Американский орёл

Глава пятьдесят пятая

Сэм вышел из здания департамента общественных работ Нью-Хэмпшира. Движения на улице почти нет. «Думай!».

Бегом в «Паккард», хлопок дверью, ключи в руке. «Не урони ключи, не просри всё, у тебя всего несколько минут, которых едва ли хватит».

Заревел двигатель.

Сэм очень быстро сдал назад; послышался скрежет, когда задний бампер задел телефонный столб.

Кто-то закричал; нацгвардеец, в руках винтовка, бежит от здания департамента общественных работ.

Сэм переключил коробку на первую передачу, выжал сцепление.

Всего в нескольких кварталах. Всего в нескольких кварталах.

Он повернул вправо, переключая передачу всё дальше и дальше, засвистели шины. Педаль в пол. Двигатель «Паккарда» заревел. Шпиль… одно из самых заметных зданий в городе.

Ещё прошлой ночью Тони был у него дома.

У него дома!

Украл вещи, чтобы приодеться. Никаких сомнений в том, что те, кто стоял за Тони, обладали ресурсами, чтобы подделать документы и, скорее всего, спрятать оружие несколькими днями ранее, ещё до того, как всё вокруг взяли под охрану.

Впереди блокпост. Прорываться?

У гвардейцев в руках пистолеты-пулемёты.

Они способны за считанные секунды разорвать в клочья и металл, и стекло, и живую плоть.

Сэм ударил по тормозам, остановился, опустил стекло, показал инспекторский значок и пропуск.

— Убирай заграждение к едрени матери! Живо! Срочное дело!

Господи Боже, именно так они и поступили, спешно сдвинули в сторону заграждение из дерева и колючей проволоки. Сэм переключился на переднюю передачу, ударил ногой по педали газа и помчался вперёд, по пути задев бампером заграждение.

«Ещё два квартала».

«Тони, будь ты проклят, Тони».

«Если я успею и возьму тебя за жопу, завтра вечером моя семья уже будет на свободе».

Маркет-сквер — центр деловой части Портсмута. Церковь с левой стороны, там нацгвардейцы и портсмутские копы, у некоторых в руках рации с выдвижными антеннами. Сэм вновь ударил по тормозам, выскочил из машины и побежал.

Крики.

Сэм не обратил на них внимания, он бежал прямиком к Северной церкви. Кирпичные стены, высокие окна и тройные двери, возведённые вокруг шпиля, на котором и сидел его брат. Сэм взбежал по ступенькам, пальто трепыхалось на ветру, какой-то портсмутский коп — Кёртис его фамилия — сказал:

— Сэм? Что случилось?

— Открывай дверь! — выкрикнул Сэм. — Открывай!

Коп оттеснил двух нацгвардейцев, открыл дверь и Сэм вбежал внутрь.

Внутри было прохладно и пахло воском и свечами. Сэм огляделся, сердце бешено колотилось.

Слева дверь.

Он открыл её и бросился вверх через два узких лестничных пролёта к хорам и органу, ноты на стульях…

«Твою мать!»

Он повертел головой, снизу раздавались голоса — это Кёртис спорил с нацгвардейцами — и прислушался, надеясь не услышать резкий грохот винтовочного выстрела.

Небольшая деревянная дверь, полуприкрытая чёрной занавеской.

Он пробежал через хоры, сорвал занавеску, схватился за ручку.

Заперто.

Господь всемогущий!

Сэм огляделся.

Со стены свисал металлический огнетушитель.

Он сорвал его, ободрав себе при этом пальцы, подбежал к двери, поднял его повыше и опустил на дверь.

Дверная ручка отлетела прочь и застучала по полу. Сэм выронил огнетушитель и открыл дверь.

Истёртая деревянная лестница, узкая и высокая, поднимающаяся по спирали. Сэм побежал наверх, шаркая плечами о штукатурку стен. Оттуда сверху тоже доносились голоса. Сэм держал в руке «Смит-энд-Вессон полис спешал» 38-го калибра, и поднимался всё выше и выше, выкрикивая имя брата.

На самый верх, туда, где куранты и шестеренки.

Мужчина обернулся. Помещение было тесным, заваленным коробками и кусками ржавого металла. В шпиле по направлению к гавани была проделана дыра. Пахло пылью и голубиным дерьмом.

Мужчина взглянул на Сэма, держа в руках винтовку с оптическим прицелом.

— Привет, Сэм, — произнёс он.

На нём был старый чёрный костюм Сэма, ткань на локтях и коленях блестела. Сара хотела выбросить его.

Сэм стоял, разведя руки в стороны, его ноги дрожали.

— Опусти винтовку. Иди сюда.

Снова голоса. По радио восторженный комментатор описывал прибытие лодки Гитлера. Вот, как всё должно было случиться. Стрелок должен был точно знать, когда вскинуть винтовку и жать на спусковой крючок.

— Этому не бывать, Сэм, — произнёс Тони.

— Тони. Отошёл, блядь, оттуда и положил винтовку. Живо!

Тони имел нетерпеливый вид старшего брата.

— Прости. Слишком много и долго работал, слишком многим пожертвовал, чтобы оказаться здесь.

Сэм поднял револьвер.

— Бросай винтовку, Тони. Мне плевать, чем ты занимался в порту, плевать, что они сделали с отцом. Послушай… Сару и Тоби арестовали. Они в трудовом лагере. Их выпустят, если я сдам тебя! Ты слышишь меня? Я тебя сдам и их освободят!

Тони, кажется, содрогнулся, как будто что-то сильно и больно его ударило.

— Зря ты мне об этом сказал, Сэм. — Пауза, словно он собирался с силами. — И как мне кажется, ты врёшь.

— Тупой долбоёб. Я никогда бы не стал врать о своей семье.

— Сэм, я люблю их сильнее, чем ты можешь представить, — сказал Тони. — Но они — солдаты, как и все остальные. Призывники, но всё же участники сражения. А то, чем я занят здесь, важнее их, тебя или меня.

— Тони! — выкрикнул Сэм, слыша голоса внутри шпиля.

— Оставь меня в покое, Сэм. Я разберусь с чудовищем там, внизу. Кто-нибудь должен был убить эту тварь уже много лет назад. Его срок давно истёк.

Сэм шагнул вперёд.

— Он тварь, Тони, но лишь одна из тварей. Убьёшь его, и что дальше? Его место займёт другой. Он всего лишь человек. Вот и всё.

Тони заглянул в дыру.

— Нет, не всё. Он держит в руках все нити. Убери его и вся гнилая система рухнет. Один человек способен превратить весь мир в ад. И один человек может всё исправить. И этот человек — я.

Голос по радио вопил от восторга: «Вот! Лодка причалила, и я вижу, как канцлер Гитлер начинает выходить из…»

Тони вскинул винтовку.

— Не надо! — крикнул Сэм.

Брат не повернулся.

— А то, что? Пристрелишь меня? За что? Потому что это твоя работа? Твой долг?

Ещё шаг ближе.

— Ага, это моя работа и мой долг. Спасение этого ублюдка освободит Сару и Тоби. Бросай винтовку!

— У нас у всех свои роли, — пробормотал Тони. — Прости, но моя важнее. Ты можешь ходить по краю, руководить станцией «подземки», но, когда доходит до дела, я всё сделаю, как надо.

Тони прижал приклад к плечу, а комментатор произнёс: «… причал. И, вот, Гитлер впервые ступил на американскую землю, он спешно идёт к коменданту военно-морского порта…».

Тони склонился над прицелом.

По ушам Сэма ударил грохот выстрела из револьвера.

Револьвер дёрнулся в ладони.

Винтовка упала на пол и Тони осел.

Сэм подбежал к брату, опустился на колени, а Тони, не веря, смотрел на него, лицо его было белым от шока.

— Ты…

— Твою мать, Тони, — сказал Сэм, его собственное лицо было мокрым от пота.

Он принялся расстёгивать пальто и рубашку Тони, радио продолжало бормотать, на лестнице слышались торопливые шаги. Тони ухватил Сэма за запястье.

— Ты смог… Поверить не могу… Тебе хватило духу…

Сэм рванул полы рубахи, во все стороны полетели пуговицы.

— Я целился в плечо, Тони. Всё будет хорошо. Ты ранен в плечо.

Тони поморщился, губы его дрожали.

— Больно, блин… бля, исполняй свой долг. Насколько преданным ты можешь быть? — Шаги стали громче. Он прокашлялся и сказал: — Надеюсь, блин, ты понимаешь, что наделал… один человек… надеюсь, ты понимаешь, что наделал…

— Понимаю, — резко бросил Сэм. — Слушай, всё будет хорошо, тебя отвезут к врачу, а Сара и Тоби, благодаря тебе, будут свободны. Вот, увидишь.

Тони качнул головой и хрипло произнёс:

— Сэм, братишка, ты поступил правильно. Скажи Саре и Тоби… скажи им…

Не успел Тони закончить, как в крошечном помещении возникли люди в костюмах, а впереди всех специальный агент ФБР Джек Лакутюр. Сэм повернулся к нему, начал говорить, но Лакутюр достал револьвер и выстрелил Тони в голову, оглушив Сэма.

Глава пятьдесят шестая

Сэм кричал, вопил, плевался кровью, размахивал руками, но агенты ФБР схватили его за руки и разоружили.

— Убрать отсюда тело! — выкрикнул Лакутюр. — Живо, мать вашу!

Посреди криков, ругани и слёз, всего за несколько секунд агенты подхватили тело Тони и потащили. Голова его колотилась о настил, повсюду разлетались ошмётки мозгов и костей. Лакутюр распоряжался, пока Сэм бился в объятьях пары крепких фбровцев.

— Ладно, оставьте нас на пару минут, — сказал Лакутюр. — Валите отсюда, все.

Сэма отпустили, он плакал и ругался. Агенты подчинились и вышли в узкую дверь. Лакутюр стоял на месте с револьвером в руке.

— Угомонись, инспектор, иначе я тебя пристрелю, — сказал он. — После этого в учебники истории ты войдёшь, как соучастник своего братца. А твои жена и сын состарятся за колючей проволокой. Решай, бля.

Сэм стоял, по щекам его текли слёзы. Радио продолжало болтать, Лакутюр пнул его носком начищенного ботинка, оно упало, разбилось и стихло.

— Ну, вот, — сказал фбровец. — Теперь, поболтаем.

— Не обязательно было его убивать! Сука ты, необязательно было его убивать!

— Ой, дружок, прости, но обязательно. Видишь ли, никакого суда и громких заголовков не будет. Будет только лишь статья о провалившемся заговоре с целью убийства Гитлера. Именно это и узнает весь мир. А ты будешь играть свою роль. Хороший брат, который нихрена не знал. Но если скажешь хоть слово о том, что было, твои жена и сын никогда не выйдут на волю.

Сэм так сильно дрожал, что даже не мог дышать. Руки без оружия казались пустыми. Он передвинулся, что-то ощутил ногой на полу.

Винтовка Тони.

— Хорошая мысль, привести нас сюда, — сказал Лакутюр. — Ты отлично справился, инспектор. Может, расскажешь, как ты догадался, что он здесь?

— Вы за мной следили, — выдавил из себя Сэм. — Всё время. Ходили за мной.

Лакутюр кивнул.

— Ага, особенно сегодня. Думаешь, те наблюдатели были заняты лишь тем, что следили за гаванью? Нет, блин. Они также были заняты наблюдением за тобой. Смотрели, куда ты пошёл. Блин, к тому моменту, когда ты добрался до церкви, я с ног сбился, гоняясь за тобой. Видишь ли, был момент, когда…

Сэм пнул разбитое радио, Лакутюр опустил взгляд, достаточно надолго, чтобы Сэм успел опуститься на колено, схватить винтовку, увидеть удивлённое выражение в глазах Лакутюра, скользнуть пальцем по скобе, нажать на спусковой крючок и…

Щёлк.

Он отчаянно дёрнул затвором, на пол упала и покатилась несработавшая пуля.

Щёлк.

На лице Лакутюра мелькнула улыбка.

Сэм замер в нелепой позе. Он бросил винтовку под ноги Лакутюру.

— Подстава. Гнусные вы твари. Подстава. Заряженная винтовка, которая не выстрелила бы.

Фбровец торжественно кивнул.

— Твой брат не сбегал из трудового лагеря. Мы буквально выдали ему билет на волю, сделали так, чтобы его не схватили по дороге, устроили всё так, чтобы он поверил в то, что участвовал в заговоре против Гитлера. Были привлечены и другие люди, попутчики, в основном, местные коммуняки с парочкой ребят из НКВД, сейчас их берут. Даже мы с Грёбке играли свои роли — сновали по полицейскому участку, изучали ваши с ним дела. Твой брат, инспектор, оказался идеальным козлом отпущения. Тупой дебил даже не додумался отстрелять винтовку. У неё боёк неисправен. Ты тоже справился со своей ролью.

— Привёл вас прямо к нему. — Слова буквально застревали в горле. — Зачем?

— За тем, что, когда Гитлер выяснит, что ФБР Царя-рыбы спасло жопу этому «колбаснику», его настроение сразу улучшится, — сказал Лакутюр. — Возможно, он пойдёт на большие уступки в договорённостях. Купит больше бомбардировщиков, кораблей, орудий, потратит целое состояние на уничтожение «красных», даст нашим людям работу. Для нас и для них настанет новая эпоха. — Лакутюр сунул руку в карман пальто, достал небольшой бинокль на кожаном шнуре. Он протянул его Сэму, тот взял бинокль одной рукой. — Давай, посмотри, — сказал Лакутюр, махнув револьвером. — Подойди и скажи, что видишь.

Сэм медленно подошёл к отверстию в стене и поднял бинокль. Он взглянул на гавань, на военно-морской порт, на пришвартованную шлюпку. Там толпились люди, и Гитлер, который шёл мимо почётного караула из матросов и морпехов. На противоположном конце строя, возле открытого кабриолета, стоял президент.

— Ну, инспектор, что видишь?

Сэм повернулся.

— Ничего. Мне не на что там смотреть.

— О, нет, именно там будущее, — сказал Лакутюр. — Ты слыхал о книге жены Линдберга, Анны? Грядёт новая волна, волна сильных стран и сильных людей, которые всё исправят. Парламенты, конгрессы, глас народа — забудь о них, этому конец. Грядёт новый порядок, порядок, который устраивают люди, вроде Гитлера и Муссолини, и к которым присоединится человек, вроде Лонга.

Сэм взглянул на кровь своего брата.

— Меня вычёркивайте.

— Нет, все мы уже стали его частью, каждый из нас, — сказал фбровец. — Знаешь, — голос у него был мечтательный, даже задумчивый, — в прошлом году меня послали в Германию, по программе обмена, и я там обзавёлся хорошими друзьями. Они доверяли мне, я доверял им, они отвезли меня далеко-далеко… туда, где раньше была Польша… в один из лагерей…

Сэм продолжал смотреть на кровь, и слушал воспоминания фбровца.

— В этом лагере, — рассказывал Лакутюр, — всё было так просто устроено. Это просто место, чтобы разделываться с врагами. Никто не встречал столь жуткой красоты. Внутрь меня не пустили, но рассказали, что там творилось. Внутрь заходили поезда, полные их врагов, битком набитые врагами, а затем они исчезали, просто исчезали. Их враги попадали туда живыми и здоровыми, а потом внезапно просто переставали существовать, и это прекрасно. Здесь, в Штатах, мы только начинаем, инспектор. Мы только начали додумываться до того, что умеют немцы, и они намерены в ближайшие годы обучать нас.

Сэм молчал.

— Теперь ты понимаешь меня? Понимаешь? — спросил Лакутюр.

Сэм поднял взгляд, подумал о своей татуировке, о Бёрдике, о Саре и Тоби, о преданном и убитом брате.

— Ага. Я всё понимаю.

Он взмахнул биноклем и сломал Лакутюру нос.

