Американский орёл

Глава сорок шестая

Входная дверь в дом Сэма была открыта.

Когда он потянулся за револьвером, который ему вернули в лагере Бёрдика, рука его дрожала.

— Сара?

Ничего.

Поразмыслив, он позвал:

— Тони?

По-прежнему, никакого ответа.

Сэм щёлкнул выключателем.

Катастрофа.

Его взгляду предстала гостиная, кресла и диваны, которые Сара с таким тщанием выбирала в выставочном зале отцовского магазина, были перевёрнуты, обшивка разрезана.

— О, Сара, — прошептал Сэм.

Под ногами хрустело разбитое стекло из расколотых фоторамок. В кучу свалены книги и бумаги, оторванные страницы были похожи на палые листья. В кухне все тарелки, блюдца и стаканы были перебиты. В спальне… вещи разбросаны, кровать перевёрнута набок, шкафы для белья разломаны.

Комната Тоби. В горле Сэма застрял комок, когда он увидел, что сделали с комнатой сына. Драгоценные самодельные модели Тоби, большинство из них собрано на кухне при помощи Сэма, аккуратно вырезанные из страниц «Портсмут Геральд», тщательно выкрашенные… вся гордость его сына была сорвана с потолка и поломана. Химический набор, коллекция окаменелостей, даже модель полицейской машины с опознавательными знаками портсмутского департамента, всё было уничтожено. Сэм стиснул зубы, вспомнив об обещании, которое он дал Тоби, казалось, уже век назад, когда они уезжали.

Из гостиной донеслись шаги, и Сэм трясущимися руками вытащил револьвер, готовый стрелять, творить насилие, готовый…

— Сэм? Это вы?

Из сумрака осторожно вышел сосед сверху. Сэм выдохнул.

— Уолтер. Чёрт. Да, это я.

Уолтер огляделся, глаза за линзами очков расширились.

— Боже, я слышал шум внизу, но и не мог… Сэм, мне так жаль.

Убрать револьвер Сэму удалось только со второй попытки.

— Когда они пришли?

Старик скрестил руки на груди, словно пытался удержать себя от немедленного побега.

— Два дня назад. Отряд легионеров Лонга. Эти твари поднялись наверх, рылись в моих вещах, но не таким образом. Они вели себя грубо, жёстко, но они не делали ничего… подобного. Что же они искали?

— Я не знаю.

Уолтер всмотрелся в него.

— Что с вами стряслось, Сэм? Волос почти нет, и выглядите так, словно подрались.

Сэм молчал.

— Сара? — спросил Уолтер. — Ваш сын?

— Уехали ненадолго. Пока саммит не закончится.

— Ясно. — Уолтер переступил с ноги на ногу. — Простите, что говорю это, сейчас неподходящее время, но… простите, Сэм, — жалобным голосом проговорил он. — Легионеры… они меня напугали. Настолько напугали, что я чуть не обделался. Когда они ушли, я решил, что никогда больше не буду так сильно бояться.

Сэм смотрел на соседа и молчал.

— Ненавижу себя за такой поступок перед вами и Сарой, но на следующей неделе я съезжаю. Вы привлекли внимание легионеров Лонга, и это меня пугает. Они могут вернуться и отправить меня в трудовой лагерь.

Сэм продолжал осматривать хлам, в который превратилась его гостиная. Он понимал, что следовало бы сказать, что это нечестно, но ему было плевать.

— А как же насчёт разговоров о храбрости, протесте, несогласии?

— Слушайте, проявите благоразумие. Я… Я трус, мы оба это знаем. Я намерен переехать и мне очень жаль насчёт денег за аренду. Я знаю, как вы с Сарой на них рассчитываете, и я…

— Уолтер, заткнитесь, пожалуйста. Суть я уловил.

— Простите, Сэм, — тихо повторил Уолтер. Под ногу попал осколок стекла, послышался хруст. — А, ещё одно. Я слышал, вы помогли моему другу Реджи Хейлу уйти от облавы Национальной гвардии. Примите мою благодарность.

— Конечно, — произнёс Сэм. — Как скажете.

В затемнённой комнате повисла пауза, затем Уолтер произнёс:

— Надо идти. Ещё раз простите. И, Сэм… вы слышали вечерние новости?

— Нет, — резко бросил тот. — Моё радио не в лучшем состоянии.

— Да, да, конечно. Дело в том, что в нью-йоркском отеле арестовали Уинстона Черчилля.

— Нахрена?

— Официальная причина — неоднократное нарушение Пакта о Нейтралитете. Неофициальная — это подарок Лонга Гитлеру перед саммитом, дабы извлечь из неё больше выгоды для себя самого и его приспешников.

Сэм вспомнил Бёрдик и тот чёртов лагерь. Уолтер открыл дверь и произнёс:

— Про Черчилля можно много чего сказать. Он пьяница, хвастун, коленопреклоненный защитник империи и её викторианского времени. Но его голос… его статьи… он помогал поддерживать жизнь, понимаете. Идея свободной независимой Европы, поддержанной Соединёнными Штатами, которая ещё живёт в её конституции. А с его арестом… когда его казнят, сопротивление в Англии и других местах развалится. Кто тогда будет говорить о свободе? Лонг? Сборище идиотов и отбросов в Конгрессе? Мелкая сошка вице-президент? Наши говоруны, кучка изоляционистов и антисемитов, вроде Линдберга? Отец Коглин?

Сэм взглянул на соседа и резко произнёс:

— Я знаю одно. Это будете не вы, Уолтер.

Интерлюдия VIII

Находясь этим душным утром на чердаке Курта, он повернулся набок, думая о том, что даже невзирая на жару, пыль и деревянный пол, здесь гораздо лучше, чем в трудовом лагере «Ирокез». Он вспомнил, как в лагере к нему подошли люди, которых он знал и которым доверял — суровые мужчины, имевшие связи не только на воле, но и на другой половине глобуса. Эти люди пришли к нему с предложением, которое поможет выбраться из лагеря и выполнить задание, которое изменит мир.

При тусклом утреннем свете он с улыбкой вспомнил собственный ответ: «Конечно, бля. Где расписаться?».

Он также вспомнил, как Фил спросил его, достаточно ли он крепок для этой работы, сможет ли убить самого охраняемого человека на планете.

Ага. Достаточно крепок. По крайней мере, был.

И вот он здесь.

Послышался гул двигателя, затем скрип покрышек, когда машина остановилась.

Он встал на колени, подполз к окну и увидел, как чуть дальше по улице остановилась «Чёрная Мария». Он замер, подумал, что, нет, через дом уходить нельзя, слишком велик риск того, что его возьмут на лестнице; нет, он пролезет через окно на противоположной стороне чердака, разобьёт его и…

Двери «Чёрной Марии» распахнулись, вышли двое в шляпах и длинных плащах и побежали.

Нет, не к дому Курта. К дому на той стороне улицы.

Он глубоко вдохнул затхлый воздух. Смотрел, как перед ним разворачивается действие. Входную дверь небольшого дома вышибли, и двое мужчин ворвались внутрь. Прошло всего несколько секунд, сотрудники министерства внутренних дел вышли, один вёл перед собой закованного в наручники мужчину, другой вёл женщину, оба были почти не одеты и босоноги. Мужчина в отчаянии свесил голову, а женщина кричала, вырывалась из рук захватчика. Пару провели по улице, задние двери «Чёрной Марии» открылись и…

Снова крики. Он закусил губу, увидев, как из дома выбежали дети, одетые в пижамы, две девочки и мальчик, и побежали за родителями. Мог ли он успеть туда? Мог ли? Люди из МВД явно не ожидали засаду, кого-то, кто выйдет из дома Курта, возможно, с молотком или битой в руках. Задаст им жару, освободит родителей и вернёт детям, скажет им бежать, бежать немедленно…

Его передёрнуло, он отпрянул от окна. Сел на спальный мешок. Услышал, как закрылись двери «Чёрной Марии», завёлся двигатель, и машина, свистя шинами, умчалась прочь.

Нет, сконцентрируйся. Сосредоточься. Нужно думать о предстоящем задании.

Он закрыл уши ладонями, уставился в деревянные доски пола перед собой. Да, конечно, сосредоточься, но это так сложно, когда на улице кричат и плачут напуганные дети, оставшиеся без родителей.

Возможно, он не так уж и крепок.

Глава сорок седьмая

Вода попала в нос, он тонул, его пытали офицер СС и легионер Лонга, они смеялись над ним, держали под водой…

Сэм очнулся.

Он уснул прямо в ванне. Вода уже давно остыла. Он откашлялся, взял полотенце и вытер лицо, затем осторожно коснулся синяков и царапин, а также старых мозолей на ладонях. Ему было холодно. Там, в Бёрдике, люди живут в холодных бараках, голодные, немытые, дрожащие, не знающие, что принесёт завтрашний день, еврейские заключённые на земле, которая должна была быть свободной…

Сэм вновь посмотрел на запястье. Цифра «три». Теперь он помечен на всю жизнь.

Что это будет за жизнь, он не знал.

Зазвонил телефон.

«Сара?».

Он выбрался из ванной, считая количество звонков по общественной линии.

Один длинный звонок, следом три коротких.

Снова Коннорсам, что живут дальше по улице.

Не ему.

Прежде чем отправиться в постель, Сэм вернулся в гостиную, и увидел там небольшую горку книг с разорванными обложками. Некоторые были из «Ежемесячного книжного клуба», времени пару лет назад, когда Сара ещё могла позволить себе ежемесячную рассылку. А, вон лежит изодранный «Справочник бойскаута», тот самый, по которому они с Тони обменивались сообщениями.

Сэм пролистнул его, увидел значки за заслуги, его первый список выполненных задач, тех, что он был способен выполнить. Прежде чем стать скаутом-орлом он заработал немало значков. Не то, что Тони, который сдался после трёх. Три значка Тони против тридцати Сэма — цифра, необходимая для достижения вершины под названием «скаут-орёл».

Он швырнул справочник обратно в кучу. Какие-то достижения, какие-то записи. Скаут-орёл, квотербек, коп, сержант, исполняющий обязанности инспектора, и освободившийся заключённый секретного концлагеря.

Пора спать.

Утром Сэм медленно оделся, игнорируя свежие отметины на руках. Он подумал о шестом бараке, как по холоду идёт работать в карьер. Он был голоден и удивлён тем, насколько крепко заснул. Кошмаров не было, лишь сон, настолько глубокий, что он проснулся уставшим, совсем не посвежевшим.

Одевшись, он сделал ещё кое-что, нечто отвратительное — неподвижными пальцами он прицепил на лацкан пальто значок с флагом Конфедерации.

Завтрак. Сэм оглядел, во что превратилась кухня, и решил не задерживаться. Это место должно быть заполнено смехом и улыбками Сары и Тоби. Нет, оставаться здесь ему не хотелось. Будет лучше, если он уйдёт и станет тихо работать на Лакутюра и Грёбке, правительственных сотрудников, которые могли пытать, лишать свободы и убивать евреев с той же лёгкостью, с какой другие люди покупают газету или заказывают завтрак.

Сэм вышел через парадную дверь, не потрудившись её даже запереть, и сделал два шага, прежде чем заметил, что его ждали.

Облокотившись на крышу его «Паккарда» стоял Ганс Грёбке, рядом с его рукой лежал бумажный свёрток.

Первой реакцией Сэма было желание несколько раз как следует врезать по этой наглой роже, но он усомнился, что против Грёбке окажется достаточно силён. Если же нет, что тогда? Он потянулся к револьверу, чтобы пристрелить нацистскую тварь прямо на месте, но в глазах немца было нечто такое, что остановило его. Взгляд, совершенно ему не свойственный. Сострадание? Озабоченность? Что же?

Грёбке выпрямился, отвесил короткий шутливый поклон.

— Guten tag[25], инспектор Миллер.

— Какого хера вы делаете возле моего дома?

— После вашего отъезда кое-что изменилось, — ответил гестаповец. — С полуночи, скажем так, принята новая система допусков. — Он достал из кармана пальто квадратную карточку с позолоченными краями. — Все транспортные средства должны быть оснащены вот этим. Без этой штуки вы не добрались бы до места работы, что было бы весьма прискорбно.

— Как вы сюда попали?

— Меня подвёз герр Лакутюр по пути на военно-морскую верфь для проведения, своего рода, инспекции.

— Услуга? Вы делаете это для меня в качестве услуги?

Короткий кивок.

— Вроде того, да.

— Вы знаете, где я находился последние несколько дней?

Какое-то время Грёбке изучающее смотрел на него. Наконец, он произнёс:

— Вопреки приказу своего босса, вы принялись расследовать дело о мёртвом немце, найденном у железной дороги. Для проведения этого расследования вы покинули город. Это всё, что известно мне и Лакутюру. Рано или поздно вас накажут за эту… ошибку.

