За думами Егор незаметно добрался до Додьги.
— Доехали, — сказал он маленькой гольдке, остановив Савраску подле Ивановой избы.
Дельдика забеспокоилась и что-то залепетала по-своему. Егор помог ей выбраться из розвальней и повел в избу. Притворив за собой дверь жарко натопленной избы, мужик покашлял, но из темноты никто не отзывался. Слышно было только, как, часто и быстро стуча ногой, зачесалась в углу собака.
— Григорьевна, ты дома? — спросил Кузнецов.
— Кто это? — послышался с полатей испуганный и хриплый голос Бердышова.
— Никак, это ты, Иван? Слезь, я тебе гостью привез.
— Чего это тебя в полночь носит?.. Анна, поди засвети огонька: кого он там привез?
Бердышова слезла на пол, высекла огонь и зажгла лучину.
— Дельдика! — с восторгом воскликнула она, и обе гольдки радостно бросились друг к другу.
Тем временем Иван Карпыч слез с полатей и, поджав ноги, присел на лавку.
— Ты к китайцам, что ль, ездил? — спросил он.
— К ним, — ответил Егор.
Бердышов достал табак и трубку и, поудобней привалясь к горячему чувалу, закурил.
— Я продрог сегодня, беда, иззяб. И с чего, сам не знаю, будто не силен мороз, — посетовал Иван.
— А я полагал, что ты на этот раз подольше пособолюешь.
— Ничего не попалось, — удрученно ответил Иван. — За пустяками проходил, измаялся, ног не чую.
Впрочем, и при удачной охоте он редко сознавался, что взял добычу. Возвратившись с промысла, он обычно жаловался, что все плохо, что напрасно проходил в тайге.
— Ну-ка, ну-ка, рассказывай, — оживился Бердышов. — Григория видел ли?
— Как не видел! Кабы ты знал, Иван Карпыч, чего там сегодня стряслось…
— Значит, это ты неспроста девчонку-то привез? Э-э, да у тебя морда покорябана. А что это, синяк?
— Такая там передряга была! — вздохнул Егор.
Бердышов сразу повеселел.
— Как дело к весне подходит, пора гольдам долги отдавать, так торгаши за их девок берутся. Это уж известно. А это гольдам — острый нож.
Егор стал рассказывать про свои приключения.
— Так ты, оказывается, и мехами раздобылся? Ладно, значит, у тебя старуха лекарит. Это хорошо, теперь мылкинские на нее молиться станут, — заключил Иван по-своему рассказ Егора.
Кузнецов, между прочим, помянул, что обеих чернобурок он отобрал обратно и привез домой.
— Теперь боюсь, как бы чего не вышло, — не дай бог, они жаловаться станут.
Бердышов от души хохотал, слушая Егора.
— Здорово ты им задал!.. И не бойся, ничего не станется, — говорил он, вытирая слезы, навернувшиеся от смеха.
— Сам посуди — восемь рублей за пару чернобурок!
Иван Карпыч слез на пол и обулся.
— Ладно, что девку привез. — Он подошел к Дельдике, сидевшей на табуретке, и потрепал ее по голове. — Пусть живет, Анне будет помощницей. Хорошая девка! — вдруг засмеялся он. — Без обмана… Если бы не ты, некуда бы ей деться. — Дельдика замерла от его прикосновения и, не смея шевельнуться, косилась на Ангу. — Так восемь рублей тебе Гао не пожалел за шкуры? — обернулся Иван к Егору.
— А сам-то ты не продаешь ему свою добычу?
— Не продаю и не стану продавать. Больше ему от меня соболей не видать. Вот пойдет с Хабаровки почта, соберу свои меха, доберусь до Софийска или до самого Николаевска. Хочешь, и твоих чернобурок отвезу?
— Можно, конечно, — согласился Егор.
Иван вышел проводить его.
Ветер менялся. Небо затягивало тучами. Луна купалась в белых пенистых волнах.
— Эх, отощала у тебя коняга! — Иван похлопал Саврасого по заиндевелой спине. — Чего это бока-то ей как сшило?
— Корма нет, без овса стоит.
— Ничего, скоро оправится.
