Американский орёл

Глава тридцать вторая

На следующий день наступило воскресенье. Сэм спешно позавтракал чаем с тостами, снова попытался дозвониться в Молтонборо, снова его попытка оказалась пресечена войсками связи США, затем отправился в церковь Святого Иакова на еженедельную мессу. Ему удалось попасть на большую часть утренней восьмичасовой проповеди. Он сидел в задних рядах, слушал древние латинские слова, готовый убраться прочь сразу после причащения. Приходской священник, стареющий ирландец по имени отец Маллин, прочёл проповедь о милосердии и вере, и, невзирая на всё происходящее вокруг, Сэм ощутил в словах священника успокаивающую силу. Это очень странный мир, думал Сэм, в котором трудолюбивый приходской священник, вроде отца Маллина, служил в полной безвестности, в то время как подстрекатели и антисемиты, вроде отца Коглина, выступали по радио перед миллионами.

Ага, думал Сэм, поспешно уходя, после причащения, странный мир, в котором ворюга-каджун является президентом Соединённых Штатов.

Пройдя мимо поста военной полиции у входа в отель «Рокинхэм», он прошёл в фойе, где в одном углу были свалены горы багажа, а персонал осаждали люди в форме и без неё. В криках была слышна и английская и немецкая речь. Сэм променял неторопливый лифт на покрытую коврами лестницу. Он взглянул на часы.

Сэм постучал в дверь номера двенадцать, подождал, разглядывая яркие латунные цифры. Изнутри доносились голоса, но никто не вышел. Сэм постучал ещё раз.

Дверь распахнулась. Появился Лакутюр с трубкой у уха, в спортивных шортах и грязной белой футболке.

— Ну? — произнёс он.

Позади него за столом сидел Грёбке, он попивал кофе и читал немецкий журнал под названием «Сигнал», на переносице у него были очки. Гестаповец был одет синий халат, скроенный из материала, похожего на шёлк.

— Девять утра. Обычно в это время я прихожу.

Лакутюр прижал трубку к груди, вид у него был раздражённый.

— Мы пока заняты. Приходите позже.

— Когда…

Дверь захлопнулась у него перед носом.

Сэм спустился в фойе.

От царившего там шума и гама, у него загудело в голове. Сэм вышел на улицу, встал на гранитных ступеньках возле военных полицейских, несколько раз глубоко вздохнул. Он раздумывал поехать в участок, а где-то через час вернуться в отель.

Однако… после ночных рейдов участок, скорее всего, наводнён друзьями и родственниками задержанных, людьми, отчаянно ищущими справедливости или хотя бы сочувственную душу. Сэм подумал о том, как станет объяснять какой-нибудь голландке, которая едва говорит по-английски, что её супруг находится в ведении федералов, а не города — от того, что подобными вещами придётся заниматься весь день, у него закружилась голова.

И, что делать?

Сэм оглядел людей в форме, грохочущие мимо грузовики, блокпосты в конце улицы, и до него дошло.

То, что Тони сказал.

Он мог бы заняться своим делом.

Настоящим делом, которое в последние дни он был вынужден отложить.

Сэм поспешно сбежал с лестницы к припаркованной машине.

Глава тридцать третья

Поездка на окраины самого крупного города штата, Манчестера, заняла почти два часа по слабо загруженной двухполосной дороге на запад мимо городков поменьше, Эппинга, Рэймонда, Кандии, которые едва изменились с самого начала века. Небольшие скопления магазинов и учреждений в центре города, обязательные церкви с белыми шпилями, и добровольная пожарная дружина.

На всём пути стояли билборды, рекламирующие последнюю модель «Форда», либо курорты в Уайт-Маунтинз. Также Сэму попалось два билборда с ухмыляющимся президентом Лонгом, воздевающим кулак в небо. Надпись на одном билборде гласила: «КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК — КОРОЛЬ», а на другом: «ДЕЛИТЕСЬ БОГАТСТВАМИ». Сэм обрадовался, когда на первом билборде, кто-то закрасил последнее слово чёрным и написал поверх другое, отчего выходило: «КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК — ВОР».

На обочине стояли голосующие, выглядели они либо вызывающе, либо в измождении согнувшись и вытянув вперёд руки с выставленным большим пальцем. Лица немалого числа одиноких мужчин были прикрыты полями поношенных шляп. Попалось несколько женщин с детьми, которые прятали лица за юбками матерей, словно стеснялись того, что находились здесь. Попалась парочка семей, медленно шедших вдоль трассы, толкающих перед собой в металлических либо деревянных тележках нажитое добро, направлявшихся Бог знает откуда, Бог знает куда.

Сэм проехал мимо всех. Он не мог позволить себе остановку. Спешно проезжая мимо небольших общин, он понял, что к концу дня у него будет много неприятностей, очень много. Каким-то образом эта мысль воодушевила его.

Однако это воодушевление оставалось с ним недолго. Въехав в Манчестер, он подъехал к перекрёстку. Там стояли двое мужчин в поношенных комбинезонах и женщина в выцветшем жёлтом платье, которые смотрели на что-то на земле. Затем Сэм увидел, что они рассматривали — на земле растянулся мужчина без рубашки, руки его были связаны за спиной, а затылок превращён в кровавое месиво.

Политический, первый из увиденных Сэмом. Будучи добропорядочным офицером, ему следовало бы остановиться… но это же политический. А он и так уже по ноздри увяз в политике. Поэтому Сэм поехал дальше, несколько раз свернул по памяти, когда в том году приезжал сюда по официальному делу, перевозя заключённого, принадлежащего федералам. Прошлая поездка была неприятной, словно посещение подвала незнакомого дома, куда тебя загнали друзья детства.

Теперь всё ещё хуже. В прошлый раз Сэм был тут по официальному делу. Сегодня он по доброй воле полез в пасть зверя, вооружённый лишь полуправдой и ложью.

Впереди висела вывеска, на бурых досках были выведены белые буквы:

Сэм повернул направо, проехал по гладкой хорошо выложенной дороге, ведущей к караульной будке с чёрно-белым шлагбаумом, висящим через дорогу. По обе стороны будки вдаль тянулся решётчатый забор, обтянутый колючей проволокой. Когда Сэм приблизился, то увидел ещё одну табличку: «ГАСИ ФАРЫ В НОЧНОЕ ВРЕМЯ». Сэм остановился, из будки вышел сержант Национальной гвардии в широкополой шляпе и с загорелым лицом. В одной руке он держал планшет.

— Чего? — прорычал он.

Сэм передал ему полицейское удостоверение.

— Направляюсь в административное здание для дальнейшего проведения расследования.

Сержант заглянул в планшет.

— В списке нету. Прости, браток. Разворачивай машину и…

С колотящимся сердцем Сэм передал ему удостоверение Национальной гвардии, где значилось его лейтенантское звание.

— Сержант, вы немедленно поднимете шлагбаум.

Настроение сержанта мгновенно переменилось.

— Виноват, лейтенант, — произнёс тот, возвращая оба удостоверения. — Не сразу догадался, что…

— Вы меня задерживаете, сержант.

— Секундочку, сэр. — Он исчез внутри будки, затем вышел с толстым картонным пропуском в руке.

— Прикрепите это к приборной панели, сэр, хорошо?

Сэм взял пропуск, на котором было написано: «ПОСЕТИТЕЛЬ. ДОСТУП В ЗАКРЫТУЮ ЗОНУ ЗАПРЕЩЁН».

Сержант махнул кому-то в сторожевой будке и деревянная палка поднялась вверх.

— По этой дороге езжайте сотню ярдов до вторых ворот, — сказал он Сэму. — Где-то через полмили после тех ворот, поверните налево. Скорость держите не выше двадцати миль в час, и не подбирайте голосующих. Увидите, как кто-то идёт пешком или голосует, доложите административному персоналу. Хорошо, лейтенант?

— Да, благодарю. — И тут же стартанул с места, промчавшись мимо сержанта так, чтобы тот не успел разглядеть его дрожащие руки.

Он проехал указанную сотню ярдов, и, когда увидел вторые ворота, сердце его заколотилось ещё быстрее. Он понимал, что перед нацгвардейцами его брехня не прокатит, но со сторожевой будки уже видимо позвонили. Ворота были открыты, а Сэму махали руками двое призывников Национальной гвардии с пистолетами-пулемётами Томпсона 45-го калибра за плечами. Забор по обе стороны этих ворот был выше, колючей проволоки на нём было больше, а вдоль самого забора стояли сторожевые вышки и мерцали прожекторы. Сэм проехал через ворота. Впереди виднелось скопление зданий; появилась ещё одна вывеска с надписью «АДМИНИСТРАЦИЯ» и он повернул налево.

Здание было длинным и одноэтажным. Также у него имелось крыльцо. Здание было выстроено из брёвен и грубо отесанных досок. По одну сторону были припаркованы армейские грузовики и джипы, но Сэму удалось найти свободное место. Он выбрался из «Паккарда» и прошёл в здание по гравийной дорожке. Когда он проходил через парадную дверь, доски крыльца под ногами заскрипели.

Очередной сержант Национальной гвардии в плотно облегающей форме посмотрел на Сэма из-за деревянного стола. За ним располагались ещё столы, за которыми сидели писари в форме. На ближайшей стене висела фотография президента Лонга. Сэм достал полицейское и гвардейское удостоверения и положил на стол.

Сержант взял документы грубыми пальцами с обкусанными ногтями.

— Итак, инспектор… лейтенант, чем могу помочь?

— Мне нужно кое с кем тут переговорить. С заключённым. Привезли из Портсмута пару дней назад.

Сержант пихнул документы через стол обратно Сэму.

— У вас есть разрешение? Назначение? Какие-то бумаги?

— Никак нет, сержант, нету. Это… скажем так, вопрос осторожности.

Тот улыбнулся, демонстрируя пожелтевшие от табака зубы.

— Дама?

— Нет, не дама. Послушайте. Мне нужно узнать, кто руководит заключёнными.

Сержант почесал ухо.

— Не уверен, что могу вам помочь.

Сэм взял удостоверение Национальной гвардии и ткнул ею в лицо сержанту.

— Я — лейтенант, сержант Я хочу увидеть офицера, кого-то из командного состава, кто может определить местоположение заключённого. Немедленно.

Сержант поднялся, и с нескрываемой скукой на лице, поплёлся в офисные помещения. Сэм остался на месте и молчал. Если всё пройдёт как надо, невозможно угадать, что будет дальше. А если не пойдёт, вряд ли он вскорости выйдет отсюда. Он всегда считал, что окажется здесь из-за Сары и «подземки». А не из-за собственного упрямства.

Сержант вернулся и махнул рукой. Сэм пошёл за ним мимо занятых столов к остеклённому кабинету с дверью из матового стекла. На двери была надпись: «КАПИТАН Дж. К. АЛЛАРД. КОМЕНДАНТ». Короткий стук в дверь, сержант открыл её и впустил Сэма.

В кабинете было тесно, но чисто, на стенах висели фотографии солдат и артиллерийских орудий. За пустым деревянным столом сидел лысеющий офицер в отглаженной форме. Зная, что ступает по тонкому льду, Сэм вытянулся в струнку и произнёс:

— Инспектор Сэм Миллер, департамент полиции Портсмута, сэр. Рад, что согласились побеседовать со мной.

— Присаживайтесь, инспектор, — твёрдо произнёс капитан. — Или, лучше лейтенант?

Сэм присел на деревянный стул напротив Алларда.

— Знаете, сэр, у меня заняло немало времени, чтобы встретиться с тем, кто осуществляет здесь руководство.

— Ясно. — Аллард откинулся на стуле, сплетя перед собой тонкие пальцы. — И этот человек — я. Чем могу быть вам полезен?

— У вас содержится заключённый по имени Шон Донован, сотрудник портсмутского департамента полиции. Два дня назад его взяли под стражу. Я бы хотел с ним увидеться.

— Разумеется, хотите, — мягким и даже елейным голосом произнёс Аллард.

В тяжёлом и жарком воздухе повисла пауза. Сэм понимал, что нужно сидеть смирно, что его оценивают, поэтому уставился на капитана.

Аллард слегка качнул головой.

— Нет. Вы не можете с ним увидеться.

— Капитан, он связан с…

Аллард поднял руку.

— Лейтенант, я тут занят жуткой работой, пожалуй, самой хреновой работой во всём штате. А знаете, почему? Потому что у нас тут выгребная яма, куда сбрасывают всех калечных, бродяг, диссидентов, долбоёбов и нелегалов. Мы их оформляем, выписываем документы, а затем переправляем в Нью-Йорк, Монтану или Неваду. День за днём, ночь за ночью. А если этой жуткой работы недостаточно, знаете, отчего бывает ещё хуже?

— Сэр, я бы хотел указать…

Аллард продолжал:

— Каждый день сюда приходят люди, вроде вас. Они утверждают, что произошла ошибка, что эти люди под надзором, документы потерялись, их украли, собака съела. Вы не поверите, что порой происходило в этом кабинете… как-то раз сюда явилась домохозяйка, её мужа приняли за перевозку еврейских беженцев в Канаду. Так, вот, она вошла, с порога распахнула пальто, под которым ничего не было, и…

— При всём уважении, капитан, заткнитесь нахер, — произнёс Сэм.

Лицо капитана мгновенно залилось краской до самых залысин.

— Что ты сказал?

— Я сказал, заткнись. — Сэм продолжал говорить на повышенных тонах. — Думаешь, я ничего этого не знаю, мудила? Думаешь, я не понимаю, что неправомерно приходить сюда без документов? Дурак. Я пришёл без документов, потому что дело, с которым я связан, очень тонкое. Так что, заткнись, иначе к концу дня окажешься в товарном вагоне.

Аллард тяжело задышал, ноздри его вспыхнули.

— Когда вы пришли сюда, я дал вам поблажку, потому что вы — инспектор и лейтенант гвардии, но этой поблажки больше нет. Вы в моей власти, мистер.

Сэм достал из кармана карточку, бросил её на стол.

— Читайте, капитан. Посмотрим, кто в чьей власти.

Аллард взял карточку и произнёс:

— ФБР. Как мило. — Он перевернул карточку и прочёл: — «Владелец данной карты исполняет федеральные обязанности до 15 мая». Ну? И что?

Сэм выдавил из себя улыбку.

— В карточке всё написано, капитан. Я тут не по какой-то прихоти, пытаюсь кого-то вытащить. Я тут по официальному делу, связанному с ФБР.

— Не впечатляет, браток. Это значит лишь то, что…

— Ага, не впечатляет, точно. Гляньте ещё раз на имя агента, капитан. Один из доверенных каджунов президента Лонга приехал сюда на саммит. Вы же знаете, о саммите, да? Или вы засунули голову настолько глубоко в жопу, что даже радио не слышно?

— Я же могу этому парню просто позвонить, — сказал Аллард, однако в его голосе уже не было уверенности.

— Конечно. Давайте. Звоните. Он, скорее всего, сейчас выясняет, за каким столом будут сидеть президент Лонг и герр Гитлер. Либо разбирает их меню. Или занимается ещё тысячью дел. Уверен, он бросит всё ради возможности поговорить с каким-то хлыщом из Национальной гвардии, который настолько туп, что руководит пересыльным лагерем. О, он будет в восторге. Звоните.

Аллард пристально изучал карточку, словно искал в ней признаки подделки, затем аккуратно передал её Сэму.

— Надо было сказать мне об этом в самом начале.

— Ага, надо было. — Сэм взял карточку. — Но тогда у нас бы не вышел столь замечательный диалог.

Капитан воспринял это замечание как шутку и выдавил улыбку.

— Ага. Короче. Поехали.

Он открыл центральную тумбочку и вытащил ручку с листком бумаги.

— Повторите ещё раз имя заключённого?

— Шон Донован, из Портсмута. Арестован два дня назад.

Капитан что-то записал и выкрикнул:

— Сержант Симс!

Через секунду в дверях появился сержант, отчего Сэм решил, что он стоял под дверью и подслушивал. Аллард передал ему листок бумаги.

— Найдите этого заключённого. И передайте его… лейтенанту Миллеру.

— Есть, сэр, — сказал сержант.

Когда он ушёл, Аллард откинулся на спинку стула и сказал:

— Всегда рад сотрудничать с ФБР и её работниками.

— Благодарю, капитан. Уверен, это будет отражено в моём отчёте, — сказал Сэм.

Глава тридцать четвёртая

Примерно через пятнадцать минут Сэм сидел в деревянной хижине, в центре которой стоял стол и четыре стула. Под остроконечной крышей светили три лампы. Открылась дверь и ввели бледного Шона Донована, руки его были в наручниках, а из одежды на нём был комбинезон с белыми буквами «Р» на ногах и на груди. По обеим сторонам от него стояли двое нацгвардейцев в белых шлемах военной полиции и с синими нарукавными повязками. Пока один снимал наручники, другой произнёс:

— Сэр, с этого момента данный заключённый находится под вашей ответственностью. Мы будем ждать снаружи. Когда закончите, постучите в дверь, и мы его заберём.

Сэм поднялся.

— Не сомневаюсь, что вы будете снаружи, но нас с мистером Донованом тут не будет.

Полицейский постарше переспросил:

— Сэр?..

— Я выйду вместе с заключенным наружу.

Он вышел и заметил раскладной стол под тенью сосен в пятидесяти метрах отсюда.

— Мы будем там, в том милом местечке.

Молодой полицейский возразил:

— Сэр, это нарушение режима, и я не могу…

Сэм показал им удостоверение Национальной гвардии, размышляя о том, насколько же полезным оказался этот дурацкий кусок картона.