— И я вам нужен даже после всего этого?

— Да, нужны. Мы начинаем зависеть от того, что вы можете нам обеспечить.

— Херня всё это.

— Простите? Хер… что?

— В смысле, чушь, глупость. Любой толковый коп может делать то, что для вас делаю я. Именно поэтому ваши слова — чушь.

Грёбке потянулся к свёртку.

— Можете называть это, как угодно, герр Миллер, но работа должна быть выполнена. И вот. Принёс вам позавтракать.

Сэм заглянул в бумажный пакет. Картонная кружка кофе и пончик.

— Проведя какое-то время среди ваших полицейских, я, кажется, понял, что вам нравится, я прав?

Сэм взглянул на Грёбке. Стройная фигура, голубые глаза, светлые волосы. Но в голове перед ним рисовалась иная картина. Эсэсовцы в лагере Бёрдика. Кадры кинохроники, где немецкие солдаты выжигали и вырезали перед собой всё на пути через Европу и Россию. Увиденные вчера фотографии с изображением расправы над невинными.

Сэм бросил пакет под ноги Грёбке, сквозь бумагу проступили разводы от кофе.

— Нихера вы не знаете.

В салоне «Паккарда» Сэма крепко пахло одеколоном Грёбке.

— Ваше наказание… как-то связано со сменой причёски? — спросил Грёбке.

— Нет, — ответил Сэм, обеими руками крепко держась за руль. Он едва не лишился рассудка, когда рукав чуть не сполз и не обнажилась татуировка.

— Ясно. А зачем тогда вы подстриглись?

— Не ваше дело. — Сэм притормозил, увидев впереди блокпост.

Дорогу перегораживал деревянный шлагбаум, рядом с которым стояли двое военных полицейских и портсмутский коп, которого Сэм опознал, как Стива Джозефса, одного из новеньких. Военные полицейские увидели пропуск на приборной панели, подняли шлагбаум и махнули машине проезжать. На улицах было почти пусто.

Спустя какое-то время Грёбке произнёс:

— Такая поездка, что и поговорить не о чем.

Голову Сэма заполнили воспоминания, связанные с изматывающим страхом в лагере, незнанием, выберется ли он оттуда когда-нибудь, увидит ли вновь Сару и Тоби.

— С такими, как вы, говорить не о чем. Гестапо. Тайная полиция. Палачи, убийцы.

Грёбке поскрёб гладко выбритый подбородок.

— О, да. Именно такими нас изображают в кино и в книгах. Однако же, в основном мы — копы, герр Миллер. Защищаем закон.

— Что вы знаете о копах?

— Это было много лет назад, — задумчиво ответил немец. — Работал копом в баварской деревне, принимал жалобы, расследовал кражи, работал на Kriminalpolizei. Именно этого мне и хотелось. Быть копом. Однако в 1936 настали перемены — все полицейские силы перешли под управление государства, к Гиммлеру, и Kriminalpolizei, то есть нас, включили в гестапо. Вот так у меня и было.

— Обычное дело. Но как вы себя ни называйте, вы всё равно — гестапо.

— Да, всё равно гестапо, — спокойно произнёс Грёбке. — Рассказы о пытках, убийствах — всё это лишь малая часть. Всё остальное — это полицейская работа. Вы понимаете? Мы просто копы, которые выполняют государственную работу. Именно этим я и занимаюсь. Именно этим и вы занимаетесь.

— Разумеется, — сказал Сэм и услышал горечь в собственном голосе. — А как же евреи? Их забивают десятками тысяч, клеймят, бросают в лагеря. Это тоже просто работа?

Ещё один блокпост, впереди две машины. Грёбке указал налево. Там находилась единственная в городе синагога, ныне огороженная и заколоченная, облепленная плакатами с президентом Лонгом.

— Ваших евреев… здесь больше нет, да? Они все в гетто в Нью-Йорке, в Майями, в Калифорнии. Ну и поговорим о смерти, Сэм. Кто в прошлом веке перебил краснокожих индейцев, отнял у них земли и загнал в резервации? Кто расстреливает рабочих автозаводов в Детройте, сборщиков фруктов в Орегоне, забастовщиков на Манхэттене, а? Ваши собственные руки, насколько они чисты, герр Миллер? Несколько дней назад, вы часом не участвовали в… очистке, это верное слово? Беженцев и нежелательных элементов? И не благодаря ли вам, все эти люди сейчас на пути в лагерь? Из-за вашей работы? Да?

Первая машина тронулась с места, за ней вторая. Когда Сэм подъехал к блокпосту, Грёбке продолжил:

— Я не сужу вас за ваши деяния. Я могу осуждать ваше правительство, но не вас. Мы с вами похожи. Наши страны. Наши империи покоятся на горбах наших народов. У нас свои судьбы. Даже символика у нас одинаковая. Орлы, да? А наш Фюрер, он настолько восхищается вашей промышленностью, что даже его личный поезд называется «Америка». Американский орёл, для обеих стран, так похоже.

Сэм продолжал молчать.

— Итак, наши страны столь же похожи, как мы с вами. Так, что проявите немного уважения, ja?

Военный полицейский махнул рукой, и Сэм рванул с места столь резво, что едва не проехал ему по ногам.

Когда Сэм и Грёбке шли по направлению к отелю «Рокинхэм», немец закурил сигарету при помощи позолоченной зажигалки и произнёс:

— Обожаю ваш табак, знаете ли. Вы и представить не можете, что приходится курить дома — уличные самокрутки, всякий левак из Франции и Турции. Хорошо, что наши страны подружились, да?

— На последнее не рассчитывайте, — сказал Сэм. — Лонгу доверять нельзя. Также, мы помним, как Гитлер обошёлся со Сталиным. Мирное соглашение в 39-м, вторжение в 41-м.

— Значит, считаете, что нет чести среди воров, да?

— Всё говорит именно об этом.

Поднявшись по гранитным ступеням отеля, и показав военным полицейским полицейское удостоверение, Сэм задумался над словами Грёбке.

Он им нужен.

ФБР и гестапо.

И департаменту полиции Портсмута. Его собственный босс в парадной форме полковника Национальной гвардии приехал — или был прислан? — чтобы забрать Сэма из Бёрдика.

Зачем? Для чего он им понадобился?

По пути в переполненное людьми фойе гостиницы Грёбке убрал удостоверение.

— Вот, как, значит? Бумаги и записи, вот с чем нам придётся работать, — заметил он.

Бумаги.

Записи.

Что там Шон сказал в трудовом лагере?

«Всё. Им известно о вас всё, все ваши дела, абсолютно всё».

Кое-какие дела, думал Сэм, поднимаясь с Грёбке на второй этаж, без сомнения, принадлежали ему…

Тони.

Что там могло быть в деле Тони?

Его арест, разумеется, деятельность в незаконном профсоюзе на верфи, попытки всё исправить после смерти отца, и не только это, конечно же. Гестапо и ФБР были безжалостно кропотливыми. Сэм ни капли не сомневался, что они перерыли всё его личное дело, вплоть до старших классов школы, начальной школы, чёрт, даже до времён, когда он был бойскаутом. Три значка Тони за заслуги. Сэм помнил каждый, помнил, как дразнил Тони за то, что тот такой лентяй, до тех пор, пока Тони не запихал его в угольный шкаф, куда они пошли набрать угля для печи.

Первая помощь. Астрономия.

И третий, которым Тони гордился больше всех, ремесло, которым он продолжал наслаждаться ещё много лет и по которому до сих пор скучал. Чёрт, разве Тони не об этом говорил с ним во время последней встречи?

«Господи Боже, — подумал Сэм. — Господи Иисусе».

— Идём, — произнёс Грёбке. — Пора работать.

Он прошёл за гестаповцем в номер двенадцать.

Лакутюр сидел за круглым столом, сложив на него ноги, по его начищенным черным туфлям и белым носкам можно было бы сделать вывод, что он работал на звукозаписывающей студии MGM. Он просматривал какие-то газеты, а когда они вошли, поднял взгляд.

— Рад, что вы добрались, инспектор. Скажите, вам понравился отпуск? Надеюсь. Господи Боже, вы нас уделали. И, чёрт, гляньте на свою причёску. — Он бросил взгляд на бумаги.

Сэм подошёл к столу. Лакутюр поднял взгляд.

— Ты не слышал, что я сказал, парень?

— Слышал, и мне, строго говоря, плевать.

— С чего это?

— С того, что я здесь закончил. Я вам больше не мальчик на побегушках.

Лакутюр ухмыльнулся.

— Слишком дерзкие слова для паренька, который на несколько дней свалил в самоволку, и вернулся с обритой головой и синяками на лице. В неприятности попал, паренёк? Хм. Заехал туда, куда нельзя и тебя чутка подрехтовали?

— Не твоё дело, — резко бросил Сэм.

— Нынче всё — моё дело, Сэм. Ты удивишься тому, сколько мне известно. Где ты живёшь. Что в твоём доме живёт краснозадый бывший профессор колледжа. Чёрт, в твой дом прошлой ночью кто-то вломился. Какие-то легионеры Лонга, видать решили, что ты конченный долбоёб и задумали зайти в гости. Ты никаких легионеров в последнее время не злил? До сих пор считаешь, что ты не мальчик на побегушках, инспектор?

— Я знаю, зачем вы здесь, — сказал Сэм. — Ещё я знаю, зачем вы взяли меня работать с вами.

Улыбка Лакутюра не сдвинулась.

— Правда, знаешь? Так, поведай нам?

— Вы здесь из-за моего брата. Он сбежал из трудового лагеря «Ирокез». Вы ищете Тони.

Между агентами ФБР и гестапо произошёл быстрый обмен взглядами.

— С чего ты так решил? — спросил Лакутюр.

— С того, что вы закрыли нашего архивариуса, который узнал, что вы ищете записи о нём. С того, что ты сказал, что Тони с самого начала был в ваших руках. Это значит, что вы отслеживаете его путь с самого начала. Когда он получил значок лучшего стрелка, когда в школе возглавлял стрелковый клуб. Он отлично обращается с винтовкой, он всю жизнь был охотником, и я уверен, что вам известно, что он в Портсмуте, прямо накануне саммита.

Взгляд Лакутюра по-прежнему был сосредоточен на Сэме. Тот продолжил:

— И вот вы здесь. Агент ФБР и агент гестапо. Зачем тут гестапо? Чтобы защитить Гитлера, вот, зачем. И вы хотите, чтобы я следил за Тони.

Слова застряли в горле, но Сэм приложил усилие, чтобы произнести их вслух:

— Мой брат… завтра намерен убить Гитлера, так ведь?

Лакутюр взглянул на гестаповца, взглянул на Сэма, затем отложил бумаги и выпрямился на стуле.

— Очень хорошо, инспектор. Добро пожаловать. Отныне вы больше не мальчик на побегушках.

Глава сорок восьмая

Грёбке пробормотал что-то по-немецки, Лакутюр ему ответил, затем спросил по-английски:

— Так, ладно, где он?

— Я не знаю.

— Но, ты же с ним встречался.

— После побега дважды. Один раз в городском парке, другой — у себя дома.

— Он не сказал, чем занимается здесь?

— Конечно же, нет, — сказал Сэм. — Сказал лишь, что дожидается своего часа. Готовится после саммита куда-то уехать, когда шум поутихнет.

— И вы держали это в тайне от властей? — подал голос Грёбке. — Даже при таких серьёзных обвинениях?

Сэм попытался не обращать внимания на гестаповца.

— Он мой брат. Что ещё мне было делать?

— Этот ваш брат, — не унимался немец. — Он намерен убить самого важного человека, какого когда-либо порождала германская нация, и вы решили не помогать нам?

— Слышь, гений, — резко ответил Сэм. — Всего несколько минут назад я сам догадался, что Тони приехал убить Гитлера. Если бы вы дали мне знать, что здесь происходит, я бы вам, может, и помог. Но вы решили сохранить свои тайны. Почему же?

— Волокита, политика, — ответил фбровец. — Нам приказали приглядывать за тобой, держать рядом, но, полагаю, это не тайна. К слову о тайнах, почему сейчас ты решил его сдать? Почему не сохранил всё в тайне?

— Потому что я видел, что происходит вокруг. Копы, нацгвардейцы, ищейки министерства внутренних дел — я не хочу, чтобы его убили во время самоубийственного задания.

— Хороший ты, значит, брат, — произнёс Лакутюр. Это был не вопрос.

Сэм проигнорировал его снисходительность.

— Как скажете. Но убийство? Кто стоит за ним?

Грёбке быстро заговорил по-немецки, Лакутюр слушал, склонив голову набок, затем произнёс:

— Кучка смутьянов, как мы считаем. Коммунисты, как местные, американские «красные», так и агенты НКВД, присланные из Советского Союза. На родной земле до Гитлера не добраться. Пытались многие, не удалось никому. Но в Штатах легко раствориться в толпе. Это могут быть русские. Или евреи. Или британцы, французы, поляки… Господи, этот человек бесит столько людей, что это может быть кто угодно!