Тот покачнулся, закрыл ладонями окровавленное лицо, а Сэм уронил бинокль, и вновь очутился в старшей школе, он бил этого сукиного сына с юга, бросал его на стены шпиля, уронил на пол. Он начал бить эту тварь по рёбрам, затем в челюсть, затем снова по рёбрам, бил, размахивал руками, получал удары в ответ. Послышались шаги, крики, агенты ФБР оторвали его от Лакутюра. Сэм тяжело дышал, всхлипывал, одна щека у него была в крови.

Лакутюр с трудом поднялся на ноги, прижимая к лицу кружевной носовой платок, пропитанный кровью. Сэм не рассуждал, он просто пытался вырваться, добраться до фбровца, до человека, который убил его брата, посадил в лагерь его семью. Лакутюр подошёл к нему и громко произнёс:

— Ну… вот и всё… твоей семье… они никогда не выберутся из лагеря, а ты окажешься с ними ещё до заката, а твою жену и сына… изобьют и изнасилуют, и всё по твоей вине, дурак, по твоей, блин, вине, мудила…

Сэм вновь попытался броситься на него, и Лакутюр произнёс:

— Вон. Уведите его отсюда.

Сэм попытался напоследок плюнуть фбровцу в лицо, но двое агентов уже потащили его по лестнице.

Глава пятьдесят седьмая

Он сидел спокойно, щека кровоточила, запястья болели, сердце болело, всё болело. Он сидел на заднем сидении фбровского «Форда», закованный в наручники, по бокам расположились двое агентов, что тащили его вниз. Брат убит в результате якобы заговора с целью убить Гитлера, и вот он здесь, сидит в ожидании рядом с Северной церковью, другими машинами ФБР и армейскими грузовиками. Арестован за нападение на агента ФБР, и не просто агента, а агента, который спас жизнь Гитлеру во время жизненно важного саммита.

Сэм перенёс вес тела, ощущая в нём боль и слёзы, которые он никак не мог прекратить. Брат. Озлобленный, преданный идее, слепо верящий Тони. Его горящее чувство справедливости было использовано в заговоре, который, по его мнению, должен был всё исправить, но на самом деле, сделал всё только хуже. Сэм представлял, как президент Лонг докладывает Гитлеру о заговоре, показывает ему заголовки, доказывающие, насколько верны американцы новым соглашениям, новому порядку. Как и сказал Лакутюр, новая волна обрушится на старые пути демократии и свободы личности.

Будь проклят Тони, готовый пожертвовать Сарой и Тоби ради убийства Гитлера. Кто дал ему на это право?

Тварь. Из-за него все они окажутся в трудовом лагере. Сэм опустил голову. Он не мог перестать плакать.

Задняя дверь машины открылась, и Сэм поднял голову, приготовившись к очередному удару.

— Инспектор, — произнёс Ганс Грёбке, глядя безжизненными глазами из-под очков.

— Пришёл позлорадствовать?

— Вряд ли. — Гестаповец держал в руке небольшой ключ. — Если чуть наклонитесь, я вас освобожу.

Сэм уставился на него.

— Не пойдёт. Ты меня раскуёшь, а потом меня застрелят при попытке к бегству. Какие-то староватые приёмчики, вы, клоуны, задумали.

Грёбке покачал головой.

— Нет, никаких приёмчиков. Наклонитесь, я сниму наручники. А потом мы немного поговорим, прежде чем я вас отпущу.

Сэм пытался понять, что же творится по ту сторону этих голубых глаз, но вскоре сдался. Он просто чертовски устал. Они, наконец, одолели его. Сил драться уже не осталось. Он наклонился вперёд. Грёбке склонился над ним, послышался щелчок и наручники разомкнулись. Сэм автоматически сложил руки перед собой и потёр запястья.

— Поговорим. Без обмана. Без уловок. И представлений, — сказал Грёбке.

— Конечно, — горько произнёс Сэм. — Вы, мудаки, использовали моего брата, как инструмент, подставили его. У него вообще никаких шансов не было. Вытащили его из лагеря, привезли сюда, в Портсмут, где его и убили, как корову на бойне.

Грёбке покачал головой. Он извлёк из кармана пачку «Лаки Страйк», достал одну сигарету.

— Нет, то были дела Лакутюра, не мои.

— Да? И каковы же твои дела?

Он изобразил сухую улыбку, сунул промеж губ сигарету и прикурил её позолоченной зажигалкой.

— Убедиться, что ваш брат всё сделает. Посему, я и в самом деле, потерпел поражение. Мне было известно многое, но о сломанной винтовке я не знал.

— О чём ты, блин? — спросил Сэм.

— Простите, кажется, я ясно выразился. Хоть я и буду всегда отвергать сам факт этого разговора. Видите ли, я хотел, чтобы вашему брату сопутствовал успех в убийстве моего канцлера. Именно за этим я и прибыл в Портсмут, чтобы всё получилось… присматривать за вами… и при необходимости, помочь вашему брату. Однако я потерпел неудачу. Он был связан с Лакутюром и его командой, ему выдали неисправную винтовку, и теперь Гитлер, это животное, будет жить, а множество невинных людей погибнет.

— Но… ты же из гестапо, бля!

— Верно. Но, в первую очередь, я коп, не забывайте. Такой же, как и вы. Коп из небольшой баварской деревушки, у которого были свои задачи и обязательства, пока меня не повысили до этой должности. Поэтому, то, что вы видите, то, что думаете, что видите, не всегда есть истина.

— Какой-то сраный коп!

— Но я также и немецкий патриот, инспектор, — тихо произнёс Грёбке. — Нас осталось немного, но мы пытались убить это чудовище. То, что он вытворяет с невинными в лагерях и городах, он вытворяет от имени немецкого народа. Если мы проиграем войну, наше имя и наша культура будут тысячу раз прокляты на тысячу лет вперёд.

Сэм не находил нужных слов. Грёбке ещё раз затянулся сигаретой.

— Но есть и иные причины. У меня тоже был брат. Он погиб при высадке в Британии. А ради чего? Ради бреда сумасшедшего, который обладает властью распоряжаться жизнями и судьбами людей?

Гестаповец слегка повернулся, будто хотел рассмотреть верфь сквозь ближайшие здания.

— Сейчас наш сумасшедший встречается с вашим сумасшедшим, делят друг с другом мир в соответствии со своими взглядами и аппетитами. И тот шанс, что у нас был, наш единственный шанс, пропал.

Грёбке уронил окурок на тротуар, с силой раздавил его каблуком.

— Спасибо, что освободил меня, — сказал Сэм. — Я твой должник. Но, к концу дня я всё равно буду в лагере.

Немец улыбнулся.

— Это, как вы, американцы, говорите, ещё не решено. Я кое-что разузнал насчёт путешествия вашего фбровца в мою страну, он тоже мне кое-что должен. Не волнуйтесь, инспектор. Не поедете вы в лагерь. Мы навсегда исчезнем из вашей жизни.

— Моя жена и сын…

— Я попробую, но не думаю, что мне хватит влияния, — сказал Грёбке. — Может, позже. Но поверьте, инспектор, им гораздо безопаснее находиться там, а не здесь. Я бы не рискнул лично ехать за ними в лагерь — это было бы слишком опасно. Вас там быстро арестуют. Возвращайтесь в полицейский участок, инспектор. Ваша работа на нас закончена.

Сэм не пошевелился. Его щёки всё ещё были мокрыми от слёз.

— Зачем ты всё это мне рассказал? В чём смысл?

Грёбке пожал плечами.

— Лакутюр и остальные считают меня образцовым офицером гестапо. Но вы… Я хочу, чтобы вы, инспектор Миллер, знали, каков я на самом деле, так, что, когда я покину вашу страну, я буду доволен тем, что как минимум один американец знает настоящего Ганса Грёбке.

Грёбке сунул руку в карман пальто и достал револьвер. Сэм опознал в нём собственный. Он взял его, убрал в кобуру и вытер глаза, вспоминая слова Тони, сказанные в церкви.

— Ага, моя работа. Я тоже внёс свой вклад. Говённый, как всегда.

Затем он выбрался из машины и направился в сторону Маркет-сквер.

Глава пятьдесят восьмая

Не считая дежурного сержанта, читавшего дешёвый журнал вестернов, в здании было пусто. Полицейский участок казался Сэму единственным убежищем; домой он вернуться не мог, не сейчас. Наверху он сунулся в кабинет городского маршала, но и там было пусто, как пустовал и стол миссис Уолтон.

Он тяжело опустился в кресло и уставился на нетронутую гору бумаги, напоминаний и папок на своём столе. Вся эта работа ожидала его. На краткий миг он испытал возбуждённое ожидание того, что саммит окончится фиаско, он вернётся к обычной инспекторской работе, обычной семье, обычной жизни. Если бы он мог вытащить Сару и Тоби, то начал бы всё заново. Будет тяжело, потребуется очень много времени, но ему очень хотелось стать собой двухнедельной давности, до того, как он обнаружил труп на железной дороге.

Он хотел лишь этого.

Сэм вытянул ноги, взглянул на ботинки, и увидел на них пятна.

Пятна крови своего брата.

Сэм сложил руки на стол, опустил на них голову и заплакал.

Несколько часов спустя куча была разобрана, часть бумаг выброшена в мусорку, часть просмотрена, часть старых дел перечитана. То была нудная рутинная работа, и Сэм практически наслаждался каждым мгновением. Он не имел никакого представления о том, который час; ему было плевать.

За спиной послышались шаги. Сэм обернулся и увидел слегка улыбающегося маршала Хэнсона.

— Возвращение блудного сына, — произнёс Хэнсон.

— Как вам будет угодно, сэр, — ответил Сэм. — Меня освободили от федеральных обязательств.

Хэнсон был одет в отлично скроенный чёрный костюм. Сэм заметил, что он слегка покачивался. Он никогда не видел своего босса пьяным.

Хэнсон аккуратно положил руку ему на спину.

— Боже, сынок, я слышал, что сегодня произошло. Какой позор. Как бы мне хотелось, чтобы всё закончилось иначе… но иного выбора не было, так ведь? Тони пытался убить Гитлера. Это огромная потеря, но саммит должен был пройти в безопасности. Некоторым образом, это была жертва — необходимая жертва, во имя высшего блага.

Сэм думал о том, что Тони предали, и с силой выдавливал из себя слова:

— Это так. Если хотите от меня краткий отчёт о произошедшем, я с радостью…

Хэнсон убрал руку со спины Сэма.

— Нет, нет, старший фбровец сказал, что позже я получу полный отчёт. Нужно двигаться дальше. Я тебе так скажу, как закончишь со своими делами, иди домой. Хорошо?

Сэм подумал, что же такое было у Грёбке на Лакутюра, какая такая грязь, которая вынуждала агента ФБР молчать о том, что единственный городской инспектор полиции расквасил ему нос.

— Пожалуй, нет. Я, правда, очень хочу вернуться к делам. Наверное, всю ночь тут просижу.

— Ладно, только в подвале ты спать не будешь, — сказал Хэнсон. — Спи на диване у меня в кабинете. В шкафу есть пара одеял.

— Очень любезно с вашей стороны, сэр. И, если позволите…

Хэнсон качнулся.

— Да, да. Твоя жена и сын. Не сейчас, Сэм. Нынче слишком многое происходит. Но я обещаю, как только всё успокоится, посмотрим, что сможем сделать. Дело федеральное, но я выясню, смогу ли чем-то помочь. — Он устало потёр глаза. — Доброй ночи! Завтра ты нам понадобишься, когда весь этот бардак уймётся.

— Всё закончилось? Так быстро?

— Саммит прошёл успешно. Закончился на день раньше срока. По разным вопросам достигнуты договорённости, туда-сюда, но главное: Гитлер получит оружие, а Царь-рыба получит полную занятость. Оба надолго сохранять свои места.

— А евреи? — Сэм понимал, что нарывался, но ему было важно знать. — Их продолжат сюда ввозить?

Хэнсон огляделся, убеждаясь, что они одни.

— О, да. Гитлер жаждет от них избавиться, а Лонг жаждет пристроить их к делу. Но, Сэм, об этом больше ни слова, ясно?

— Ясно, — согласился Сэм. — Всё — значит, всё.

— Ага. Завтра Гитлер и Лонг разъедутся по домам, а на следующей неделе Лонг отправится в Берлин, закрепить сделку. Вот и всё. И снова история пишется в нашем маленьком Портсмуте.

Сэм подумал о Тони. Его душа, должно быть, в ярости. Не только из-за того, что его смерть была напрасной, но и потому, что Лакутюр оказался прав: гибель Тони привела саммит к ещё большему успеху.

— Ага, — сказал он Хэнсону. — В нашем маленьком Портсмуте.

Глава пятьдесят девятая

Отличительным признаком того, что Сэм жутко вымотался, стало то, что, едва он прилёг на диван Хэнсона, как тут же уснул. Проснувшись, он спустился в подвал, взял на завтрак миску овсянки с кусочками бекона, которую ему приготовили всё те же женщины из вспомогательного отряда Американского Легиона. Ел он за длинным столом, полным болтливых копов и федералов, голоса которых он полностью заглушил в своей голове. Сэму хотелось прожить этот день, делать свою работу, и позволить всему этому цирку с саммитом закончиться. По кругу передавали газеты с громкими кричащими заголовками, возвещающими об успехе саммита, а где-то под ними таились краткие статьи о Тони. Если бы кто-нибудь решился сказать хоть слово о его брате, Сэм, без раздумий дал бы ему в морду, но все молчали. Похоже, все прекрасно понимали, что его нужно оставить в покое.

Если повезёт, через пару дней, при помощи Хэнсона или Грёбке его семью освободят. Если нет, что бы там ни плёл Грёбке, он отправится в лагерь «Карпентер» и потребует от коменданта освободить его семью. Он их вытащит, чего бы это ни стоило.

Вернувшись за стол, он отшвырнул в сторону сообщение от миссис Уолтон связаться с судмедэкспертом. Он зарылся в кипу рапортов об ограблениях в поисках общих черт, каких-то новых зацепок, но его позвал женский голос:

— Инспектор? Инспектор Миллер?

Он повернулся в кресле.

— Да? — сказал он. — Чем могу помочь?

— Дежурный сержант. Он сказал мне повидаться с вами.

Сэм поднялся и подтащил свободный стул, стараясь скрыть неудовольствие. Его раздражало всё, что было связано с беженцами.

— Прошу, присаживайтесь.

— Спасибо, — сказала женщина. У неё были светлые стриженые под каре волосы, а голубое хлопчатое платье было во многих местах залатано. Она села и сжала в ладонях изношенную чёрную сумочку. Говор у неё был британский.

— Итак, — произнёс Сэм, беря перьевую ручку и блокнот. — Чем могу помочь?

— Меня зовут Алисия Хейл, — сказала женщина. — Я ищу своего мужа. В вашем «Красном кресте» помогли определить его местоположение, поэтому я знаю, что он в вашем городе, и знаю, с кем он виделся. С каким-то писателем. Я уже в третий раз прихожу сюда за помощью, и надеюсь, вы сможете что-нибудь сделать.

Она достала из сумочки чёрно-белую фотографию улыбающегося мужчины в британской военной форме. Сэм изучил фото и произнёс:

— Это Реджинальд Хейл?

Женщина изумлённо улыбнулась.

— Вы знаете моего Реджи?

Он вернул ей фото.

— Пересекался с ним пару раз. Есть общие знакомые. У вашего мужа не хватает ноги, верно?

Женщина аккуратно убрала фото обратно в сумочку, словно боялась, что его кто-нибудь украдёт.

— Да, он потерял её во время вторжения. Вскоре после этого мы разошлись; Реджи эвакуировали с ранеными, а я осталась. За все эти годы мы обменялись лишь парой писем.

— Оу. А, позвольте спросить, как вы добрались сюда?

Она нахмурилась.

— При помощи взяток, а как иначе? Новое правительство выдаёт туристические визы по гуманитарным соображениям. Лишь капля в море, но отлично для пропаганды. Если хорошенько заплатить, правительство даст визу. Она действует только на территории Северной Америки. Матери и жёны не могут видеться с военнопленными на территории Германии.

— Людей до сих пор держат в плену? Помню, как пару месяцев назад читал статью о том, что последних военнопленных отправили домой.