— Мы пойдём туда. И я вам так скажу: если кто-то из нас попробует побежать в сторону забора, можете смело расстреливать обоих.

— За каким хреном вы решили тут сидеть, Сэм? В хижине теплее.

Шон выглядел ужасно. Под глазами архивариуса висели огромные мешки, а одна щека опухла от ссадины. Его рыжие волосы превратились в грязное месиво. Он здесь всего несколько дней, но складывалось впечатление, что похудел уже килограмм на десять.

— Уверен, что там теплее, Шон, — сказал Сэм, сидя за раскладным столом. — Ещё я уверен, что хижина вся нашпигована микрофонами и магнитофонами. Не хочу, чтобы наш разговор подслушивали.

Шон покачал головой.

— Рад видеть вас, Сэм, но не нужно со мной возиться. Вы же не за тем, чтобы меня вытащить, правда?

— Жаль, но нет. Я посмотрю, что смогу сделать, но ты знаешь, каково это.

— Ха. Ну, в общем, спасибо. Я здесь по федеральному обвинению, а когда дело доходит до подобных вопросов, никто ничего не может поделать. Даже ваши коллеги-копы.

— Так, и в чём тебя обвиняют?

Шон коротко и неприятно хмыкнул.

— Вам официальное или неофициальное обвинение?

— Оба.

Было прохладно, в воздухе пахло сосной. Сэм ощутил легкий приступ ностальгии, вспомнив поход в Уайт-Маунтинз, где он с Тони были в одном скаутском лагере, соперники, но пока ещё не враги. Когда, блин, всё пошло не так?

— Официальное обвинение в том, что я передал засекреченную информацию третьим лицам без разрешения правительства.

— И что это, блин, за засекреченная информация?

Шон, казалось, смутился.

— Брат моей жены работает стрингером в Довере. Я узнал, что ФБР остановилось в отеле «Рокинхэм», и рассказал ему. Проебался по полной. И вот я тут, жду отправки в лагерь валить лес на год.

— Не самая яркая перспектива.

— Бля, я в курсе, но фамилия Лакутюра и номер в отеле — это уже секрет… должен быть, вот за это меня и приняли.

— А неофициальное обвинение?

— Вы курево привезли?

— Нет, не привёз. Не знал, что ты куришь.

Шон скрестил руки на груди, словно пытался согреться.

— Не курю. Но сигареты здесь — местная валюта. Было бы неплохо приобрести немного защиты до посадки в товарный вагон.

— До моего отъезда будет тебе немного.

— Спасибо. Короче, неофициальное обвинение. Я оказался не в то время не в том месте.

— Это, где?

— Не поверите, за собственным столом. Послушайте, помните, чуть ранее я говорил вам, что фбровец со своим подручным роются в личных делах?

— Помню.

— Хорошо, они вернулись, и в тот раз интересовались арестными делами. С приближением встречи, вполне разумно, да? Им нужен был список людей, и знаете, кто бы в нём?

— Тони?

— В точку. — Шон вздохнул. — Думаете сейчас, я оказался настолько туп, чтобы поинтересоваться, зачем ФБР и гестапо интересуются арестным делом вашего брата? Блин, так и есть. А его дело — особенное, поскольку для него всё закончилось в трудовом лагере. Ну, я был хорошим мальчиком и выдал им всё, что нужно, они сказали мне убираться, как я и поступил. Не считая… — Шон помолчал, посмотрел туда, где по стойке смирно стояли охранники и наблюдали за ними. Он понизил голос. — Не считая того, что я оставил на столе одно дело. Из тех, что были в списке. Бля, надо было дождаться их возвращения. Но я решил, что если бы принёс им дело, они отвязались бы от меня намного быстрее. Но, я объявился, и меня взяли за жопу. Они листали дело, и я услышал, что Лакутюр сказал «колбаснику». Затем Лакутюр поднял взгляд, увидел меня, и всё.

Сэм задумался.

— Вот зачем ты написал, что хочешь увидеться, — сказал он. — За день до объявления о саммите. Потому что Лакутюр и Грёбке просматривали дело Тони.

— Ага. — Шон выглядел усталым, съёжившимся.

— И что Лакутюр сказал Грёбке? Что ты услышал?

— Я скажу, но, Боже, это какая-то бессмыслица… нечто такое, из-за чего я оказался в лагере.

— Что он сказал, Шон?

Тот пожал плечами.

— Фбровец сказал нечто вроде: «С самого начала — это наш человек».

— «С самого начала — это наш человек»? Именно так и сказал? Что, блин, это означает? — спросил Сэм.

— Кабы я знал, думаете, оказался бы здесь? — ответил на это Шон.

Они проговорили ещё несколько минут, за которые Сэм попытался разузнать ещё что-нибудь, вытянуть хоть что-то ещё из памяти Шона. Однако архивариус продолжал настаивать на одном и том же: «С самого начала — это наш человек». Сэм взглянул на военных полицейских, готовых увести Шона обратно. И если будет приказ, то и Сэма тоже.

— Как ты тут? С тобой нормально обращаются? — спросил Сэм.

Шон сложил грязные руки на столе.

— Знаете, есть разные статьи. В «Лайф», в «Сэтурдэй ивнинг пост». Фильмы есть. «Я был беглецом из трудового лагеря». Херня всё это. Ничего общего с реальностью, друг мой.

Сэм молчал.

— Суть в том, что тебя хватают и с самого начала начинают ломать, ну и всякое такое. Привозят сюда, выгружают в посёлке. Строят, сверяют имена, и тогда ты получаешь первый урок от заключённых поопытнее, что по другую сторону забора. Они шепчут тебе: «Слышь, давай сюда часы, запасную обувь, еду», в таком роде. Охрана конфискует всё, что у тебя есть. Некоторые ребята — да, что там, блин, мальчишки совсем — вот так всё и отдают. Что дальше, вы сами знаете.

— Своих вещей они больше никогда не увидят.

— Разумеется. Затем вас бреют, дезинфицируют, моют, и выдают вот эту прелестную одёжку. Ещё проверка тут и там, и вот вы встречаетесь с соседями по бараку. О, эти ребята по-настоящему достойны доверия. Всё, что не было отнято у забора, будет украдено ночью. А утром на работу… рубить брёвна, делать мебель, ждать билета на поезд на запад… о, да, тут учишься многому. Еда гнилая, в койках блохи, и каждый сам за себя.

Где-то вдалеке одна за другой послышалось несколько автоматных очередей. Шон поморщился.

— Это ещё что за нахер? — спросил Сэм.

— Официально — стрелковая подготовка. Неофициально — некоторые ребята считают, что пока они на пересылке, то это лучшая возможность сбежать. У большинства есть родственники неподалёку. Поэтому случаются попытки побега, и случаются смерти при попытке к бегству. Всё неофициально, разумеется.

— Ага.

По щекам архивариуса потекли слёзы.

— Тут ещё узнаёшь, Сэм, какой же ты на самом деле трус. Вся болтовня о храбрости и несгибаемости под пятой нашего нового правительства — всё это херня. Ты оказываешься здесь, и вскоре единственное, что тебя волнует — это бутерброд на обед, горячая вода, чтоб помыться, и сон без вероятности быть избитым. Все эти разговоры о свободе слова, свободе собраний — это всё ахинея. Главное — это держать свой зад в тепле и безопасности. Вот и всё, что тебя волнует.

Ветер усилился, и вместо очередной стрельбы, Сэм услышал человеческий крик. Какое-то время он продолжался, а потом словно захлебнулся. Шон взглянул на Сэма и произнёс:

— Знаю, хреново, но не так хреново, как в других лагерях.

— Каких ещё других лагерях?

— Бля, я и так уже слишком много наговорил.

— Да ладно тебе, Шон. Ты о чём? Какие другие лагеря?

— Поговаривают, где-то есть и другие лагеря. Вне общей системы. Высоко секретные. Здесь, в обычных трудовых лагерях, ты, по крайней мере, отбываешь наказание. А в тех лагерях работают на убой.

— Где они?

— В основном, на юге, насколько мне известно, но Боже, это же просто слухи. Если хоть на секундочку заступишь за черту, тебя пристрелят.

— И кого держат в тех лагерях?

— Да, кто ж знает, блин? Не обычных политических заключённых, это уж точно. Поговаривают, до тех лагерей ходят специальные поезда.

— Что это, блин, значит — «специальные поезда»?

— Пломбированные. С маркировкой на бортах, которая позволяет проезжать без очереди.

В голове всплыло воспоминания о тех временах, когда Сэм был патрульным, и услышал грохот поезда без опознавательных знаков, лишь жёлтые полосы были нарисованы на бортах вагонов, из которых доносились стоны и крики…

— Ещё одно, Сэм. Заключённым, что едут в этих особых поездах… делают татуировки. Номера на запястьях. Представляете? Делают татуировки, как какой-нибудь скотине, блядь!

Глава тридцать пятая

Шон выжидающе смотрел на Сэма, но тот молчал. Он судорожно соображал.

Петер Уотан.

Особые поезда.

Татуировки на запястьях.

Нужно уходить.

Уходить немедленно.

Сэм поднялся и махнул военным полицейским подойти. Пока те шли, он шепнул Шону:

— Мне нужно идти, Шон, но я сделаю всё, чтобы вытащить тебя отсюда.

— Не давайте обещаний, которых не сможете сдержать, — ответил Шон. — И запомните. Вы привлекли их внимание. Вы и ваша семья под угрозой. Не только вы один. Моей жены и её брата здесь нет, но они тоже в списке. Облажаюсь ещё раз и они окажутся здесь, вместе со мной, будут рубить брёвна и расчёсывать укусы от блох.

От этого предупреждения, Сэма охватил озноб, когда он подумал о Саре и Тоби. Он обратился к военным полицейским:

— Я закончил с этим заключённым. Можете его забирать.

— Очень хорошо, сэр, — сказал старший полицейский, которому явно не понравилось, что его заставили стоять в стороне.

Тот, что помладше достал наручники.

— А, мне от вас ещё кое-что нужно. Давайте сюда свои сигареты.

Оба полицейских переглянулись, и неохотно полезли в нагрудные карманы. На свет появились полные пачки «Кэмела» и «Лаки страйк». Сэм передал их Шону и они исчезли в комбинезоне. Военные полицейские были недовольны.

Шон вытянул руки, и пока на него надевали наручники, Сэм сказал полицейским:

— Понимаю, вам всё это не нравится. Но если до меня дойдёт слух, что с этим человеком плохо обращаются, я вас за жопы возьму. Ясно?

Аллард взглянул на Сэма, держа в руке остро заточенный карандаш.

— Заключённый сотрудничал? Вы получили всё, что хотели?

— На оба вопроса ответ — «да», сэр, — ответил Сэм.

— И вы отметите в официальном рапорте наше желание сотрудничать?

— Так точно, отмечу.

Аллард швырнул карандаш на стол.

— Очень хорошо. А теперь, мистер, валите нахер с моего поста.

Исходя из тона сказанного, Сэм решил было, что нужно отсалютовать, но поскольку он был в гражданской одежде, то не знал, что нужно делать. Поэтому он и пошёл нахер из здания. Рядом с его «Паккардом» был припаркован чёрный «Шевроле»-седан. Когда Сэм спускался по ступенькам, из седана вышли двое мужчин в тёмно-коричневых костюмах и серых шляпах, и прошли внутрь.

Сэм подошёл к «Паккарду», но замер, когда его окликнули:

— Инспектор? Инспектор Миллер?

Он обернулся. На заднем сидении «Шевроле» кто-то сидел. Сэм подошёл, заметил, что стекло задней двери было наполовину опущено. Силуэт приблизился к окну и Сэм замер, поражённый. Это был Ральф Моранси, фотограф «Портсмут Геральд». Его правый глаз заплыл, по щеке растекался синяк. Фотограф выглядел так, будто плакал.

— Ральф… что с тобой случилось?

— Издержки профессии, полагаю. Снимал то, что не следовало, грузовики с заключёнными, выезжавшие из одного бедного района в городе. Парочка легионеров Лонга и один сотрудник министерства внутренних дел восприняли это как личное оскорбление. Мне приказали прекратить и вытащить плёнку, а я послал их на хуй и сослался на Первую поправку. Один из легионеров меня ударил и сказал, что нихера не знает про Первую поправку. И вот, я тут. — Ральф приблизился к ветровому стеклу. — Пожалуйста, инспектор. У меня есть всего пара минут, прежде чем меня возьмут в оборот. Можете помочь мне выбраться? Пожалуйста? Ради Бога, поверить не могу, что меня отправляют в трудовой лагерь за то, что я делаю свою работу… фотографирую… Боже, во что превратился наш мир…

Сэм взглянул на закрытые двери здания.

— Я не знаю, что могу сделать, Ральф.

— Вы же коп. Скажете им, что я ваш друг. Я вам заплачу. Скажете, что всё это ошибка, недопонимание, я сделаю всё, что они скажут. Пожалуйста, помогите мне!

Во рту Сэма появился кислый привкус. Вернуться туда? Замять дело Ральфа, пока он только задержан? Он опустил голову и отвернулся.

— Нет, я не могу тебе помочь, Ральф.

— Но мне нельзя попадать к ним… ваш брат. Я кое-что знаю о вашем брате, — выкрикнул Ральф.

Слышались ещё крики, но Сэм сел в машину, и лишь с третьей попытки завёл двигатель. Переключая на заднюю передачу, и разворачиваясь, он внезапно вспотел. Один телефонный звонок… Аллард достаточно взбешён, чтобы позвонить Лакутюру, и тогда Сэм никогда отсюда не выберется, кроме как в товарном вагоне среди соломы, пота и дерьма. Никогда больше не увидит Сару и Тоби.

В зеркале заднего вида он разглядел, как двое мужчин подошли к чёрному «Шевроле», увидел, как они вытащили Ральфа Моранси, как повели бедолагу по ступенькам, как подкосились его ноги и им пришлось волочь его, словно мешок цемента.

Сэм заставил себя смотреть вперёд. Бедный Ральф, святый Боже… и что он там бормотал насчёт Тони? Что Ральф пытался заявить? Сэм не знал. Но он знал кое-что иное: ФБР и гестапо интересуются его братом. Более того, он кое-что разузнал о Петере Уотане. Сэм не знал, каким именно образом этот человек нашёл свою смерть в Портсмуте, но зато он точно знал, откуда он прибыл.

Особые лагеря, где люди работали на убой, куда по ночам привозили в пломбированных вагонах без опознавательных знаков, не считая нескольких мазков краски.

Приближаясь к первым воротам, где стояли военные полицейские, Сэм снизил скорость. Один из них махнул рукой, и он остановился. Сэм опустил ветровое стекло, полицейский склонился и произнёс:

— Проверка транспортного средства, сэр. Вынужден просить вас выйти.

Сэм переключил передачу на холостой ход, поставил ручной тормоз и вышел. Работая быстро и профессионально, без сомнений, проделывая это уже не первую сотню раз, один военный полицейский осмотрел машину, заглянул в багажник, поднял заднее сидение и даже заглянул под капот. Второй стоял без движения, держа пистолет-пулемёт наготове. Сэм старался не думать о том, через что предстоит пройти Ральфу, что с ним будет дальше. Он стоял достаточно близко к фотографу, чтобы ощутить исходящий от него запах страха.

Что же он натворил? Что же, во имя Господа, он там натворил?

Через несколько минут тот, что проводил обыск, отступил в сторону, а другой подошёл к воротам.

— Всё хорошо, — сказал высокий военный полицейский. — Можете ехать.

Сэм забрался в «Паккард», ощущая, как влажная спина касается кожаной спинки сидения. Ворота открылись, Сэм снялся с ручника, переключил на первую передачу и выехал на дорогу, направляясь к последним воротам.

Сторожевая будка. Единственное препятствие между лагерем и внешним миром. Внешним миром, в котором он мог хотя бы заняться этим чёртовым делом об убийстве, которое он так долго игнорировал…

Чёрно-белый шлагбаум был поднят, один военный полицейский разговаривал с другим, вроде всё чисто, и Сэм немного прибавил скорости…

Охранники смотрели на него.

Лёгкое нажатие на педаль газа.

«Паккард» ускорился.

Один охранник шагнул вперёд. Он всё ещё находился не на дороге…

Десять-пятнадцать и Сэм покинет пределы лагеря. Действительно, всего несколько футов.

Военный полицейский встал посреди дороги.

Рука поднята.

Поймали?

Поймали.

Либо Аллард позвонил, либо Ральф в припадке ужаса, выкрикнул нечто такое, что вызвало их интерес…

Сэм нажал на тормоз, опустил стекло.

Военный полицейский склонился над ним.

— Сэр?

— Да?

— Пропуск. Его надо вернуть.

— Ой.

Сэм потянулся к приборной панели, схватил картонку и едва не выронил её, когда просовывал через окно.

Военный полицейский забрал пропуск и склонил голову.

— Езжайте осторожнее, сэр. — И улыбнулся.

— Благодарю.

Сэм выехал на просёлочную дорогу, повернул налево, проехал около двухсот метров, прежде чем остановиться и позволить дрожи охватить его целиком.

Затем он её переборол и поехал дальше.

Глава тридцать шестая

Где-то в часе езды от лагеря «Карпентер», Сэм свернул на Шоссе-4, чтобы пообедать в «Эпсом». На парковке было грязно, на дальнем её конце стояли два чёрных и ржавых грузовика «Форд». Алюминиевый фасад забегаловки был весь в пятнах ржавчины. В одном из окон стоял потускневший плакат с президентом Хьюи Лонгом. Под его пухлым лицом виднелся слоган десятилетней давности: «КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК — КОРОЛЬ». Вечный девиз истинно верующих, либо тех, кто прикидывается истинно верующими, дабы продвигаться дальше.