— А мой брат?

— Идеальный кандидат, — сказал Лакутюр, и едва фбровец начал говорить, у Сэма возникло неприятное сосущее чувство от того, насколько же он оказался прав. — Хороший охотник. Профсоюзный активист, посаженный за протесты против правительства. Человек, чья ненависть к Гитлеру и, кавычки открываются, угнетателям, кавычки закрываются, общеизвестна. Человек, который знает Портсмут, как свои пять пальцев. Прекрасная комбинация, тебе не кажется?

Сэм мог лишь кивнуть.

— Мы не сомневаемся, что кто-то помог ему выбраться из Форта Драм, — сказал Лакутюр. — Целый отряд ФБР провёл там несколько недель, допрашивая заключённых. Кто-то помог ему добраться до Портсмута. Нам известно, что существует заговор, известно имя стрелка, известна цель. Мы должны его остановить.

Лакутюр взял чашку кофе.

— Ваш городок и военно-морской порт в данный момент — самые охраняемые объекты во всей Северной Америке. В дополнение к вашим местным славным полицейским силам, — в голосе Лакутюра прозвучал явный сарказм, — работает полиция штата Нью-Хэмпшир, полиция штата Мэн, ФБР, Секретная служба, министерство внутренних дел, ВМС, и, конечно же, отряд морской пехоты из военно-морского порта. И я не говорю о гестапо, СС, СД, РСХА и прочих спецслужбах с немецкими аббревиатурами. Все они здесь, чтобы защитить президента Лонга и канцлера Гитлера. Твоему брату не удастся подобраться достаточно близко, чтобы нанести какой-либо урон. Без шансов. И всё же…

Грёбке склонился к нему и вновь заговорил по-немецки, но Лакутюр проигнорировал его.

— И всё же, из-за саммита, время весьма сложное. Помимо твоего свихнувшегося братца, у нас есть евреи, коммунисты, лидеры рабочих, пресса, и ещё куча мудаков, имеющих зуб на Лонга и нацистов. Отлично.

Лакутюр отставил чашку, та стукнулась о блюдце.

— Не отлично только — твой брат, который знает город вдоль и поперёк, создавая неприятности и плохие отзывы в прессе. Поверь, инспектор, президент отлично знает, какая пресса ему нужна следующие пару дней. Он желает увидеть новую мирную эпоху и найти взаимопонимание между администрацией президента и Третьим Рейхом. Ему нужны торговые соглашения, которые дадут работу миллионам американцев. А если это поможет разгромить большевиков, то это будет небольшим, но приятным дополнением, не так ли?

— Ясно, — сказал Сэм, глядя на Грёбке. — Сначала убить евреев, потом убить большевиков. Небольшое одолжение.

Грёбке улыбнулся.

— Всем плевать. Именно об этом я читаю в ваших газетах и слышу по вашему радио. Это европейские дела, не ваши. Мы можем делать всё, что захотим, и миру будет совершенно насрать. За исключением «красных».

Лакутюр нахмурился.

— Ты не понял, инспектор. Я согласен с Гансом. Европейцы тысячелетиями крошат друг друга самыми разнообразными способами. Так какое нам теперь дело до того, чем они занимаются? Нам есть дело только до нас самих. Все эти закрытые банки, конторы, чёртовы лагеря бродяг. Всего несколько подписей под торговым соглашением, и всё изменится. Ты, я и Ганс, да и все остальные, кто охраняет город, должны сделать так, чтобы твой братец всё не проебал. Уяснил?

— Ага, уяснил. Есть одно условие, — сказал Сэм.

Лакутюр скрестил ноги.

— Не уверен, что ты в том положении, чтобы выставлять условия, но, давай. Удиви меня.

Сэм понимал, что рисковал, но сказать стоило.

— Я не хочу, чтобы Тони ранили или убили. Просто, возьмите его и отправьте обратно в лагерь. Пусть отрабатывает наказание.

Лакутюр рассмеялся.

— Это уже два условия.

— Одно условие, два — мне плевать, — сказал Сэм. — Я хочу только этого. Чтобы с Тони не случилось ничего дурного.

— Интересное предложение. А, вот, моё контрпредложение, — сказал Лакутюр. Из кипы бумаг на столе он достал конверт. Из него он вынул чёрно-белый снимок и протянул Сэму. — Вот, взгляни. Хоть это и правительственное фото, лица можно разглядеть.

Едва Сэм взял фотографию в руки, он понял, что всё мгновенно пошло не так, словно, поездка на «Паккарде» снежной ночью и ощущение того, что колёса машины скользят по снегу и льду.

На фотографии была изображена Сара, одну руку она положила на плечо Тоби и крепко прижимала к себе. Её лицо не выражало почти никаких эмоций, лишь усталость от тяжкого бремени. Тоби уткнулся лицом ей в бедро, будто пытался спрятаться от страшилы.

По обеим сторонам от них стояли хмурые нацгвардейцы. Все четверо стояли у ворот. Ворота эти не должны быть ему знакомы, однако же были. Фотография потеряла чёткость, глаза наполнились слезами.

Его жена и сын находились в трудовом лагере «Карпентер».

Глава сорок девятая

Улыбка Лакутюра стала шире, он был похож на довольного хищника, преследующего истекающую кровью, трёхногую жертву.

— Уговор такой. Сделка, само собой обсуждению не подлежит, поскольку у меня на руках все карты, от двойки до туза пик. Мы ищем твоего тупорылого братца. За этим мы и приехали в эту дыру. А ты поможешь нам его найти.

— Зачем… зачем вы забрали Сару и Тоби?

— Для содержания под стражей в ожидании результатов расследования.

— Они ничего не сделали!

— Никто ничего не делает, так ведь?

Руки Сэма затряслись. Он сложил их на коленях, чтобы успокоить и чтобы никто не видел. Фбровец продолжил:

— Таков уговор. Ты найдёшь брата. Это твоя единственная задача. Всё остальное не имеет значения. Как с твоей женой и сыном будут обращаться, сколько еды будут им давать, как к твоей жене будут… относиться — всё это зависит от тебя.

— Сколько их там продержат? — хрипло спросил Сэм.

Лакутюр пожал плечами.

— Зависит от тебя, говорю же.

— А Тони… — Сэм ощутил, как комната начала сжиматься вокруг него.

— Если отдашь его нам без шуму и пыли, он вернётся в Форт Драм, получив несколько лет сверху. Я смотрел его дело, несколько лет особой разницы не сделают. Чёрт, с новой причёской, ты даже выглядишь как предатель. Но я тебе так скажу, инспектор Миллер, если возникнут какие-то проблемы, вообще, любые, мы шутить не станем. Мы здесь, чтобы защитить Гитлера, защитить встречу. Если для этого придётся завалить твоего брата, мы так и сделаем.

Грёбке подался вперёд на стуле, заговорил по-немецки, Лакутюр ответил ему на том же языке. Затем он сказал по-английски:

— Хватит болтать. Итак. Что будешь делать, инспектор?

— Как вы и сказали, агент, у вас на руках все карты.

Лакутюр ухмыльнулся.

— Тогда, за работу. — Он достал из стопки бумаг позолоченный пропуск. — Временный двухдневный пропуск через все блокпосты. Лучше того, что Ганс дал тебе утром. Этот пропуск позволит тебе пройти через блокпосты, которые охраняют наши немецкие друзья, даже в военно-морской порт, где завтра встретятся наши уважаемые лидеры.

Сэм взял пропуск.

— Хорошо. Один момент. Я отдам вам Тони, вы вытащите мою жену и сына из трудового лагеря. Если им хоть как-то навредят, я тебя убью, Лакутюр. Ты понял меня?

— Это угроза федеральному служащему. Будь осторожнее.

— Нет, — тихим голосом произнёс Сэм. — Это ты будь осторожнее.

Повисла тишина, лицо Лакутюра покраснело, и он произнёс:

— Вали на хуй отсюда и найди своего братца, бля.

Вернувшись за свой стол, Сэм перебрал небольшую кучу телефонных сообщений и всё выбросил в урну. Также нашлась записка от англичанки, которая искала помощи в поисках потерявшегося мужа. Эта записка также отправилась в урну. Нужно найти Тони. До Сэма донёсся запах сирени. Рядом стояла хмурая миссис Уолтон.

— Вот, — сказала она, протягивая ещё один клочок бумаги. — Перезвоните ему, пожалуйста.

— Кому?

Она швырнула бумагу на стол.

— Доктору Сондерсу. С тех пор, как вы отправились на это своё… расследование, он звонил уже трижды.

Она вернулась к своему столу и принялась печатать, колотя по клавишам так, словно её злило само их существование.

Сэм взглянул на сообщение, записанное аккуратным почерком миссис Уолтон. «3-й звонок от д-ра Сондерса. Тема: дело Джона Доу».

Он смотрел на листок бумаги, и видел перед собой фотографию Сары и Тоби у ворот лагеря «Карпентер». Он заметил, что миссис Уолтон наблюдает за ним, её тонкие пальцы порхают над печатной машинкой. Он смял сообщение и швырнул его в урну.

— Миссис Уолтон?

— Что?

— Если доктор Сондерс позвонит ещё раз, скажите, что я вышел из офиса. Навсегда.

Она нахмурилась.

— Я не могу ему так сказать.

— О. Хорошо. Скажите так: я съебался из офиса. Навсегда. Ясно?

Миссис Уолтон вернулась к печатанию, однако шея её побагровела.

Сэм почесал голову, чувствуя ладонью непривычную щетину. Дверь в кабинет маршала Хэнсона была закрыта, однако изнутри доносились голоса. Сэм подумал зайти к нему, изложить своё дело, но нет. Не сработает. Теперь это дело полностью его, и единственное, что он мог сделать, это быть хорошим следователем, хорошим партийцем, и найти брата. Найти Тони.

Зазвонил телефон.

— Миллер. Следственный.

— Инспектор Миллер? Сэм Миллер?

— Именно так. — Мужской голос был ему незнаком.

— Это сержант Том Кэллахан, департамент полиции Довера. Я провожу расследование, и ищу вашей помощи.

Сэм протёр глаза. Довер был городом-спутником Портсмута, чью школу команда Сэма одолела в финале чемпионата штата уже много веков назад. Между городами всегда существовало дружеское противостояние, особенно, с тех пор, как город стал известен своими кожевенными и обувными фабриками. В детстве Сэма ходила поговорка: «Портсмут можно найти у моря, а Довер — по запаху».

— Да, конечно, сержант, в чём дело?

— Вчера из реки Беллами выловили тело. Бродяга, ни документов, ничего. Кроме одного — у него в кармане нашлась ваша визитка. Она сильно промокла, но вполне читаема.

Сэм перестал тереть глаза. Сержант продолжил:

— Вот мы и решили, вдруг вы знаете этого парня, сможете прояснить, как он здесь оказался.

«Лу Пердье, — подумал Сэм. — Лу из Троя».

— Инспектор?

— Да, я здесь.

— Вы нам поможете?

Сэм взглянул на дверь в кабинет маршала. Но видел он нечто другое. Сару и Тоби в трудовом лагере. Секретный лагерь в Бёрдике. Обещания и угрозы, которыми сыпал его босс в полиции, и другой босс, что живёт в отеле «Рокинхэм».

— Нет, — сказал он. — Нет, я не могу вам помочь. Извините. Мои визитки есть у многих, но я не помню, чтобы давал её какому-то бродяге.

Он расслышал вздох сержанта.

— Очень плохо. Видите ли, этот парень утонул, но мы тут уверены, что всё это чушь. У него пальцы сломаны. Как будто кто-то пытался его разговорить, выбить из него какую-то тайну.

«Разумеется, — подумал Сэм. — Это те, кто стоит за убийством Петра Вовенштейна». Устранение свидетеля загадочного убийства хорошо одетого мужчины неподалёку от «Рыбацкой хижины» той дождливой ночью.

— Простите, сержант, — произнёс Сэм. — Жаль, но ничем не могу вам помочь. Удачи вам.

Он повесил трубку, разозлённый тем, что сделал, что должен был делать. Сэм поднялся и вышел.

Несколько часов спустя, когда в животе заурчало, а ноги начали ныть, Сэм зашёл пообедать в ресторан у гавани, по воле чьей-то скудной фантазии названный «Вид на гавань». Заведение было набито репортёрами, правительственными чиновниками, работниками верфи, и армейскими офицерами, однако при помощи удостоверения Сэму удалось раздобыть себе небольшой столик в углу, на котором, скорее всего, сваливали грязную посуду, но нынче его использовали, чтобы выжать каждый цент и доллар из наводнивших Портсмут гостей. Усевшись, Сэм попытался сконцентрироваться на деле, и не думать об утонувшем и замученном Лу Пердье, убитом по старой как мир причине — потому что он стал свидетелем того, что видеть не должен был.