— Ха, — воскликнула женщина и Сэм заметил, как яростно она сжала ручки сумочки. — Чушь собачья. Многие наши ребята работают на военных заводах во Франции и Германии. Полуголодные и измученные непосильным трудом.

Сэм задумался над тем, что бы она ответила, если бы он сказал ей, что вчера он спас жизнь Гитлеру и продлил жалкое существование всех этих военнопленных.

— В общем. Вы не можете найти мужа, так? — спросил Сэм.

— Да как я могу, в таком-то бардаке? Но я выяснила, что он проводит время с писателем…

— Уолтером Такером, — подсказал Сэм.

Алисия Хейл кивнула и продолжила:

— Пришлось выложить таксисту кругленькую сумму, чтобы тот отвёз меня к его дому, но его там не оказалось, а дежурный сержант сказал, вы можете помочь.

— Миссис Хейл, возможно ли, что документы вашего мужа просрочены?

— Откуда мне знать? Да и что это меняет?

— Для меня ничего, но это может объяснить, почему он прячется — со всей этой шумихой вокруг саммита.

Было заметно, как она вздрогнула.

— Можно подумать, что вы, янки, обращаетесь с этой гнусной гадиной, будто с королевской особой! Надо было потопить его посудину, едва он только приехал.

— Может, и так, — ответил Сэм, не желая больше думать о саммите. — Но если мы найдём Уолтера, то найдём и вашего мужа.

— Это было бы замечательно.

Он отложил ручку.

— Вы намереваетесь вернуть его в Англию?

Женщина резко дёрнула головой.

— Ни в коем разе, блин! У меня есть кузина, у которой ферма в Манитобе. Как только я доберусь до Реджи, мы уедем туда и больше никогда не вернёмся. Никогда.

— Рад за вас, — сказал Сэм. — Послушайте. Давайте, попробуем отыскать вашего мужа. Есть у меня пара мыслишек, откуда можно начать.

Глава шестидесятая

Сэм отвёл женщину к своему «Паккарду», потрёпанному и оцарапанному после вчерашней отчаянной езды. Часть его всё ещё оплакивала брата и страдала от мыслей о Саре и Тоби, сидящих за колючей проволокой, но он усилием воли сосредоточился на деле, и, едва женщина уселась, закрыл за ней пассажирскую дверь.

Заведя машину, он спросил:

— А вы откуда именно из Англии, миссис Хейл?

— Из Лондона.

— Оу. И как нынче выглядит Лондон?

Он направлялся в центр города. Блокпосты уже сняли. После успешного завершения саммита, казалось, будто вся охрана буквально испарилась, хотя на перекрёстках ещё стояли нацгвардейцы.

— Ужасно, город просто ужасен.

Она сидела ровно, сумочка лежала на коленях.

— Со времён уличных боёв и бомбардировок, часть города до сих пор не отстроена. Еда, топливо, одежда — всё нормировано, но если знаешь, куда идти на чёрном рынке, достать можно, что угодно. За рейхсмарки — фунт ничего не стоит. Людям каждый день приходится принимать ужасные решения. Взять, к примеру, госслужбу или сотрудничество с властями… вы тогда, кто, коллаборант? Или всего лишь реалист? Будете ли вы демонстрировать верность королю Эдуарду, несмотря на то, что на троне он оказался, благодаря Гитлеру? Или верность королеве и её дочерям, которых бросили в Канаде? Сопротивление — они на самом деле сражаются за свободу? Или они всего-навсего террористы и преступники? Во внутренних зонах, неокупированных зонах, говорят, ещё хуже. На оккупированных землях, по крайней мере, фрицы поддерживают хоть какое-то подобие порядка… ничтожные твари.

Сэм свернул на парковку банка и нашёл свободное место. Едва он заглушил двигатель, она спросила:

— Это правда? В Нью-Йорке арестовали Черчилля?

— Да, это правда. Простите.

— Не извиняйтесь. Надеюсь, фрицы вздёрнут этого жирного ублюдка, а потом пристрелят, чтобы он точно сдох. Всё из-за него.

Она открыла пассажирскую дверь, но не двинулась с места. Сэм тоже сидел молча и слушал.

— В 40-м, после падения Франции, ходил слух, будто Гитлер хочет перемирия, хочет заключить мирный договор, — продолжила она. — Сладко никому бы не было, но нас хотя бы оставили в покое, по большей части. Бухой Винни не мог этого терпеть. Воинственный козёл, сражайтесь с ними в местах высадок, на побережье, бла-бла-бла. Оттолкнул Гитлера. А после вторжения, когда правительство рухнуло и попыталось заключить мир, было уже поздно. Слишком поздно и для меня, и для моего Реджи.

По пути он прихватил её под локоть и сказал:

— Как и я говорил, суть в том, чтобы найти Уолтера. После этого, найдём вашего мужа.

Алисия огляделась в толпе.

— Без удачи не обойтись, да?

— Когда дело доходит до писательства, Уолтер крайне педантичен. Раз в неделю он сочиняет рассказ для какого-нибудь журнала, и каждый день ходит на почту, в районе полудня. Туда мы и направляемся.

Повсюду сновали люди, у некоторых в руках были небольшие американские флажки, и после короткого разговора, Сэм выяснил, что случилось: президент Лонг возвращается с верфи после триумфальной встречи, а местное партийное отделение, проявив достойное усердие на низовом уровне, принудило толпу его восторженно приветствовать. Сэм вздрогнул, когда подумал, что его ожидает по окончании саммита. Связать свою судьбу с маршалом и «нациками», решил он.

На улицу высыпали нацгвардейцы с винтовками наперевес, формируя почётный караул. Сэм вдруг ощутил, как его ладонь сжала пальцы Алисии Хейл.

— Вот почтовое отделение, — пояснил он. — Через несколько минут Уолтер либо войдёт туда, либо выйдет оттуда.

Завыли сирены и Сэм произнёс:

— Подождём, пока проедет кортеж, и перейдём улицу. Если пойдём сейчас, нас перехватят.

Женщина лишь улыбнулась, и Сэм ощутил укол зависти по отношению к раненому британскому ветерану, за то, что у него была такая женщина, которой хватило духу и сил пересечь океан, приехать в незнакомый город, чтобы найти своего мужа.

Вот. Неужели?

Сэм склонился к Алисии и заговорил сквозь шум сирен:

— Джекпот. Вон он, заходит внутрь.

И действительно, по широкой гранитной лестнице поднимался Уолтер, в руке у него потёртый кожаный саквояж. Он исчез внутри здания. Вой сирен стал громче.

Алисия прижала ладони к ушам, сумочка повисла на запястье.

— Ненавижу сирены. Ещё со времён авианалётов.

Сэм попытался ободрить её улыбкой. Когда колонна машин стала видна, сирены завыли ещё громче, люди размахивали флагами, кричали и аплодировали. На дороге появились три автомобиля, на подножках стояли агенты Секретной службы, на заднем сидении последней сидел президент Лонг и размахивал соломенной шляпой. Кто-то в толпе начал скандировать: «Лонг! Лонг! Лонг!», но Сэм расслышал, как в то же самое время раздался другой клич: «Работа! Работа! Работа!». Слыша эти голоса, глядя на своих бедно одетых соседей, с плохой кожей, плохими зубами, в дрянной обуви, залатанных костюмах и платьях, он слышал мощь в их криках. После стольких лет у них снова появилась надежда. У него возникла тревожная мысль о том, что их снова обманут, что всё это снова окажется ложью. О, кто-то получит работу, но у этой работы будет свой ценник: преданность и слепая верность Царю-рыбе. А остальным — пособие, пособие, которое будет оплачено рабским трудом евреев, и платить они будут ту же цену. Этих людей попросят отдать свой голос и свободу ради постоянного чека, и кто станет их винить, если они согласятся?

Когда машины в клубах выхлопов и пыли проехали, Уолтер вышел из почтового отделения в компании человека, который передвигался с некоторым трудом.

Сэм повернулся к Алисии.

— У вашего мужа была искусственная нога? Протез?

Она повысила голос, чтобы перекричать толпу.

— Ага. Он мне писал об этом… ему её выдала в том году одна американская благотворительная организация. Костыли ему больше не нужны.

Путь им преградила толпа, которая до сих пор хлопала в ладоши и скандировала «Работа! Работа! Работа!». Сэм наблюдал, как Уолтер и Реджинальд шли и переговаривались, затем толпа шевельнулась, и он потерял их из виду. Когда он снова их разглядел, британского лётчика уже не было.

Уолтер оставался на месте.

Реджинальд исчез.

На двух ногах. А не на костылях, как прежде.

Люди толкали и пихали их. Сэм оттащил женщину к ближайшему фонарному столбу, прислонил к нему и сказал:

— Стойте здесь. Я перейду улицу, поговорю с Уолтером, узнаю, куда ушёл ваш муж.

— Вы так добры. Я очень давно его не видела.

Что-то в её голосе тронуло Сэма.

— Вы, должно быть, очень гордитесь им, пилот-герой и всё такое.

В её глазах стояли слёзы, но лицо выглядело озадаченным.

— Что… простите?

— Ваш муж. Реджинальд. Пилот Королевских ВВС. Вы должны гордиться им.

— Вы ошибаетесь, инспектор. Реджи никогда не летал. Ни разу.

Внезапно толпа как будто исчезла, остались лишь они вдвоём, недоверчиво глядящие друг на друга.

— Вы показали мне его фото, — произнёс Сэм. — В форме. Он мне сказал, что был пилотом. И Уолтер тоже об этом говорил.

Уверенное отрицательное движение головой.

— Мне кажется, я, блин, очень хорошо знаю, где служил мой муж. Он не был пилотом.

Сэм смотрел в её уверенное лицо.

— А кем он был?

— Королевским инженером.

— Королевским инженером? И чем он занимался?

Когда она сказала, он побежал, пробивая себе путь сквозь толпу.

Глава шестьдесят первая

Перебегая улицу, Сэм едва не угодил под мчащийся «Шеви», ехавший в составе другого кортежа, в котором катили журналисты и кинохроникёры. Когда Сэм, практически выдохнувшись, добежал до почтового отделения, он принялся локтями распихивать толпу, чувствуя то же самое отчаяние, что и днём ранее, когда пытался добраться до брата.

Где, блин, этот Уолтер?

Писатель исчез. Сэм забежал на лестницу, огляделся. Вот. Уолтер шёл по улицу, влившись в людской поток, спеша на железнодорожный вокзал, чтобы тепло попрощаться с президентом.

Работа, работа, работа. Наконец, Депрессия встретила достойного противника.

Он влился обратно в толпу, пробиваясь сквозь неё, размахивая значком и крича:

— Полиция, разойдись! Полиция, разойдись!

Однако всё происходящее вокруг напоминало какой-то фестиваль, люди были крайне счастливы и не желали расходиться. Под рёбра Сэму безжалостно впивались чьи-то локти, а одна крупногабаритная женщина наступила ему на ногу высоким каблуком, но к этому времени железнодорожный вокзал уже появился в поле зрения.

Сэм заприметил впереди пухлый силуэт. Он набрал воздуха в грудь и отпихнул пожилую пару, отчего женщина едва не упала.

Он схватил Уолтера за воротник пальто.

— Эй! — воскликнул Уолтер, и Сэм развернул его лицом к себе. Бывший жилец издал нервный смешок. — Ой, Сэм! Божечки, ну и напугали вы меня. Я уж решил, что меня грабят. Или даже арестовывают.

Сэм держал Уолтера за воротник и тащил ко входу в строительный магазин. Он затолкал Уолтера внутрь и, тяжело дыша, произнёс:

— У тебя есть одна минута, чтобы объяснить, что, блин, происходит, иначе я сдам тебя федералам. Поглядим тогда, чего стоит всё твоё высшее образование, когда тебе дадут топор и заставят рубить пятидесятифутовую сосну.

Уолтер вновь попытался рассмеяться, но нервный звук, казалось, застрял у него в горле. Его белая рубашка была помята, а красный галстук неуклюже висел на пухлой шее. Он огляделся и произнёс:

— Сэм, я и правда, не понимаю, о чём вы говорите.

— Где твой саквояж, Уолтер?

— Моё, что?

— Саквояж. Чемодан. Где он, мать твою? Ты никогда с ним не расстаёшься. Ты постоянно мне об этом говорил.

— Полагаю, оставил дома, когда утром…

Сэм влепил ему пощёчину.

— Не ври мне! — прорычал он. — Я видел, как ты зашёл с ним на почту, и нёс его, когда вышел вместе с Реджи Хейлом!

По перепуганному лицу старика текли слёзы. Сэм схватил его за ворот рубашки, вывернул и подтащил к выходу.

— Он, ведь, не пилот, правда? Он королевский инженер. Установка и обезвреживание бомб. Так он и лишился ноги. Не из-за того, что его сбил немецкий истребитель. Его ранило, когда взорвалась бомба, которую он…

Саквояжа не было.

Реджи Хейла не было.

Специалист по взрывчатке.

Направляется на железнодорожный вокзал.

— Ты… — Сэм не закончил предложение и выбежал на запруженную людьми улицу. Следом выскочил Уолтер, вцепился в него, отчаянно пытался оттащить назад.

— Сэм! Пожалуйста! Слишком поздно! Сэм!

Сэм попытался ударить Уолтера, но бывший профессор удивил его, увернувшись от удара, затем появился вновь и взмолился:

— Так и должно быть! Всё должно случиться именно так! Иного пути нет!

— Вы… вы собрались убить президента!

Уолтер неожиданно пихнул его, отчего Сэм покачнулся.

— Нет! — выкрикнул Уолтер. — Не президента! Диктатора, императора. Мошенника, который пожертвовал нашими жизнями, нашей честью ради помощи величайшему из чудовищ уничтожить миллионы людей. Вот, кто там сейчас, пытается уехать из Портсмута. Вашингтон, Линкольн, Вильсон — вот это президенты. А не этот уродец, случайное стечение обстоятельств!

Сэм вырвался и влился в толпу.

Что делать?

Звонить посреди всего этого хаоса?

Он огляделся. Ни копов. Ни нацгвардейцев.

Где, блин, Лакутюр, когда он так нужен?

Толпа обступила его теснее. На трибуне стоял президент, размахивал шляпой и выступал с речью, которую никто не слышал из-за радостных криков. Сэм ощутил, как всё его тело напряглось в ожидании мига, когда вся трибуна разлетится на куски в облаке пламени и щепок.

«Бах».

Он дёрнулся.

Оркестр заиграл марш Сузы, загрохотал бас-барабан. Вновь послышались крики, Лонг исчез из вида и горло Сэма что-то сдавило.

Вот человек, который посадил его брата, посадил и убил многих других, все эти бандиты с огромной радостью использовали его брата, а когда он стал не нужен, выбросили, уничтожили. Уолтер прав. Этот человек — не президент. Это преступник.

А его жена и сын находятся в тюрьме, которую контролирует этот человек и его приспешники.

Но дать ему умереть, просто стоять на месте и ничего не делать… Внутри Сэма бушевала целая гамма эмоций, во главе которых стояла месть. Пускай этого грёбанного Царя-рыбу убьют. Почему бы и нет? Эта тварь заслужила такую участь в той же степени, что и Гитлер.

Сэм стоял на месте, окружённый счастливой веселящейся толпой.

И всё же… всё же…

В Соединённых Штатах, благодаря Лонгу, живут тысячи еврейских беженцев. Десятки тысяч евреев, которых не убили, не отравили газами, не расстреляли. И ещё тысячи находятся в пути.

Как сказал его босс, Лонг являлся ключом ко всему. Без Лонга соглашение недействительно. Со смертью Лонга, возможно, многое станет лучше. Возможно.

Но, со смертью Лонга, умрут тысячи — в этом никаких сомнений.

Сэм продолжил движение, распихивая толпу, держа на виду инспекторский значок. Он шёл вперёд, а в голове перед глазами стоял образ бедняги Отто, голодного, избитого, оторванного от дома, Отто и его соседи по бараку, которые зависели от решения Лонга, зависели от американцев, зависели от Сэма, чёрт побери.