Сэм вышел из машины и огляделся. Никаких королей не видно. Такова история его страны, подумал Сэм.

В забегаловке он съел сухой гамбургер и выпил чашку кофе, который по вкусу ничем не отличался от воды. Он не обращал внимания ни на официантку, ни на повара, ни на водителей грузовиков и размышлял о том, что узнал о Шоне, Лакутюре и Грёбке и своём брате Тони.

И более всего о тайных лагерях. Тех, где содержали татуированных заключённых, которых перевозили на секретных поездах. Один из этих заключённых, Петер Уотан, каким-то образом, закончил свои дни в его городе.

Сэм доел, оставил десять центов на чай. Рядом со входом стоял телефон-автомат. Он закрыл стеклянную дверь, набросал в него монет, и вызвал оператора междугородней связи. Здесь, в другом округе, он, возможно, сумеет выбраться из-под надзора чёртовых войск связи. На полу валялся экземпляр президентской газеты «Американский прогресс». Прямо на передовице кто-то оставил грязный отпечаток обуви.

То, что Шон сказал о… его семье. Ему пришла мысль о том, что делать дальше, поэтому нужно заняться приготовлениями. Необходимо. Телефон в коттедже его тестя в Молтонборо звонил, звонил, звонил, пока наконец…

— Алло?

Сэм облокотился на стенку будки.

— Сара?

— О, Сэм, я надеялась, что это ты! Поверить не могу, я…

— Есть проблема, Сара.

— Какая?

Сэм огляделся, убеждаясь, что его не подслушивают.

— Тебе нужно уезжать. Немедленно.

— В смысле… обратно в Портсмут? — Голос её звучал озадаченно. — Ты приедешь и…

— Нет, не в Портсмут, — ответил он, быстро соображая. — Тебе нужно уехать куда-нибудь в другое место. К соседу, к подруге, к кому-нибудь, кто сможет принять у себя вас с Тоби на несколько дней.

— Да, ты шутишь. Что, значит, я…

— Сейчас нет времени. Доверься мне. Это очень важно. Тебе нужно оттуда выбираться. Вместе с Тоби. Ты понимаешь?

Даже сквозь помехи было слышно, как она изо всех сил старалась не заплакать.

— О, Сэм…

— Ты сможешь это сделать? Сможешь?

— Я могу поехать к…

— Не говори мне к кому, — перебил он её, вспоминая о прослушке. Как знать, где именно ФБР установило микрофоны. — Не говори мне ничего, Сара. Просто забирай сына и прячься. Когда встреча закончится, будем думать, где и как встретиться. Но вам с Тоби нужно немедленно убираться. Я серьёзно.

— Ладно. Я поняла.

Сара прервала связь. Сэм стоял в будке, держа в руке бесполезную трубку.

Когда Сэм вышел на улицу и направлялся к «Паккарду», то услышал какой-то стук сбоку от забегаловки, там, где стояло деревянное крыльцо. Около крыльца стояли бочки для мусора и помоев. Крышки этих бочек были плотно закрыты и обмотаны цепью. Там же стояли две пожилые женщины в изодранных плащах, их обувь перемотана бечевкой, седые волосы обмотаны засаленными платками. У обеих в руках были камни, которыми они пытались разбить замки.

Одна заметила Сэма, что-то прошептала другой, и обе посмотрели на него, их щёки были впалыми и покрыты морщинами, во рту почти не было зубов.

Сэм медленно потянулся в карман пальто за бумажником, извлёк несколько купюр. Он не имел ни малейшего представления о том, сколько денег оставлял.

Он опустился вниз, положил деньги под камень и ушёл.

Глава тридцать седьмая

Время на обратном пути пролетело быстро, поскольку Сэм размышлял, пытаясь понять, что делать дальше, как всё исправить. Когда он вернулся в Портсмут, то без труда преодолел один блокпост, доехал до полицейского участка и припарковался рядом с ним.

Забежать внутрь, посмотреть, есть ли важные сообщения, выбежать обратно. Ночь предстоит долгая и опасная.

В фойе он махнул дежурному сержанту, который разговаривал с пьяным бродягой о том, что последний желает вступить в бригаду имени Джорджа Вашингтона, отправиться за море и воевать с большевиками, о том, что он не может записаться прямо здесь, о том, что там хорошо платят, сытно кормят и так далее. Там же стояла стройная женщина в длинном пальто и с шарфом, обмотанным вокруг головы, она говорила с британским акцентом и пыталась привлечь внимание сержанта.

Возле лестницы подметал Кларенс Ролстон.

— Сэм! Так ведь? Рад вас видеть, Сэм.

Сэм понимал, что время уходит, но всё же остановился.

— Я тоже рад тебя видеть, Кларенс. Как поживаешь?

Кларенс моргнул и улыбнулся, из его рта потекла слюна.

— Хорошо. И про то дельце. У меня не было проблем. Большое спасибо, Сэм.

— Рад, что всё получилось. Береги себя, хорошо?

Сэм взбежал по лестнице. Дверь в кабинет маршала Хэнсона была закрыта. Он взглянул на часы. Почти семь вечера. Он подошёл к столу и заметил там гору жёлтых стикеров, на всех аккуратным почерком миссис Уолтон было написано одно и то же: «Агент Лакутюр из ФБР хочет с вами поговорить». Разница во времени между сообщениями была около часа. Сэм порылся в поиске каких-то других сообщений, вроде звонка от Лу Пердье, но ничего не нашёл.

Только ФБР. С Лакутюром он разберётся позже.

Он сгрёб стикеры и выбросил их в урну.

Дверь в кабинет Хэнсона распахнулась. Вышел он сам и уставился на Сэма.

— Инспектор, — ледяным тоном произнёс он.

— Сэр, — отозвался тот, ругаясь про себя за то, что позволил попасться столь нелепым образом. Блин, этот человек готовится к встрече Лонга и Гитлера, само собой, он будет сидеть допоздна.

— Ко мне в кабинет, будьте любезны.

Сэм прошёл и Хэнсон аккуратно закрыл за ним дверь.

Маршал обошёл стол, громко вздыхая и проводя ладонями по волосам. Он сел в кресло, глаза у него были красными.

— Как дела, Сэм? — спросил он.

«Боже, ну и вопрос. И что мне отвечать?».

— Занятой день, — ответил Сэм.

— Несомненно. Слушай, ты учуял что-нибудь необычное?

Сэм выждал момент.

— Нет, не учуял.

— А следовало бы, — сказал Хэнсон. — Ты должен был учуять запах гари. Телефонная линия между отелем «Рокинхэм» и участком полыхает весь день, потому что этот сраный фбровец со своим дружком из гестапо тебя ищут. Что, блин, происходит?

— Я работаю, — ответил Сэм.

— Твоя работа сейчас — делать то, что говорит ФБР.

— Чем я и занимался, — сказал Сэм. — Лакутюр сказал, что этим утром он занят. Сказал, вернуться позже. А когда именно не сказал.

Хэнсон молчал, слегка покачиваясь в кресле.

— И чем же ты занимался? — спросил он. — Помимо того, чтобы выпендриваться.

— Другими делами. Пытался не отставать. Как вы и наставляли.

В помещении стало настолько тихо, что Сэм мог расслышать тиканье часов где-то в другом конце здания. Хэнсон, казалось, смотрел прямо сквозь него.

Хэнсон качнулся в кресле, послышался тихий хруст.

— Значит, это ты обязан доложить ФБР, где был весь день. А не я, верно?

«Отлично справился, Гарольд», — подумал Сэм. В данный момент Сэм принадлежал ФБР, поэтому Хэнсон умыл руки. Если Сэма примут за то, что он сегодня сделал, то Хэнсон не будет следующим.

— Именно так, сэр.

— Очень хорошо. Когда встреча закончится, разберёшься со своим делом. А вдобавок, через месяц выдвинешь свою кандидатуру в районный совет Партии, и победишь.

Сэм прикусил нижнюю губу.

— Я… я не уверен, что у меня будет время проявлять активность.

— Найдёшь время, — сказал ему Хэнсон. — Давай, отбросим всякую херню, хорошо? Сэм, ты привлёк внимание кое-каких людей. Людей, которых ты не захотел бы беспокоить. Кое-кто из офицеров Легиона счёл любопытным тот факт, что сначала кто-то повредил машину двух их людей здесь, в Портсмуте, а затем их же и избили. Оба случая произошли, когда неподалёку находился ты. Хочешь что-нибудь добавить?

Сэм спокойно взглянул на босса.

— Ничего.

— Рад слышать, — сказал Хэнсон. — Но если эти офицеры увидят энтузиазм, активность и уважение со стороны Сэма Миллера по отношению к Партии, возможно, это снимет их тревожность. Также это поможет мне и не очень поможет твоему тестю. Ты меня понимаешь?

— Я не хочу понимать, — ответил Сэм. — Я хочу заниматься своим делом.

— И ты будешь заниматься своим делом, и будешь вести себя активнее в делах Партии, и преуспеешь по обоим направлениям. Знаешь, почему? Потому что ты показал мне, на что способен. Ты игнорируешь правила, когда они тебе не нравятся. Поступаешь по-своему. А когда доходит до дела, то не отказываешься перейти на сторону уличного правосудия. Все эти навыки полезны Партии. Скажи, что я неправ.

— Вы неправы, — сказал Сэм. — Абсолютно на сто процентов неправы.

Хэнсон улыбнулся.

— Можешь думать себе там всё, что захочешь, но я лучше знаю. Так, что, когда саммит закончится, и разберёшься со своим делом, возьми небольшой отпуск. Для новых членов Партии в Батон-Руж устраивают тренировочный лагерь. Когда ты оттуда вернёшься, я сделаю так, что ты выиграешь выборы в совет. Как тебе такое?

— Как по мне — чепуха, — бросил Сэм. — Я не уеду из Портсмута, не поеду ни в какой Батон-Руж и уж точно не стану партийной шлюхой.

— Плохо, если чепуха, — твёрдо произнёс Хэнсон. — Но, в итоге, для тебя, твоей жены и сына всё сложится хорошо.

— Не втягивайте в это дело мою семью.

Хэнсон сверлил его взглядом.

— Я не стану втягивать твою семью, если пожелаешь.

— Вы это сейчас к чему, блин?

— Ты прекрасно понимаешь, к чему я, — медленно произнёс Хэнсон. — И пока оставим. Таким образом, позднее мы сможем отрицать, что обсуждали эту запретную тему, хоть на моём столе так и не появился твой обещанный рапорт по выслеживанию станции «подземки». Тему, с которой, насколько мне известно, ты очень близко знаком. Добавишь что-нибудь ещё?

Сэм прекрасно понял, о чём говорил Хэнсон. «Подземка». Маршал знает. Всегда знал.

— Нет, — медленно проговорил он. — Не в данный момент.

— Очень хорошо. — Босс кивнул. — Когда саммит закончится, я ожидаю от тебя большего энтузиазма в делах Партии. Верно?

Ненавидя себя, Сэм произнёс:

— Да. Верно.

Хэнсон открыл верхнюю тумбочку, что-то достал, протянул Сэму, и когда тот опустил взгляд, то увидел значок в форме флага Конфедерации.

— И вы можете начать демонстрировать свою верность Партии прямо сейчас, исполняющий обязанности инспектора Миллер.

Сэм взял значок. Он огляделся и заметил точно такой же на пальто маршала, висящем на крючке.

Дрожащими пальцами он прикрепил значок к лацкану.

— Ну, вот, — сказал он. — Довольны?

— Вполне. А теперь вали нахер отсюда и осчастливь, блядь, ФБР, хорошо?

Сэм именно так и поступил.

Он едва успел выбежать из полицейского участка и забежать в переулок. Живот сильно скрутило, и жалкий обед выплеснулся на кирпичную стену. Закончив, Сэм уткнулся в эту стену лбом. Раздавлен. Маршал и легионеры знали о станции «подземки» в его доме. Знали уже какое-то время.

Так, почему тогда её не прикрыли? И почему Сару не арестовали?

Потому что им нужно больше. Им нужен верный и послушный Сэм Миллер, зять местного политика, кто-то, кого можно использовать для более важных дел, кто может помочь «нацикам» разгромить «штатников» внутри Партии.

Сэм вытащил платок, вытер губы и вышел на тротуар. Он взглянул на лацкан. Теперь он официальный угнетатель. Как замечательно. Сара будет охеренно рада.

Послышалось пение. Через дорогу по улице ковыляли четверо легионеров Лонга, они были пьяны и смеялись. Они растянулись по всей ширине тротуара, и расталкивали прохожих — блин, эти люди платили ему, Сэму, зарплату — так, словно те ничего не значили. Любым другим вечером, Сэм пошёл бы за этими клоунами, укоротил бы их, показал, что такое закон, чего в родном городе Сэма делать нельзя. Заставил бы их вернуться и извиниться перед всеми, кого они толкнули и задели.

Любым другим вечером.

Сэм посмотрел на лацкан.

Но этим вечером он — один из них.

Сэм залез в «Паккард», завёл двигатель. Подождал. Прежде чем он отправился в участок, у него были планы.

«Ну, да, планы», — подумал он. Однако у добропорядочного маршала полиции Гарольда Хэнсона имелись свои планы.

И, что теперь?

Поехать домой и вести себя, как хороший мальчик?

Или…

Сэм потянулся, аккуратно отстегнул значок от лацкана и убрал его в карман. Он развернул «Паккард», включил первую передачу и снова стал копом.

Просто, сраным копом.

Потребовалось несколько минут езды по престижному району города, чтобы найти необходимое — викторианский дом рубежа веков, выкрашенный в ярко-жёлтый цвет. Сэм припарковался, подошёл к парадному крыльцу, позвонил в звонок и принялся ждать.

Дверь в кружевных занавесках открылась. Пэт Лоуэнгард, менеджер портсмутского отделения железнодорожной компании «Бостон-и-Мэн».

— О, — выдохнул Лоуэнгард, огорчённый, словно ожидал кого угодно, но не Сэма. — Инспектор Миллер.

— Не похоже, что ты рад меня видеть, Пэт.

— Мы собирались ужинать, да и мама приехала, да и…

Сэм шагнул внутрь, отпихивая Лоуэнгарда в сторону.

— Мне от тебя нужно всего пять минут, — сказал Сэм. — Затем можешь вернуться к ужину и своей счастливой семье.

— До завтра не может подождать?

— Определённо, нет. Итак, я могу потащить тебя в участок, либо говорим здесь. Выбирай.

Послышался женский голос. Сэм не разобрал вопроса, но Лоуэнгард выкрикнул:

— Я на минутку, Марта! Нужно решить одно дело. — Лоуэнгард понизил голос. — Сюда. Ко мне в кабинет.

Управляющий вокзалом повёл Сэма по выстланному ковром коридору. Сэм глядел на качественную мебель, на фотографии в рамках на стене и ему на ум пришла мысль — старое выражение о том, как жила другая половина. В эти суровые времена, больше похоже на то, как жили немногие счастливчики.

В конце коридора была дверь из полированного дерева, а в небольшой комнате стояли книжные шкафы, стол, печатная машинка, и два кожаных кресла. На полках стояли модели поездов и книги в кожаном переплёте, а на полу стоял небольшой кожаный чемодан. Едва Сэм вошёл, Лоуэнгард закрыл дверь, сел и произнёс:

— Давайте побыстрее, инспектор. Что вам нужно?

— Ты знаешь поезда, Пэт, так ведь?

— Да, я знаю поезда. Вы за этим и пришли? Задавать мне идиотские вопросы?

— Особые поезда.

— Что?

Сэм опёрся руками на стол Лоуэнгарда.

— Особые поезда. И не пытайся меня напарить, Пэт. Я о поездах, которых официально не существует, поездах, у которых нет внешних опознавательных знаков, за исключением жёлтых полос. Я о поездах, которые ходят по ночам, о поездах, полных людей. Что это за поезда?

Лицо Лоуэнгарда внезапно побледнело, словно кровь, вдруг прекратила своё обращение по венам. Он облизнул губы и произнёс:

— Пожалуйста, Сэм… Я могу попасть в лагерь. Или, куда похуже.

— В другие лагеря, да? Лагеря, которые хуже обычных, трудовых. Где они? У тебя должны быть какие-то соображения. Поезда. Откуда они приходят?

— Я… я не могу ничего говорить. Пожалуйста, Сэм. Умоляю вас…

В этот раз Сэм не смог с собой справиться. Он ударил Пэта по лицу, в крохотной комнате звук удара прозвучал резко и громко. Пэт охнул и схватился за щёку.

— Я расследую убийство, — сказал Сэм. — А ты препятствуешь расследованию, что есть преступление. Итак. Если расскажешь мне, что знаешь, возможно, проблем у тебя не будет, но я тебе гарантирую тебе хуеву гору проблем, если говорить не начнёшь. Я буду несказанно счастлив, когда пересажу твою жирную жопу из этого милого комфортабельного домика в окружную тюрьму, или в тюрьму штата, либо, если накопаю на тебя достаточно грязи, в трудовой лагерь. Представь, как парень в твоей форме будет каждое утро рубить деревья?

— Пожалуйста, Сэм…

Сэм полез в карман, достал значок с флагом, прицепил его на лацкан.

— Гляди, Пэт. Знаешь, что это значит? Это значит, что я член организации, которая нихера не похожа на клубы, типа «Элкс» или «Киванис». Это нечто могущественное. Эта организация может причинить тебе немало боли, достаточно мне только намекнуть. Итак. Мне намекнуть?