Сэм заказал обед официантке, которая жевала жвачку, пока записывала его заказ; лицо молодой девушки напомнило Сэму другую официантку — его подругу Донну Фитцджеральд. Он надеялся, что они с Ларри будут держаться подальше от всего этого цирка. Каким-то образом, мысли об этой милой невинной улыбке, ненадолго вдохновили его. Жить и любить так просто… Он оглядел посетителей. С тех пор как было объявлено о саммите, в его маленьком городе появилось столько новых лиц. Сэм узнал журналиста кинохроники, пару сенаторов США, а возле витрин, смотревших на гавань, группу офицеров вермахта в начищенных сапогах, они ели и наслаждались видом на военно-морской порт.

Сэм гадал, о чём думали немцы. Прошло всего четыре года с тех пор, как они и их соратники перевернули мир с ног на голову. Над всей западной Европой развевался их флаг, их армии растянулись от Полярного круга до Средиземноморья. В Атлантике повсюду сновали подлодки и корабли Кригсмарине, в то время как ВМС США сохраняли лишь видимость присутствия. Но немцы… чёрт, они основали базу даже на паре рыбацких островов французского Квебека, у них были базы на Карибах, на Мартинике, Арубе и Британских Виргинских островах.

Они осели и в других местах, в Бёрдике и других городах, обучая американцев содержать в тюрьмах, пытать и эксплуатировать евреев. Секретная сделка, которая была на пользу обеим странам — они избавляются от врагов своей страны, ссылая их в далёкую страну, а далёкая страна извлекает прибыль из рабского труда. Фашистская Германия и фашистская Америка стали практически близнецами, и почти ничего не осталось на их пути.

Кроме России. Русские держались, не сгибались и не сдавались.

Что касается капитуляции, за сегодняшний день Сэм проделал это дважды. Весь Портсмут изменился, превратился в нечто такое, что Сэм едва узнавал. Каждые несколько кварталов перегорожены отрядами Национальной гвардии, в компании людей в костюмах из ФБР, МВД, немецкой госбезопасности. Легионеры Лонга развешивали повсюду плакаты с зубастой улыбкой и непослушной копной волос президента. Сэм начал с осмотра самых высоких зданий Портсмута — где ещё мог расположиться такой меткий стрелок, как Тони? — но каждое здание в городе имело свой штат охраны у входа.

Каждое здание!

Даже при наличии всех пропусков, Сэма тщательно изучили, когда он сунулся на склады гавани с целью лишь посмотреть, как устроена охрана. На крышах зданий он заметил морпехов из казарм военно-морского порта, с биноклями в руках, и связывающихся друг с другом при помощи раций.

По пути от квартала к кварталу его трижды остановили патрули нацгвардейцев и сотрудников МВД, и лишь благодаря удостоверению, Сэма не принялись допрашивать более пристрастно.

Однажды он заметил пару легионеров, споривших с мужчиной, стоявшим в дверном проёме. Они тыкали в мужчину пальцами, в котором Сэм узнал Кларенса Ролстона, уборщика из департамента полиции. Когда Сэм показал удостоверение, легионеры отвязались от него, и Сэм сказал заплаканному Кларенсу:

— Посиди пару дней дома, пока всё не утихнет.

Уборщик вытер сопливый нос ладонью и пожаловался:

— Это нечестно, Сэм, нечестно… Я просто хотел купить шоколадного молока. Вот и всё. Это нечестно.

Затем он вернулся в свою квартиру, шмыгая носом в платок.

Принесли заказанные жареные креветки, Сэм взял вилку и принялся за еду. Едва он начал есть, как левый рукав задрался и обнажил свежую синюю цифру «три». Сэм спешно одёрнул рукав обратно, и начал есть, совершенно без аппетита, гадая, чем питались Сара и Тоби, что ели его бывшие соседи по бараку, в то время как он сам обедал в ресторане.

Где искать Тони?

Он выглянул в окно, на узкое устье реки, на портсмутскую гавань, и через неё, на судоверфь, где когда-то работал Тони.

Военно-морская верфь.

Там Тони когда-то работал. Там он был арестован за организацию профсоюза.

Военно-морская верфь — не город.

Сэм бросил на стол долларовую купюру и выбежал из ресторана.

Глава пятидесятая

Сэм сел в «Паккард» и выехал на Мемориальный мост, перекинутый через быстротечную реку Пискатаква и соединявший штаты Нью-Хэмпшир и Мэн. Мост был построен в честь ветеранов Великой войны, включая, бедного покойного отца Сэма. Поездка по нему обычно занимала менее пяти минут; сегодня же почти час Сэм полз по мосту в огромной пробке, по пути он встречал морпехов и вооруженных матросов. По обеим сторонам моста развевались на ветру американские и нацистские флаги. Сэм задумался, о чём бы подумали его бывшие соседи по бараку, увидев, как в Америке чествуют нацистские знамёна.

Заехав на территорию штата Мэн, Сэм повернул на Шоссе-1 и доехал до главного входа на портсмутскую военно-морскую верфь, выстроенную на острове прямо посередине реки. Остров принадлежал одновременно его родному штату и Мэну. У въезда его остановил морпех в хаки, осмотрел документы — значок инспектора, удостоверение Национальной гвардии, визитную карточку агента Лакутюра, и недавно выданный позолоченный пропуск.

— Вы к кому, сэр? — спросил он.

— К Тумбли. Начальнику службы безопасности.

Морпех сверился с планшетом.

— Сэр, вас нет в списке посетителей.

— Знаю, — ответил Сэм. — Но время поджимает. Мне нужно встретиться с Тумбли по поводу саммита.

Молодое и бледное лицо морпеха прикрывала форменная фуражка.

— Хорошо. Сверните на обочину, сэр, и подождите в машине.

Сэм сделал, как было велено, и принялся ждать, не заглушая двигатель. Перед ним высились здания администрации и проектного бюро верфи, а за ними краны и временные строительные леса. Мимо проходили люди в простых шляпах с удостоверениями, прикрепленными к джинсовым курткам, в руках они несли контейнеры с обедами. Повсюду валялись деревянные балки, стальные листы, красные от ржавчины куски металла. Сэм постучал пальцами по рулевому колесу. Здесь после Великой войны до конца своих дней трудился его отец, здесь же работал Тони до тех пор, пока не пропал… собственно, куда именно он пропал? Погрузился в сумрачный мир профсоюзных организаций в то самое время, когда профсоюзы постепенно задавливали. Тони. Высокомерный, напористый, самодовольный Тони. Видя, как кашель добивает отца, а врач на верфи ничего не делал, чтобы ему помочь, Тони принялся искать способы отомстить за случившееся, а затем принялся искать нечто иное.

К нему подошёл тот же морпех с планшетом в руках. Сэм опустил боковое стекло.

— Можете проехать к мистеру Тумбли, сэр, — произнёс морпех. — Знаете, где его кабинет?

— Да, я уже бывал здесь.

— Очень хорошо, сэр. Пожалуйста, направляйтесь прямиком к нему в офис. Он вас ожидает.

Сэм переключил передачу и заехал на территорию верфи.

Офис службы безопасности находился среди кирпичных строений. Сэм остановился на парковке, и как только вышел, то сразу заметил стоявшего у дверей Нейта Тумбли. За последние несколько лет он не единожды встречался с Тумбли по незначительным преступлениям с участием рабочих судоверфи.

Тумбли подошёл ближе, дымя сигаретой. Он был выше шести футов ростом, в чёрных волосах проглядывала седина, у него были впалые глаза и тощее телосложение, словно он только что вышел из больницы после месяца жидкой диеты.

— Инспектор Миллер. Лучше бы вам приехать с добрыми вестями. Я нормально не спал уже… бля, не помню сколько.

Сэм показал ему визитку Лакутюра, Тумбли осмотрел её и вернул.

— Вот, бедняга. Работаете на парней Гувера, да?

— Похоже на то.

Тумбли осмотрел его пальто, заметил значок.

— Смотрю, вы вступили в ряды истово верующих, да?

— Просто плыву по течению. — Признаваться в подобном было неприятно.

— Ага, — согласился Тумбли. — Как и все мы. Так, в чём дело? И прошу вас не тратить то, чего у меня нет. Времени.

— Мой брат…

Тумбли затянулся сигаретой.

— Тони Миллер. Ну, конечно. Покинул наши славные края несколько лет назад за незаконную организацию профсоюза.

— А, что, бывает законная организация профсоюзов?

Тумбли сжато улыбнулся ему.

— Не задавайте идиотских вопросов. Что с Тони?

— Сбежал из трудового лагеря в Форте Драм. Его минимум дважды видели в Портсмуте.

Откуда-то донеслась серия протяжных гудков, эхом отражаясь от стен зданий. Тумбли вздохнул.

— И вы решили, что он вернулся к старым делам с работягами?

— Это первое, что пришло на ум.

Тумбли сухо рассмеялся, полез в карман, достал сложенную листовку. Он передал её Сэму и тот развернул её. На листовке было изображено старое фото Тони.

Под фотографией было написано, что Тони запрещено появляться на территории верфи, и если его заметят, следует немедленно доложить службе безопасности.

— Таких штук напечатано и роздано где-то пара тысяч. Рабочие, административный персонал, флотские офицеры, даже морпехи — все получили по такой листовке. Также их развесили на каждом посту охраны.

— Впечатляет. — Сэм вернул листовку. — Когда вы узнали, что он сбежал?

— Два дня тому. Как будто мне нужен ещё один головняк вдобавок к остальным.

— И всё же…

— Да, я понимаю, о чём вы думаете. Возможно, его сюда тайком провёл один из сочувствующих рабочих. Херня это всё. Когда вашего брата отправили в Форт Драм, дюжину других парней уволили и внесли в чёрный список. Без обид, но если ваш брат объявится на верфи, ему повезёт, если он попадёт сразу ко мне. Идём, прогуляемся.

Сэм пошёл за Тумбли и тот принялся говорить обо всём сразу, словно нуждался во внимательном слушателе.

— Я слыхал, что подобные саммиты, крупномасштабные встречи, готовятся неделями, а то и месяцами. А мы оказались теми самыми везунчиками, которым дали всего неделю на то, чтобы подготовиться ко всему, включая встречу нашего чёртового президента Соединённых Штатов и лично герра Гитлера. Видите вон то здание?

Впереди стояло трёхэтажное строение, похожее на начальную школу. Тумбли указал на него тлеющей сигаретой.

— Вон там всё и случилось в 1905 году. Там заседали русские и японцы, а посредником выступал Тедди Рузвельт. Здание восемьдесят шесть, административное. Именно за это Рузвельт в следующем году получил Нобелевскую премию мира, за то, что закончил войну. Ему повезло, что нет такой процедуры, по которой эту премию можно отнять. С учётом того, как русские и япошки ежемесячно вырезают тысячи человек.

На фасаде здания Сэм разглядел первый немецкий флаг на территории верфи. Внутри него начал растекаться холод при виде свастики, развевающейся над американской военной базой.

— Вот там они и будут завтра заседать, — продолжал Тумбли. — Лонг и Гитлер. Видите там, у двери? Это табличка, отмечающая мирные инициативы Рузвельта. Как считаете, когда эти двое клоунов закончат свои кровавые делишки, там появится ещё одна табличка?

— Нет, не считаю, — сказал Сэм.

— Ага, вот это я называю — вотум доверия.

Вход охраняли двое морпехов. Они как будто стыдились стоять под развевающейся свастикой.

— Идём со мной, — сказал Тумбли, ведя Сэма к другому кирпичному зданию повыше.

Тумбли сдвинул вбок створку металлической двери, послышался грохот лифта, спускавшегося с высоты четырёх этажей. На затемнённом верхнем этаже Тумбли открыл ещё одну дверь, и они оказались на покрытой битумом крыше.

В одном углу стоял отряд морпехов, переодетых в рабочую одежду. Командир отряда осмотрел Тумбли, тот махнул ему рукой, и подвёл Сэма к краю крыши.

Оттуда им открылся обширный вид на верфь, реку, гавань и сам Портсмут. К востоку, где русло реки расширялось, виднелся тёмный простор Атлантического океана и общины острова Ньюкасл. Ближе к ним высились краны, доки и строительные леса, среди которых Сэм разглядел силуэты корпусов двух строящихся подводных лодок. Рядом стояли огромные вышки портсмутской военно-морской тюрьмы, а дальше, за рекой, возвышаясь над всем остальным, виднелся Портсмут и шпиль Северной церкви.