На краю платформы собралась группа людей, готовившихся к посадке в «Фернан Магеллан». Слава богу, там стояли портсмутские копы. Сэм оказался на платформе, он бежал, чуя носом страх и запах угольного дыма, впереди виднелись люди с пистолетами-пулемётами под плащами, другие люди, журналисты и размахивающий руками, смеющийся и радостно кричащий президент Лонг…

В толпе уверенно шёл, прихрамывая, Реджинальд Хейл с саквояжем Уолтера в руке, он направлялся прямиком к Лонгу…

Агент Секретной службы, крупный, широкий в чёрном костюме, с кобурой, видневшейся под пальто, попытался перегородить Сэму дорогу, тот оттолкнул его плечом, как профессиональный футболист, каким когда-то был, двигал локтями, развернулся…

— Хейл! Стой! Стоять на месте!

При звуках своего имени Реджинальд Хейл обернулся, его лицо внезапно побелело от страха. Он взял саквояж обеими руками. Сэм достал револьвер, держа значок в другой руке, и громко выкрикнул:

— Бомба! У него бомба! У него бомба!

Крики, вопли, фаланга вооружённых людей окружила президента, пистолеты-пулемёты выставлены вперёд наподобие древнеримских пик. Хейл пошёл вперёд быстрее, крепко прижимая к груди саквояж, словно какую-то очень ценную вещь.

Сэм выстрелил, Реджинальд споткнулся, упал на колени. Люди на платформе попадали наземь, слышались крики, мелькало оружие. Сэм увидел, как офицер британской армии дёрнулся от попадания пули 45-го калибра, упал на спину и скатился с платформы на железнодорожные пути, увидел, как пара храбрых охранников подошла ближе, чтобы добить его, и как взрыв разнёс их на куски.

Глава шестьдесят вторая

Сэм лежал у бетонного столба, открывая и закрывая рот, в ушах звенело. Появился человек, склонился перед ним. Выли сирены. Костюм мужчины был весь покрыт угольной пылью и кровью. Он что-то произнёс и Сэм сказал:

— А? Что?

— Я говорю, идём со мной, — прокричал мужчина ему прямо в ухо.

— Не могу пошевелиться.

— А надо бы пошевелиться, — ответили ему. — Потому что ты подверг жизнь президента опасности, мудила.

Он схватил Сэма под руку, тот резко вырвался и сказал:

— Ты кто такой, блин?

— Паркер. Старший агент охраны президента.

— Он в порядке? Президент?

— О, да, бля, но подштанники сменить придётся. Будь любезен, забудь, что я сейчас сказал.

Сэм позволил ему помочь подняться. По земле валялись блестящие гильзы и растекались лужицы крови, а у края платформы, там, где упал Реджинальд Хейл, лежали два тела, накрытые белыми простынями. Из-под простыней торчали носки дорогих кожаных туфель. Установили деревянные заграждения, которые не пускали вопящие толпы, отчаянных фотографов и кинохроникёров. На другом краю платформы спокойно стоял «Фернан Магеллан», лениво пуская в небо струи дыма и пара.

Паркер снова взял Сэма за руку.

— Идём, — сказал он.

— Зачем это? И как я подверг президента опасности?

Паркер посмотрел на него, как на первоклассника, зашедшего на урок математики к старшеклассникам.

— Президент хочет тебя видеть. Человека, который спас ему жизнь. Поэтому ты подвергаешь его опасности, потому что я хочу увезти его из этого города к чёртовой матери. Два покушения на Гитлера и Лонга за два дня — это уже слишком. Чем быстрее я увезу его в Вашингтон, тем лучше, поэтому ты мне и нужен.

Сэма то тянули, то толкали в заднюю часть поезда, где был вагон с коваными перилами и гербом президента. Там на страже стояли агенты Секретной службы и двое легионеров Лонга, все вооружены пистолетами или пистолетами-пулемётами.

— Будь так любезен, лады? — сказал Паркер Сэму. — Окажи мне услугу, и я буду тебе должен, приятель. Заходи внутрь, позволь президенту тебя облобызать, а затем выметайся нахрен. Чем скорее ты закончишь, тем скорее я вернусь к своим обязанностям. А, и ещё кое-что — оружие. Никто, кроме Секретной службы и легионеров не имеет права являться к нему с оружием.

— Я не знаю, где оно, — сказал Сэм.

Паркер зарычал, распахнул плащ Сэма и извлёк револьвер из наплечной кобуры. Сэм даже не помнил, как убрал его, после того, как выстрелил в Реджи Хейла.

Он ничего не говорил, когда Паркер провёл его мимо неулыбчивых людей. Открылась дверь, Сэм вошёл внутрь, в ушах до сих пор звенело, ноги дрожали. В салоне вагона, обитом кожей и деревом, толпились люди. Окна были задрапированы. Грохотал голос с южным говором, столь знакомым по радиовыступлениям и кадрам кинохроники:

— Так, выметайтесь нахер все, слышьте? Я хочу повидаться с этим молодым человеком, с этим героем, и лично отблагодарить его!

Буквально через считанные секунды Сэм остался наедине с президентом Соединённых Штатов.

Хьюи Лонг сидел на светло-жёлтом сидении, вытянув на покрытом ковром полу пухлые ноги. Одет он был в красный шёлковый халат и синие пижамные штаны. На ногах у него были чёрные шлёпанцы, а в руке он держал стакан из толстого стекла. Лонг ухмылялся, но лицо его было красным, и Сэм заметил, что ладонь его дрожала, отчего янтарная жидкость в стакане качалась из стороны в сторону.

— Итак! — раздался знакомый голос. — Наш герой! Мой личный спасатель. Ну, и кто ты, блин, такой, сынок?

Сэм шагнул на восточный ковёр, пытаясь собраться с мыслями. Отчасти он не мог поверить, что находится здесь, разговаривает с этим человеком, а отчасти ему было стыдно за грязный и рваный костюм.

— Я — Сэм Миллер, сэр. Я — инспектор портсмутского департамента полиции.

— Ты — тот, кто всех нас предостерёг? Тот, кто выстрелил первым, да? В того сумасшедшего бомбиста?

— Так точно, сэр.

На красном лице проявилась подозрительность.

— Говоришь, твоя фамилия Миллер. Мать вашу, а разве того парня, что вчера пытался убить Гитлера, не Миллер звали? Тот человек тебе не родственник?

— Да… родственник, простите.

Он ждал, затем Лонг засмеялся и прорычал, отчего поезд, казалось, покачнулся:

— Бля, родня бывает тем ещё шилом в жопе. Знал бы ты, какие у меня родственнички в Уинн Пэриш… Я просто рад тому, что ты спас мою шкуру в последнюю минуту. Откуда ты узнал, что будет, сынок?

— Сэр, рассказывать, правда, очень долго, и думаю, вы хотите поскорее убраться из Портсмута, а не слушать. Было проведено всестороннее расследование.

Лонг снова рассмеялся.

— Бля, парень, именно этого от меня и добиваются — чтобы я убрался из города, но я им так сказал: я не намерен драпать, как какой-нибудь перепуганный ниггер, услышавший вой в лесу, а во-вторых, я хочу встретиться с храбрым офицером, который спас не только меня, но и всю страну.

Президент прищурился и сделал добрый глоток.

— Ты, ведь, в курсе, да? Ты спас страну, сынок. Только Царь-рыба мог сделать так, чтобы притащить этого сраного художника сюда, чтобы тот подписал договор, а этот договор, сынок, означает миллионы рабочих мест у нас дома. Никому из нас не по нраву ввязываться в европейскую драку, но если есть возможность на этом подзаработать, почему бы и нет?

Сэм вспомнил о Бёрдике, понимая, что те, другие, выживут лишь пока Лонг остаётся в живых.

— Звучит здраво, сэр. Хорошая сделка.

Лонг удовлётворённо выдохнул и допил напиток.

— Это уж точно.

Он быстро поднялся, протянул руку, и Сэм её пожал. Кожа у него была холодной и липкой.

— Меня не в первый раз пытаются убить, — произнёс Лонг. — И, возможно, не в последний. Слушай, тебе не интересно поработать в Секретной службе, а? Я могу устроить. Будешь в команде Белого Дома. Поездишь кое-куда, только, — он снова рассмеялся, — мне говорили, что бывают и сторонние преимущества.

— Нет, сэр, благодарю. Лучше останусь здесь.

Появилось странное ощущение, будто по ту сторону ярких глаз Лонга включился радиоприёмник; он как будто потерял к Сэму всяческий интерес. Затянув потуже пояс халата вокруг пухлой фигуры, он произнёс:

— Ну, спасибо ещё раз за то, что сделал, и за то, что зашёл переговорить со мной. Будешь при случае в Вашингтоне, заходи, возможно, смогу чем-нибудь помочь…

Для Сэма эти слова стали лучом солнца в пасмурном небе.

— Господин президент, вы можете кое-что для меня сделать.

— Да? И что же?

Сэм набрал воздух в грудь.

— Моя жена и сын, сэр. Им может понадобиться ваша помощь.

— Как это?

— Моя жена Сара и сын Тоби. Их содержат в пересыльном лагере «Карпентер» неподалёку от Манчестера. Они ничего плохого не делали. Их задержали по ошибке перед самым саммитом. Я пытался их вытащить, но…

Лонг поджал губы.

— Твоя жена ничего не делала?

— Господин президент, она — простой школьный секретарь. Она дочь мэра города. Она много лет ваша сторонница, а моему сыну всего восемь лет. Кому они могут угрожать?

Ненадолго повисла тишина, лишь гудел и урчал двигатель паровоза. Сэм чувствовал, как по шее стекает пот. Лонг пристально смотрел на него. Затем он кивнул.

— Ладно. Запиши их имена вот тут, на планшете, и я проверю, смогу ли вытащить их.

— Господин президент?

— Ну?

— Можете составить официальное извинение? Для того, чтобы моя жена больше не боялась, что её снова арестуют. Вы же знаете, случаются ошибки.

Сэм гадал, не переборщил ли, не сочтут ли его слова угрозой. Однако Лонг улыбнулся и произнёс:

— Должно быть, хорошая у тебя жена, раз ты так рвёшься вернуть её домой. Ладно, будет извинение. Полагаю, ты заслужил, после того, что сделал для меня и для страны. Но мне нужны имена и их нужно будет проверить. А теперь, если не возражаете, инспектор…

Сэм не возражал. Он достал перьевую ручку, нацарапал в блокноте имена Сары и Тоби, едва веря в происходящее. Лонг вырвал листок, отошёл к дальней двери, и выкрикнул:

— Так, сучары, у меня тут для вас работёнка есть, а потом пускай поезд валит нахер отсюда!

Сэм вышел тем же путём, что и вошёл, и едва его ноги оказались на перроне, резкий свист прорезал полуденный воздух. «Фернан Магеллан» катился прочь, а вместе с ним и президент, действующий диктатор, ехал живой и здоровый.

Сэм бросил взгляд на накрытых простынёй телохранителей и вздрогнул, подумав о кровавом месиве на железнодорожных путях. Реджи Хейл, убитый на чужой земле, пытаясь убить главу чужой страны.

Он понимал, что должен сожалеть о произошедшем, пожалеть бедную жену убитого, которая сделала так много, чтобы найти мужа. Однако пока он шёл по залитому кровью перрону, ему было плевать.

Его семья возвращалась домой.

Глава шестьдесят третья

Несколько следующих часов Сэм провёл в кабинете маршала Хэнсона, рассказывая и пересказывая произошедшее самому Хэнсону, Секретной службе и даже замотанному пластырями специальному агенту ФБР Лакутюру. Когда всё закончилось, Лакутюр обратился к агентам Секретной службы:

— Вы слышали, что этот человек рассказал о Хейле и о том, как он сюда попал. Я хочу, чтобы незамедлительно начались аресты. И начать надо с этого твоего соседа-писателя, Такера.

— Уолтер… да он простой профессор, бульварный писатель, и всё, — сказал Сэм.

Лакутюр коснулся пластыря на носу и прорычал:

— Уж это точно, блин. Он соучастник в попытке убийства.

— Сэм, ты знаешь, как всё работает, — вмешался Хэнсон. — Я в курсе, что он — твой сосед, но его надо брать.

Лакутюр взглянул на него и произнёс:

— Скажи «спасибо», что я и тебя не принял, инспектор.

— Знаешь, Джек, а твой нос отлично выглядит. Вот, честно. Хочешь, я сделаю всё, как было?

Лакутюр выругался и пошёл на него, но Хэнсон и двое агентов Секретной службы оттащили его.

— Хорош, хорош, — сказал Хэнсон. — У моего инспектора был тяжёлый день. Уверен, он побеседует с вами завтра, если у вас ещё останутся вопросы. Ладно?

После этого в офисе остались только сам Хэнсон и Сэм.

— Сэм, — произнёс Хэнсон, садясь обратно за стол. — Ты сегодня совершил феноменальный поступок, исторический. Спас жизнь президенту.

— Сказать по правде, плевать мне на президента, — с горечью в голосе проговорил Сэм. — Мне не плевать на тех бедолаг в Бёрдике, и всех остальных. Вот, что у меня на уме.

Хэнсон снял очки, протёр их платком.

— Как скажешь. Слушай, ты вымотан. Пора тебе домой, взять несколько дней отпуска. Потом вернёшься, и мы со всем разберёмся.

Сэм слишком устал, чтобы спорить.

— Конечно. Звучит неплохо.

Едва он подошёл к двери, как Хэнсон окликнул его:

— Ещё одно…

Сэм обернулся и увидел, как в него что-то летит. Он рефлекторно поймал это одной рукой. Он опустил взгляд на кожаный бумажник, раскрыл его. Золотой значок инспектора. А не серебряный исполняющего обязанности.

— Поздравляю, Сэм, — сказал Хэнсон. — А теперь, вали на хер отсюда.

Сэм закрыл бумажник, прижал его к груди и попытался вспомнить, когда ещё этот кусок кожи и металла стоил столь дорого.

Подойдя к столу, он снял с кресла пальто, на рукаве всё ещё оставался порез от того пацана. Бедная Сара. Так и не собралась зашить этот рукав. Около печатной машинки лежала дневная почта. Выделялся один конверт — из транспортного управления штата. Он вспомнил запрос, который делал уже, казалось, много лет назад. Сэм открыл конверт, прочёл список владельцев жёлтых «Рэмблеров», проживавших в Портсмуте.

Имя было только одно. Сэм прочёл его несколько раз и решил, что пора возвращаться домой.

Сэм подъехал на «Паккарде» к дому, заметил свет на первом этаже. Много света.

Он выскочил из машины, взбежал по ступеням, открыл дверь.

Сара. Там стояла его Сара, любимая Сара, и смотрела на него.

Неправильно. Всё неправильно.

Она стояла, скрестив руки. Её лицо было бледным и похудевшим. Её волосы недавно были вымыты, а бледно-голубое платье было грязным и помятым. Шёлковые чулки были в полосках, а туфли измяты и вымазаны в грязи.

— Сара, — произнёс Сэм.

Повисла пауза.

— Ты подстригся.

— Ага, можно и так сказать, — сказал он, понимая, что ничего не может рассказать ей о Бёрдике, совсем ничего; эта тайна была слишком ужасной, чтобы хранить её и одновременно слишком ужасной, чтобы ею делиться.

Из кухни донёсся хныкающий голос.

— Мам, погляди, что стало с моими моделями! Всё поломано!

— Тоби! — выкрикнул Сэм. — Что случилось?

Вбежал сын, держа перед собой картонную коробку, в которую были свалены обломки моделей. Сердце Сэма сжалось при виде слёз на лице сына.

— Тоби, послушай, прости, но мы сделаем новые, — сказал он.

— Но, пап, это моё! Мы вместе их собирали!

Глядя на стоявшую рядом Сару, Сэм осторожно проговорил:

— В наш дом пришли плохие люди, Тоби. Эти плохие люди сломали твои игрушки. Но я тебе обещаю, мы их либо починим, либо купим новые.