Пэт потёр щёку, он был похож на пухлого ребёнка, который никак не мог поверить в то, что папочка только что устроил ему.

— Я… я расскажу. Только на несколько минут. И вы никогда никому не скажете, что говорили со мной, и мы в расчёте. Хорошо?

Сэм кивнул.

— Хорошо. Мы в расчёте.

Пэт моргнул и Сэм заметил в его глазах слёзы.

— Поезда… начали ходить несколько лет назад. Высший приоритет. Мы должны очищать для них все дороги и подъездные пути, никаких задержек, никаких вопросов. Они отправлялись из учреждений ВМФ по всему восточному побережью. Вы же слыхали всякое, правда? С вашей работой, не могли не слышать.

— Верфь была одной из таких отправных точек?

— Да, но нечасто. Два, может, три раза.

— Кто в этих поездах?

Пэт покачал головой.

— Люди. И всё.

— Откуда они прибыли? И куда направляются?

— С транспортных кораблей. Это всё, что мне известно. — Пэт потёр щёку. — Оттуда они, в основном, направляются в небольшие города на юге. Несколько идут на запад. И с недавнего времени, куда-то в Вермонте. Вот и всё. Поезда заходят в эти города и, бац, исчезают. Словно Мандрэйк Волшебник их прячет.

— Как называется этот городок в Вермонте?

— Бёрдик. У самой канадской границы. Я знаю, что за этот год туда прошла пара особых поездов. Вот и всё, Сэм. Богом клянусь, это всё.

Сэм смотрел на пухлого управляющего вокзалом и буквально чувствовал исходящий от него ужас. Он ощутил горечь, когда вспомнил, как разволновался, когда его взяли на должность инспектора, чтобы эффективнее бороться с преступностью. И вот он лупит по лицу железнодорожного управляющего, который делал всё ради сохранения рабочего места и безопасности своей семьи.

— Я ухожу, — сказал Сэм. — Но только после того, как ты раздобудешь мне билет до Бёрдика туда и обратно, как можно скорее.

Он выглядел крайне жалко, когда поспешно схватил ручку и что-то накарябал на листке бумаги.

— Конечно, Сэм, конечно. Позвоните мне завтра в семь утра, и всё будет сделано.

Пэт отложил ручку и расплакался. Он смущённо вытер глаза.

— Простите… просто… когда я был ребёнком, я обожал поезда. Мой дядя работал в Бостоне на «Б-И-М», он смог устроить меня сотрудником в багажное отделение, и я пахал изо всех сил. Боже, я обожал поезда, и вот я здесь… должен заниматься всем этим. — Он порылся под столом, достал носовой платок, высморкался. — Поглядите на меня. Я должен был любить свою работу… а я её ненавижу, Сэм, от всей души ненавижу. Никто больше не любит поезда. Они переполнены, грязны, ходят по одним путям с тюремными составами. Видите? — Он указал на чемодан около стола. — Всё стало настолько плохо, что я собрал чемодан, на всякий случай. Так поступили все управляющие, кого я знаю. Одна ошибка, одно неверное решение, и я поеду на поезде, который так люблю, прямо в лагерь.

Он вытер глаза и нос платком. Сэм услышал голос жены Пэта. Стыдясь того, что сделал с мужем этой женщины, он поспешно вышел.

Пятнадцать минут спустя Сэм стоял напротив трёхэтажного многоквартирного дома, окруженного такими же домами, выкрашенными серой, уже начавшей шелушиться, краской. В воздухе пахло солью и илом, из окна по радио передавали джаз и свинг, где-то плакал ребёнок. Через улицы были перекинуты веревки для белья. Вдалеке слышались крики, затем раздался хруст, похожий на револьверный выстрел. Сэм слегка дёрнулся от неожиданности, но проигнорировал его. Об очередном выстреле в темноте будет известно, как только о нём доложат, а Сэм не станет обращать на него внимания. У него были дела поважнее.

Сэм подошёл к входной двери здания, та была открыта, дверную ручку уже давным-давно отломали. С одинокого шнура свисала лампа, освещавшая коридор и второй этаж. Сэм подошёл к двери и постучал.

Нет ответа.

Он заколотил в дверь кулаком. Послышался приглушённый голос, затем щелчки открываемых замков. Дверь открылась на дюйм, затем на два и застряла на цепочке. На Сэма уставилась женщина в тёмно-красном халате и с бигуди на голове.

— Чего?

— Мне нужен Кенни Уолен. Живо.

— Нет его, — ответила женщина и начала закрывать дверь.

Сэм сунул носок ботинка между дверью и косяком, достал бумажник и показал женщине полицейский значок.

— Кенни Уолен, милочка, и если я решу, что ты врёшь, я выломаю дверь и всё там у тебя разнесу, пока буду его искать. А потом можешь подавать в управу на возмещение ущерба, который я тебе нанес, и возможно, тебе ответят. Году так к 1950-му.

Она что-то пробормотала, затем повернулась и крикнула:

— Кенни! Сюда иди!

Сэм заметил, как подходит Кенни, застёгивая по дороге фланелевую рубашку поверх засаленной футболки, волосы его были нечёсаны.

— А, бля, инспектор, погодите-ка.

— Я уберу ногу, но чтобы через десять секунд дверь открылась. Ясно?

— О, конечно, инспектор. Мне проблемы не нужны.

Сэм убрал ногу, дверь закрылась, и послышался звон снимаемой цепочки. Прежде чем дверь открылась, Сэм снял значок с лацкана. Для парней вроде Кенни, членство в Партии не значило ровным счётом нихера. Кенни стоял в дверях, изображал улыбку, но выражение его лица было столь же привлекательным, как у ипотечного клерка, рассматривающего вопрос о потере права выкупа.

— Чем могу помочь, инспектор?

— Мне нужно несколько минут с тобой поговорить. Без посторонних.

Кенни бросил взгляд в гостиную.

— У Доры уши размером с блюдца. Идём в коридор, лады?

Они вышли в коридор, лёгкий ветерок качал лампу под потолком.

— Ну и? — спросил Кенни.

Сэм задумался о нарушенных правилах, о том, что было сделано, и почему, подумал о покойнике, одиноком и холодном, лежащем в городском морге, с татуировкой на запястье. Как у какой-нибудь скотины, как сказал Шон. Зачем?

— Мне нужно, чтобы ты сделал мне кое-какие документы. Официальное удостоверение.

Кенни удивлённо уставился на Сэма.

— Бля, не знаю, что тут происходит, но ни в коем случае. Не знаю, что вы там задумали, но как по мне, всё это — подстава. Ни в коем случае, блин.

Звучало так, словно говорил кто-то другой, но Сэм осознал, что это его собственный голос.

— Ты это сделаешь, а я сниму с тебя обвинение в изготовлении инструментов для производства фальшивок. Сядешь не в тюрьму штата, а в окружную. Как считаешь, разумно?

— Считаю, безумно, вот что. Пару дней назад вы едва не арестовали меня за точно такую же просьбу. Что изменилось?

— Времена изменились. Больше тебе знать ничего не нужно.

Кенни какое-то время смотрел на Сэма.

— Вы же не шутите, да? — наконец, произнёс он. — Снимете одно из уголовных преступлений и я получу меньшее наказание?

— Всё так.

— Бля… Ладно. Какие документы вам нужны? Чек? Свидетельство о рождении? Профсоюзный билет?

— Мне нужно удостоверение ФБР. Причём качественное, Кенни, такое, чтобы прошло проверку.

— Вы рехнулись? ФБР? Господи Боже… и чью харю я должен на них поместить? А?

— Мою.

Кенни разразился смехом.

— Слышьте, инспектор, можете не снимать с меня то обвинение, потому что я не вожусь с федералами. За дурачка меня держите? Если меня возьмут за такие дела — это федеральное обвинение, а это значит, что я поеду в трудовой лагерь, и тогда, всё, конец всему. Доброй ночи. Увидимся на моём суде.

Фальшивомонетчик направился к двери. Сэм перегородил ему дорогу. Кенни остановился.

— Все, — произнёс Сэм, по-прежнему, не веря собственным словам.

— Что значит, «все»?

— Все обвинения. Их снимут. Они испарятся. Ты ни дня не проведёшь в тюрьме, даже судью не увидишь.

Кенни смотрел на него и моргал.

— Блин, а оно вам, видать, всерьёз понадобилось.

— Верно.

— Зачем?

— Не твоё дело, блин.

— Ну, значит, договорились, инспектор. За работу.

Работать предстояло в захламлённом тёмном подвале здания, в углу, огороженном деревянной стеной, которая висела на скрытых петлях, а за ней открывалось помещение три на три метра с грязным полом и кирпичными стенами. Там стоял длинный верстак, на другом столе печатный станок, набор литых литер, бутыльки с чернилами, фотоаппараты и штативы. Кенни провёл Сэма в комнату, усадил на табуретку и произнёс:

— Чисто для ясности, инспектор, то, что вы здесь видите… эм, должно остаться здесь, хорошо?

— Да, — ответил Сэм. — Всё, что я здесь вижу, здесь же и останется.

Кенни потёр ладони.

— Очень хорошо. Тогда, за работу.

Он рассмеялся.

— Что смешного? — спросил Сэм.

— Смешного? Смешно то, что в последнюю нашу встречу я оказался прав. Вы сказали, вас нельзя купить, а я сказал, что и у вас есть цена. Мне повезло, вы сами пришли и назначили эту цену.

Фальшивомонетчик занялся делом, копаясь в фотоаппаратах и объективах. Сэм прикусил губу.

— Ещё раз ляпнешь что-то подобное, Кенни, и я сломаю тебе нос, — наконец, произнёс он. — А потом ты, всё равно, сделаешь мне удостоверение ФБР, но работать будешь со сломанным и кровоточащим носом. Уяснил?

— О, разумеется, инспектор. А теперь, если вам всё нужно сегодня, давайте, за работу. — В голосе Кенни звучали извиняющиеся нотки, но в глазах его промелькнул намёк на ликование.

Глава тридцать восьмая

Примерно двенадцать часов спустя Кенни изготовил удостоверение ФБР, которое выглядело неотличимо от того, что Сэм видел в пухлых наманекюренных руках Лакутюра.

— Хорошо, что вы в мрачном настроении и мне не пришлось делать ещё один снимок, — сказал тогда Кенни.

Сэм сидел в пассажирском отделении поезда «Грин Маунтин», направляясь в Вермонт. Поезд начал свой путь в Портсмуте, проехал через Бостон, затем направился в сторону Гринфилда, штат Массачусетс. Там он пересядет на местную ветку в направлении на север, и одна из остановок будет в городке под названием Бёрдик. Перед отъездом из Гринфилда, Сэм арендовал шкафчик на вокзале «Б-И-М», куда положил настоящие документы. Отныне он путешествовал с новым удостоверением ФБР, выданным на имя специального агента Сэма Мансона.

Кенни помог ему подобрать новую фамилию.

— Одна из многих вещей, которым я научился за эти годы, инспектор, заключается в том, что поддельное имя должно быть похоже на настоящее, — говорил он.

Сэм подпёр подбородок ладонью, глядя, как мимо проносится сельский пейзаж. В каком же мире он живёт, когда приходится следовать совету фальшивомонетчика, которого отмазал от тюрьмы. Ну и мир.

В вагоне поезда было практически пусто, компанию ему составляли несколько фермеров, коммивояжёров и одна крупногабаритная женщина с двумя детьми, сидевшими напротив неё. Мальчишки были босоногие. На женщине было пальто, скроенное из шерстяного одеяла. На верхних полках практически не лежало никакого багажа. Сэм сидел в одиночестве, голодный, поскольку не удосужился позавтракать. Ему было важно лишь добраться до Бёрдика, а затем…

Хороший вопрос, кстати. А, что потом?

Он продолжал смотреть на небольшие фермы, леса и отдалённые вершины Грин-Маунтинз, сестёр Уайт-Маунтинз в его родном штате. Он размышлял об особых поездах, что шли сюда, везя в себе татуированных людей. Каким образом одному из них удалось сбежать и окончить свои дни в Портсмуте? И зачем?

На подъезде к городу поезд задрожал и замедлился, то тут, то там виднелись несколько автомобилей, и даже повозок, запряжённых лошадьми. Поезд снова вздрогнул и, выпустив густое облако пара и дыма, наконец, замер. Появился вокзал, который оказался даже ещё меньше, чем в Портсмуте, под карнизом висела вывеска.

Сэм поднялся с места, взял шляпу и пошёл по грязному проходу. Тротуар снаружи был покрыт чёрным битумом, уже поблекшим и потрескавшимся. Сэм огляделся. Больше никто не сходил. Никто, насколько ему было известно, и не заходил. От котла тянулся пар и дым. Сэм ощутил непреодолимое желание забраться обратно на поезд.

Он подождал.

Поезд просвистел.

Послышался дребезжащий лязг.

Поезд пришёл в движение.

Сэм смотрел, как мимо потянулись вагоны.

Он всё ещё мог так поступить, если захочет. Просто, залезть в поезд, найти кондуктора, договориться насчёт поездки до Гринфилда, затем до Бостона, и наконец, домой, в Портсмут. Если повезёт, к ночи будет дома.

Сэм остался на месте.

Железная дорога опустела.

Пора двигаться.

Сэм прошёл в здание вокзала, там оказалось пусто. Он достал из кармана значок, прицепил его на пальто. У дальнего конца помещения располагалась стойка, он подошёл к пожилому человеку, который стоял за ней. На мужчине была заляпанная белая рубашка и чёрный галстук, который едва доходил до середины его массивной груди, а также чёрная кепка с логотипом «Б-И-М». Он работал с какими-то бумагами, водя по ним огрызком карандаша, и едва обратил внимание на подошедшего Сэма.

— Ну? — поинтересовался он, наконец.

Сэм облокотился на стойку.

— В этом городе есть такси?

— Ну, если Клайд Фэнсон снимет трубку, тады есть.

— Тогда мне нужна машина.

— И куды едете?

— В лагерь, — сказал Сэм.

При этих словах мужчина поднял взгляд, и пристально посмотрел на Сэма из-под очков в чёрной оправе.

— Боюся, не п'нимаю, об чём эт' вы.

Сэм достал из кармана новые документы, молча их раскрыл. Мужчина сглотнул.

— У ваших ребят… обычно есть свой транспорт, ну, знаете? Обычно.

Сэм убрал документы.

— Это необычное дело.

— Полагаю, так, — произнёс мужчина и потянулся к чёрному телефонному аппарату.

— Я позвоню Клайду, он должен быть здесь через несколько минут.

— Благодарю.

— Не стоит.

Сэм вышел наружу, под утреннее солнце. Отсюда казалось, что он видит весь Бёрдик: станция техобслуживания, кирпичная городская ратуша, белое деревянное строение, принадлежавшее, как гласила вывеска «Добровольной пожарной охране Бёрдика», и несколько двухэтажных деревянных домов. Мимо проехала конная повозка, которая везла металлолом. Сэм не мог представить, чтобы на этом вокзале сгружали перепуганных людей. Дальше должна быть отдельная ветка. Может, разумнее было бы, пройти дальше по путям?

Нет, решил он. Кто знает, сколько времени займёт этот путь, и что именно он найдёт по его окончании.

По улице прогрохотал и остановился старый «Форд» модели «А». На его чёрных дверях кто-то небрежно нанёс белую надпись: «Прокат и доставка Фэнсона». Из машины выбрался невысокий человек в белой рубашке, чёрном галстуке и комбинезоне, его русые волосы были зализаны на затылок. Он подошёл к капоту и спросил:

— Эт' вам чтоль надо прокатиться?

— Мне.

Он указал на пассажирское сидение.

— Ну, тады садитесь.

Сэм открыл дверь, сел на потёртое и драное кожаное сидение. Клайд Фэнсон переключил передачу, двигатель кашлянул, остановился, и завёлся, затем Клайд развернулся посреди улицы, и направился прочь из города.

Он бросил взгляд на Сэма.

— Первый раз тут?

— Ага.

— Эт' хорошо.

Сэм подумал было засыпать этого парня расспросами о лагере, но решил, что это слишком рискованно. Сэм — агент ФБР. Он, по идее, должен знать, что здесь творится. Обилие вопросов могло вызвать у таксиста подозрения, мнительный таксист мог сделать пару телефонных звонков, после чего всё это небольшое приключение закончится, едва начавшись.

Теперь они ехали за пределами города, взбираясь на холмы по скудно уложенной просёлочной дороге. Вдоль этой узкой дороги тянулись сосны и невысокие кустарники.

— Что здесь творится? — спросил Сэм.

Водитель кашлянул и выплюнул в окно комок слизи.

— Не так уж и много чего, но когда-то тут добывали камень. Мрамор. Гранит. Было в этой части штата несколько добротных карьеров. А нынче… ну, вы сами в курсе.

— Конечно, — сказал Сэм, вспоминая обо всех ужасах, что начались после Обвала 29-го года. — Я в курсе.

Дорога расширилась и Клайд свернул вправо, на узкую тропу, которая вела в лес. Он ещё немного погрохотал двигателем машины и произнёс:

— Ну, вот и усё.

Сэм попытался скрыть удивление.

— Точно?

Водитель снова сплюнул в окошко.

— Конечн' точно. Прям по той колее.

— Дорога нормальная, вроде. Почему б не довезти меня дотуда?

— Я не дурак, дружище. Вы — федерал, и всё в порядке, но мы тута знаем достаточно, чтоб не лезть дальше. За последнюю пару месяцев уж немало народу нажило себе проблем, шарились вокруг, а потом пропадали, так что я не поеду. Дальше вы сами.