— Вот такие дела, — сказал Тумбли. — Морпехи на каждой крыше, наблюдают за тем, что происходит. В домах и на улице ещё больше морпехов и береговых патрульных. Через несколько часов закончится дневная смена, а вторую смену отменили. Останется только охрана и персонал саммита. Поверьте, инспектор. Ваш брат может быть где угодно. Но только не на верфи.

На крыше было прохладно, с океана дул солёный ветер.

— Секундочку, — сказал Тумбли. — Схожу к воякам, одолжу у них кое-что.

Он отошёл к морпехам и вернулся с мощным биноклем. Он поднял бинокль к глазам и через несколько секунд произнёс:

— Ага, вон он где, засранец. Гляньте. У самого горизонта, севернее буя главной гавани.

Сэм взял бинокль. У самого выхода из гавани стоял на якоре пассажирский лайнер. На корме развевался нацистский флаг. Там же, в отдалении виднелись и другие корабли, крейсеры и линкоры.

— Это он, — сказал Тумбли. — Герр Гитлер со своей оперативной эскадрой. Лайнер «Европа» в компании боевых кораблей, включая «Тирпиц» и «Бисмарк». Отдыхают… а завтра у них встреча с президентом. Видите причал с флагами на флагштоках? Оттуда моторная лодка повезёт Гитлера. Я слышал, что через час в Портсмут прибывает Лонг. Ну и дела, а? В маленьком городке и на одной верфи творится целая история.

Сэм продолжал смотреть в бинокль. Отсюда всё выглядело таким тихим, таким безобидным. Пассажирский лайнер на рейде гавани его родного города. Пассажирский лайнер, на борту которого находился самый могущественный и самый ненавидимый человек на планете, человек, которого брат Сэма намеревался убить. И, чтобы спасти семью, Сэм должен был спасти Гитлера.

— Даю пенни за ваши мысли, — произнёс Тумбли.

Сэм опустил бинокль.

— Хочу, чтобы этот сраный корабль поднял якорь и свалил обратно в Германию. Этой же ночью, если возможно. Для меня сразу решится очень много дел.

— Хорошая мысль, — сказал Тумбли. — Желаю удачи в поисках брата. Но не думаю, что вы его найдёте здесь.

— Скорее всего, нет, но всё равно, спасибо, Нейт.

— Пожалуйста, — ответил Тумбли.

Он забрал бинокль и поднял его. Сэм не был уверен, но ему показалось, что начальник охраны вздохнул.

— Надеюсь, вы найдёте Тони. И всё сработаете. Слыхали про моего брата Карла?

— Нет, вроде.

— Карл был на пару лет моложе меня. С молодостью рука об руку идёт невежество, однако с ней же идёт и страсть. Ну, и когда Германия в 1940 году вторглась во Францию и Нидерланды, Карл поехал в Канаду и записался добровольцем. Считал, что это очень важно — помогать Англии выстоять против нацистов. Многие думали точно также, но другие, например, я, считали, что нужно держаться в стороне. С чего, вдруг, это наша война? Правда?

— Ага, понимаю. — Татуировка на запястье Сэма начала чесаться. Он не обратил на это внимания.

— Карл вступил в Королевские ВВС. Воевал на истребителе «Хокер Харрикейн» против немецких бомбардировщиков, бомбивших Лондон. Во время одного задания сбил «Хенкель». А во время первой высадки его сбили. Попал под огонь сразу двух «Мессершмитов». Взорвался прямо в воздухе. Парашюта не было. Шансов выжить тоже. В итоге, мой младший брат упал обгорелым куском мяса на дно Ла-Манша.

Он опустил бинокль, голос его стал тихим.

— Вы сказали, что хотите, чтобы «Европа» снялась с якоря и уплыла обратно в Германию. А, знаете, чего я хочу? Я хочу, чтобы наша подлодка вышла за ними следом, выпустила в брюхо «Европе» четыре торпеды и отправила всех этих гнусных тварей в ад. Вот, чего я хочу.

Сэм молчал, а Тумбли покачал головой и грустно улыбнулся.

— Хочу я этого, но чем я занимаюсь? Делаю всё, чтобы этот сраный «колбасник» добрался сюда, а потом безопасно и с комфортом уехал обратно. Ну и работёнка, да?

— Ага, ну и работёнка, — согласился Сэм.

Глава пятьдесят первая

Вернувшись в Портсмут, Сэм припарковал «Паккард» у полицейского участка и пешком направился в центр города. Квартал за кварталом, здание за зданием, он заглядывал в каждую дверь, и везде видел на страже нацгвардейцев, офицеров полиции Портсмута, или даже полиции штата. Тони. Где он мог быть?

В одном из этих зданий? Сомнительно, с учётом такой охраны. Верфь тоже отпадает.

Сэм учуял угольный дым. Он приближался к железнодорожному вокзалу Портсмута. Вокруг сновало множество людей, жители города, полицейские, гвардейцы, репортёры, военные из США и Германии, несколько легионеров Лонга. Откуда-то доносились звуки духового оркестра.

Прибывал президент.

Сэм позволил людскому потоку отнести его ближе к вокзалу. Возле уличного фонаря он остановился и ухватился за столб, чтобы его не унесло дальше. Перед ним располагалось здание вокзала, а по левую сторону очищенная парковка. Там была выстроена новая деревянная трибуна, украшенная лентами и флагами. Хоть здесь не было нацистских знамён. Оркестр исполнял марш Сузы, со своего места Сэм мог разглядеть форму нацгвардейцев и вскинутые винтовки с примкнутыми штыками. Почётный караул, хотя никакой чести он в происходящем не видел.

На трибуне начали появляться люди, включая строй старых добрых легионеров Царя-рыбы. Сэм надеялся, что у некоторых из них остались синяки после взбучки, что он устроил им той ночью. Даже на расстоянии он разглядел тестя, освободившегося от дел в мебельном магазине. То, что этот гад там — хороший знак. Как объяснить ему, что случилось с его дочерью и внуком? От этой мысли Сэму стало буквально физически плохо.

Послышался низкий свист поезда. Свисток прозвучал ещё дважды, затем на перрон в клубах дыма и пара, грохоча, въехал «Фернан Магеллан», официальный поезд президента Соединённых Штатов. Поезд затормозил, выпустив облако пара, оркестр заиграл другой марш Сузы. Послышались радостные крики и вопли, Сэм оглядел сограждан и подумал: «Вы, что, не видите? Не видите, в кого мы превратились?». Между человеком в этом поезде и человеком, сидящем на борту океанского лайнера нет никакой разницы. Оба громили и сажали в тюрьмы своих противников, у обоих руки в крови, оба делали всё, что хотели. Оба держали евреев за забором из колючей проволоки.

Неужели люди всего этого не видели?

Вот. Из поезда высыпали люди, среди которых появилась невысокая фигура с красным лицом и спутанными волосами. Президент Хьюи П. Лонг, могущественный Царь-рыба всего мира. Когда он вскинул руки в приветственном жесте, толпа взревела.

«Нет, — подумал Сэм. — Они видят то, чего хотят сильнее всего». Работу, безопасность, и чтобы кровавые поля смерти оставались там, за океаном. Покончить с Депрессией, вернуть людям работу, держаться подальше от войны, и президент Лонг всё это им обещал.

Тесть Сэма, Лоуренс, подошёл к микрофону, сказал несколько слов, большая часть которых потонула в рёве толпы и фоне динамиков, затем пожал руку Лонгу, и президент встал у микрофона так, словно болтал со старым приятелем.

— Дорогие друзья, мои милые сердцу дорогие друзья, — с сильным южным говором произнёс он. — Я очень признателен за столь тёплый приём, пусть и от кучки янки.

Послышался смех и аплодисменты. Президент заговорил елейным тоном, но в его словах чувствовался привкус горечи. Очередной вздор в адрес Рокфеллеров, Меллонов, Карнеги, денежных мешков, с которым он боролся ещё в Уинн Пэриш в Луизиане, о том, как богатые паразиты все эти годы саботировали его работу, а ведь он, всего-навсего, хотел служить людям.

Снова болтовня. Сэм силой пробил себе путь из толпы.

Сэм выбрался в центр города, тротуары по пути с вокзала были пусты. Он шёл по пути следования президента.

Сначала послышались сирены, затем появилась кавалькада мотоциклов полиции штата Нью-Хэмпшир, окружавшая три чёрных «Форда»-кабриолет, крыши которых были откинуты. Похоже, в головной и замыкающей машинах ехали журналисты, а президент Лонг сидел в центральной, помахивая редким прохожим. На подножках машины стояли агенты Секретной Службы, у двоих из них в руках были пистолеты-пулемёты. Замыкала колонну пара мотоциклов полиции штата. Шум быстро нарастал, проносящаяся колонна подняла тучу пыли и обрывков газет.

Сэм дошёл до полицейского участка, взглянул на старинное здание и понял, что здесь ему делать нечего. Он сел в «Паккард», завёл его и отправился обратно в отель «Рокинхэм».

Лакутюр выглядел также как и в предыдущую их встречу — с чашкой кофе и с сигаретой в руках. Его щеголеватый стиль куда-то делся, одежда была помята и испачкана. Даже Грёбке выглядел измотанным. На этот раз не было никаких подколок, шуток и прочей херни. Лакутюр оторвался от бесконечных бумаг и спросил:

— Ну, и?

— Ничего, — ответил Сэм. — Всё вокруг под охраной, я не знаю, каким образом он проберется туда, откуда сможет стрелять. Я даже на военно-морскую верфь съездил. Там всё схвачено ещё сильнее.

— Друзья? Знакомые?

— Нет. Тони всегда был достаточно скрытным. А начальник охраны на верфи сказал, что Тони не пользуется популярностью среди рабочих. Я просто не знаю…

— Вы бы не стали защищать его, чтобы он застрелил нашего канцлера? — спросил Грёбке.

— Нет, не стал бы, — сказал Сэм, голос его подрагивал. — Достать его — значит освободить мою семью, и если так надо, то так тому и быть.

Взгляд бледных глаз Грёбке был направлен на него.

— И всё же, мне известно, как сильно вы ненавидите мою страну, моего вождя. Полагаю, вы не будете против, если завтра Фюрера застрелят, даже если это будет означать, что ваши жена и сын останутся в тюрьме. Возможно, такой размен, такая сделка, будет стоить того, а?

— Вы правы, — ответил Сэм, с трудом сдерживаясь. — Я не против, если вашего Фюрера завтра застрелят. Или зарежут. Или утопят. Но, я — коп, коп, которого приставили к вам, и я делаю то, что должен. Защитить Гитлера, найти брата и освободить семью.

Лакутюр зевнул и махнул рукой.

— Давай. Иди домой, или обратно на улицу, только прочь отсюда.

— Хорошо, — сказал Сэм. — Что насчёт завтра?

— Возвращайся в восемь. Тогда и решим.

Сэм остался на месте, усталый и грязный.

— Мои жена и сын. Я хочу с ними поговорить. Немедленно.

Лакутюр покачал головой.

— Не могу устроить.

— С чего это, блин?

— С того, что не хочу, ясно? Потому что меня это не устраивает. Потому что у меня ещё тьма дел, которые надо доделать до того, как лечь спать, а тревоги за твою семью в этом списке, блядь, не значатся. На первом месте в этом списке находится поиск твоего брата-бандита, так что если хочешь, чтобы твою семью освободили из лагеря, предлагаю валить на хер и искать его. С женщиной в лагере может случиться много чего нехорошего. Мне рассказывали о юных мальчиках и…

Лишь рывок Грёбке, схватившего Сэма за руки, остановил его от броска на агента ФБР. Лакутюр вскочил и отбросил стул ногой, ноздри его раздувались.

— Ладушки, дружок, ты меня ударил, и, возможно, это правильно, но твоя семья останется в лагере. Я их запер, блядь, на замок, а твой брат — это ключ. Найди этот ключ. И не бросайся на меня; ни к чему хорошему для тебя это не приведёт.

Сэм вырвался из объятий Грёбке.

— Молись, чтобы с ними всё было в порядке. Понял меня, Джек?

— Я перестал молиться Богу с того дня, как вступил в ФБР, потому что моим спасителем был Царь-рыба, который и привёл меня туда. Вали отсюда, Сэм. У меня нет времени на всякую херню.

На улице Сэма затрясло от гнева. Он добрался до «Паккарда», залез внутрь и хлопнул дверью. Он наклонил голову, думая о Саре, напуганной, заточённой в клетке… о бедном Тоби. Сердце ныло так сильно, что у Сэма закружилась голова от мысли о том, что его сын вдали от дома, от спальни, от радиоприёмника, от моделей.

Он тупо уставился сквозь грязное лобовое стекло. Все модели разломаны, уничтожены кучкой громил Лонга, которые вломились к нему без предупреждения и без законных оснований. Твари.