— Это будут не те же самые! Не те же! Почему ты их не остановил, пап? Почему ты не остановил плохих людей?

— Тоби, пожалуйста…

— Ты обещал! Обещал! Ненавижу тебя! Ненавижу!

— Тоби, иди в свою комнату, — повысил голос Сэм. — Маме с папой надо поговорить.

Всё ещё хныча, Тоби убежал к себе с коробкой в руках, а Сэм посмотрел на жену.

— Когда вы вернулись? — спросил он.

«Ненавижу тебя» — эхом звучал в голове детский голос. «Ненавижу»…

— Всего несколько минут назад.

— Как добрались?

— Нас довёз легионер Лонга, который не мылся целый месяц. Вернулись, вот сюда. — Сара указала на поломанную мебель, на горы книг, на мусор, когда-то бывший их жизнью.

— Легионеры Лонга вломились к нам, пока я был в отъезде по работе, — сказал Сэм.

— И у тебя не нашлось времени прибраться, чтобы мы с Тоби не видели всего этого, когда вернёмся?

Сэм провёл ладонью по волосам.

— Последние пару дней мне и выдохнуть было некогда. Я делал всё, что мог.

— Да, я слышала, — произнесла она, поджав губы. — Спас жизнь Царю-рыбе. Поздравляю. Наверное.

Внутри Сэма закипело нечто тёмное.

— Никаких «наверное», Сара. Скажи просто: «поздравляю». Именно благодаря спасению Лонга я сумел вытащить вас с Тоби. Ничего больше не работало. Я спас жопу этому каджуну, а он взамен вытащил тебя и пацана.

— Конечно, я понимаю. — Она сверлила его взглядом. — Он ведёт себя, как диктатор, или как римский император, раздавая награды, пока это его устраивает. Я многое понимаю. И мне жаль Тони, Сэм, искренне жаль.

В её глазах стояли слёзы, она стёрла их и снова скрестила руки на груди.

Сэм смотрел на неё, гадая, что происходило по ту сторону этих ярких карих глаз, затем услышал собственный голос:

— Зачем ты это сделала, Сара?

— Что сделала?

— Ты знаешь, о чём я, — произнёс Сэм, осторожно подбирая слова. — Зачем ты сдалась ФБР?

— Понятия не имею, о чём ты говоришь. Нас с Тоби взяли, когда мы шли мимо озера к соседям.

— Это же бессмыслица — вас с Тоби взяли, когда вы просто шли по дороге. Если только ФБР за вами не следило, в чём я сомневаюсь. Готовился саммит, сюда стянуты все ресурсы, я не понимаю, как ФБР могло выделить на вас агентов, чтобы выслеживать сотню миль.

Сара снова прикусила нижнюю губу.

— Однако после того как я сказал тебе уезжать из дома отца, ты, вероятно, позвонила ещё куда-то. Ты сдалась ФБР. Хотела, чтобы тебя арестовали. Зачем?

Сара ничего не говорила.

— Бессмыслица какая-то, — продолжал давить Сэм. — Ты сдалась ФБР. Единственная причина — ты поступила так с целью, чтобы меня шантажировали вами и я пошёл на сотрудничество с ними, пока они ищут моего брата. Кому-то было надо, чтобы я искал Тони. Кому-то было надо, чтобы Тони нашли.

— Не понимаю, о чём ты говоришь, — дрожащим голосом произнесла она.

— Сара… ты многие вещи делаешь с изяществом и грацией, начиная с ухода за Тоби, когда у того грипп, и заканчивая приготовлением воскресного ужина… но ты нихера не умеешь врать. И ещё одно — ты соврала, когда сказала, что не знаешь, кому принадлежит жёлтый «Рэмблер». Только это твоя школьная подруга миссис Бронштейн. Та, что помогала тебе с «подземкой». Твоя напарница по маджонгу. Это она владеет жёлтым «Рэмблером».

— Откуда мне знать, кто на чём ездит? — беззаботно бросила она. — Кому какое дело до этого?

— Дело в том, что именно «Рэмблер» затормозил тот поезд, с которого сбросили труп. Похоже на подставу. И это она и есть. Или не так?

По щекам Сары потекли слёзы, и Сэм понял, что женщина, что стояла сейчас перед ним, его жена, возлюбленная, мать его ребёнка, школьная чирлидерша, обществом которой он наслаждался столько времени, была ему совершенно незнакома.

— Кто это был?

Нет ответа.

— Говори, Сара. Человек в поезде. А, я знаю его настоящее имя и откуда он прибыл. Он сбежал из лагеря в Нью-Мексико. И чем же он занимался? Бежал ли в Мексику, прочь из Америки, или направлялся в Калифорнию, чтобы раствориться в толпе? Нет. Он направился на восток, в небольшой портовый городок под названием Портсмут. Твоя подруга тормозит поезд достаточно для того, чтобы он сошёл, и добрался сюда, так? В городскую станцию «подземки». Станцию, которая…

В голове ясно вспыхнуло воспоминание.

— Эта станция… твоя станция… перевозит людей в Монреаль, — сказал Сэм. — Именно за этим он сюда и приехал. Чтобы перебраться в Монреаль. И именно на этой неделе в Монреаль прибывает делегация из Советского Союза. Не в Ванкувер, или в столицу, в Оттаву. Они кого-то ждали, да? Почему он столь важен?

— Пожалуйста…

— Сара, кто это был?

— Я не знаю, — яростно бросила она. — Я знаю лишь то, что он должен был сойти с поезда, спуститься к нам в подвал, а утром уйти. Он должен был быть в Монреале. Просто, должен. Но его убили.

— И ты не рассказала мне об этом тогда, хотя знала, что его убили?

— Я не в том положении, чтобы рассказывать тебе подобные вещи.

— Кто его убил?

— Откуда мне, блин, знать? — выпалила она.

— Потому что тебе известно больше, чем я мог бы представить, — сказал Сэм. — И ты сдалась ФБР, разве не так? Предала меня, чтобы меня заставили найти Тони, найти и подставить под убийство.

— Сэм…

— Бляха, вот, что имел в виду Тони перед смертью. Что, всё это — грандиозный план, и мы с ним — его часть. Он всё это время знал, что выполняет самоубийственное задание. Знал, что я буду играть свою роль копа, а ты будешь играть свою.

Затем что-то, словно ударило его по затылку.

— Ты использовала Тоби, да? Господи, Сара, ты использовала нашего сына! — Её лицо казалось было высечено из гранита. Сэму пришлось перевести дыхание, чтобы продолжить. — Тоби постоянно задавал вопросы насчёт шпионов. Говорил, что не хочет лезть в неприятности, но иногда приходится. Именно так, приходится. Он был так напуган, что начал мочиться в постель. А когда у него начались проблемы в школе, его направили к директору. К Фрэнку Камински. Ты знаешь, кто его брат. Ты использовала Тоби, как курьера, да, Сара? Чтобы он передавал сообщения Камински. И готов спорить, ты сказала ему устроить бучу, чтобы его отправили к директору.

Он пристально смотрел на женщину, которой, как ему казалось, уже нечем его удивить.

— Кто дёргает за нити? Кто отдаёт тебе приказы?

Сара смотрела на него с выражением, которого он никогда прежде от неё не видел.

Это было презрение.

— Сэм… Тоби герой, истинный и благородный, а ты не видишь даже того, что творится в твоём собственном доме. Думаешь, «подземка» появилась здесь случайно? Думаешь, тысячи из нас, да, блин, десятки тысяч не трудятся день за днём, чтобы свергнуть Лонга и сокрушить Гитлера? Да?

— Сара…

— Ты называешь нас революционерами-любителями. Те, кто поступают правильно, кто сражается со злом — всегда любители. Но мы не любители. Мы работаем вместе с нашими братьями в Москве, в Лондоне, и да, в Берлине.

Сэм не знал, что скажет дальше, но на ум приходило только одно.

— Кто это — «мы»?

— Какая разница? Это же всё названия, и только. Прогрессисты, либералы, коммунисты, социалисты, даже республиканцы… названия. Называй нас сопротивлением, если хочешь. Значение имеет лишь борьба, то, что люди привносят в эту борьбу, и я сражаюсь здесь уже много лет. Сэм, ты понимаешь, каково это — видеть детей в школе, детей, которые, вроде как живут в богатейшей стране на свете, одетыми в обрезки одеял? Видеть братьев и сестёр, которые завтракают по очереди, потому что дома не хватает еды? И кто им помогает? Никто! Если из-за этого я становлюсь плохой женщиной, которая использует свою семью, чтобы помогать, да и хер с вами со всеми, я горжусь, что я плохая женщина, плохая жена, плохая мать…

— Но, что…

Сара яростно тряхнула головой.

— Поэтому, когда мне приказали подготовиться к прибытию поезда, я подчинилась. И когда мне говорят сдаться ФБР ради великого блага, каким бы оно ни было, я подчиняюсь. Прости, ты, может, мне не поверишь, но я не знала, что всё закончится убийством Тони. И я не знала, что Тони собирался застрелить Гитлера. Я знала лишь то, что он находился в опасности, что он был частью того же, что и я.

— А как же Тоби?

Она бросила взгляд в сторону спальни ребёнка, ярость в её голосе утихла.

— Он храбрый мальчик. Очень храбрый мальчик… Он делал всё, о чём я просила, будь то доставка сообщений или доверие маме, и мне очень хотелось бы, чтобы у него был храбрый отец, на которого он мог бы равняться.

— Ты о чём вообще?

Сара вперила в него взгляд.

— Сам-то как думаешь? Судя по тому, что ты рассказал, по тому, что я читала в газетах, Тони был готов пожертвовать всем, чтобы попытаться убить Гитлера, дабы отвлечь внимание от плана по убийству этого гада Лонга. И вдруг явился ты, и защитил и Гитлера и Лонга. Двух фашистов, уничтожающих остатки цивилизации. Несколько дней назад я тайно встречалась с Тони. Он сказал, что поступает так ради Тоби, и той жизни, которая будет у нашего сына. Ты можешь сказать то же самое?

— Я занимался своей работой? — пробормотал Сэм, понимая, насколько нелепо это звучит.

— У тебя и здесь есть кое-какая работа, Сэм Миллер. — Сара отошла от него, затем обернулась, в её глазах стояли слёзы. — Я переезжаю к отцу, Сэм. И забираю Тоби с собой.

Его бросило в холод, словно всю кровь в венах заменили солёной водой из гавани.

— Надолго?

— На столько, сколько потребуется, чтобы всё обдумать. Мне нужен кто-то, кто участвует в нашей борьбе, кто-то, кто хочет всё изменить, сделать мир лучше. Ты — часть системы, а… а я не хочу жить рядом с таким человеком. Все эти годы ты что-то делал — давал деньги детям-беженцам, искал другой способ попасть в наш подвал, игнорировал самые тупые приказы из Вашингтона, но мне нужно больше.

— Сара, ты должна…

— Пожалуйста, Сэм, — перебила она. — Я чувствую себя виноватой за многое, в том числе и за то, что стало с твоим братом. В данный момент я хочу, чтобы наш сын гордился своим дядей, который пожертвовал всем, и я не уверена, что Тоби будет испытывать гордость, когда будет видеть тебя. И мне это не нравится.

— Значит, переезд к отцу — это решение?

Снова этот взгляд, сверлящий его насквозь.

— Не вижу причин, почему нет. Я всегда доверяла отцу, хотя ты ничего, кроме презрения к нему никогда не испытывал. А ещё я восхищаюсь им. Он всё отдал ради правого дела.

Вот, теперь всё встало на свои места. Визит в магазин человека по имени Рыжий Эрик. Встреча на острове. «Думаешь, ты всё обо мне знаешь, о том, как я думаю, и чем занимаюсь. Нихера ты не знаешь, пацан».

— Твой отец — это твой связной, да? — спросил Сэм. — Это он отдаёт тебе приказы. На людях он добропорядочный член Партии. А внутри он кто-то другой.

— Очень хорошо, инспектор. Вы сами до всего додумались.

Чувствуя, как новый значок оттягивает карман, Сэм не нашёлся, что сказать. А, что насчёт острова Пирс, подумал он, стоит ли рассказать ей об острове Пирс и встрече её отца с матросом?

Нет, это будет выглядеть, как дешёвая месть, и никак иначе.

И вновь он произнёс то, во что не мог поверить.

— Значит, уезжаешь к отцу, к вашему главе сопротивления?

— Пока что.

Сэм слышал всхлипывания сына, оплакивающего разбитые модели, оплакивающего разбитые мечты, которые его отец обещал защищать. «Прости, малыш, — подумал он. — Прости меня, пожалуйста».

— Скажи Тоби… скажи ему, что мне нужно уехать по делам, хорошо? Не хочу устраивать сцен. Скажи, что я всё исправлю.

Сара скрестила руки на груди и ничего не ответила. Сэм подошёл к двери, остановился.

— Ты неплохо разбираешься в том, что мной движет, и чем я занимаюсь, но за последние несколько дней я видел такое, и совершал такое, о чём не могу тебе рассказать, Сара. Важные вещи, которые значат больше, чем ты со своими друзьями можете представить.

— Это с твоих слов, — холодно бросила она.

— Ага, с моих, — признал Сэм. — И, несмотря на то, что ты сейчас думаешь, мы можем всё исправить. Потребуется время, но я знаю, мы можем всё исправить.

— Не уверена, Сэм. Правда, не уверена. Сделать потребуется много.

— Ясно — сказал Сэм. — Я всё понял. Потребуется многое сделать, этим я и займусь.

Оказавшись на улице, он немного остыл под прохладным ветром с гавани.

Глава шестьдесят четвёртая

День выдался прохладным и ветреным, Сэм стоял на холме неподалёку от портсмутского кладбища «Калвари», что на самой границе с городком Гринлэнд. Прошлой ночью он вновь спал в кабинете Хэнсона. Сэм плотнее запахнул пальто, наблюдая за окончанием церемонии. Простой деревянный гроб и священник, который читал молитву над искалеченным телом его брата. За исключением пары кладбищенских рабочих, стоявших поодаль с лопатами в руках, эта часть кладбища пустовала. Церемония должна была пройти тайно, но каким-то образом новости просочились наружу.

По другую сторону железных ворот стояли журналисты и парочка кинохроникёров, все жаждали зафиксировать погребение неудавшегося убийцы Адольфа Гитлера, однако, священник — приходской священник, отец Маллин из церкви святого Иакова — запретил им проходить. Сэм подумал, что надо было рассказать Саре о похоронах, но решил пока отложить этот вопрос. Сара сможет оплакать Тони в своё время. Ещё он не удивился, что оказался единственным скорбящим. Быть известным в качестве знакомого убийцы, который едва не сорвал саммит, обещавший столь много, само по себе слишком опасно.

Священник закончил, перекрестился и подошёл к Сэму, хлопая сутаной на ветру. Сэм пожал ему руку и произнёс:

— Спасибо, святой отец. Я это ценю.

Священник кивнул.

— Я помню твоего брата ещё с тех времён, когда он вёл активную деятельность на верфи, стараясь облегчить жизнь рабочим.

Слова застряли у Сэма в горле, он знал своего брата и чем тот занимался.

— Простите меня за такие слова, святой отец, но он был той ещё занозой в заднице. Но, порой, он был хорошим человеком, правда?

— Мы все — хорошие люди, Сэм. Но в нынешние времена всем нам приходится идти на компромиссы, принимать решения… непростые времена.

Сэм наблюдал, как подошли рабочие со стропами, опустили тело брата в безымянную могилу. Он ничего не ответил священнику.

Он какое-то время постоял, затем направился к другим воротам, через которые можно было выйти, избежав общения с репортёрами. У одинокой сосны он заметил человека. Человек наблюдал за ним, и Сэм изменил направление и подошёл к нему.

— Здравствуйте, док, — произнёс Сэм. — Простите, что избегал вас. Херовые выдались деньки.

Доктор Уильям Сондерс, окружной судмедэксперт, в ответ кивнул.

— Да уж точно. Примите соболезнования насчёт вашего брата.

— Спасибо.