— Ладно, — сказал Сэм. — Я понимаю. Сколько с меня?

— Двадцать пять центов.

Сэм передал четвертак и цент сверху. Когда он вышел, Клайд крикнул:

— Эй, погодьте-ка. — Он передал Сэму клочок бумаги. — Я федеральные порядки знаю. Служебные расходы и всё такое. Ваш чек.

Сэм взял драный клочок бумаги.

— Спасибо — сказал он, но Клайд уже развернулся и вовсю мчал по дороге, словно нахождение рядом с тем, что пряталось в этих лесах, накличет на него порчу.

Сэм поправил шляпу и пошёл пешком.

Минут через десять он расслышал в отдалении гул механизмов. Судя по тому, в каком хорошем состоянии находилась эта просёлочная дорога, становилось ясно, что по ней ходили тяжёлые грузовики и другая техника. К этому моменту жара уже давала о себе знать, поэтому Сэм ослабил галстук и расстегнул пиджак.

Гул механизмов всё возрастал, а затем перед Сэмом появился знак.

Сэм остановился и облизнул сухие губы. Он сунул руку в карман, где лежало поддельное удостоверение. Его оказалось достаточно, чтобы обдурить клерка из «Б-И-М». Предстояло выяснить, хватит ли его, чтобы обдурить тех, кто прятался за этой вывеской.

Сэм пошёл дальше, вес револьвера в кармане нисколько его не успокаивал.

Глава тридцать девятая

Просёлочная дорога изогнулась и расширилась, окончившись у деревянной сторожки, выкрашенной в ярко-белый цвет, с решётчатым забором. Ещё одни ворота, ещё одна преграда. Поверх забора была протянута колючая проволока, в центре забора висели металлические колёса, служащие воротами. Возле сторожки стояли двое и наблюдали за Сэмом. Тот надел маску полного безразличия. Эти двое не были местными копами или нацгвардейцами. На них были кожаные куртки и синие джинсы легионеров Лонга. Также они не были похожи на молодых подонков из родного города Сэма. Они были стройными, суровыми, на плечах у них висели пистолеты-пулемёты Томпсона с дисковыми магазинами.

Один из них вышел из-под тени сторожки. У него было веснушчатое лицо, а светлые волосы коротко пострижены.

— Заблудился, мальчик?

Сэм не ответил, подходя ближе. Вперёд вышел второй охранник. У него волосы были чёрными, зализанными на затылок, с пробором посередине.

— Тебе вопрос задали, мальчик.

Его южный говор был неотличим от напарника.

Сэм продолжал молчать. Ближайший к нему охранник снял с плеча оружие.

— На колени, мальчик!

Сэм остановился в метре от охранников.

— Фамилии.

— Чего? — спросил блондин.

— Назовите свои фамилии. Оба.

— На хуй шёл, — пробормотал второй.

— Нет, — сказал Сэм. — Это ты на хуй шёл. Мне нужно твоё имя и имя твоего дружка. У меня весь день по пизде пошёл с тех самых пор, как я приехал в этот сраный городишко. Ваши имена я укажу в официальном рапорте, как только вернусь в Бостон.

Оба охранника-каджуна, кажется, смутились. Затем короткостриженый бросил:

— Ты чё, блин, несёшь?

— Я говорю о своём рапорте по поводу поездки сюда, начиная с того, что я прибыл на вокзал, где меня не ждала машина. — Сэм говорил тихо и уверенно. — Пришлось нанять такси, раздолбанный «Форд», на котором я себе чуть спину не сломал. А добравшись до места, меня встретили два мудака, готовых меня пристрелить вместо того, чтобы выяснить, кто я такой.

— Ты кто, блин, такой? — спросил второй охранник, голос его уже не был столь суровым, как прежде.

«Ну, вот, — подумал Сэм, — настал момент истины». Он достал бумажник и показал поддельные документы.

— Сэм Мансон. Федеральное Бюро Расследований. Большую часть дня я провёл в поезде, добираясь до этой дыры. Мне сказали, что в расследовании мне будет оказано полное содействие. Поэтому я и приехал в эту срань.

— Нам ничё не говорили про расследование, — возразил первый охранник.

— Отлично, рад слышать, — сказал Сэм. — Только мне похер. В данный момент мне нужны ваши имена, а потом вы откроете ворота, мне подгонят машину и отвезут в административное здание. Или как оно у вас там зовётся.

— Меня звать Клайв Кули. А его — Зелл Полтон, — сказал черноволосый охранник.

Сэм достал блокнот и сделал вид, будто записывает их имена. Он склонил голову.

— Ну, и?

Зелл ушёл в сторожку и снял телефонную трубку, пока Клайв подошёл к воротам и с грохотом сдвинул их в сторону. Сэм ждал, скрестив руки на груди, и борясь с дрожью в ногах, понимая, что он уже очень и очень близок. В памяти всплыло воспоминание о том, как они с Тони зимой катались на коньках по пруду Хилтон, когда, отъезжая всё дальше и дальше, становилось слышно, как под ногами трещит и стонет лёд, и приходило понимание, что он крайне близок к тому, чтобы провалиться.

Послышался рокот мотора, из-за угла выехал пыльный «Олдсмобиль». Он остановился и вышел ещё один легионер Лонга. Клайв подошёл к нему, затем крикнул:

— Агент Мансон. Прошу сюда, сэр. Я отвезу вас в штаб.

Сэм подошёл к машине, слыша в голове треск льда, едва он заступил за ворота.

Внутри «Олдсмобиля» оказалось, на удивление, чисто, Клайв забрался в салон и положил оружие на сидение. Он развернул машину и произнёс:

— Вы меня выслушаете, лады?

— Конечно, — сказал Сэм. — Я вас выслушаю.

— Вы на нас с Зеллом не злитесь, лады? Работа, просто, у нас такая. Кабы мы знали, что вы появитесь, то всё б сделали по уму. Но нам же ничего не сказали, так? Вы как документы показали, так мы сразу и начали сотрудничать, лады?

— Всё так, — согласился Сэм. — Вы сотрудничали. Я об этом упомяну.

Клайв посмотрел на дорогу.

— Лады, это нормально.

Дорога поднялась, затем вновь опустилась. Даже сквозь гул мотора, до Сэма доносились иные звуки работающих механизмов и инструментов, колотящих по камню. Впереди появились ещё одни ворота, но выглядели они чисто символически: железные створки и арка. Над аркой висели какие-то буквы, приблизившись, Сэм различил надпись.

— Девиз какой-то, — произнёс Сэм.

— Ага, — отозвался Клайв. — Херня какая-то, как по мне.

Дальний склон дороги внезапно исчез, очищенный от деревьев и кустов, открыв широкую яму, полную камней и земли. Сэм осознал, что яма была глубокой, очень глубокой, с проложенными дорогами и нависающими скалами, торчащими башнями кранов, поднимавшими массивные куски камня, тянущимися вверх струями дыма и пара. Карьер, решил Сэм.

— А что за камень вы тут добываете? — спросил он.

— Мрамор, — ответил Клайв. — Вроде как, лучший в стране. По всему миру расходится. Реально дорогая херня, много денег поднимает.

Затем он увидел рабочих. Длинные вереницы людей в отдалении, одетых в белые арестантские робы с синими полосами и плоские кепки. Дорога свернула вправо, и Сэм принялся гадать, что именно он только что увидел. Эти люди не были одеты, как заключённые лагеря «Карпентер» — они выглядели иначе. Как и говорил Шон. Лагерь внутри лагеря. Впереди появились строения, а затем ещё одна очередь из людей с кирками на тощих плечах под присмотром двух конных легионеров Лонга с дробовиками в руках. Проезжая мимо, Сэм уставился на заключённых. Они выглядели измождёнными, передвигались медленно, словно с каждым шагом им приходилось перемещать груз весом в сотню фунтов.

Выглядели они так, словно были Петеру Уотану родными братьями.

— Поглядите на наших гостей, — сказал Клайв.

— Что?

— Гостей. Вы же понимаете, о чём я, да?

Сэм спешно размышлял. Он из ФБР. Подобное зрелище не должно казаться ему странным.

— Конечно. Я понимаю, о чём вы.

Он подавил в себе желание оглянуться и снова посмотреть на заключённых.

Глава сороковая

Клайв резко затормозил у самого большого здания, возле которого на столбах развевались американский флаг, нечто похожее на флаг Вермонта и знамя Луизианы.

— Здесь находится дирекция лагеря. Там вам помогут. И не забудьте, лады? Мы с Зеллом сотрудничали.

Открывая дверь, Сэм ответил:

— Я запомню. Вы сотрудничали.

Он поднялся по широкой лестнице. Возле двери висела доска объявлений, но Сэм не обратил на неё внимания. В отличие от своего визита в лагерь «Карпентер», ему не пришлось пробиваться через сержанта-часового. Едва он успел пройти через двойные двери, как его уже ожидал очередной легионер Лонга с офицерской портупеей и кобурой на поясе. За фойе в разные стороны тянулись кабинеты и столы, но этот невысокий человек выглядел здесь главным. У него были густые волосы, зачёсанные на затылок и схваченные в хвост, выдающийся нос и столь же примечательная щетина. В отличие от тех, что стояли у ворот, форма его была ладно скроена и подогнана. На околышах воротника блестели серебристые звёзды.

— Агент Мансон? — Его южный говор был чётким и ясным.

— Именно так, — ответил Сэм и пожал ему руку.

— Приношу извинения за причинённые неудобства. Меня зовут Ройял ЛаБайе, я комендант Бёрдика. Полагаю, вы проводите расследование, посему пройдёмте ко мне в кабинет.

Сэм прошёл за ним через ряд кабинетов, где работали другие легионеры Лонга; они заполняли бумаги, печатали, говорили по телефону. Всё выглядело очень формально, чисто и эффективно, однако Сэму не удалось избавиться от воспоминаний об измученных людях в полосатой форме, которые буквально снаружи ковыляли по грязи.

В кабинете имелись кожаные стулья, диван, мини-бар и книжные полки. Одну стену целиком занимали завешанные окна. Стол был широким, на нём стояли интеркомы и телефоны, ЛаБайе уселся за ним в кожаном кресле. На ближайшей к нему стене висели фотографии президента Лонга. На двух из них, как отметил Сэм, президент стоял рядом с сияющим ЛаБайе.

— Всегда рад помочь ребятам Гувера, — произнёс тот. — Чё у вас?

Сэм извлёк две фотографии. Он положил их на полированную столешницу и наблюдал, как ЛаБайе берёт их в руки и рассматривает.

— На первом фото изображён человек, найденный мёртвым несколько дней назад в Портсмуте, Нью-Хэмпшир, — объяснил Сэм. — Местные не знают, что с ним делать. Дальнейшее расследование показало, что он перемещался под именем Петер Уотан, которое, мы полагаем, вымышленное.

— Ясно, — сказал ЛаБайе. — И почему же вы решили… что этот человек как-то связан с нами?

Сэм указал на второй снимок.

— На запястье вытатуирован номер. А ваше учреждение ближе всего. Нужно выяснить, не пропал ли кто, выяснить его настоящее имя, и каким образом он очутился в Портсмуте.

ЛаБайе взял вторую фотографию.

— В Центральном Реестре вам не помогли?

— Что, простите?

— В Центральном Реестре. Там не смогли отследить вам татуировку?

Сэм не имел ни малейшего представления, о чём он спрашивал.

— Ну, вы же знаете, как работают наши бюрократы, — произнёс он, отчаянно импровизируя. — Сначала, они отрицают, что могут хоть что-то сделать. Потом говорят, «может быть». Затем говорят, что проверят на следующей неделе. Только, у нас нет времени. У нас в Портсмуте татуированный покойник, куда на важную встречу приедут президент и Гитлер. Покойники вызывают много вопросов. Нужно разобраться с этим как можно скорее. За этим я и приехал.

— Ага, понимаю, — произнёс южанин. Он выпустил из ладони фото, снял трубку, нажал кнопку интеркома. — Жюль, слышь, зайди на секунду, а?

Вошёл толстый мужчина, синие джинсы плотно обтягивали пухлые ноги. ЛаБайе передал ему фотографию с татуировкой.

— Жюль, пробей номер по архиву. Узнай, наш ли это, а если нет, надо помочь ФБР и выйти на связь с Центральным Реестром, пусть нам помогут. Хорошо, сынок?

— Разумеется, сэр, — ответил Жюль, вышел из кабинета и закрыл дверь.

ЛаБайе откинулся в кресле и скрестил пальцы на затылке.

— Какой-то вы измученный, агент Мансон. Готов спорить, вы с самого отъезда ни ели, ни пили.

— Нет, — ответил Сэм.

ЛаБайе подался на кресле вперёд.

— Тогда, идём. Хрючило здесь, может и не очень, зато всё наше, местное.

Сэму совершенно не хотелось выходить из кабинета этого человека, однако, он поднялся и вышел с ним наружу.

По пути в столовую ЛаБайе продолжал вещать.

— Работа неплохая, пускай и рутинная, особенно, когда погодка портится. Я родом с болот, и я так скажу, в наших краях такой погоды не бывает.

— Без сомнений, — сказал Сэм.

В здании было прибрано, чисто, всё выкрашено в белый цвет, и складывалось впечатление, что всё учреждение находится на какой-то военной базе. Однако отовсюду слышался шум гудящих механизмов, дребезжащих двигателей кранов и режущего инструмента, вгрызающегося в камень. Сэму хотелось задать коменданту лагеря множество вопросов, однако он понимал, что шагает по минному полю. Даже намёк на невежество вызовет подозрение, и он тут же окажется в карьере, будет долбить камень вместе с остальными скелетами.

Впереди виднелось широкое невысокое здание. Сэм прошёл за ЛаБайе через ряд вращающихся дверей. Это оказалась столовая, с длинными рядами столов и лавок. ЛаБайе заговорил с поваром в засаленных белых штанах и футболке. Затем он занял ближайший стул, Сэм уселся напротив, и комендант лагеря вытянул ноги.

— При каждой возможности стараюсь почаще ходить. Хорошее упражнение. Готов спорить, вы тоже при каждом случае выбираетесь из офиса, да?

— Это уж точно, — проговорил Сэм, отчаянно желая сменить тему. — Скажите, как давно вы здесь?

ЛаБайе пожал плечами.

— Где-то с год, с тех пор, как министерство внутренних дел завладело карьером и прилегающими землями. При себе у меня был вагон досок, дранки, гвоздей, да пара дюжин лагерников из Невады, и я принялся за дело. Грязь, дождь, комары за жопу кусают, но успели всё подготовить до прибытия первого поезда. Ну и бардак тут начался, когда он пришёл, потому что, среди тех, кого сюда выгружали, едва ли хоть кто-нибудь говорил по-английски. Жуткий бардак.

— Полагаю, так и было, — согласился Сэм.

— Ага, построили здесь всё на пустом месте, одно из первых поселений на северо-востоке, и год спустя, оно стало одним из самых прибыльных. А вы давно в федералах?

— Похоже, нашу еду несут. — Сэм очень обрадовался появлению повара с обедом в руках. — Довольно давно.

— И точно. Бля, я слыхал, среди наших каменотёсов есть повара мирового уровня, но кто я такой, чтобы судить? К тому же, эти капризные твари вполне могут насыпать в кастрюлю битого стекла. Слава Богу, у нас своих докторов с инженерами хватает. А, ну, вот.

На тарелках лежали свиные стейки, картофельное пюре, бобы и куски белого хлеба. Повар принёс чашки с кофе. Пока они ели, комендант не прекращал болтать. Сэм был очень благодарен этому человеку за то, что он был, буквально, влюблён в собственный голос.

Он отрезал кусок свинины и поморщился.

— Дома так не готовят. Постоянно пытаюсь выписать сюда шеф-повара из Батон-Руж или Нового Орлеана, но эти ребята предпочитают сидеть дома, в тепле, и кто может их за это винить? — ЛаБайе сунул свинину в рот. — Ммм, неплохо. Но я бы немало отдал за креветочную похлёбку. Это нечто.

Сэм ел быстро, ему хотелось как можно скорее получить всю информацию по Петеру Уотану, и убраться отсюда к чёртовой матери. Стейк мог готовить хоть шеф-повар из «Уолдорф-Астории», ему было плевать; блюдо было совершенно безвкусно. Пока же ему было известно, что эти лагеря существуют, что они более секретны, нежели заурядные трудовые лагеря, и в них полно иностранцев. Но зачем Лонг забирает беженцев из Европы? И почему их используют на таких вот работах?

Подошёл пухлый легионер Лонга. Он протянул ЛаБайе листок бумаги и тут же вышел, тихо шурша тканью джинсовых штанов. ЛаБайе промокнул губы салфеткой.

— Ну, вы гляньте-ка. Ваш покойничек не из нашего лагеря, в чём я был уверен с самого начала, мы внимательно следим за нашими гостями, пусть они и постоянно пытаются улизнуть, но в Центральном Реестре со всем разобрались. Как вы говорите, его звали?

— Петер Уотан.

ЛаБайе покачал головой.

— Фальшивка. Настоящее имя Петр Вовенштейн. Родом из Мюнхена, перевезён из какого-то местечка под названием Дахау, затем почти два года назад перевезён сюда, куда-то в Нью-Мексико. Работал в каком-то исследовательском учреждении, где-то с неделю назад признан пропавшим.

Он отложил бумагу.

— Поздравляю, агент Мансон. Вы разобрались со своим человеком. Прям как горожане на севере.