Сэм понимал, что нужно продолжать искать брата, но, Господи Боже, уже темно, что он мог сделать? Просто кататься кругами среди тщательно охраняемых зданий, проезжать один блокпост за другим, надеясь, что его не пристрелит какой-нибудь нервный нацгвардеец. А возвращаться в разгромленный дом — вообще не вариант. Он завёл «Паккард» и выехал на дорогу, утопая в собственных проблемах.

И вдруг до него дошло.

Где они с Тони прятались от своих проблем?

На небольшом острове в гавани. На острове Пирс.

Сэм удивился, когда на грязной парковке на дальнем конце острова, увидел два припаркованных автомобиля. Похоже, позолоченные пропуска есть у большего количества людей, чем он предполагал. Он вышел, взяв с собой фонарь, и посветил им в салоны обеих машин. Одна была пуста. Во второй на заднем сидении находились мужчина и женщина, слишком занятые, чтобы заметить появление Сэма.

Сэм осмотрел парковку.

— Тони? Ты там? — выкрикнул он.

Он пошёл по тропинке, освещая фонарём широкую полосу перед собой, и вдруг…

Шум. Он повернулся налево, подсвечивая фонарём.

Там стоял человек, который пытался скрыться в тени.

— Стоять! Полиция Портсмута! Не двигаться!

Он вытащил револьвер, переложил фонарь в другую руку, и увидел стоявшего к нему спиной мужчину.

Перед первым мужчиной пытался подняться на ноги другой, прикрывая лицо ладонью. На нём была синяя форма матроса.

— Слышь, браток, в рожу не свети, а? — послышался застенчивый голос с сильным нью-йоркским акцентом.

Сэм заметил, что первый пытался натянуть штаны и покачал головой из-за того, чему стал свидетелем. Он опустил фонарь.

— Ладно, морячок, вали.

— Эм… — Матрос сделал шаг назад. — Я дорогу назад не знаю. Меня этот парень подвёз.

— О, Боже, валите оба отсюда. Ты, повернись.

Было что-то знакомое, что-то неправильное в том, что он узнал этого человека, причём знал он его очень хорошо.

Мэр Портсмута, его тесть, достопочтенный Лоуренс Янг. Со штанами, спущенными до колен.

— Сэм. — Он наклонил голову, потому что не хотел смотреть на человека, который женился на его дочери.

— Давай, надевай штаны, понял?

Лоуренс наклонился, натянул штаны, застегнул ширинку и пояс.

— Слушай, это не то, что ты…

— Ларри, ты вообще не врубаешься, что я подумал, так, зачем начинать?

— Это всё из-за давления, понимаешь? Президент, саммит… это просто на один раз. Чтобы разрядиться.

Сэм посветил фонарём в лицо тестю, и понял, что не сможет рассказать этому гаду о Саре и Тоби, поскольку Лакутюр высказался достаточно ясно: только поимка Тони поможет вытащить их из лагеря «Карпентер». Участие Лоуренса… Господи, кто ж знал, что всё окажется так сложно? Однако требовалось сказать кое-что ещё.

— Ларри, ты когда-нибудь слышал об улице в Киттери, под названием Адмиральский тракт?

— Возможно… не уверен… А что?

— Не неси херню. Несколько месяцев назад я участвовал в облаве на бордель на Адмиральском тракте вместе с мэнскими копами и парнями из Киттери. Красивый тихий викторианский домик. Я просто наблюдал, но знаешь, что? Я наблюдал, как тебя выводили в наручниках. Как по-твоему, тебя той ночью так быстро выпустили? Из-за твоего протокола голосования? Нет, это я попросил одного копа из Киттери об услуге. Он пошёл навстречу и освободил тебя.

Лицо Лоуренса стало призрачно-бледным, он начал дрожать.

— А, ещё я кое-что узнал о персонале того борделя, — добавил Сэм. — Молодые мальчики, одетые девочками. — Тесть потёр лицо ладонью, словно пытался спрятать глаза. — Так, что врать мне не надо, хорошо?

— Слушай, можно я отсюда свалю уже нахер? — хриплым голосом спросил Лоуренс.

— Ага, можешь валить. И, знаешь, что? Не возвращайся. Никогда. Я не хочу видеть тебя в своём доме.

— Почему? Из-за того, что тебе известны мои тайны? Из-за этого? Ты сам слишком хорош, чтобы не иметь тайн, которыми не гордишься, Сэм?

Сэм крепче сжал рукоять фонаря.

— Иди. Проваливай отсюда.

— Инпекторишка. Думаешь, всё знаешь обо мне, знаешь, как я думаю и работаю. Пацан, нихера ты…

Лоуренс прошёл мимо в сторону парковки, а Сэм ещё час провёл в бесплодных поисках своего брата.

Интерлюдия IX

Он ждал возле «Хохочущей чайки» — одного из множества баров, расположенных около гавани. В окнах было темно, деревянная вывеска покрыта трещинами и потускнела. Даже, несмотря на саммит, дела в этом баре и во всех окрестных, шли хорошо. Каждый раз, когда мимо проходили копы или ребята в хороших костюмах, он скрывался в тени. Он ждал, наблюдал, окружённый джазовыми мелодиями, запахом пива, сигарет и сигар. По мощёной мостовой ковыляли матросы в белом, и когда пение и смех стихли, на углу улицы появился человек. Он смотрел, как этот человек достал зажигалку, трижды попытался прикурить, но зажигалка не работала.

Он перешёл улицу, протянул ему коробок спичек. Человек взглянул на него и произнёс:

— Спасибо, браток, — говор у него был британский.

— Не за что, — ответил он. — Это «Лаки Страйк»?

— Не, «Кэмел».

— Ясно.

Мужчина прикурил сигарету, вернул спички, глубок затянулся, и бросил тлеющий окурок на землю.

— Идём, пообщаемся наедине.

Он последовал за мужчиной, который свернул в переулок, откуда несло помоями и мочой.

— Времени мало, поэтому, к делу, — сказал англичанин. — Всё случится завтра.

— Я догадался, — сказал он. Слова были тяжёлыми, словно камень.

— Это хорошо, — ответил мужчина. — Но завтра кое-что меняется.

Вся улица, казалось, завалилась набок, отчего у него появилось чувство, что он и сам сейчас упадёт.

— Что именно меняется?

— Цель меняется.

— Да ну нахуй.

— Всё так, браток, я просто курьер, понятно? Я знаю лишь то, что всё должно быть сделано, и мне приказано выяснить, сделаешь ли ты всё, что нужно? Ведь, ты именно на это подписался, правда?

Он крепко сжал кулаки, какое-то время поразмыслил и произнёс:

— Ага. Именно на это я и подписался. Ты прав. Так, что меняется?

— Мы прогуляемся. Кое с кем встретимся. Там тебе расскажут, хорошо? — сказал англичанин.

Он вновь задумался над тем, к чему он готовился, через что сумел пройти, и всё это для того, чтобы узнать, что всё меняется.

— Ладно, — произнёс он. — Пока исполнителем остаюсь я, это не пустая трата времени.

Англичанин хмыкнул.

— О, это будет что угодно, но не пустая трата времени. Я тоже кое-чем займусь… больше ничего пока сказать не могу. Ещё одно… твой брат.

— А что с ним?

— Тебе про него всё расскажут, чисто, чтобы ты не удивлялся.

— Спасибо, что держите в тонусе — сказал он, а сам подумал: «Сэм, бедный Сэм, ввязался в то, о чём не имеет никакого представления».

— Давай, надо идти, — сказал англичанин. — Слушай, можно ещё раз попросить у тебя спички?

— Конечно, — сказал он и передал коробок.

Мужчина зажёг спичку, дал ей немного прогореть и выбросил во тьму.

— Что… — И тут до него дошло. — Сигнал?

— Да, именно.

— А если бы ты не зажёг спичку?

— Это означало бы, что ты не согласен со сменой цели, — извиняющимся тоном произнёс англичанин. — Ещё это означало бы, что некий неприятный джентльмен, наблюдающий за нами с той стороны улицы, не дал бы тебе уйти живым.

— Ясно. Приятно видеть, что всё серьёзно. Ладно. Идём.

Англичанин шагнул вперёд, слегка припадая на одну ногу.

Глава пятьдесят вторая

В участке Сэм подошёл к своему столу, проверил часы, спустился в подвал, где на армейских койках под колючими шерстяными одеялами ночевали копы и нацгвардейцы. Он занял свободную койку и отправился на поиски ужина. Вечером подавали яблочный сок и спагетти с тёплым томатным соусом, на выдаче стояли женщины из вспомогательного отделения Американского легиона. Сэм ел из металлической тарелки, односложно мычал что-то всем, кто к нему обращался, затем вернулся в койку. В носу стоял запах бензина и машинного масла.

Горел свет, несколько офицеров и нацгвардейцев потягивали пиво из бутылок, обёрнутых в бумажные пакеты, в то время как другие курили и негромко переговаривались. В углу тихо бубнило радио, из клуба «Манхэттен» доносилась танцевальная мелодия. Сэм растянулся на койке и укрылся одеялом. Он уставился в цементный потолок и постарался ни о чём не думать, прислушиваясь к разговорам и вдыхая табачный дым. В 11 вечера, наконец, погасили свет, выключили радио, и Сэм оказался в тишине и во тьме.

Его разбудил кашель соседа. Сэм повернулся на бок. В тусклом свете выделялись бесформенные спящие фигуры. Теперь, проснувшись, он расслышал храп, тяжёлое дыхание, кашель, издаваемые остальными.

Он подумал о Петре Вовенштейне. Забудь о нём. Именно так и нужно было поступить несколько дней назад. Обо всём, нахрен, забыть. Закрыть дело и двигаться дальше. Думать вместо этого о стрелке Тони, целящемся из винтовки в Гитлера. Тони — это ключ к освобождению жены и сына.

Но, где же он? Город, военно-морская верфь — всё очень и очень плотно перекрыто. Каждое здание хоть кто-нибудь, да охранял, за всеми зданиями хоть кто-нибудь, да наблюдал.

За всеми зданиями.

Сэм сел на койке, скинул с себя одеяло.

Но, что отделяло Портсмут от военно-морской верфи?

Река и гавань.

В голове всплыло воспоминание о том, как Тони — без разрешения родителей, разумеется — отправлялся в гавань и весь день рыбачил с одолженной или украденной лодки.

Завтра Гитлер прибудет на верфь с лайнера на адмиральской лодке и причалит прямо у пирса.

Там-то всё и случится.

Всё внимание будет сконцентрировано на дорогах и зданиях.

Но, что если Тони будет сидеть в лодке у пирса со снайперской винтовкой в руках, наблюдая через неё за приближением лодки под нацистским флагом, как с неё будет сходить усатый мужчина…

Один выстрел, может, два…

Быстрый отход по реке до Элиота или Довера…

Сэм поднялся и поспешно вышел.

Глава пятьдесят третья

В день саммита перед самым рассветом Сэм подъехал к отелю «Рокинхэм», легко проскочив через блокпосты, где зевающие нацгвардейцы попивали кофе из картонных стаканчиков и махали ему проезжать. Удивительнее всего оказалось то, что, когда он постучал в дверь номера «двенадцать», агенты ФБР и гестапо уже оба были на ногах, одетые в отглаженные брюки и рубашки, начищенные туфли и галстуки. Их чистая одежда контрастировала с крепко сжатыми челюстями и мешками под глазами.

— Чо у тебя? — по-простецки бросил Лакутюр.

— Я знаю, как будет действовать Тони, — сказал Сэм. — Он будет стрелять в Гитлера с реки.

На краю стола стоял поднос с объедками завтрака. Лакутюр налил чашку кофе из металлического чайника и передал её Сэму. Тот присел и сказал:

— У вас есть карты гавани?

— Конечно, — ответил Лакутюр. — Погоди.

Грёбке сдвинул в стороны бумаги, освобождая место, куда Лакутюр развернул карту, придерживая её наманекюренными пальцами. Сэм отпил кофе и указал.

— Смотрите. Река Пискатаква течёт от Грейт-Бей. Разделяет штаты Мэн и Нью-Хэмпшир. Вот, гавань и порт на острове. Значит, «Европа» пришвартована рядом с гаванью, так? Когда прибывает Гитлер?

Грёбке нахмурился, но Лакутюр сказал ему:

— Хосподи, хватит уже секретничать, особенно, когда всё начинается. Он будет на месте через три часа.

— Какое у него расписание? Он встречается с президентом у причала?

— Нет, — ответил фбровец. — Его встретит комендант порта, а затем сопроводит в здание администрации. В нём Гитлер и встретится с Лонгом. Там и начнутся официальные переговоры.

Сэм взглянул на карту, на крошечные рисунки, обозначавшие здания, причалы и мосты.

— Тони очень хорошо знает гавань. Рыбачил там в детстве. — Он ткнул пальцем в центр гавани. — Он умён. В здании прятаться он не станет. Много охраны. Нет, он будет на воде.