— Вот только не надо самодовольства. Я считаю, вы очень херово поступили, когда спасли жизнь этому мудаку Лонгу.

— Ага и ещё кучке других, — медленно произнёс Сэм. — Судмедэксперт молчал и Сэм продолжил: — Не играйте со мной, док. Я не в том настроении. Зачем вы здесь? Что такого важного?

Сондерс глянул Сэму за спину в сторону центра.

— Знаете, мы, судмедэксперты, порой делимся друг с другом информацией, передаём профессиональные знания, которые не становятся достоянием общественности. Особенно, те из нас, кто работает в городах с крупными диаспорами иммигрантов. Иногда сталкиваешься с вещами, которых не встретишь во время повседневной работы.

— И, что вы нашли? — спросил Сэм. — И как вы это пропустили во время первой проверки?

Сондерс вздохнул.

— Я стар, я устал, многое пропускаю. Во время того вскрытия я ничего не упустил. Шея того бедолаги была свёрнута, он был истошён, у него была та чёртова татуировка, и кстати, кровь у него была в порядке. Ни ядов, ни токсинов. Но в его одежде я кое-что упустил…

Он полез в карман и достал оттуда металлическую капсулу не больше сантиметра в ширину и трёх сантиметров в длину.

— В нынешние неспокойные времена, — произнёс он, — беженцы пользуются такими капсулами, чтобы перевозить нечто важное. Алмазы, рубины или ключи от депозитария. Женщины, благослови их Господь, имеют два отверстия, куда можно спрятать такие трубки, в то время как у мужчин такое отверстие только одно. Весьма изобретательно, не так ли? И, когда я, наконец, взялся перебирать его вещи, то нашёл эту вещь в его нижнем белье. Когда мужчина, или женщина, умирает, сфинктерная мышца расслабляется и всё выходит наружу, инспектор.

Сэм взял у судмедэксперта капсулу, осмотрел её, затем отвинтил крышку и заглянул внутрь.

— Она была пуста, когда вы её обнаружили?

— Нет.

— Что там было?

Сондерс взглянул на него, стал заметен шрам на его шее.

— Я могу доверять вам, Сэм?

— Вы это к чему?

— Бля, я понимаю, насколько серьёзен этот вопрос в наши дни. Я к тому, что… могу ли я доверять вам настолько, что вы убережёте мою жопу от трудового лагеря и сделать нечто важное?

— Вы можете доверять мне, что не окажетесь в тюрьме до тех пор, пока это зависит от меня. Что там такого важного?

Судмедэксперт кашлянул, из его груди донёсся громкий сухой звук.

— Во время предыдущей войны я несколько месяцев провёл в окопах, спасая жизни людей, отравленных газом, раненых осколками и пулями… и всё ради чего? Чтобы в мире царила демократия. Банально, понимаю, но тогда мы в это верили, а некоторые, даже в столь паршивое время, верят до сих пор.

— Говорите уже, что именно было в этой капсуле?

Снова пауза, ветер как будто усилился. Сэм отбросил мысль о том, насколько же холодно было в могиле Тони.

— Некая особая плёнка, — сказал Сондерс. — Называется «микроплёнка». На ней некие документы собираются в единое целое.

— Курьер, — сказал Сэм. — Да, чтоб меня. Что за документы он перевозил?

Сондерс снова полез в карман, и достал конверт.

— Это вам и предстоит выяснить, инспектор. Я распечатал плёнку, сумел сделать для вас нормальные копии. Я их просмотрел, но ничего не понял. Но, уверен, сможете вы.

— Они на другом языке?

Сондерс улыбнулся.

— Ну, да. Но, вы же инспектор. Поступите правильно, хорошо?

Сэм взял конверт. Сделанный из бумаги, он, казалось, весил тонну.

— Так и сделаю. Ещё, док, после нашего последнего разговора, когда к вам приходили фбровец и гестаповец, вы обсуждали это дело с кем-то ещё?

— Нет. Ни с кем.

Сэм снова взвесил конверт.

— Спасибо, док. И простите, что не зашёл раньше.

— Всё в порядке, Сэм, — ответил судмедэксперт. — Я уверен, всё сложится.

— Рад за вас, — сказал Сэм. — Я же, нет.

Глава шестьдесят пятая

На следующий день после похорон Тони, Сэм стоял на краю футбольного поля старшей школы Портсмута, наблюдая, как агенты ФБР и местные легионеры Лонга занимались арестами и следствием по делу о попытке убийства президента Лонга. Дело о нападении на Гитлера было завершено и закрыто, козлом отпущения назначен Тони Миллер. Однако следствие по делу о попытке убийства президента продолжалось, и фбровцам и легионерам выпал шанс устроить тщательную чистку близлежащих городов, используя нападение, как повод арестовать всех и каждого, кто бесил правительство.

По периметру поля был выставлен временный забор из колючей проволоки, расставлены тряпичные навесы. Покрытие превратилось в грязную жижу усилиями сотен и сотен ног. Сэм воспользовался свежевыданным удостоверением, чтобы попасть к одному особому заключённому. И пока он шёл по перепаханному полю, палец, что он сломал во время той игры чемпионата, снова начал ныть, словно в напоминание о том, что было, что было утеряно.

Сэм вспомнил, как несколько дней назад, в ту ночь, когда нашли труп, в его голове всплыли картинки о победе в той игре… и мгновенно вкус той победы смешался со вкусом пепла, когда он увидел, как отец прославлял Тони за приём на работу на военно-морскую верфь, плохого сына, того, кто вечно доставлял неприятности, отцовского любимчика. Мама теперь в доме престарелых, отец и Тони мертвы, а поле, на котором Сэм впервые стал хоть кем-то, сделал что-то, чем мог бы гордиться, было превращено в нечто иное, в очередную тюрьму. Как и вся страна, была государством закона, а стала государством трудовых лагерей. Когда он учился в старших классах, было более невинное время. Всё было чёрно-белым. Победить противника, и всё. Всего лишь победить.

Чёрное и белое. Никаких оттенков серого. Боже, как же он скучал по тем дням.

Перед Сэмом стояла примерно дюжина человек, их обувь была грязной, взгляды опущены, каждый положил руку на плечо впередистоящего. Они двигались мимо легионеров Лонга с помповыми дробовиками. В конце очереди его заметил один легионер, и Сэм не отвёл взгляд. Он помнил это лицо. Это был тот самый легионер, что давным-давно вломился в «Рыбацкую хижину», в ту ночь, когда он впервые встретился с покойником.

Легионер схватил последнего человека в очереди, подвёл его к Сэму. Легионер ухмылялся, тяжело дышал, его лицо было покрыто синяками.

— Вы — тот самый полицейский инспектор. Тот, что спас президента.

— Да, это я, — сказал Сэм, глядя на заключённого. Его костюм был ладно скроен, усы и причёска его были пострижены. Сэм узнал в нём бизнесмена из соседнего городка Довер. Кажется, его звали Вудс?

Легионер скрутил заключённому руку, тот поморщился.

— Ага, а ещё ты — тот самый инспектор из той сраной забегаловки, из-за которого нам с Верном пришлось покупать новые покрышки, потому что какой-то мудак их порезал. Через пару дней мы с Верном попали в засаду и нас здорово вздули.

— Слушай, я не… — начал Сэм.

— Может, ты крутой и сильный, паренек, но запомни, что заправляем всем тут такие, как я и Верн. Нравится тебе это или нет.

Молодой человек пихнул Вудса в спину.

— Беги, сучара, беги. — И Вудс, спотыкаясь в грязи, побежал к движущейся очереди заключённых. Сэм знал, что будет дальше, и хотел было уже крикнуть «Нет!». Чётким отработанным движением Легионер вскинул дробовик и выстрелил в спину бегущему. Оглушающий грохот ударил Сэму по ушам, и Вудс рухнул на грязную землю.

— Короче, может, ты сегодня и герой, дружок, — произнёс легионер, — но ты, и все те, кто не могут ровно стоять в строю, вы все — долбоёбы, и вас могут застрелить при попытке к бегству, никто вас не спасёт. Ясно?

Сэм ощутил, как его лицо побагровело. Перед ним только что произошло убийство первой степени, а он ничего не мог поделать. Нихрена. Он пошёл прочь.

Сэм сидел в углу тряпичной палатки, вдыхая сырость и плесень. Внутри стоял стул и пара утопавших в грунте стульев. Открылась занавеска палатки, и вошёл очередной легионер Лонга.

— Вы Миллер?

— Ага, — сказал он, не желая больше видеть мысленным взором человека, убитого за то, что имел собственную точку зрения. Вот и всё. Человека, которого притащили сюда, обвиняя, Бог знает, в чём, и лишь из-за того, что он оказался последним в очереди, его схватили и застрелили.

— Ваш заключённый идёт, — сказал легионер.

Охраннику на вид было слегка за двадцать, у него были коротко стриженые светлые волосы и легионерская форма с прикреплённым к воротнику значком в форме флага Конфедерации. Выражение его лица говорило о том, что ему было бы удобно и в форме СС, как и его приятелю с дробовиком.

— Вы — тот самый Миллер, что спас жизнь президенту?

— Да, это я, — сказал Сэм, всматриваясь в скопление заключённых.

— Тогда для всех нас будет честью налить вам рюмку, или даже шесть по окончании дня, если вы не против.

Сэм силой воли сохранил дружелюбное выражение лица.

— Звучит отлично, но у меня очень плотное расписание. Я так скажу: сообщите своим друзьям, что я передаю привет, хорошо?

— Конечно, — сказал легионер, затем вошёл ещё один, ведя под локоть человека. На этом человеке был светло-коричневый твидовый костюм, но без галстука. Обувь была без шнурков. Руки его были закованы в наручники. Второй легионер произнёс:

— Сейчас сниму наручники, дружок, поэтому веди себя хорошо. Понял?

— Да, — прошептал человек и Сэм заметил, что левый глаз у него заплыл. Когда наручники сняли и легионеры вышли, он потёр запястья.

— Здравствуй, Уолтер, — произнёс Сэм.

— Сэм, какой приятный сюрприз.

— Присаживайся.

Бывший профессор уселся на стул, облегчённо выдохнул.

— Как же здорово присесть на нормальный стул. На допросах… иногда задают вопрос за вопросом, а ты стоишь часами… звучит, вроде не ахти, но когда стоишь часами, это, на самом деле превращается в пытку.

— Могу представить, — сказал Сэм.

Уолтер покачал головой.

— Нет, не можете. Если только вы не бывали в похожих местах, то не можете.

Сэм взглянул на собственное запястье, где на коже пряталась вытатуированная цифра.

— Уолтер, я здесь не для того, чтобы дебаты устраивать.

Бывший сосед слабо улыбнулся.

— Разумеется, да, конечно. Как вы тут оказались? Ни адвокатов, ни семью сюда не пускают, пока мы тут переживаем свою версию гитлеровской Ночи длинных ножей[27]. Помните, это было в тридцатые? Гитлер решил, что настал час убить и пересажать всех оппонентов и так и поступил. О, то было время…

— Так, Уолтер, может, заткнёшься нахер?

Уолтер так и поступил.

— Я здесь потому, что Секретная служба передо мной в долгу. Я сказал им, что хочу увидеться с тобой.

— Полагаю, вы здесь не за тем, чтобы меня освободить.

— Вряд ли. Я здесь, чтобы обсудить с тобой два вопроса. Помнишь ту ночь, когда меня вызвали на труп неподалёку от Мэйплвуд-авеню?

— Нет, не особо.

— Разумеется, ты помнишь. Мне пришлось подниматься наверх и прочищать твою раковину. Кто сказал тебе это сделать, Уолтер? За пару недель до этого ты провернул тот же трюк, завалил раковину картофельными очистками. Ты легкомысленный человек, но не настолько же. Кто тебе приказал? Сара?

Уолтер моргнул.

— Она сказала сделать что-нибудь, чтобы вы поднялись наверх.

— Она сказала зачем?

Уолтер заёрзал на стуле.

— Сара ждала гостя, да? Кто-то должен был спуститься в подвал, кто-то, о ком я не должен был знать. Поэтому она хотела, чтобы я ушёл наверх, чтобы впустить этого человека.

— Я предположил именно так. — Он протёр заплывший глаз грязной ладонью. — Прямо так она не говорила, но, да, полагаю, именно этого она и хотела. Так, кем был этот мертвец?

— Ты не в том положении, чтобы задавать вопросы, — резко бросил Сэм. — А, чтобы отвечать на них.

Сэм достал из кармана бумаги, что передал ему судмедэксперт.

— Взгляни сюда, и скажи мне, что это.

Уолтер выглядел озадаченным, но сделал, что велели. Он развернул листы и просмотрел каждый, порой поднося близко к неповреждённому глазу.

— Тут какие-то сложные математические формулы. Даже со своим образованием я не могу их расшифровать.

— Ты уж попытайся. Мне нужно, чтобы ты просмотрел эти уравнения и рассказал мне, что они означают.

— Не уверен, что смогу, — жалобным, но напористым голосом произнёс Уолтер.

— Ну, тогда, бля, скажи, что всё это означает. Скажи, почему человек решил умереть, но сберечь эти бумаги.

Какое-то мгновение Уолтер смотрел на него. Затем он склонился над страницами, облизывая разбитые губы. Наконец, он сложил страницы вместе и пихнул стопку через стол.

— Могу я поинтересоваться, откуда у вас это?

— Нет.

— Из какой-то исследовательской лаборатории? Или из физического института?

— Уолтер…

Он пошевелился на стуле, поморщился от боли.

— Это лишь предположение. Вполне обоснованное.

— Соглашусь. Рассказывай.

И Уолтер рассказал.

Сэм убрал бумаги обратно в пальто, он устал и замёрз. У него было чувство, будто он взбирался по скале, которая с каждым метром становилась всё круче и круче.

— Мне пора на работу, а тебе, уж прости, обратно к следователям.

Уолтер вздрогнул.

— Меня взяли, когда я ехал по Мэну, Сэм, пытался добраться до канадской границы. Я думал, что храбрый человек сумеет прорваться через блокпост, но я не из таких. А потом, когда меня привезли сюда, я вообразил, будто смогу сопротивляться, смогу быть сильным, пытался держаться, сколько смогу… Я выдержал пять минут, затем разревелся и начал отвечать на все вопросы, что они задавали. Хотите узнать, как они это делали?

— Нет, не хочу.

Уолтер не обратил на эти слова внимания.

— Тебя кладут на доску, сковывают руки и ноги, затем запрокидывают голову, кладут на лицо мокрую тряпку и льют воду. Они смеются, пока ты думаешь, что тонешь. Этой небольшой уловке они выучились у нацистов. Сработало, но они продолжали задавать вопросы. — Уолтер склонил голову. — Это правда, будто вы добрались до Хейла прежде чем, тот добрался до Лонга? Вы выстрелили в него, он подорвал себя, но недостаточно близко к Лонгу?

— Правда, — сказал Сэм.

— Ах, ты, щлюхин сын. Ты хоть представляешь, что наделал, предотвратив смерть этого чудовища?

Сэм встал, думая о татуировке и о безымянных солагерниках, живых и разбросанных по всей стране, о мёртвом бизнесмене снаружи, лежащем на игровом поле из-за него.

— Да, Уолтер, думаю, что понимаю.

Когда он вышел из палатки, снаружи стоял молодой легионер, рыжие волосы коротко острижены, на подбородке оранжевый пушок.

— Мистер Миллер? — обратился к нему легионер. — Кое-кто хочет с вами повидаться, прямо сейчас.

Он взял Сэма за левую руку, и он озлобленно её стряхнул. Он подумал сразу же направиться к выходу, не обращать внимания на этого юного подонка, но далеко он уйдёт, когда вокруг легионеры с дробовиками и злющие фбровцы?

— Ладно, — сказал Сэм. — Веди, только руки не распускай.

Легионер взглянул на него, однако промолчал, и они пошли по грязи к палатке большего размера.

— Сюда, сэр, — сказал он.