«Поздравляю», — повторил про себя Сэм. Теперь он знал настоящее имя покойника. Знал, откуда он, знал, где его держали. Но он всё ещё не знал, зачем. Он по-прежнему не знал, что Вовенштейн делал в Портсмуте, за что его убили, почему…

ЛаБайе принялся ковыряться во рту зубочисткой.

— И что дальше?

Сэм вытер ладони салфеткой.

— Не стану вам навязываться, отправлюсь обратно на вокзал. Нужно возвращаться в бостонский офис, составить рапорт, в котором я подробно укажу сотрудничество, как ваше личное, так и со стороны вашего персонала.

ЛаБайе ухмыльнулся.

— Весьма чётко изложено. Если вы доели, тогда идём.

Сэм поднялся, сердце бешено колотилось, обед кругами носился по желудку. «Почти добрался, почти добрался, сейчас главное — спокойствие, и выбирайся отсюда».

Дальше столовой он никуда не ушёл.

Глава сорок первая

На него смотрели шесть легионеров Лонга. ЛаБайе схватил его за правую руку и тихо произнёс:

— А теперь, кем бы ты, сука, ни был, я знаю, в кармане у тебя что-то есть. Возможно, револьвер в наплечной кобуре. Доставай его левой рукой и бросай на крыльцо.

Сэм осмотрел на лица напротив, все недружелюбно и выжидающе таращились на него. Левой рукой — он отчасти гордился собой за то, что рука не дрожала — Сэм залез под пальто и вытащил револьвер за рукоятку. Он выронил оружие на ступеньки крыльца.

— Так, а теперь спихни его ногой с крыльца.

Сэм повиновался, наблюдая, как оружие катится на землю. О, какая же неприятность, жуткая неприятность.

ЛаБайе скрутил ему руку и Сэм зарычал от боли. Комендант склонился и произнёс:

— Решил, раз мы с Юга, то мы тупые, сынок? А?

Он сильнее скрутил ему руку, но на этот раз Сэм промолчал, не желая дарить этому человеку удовольствие услышать от него просьбу прекратить.

— Едва ты появился в лагере, как мы начали звонить, — произнёс ЛаБайе. — Ты не из бостонского отдела ФБР. Они к нам никого не посылали. Ну, и кто ты, блядь, такой?

— Я инспектор полиции из Портсмута, Нью-Хэмпшир.

— Тебя зовут Сэм Мансон?

— Нет, меня зовут Сэм Миллер.

— Ну и нахуя ты сюда припёрся, Сэм Миллер?

— Из-за Уотана… Вовенштейна, он умер в моём городе. Я — коп. Это моя работа. Выяснить, за что его убили.

ЛаБайе резко отпустил его руку.

— А моя работа в том, чтобы выполнять указания президента, держать всё в тайне и убирать с дороги мудаков, типа тебя.

— Вы только что спросили, считаю ли я южан тупыми.

— И? — Лицо ЛаБайе озаряла весёлая усмешка.

— Нет, большинство южан, кого я знаю — нормальные парни. Не тупые.

Ухмылка ЛаБайе стала шире.

— Рад слышать.

— Так, почему бы вам не побыть нормальным парнем и не отпустить меня, чтобы я занимался своим делом?

— Пожалуй, сегодня мне не хочется быть нормальным парнем, янки.

ЛаБайе ударил Сэм по лицу, а после того, как тот упал, его принялись бить ногами.

Спустя несколько продолжительных минут, удары прекратились, затем его подняли. В ушах звенело, из носа шла кровь, рёбра болели.

— Оформляйте его, парни. Уводите и оформляйте. Теперь его жопа в наших руках.

И его увели оформлять.

Сэма стащили с крыльца, он боролся, кричал, но пара крепких легионеров Лонга скрутили ему руки, надели наручники и повалили наземь. Он попытался подняться, но его пнули по голове. Он упал наземь, перед глазами всё поплыло, по щеке потекла слюна. Подъехала машина, в него вцепилось ещё больше рук, подхватили и швырнули на заднее сидение. Следом залез легионер, и Сэм поморщился, ощутив затылком холодный металл.

— Будешь брыкаться, браток, и расплескаешь мозги по этой добротной коже, ясно? — донеслась до него тягучая южная речь.

Сэм закрыл глаза и подумал: «Боже, как же я облажался, полностью и безоговорочно облажался».

— Слышь, я коп… ясно? Свяжитесь с моим боссом и всё решится.

Ствол пистолета уткнулся ему в череп.

— Захлопнись. В том месяце я уже чистил эту кожу от мозгов, и больше не хочу.

Сэм захлопнулся.

Машина ускорилась, её мотало на поворотах и подбрасывало на кочках, отчего Сэм метался по салону туда-сюда. Машина остановилась, послышалась непродолжительная беседа, затем автомобиль вновь ускорился и резко остановился.

Открылась дверь, Сэма схватили, вытащили и поставили на ноги. Он оказался за забором, лицом к зданию из бетона и камня, на котором висела деревянная табличка: «ОБРАБОТКА — НЕ РАЗГОВАРИВАТЬ».

— Идём.

Сэма толкнули в спину и затащили в здание. Его провели через открытую дверь и остановили на бетонном полу со сливом посередине и лавками вдоль оштукатуренных и окрашенных стен. Перед Сэмом стояла металлическая стойка, за которой на табурете сидел стройный мужчина, перед которым лежал гроссбух в кожаном переплёте.

Тощий прокашлялся, взял перьевую ручку. Легионерская форма висела на нём так, словно была с плеча более крупного мужчины.

— Имя? — высоким голосом произнёс он.

— Сэм Миллер. Слушайте, дайте ещё раз поговорить с ЛаБайе, с комендантом, здесь какая-то ошибка…

Ему отвесили подзатыльник. Сэм попытался обернуться, но легионер удержал его на месте.

Человек с ручкой что-то кропотливо записал в гроссбух.

— Сынок, послушай, чтоб тебе легче было, правила таковы: я задаю тебе вопрос. Ты на него отвечаешь. Если скажешь что-то помимо ответа, Люк, что за тобой, даст тебе по башке. И с каждым разом он будет бить всё сильнее. Будешь продолжать, окажешься на полу с разбитой черепушкой. Итак, продолжим. Адрес?

— Грейсон-стрит четырнадцать, Портсмут, Нью-Хэмпшир.

— Род занятий?

— Инспектор полиции города Портсмут.

Мужчина поднял взгляд.

— Вероисповедание? На еврея ты не похож. И кто ж ты тогда?

— Католик.

Он снова начал писать.

— Так и думал. Так, народ, процедуру вы знаете. Заводите его.

Сэму скрутили руки и провели мимо стойки. Сэм с горечью подумал, сколько раз он сажал людей в камеру в Портсмуте, когда сам был главным, когда заключённые не считались за людей, когда они были никем, кроме как предъявленными им обвинениями: распитие спиртного в общественном месте, драка, мелкая кража со взломом. А каково его обвинение? Простое, но новое — он оказался не в том месте, не в то время.

Он попал в комнату поменьше, но с таким же бетонным полом и оштукатуренными стенами, там пахло химией, а в полу также имелся слив. Шкафы, корзины для белья и очередной удар по голове.

— Давай. Раздевайся.

Сэм не пошевелился.

Ещё один удар, сильнее. Колени подкосились, с него сняли наручники и поставили на ноги.

— Чем живее разденешься, тем меньше крови из тебя вытечет.

Сэм завозился с пуговицами, пока трое легионеров наблюдали за ним, и в голове у него промелькнуло воспоминание о том, как он впервые оказался в раздевалке в старших классах, когда раздевался в присутствии других людей, как ему было стыдно, неудобно, словно все вокруг таращились именно на него.

Он разделся. Смотрел он, при этом, на бурое пятно на дальней стене, похожее на пятно крови. Ноги начали дрожать.

— Стой ровно.

На плечо легла ладонь, загудела электробритва и на пол упали клоки волос.

— Стой так.

Перед Сэмом появился человек со шлангом в руке. Он смеялся.

— Попал как кур в ощип, бедолага, — и обдал его облаком какой-то смеси.

Сэм закашлялся, ноги задрожали сильнее, ему сунули кулёк с одеждой. Тонкая хлопковая ткань, настолько тонкая, что одежду даже нельзя назвать пижамой, с синими и белыми полосами, на пол перед ним поставили обувь.

— Сегодня я щедрый, — сказал один легионер. — Оставлю тебе туфли.

— Только никаких носков! — крикнул другой. — Не надо, чтобы про нас думали, будто мы размякли.

Сэм неуклюже сунул босые ноги в кожаные туфли.

— Парни, дайте сделать один телефонный звонок, в ФБР, агенту по имени Лакутюр и…

Тот, что дезинфицировал Сэма, замахнулся дубинкой.

— Заткнись, или новые шмотки замараешь. А теперь, пошёл. Тебе повезло, мудила, наш татуировщик взял отгул. Так что никаких номеров на запястье. Завтра.

Страдая от боли во всём теле, Сэм вышел под пасмурное небо, в голове грохотал шум механизмов. Впереди в заборе открылись ворота и его впихнули внутрь.

— Шестой барак — твой новый дом. Работай усердно, и проживёшь хорошую жизнь.

Снова раздался смех, и он неуверенно шагнул вперёд, прекрасно осознавая, что он больше никакой не Сэм Миллер, инспектор полиции города Портсмут. Ему холодно, всё тело ныло, а челюсть и зубы нестерпимо болели. Он попал в настоящий лагерь, застроенный бараками, с грязью под ногами. В отдалении высились стены карьера, в воздухе висела пыль и дым. Сэм стоял около барака и дрожал — новая одежда совершенно ни от чего не защищала. Он протёр глаза, слипшиеся от каменной пыли, висевшей в воздухе. На стене тёмно-синей краской было намалёвано «Барак N6». Он был сколочен из грубо отесанных досок и стоял на фундаменте из квадратных бетонных блоков. Его новый дом. Он открыл дверь. Та скрипнула.

Темнота.

Крепкий аромат немытых тел и прочих запахов.

Сэм шагнул внутрь, глаза постепенно привыкали к тусклому свету. Внутри стояли сколоченные нары от пола до потолка, по четыре штуки в высоту. Зашевелились тела, уставились на него, подняв тощие бритые головы. Сэм шагнул вперёд и поморщился от острой боли в рёбрах и бёдрах.

— Эй? — подал он голос.

Послышалось невнятное бормотание. Сэм шагнул ещё, под ногой скрипнула доска.

Головы отвернулись. Он пошёл дальше, стараясь дышать ртом и оградиться от вони, которая, казалось, накрывала его, подобно одеялу, по мере того, как он углублялся внутрь барака. Две угольные печки с трубами, тянущимися к потолку, снова нары, а в самом дальнем углу — уборная, судя по тянущейся оттуда крепкой вони. Около уборной стояла пустая койка. Сэм заметил голый матрас, в углу лежало свёрнутое одеяло и изношенная подушка.

С ближайшей койки поднялся мужчина и, прихрамывая, подошёл к нему.

— Новенький, да? — спросил он.

— Ага, новенький, — ответил Сэм.

— Так и думал. Слишком чистый, слишком свежий. Американец?

— Ага.

Мужчина был почти на пятнадцать сантиметров ниже Сэма, его голова была коротко острижена. Он носил куцую тёмную бородку, под которой выпирал кадык. Старая тюремная роба висела на нём, как на вешалке.

— Меня зовут Отто, — сказал он.

— Сэм. Вы немец?

Отто покачал головой.

— Нидерландец. Голландец. Хотя, родом из Германии. А вы Jude?

— Что, простите?

— Jude? Еврей?

— Нет, я не еврей.

Отто, казалось, встревожился.

— А. Так, почему вы здесь?

— Потому что оказался не в том месте, не в то время и задавал не те вопросы. — Он оглядел лица вокруг и спросил: — Почему они на меня так смотрят?

Отто обернулся и сказал:

— Они нервничают. Вы чистый, американец, и утверждаете, что не еврей. Они думают, вы — шпион. Доносчик. Кто может их в этом винить?

— А вы?

Голландец склонил голову.

— Не уверен. Может, я просто мнительный. Как знать, а?

— Послушайте, здесь все — евреи? — спросил Сэм.

— Конечно.

— Откуда?

Отто пожал плечами.

— Отовсюду. Из Германии. Из Польши. Из Голландии. В соседнем бараке есть даже из Англии. Все — евреи.

— Как вы сюда попали?

Отто снова пожал плечами.

— А как ещё? Нас забрали из других лагерей, посадили в поезда, потом на корабли. Корабли пересекли Атлантику. Мы все сильно заболели. А потом в военный порт. В Вирджинии, кажется, а затем опять же, поездом, сюда.

Сэм едва мог поверить в то, что только что услышал.

— Хотите сказать, вы все прибыли из Европы?

— Да, разумеется.

— Но, зачем вы здесь? — спросил Сэм.

Отто растянул губы в безрадостной улыбке.

— Мы все — добровольцы.

— Добровольцы? Добровольно приехали в этот лагерь?

Улыбка осталась на лице Отто.

— Разумеется. А почему бы и нет?

— Простите, но я не понимаю. Зачем вы приехали сюда добровольно?

— Америка. Нам сказали, что мы можем поехать в Америку работать, что мы сможем выжить, и даже если бы нам не пришлось работать, кто откажется поехать в Америку?

Сэм взглянул на запястье мужчины.

На нём был вытатуирован ряд цифр.

Глава сорок вторая

Сэм лежал на нарах, вдыхал вонь и слушал храп и сопение соседей по бараку. Кто-то то и дело вскрикивал во сне на иностранном языке. Туфли он снял и спрятал под голову — чуть ранее Отто предупредил его:

— Тут кругом воры, так что держите туфли поближе к себе.

Наконец, он разгадал тайну этих лагерей. Из Европы в Америку везут евреев, чтобы те трудились на карьерах, в шахтах и лесах. Рабский труд, долгие часы, долгие дни, а всё, что они получают за это — жалкая еда — на ужин была овсянка с сухарями — и место, где спать. Они все приехали сюда добровольно.

Петр Вовенштейн сбежал из исследовательского учреждения в Нью-Мексико и был убит в Портсмуте.

Но, зачем?

Сэм ворочался на подушке, утыкаясь лицом в туфли, и безуспешно пытаясь устроиться поудобнее.

А важно ли это вообще?

Петр Вовенштейн сбежал из лагеря и закончил свои дни в родном городе Сэма.

Расследование обстоятельств его смерти привело Сэма примерно в такой же лагерь. Но в качестве заключённого, а не следователя.

Сэм очнулся и первым делом стукнулся лбом о потолочную балку, при этом, едва не удушив себя туфлями. Повсюду кричали, били в гонги, вопили:

— На выход! На выход! Raus! Raus! Все на выход! Jeder heraus!

Сэм спрыгнул с нар, снял туфли с шеи и с трудом натянул их на опухшие ноги. В бараке было, по-прежнему, темно, и по пути к выходу и месту сбора он постоянно натыкался на соседей. Утренний воздух был морозным и Сэм начал дрожать, растирая руки. Он не мог поверить в то, что видел. За заключёнными надзирали легионеры Лонга, однако компанию им составляли немецкие солдаты… Нет, не солдаты. Форма у них была чёрная, сапоги отполированы, на головах фуражки с символикой посередине. СС. Здесь находились германские СС, которые помогали легионерам, они смеялись и шутили, в руках они держали небольшие хлысты.

— Барак шесть! Барак шесть, внимание! — кричал один высокий тощий легионер, компанию ему составлял эсэсовец, который выкрикнул:

— Bunkhouse Sechs, Bunkhouse Sechs, an der Aufmerksamkeit!

Легионер пересчитал заключённых перед собой, сделал пометки, а Сэм продолжал дрожать и думать: «Так не может быть, это не взаправду». Немецкие СС и легионеры Лонга, штурмовики с обоих берегов Атлантики, вместе работали и сотрудничали в вермонтских горах. В новостях несколько раз упоминали о том, что в Германию на встречу с соратниками ездили легионеры Лонга, но об обратном не было ни слова. Всё было похоже на какой-то роман ужасов, что писал в фэнтезийные журналы сосед Сэма сверху.

Легионер что-то прокричал начальнику лагеря, и Сэм вместе с соседями по бараку направился на карьер в окружении легионеров Лонга и штурмовиков СС.

Работа его была проста. На участке, где режущими инструментами и бурами в стене мрамора проделывали отверстия, он должен был лопатой грузить куски камня, который потом куда-то увозили для дальнейшей обработки. Камень возвышался над ним на десятки футов, и другие заключённые с инструментом в руках взбирались вверх по строительным лесам. За ними надзирали лишь несколько легионеров и эсэсовцев, они сидели на деревянных стульях и трепались между собой. Едва Сэм начал загружать мрамор в деревянную вагонетку, его ладони тут же покрылись мозолями. Утром он сумел перекинуться парой слов с Отто, который таскал деревянные строительные леса.

— Вы добровольно подписались на вот это? — спросил Сэм.

Тот рассмеялся.

— Тут работать легче, чем раньше. Еда, пусть плохая, но есть. К тому же здесь охране запрещено в нас стрелять, если только мы не пытаемся сбежать. Нас постоянно колотят, но мы живы, и живём гораздо лучше, чем в лагерях в Германии и Польше. А вы? Зачем вы здесь?

Сэм закинул несколько обломков.

— Я коп. Из города Портсмут. В Нью-Хэмпшире. Приехал расследовать убийство, которое случилось дома.

— Надо было дома и остаться, а? — произнёс Отто.

Сэм прокашлялся, облокотился на лопату.

— Может, и так. А вы?

Лицо Отто помрачнело.