Грёбке покачал головой.

— Слишком сложно стрелять. Постоянная качка. Крайне трудно.

— Он — снайпер, — сказал Сэм. — Он будет стрелять. Что же касается причалов… он устроит лёжку где-то тут. — Ему пришла на ум мысль, что он подставляет брата, позволяет этим людям с суровыми взглядами и суровыми методами захватить его. Но, что ещё он мог сделать?

Следующие слова нужно было произнести вслух, пусть он и не был в том положении, чтобы договариваться с этими двумя.

— Не забывайте про уговор — по возможности, нужно взять его живьём. Он не должен пострадать. И тогда мою семью освободят из лагеря «Карпентер».

Лакутюр поджал губы.

— Я помню уговор, инспектор. И, хоть мне и неприятно это признавать, особенно перед таким сукиным сыном, как ты, но это полезная информация. — Он подошёл к телефонному аппарату. — Соедините меня с этим, как его, коммандером Барнсом. Офицером связи флота в порту. Ага, я подожду, но не вечно. Давайте.

Последовала долгая пауза, затем Лакутюр произнёс:

— Барнс? Лакутюр на проводе. У нас есть свежие данные о том, что наш стрелок может находиться где-то в гавани. Или на реке. Угу. Мне плевать, что ты уже сделал и что там на воде, утройте усилия. У нас всего три часа. Надо проверить всё вокруг доков и все причаленные суда… Угу… Я знаю, что гавань перекрыта, но именно этим ты сейчас и займёшься.

Фбровец принялся ходить взад-вперёд.

— Хорошо… Бери карандаш. У вас ведь там канонерки стоят, да? Отлично. Новый приказ. Увидите любые неопознанные суда — немедленно захватывайте. И плевать, что это будет «МувиТон», папаша с детьми на рыбалке, или какой-нибудь зазевавшийся ловец лобстеров. Если не получится захватить, топите. Одно предупреждение и достаточно — захватывайте или топите, а потом спасайте выживших. Не хочу, чтобы в кинохронике показали, как мы расстреливаем купающихся… президенту это не понравится, ясно? Ага, я понимаю, что херово, когда тебя погоняет агент ФБР, но, ничего, переживёшь.

Лакутюр стукнул телефонной трубкой об аппарат.

— Вопрос решён. Какие планы на день, инспектор?

— Сделать всё возможное, чтобы вытащить Сару и Тоби. Такой у меня план.

— Звучит неплохо, — произнёс фбровец. — Есть у меня для тебя дело. — Он потянулся, взял карту города и развернул её поверх карты гавани. — Электростанция на Боу-стрит. Знаешь, где это?

— Конечно.

— Милый высокий кирпичный домик прямо через реку от верфи. Наш главный наблюдательный пункт будет там, вместе со стрелками. Там ты и будешь сидеть. Увидишь что-нибудь необычное, обратись к дежурному офицеру связи, а он уже свяжется со мной. Мы с Гансом отправимся на верфь.

— Не забывайте об обещанном. Оба.

— Ты ж ноешь без конца, с тобой хуй забудешь, — сказал Лакутюр.

Электростанция на Боу-стрит представляла собой пятиэтажное кирпичное строение с угольными генераторами и обслуживал её департамент общественных работ Нью-Хэмпшира — самое крупное учреждение штата. Припарковавшись между двумя армейскими джипами, Сэм начал прокладывать путь сквозь ещё одну череду блокпостов и постов охраны. Один военный полицейский отправил его на крышу. В отличие от верфи, тут не было скрипящего лифта, лишь бетонные лестницы, которые тянулись всё выше и выше. На всём пути Сэма сопровождал шум генераторов, монотонный гул, который давил на уши. Он чувствовал себя не в том месте и не в то время, гадая, где находится брат, гадая, что там с Сарой и Тоби, страшась того, что могло произойти в этот, предположительно, исторический день.

Когда Сэм добрался до крыши, грудь его, казалось, была готова взорваться, и он остановился перевести дыхание. На восточной стороне, ближайшей к реке и гавани, среди труб и вентилей стояла группа людей. Сэм прошёл по залитой гудроном крыше, под ногами хрустели крошечные камешки.

За гаванью наблюдала примерно дюжина морпехов в форме и фуражках. Подошёл толстяк с потным лицом и лёгкой хомбургской шляпой на затылке. Его белая рубашка вся пропотела, а чёрный галстук трепетал на ветру.

— Вы инспектор Миллер? — усталым голосом спросил он.

— Именно так, — ответил Сэм, пожимая его влажную руку.

— Меня зовут Морно, министерство внутренних дел. — Он жестом пригласил Сэма присоединиться. — До конца дня сей клочок рая принадлежит мне и вот этим морпехам.

Вдоль края крыши на штативах стояли бинокли, морпехи медленно поворачивали их, вглядываясь в воду. Примерно в сотне метров виднелся Мемориальный мост, а с крыши была видна вся верфь и большая часть гавани. Рядом был расставлен металлический стол, за которым подле радиопередатчика сидели другие морпехи с наушниками на головах. На самом краю крыши сидели ещё двое, держа в руках снайперские винтовки и жуя жвачку. Остальные находились чуть поодаль, словно не желая приближаться к снайперам, к этим охотникам, высматривающим цель.

Морно высморкался в грязный платок, от одного из биноклей оторвался морпех с сержантскими шевронами на рукавах, и подошёл к ним. У него было дружелюбное, но очень красное лицо, словно кровяное давление у него было вдвое выше обычного.

— Сержант Чесак, — сказал он, и последовало очередное рукопожатие.

— Кто-нибудь объяснит, что происходит? — спросил Сэм.

Морпех взглянул на министерского, и Морно произнёс:

— Тут и за рекой где-то с полдюжины наблюдательных постов, перекрывающих друг друга. С нашего поста открывается максимально широкий вид, и поэтому у нас больше всего наблюдателей. — Он указал на бинокли. — Наблюдатели высматривают всё чужое. Непонятно откуда взявшие лодки, людей, которые разгуливают там, где ходить нельзя, и всё такое. Если есть что-нибудь подозрительное, — он указал большим пальцем в сторону радистов, — об этом сообщается в эфир, и в дело вступают другие люди.

— А эти парни? — Сэм указал на снайперов.

Морно ухмыльнулся.

— Тут немного мест, где можно разместить вооруженных людей. Нам эти места известны. Наши наблюдатели замечают кого-нибудь с винтовкой или пистолетом, или ещё чем-то нехорошим, мы с сержантом принимаем решение, и в дело вступают снайперы. Эти парни родом из Джорджии. Хладнокровные убийцы, будьте покойны. Как заметят кого-то с оружием, кого там быть не должно, то тут же снесут ему голову нахуй.

Один из наблюдателей отошел от своего поста.

— Не желаете взглянуть, сэр?

— Благодарю, — сказал Сэм.

Он прижался глазами к мягкой резине биноклей. В глаза тут же бросился вид на верфь. Краны, здания, изящные чёрные очертания строящихся подводных лодок. На утреннем ветру развевались флаги, красные, белые и синие, а среди них красные, белые и чёрные. Через мощный бинокль можно было легко разглядеть место прибытия Гитлера и его делегации. Трибуна была буквально завешана лентами и флагами. По одну сторону причала стояли одетые в белое флотские офицеры, в то время как группа людей, одетых в белые брюки и серые пиджаки — коллеги американцев из Кригсмарине — стояла по другую сторону.

Сэм повернул бинокль, взглянул на вход в гавань, где можно было разглядеть «Европу». На этом океанском лайнере находился человек, который собирался сесть в лодку, и отправиться навстречу Соединённым Штатам и истории, ожидая, что на противоположном конце…

Даже думать об этом тяжело. Его брат. Явился, чтобы убить этого человека.

Сэм отступил, взглянул на наблюдателя, паренька не моложе двадцати лет, тощего и загорелого, с выпирающим кадыком. Сэм указал на развевающиеся на перекрёстках и фермах Мемориального моста нацистские флаги.

— Ну и видок.

Морпех протёр объективы серой тряпочкой.

— Вы это к чему, сэр?

— Сюда, в американский военно-морской порт прибывает Гитлер со своими друзьями-нацистами. Вас, должно быть, бесят нацистские флаги.

— Меня они совершенно не волнуют. — Морпех склонился и вновь припал к биноклю. — Меня волнуют… мамка, папка, да братишки младшие. Я родом с Оклахомы, сэр, пыльная буря сдула нас с фермы. Вырос в лагере бродяг в Калифорнии, неподалёку от Салинаса. Дыра жуткая. Обращались с нами не лучше, чем с собаками. За полсотни центов в день собирал персики и яблоки. Я самый старший, вот и пошёл в морпехи, каждый месяц отсылаю домой почти всё жалование. Раз встреча Гитлера с Лонгом означает, что мои мамка и папка получат работу на авиазаводе, то меня всё устраивает.

Сэм молча скрестил руки, морпех оторвался от бинокля.

— Звучит неплохо, да? Я знаю, что нацисты устроили в Европе, в Англии, в России… как они обращаются с евреями… но, знаете, что? Моя семья живёт не в Европе, мы не евреи и нам нужна работа. Всё просто.

— Возможно, не всё так просто, — сказал Сэм, глядя на прикрытое рукавом запястье, чувствуя на нём татуировку, представлявшую всю гниль Бёрдика и тайных лагерей.

Молодой морпех пожал плечами.

— Может быть, но я так мыслю: как только мы с парнями заметим вооружённого человека, который решит всё испортить, то сделаем его мертвее прошлогоднего календаря.

«Мой брат, — мрачно подумал Сэм, отходя от обзорной точки. — Мой брат».

Интерлюдия X

Впервые, спустя очень долгое время, он шёл в светлое время суток прямо по тротуару родного города. Спина готова была взорваться, как будто в любой момент его могли ударить, или выстрелить прямо в позвоночник. Одет он был в костюм и галстук. Такую одежду он не надевал уже много лет, отчего всё тело жутко чесалось.

Днём Портсмут выглядел довольно мило, только вокруг было слишком мало людей и слишком много копов, нацгвардейцев и людей в костюмах и шляпах, излучавших вокруг себя угрозу.

Из дверного проёма выступил нацгвардеец в форме, каске и с пистолетом на поясной кобуре, рядом с ним стоял мужчина в тёмно-коричневом костюме.

— Добрый день, сэр, обычная проверка, — произнёс гражданский. — Предъявите, пожалуйста, какое-нибудь удостоверение личности.

Он замер, медленно сунул руку во внутренний карман пиджака, достал кожаный бумажник, а сам при этом думал: «Ну, скоро поглядим, насколько хороши наши граждане».

Гражданский взял бумажник, заглянул в него, поднял взгляд и вернул бумажник.

— Прошу прощения за беспокойство, сэр. Можете идти.

Он улыбнулся в ответ, думая: «Да, наши люди весьма хороши, особенно, тот фотограф-газетчик», и продолжил свой путь к намеченному зданию, заметил пару копов и троих нацгвардейцев, и чёрт, один коп помахал ему рукой. Что делать? Блин, что делать-то?

Он помахал в ответ, вошёл в здание с таким видом, будто владел им, и через несколько минут оказался там, где хотел, там, куда должен был попасть. Пол был деревянным и одна доска, кажется, не была прибита. Он поддел доску перочинным ножом, увидел под ней нечто, завернутое в одеяло. Он развернул одеяло и обнаружил длинную картонную коробку.

«Свежие цветы» — гласила этикетка на коробке. Он разрезал бечёвку и бумагу, вытащил патроны, достал винтовку и зарядил её. Он взял радиоприёмник на батарейках, затем вернул доску на место. Он включил радио и, после того, как лампы прогрелись, включил звук и принялся слушать выпуск новостей, понимая, что, если всё пройдёт, как надо, его новость станет самой главной новостью дня, месяца, десятилетия.

Глава пятьдесят четвёртая

— В ФБР мне сказали оказывать вам содействие, — произнёс Морно. — Что вам нужно?

Сам начал было говорить, но осёкся. Всё встало на свои места. Лакутюр, Грёбке, да и все остальные держали ситуацию под контролем. Чтобы опознать Тони, Сэм им не нужен. Лакутюр этим утром всего-навсего избавился от него. Наблюдатели знали свою задачу, знали, что делать.

Задачей Сэма же было сделать так, чтобы эти двое славных парней из Джорджии не имели возможности снести Тони голову, дабы его смогли задержать, чтобы его брат стал тем ключом, который откроет ворота лагеря «Карпентер».

— Я здесь, чтобы наблюдать, вот и всё. Если дадите мне стул и бинокль, этого будет достаточно, — ответил Сэм.

Морно кивнул.

— Это мы можем.