Сэм засомневался, но всё же склонил голову и вошёл. В палатке был тряпичный пол, стулья, обеденный стол, мини-бар и письменный стол со стулом и металлической мусорной корзиной. Из подвесных ламп лился свет, а в углу стоял небольшой электрический обогреватель. На стуле сидел очередной легионер Лонга, постарше, в хрустящей чистой форме, с блестящей портупеей, на околышах майорские дубовые листы.

Сэм занял стул напротив стола.

— Сэм. Рад тебя видеть, — сказал легионер.

— Как долго?

Кларенс Ролстон, уборщик и разнорабочий портсмутского департамента полиции, взял папку и произнёс:

— Уже много-много лет. Чертовски много лет. Притворяться сумасшедшим заторможенным дурачком — та ещё работёнка. Большинство легионеров рады работать открыто. Чтобы годами сидеть в подполье нужны особые таланты и заслуги.

— Хэнсон в курсе? — спросил Сэм.

Кларенс изогнул тонкие губы в улыбке.

— Когда твой босс в курсе происходящего, для тех, кто действует под прикрытием — это, своего рода, поражение.

— Ты весьма откровенен, — вынужден был признать Сэм, гадая при этом, что Кларенс мог услышать, увидеть, пока трудолюбиво пахал на задворках департамента. Он вспомнил слова маршала, сказанные ему в Бёрдике: «Таков наш мир, Сэм. Кругом шпионы и стукачи».

— Спасибо, Сэм, — сказал Кларенс, просматривая папку. — На такие задания выбирают лишь тех, кто жаждет успеха для президента и Партии. И, знаешь, что? Я горжусь своей работой.

«Надо было воспользоваться возможностью, и уйти ещё тогда, когда тот пацан сказал, что кое-кто хочет меня увидеть», — подумал Сэм. При нём важные документы… а у него на них такие планы… Боже.

— Твой брат знает? — спросил он.

Кларенс ухмыльнулся.

— В смысле, мой старший брат, достопочтенный городской советник Роберт Ролстон? Он знает, как голосовать за взятки, как снимать пенку с городских контрактов, как получать бухло и девок в обмен на работу в городе. Помимо этого, нихера он не знает.

— Ясно, — сказал Сэм.

— Давай, перейдём к делу, хорошо?

Сэм дёрнулся от выстрела из дробовика, донёсшего снаружи, однако Кларенса стрельба ничуть не потревожила.

— Конечно, давай, к делу, — сказал Сэм.

Бывший уборщик надел очки для чтения и произнёс:

— У меня тут есть целая пачка документов, Сэм, где указан ряд твоих антипартийных преступлений и деяний. К примеру, у меня есть обличающее утверждение о том, что на последнем партийном собрании, когда вас попросили вписать имена нежелательных элементов, ты вписал имена Лонга, Коглина и Линдберга. Также у меня имеется рапорт от двух легионеров, во время своего визита к тебе домой, заметивших там подозрительную активность. У меня есть протокол допроса, в котором указано участие твоего брата в заговоре против президента. В протоколе уверенно утверждается твоё соучастие. И, наконец, у меня имеется запрос из учреждения в Вермонте о твоём немедленном аресте и интернировании вследствие твоих действий, угрожающих государственной безопасности.

Сэм сидел молча, в ушах ревели приливные волны, они полностью охватывали всё его нутро.

Кларенс смотрел на Сэма сквозь очки.

— Тебе есть, что сказать по поводу этих документов?

— Нет, нечего.

— Ты отрицаешь информацию, изложенную в этих рапортах?

— Нет.

— Скажешь что-нибудь в оправдание?

— Нихрена не скажу, — произнёс Сэм.

Кларенс посмотрел на него, затем отложил бумаги.

— Тогда, ладно. Мне жаль так говорить, но иного выбора у меня нет.

Легионер опустил руку, открыл тумбочку, и Сэм смотрел, как он достаёт…

Зажигалку. Сэм ожидал пистолет, наручники, или ордер на арест.

Кларенс взял бумаги, занёс над урной, щёлкнул зажигалкой и поджёг.

Пламя быстро охватило бумаги, и Кларенс спешно бросил их в мусорку. К зеленому полотну палатки потянулись клубы дыма.

Кларенс убрал зажигалку в тумбочку, задвинул крышку, и снял очки.

— Все эти годы, пока я был под прикрытием, Сэм, ты хорошо со мной обращался. Каждый раз, когда мы виделись. Не как прочие твои коллеги, которые думали, раз я дурачок, идиот, то меня можно игнорировать, издеваться надо мной или грубить… Короче, то, как ты обращался со мной день за днём, месяц за месяцем, год за годом, говорит мне о том, какой ты человек. А не то, что изложено в этих документах… которых, конечно же, больше не существует.

Легионер взял перьевую ручку.

— Ты хороший парень, Сэм. Только убирайся нахер с глаз моих, лады?

Сэм именно так и поступил.

За пределами временных строений на месте футбольного поля, у забора собралась небольшая толпа, в поисках друзей или членов семей. Пара человек посмелее даже переругивалась с легионерами, охранявшими ворота. Сэм шёл вперёд, размышляя о свалившейся на его голову удаче.

Когда он подошёл к «Паккарду», кто-то коснулся его руки и раздался знакомый голос:

— Сэм? Сэм?

Это была Донна Фитцджеральд, её лицо осунулось, глаза опухли.

— Донна… что случилось? — спросил Сэм.

— Ларри… его взяли… я знаю лишь то, что он где-то здесь.

— В чём его обвиняют?

Она шмыгнула сопливым носом.

— Кто ж знает? Какая разница? Он ничего не делал с тех самых пор, как вернулся из лагеря, просто, спал, ел, а теперь его снова забрали. О, Сэм. — Она всхлипнула. — Ты можешь мне помочь?

Грудь сдавило льдом.

— Прости, Донна, но я всего лишь местный коп, а он под федеральным обвинением. Я ничего не могу поделать.

— Но я видела, как ты без проблем ходил по лагерю.

Сэма разрывало на части. Он от всей души желал помочь старой подруге, но нужно было идти. Нужно ещё столько сделать, то, о чём он не мог никому рассказать, и даже позволить себе как следует обдумать.

— Это другое, Донна. Полицейское дело. Прости, но я больше ничего не могу.

Она обхватила его руками.

— Сэм. Пожалуйста… Мы столько лет знакомы… Я думала, что могу на тебя рассчитывать…

— Донна…

По её щекам потекли слёзы.

— Ты разве не помнишь, как спас меня в детстве?

Сэм понимал, что выражение его лица говорило само за себя — он не помнил.

— Я начала… начала развиваться, знаешь? А парочка соседских пацанов, Таскеры, захотели увидеть мои сиськи… они зажали меня, начали сдирать футболку. Ты был рядом, отогнал их, побил, а я в слезах убежала домой. Ты спас меня, Сэм, спас…

Она сжала его ладонь и заговорила быстрее:

— Денег у меня немного, но я смогу с тобой рассчитаться. Ты знаешь, как. Рассчитаться с тобой… за тот раз и за этот.

Сэм на мгновение закрыл глаза. Вспомнил рассказы об отчаявшихся женщинах, предлагавших лишь одно, дабы освободить своих мужей. Как он докатился до такого? Он открыл глаза, освободил ладонь из её объятий и мягко произнёс:

— Донна. Я не могу.

К тому моменту это уже не играло никакой роли. Донна пошла обратно к воротам, её плечи поникли под порывами ветра, возможный спаситель ничем ей не помог.

Глава шестьдесят шестая

Ночевал Сэм в участке, у него не было никакого желания возвращаться в деревянное строение, которое некогда было его домом. Он надеялся, что удастся избавиться от мыслей о Донне, оставшейся в одиночестве, преданной человеком, которого в детстве она считала своим героем. К тому моменту, нацгвардейцы и копы не на дежурстве разошлись по домам, и Сэм остался наедине с дежурным сержантом, который отлично устроился во вращающемся кресле и почитывал последний выпуск «Экшн комикс». Сэм отнёс койку в рабочую зону и разложил кровать там. Прежде чем лечь, он читал и перечитывал свои заметки и отчёт судмедэксперта, сделанные в те времена, когда всё ещё было возможно, время его первого убийства, того, что может решить вопрос с испытательным сроком и обезопасить его семью.

Сара. Тоби.

Страницы подрагивали. Сэм подумал, что, когда она уходила с сыном, нужно было бороться жёстче, устроить скандал, но уже слишком многое произошло, слишком многое он узнал — его жена — революционер, её отец — связной, а Тоби — курьер. Пришлось её просто отпустить.

Смог бы Тони так поступить? Просто отпустить её?

Сэм в этом сомневался. Тони был борцом, всегда был борцом, даже на самоубийственное задание он шёл с ясным взором и чётко поставленной целью.

А Сэм? Каким был Сэм Миллер?

Он ещё раз прочёл доклад, нашёл то, что искал.

Бумаги задрожали в ладонях.

Кем был Сэм Миллер?

Это он намеревался выяснить.

Позже той же ночью, он встал с койки, в одних носках спустился в вестибюль. Как он и надеялся, дежурный сержант всё ещё сидел в кресле, только на этот раз он посапывал, сложив руки на животе. Даже уборщик департамента, действовавший тайно, как шпион, вероятно, был занят подписанием ордеров на арест или казнь на футбольном поле. Сэм вернулся наверх, где горела настольная лампа, освещая рабочие места его и миссис Уолтон.

Он залез в дальний угол верхнего ящика тумбочки. Он достал отвёртку, которой чинил собственное кресло. Не этой ночью. «Чёрт — подумал он, взглянув на часы — не этим утром». Сэм подошёл к столу миссис Уолтон, вокруг которого висел аромат сирени. Он опустился на колено и вставил отвёртку в нижний ящик. Заскрипело дерево, раздался металлический щелчок и ящик открылся.

Там, на самом виду лежал тот самый проклятый Журнал, куда записывалось передвижение всех высших руководителей департамента полиции Портсмута. К счастью, миссис Уолтон обладала идеальным учительским почерком, поэтому всё было понятно. Когда Сэм нашёл нужную страницу и нужную дату, то глубоко охнул. Он трижды перечитал запись, затем выдрал страницу, сунул журнал обратно и запер взломанный ящик.

Сэм сложил страницу, сунул её в карман брюк, лёг на койку и смотрел в потолок, пока в окнах не появились лучи утреннего солнца. После этого он поднялся и занялся работой. Затем он прошёл в кабинет маршала Хэнсона и положил ему на стол записку.

Отъезжая в столь ранний час, он ещё раз обернулся на старое кирпичное здание и подумал: «Больше я сюда не вернусь».

Сэм десять минут колотил в дверь небольшого белого домика на окраине Портсмута, прежде чем судмедэксперт открыл ему. Волосы Сондерса были взъерошены, одет он был в бледно-зелёный халат. Сондерс взглянул на Сэма и произнёс:

— В чём дело?

— В тот раз, на похоронах брата, вы спросили, можно ли мне доверить поступить правильно.

— Помню.

— Мой ответ — да, — сказал Сэм. — И у меня есть к вам вопросы.

Доктор приоткрыл дверь пошире.

— Входите и я на них отвечу.

Вспоминая свою поездку несколькими минутами ранее, Сэм взглянул на часы и понял, что поторопится, поскольку Хэнсон приходил утром одним из первых. Но прежде чем увидеться с ним, нужно было сделать ещё кое-что.

Он остановился около кирпичного здания на Стейт-стрит. Когда-то это строение было единственной синагогой на много-много миль. Сейчас она была разгромлена и закрыта; на его стенах до сих пор висели плакаты с президентом Лонгом. Те, кто здесь молился, те, кто воспитывал своих детей американцами, в первые неспокойные месяцы после избрания Лонга разъехались по разным уголкам страны. Самоизоляция, так это называлось. Сэм попытался вспомнить, что он тогда думал на этот счёт и практически не преуспел. Для него это было всего лишь одной из множества тревожных новостей, и поскольку поделать ничего было нельзя, нужно было сидеть тихо и заниматься своими делами.

Сэм почему-то вспомнил школьные времена, и паренька из команды, полузащитника по имени Роджер Коэн. Во время одной из тренировок на поле, превращённом нынче в тюрьму, кто-то пошутил про Роджера, мол он хиленький жидёнок, и Роджер буквально пролетел над полем, чтобы ударить того парня.

Старый добрый Роджер. Он не из тех, кто станет терпеть от других всякую хрень. Сэм гадал, где он сейчас, вспоминает ли о своей жизни в Портсмуте, помнит ли ещё хоть кто-нибудь его самого и его семью.

Помнил ли кто-нибудь? С каких пор всем стало плевать?

Сэм тронул машину с места. Но прежде чем уехать, он ещё раз бросил взгляд на разгромленную синагогу, и заметил, что кто-то сорвал плакат с Лонгом с её дальней стены.

Этот вид вдохновил его по пути дальше.

Он стоял на берегу острова Пирс и смотрел через гавань на военно-морскую верфь. Краны, дымовые трубы и здания оставались на прежнем месте, как и корпуса строящихся подводных лодок. Ветер кусался, и, глядя на верфь, Сэм сунул руки в карманы. У причала, где высаживался Гитлер, до сих пор висели украшения, часть из них развевалась на ветру. «Круг замыкается», — подумал он. Здесь они с Тони прятались и играли в детстве, сюда Тони пришёл, когда сбежал из лагеря, и здесь Сэм попытается всё исправить.

Круг замкнулся.

Послышался гул приближающегося автомобиля. По мосту прогрохотал чёрный «Форд»-седан и выехал на парковку, где остановился рядом с «Паккардом». Открылась водительская дверь и вышел маршал Гарольд Хэнсон, одетый в повседневный костюм и галстук, лицо его было озадаченным.

— Сэм… в чём дело?

Сэм подошёл к боссу.

— Знаете, — произнёс он, — я всегда в чём-то восхищался этим островком.

— В чём именно, Сэм?

Он осмотрел поляну, кусты и деревья.

— Он всегда служил магнитом для всяческой незаконной деятельности, не так ли? Раз в несколько месяцев мы тут кого-нибудь арестовывали, создавали сенсацию, а в ответ получали проблемы. Но, знаете, что? Почему за мостом не поставили ворота? Простые ворота, вечером закрываются, утром открываются, и внезапно, вы избавляетесь от восьмидесяти-девяноста процентов проблем.

— Очень занимательно, Сэм. Но, что…

— Но тут никогда не было ворот, правда? — перебил его Сэм. — А знаете, почему? Потому что остров необходим, это спускной клапан. Мэр, городской совет и полицейская комиссия скорее оставят доступ сюда всяким нежелательным элементам, обезопасив от них остальную часть города.

Хэнсон ничего не ответил, лишь невесело смотрел на Сэма.

— Именно этим мы и занимаемся, не так ли? — произнёс Сэм. — Исполняем чужие приказы, совершаем, как противозаконные действия, так и наоборот, всё, лишь бы те, кто наверху, были счастливы и довольны. Кем бы они, нахрен, ни были.

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

Сэм полез под пальто, расстегнул наплечную кобуру, достал револьвер. Он взвёл курок — в утреннем воздухе раздался громкий металлический щелчок — и Хэнсон поднял руки и произнёс:

— Ого, минутку, Сэм, ты чего это…

— Я вот, чего. — Сэм поднял револьвер. — Петр Вовенштейн сбежал из исследовательского института в Нью-Мексико и добрался до Портсмута. Он прибыл сюда, чтобы добраться до станции «подземки», через которую перебрался бы в Монреаль, везя с собой кое-что очень важное. Судя по вашим намёкам, эта станция вам весьма знакома. Вовенштейн был курьером, который вёз то, от чего зависела жизнь и смерть сотен тысяч, если не миллионов, человек. Однако посылка не пришла по адресу. Едва он прибыл в Портсмут, едва он собирался сойти с поезда, как был убит. Ему свернули шею и сбросили с поезда, словно мешок с мусором.

— Ну? И чего? — спросил Хэнсон.

Сэм ровно и крепко держал револьвер.

— А то, что это правда. Гарольд, той ночью вы были в том поезде. Вы хотели отобрать посылку у Вовенштейна. И, когда вы её у него не нашли, вы его убили.