— Ах, нам тут всем повезло. Вы заметили, что тут нет ни женщин, ни детей, да? Лишь нам, трудоспособным, было дозволено уехать. Члены наших семей остались там. Кто знает, что там с ними…

Еврей уковылял прочь. Сэм взялся за лопату и вернулся к работе.

Через два часа работы наступило время завтрака. Измотанная лошадь с торчащими рёбрами притащила телегу с кастрюлями. Густая овсянка, холодные тосты, пахнущие прогорклым маргарином и чашка слабенького кофе. Было сытно, но раньше Сэм над такой едой посмеялся бы.

«Боже, — подумал он, — раньше». Его накрыло осознание собственного положения. Прямо в самую душу ударило. Его братец, Тони, возможно, рассмеялся бы от всей души. Тони, бунтарь, преступник — он-то был на свободе. А его брат, орёл-скаут и звезда футбола, прилежный брат, находился в лагере, в месте, гораздо худшем, чем там, где был Тони, месте, где…

От удара в спину он упал, осколки мрамора разорвали одежду, с колен потекла кровь. Он поспешно поднялся, схватил лопату и оказался лицом к лицу с офицером-эсэсовцев, который уже замахивался на него кнутом. У этого офицера была гладкая кожа, светлые волосы и острый нос. Он выкрикнул:

— ZurЭck zu Arbeit, Juden!

Рядом с ним стоял легионер в очках и с густыми усами, форма у него была грязная и поношенная.

— Я вообще нихуя не понял, что сказал этот нацист, — прокашлял Сэм.

Легионер рассмеялся.

— Мужик, ты, по ходу, не местный, ведь местные никогда бы не подняли лопату на «колбасника». Он сказал: «За работу, жид». Даже если ты американец, здесь ты никакой не американец.

Сэм намеревался сказать, что он не еврей, но промолчал. Он опустил лопату.

Обед не был столь торопливым, как завтрак. Заключённым позволялось сесть, вытянуть ноги и есть из металлических мисок рагу с водой и сухарями. И вновь Сэм оказался рядом с Отто, который облокотился на штабель с брёвнами.

— Чем вы занимались до войны? — спросил Сэм.

— До войны? Занимался бизнесом в Амстердаме. Милая, безопасная, скучная работа. Надеюсь, когда-нибудь на мои навыки обратят внимание и увезут из каменоломни. Они так иногда поступают, знаете ли. Если у них возникает нужда — в электриках, сантехниках, университетских профессорах — они их забирают и перевозят в особые лагеря.

— Сколько вы уже здесь?

— Восемь месяцев. До этого был где-то на юге. Очень жарко. Рубил лес на болотах. И насекомых много.

— А до этого?

Он покачал головой.

— Не хочу об этом вспоминать. Это был лагерь в Польше, очень плохой. Потом как-то раз офицер привёл американца в хорошем костюме. Добровольцы на работу в Америку. Кто хочет? Поехали бы все если б могли, и вот мы здесь.

Сэм проглотил ещё пару ложек рагу.

— А куда уходит мрамор? Или срубленные леса? Куда всё это отвозят?

— На поезда, — ответил Отто. — Грузят на поезда. А нам-то какое дело? Мы работаем, выживаем, нам даже платят.

— Платят? Деньгами?

— Да, по доллару в неделю. По воскресеньям мы можем тратить эти деньги в лагерном магазине. Например, мыло. Бритвы. Чай.

Сэм доел рагу и дочиста вытер миску коркой хлеба.

— Отто, а отсюда сбегали?

— Попытки случались, да. Но как далеко можно отсюда уйти, находясь в незнакомой стране? А? И в такой одежде?

— А удачные попытки были?

Отто уставился на Сэма.

— Значит, теперь раздумываете о побеге, да?

Сэм ненадолго задумался, размышляя, стоит ли доверять заключённому.

— Просто мысли вслух, вот и всё.

— Ну, так подумайте, вот о чём, мой друг. Если кто-то сбегает из барака, всех остальных в наказание сажают в холодную. Только вода, неделю никакой еды. А потом устраивают лотерею и одного из барака пристреливают. Это охранники придумали — не без помощи немцев, конечно, — что расстрел одного отобьёт охоту у остальных. Помогает. Чаще всего.

Сэм прекратил есть и сидел молча.

— Так, позвольте узнать, мой американский друг, что вы будете делать? Попытаетесь сбежать? Приговорите меня или ещё кого из соседей по бараку к пытке и смерти?

— Я не знаю, что буду делать, мне лишь нужно выбраться и…

— Нам всем нужно выбраться, — жёстко произнёс Отто. — Всем нужно уйти. Но куда нам идти, а? Для еврея в нынешнем мире… безопасных мест больше нет. Поэтому мы живём день за днём, вот и всё. А здесь мы в относительной безопасности. Вы меня понимаете?

— Да, понимаю.

— Нет, не понимаете, — бросил в ответ голландец. — Так. Расскажу вам притчу. Ммм, нет, не притчу, а правдивую историю. На юге, на лесоповале, я знавал школьного учителя из одной польской деревушки. Его звали Ротштейн. Как-то раз, через несколько месяцев после вторжения, в их деревню приехал отряд особой немецкой полиции и собрал всех евреев на площади. И там они и стояли, не шевелясь, под июньским солнцем. Ни воды. Ни тени. Ни еды. А немцы смеялись. Фотографировали. Они говорили евреям: «Шевельнётесь — умрёте. Поняли?». И один старик не выдержал. Он попытался размять затёкшие ноги. Его застрелили. Закричала женщина. Её тоже застрелили. Около Ротштейна его двухлетний племянник бился в объятиях матери, пытался убежать, мать плакала, а немецкий полицейский поднял мальчика за ногу, показал всем, затем приставил к его голове пистолет и выстрелил. Ротштейна всего забрызгало кровью и мозгами племянника. Это произошло там, где евреи сотнями лет жили в покое и безопасности. А теперь… ничего. Даже здесь, в вашей Америке. Мы здесь больше не в безопасности. Так, скажите, хотите, чтобы меня убили? Или кого-нибудь из моих соседей? Вы настолько важны, чтобы произошло именно это?

Сэм не отвечал. Отто продолжил:

— И насчёт ваших евреев. Они сами переселились в гетто в страхе за то, что с ними могут сделать. Мы в курсе этого. Ваших евреев не окружали пока ещё, не было ни погромов, ни арестов. Но придёт ли их время? Как пришло наше?

Прозвучал свисток, призывавший вернуться к работе, и освободивший Сэма от ответа, которого у него не было.

Глава сорок третья

Тянулся день, он проходил в монотонной изнурительной работе, в ладони впивались занозы с черенка лопаты, мозоли кровоточили и пузырились, Сэм работал, не поднимая головы, махал лопатой, стараясь не дышать каменной пылью, поднятой резаками и бурами. Когда вновь прозвучал свисток, Сэм вместе с новыми товарищами поплёлся обратно в барак, поняв, отчего все эти люди так выглядели. Их вид говорил о безнадёжности, они сдались и знали своё место. Настоящее лишь то, что буквально перед носом, и ничего больше. Жить для них означает, прожить ещё один день без побоев, без расстрелов, и поглотить максимально возможное количество пищи, всё, лишь бы прожить до следующего дня.

Такова жизнь за колючей проволокой.

А выбраться, совершить успешный побег, означало обречь незнакомого человека на смерть. Впереди находился барак N6, в него тянулась цепочка людей. У дверей стоял легионер, которого Сэм узнал по вчерашнему дню; он ткнул пальцем в направлении Сэма.

— Слышь, коп. — Всё лицо легионера было в шрамах от угрей. — Пора закончить одно дельце.

Легионер схватил Сэма за руку и выдернул из строя. Соседи Сэма опустили глаза, словно боялись, что если они будут обращать внимание, то утащат и их. Сэм стряхнул руку легионера и тот хохотнул.

— Ладно, идём, браток, и не будет никаких проблем.

Он пошёл за легионером, каждый шаг давался непросто и сопровождался болью, впереди виднелись открытые деревянные ворота с колючей проволокой, по бокам от них располагались сторожевые вышки. Они свернули направо к небольшому бетонному зданию, которое стояло рядом с тем, где его вчера осматривали. Внутри пахло химией и потом, за деревянным столом сидел пожилой мужчина в белом халате и с седыми волнистыми волосами, на носу у него были очки. Рядом с ним стояли бутылки с чернилами и блестящие инструменты. Старик поднял взгляд и спросил с немецким акцентом:

— Он не еврей, да?

— Неа, — ответил легионер. — Но он наш гость, как и все остальные.

Старик рассмеялся.

— Так и знал, что он не еврей. Всегда угадываю. Ладно, давай его сюда.

Перед мужчиной лежал толстый гроссбух в кожаном переплёте, в котором Сэм разглядел списки имён и цифр. Сэм понял, к чему его готовили. Его заклеймят, словно кусок мяса, как всех бедолаг вокруг, как его жертву убийства.

— Так, слушай, — указательным тоном произнёс старик. — Оголи запястье. И поживее, я на ужин опаздываю.

Сэм не пошевелился.

Легионер ударил его. Всё тело пронзила боль.

— Давай, гад, пошевеливайся! — прорычал он.

Сэм взглянул на легионера и закатал левый рукав. Он протянул запястье, старик взял колющую машинку с иглой на конце, поднёс её к запястью Сэма, и тот ощутил боль от уколов, которые навеки клеймили его как заключённого…

Сэм сжал правую ладонь в кулак, ударил и попал старику в подбородок. Тот удивлённо охнул, до Сэма донёсся крик легионера. Сэм схватил иглу, взял старика за правую руку, притянул к себе и проткнул ему ладонь. Тот завыл, легионер набросился на Сэма, начал бить его руками и ногами, но сквозь боль Сэм почувствовал облегчение.

Пришлось отбиваться.

Глава сорок четвёртая

Несколько часов спустя Сэм лежал на боку, он неглубоко дышал, сильно болели рёбра. Из татуировочной его перетащили в место, которое называлось холодная камера, и, чёрт побери, название было в самую точку, поскольку тут было охуеть как холодно. Это был бетонный мешок, без матраса, одеяла и подушки, лишь в углу стояло закрытое ведро для дерьма и мочи, и в данный момент, невзирая на требовательные вопли внутренностей опорожниться, Сэм не мог подняться на ноги и проделать пару метров до ведра.

Однако он улыбался. Несмотря на кровь, синяки и пульсирующую боль, он улыбался. Он отбивался, сумел причинить немецкому татуировщику боль. Разумеется, рано или поздно, кто-нибудь доделает татуировку, но, по крайней мере, Сэм Миллер, полицейский инспектор Портсмута, не был до конца заклеймён, словно домашняя скотина.

Он снова попытался поднялся, зарычал, когда что-то уткнулось в бок. Итак, после двух дней в заключении, что он сумел узнать? Многое. В отдалённых уголках страны трудились еврейские беженцы. Они валили лес, добывали руду, рубили камень. Среди них жил и работал до своего успешного побега Петр Вовенштейн, он же Петер Уотан.

Беженцы… как и почему они тут оказались?

Очередной вдох, очередной стон.

И всё же Сэм улыбался, поскольку, он нашёл ответы на многие вопросы, пускай и не на все. Он гадал, будет ли старый маршал Гарольд Хэнсон гордиться своим исполняющим обязанности инспектора. В конце концов, Сэм не только выяснил настоящее имя жертвы, он также раскрыл государственную тайну.

Блин, если этого не достаточно для прохождения испытательного срока, то, что тогда? Может, даже поможет в делах Партии. Как знать?

Он кашлянул.

Блин, как больно.

Каким-то образом Сэму удалось задремать, а когда он проснулся, то доковылял до ведра и прицелился. Дневной свет, лившийся из зарешеченного окна, позволил рассмотреть, что в его моче не было крови, а это хороший знак. Он выпростал левое запястье. Вот. Синяя цифра «три». Постоянное напоминание о том, в каком ужасе жил сам Сэм и все остальные. Он спрятал запястье, опустил крышку ведра и сел, морщась от ноющей боли в рёбрах.

Он оглядел маленькую камеру. У основания стены что-то было. Он пригляделся, на камне были нацарапаны инициалы «Р. С.» и звезда Давида.

Шум, тихий шлепок.

На полу что-то лежало. Сэм подполз, увидел, что это замотанная краюха хлеба. Он распаковал хлеб и среди разводов маргарина прочёл:

Отто. Голландский коммерсант из шестого барака. Чёрт побери.

Сэм съел хлеб, морщась при каждом движении челюсти, затем разорвал записку и съел и её. Кусок бечёвки отправился в ведро.

Он облокотился на стену, чувствуя себя немного лучше, и принялся раздумывать, что делать дальше.

Выживать, решил он. Делать то, что делали евреи. Оставаться в живых. Как-то выбраться, вернуться в Портсмут и…

«И приговорить кого-то к смерти? Так ты решил? Сбежать и приговорить кого-то к смерти, возможно, Отто, человека, с которым ты подружился? Ты именно так и решил поступить? Убить его ради возможности перебраться через забор, колючку и сторожевые вышки и…»

Дверь открылась. Вошли двое легионеров Лонга и уставились на него, на поясах у них висели деревянные дубинки.

— Подымай жопу и идём с нами, иначе поколотим так, что охренеешь. Уяснил, пацан? — произнёс один.

Сэм поднялся, радуясь тому, что сумел скрыть свои муки от этих громил.

Его проводили в здание, которое стояло в стороне от остальных, деревянный коттедж, словно, перенесённый сюда из какого-то курорта. Вокруг висел шум работ на карьере, грохотали краны, гремели буры, лязгали инструменты, к ним примешивались окрики охранников и надзирателей.

У коттеджа оба охранника остановились. Один указал на крыльцо.

— Иди туда, там с тобой хотят повидаться. Иди прямо, а попытаешься сбежать, сам знаешь, что будет…

Он пихнул Сэма локтем под рёбра и тот охнул.

— Вон там юго-западная сторожевая вышка, — продолжал легионер. — Там сидит человек со снайперской винтовкой, и если ты выйдешь из коттеджа один, он разнесёт тебе бошку. Ты понял?

Сэм не ответил, стряхнул с себя объятия охранников и поднялся по ступенькам. Было холодно, руки и ноги начали дрожать. Он коснулся дверной ручки, гадая, что же его ждёт.

Он открыл дверь и вошёл в небольшую прихожую с восточным ковром на полу, трюмо и лампой. Через арочный проём виднелась гостиная с большим диваном и двумя креслами, подлокотники которых были накрыты изысканными салфетками. Из большого окна открывался вид на забор в отдалении, а за ним покрытые лесом вершины Грин-Маунтинз. Спиной к Сэму стоял мужчина в военной, кажется, форме и смотрел в это окно, сложив руки за спиной.

— Итак, — произнёс военный и обернулся.

Сэм замер на месте, словно кто-то приколотил его ноги к полу.

Перед ним в форме Национальной гвардии стоял его босс, маршал Гарольд Хэнсон.

— Сэм, — сказал Хэнсон и покачал головой. — Во что, блин, ты вляпался?

Глава сорок пятая

Сэм закрыл глаза, затем резко их открыл.

— Я… я делал свою работу.

Хэнсон стоял, уперев руки в бока.

— Ты глянь на себя. Боже, каким макаром ты здесь оказался?

— Убитый… след привёл сюда, я выяснил, кто он…

— Твою мать, Сэм, я тебе несколько раз говорил оставить это дело в покое. Ты же в курсе, что оно принадлежит ФБР и немцам.

— Это по-прежнему моё дело, сэр. И без разницы, что говорите вы или ФБР. Это всё ещё моё дело и я выяснил, откуда он прибыл. Я знаю его настоящее имя и…

— Ты, вообще, в курсе, какие проблемы создал? — перебил его Хэнсон. — Какие неприятности нажил?

Сэм провёл ладонью по стриженой голове.

— Ага, полагаю, я отлично, блин, знаю, какие неприятности нажил. Сэр.

Лицо Хэнсона залилось краской.

— Вот и хватит, значит.

— А, что ещё вы хотели, чтобы я сказал? Или сделал?

— Во-первых, я ожидал, что ты будешь умным, — сказал Хэнсон. — И тебе повезло, что я здесь.

— Откуда вы узнали, где я? — спросил Сэм.

— Позволил себе провести разведку, — ответил босс. — Одной из причин, почему я стал маршалом, является то, что мои глаза и уши открыты. Думаешь, я не в курсе твоих делишек с Кенни Уоленом насчёт поддельного удостоверения ФБР? Он позвонил мне сразу же, как ты вышел из его квартиры. Пэт Лоуэнгард тоже тебя сдал, как только ты вышел за дверь. Таков наш мир. Кругом шпионы и стукачи. Было несложно отследить тебя от Портсмута до Бостона, а потом до Бёрдика в Вермонте. Узнав, что находится в Бёрдике, я понял, где именно ты влип в неприятности.

Даже в этой красивой комнате Сэм мог слышать грохот камнедробильного оборудования, чувствовал запах пыли и масла.

— Зачем они здесь? Все эти евреи? Здесь, В Нью-Мексико и в других уголках страны? Их тут, должно быть, тысячи, так?

— Тебе не нужно знать, что здесь происходит, — сказал Хэнсон.

Внутри Сэма что-то дёрнулось.

— Да, хрена с два!

— Послушай, Сэм…

— Нет, — прервал его тот. — Меня избили, раздели, и заставили пахать, как раба. Мне едва не сделали татуировку, как всем остальным местным бедолагам. Я имею право знать, и вы расскажете. Я требую.

Хэнсон одёрнул форму.

— Ты не в том положении, чтобы что-то требовать.