Через несколько минут Сэм уже сидел на стуле, который, как будто позаимствовали из кабинета департамента общественных работ Нью-Хэмпшира парой этажей ниже. В руке он держал бинокль, который был помят с одной стороны. Один объектив оказался расфокусирован, поэтому приходилось щурить правый глаз. Самый отвратительный бинокль из тех, что имелись в наличии, но вполне подходящий для нужд Сэма.

Он вновь принялся осматривать военно-морской порт и гавань, внимательно разглядывая здания, людей, движение внизу. К флотским офицерам у причала присоединился духовой оркестр, а за веревочным ограждением установили кинокамеры. В небе барражировал самолёт, Р-40 армейских ВВС, похоже, разгонял другие самолёты. Сэм подумал, что в нужный момент, этот самолёт совершит некий церемониальный пролёт.

За это время он изо всех сил прислушивался к наблюдателям, чтобы подскочить, едва они заметят Тони, но наблюдатели вели себя тихо и профессионально. Они переговаривались, совещались, но и только.

Самый дальний наблюдатель произнёс:

— Человек на крыше. Второй склад, военно-морской порт. В руках что-то есть.

Другой наблюдатель повернул бинокль и сказал:

— Джинсовая куртка, джинсовые штаны. Подтверждаю.

— Руки. Что в них?

Второй наблюдатель помолчал.

— Похоже на длинную оцинкованную трубу.

Сержант Чесак обратился к одному из радистов:

— Такер?

— Сержант?

— Свяжись с военно-морским портом, пусть скинут этого мудака с крыши второго склада, пока ему кто-нибудь башку не прострелил.

— Есть, сэр.

Морно закурил, к нему присоединился сержант, вскоре раздался взрыв смеха. Сэм изо всех сил старался не обращать на них внимания. Он продолжал смотреть, невзирая на отяжелевшие руки и резь в глазах от напряжения. «Тони… Тони, дурачина ты убогая, где же ты?»

Голос Морно стал громче, и Сэм расслышал его слова:

— Но лучше всего в Лос-Анджелесе. Год там провёл в командировке. Работал в пересыльном лагере… блин, некоторые калифорнийские девчонки были готовы пойти на что угодно, лишь бы вытащить своих мужиков. Была одна милашка, Богом клянусь, тело, как у кинозвезды, так круто мне отсосала… у меня даже, блядь, кончики пальцев завернулись…

— Да? И что потом? — спросил Чесак.

Морно рассмеялся.

— А сам как думаешь? От всей души поблагодарил её и отправил её суженого в Юту. А что ещё было делать? Тащиться в лагерь ради таких мелочей? Ничего подобного.

Кто-то хихикнул и Сэм был рад, что это оказался не сержант-морпех. Тот молча вернулся к биноклю. Видимо, решив, что зашёл слишком далеко, Морно произнёс:

— Эй, может кофейку? Так мало спал последнее время, не хотелось бы сейчас вырубиться.

Снова молчание. Наконец, Чесак ответил:

— Ага, звучит неплохо.

Морно отошёл к столу связи, снял трубку и заговорил. Сэм что-то заметил на дальней стороне гавани.

— Сержант, кажется, в гавань заходит адмиральская шлюпка, — сказал один наблюдатель.

Сержант повернул бинокль, Морно последовал его примеру, и Сэм не мог не восхититься профессионализмом остальных морпехов — те не обратили внимания на приближающуюся лодку и продолжили осматривать военно-морской порт и гавань. В бинокле Сэма появилась лодка — белое судно с покрытой брезентом крышей и развевающимся нацистским флагом на корме. По бокам от этой лодки шли ещё две, выкрашенные в металлически-серый цвет канонерки, на носу виднелись белые цифры, по обоим бортам стояли вооружённые матросы.

— Ну, вот, — пробормотал Морно. — К нам едет герр Гитлер. Как считаете, Царь-рыба будет его весь оставшийся день кормить супом из креветок?

Морпехи рассмеялись. Сэм не смеялся. Он думал об отчаявшейся женщине в Калифорнии, отдающейся ради спасения мужа, о своей собственной напуганной семье в трудовом лагере в Манчестере, о тайном лагере в Вермонте, где полуголодные евреи пахали под присмотром фашистов, как доморощенных, так и приезжих.

Лодка стала крупнее. Сэм сосредоточился. На носу стоял, скрестив руки, Адольф Гитлер. Он был одет в длинный плащ и фуражку. Даже через поломанный бинокль Сэм сумел рассмотреть крохотные чёрные усики под носом этого гада. На палубе также находились офицеры СС в чёрной форме, некоторые держались за навес, однако Гитлер стоял в одиночестве. В «Тайм» и «Лайф» писали статьи о том, как Гитлер ненавидел воду, но было похоже, что этот сукин сын был спокоен, практически дерзок, демонстрируя всем, что человек, подчинивший своей воле всю Европу, без проблем переживёт двадцатиминутное плавание на лодке.

Все американцы вокруг собрались для того, чтобы защитить кровавого диктатора, который убил несчётное множество людей, и был готов убить и завоевать ещё больше. Сэм потерял из вида адмиральскую шлюпку и военный эскорт, поскольку заметил среди зданий у причала какое-то движение.

Что-то очень быстро двигалось.

От причала отчалила небольшая лодка, и бросилась по направлению к адмиральской лодке, взбивая за собой буруны воды.

Сэм замер.

Лодка двигалась быстро. На её борту кто-то шевелился. Сэм решил, что сумел что-то разглядеть, нечто продолговатое.

«Тони, — подумал он. — Жалкий ты дурень».

Он прочистил горло. Задумался. Одно его слово и лодку задержат, но в данной ситуации, её, скорее всего, утопят, а всех пассажиров перестреляют из пулемётов. Если всё так и произойдёт, что станет с его семьёй?

— Сержант, — тихо произнёс один из наблюдателей. — Южная набережная. Какое-то судно, движется быстро.

— Вижу, — отозвался Чесак. — Такер, свяжись с портом, передай им, что у нас.

Со стороны пункта связи послышалось бормотание, Сэм покрепче сжал бинокль, когда увидел, что от адмиральской шлюпки оторвалась одна из эскортных лодок и бросилась на перехват судна поменьше. Сэм быстро перевёл взгляд на мчащуюся лодку, высматривая Тони, но разглядел на её носу нечто, стоявшее на штативе. Оружие? Нет, слишком крупное для оружия.

— Кинохроникёры, — выкрикнул Сэм. — Похоже на бригаду кинохроникёров.

Едва канонерка подошла достаточно близко, как лодка практически застопорила ход. С борта свисали трое вооружённых матросов с винтовками в руках, затем канонерка развернулась и вернулась на своё место — в конвой канцлера Германии.

— Отлично, инспектор, только это не бригада кинохроникёров, — сказал Морно.

— Разве? — удивлённо переспросил Сэм.

Морно рассмеялся.

— Неа. Это новые постояльцы трудового лагеря в Юте, стоящие в одном дне от двадцатилетнего срока. Свобода прессы, мать её. Дебилы.

— Везучие дебилы, — подал голос Чесак. — Подойди они чуть ближе, их утопили бы.

Сэм отложил бинокль, вытер ладони о штаны. Оху, ну и денёк сегодня намечается. Он услышал, как открылась дверь, шорох шагов по гравию, и обернулся. Приближался кто-то знакомый, одетый в форму портсмутской полиции. Кажется, прошло сто лет с тех пор, как он видел Фрэнка Риэрдона и Лео Грея, бедного пропавшего Лео Грея, там под дождём у железнодорожных путей, осматривающих труп, как выяснилось, беглого еврея, убегавшего, Бог знает куда.

Фрэнк нёс бумажный пакет, лёгкий ветерок донёс до Сэма аромат кофе.

— Привет, Сэм, — сказал Фрэнк. — Как оно?

— Неплохо, — ответил тот, вспоминая слова Лакутюра о том, чем в столь знаменательный день будет заниматься полиция Портсмута — регулировать дорожное движение и подносить кофе. Но, если Фрэнк и был смущён или унижен тем, что из него сделали бездельника, он это тщательно скрывал. К его полицейской форме был приколот значок с флагом Конфедерации.

Всем раздали по картонному стаканчику кофе, но когда Фрэнк подошёл к Сэму, тот махнул рукой.

— Нет, спасибо. Мне не надо.

Фрэнк снял крышку со своего стакана.

— Как хочешь. Значит, мне достанется. — Он шумно отпил и оглядел гавань и центральную часть города. — Ну и цирк, блин. Буду очень рад, когда все свалят нахрен и отправятся по домам.

— Я тоже.

— Ага, а потом снова за работу. Вообще, и в Партии. Слышь, поздравляю. Слыхал, ты получил место в округе. — Сэм держал рот на замке.

Фрэнк снова издал хлюпающий звук, Сэм уже собирался сказать ему уходить, когда офицер произнёс:

— Блин, а быстро же ты двигаешься.

— Ты это к чему? — спросил Сэм, который вновь принялся рассматривать в бинокль Гитлера, его подручных и эсэсовцев. Толстяк рядом, должно быть, Геринг.

— Блин, ты сам знаешь, к чему, — сказал Фрэнк. — Северная церковь.

— Понятия не имею, о чём ты.

Фрэнк засмеялся.

— Бля, ну, шути, коли хочешь. Ты был там, минут десять тому назад.

— Да?

Фрэнк, кажется, смутился.

— Господи, да. Ты там был, показал документы охране и вошёл внутрь. Даже помахал мне. Что это ты задумал?

— Да просто подъёбываю тебя, вот и всё, — ответил Сэм, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие в голосе, в то время как разум его бешено метался.

Он повернулся на стуле, посмотрел на несколько кварталов в сторону. Белый шпиль Северной церкви возвышался над округой, над всем вокруг.

Очень хороший обзор.

Без сомнений, это здание, как и всё остальное в Портсмуте, тщательно охранялось. Но не для человека в костюме с профессиональным видом и правильными документами, человека, очень похожего на Сэма, если он будет действовать быстро и уверенно.

Тони. Он находился в шпиле Северной церкви.

Сэм взглянул на всех, кто следил за гаванью. Все смотрели на порт.

Фрэнк отошёл в сторону и завёл разговор с одним из морпехов-радистов.

Если Сэм скажет, что на шпиле сидит стрелок, то, понятно, что произойдёт. Пара сонных убийц переместятся на другую сторону крыши, вскинут винтовки, и малейшее движение на Северной церкви — они начнут стрелять. Может, они достанут Тони, а, может и нет, но что будет с семьёй Сэма — неизвестно.

Он поднялся с места. Все попытки уговорить, рассказать Лакутюру…

Сэм положил бинокль на стул. Начал уходить.

— Инспектор? — позвали его.

— Отойду на секунду. Сейчас вернусь, — ответил он.

Он спешно, но не резко направился к двери.

«Не дай им заметить, что бежишь. Побежишь, они забеспокоятся, начнут задавать вопросы, волноваться».

Он открыл дверь.

Лестница. Бетонные ступеньки.

К тому моменту, когда он шагнул на четвёртую ступеньку, он уже бежал во весь опор.

Интерлюдия XI

Он сидел один и ждал, но он понимал, что не сам по себе. С ним пребывал дух Джо Хилла, а с ним и духи Большого Билла Хейвуда и Сэмюэла Гомперса[26]. Все, кто сражались и погибали за трудящихся, противостояли правительству, противодействовали укоренившейся власти промышленников, которые рассматривали участников рабочего движения, как некие детали, которые необходимо изымать и заменять. Тех самых промышленников, которые поддержали фашистов и борцов с профсоюзами, ведь фашисты пообещали жирные контракты и поезда, приходящие по расписанию.

Он слушал радио. Взял винтовку. Время приближалось. Он набрал воздуха в грудь, понимая, что выполнит свою задачу, несмотря ни на что. От него зависели очень многие.

Некоторые из этих «многих» составили ему компанию здесь, в этом предположительно священном месте. Русский крестьянин с ружьём, сражающийся с захватчиком, вынуждавший его кровью расплачиваться за каждую пядь земли. Французский партизан, подрывающий танки вдоль побережья Нормандии. Владелец британского паба, тайком отравляющий пинту пива офицеру СС.

Он понимал, что он всего лишь спица в колесе, пытается изменить порядок вещей, и он надеялся, что остальные спицы сделают своё дело. Бог свидетель, он был частью целого, и это знание, по идее, должно было его испугать. Но оно, наоборот, вдохновило его.

Кто-то заколотил в дверь внизу.

Он встал, подошёл к дыре в деревянной стене, которую проделал, чтобы высунуть винтовку. Что бы там ни произошло, скоро всё закончится.

Кто-то начал подниматься по ступеням, выкрикивая его имя. Он узнал голос и испытал облегчение. Всё пройдёт по плану. Он поднял винтовку, заглянул в оптический прицел, ожидая своей судьбы.