Глава шестьдесят седьмая

Сэм смотрел на босса, ожидая его реакции. Не считая искривлённых губ, ничего не было.

— Нечем ответить, Гарольд? — спросил Сэм.

— Сэм, ты наставил на меня ствол. Выдвигаешь идиотские обвинения. Что мне тебе сказать? И по какому, бля, праву ты обращаешься ко мне по имени?

— По праву того, кто больше тебе не мальчик на побегушках. Ты был в том поезде, Гарольд, и ты убил Петра Вовенштейна.

— Сэм…

— Давай, скажи, что это неправда.

— Разумеется, это неправда!

Сэм убрал одну руку с рукоятки револьвера, сунул её в карман пальто, достал два листа бумаги. Он швырнул их в направлении Хэнсона, и те упали на землю.

— Подними.

Хэнсон какое-то время смотрел на них, затем нагнулся и поднял листы бумаги.

— Тот, что с синими полосками, — продолжал Сэм. — Уверен, ты его узнал. Это страница из журнала миссис Уолтон. Ты можешь руководить департаментом, как твоей душе угодно, но Боже, миссис Уолтон требует знать, где все находятся. Никто не смеет ей соврать. В ночь, когда мимо города проходил бостонский экспресс, ты был именно там. Именно так она и записала. Как ты умудрился так быстро метнуться в Бостон и обратно? На поезде, а с удостоверениями Национальной гвардии и маршала полиции, ты мог ездить бесплатно и безо всякой бюрократии. Правильно? Но, помнишь, что ты мне сказал, когда утром я пришёл к тебе? Ты сказал, что в день убийства Петра ты был в Конкорде. Не в Бостоне.

Хэнсон смял бумагу, уронил её в грязь.

— И что?

— Загляни во второй лист. Это копия моего рапорта по моему первому убийству. Моему первому убийству, Гарольд. Прочти последние две строчки.

С презрением в голосе Хэнсон произнёс:

— Раз ты наставил на меня ствол, полагаю, выбора у меня нет. — Он развернул лист бумаги и прочёл: — «По словам д-ра Сондерса, результаты вскрытия ещё не окончательны, но он уверен, что причина смерти — убийство. По вопросу опознания личности пока прогресса нет, следствие продолжается».

— Знакомо звучит? — спросил Сэм.

— Наверное.

— Я говорил с доктором Сондерсом. Он сказал, что никогда не писал окончательный отчёт, и после моего визита, а затем Лакутюра и Грёбке, ни с кем не разговаривал. Так, как ты узнал, что Петру свернули шею?

— Что?

Сэм шагнул ближе, ствол револьвера находился в считанных сантиметрах от груди босса, понимая, что он ступает на тропу, с которой у него не будет никакой возможности сойти.

— В Бёрдике ты сказал мне бросить дело, что это очередной беженец, которому свернули шею и выбросили из поезда. Но я никогда не говорил тебе, что ему свернули шею. Доктор Сондерс тоже не говорил тебе, что ему свернули шею. Ни в одном из моих отчётов шея не упомянута. Тебе никто, блядь, не говорил про его свёрнутую шею. Так, откуда ты узнал?

Вот, теперь он увидел реакцию на лице Хэнсона. Складывалось впечатление, что с момента выхода из машины, он постарел лет на десять.

Сэм опустился на колено, свободной рукой поднял камень, и бросил его Хэнсону в голову. Маршал пригнулся и вскинул левую руку, закрываясь от летящего камня. Сэм поднялся, тяжело дыша.

— И ещё. Убийца был левшой. Как и ты. Итак. Как и зачем был убит курьер?

Воздух был холодным и тяжёлым. Хэнсон нервно прочистил горло.

— Это вышло случайно.

— Как это убийство могло выйти случайно?

Хэнсон сплюнул на землю.

— Вот, так и было, мать твою! Этот сукин сын не хотел отдавать!

— Что отдавать?

— То, что этот тощий козёл вёз. — Хэнсон разозлился. — Мне приказали сесть на поезд, найти его, и забрать все документы, что у него с собой будут. Что бы у него ни было, это было жизненно важно. Но у него ничего с собой не было. Я оттащил его в багажный вагон, обработал его, поискал чемодан, бумажник, что угодно, но он не хотел ничего отдавать. А потом поезд начал замедляться. Я решил, что кто-то заметил, как я тащил этого козла в багажное отделение. Я его схватил, сказал отдать, но, бля, он оказался такой тощий. Шея, блин, просто хрустнула у меня в руках. Я не собирался его убивать.

— Что ты сделал после того, как выбросил его?

— Спрыгнул через несколько метров, недалеко от парковки «Рыбацкой хижины». И всё.

— Там, где тебя заметил мой свидетель, Лу Пердье. Хорошо одетый мужик стоит под дождём. Лу Пердье убили в Довере. Ещё один конец в воду.

— Об этом я ничего не знаю, — сказал Хэнсон.

— Это ты так говоришь. Кто приказал тебе поехать в Бостон и забрать документы?

— Какая разница? Кто-то из отделения Партии в Вашингтоне.

— Партия, Партия… какая фракция? «Нацики» или «штатники»? Кому понадобились эти бумаги?

— Существуют фракции, существуют различия, но в этом деле всё это не в счёт, — сказал Хэнсон. — Партия отдала мне приказ, я его выполнил. Вот так всё и было.

— Так ты и поступил? — Голос Сэма дрожал от ярости. — Швырнул мне это дело, с самого начала зная, что случилось?

— А что ещё мне было делать? — выкрикнул Хэнсон в ответ. — Я тебя, мудака упёртого, защитить пытался. Ты всё равно через пару дней сдался бы, отправил дело в архив, и всё было бы в порядке. Но, нет — ты решил показать своё благородство и правоту.

— Конечно, — сказал Сэм. — Если б я был хреновым копом, всё было бы в порядке. Но, знаешь, что, Гарольд? Я не был хреновым копом. Я был хорошим копом. А за последние дни я стал хреновым человеком, стал хреновым мужем, но скоро всё изменится. — Он развернул бумаги и протянул их. — Вот. Держи, шлюха партийная. Вот, что ты искал. Стоило оно того, чтобы убить невинного беглеца? Врать мне и всем остальным в департаменте? Скрывать всё, что связано с этим делом?

Взгляд Хэнсона застыл над стопкой бумаг. У Сэма появилось странное чувство, что он знал, на что сейчас смотрел, и это знание откроется в течение ближайших нескольких секунд.

— Как… Где ты их взял?

— С трупа этого бедолаги, вот, где. Ты плохо искал, Гарольд. Беженцы специалисты по сокрытию разных вещей. Эти бумаги были распечатаны с микроплёнки, которую он прятал у себя в заднице.

— Как долго они у тебя?

— Недостаточно долго, поэтому мне и разнесли весь дом. Легионеры вломились не просто так, они искали их. Хочешь знать, что это?

— Что ты за них хочешь? — спросил Хэнсон.

— Это потом. Сейчас важны только бумаги. Это расчёты, схемы, чертежи создания бомбы. Супербомбы, которая расщепляет атом. Атомной бомбы. И нам с тобой предстоит решить, куда эти бумаги пойдут дальше.

— Поверить не могу, — едва слышным шёпотом произнёс Хэнсон.

— Мне сказали, что подобная бомба, совсем небольшая, способна уничтожить порт. Небольшой город. Танковую дивизию. И эти чертежи, схемы привезли с собой в американские исследовательские институты еврейские беженцы, смышлёные ребята из Европы, профессора и учёные, полуголодные и избитые, но всё ещё живые. Уверен, это не всё. Предстоит ещё много работы. Но у них есть наброски, расчёты. И, раз они привезли их с собой, кому они их отдадут? Лонгу и его бандитам? Русским? «Красные» — единственные, кто всё ещё бьётся с нацистами, которые методично уничтожают их семьи и дома. Они связались с людьми на воле, с людьми, вроде моей жены, которые могли перевезти беглеца и чертежи к русским.

— Пожалуйста, Сэм, отдай бумаги.

— С чего бы?

— Да как ты смеешь так говорить? Нам нужны эти расчёты, чтобы подготовиться, когда Гитлер возьмётся за нас. Ты прекрасно знаешь, что нас меньше, что у нас меньше оружия. Если эти бумаги настоящие, бомба сможет уравнять наши шансы, когда придёт время. И, поверь, рано или поздно Гитлер за нас возьмётся, сколько бы торговых договоров ни заключал с ним Лонг, какими бы друзьями они ни были. У Гитлера со Сталиным была целая куча договоров и соглашений. Когда Гитлер напал в 41-м, все эти соглашения не значили нихера. Лонг может восхищаться новыми рабочими местами, но он не доверяет Гитлеру. Никто ему не доверяет. Они не должны…

— Ой, заткнись уже нахер. Бумаги мои, и я решу, что с ними делать. Почему бы мне не отдать их русским? Так всё изначально и задумывалось. Именно туда их и хотели доставить учёные-беженцы. Так, почему бы и не русские?

— Но, Сэм…

— Блин, может, я всех обдурю и продам их нацистам. Свяжусь со своим приятелем Грёбке и расскажу ему, что у меня есть. Как считаешь, хорошую сумму я за них получу? Выйду на пенсию и перееду с семьёй в какой-нибудь солнечный городок в Южной Америке, и пусть весь мир идёт на хер.

На той стороне гавани, с судоверфи донёсся свист. Взгляд Хэнсона был сосредоточен на бумагах в руке Сэма.

— А ещё, Гарольд, я могу выбросить их прямо в гавань. И получится, что убивал ты впустую. Вся работа — впустую.

— Сэм, не…

— Ты мне скажи, — произнёс Сэм. — Я говорю с правильным человеком? Ты способен договариваться? Или мне поговорить с кем-нибудь ещё?

— Я способен договариваться.

— Тогда, говори.

— Сколько денег тебе надо?

— Ни единого, блядь, цента.

И Сэм улыбнулся.

Глава шестьдесят восьмая

— Но заплатить придётся, — сказал Сэм. — Ты понимаешь?

Пауза.

— Да… Я понимаю.

— Хорошо, — сказал он и набрал воздуха в грудь. — Лагерь в Бёрдике, и остальные по всей стране. Улучшение условий. Лучше еда, меньше работы, чистые помещения. Нацистов выкинуть нахуй. А евреям будут платить достойную зарплату. Всё остаётся в тайне, это без изменений. Лонг продолжит их принимать. Вместе с семьями.

— Это… невозможно, — произнёс Хэнсон.

— Лучшей сделки тебе не добиться. А, ещё одно. Моя жена. Завтра ты устроишь нам с ней экскурсию по Бёрдику. Хочу, чтобы Сара сама всё увидела, а я объясню ей, почему всё должно оставаться, как есть, почему Лонг должен поддерживать жизнь всех этих евреев, и что я сегодня сделал.

— Это так важно? Чтобы твоя жена увидела Бёрдик?

Тот день, грусть в её глазах, презрение в голосе, удивление, когда всё пошло не так… Чтобы всё исправить, потребуется многое сделать, сказала тогда она. Сейчас Сэм был уверен, что сможет исправить. Выражение её глаз мучило его. Снова увидеть их сияющими от счастья и любви значило для него всё.

— Больше, чем ты можешь представить, — произнёс Сэм. — Я потерял её. И собираюсь вернуть.

— Можно мне опустить руки?

— Мы договорились?

— Нужно кое-куда позвонить. Сам знаешь, как оно бывает.

Сэм поднял бумаги, сделал вид, будто кидает их мутные воды гавани.

— Неправильный ответ.

— Да, Сэм. Мы договорились, — спешно произнёс Хэнсон.

Сэм продолжал держать револьвер на весу.

— Ты уж поверь мне, Гарольд. Если сделка не состоится, если что-то изменится, если всё пойдёт не так, как я хочу, я не стану жаловаться. Не стану шуметь. Я просто найду тебя и убью.

— Нихера себе, как ты разговариваешь с боссом! — выкрикнул Хэнсон.

— С боссом? — Сэм рассмеялся. — Ты мне больше не босс. Наши отношения меняются. Мы теперь партнёры, связаны навеки. А вот ещё новость для тебя и моего тестя, твоего соперника по Партии. Ты всё время подталкивал меня быть активнее в партийных делах, и какими бы ни были твои причины, я решил, что со следующей недели этим и займусь. Правда, как говорят: будь осторожен со своими желаниями.

— Что ты имеешь в виду?

Сэм позволил себе плотоядную ухмылку.

— Как я и сказал — партнёры. Я намерен активизировать свою деятельность в Партии. Ты будешь рядом, будешь смазывать шестерёнки, делать так, чтобы я становился могущественным и важным. Возможно, мой тесть тоже поможет. Блин, приятно быть официальным спасителем президента. А, когда я окажусь внутри, на серьёзных и влиятельных позициях, ты увидишь, как начнутся перемены. Просто, наблюдай. Знаешь, пара человек говорила мне, — он подумал о брате и соседе сверху, — что, порой, один человек может всё изменить. Именно таким человеком я и планирую стать, Гарольд. Грядут перемены, положительные перемены, и я намерен их возглавить. Хватит прятаться, хватит сидеть на скамейке запасных.

— Пожалуйста, Сэм, можно мне опустить руки?

— Давай, опускай.

Хэнсон опустил руки, потёр ладони друг о друга.

— Ладно… бумаги?

Сэм передал документы, и Хэнсон вцепился в них, словно ребёнок в рождественский подарок. Он пролистал страницы, и поднял взгляд.

— Совсем непонятная математика. Как ты разобрался, что всё это означает?

— Помог кое-кто. — Бедный Уолтер Такер, так и не узнавший, во что вылился весь его заговор.

— Страницы… пронумерованы с первой по пятидесятую.

— Ага, я в курсе.

— Но страниц только двадцать пять.

Сэм опустил револьвер, убрал его в кобуру, плотнее запахнул пальто.

— Считай это предоплатой.

— Что ты, блин, вообще несёшь?

Сэм вспомнил о визите к доктору Сондерсу этим утром, где спрятал остальные страницы и договорился кое о чём ещё.

— Думаешь, я просто так возьму и всё отдам? Не выйдет, Гарольд. Я отдал тебе половину уравнений, дабы показать, что расчёты настоящие. Как только я увижу, что дела в Бёрдике и других лагерях продвигаются, куда надо, так начну выдавать тебе остальные страницы. По моему расписанию, не твоему. Любые задержки, просчёты, меня арестуют, или камень упадёт на голову, остальные документы будут уничтожены.

Хэнсон продолжал смотреть на бумаги.

— И, как ты любишь говорить, ещё одно. Я написал изложение твоего участия в убийстве курьера. Так, что, после того ты и твои дружки получите все расчёты, если попытаешься от меня избавиться, то забудь. Если со мной что-нибудь случится, Гарольд, этот текст попадёт прямо на стол к мэру. Только представь, какую веселую жизнь тебе устроит мой тесть, если нечто подобное произойдёт. Полагаю, ты чрезвычайно быстро познакомишься с внутренним устройством товарного вагона, следующего до Юты.

Хэнсон аккуратно сложил бумаги и убрал в карман пальто.

— Ты заключил охеренно сложную сделку. А это было необязательно. Ты мог просто отдать мне документы, Сэм. Мог довериться мне и президенту сделать всё, как надо. Знаешь, это же Америка.

Сэм взглянул на гавань. Подумал о лагерях, об арестах, о цензуре, о пытках, о ежедневном унижении, о голодных и бездомных матерях, отцах, сыновьях и дочерях, о своём мертвом брате, о союзе с Гитлером…

Он повернулся к своему боссу.

— Нет, — сказал он. — Это не Америка. И не была ею для меня уже много лет.

Он пошёл к машине, Хэнсон что-то кричал ему, но он не потрудился прислушаться. Впереди столько дел, столько надежд, и Сэм не знал, сколько времени у него осталось.

Он сел в «Паккард», положил руку на руль, заметил татуировку на запястье. Три. Сара, Тоби и он. Пожизненное напоминание о важном, о ценном.

Сэм завёл «Паккард» и поехал домой.