— Может, и так, но мне кажется, что вам неловко об этом говорить, сэр. После ваших рассказов людям в Партии о том, что вы поддерживаете меня ради великих и благих целей, моё заключение в Бёрдике скажется на вас не лучшим образом. Но вы расскажите, и будете в восторге от того, что я сделаю для Партии и для вас лично, если выйду.

Хэнсон смотрел на него, а Сэм гадал, что же творилось по ту сторону этих оценивающих глаз. Наконец, Хэнсон произнёс:

— С чего ты решил, что я что-то знаю?

— Вы приехали сюда в парадной форме Национальной гвардии. Значит, у вас есть допуск в место, которого официально не существует. А это значит, что вы в курсе того, что тут творится.

Эти слова вызвали у него лёгкую улыбку.

— Благодарю за вотум доверия. — Хэнсон подождал, выдохнул и произнёс: — Этому месту года два. Начиналось всё с малого, затем выросло и стало ясно, что оно всем на пользу.

— Охеренная польза должна быть, — произнёс Сэм. — С чего всё началось?

— А с чего мне тебе рассказывать?

— С того, что я заслужил право знать. И вы знаете, что я прав.

Пауза.

— Всё началось в оккупированном Париже, с торговой делегации, возглавляемой главным казначеем, Моргентау. Вероятно, это самый толковый министр в правительстве Лонга. Он с самого начала войны делал всё возможное, чтобы перевезти сюда как можно больше еврейских беженцев. Безуспешно. Слишком сильное сопротивление со стороны Конгресса, да и всех остальных. Никто не хотел их здесь видеть, делиться работой и жильём. Однако в Париже Моргентау и некоторые бизнесмены увидели поезда, которые перевозили французских евреев на восток. Возник спор, и один высокопоставленный офицер СС заявил Моргентау: «Хорошо, раз вы так переживаете за евреев, забирайте их». Так он и поступил. Евреев ссадили с поезда и привезли сюда.

— Перед тем, как попасть сюда, я слышал по новостям, что Моргентау не удалось привезти сюда ещё больше евреев. Он всё бьётся и бьётся.

— На людях, конечно, — сказал Хэнсон. — Но он со своими друзьями-промышленниками занимаются этим уже долгие годы. А всё, что ты слышишь по радио или видишь в кинохронике насчёт его борьбы с Конгрессом — это ложь. На людях он шумит, а тайком ворочает свои делишки.

— Как они сюда попадают?

— После поражения Англии, немцы стали обладателями крупнейшего торгового флота в мире, Английские суда с немецкими экипажами и несколькими американскими офицерами, перевозят живых евреев сюда. Высаживают их в военных портах, поэтому с секретностью проблем нет.

— Невероятно, — произнёс Сэм.

— Если подходить прямо, немцы хотят, чтобы евреев в Европе не было, пусть их хоть выселят, хоть убьют, — пояснил Хэнсон. — Блин, этот их главный эсэсовец, Гиммлер, пару лет назад написал в своей книжке о выселении евреев за океан. Они плохо с ними обращаются лишь потому, что не могут перевозить более лёгкими способами.

— Но расходы…

— Сэм, немцы насмерть сцепились с Советами. Раз мы сами предложили им забрать евреев, им-то какая разница? Использовать армию и железные дороги для транспортировки евреев в концлагеря на востоке или использовать армию и железные дороги для снабжения восточного фронта с русскими?

— И за всем этим стоит главный казначей?

— Моргентау, в итоге, достиг соглашения, каким бы сложным оно ни было. Евреев будут доставлять сюда тайно, но не как беженцев, а как рабочих. Немцы получают свободную от евреев Европу, а мы рабочую силу.

— Рабскую силу, хотите сказать?

— Им платят.

— По доллару в неделю!

— Что гораздо больше, чем они получали в Европе. Сначала сюда приехало несколько тысяч, работать на медных рудниках где-то в Монтане, и это начинание оказалось успешным. Это хорошие работники, Сэм, которые рады находиться здесь, а не там. Они валят лес, работают в шахтах, на карьерах, даже в нескольких научных учреждениях и на судоверфях. Удалось заработать денег, но ты же знаешь, как работает президент. Он со всего получает откаты, совсем как в те времена, когда был губернатором. По мере развития программы в его кампанию были сделаны взносы.

— Деньги? Так, всё ради денег?

Хэнсон кивнул.

— Да, деньги, как бы грубо это ни звучало. Господи Боже, страна развалена. Годами лежит в руинах, и мы живём на этих руинах, невзирая на конфискацию и перераспределения благ, которые Лонг устраивает по поводу всего. Мы десять лет находились в Депрессии. Поэтому стране нужны деньги. Эти рабочие добывают деньги за экспорт. Твёрдая валюта. Деньги, которых мы не получили бы, используй мы обычные трудовые ресурсы за обычную плату.

— Почему нельзя использовать эти деньги, дав людям работу?

Лицо Хэнсона приняло мрачное выражение.

— А что более ценно для Лонга и Партии? Свободные американцы, занятые реальным трудом, или неимущие американцы, которым, чтобы получать пособие, нужно приносить клятву верности, и в нужное время голосовать, как надо?

— Святый Боже, — пробормотал Сэм.

— Часть денег уходит и на другие дела. Ты смышлёный парень, Сэм. Погляди на наш родной город и увидишь, куда они идут.

Сэм сначала не понял, к чему клонил Хэнсон, но потом догадался. Военно-морская верфь. Расширение флота. Новые здания, краны, доки…

— На армию? Так?

— В основном, — сказал Хэнсон. — Но и в другие места тоже. Строительство дорог и мостов. Президент и его ребята получают свою долю, равно как и Партия. Лонг — это жирный развратный пьяница, который, так уж вышло, является нашим президентом, и будет им оставаться в обозримом будущем. Но нас ждёт и другое будущее, и это человек в военной форме и с забавными усиками. Как только Гитлер разгромит Россию и отдохнёт, он обратит своё внимание по ту сторону Атлантики. Возможно, в то же самое время через Тихий океан будут смотреть его узкоглазые друзья из Токио. Так, что нам нужно подготовиться.

— Вся эта встреча между Лонгом и Гитлером. Дело же не только в деньгах. Мы запускаем свои авиационные и военные заводы, чтобы быть готовыми, так?

— Верно, — ответил Хэнсон. — И все эти бедные евреи — это наша основа. Наш способ профинансировать то, что можем… есть также и гуманитарная сторона.

Сэм рассмеялся.

— Гуманитарная? Вы с ума сошли?

— Нет, не сошёл. Каждый еврей, находящийся здесь — это спасённый еврей.

— Некоторые спасены. Тяжело работают, плохо одеты, скудно питаются…

— И всё же, спасены, в сравнении с тем, что ждёт их в Европе, — настаивал Хэнсон. Моргентау, хот и руководит программой, ему всё это тоже не нравится, но… гораздо лучше находиться здесь, тяжело работать и плохо есть, чем вернуться в Европу, на бойню.

Сэм молчал. Он не знал, что ещё сказать. Хэнсон вздохнул.

— Послушай, Сэм. Ты находишься в очень опасном положении. Теперь тебе известна одна из самых главных и жутких тайн страны. Ты должен сказать мне: что ты намерен делать с этим, если выйдешь?

— Ничего, — сказал Сэм, затем помолчал и добавил: — Какое-то время.

— В каком смысле? — резко бросил Хэнсон.

— В самом прямом, — ответил Сэм. Ему не нравились ни сладкие речи Хэнсона, ни удобство и чистота его формы. Сэм был уверен, что перед тем, как сюда явиться, его босс хорошо позавтракал. Он продолжил: — Может, буду сидеть тихо. Может, не буду. Возможно, американскому народу следует узнать, чем именно, блин, занимается его правительство и как оно обращается с беженцами. Возможно, им следует узнать, что эти бедолаги работают практически до упаду.

— Кто дал тебе право такое рассказывать?

— Я свободный американец, и это единственное право, что мне нужно.

Хэнсон покачал головой.

— Возможно, так и было сколько-то лет назад. Но не теперь. И ты делаешь допущение. Что выйдешь отсюда.

— Вы же не стали надевать форму и два часа трястись в поезде только лишь за тем, чтобы поговорить со мной, правда?

— Именно поэтому. Поговорить с тобой и посмотреть, насколько ты умён. Допустим, Сэм Миллер, паладин правды и защитник чего бы там ни было, рассказывает эту историю «Бостон Глоуб», «Нью-Йорк Таймс» или «Нью-Йорк Херальд Трибьюн». И что потом?

— Я не знаю.

Хэнсон сунул руку под мундир, достал пачку чёрно-белых фотографий.

— Я скажу, что будет потом. Хаос. Насилие. Лагеря будут раскрыты, и какая-то часть наших безработных ворвётся в эти лагеря, начнёт избивать и даже убивать евреев, за то, что те крадут у них работу за нищенскую оплату, которая, по их мнению, принадлежит настоящим американцам. Возможно, нападут на гетто в Калифорнии, Нью-Йорке и Майами, по всем Соединённым Штатам начнутся погромы. Это с одной стороны. С другой, сделка между Лонгом и Гитлером по поводу депортации евреев, уже заключена. Договор действует лишь пока остаётся в тайне, и как только тайна станет явью, Лонг отбросит её, как ту самую пресловутую горячую картофелину. Евреи останутся в Европе. Не будет больше никаких грузовых кораблей через Атлантику. Вот, что их ожидает. Глянь. Эти снимки мне передал один приятель из армейской разведки.

На первом снимке был изображён сельский пейзаж, холм с видом на большую яму. Там стояли немецкие солдаты с винтовками, они смеялись. На следующем фото был изображён строй людей, выставленных по росту. Мужчины с длинными бородами, юноши, бабушки, женщины, у некоторых на руках дети, юные девушки.

Все они были голые.

Очередная фотография, Хэнсон передавал их, словно какую-то безумную колоду карт. Большинство мужчин старалось держаться гордо, они прикрывали ладонями гениталии. Женщины одной рукой прикрывали низ живота, а другой грудь, некоторые прикрывали собой детей.

Ещё одно фото. Сэм силой заставил себя на него взглянуть. Немецкие солдаты ровно, по-военному, построились, винтовки вскинуты, и стреляют в раздетых мужчин, женщин и детей.

Их всех расстреливают. Сэм мог слышать лишь хруст фотокарточки. Большая часть раздетых мужчин и женщин падали лицом в яму, некоторые скорчились на земле. У горы трупов стоял офицер со служебным пистолетом в руке, из которого он целился кому-то в голову.

Последнее фото. Немецкий солдат, широко ухмыляясь, пинал окровавленный труп младенца, словно играл в футбол.

Хэнсон держал это фото дольше всех, затем убрал все снимки обратно в карман. Он протёр руки, словно те были грязными.

Сэм отвернулся, в горле застрял комок.

— Мы не можем спасти их всех, Сэм, — тихо произнёс Хэнсон. — Но мы можем спасти многих, и мы продолжим спасать многих. Если правда о лагерях в Соединённых Штатах выплывет наружу, сделке конец.

— Сделке? — С трудом произнёс Сэм, самому ему, при этом, хотелось сблевануть. — Мы заключаем сделки с правительством и армией, которые вытворяют вот такое?

— Мы будем заключать сделки, с кем придётся, пусть даже с самим дьяволом, — ответил на это Хэнсон. — Ты видел снимки. Если бы мы не привезли этих людей работать здесь, на карьере, та же участь ждала бы и их.

— Но мы же лучше их.

— Возможно. Только ни у кого из нас руки не чисты. Ни у кого.

— Говорите за себя, — сказал Сэм.

— Я предпочитаю приглядывать за своими офицерами, действующими и нет. Я не люблю сюрпризы. Полицейская комиссия не любит сюрпризы.

— Не сомневаюсь. — Тошнота сменилась чем-то более сильным.

— Значит, ты понимаешь, что нашему интересу есть предел. Нам известно, что происходит на улицах Портсмута, сомнения, потоки бухла и денег. Мы делаем всё, что можем, и будучи сержантом, ты находился на самом острие. Однако существуют обстоятельства, которым мы уделяем особо пристальное внимание.

Сэм взглянул в окно.

— Ты представляешь, сколько копов могут позволить себе собственный дом? Проработав всего несколько лет? Да ещё и с беременной женой на руках?

Сэм обернулся к нему.

— Я много сэкономил. Работал сверхурочно, сколько мог.

— Разумеется, — сказал Хэнсон. — Однако за несколько недель до того, как ты купил дом, произошло одно занятное совпадение. Уильям Коканнон. Официальную жалобу он подавать не стал, но всем дал понять, что одним мартовским утром, кто-то его крепко отмудохал и украл несколько сотен долларов, которых оказалось достаточно, чтобы ты наскрёб на новый дом. Я знаком с президентом Первого Национального. Он поведал мне, что тебе не хватало на первоначальный взнос, затем Дикого Вилли мордуют, а ты заявляешься с необходимой суммой.

Сэм ощутил, как в комнате стало холоднее.

— Я доступно излагаю? — спросил Хэнсон. — Или мне рассказать о твоей жене и её друзьях?

— Доступно.

— Хорошо. Значит, недопонимания не будет. Я вытащу отсюда твою жалкую задницу, хоть и пришлось потянуть за множество нитей и пообещать немало одолжений, и привезу тебя обратно в Портсмут. Затем ты вернёшься к обязанностям исполняющего обязанности инспектора и связного с ФБР. Те, кстати, сказали, что очень сильно по тебе соскучились. Искать тебя я поехал, в том числе, и по этой причине. Чтобы обрадовать ФБР.

— А журнал департамента… кто напишет, куда я пропал? Или вы?

— Журнал исправят, — осторожно произнёс Хэнсон. — Я скажу, что ездил вместе с тобой в один небольшой городок в Вермонте по одному следственному делу. Делу, которое, напоминаю вам, исполняющий обязанности инспектора Миллер, закрыто. Навсегда. Ты меня понял?

— Но я знаю, кто это. И откуда приехал. И…

— Сэм. — Голос Хэнсона стал жёстче. — Прекращай. Это приказ. Обещай, что покончишь с этим, и этим же вечером мы вернёмся в Портсмут. Скажешь что-нибудь ещё и, Богом клянусь, через минуту снова окажешься за забором. Тебе понятно?

— Сэр… это же убийство. В вашем городе. В нашем городе.

— Беженец из Нью-Мексико, а до этого из Европы, которому свернули шею и выбросили из поезда, который проходил через наш город. Вот и всё. Ясно? Оставь его ФБР. Либо оставайся здесь.

Сэм протёр лицо, взглянул на босса. Может, из-за голода, или из-за усталости, или от горького осознания того, что он сдался, но на пару мгновений на груди босса ему привиделись те фотографии, словно он увидел их сквозь ткань мундира. Построившиеся немецкие солдаты с винтовками. Стрельба. А в самом конце, немецкий солдат, пинающий труп ребёнка, будто это какое-то весёлое состязание.

Сэм собрал все силы, чтобы заговорить, но вышел у него лишь шёпот.

— Дело закрыто. Я вам обещаю.

— Хорошо, — сказал Хэнсон, подошёл и хлопнул его по плечу. — Как я говорил ранее, когда встреча закончится, тебя ждёт светлое будущее в Партии, даже невзирая на все твои выкрутасы.

«Конечно, — подумал Сэм. — Светлое будущее стучать на собственного тестя, на благо тебе, на благо «нацикам», против «штатников».

— Так. Ещё одно. Ты же понимаешь, что всё, что я тебе сейчас рассказал, здесь же и останется. Это понятно?

— Да, сэр, понятно.

Хэнсон покачал головой.

— Нет, мне так не кажется. Я имею в виду, что всё останется здесь. Нельзя рассказывать никому. Ни другим копам, ни жене, никому. Если же выяснится, что ты кому-то растрепал об этом месте, с кем-то поговорил — даже со своим сыном Тоби, по ошибке — ты вернёшься сюда. Навсегда. Итак. Скажи, что всё понял.

Вместо ответа Сэм закатал левый рукав и показа вытатуированную цифру 3.

— А это? Как я объясню это Саре?

— Что-нибудь придумаешь, — ответил Хэнсон. — Что пошёл по пьяному делу к татуировщику в гавани, мне плевать. Но тайна Бёрдика останется тайной. Понятно?

— Ага. Я всё понял.

— Хорошо. — Хэнсон набрал воздуха в грудь. — А теперь валим из этой дыры.

В какой-то момент Сэма так сильно укололо чувство вины, что он едва не развернулся и не вернулся в лагерь. Теперь же, переодевшись в гражданский костюм — после нескольких дней в полосатой робе в нём он чувствовал себя неловко, костюм казался слишком узким, не считая шляпы, которая болталась на бритой голове — Сэм шёл вместе с Хэнсоном. Он увидел строй заключённых, направлявшихся в обратную сторону. Голодные люди уставились на него. Он тоже пристально взглянул на них, и узнал кое-кого из соседей, а точнее, одного конкретного человека. Отто, голландский еврей, который очень сильно рисковал, чтобы передать Сэму кусок хлеба.

Отто неверящим взглядом смотрел на Сэма, и тому оставалось только гадать, что же творилось у него на уме. Должно быть, Сэм — шпион. Должно быть, Сэм — перебежчик. Теперь все обитатели шестого барака находились под угрозой, за то, что проявили дружелюбие по отношению к американцу, который их всех предал.

Он подумал что-нибудь им выкрикнуть, но понял, что это пустая трата времени. Вместо этого он смотрел на строй плетущихся на работу людей, а затем повернулся лицом к ожидавшей его свободе.