружных судей, дабы предотвратить потерю права выкупа фермы, потоки отчаявшихся беженцев, колесивших от штата к штату в поисках работы, в поисках новой жизни, в поисках надежды — без сомнений, позволит подвинуть эту традицию.

Он сидел на заднем сидении «Бьюика»-кабриолет, поддерживаемый главой Секретной Службы Гасом Геннерихом, внизу бесполезно болтались ноги, скованные десятифунтовыми скобами. Ещё одна тайна, паралич, разбивший его двенадцать лет назад, тайна, которую он намеревался хранить от тех, кому не было необходимости о ней знать. Настало время жить, однако люди, что отдали за него свой голос, могли усомниться в своём выборе, знай они, каким калекой он был.

Мэр Майями представил его под громогласные возгласы и аплодисменты. Перед ним поставили микрофон, и пусть он не был готов к речам, он скажет пару слов, которые сделают людей счастливее.

Толпа стихла, пока он рассказывал, как неоднократно посещал Флориду на своей старой лодке «Ларуко», и как отлично проводил время на рыбалке. Но он не станет досаждать людям рыбацкими байками, сказал он им, и, произнеся ещё несколько слов, вызвавших у людей смех, он закончил. Он передал микрофон мэру, толпа послушала ещё немного, а в кабриолете к нему присоединился ещё один знакомый, тяжело дышащий мужчина с добрым лицом — Антон Сермак, мэр Чикаго и один из приятелей Эла Смита. Сермак прибыл сюда, чтобы подмазаться — у этого бедолаги было двадцать тысяч учителей, которым было нечем платить — и он приехал сюда, с протянутой шляпой в руках, в поисках федеральной помощи. Политики всегда остаются политиками, и за всё приходится платить, но он не позволит учителям страдать лишь потому, что их мэр поставил не на ту лошадь во время прошлогоднего съезда в Чикаго.

Времена изменились. Времена продолжали меняться. Проблемы города или штата уже не могли решаться местными властями. Пришло время федеральному правительству взять управление на себя, улучшить, изменить экономику и спасти капитализм от коррумпированных надсмотрщиков, дать всем этим детишкам надежду на то, что дела ещё можно поправить, что грядёт нечто новое, да, именно, Новый Курс, который он провозгласил на прошлогоднем съезде, Новый Курс для американского народа, Новый Курс, который…

Шум.

Крики.

Фейерверк?

Господи, как же болит грудь.

Он опустил взгляд, коснулся белой рубашки. Рука испачкалась в крови. Это не фейерверк. Выстрелы. В него стреляли! Снова крики, он почувствовал, как «Бьюик» пришёл в движение, услышал, как Гас Геннерих кричит водителю: пошёл, пошёл, пошёл!

Он на сидении, лежит на боку, кто-то обхватил его за плечи… Тони Сермак, кажется, говорит, всё будет в порядке, что он должен жить, что он не может покинуть их сейчас, что всё неправильно, неправильно, а боль в груди усиливалась, и тьма вокруг сгущалась, он пытался бороться, потому что… всё это неправильно! Столько ещё предстоит сделать, столько ещё…

На него опустилась тьма. Голоса отдалялись. Даже боль, кажется, утихла.

О, ещё столько предстоит сделать.