— Разве что! — ответил Егор и, взяв Саврасого под уздцы, направился к своей избе. — Завтра приду к тебе.
— Приходи, — отозвался Иван и заскрипел дверью.
Дома у Кузнецовых не спали. Наталья послала Федюшку распрячь коня и внести муку, а сама накрыла на стол. Дети слезли с печи и уселись на лавке. Для них не было большего удовольствия, чем слушать отца, когда он откуда-нибудь приезжал. По его рассказам они узнавали окружающий мир, людей.
Егор умылся и сел за стол. Он ужинал ухой, черствым хлебом. Лучина, воткнутая в светец, освещала русское лицо его со светлой бородой и острыми глазами. Егор рассказал, как поссорился с торговцами.
— Анга тоже сказывала про этих купцов, будь они неладны! — поддакнула мужу Наталья. — Окаянные, что делают с гольдами, а те терпят.
— Торговля: не обманешь — не продашь… — заключил лежавший на полатях дед.
Когда все легли спать, Наталья убрала посуду, потушила огонь и легла подле мужа.
«Завтра чуть свет побегу к Анге смотреть гольдскую девчонку», — решила она.
С содроганием она думала о судьбе, которая ждала Дельдику, если бы за нее не вступился Егор. Муж представился ей смелым, сильным, ее умиляло, что он подвергался опасности из-за маленькой гольдки. И она обняла его крепко, как, бывало, обнимала, когда только что вышла замуж.
Наутро Егор принес Бердышову своих чернобурок и просил продать их повыгодней.
— Уж постараюсь для тебя, Кондратьич.
День был ясный, солнечный, с крыши обильно капало.
— Как теплеет-то! — говорил Егор, глядя в оттаявшее окошко. — Успеешь ли до распутицы?
— Еще холода будут, — возразил Иван. — Это только немного отпускает, а как ветер подует, ударит морозище, снова закрутит пурга. Беда, как зима сызнова настанет! Амур еще не скоро тронется.
— Нартами ты бы живо отмахал.
— Забота с собаками, да и в городе трудно с ними, — возразил Бердышов.
Он не хотел ехать один с дорогим грузом. С почтой было надежнее.
— Тепло-то тепло, но ненадолго, — снова заговорил Бердышов, выходя из дому. — Сейчас самое время для цинги. Ты смотри, Егор, не оцингуй тут без меня.
Санка Барабанов протрусил мимо них верхом, направляясь к проруби поить коня.
Федор встретил мужиков у землянок.
— Все почту ждешь? — спросил он у Ивана.
— Скоро должна быть.
— Дед у нас занемог опять, — сказал Егор.
— Надо баб гонять в тайгу, чтобы клюкву, бруснику искали, рыбу свежую надо есть, не вымораживать ее, сырую хорошо бы, тоже помогает мясо сырое, хвою пить надо. Разные средства есть против этой цинги.
— По-ошта едет! — вдруг прокричал со льда Санка.
— Где увидал? — отозвался отец.
— Эвон… Через торосник переезжает.
— Обознался ты! Ничего не видно!
— Чего обознался! — кричал Санка, отъезжая от проруби. — Вон она! — парнишка показал рукой и, ударив коня ногами, поскакал обратно к берегу.
— Верно, колокольцы слыхать, — согласился Иван. — Востроглазый он у тебя, нас переглядел. Туда вон сколько верст будет!
Часа через полтора к поселью подъезжали груженые кошевки. Ражие детины в собачьих дохах правили конями, запряженными попарно, гусем. В кошевках виднелись ружья.
— С этакими не пропадешь, — рассуждал Федор, — покатишь, как у Христа за пазухой, хоть тыщу с собой вези.
— Эй, здорово, паря Ванча! — сказал, ломая шапку, передний ямщик.
Переселенцы высыпали из землянок на талый прибрежный снег встречать приехавших. Ребятишки пустились бежать наперегонки с почтовыми конями.
Дед Кондрат вдруг заплакал и пошел в землянку.
— Ты чего это? — спросил его сын.
— Кабы весточку с родимой сторонки-то… — скривившись, пробормотал старик.