Больной, вспухший Тереха лежал на лавке.
— А где Пахом? — спросил Барабанов.
— В стайке, — ответила бледная Аксинья, перебиравшая какие-то грязные тряпки.
— Не хотели должать, да, видно, придется, — сказал Тереха. — Надо куда-то ехать.
Вошел Пахом. Барабанов заговорил с ним:
— Ты, сказывают, в Бельго собрался. Не езди, я тебе и муки и крупы привез, луку. Лавочник прислал. Узнал, что ты хвораешь, и прислал. Без денег, даром…
И Федор стал передавать Бормотовым подробности своего разговора с Гао.
Пахом заробел.
— Нет, не надо нам, — вдруг сказал он, выслушав рассказ Федора, — бог с ним… Уж как-нибудь пробьемся.
— Чудак! Ведь он даром, как помощь голодающим.
— Нет, не надо.
— Не бери, Пахом, — подхватил Тереха. — Не бери! Как-нибудь цингу перетерпим. И не езди… дорога плохая.
— Их обманывали, обманывали… — как бы извиняясь за мужиков, заговорила Аксинья.
Федор рассердился:
— Да ведь ты только что в лавку собирался. Как же так? Сам не лечишься, поднять себя не можешь и другим лечить не даешься? Что ты за человек? Возьми в толк! Мне-то как быть теперь? Куда эту муку? Я для тебя старался, вез, к пасхе тебе желал угождение сделать.
— Убей — не возьму! — стоял на своем Пахом. — Прощения просим.
— Быть не может, чтобы даром! — суверенностью молвил Тереха.
— Вот тебе крест! Не веришь — съезди в Бельго… Не Хочешь даром брать — пусть цену назначит. Мне какое дело? Человек просил передать.
— Не поедем в Бельго: делать там нечего.
— Да ты не бойся.
— Вот луковку возьму. За луковку ничего не станет, — ухмыльнулся Пахом и с видимым удовольствием взял пару луковиц. — А муки не надо.
— Гао обижается, что помощи не принимаем.
— Нам такой помощи не надо. Мы без нее проживем, — твердо ответил Пахом. — Все равно теперь уж скоро весна. Не знаю, сплав вовремя придет, нет ли… Парень-то кормит нас, мясо таскает, — кивнул отец на Илюшку.
— Вот тварь, какой нравный у нас Пахом! — выходя, бормотал Федор. — Никак на его не угодишь, что ни делай, а он как раз поперек угадает.
С тех пор как отец и дядя заболели и перестали вырубать лес, Илюшка целыми днями пропадал в тайге. Казалось, он даже был доволен тем, что мужики заболели.
Ни у кого ничего не расспрашивая, он совершенствовался в охоте. В верховьях Додьги он убил кабана, сделал нарты и привез на себе мясо. Он ловил петлями рябчиков и тетеревов, а когда жил дома, добывал махалкой рыбу.
Сильный и выносливый, он ел сырое мясо, сырую рыбу, глодал какую-то кору в тайге и цинге не поддавался.
Илюшка давно поглядывал на Дельдику. Впервые увидев ее, он, словно изумившись, долго смотрел ей вслед. Встретив ее другой раз при ребятах, он поймал девочку и натер ей уши снегом. Маленькая гольдка закричала, рассердилась и полезла царапаться. Илюшке стало стыдно драться с девчонкой — он убежал.
— Она тебе морду маленько покорябала, — насмехались ребята.
Русские девчонки прибежали к Анге жаловаться:
— Тетя, вашу Дуньку мальчишки обижают.
— Тебя обижали? — спросила Анга.
Дельдика молчала. Ее острые черные глаза смотрели твердо и открыто.
Однажды Илюшка наловил рябчиков. Аксинья велела несколько штук отнести Анге. Бердышовой дома не было: она строила балаган в тайге. Илюшка отдал рябчиков Дельдике и засмотрелся на нее. Гольдка вдруг засуетилась, достала крупных кустовых орехов и угостила ими Илюшку.
На другой день Санка, не желая уступить товарищу в озорстве, поймал Дельдику на улице и опустил ей ледяшку за ворот. Подбежал Илюшка и сильно ударил Санку по уху. С тех пор все смеялись над Илюшкой и дразнили его гольдячкой.
— Илья Бормотов за Дунькой ухлестывает!
— У-у-у, косоглазая! — без зла и даже как бы с лаской в голосе говорил Илья о Дельдике.
Он опять наловил рябчиков и отнес их Бердышовой. На этот раз Анга была дома. Парень отдал дичь и присел на лавку, ожидая, не заговорят ли с ним. Однако ни Анга, ни Дельдика не выказывали ему никакого внимания. Бердышова всхлипывала, тяжело дышала и куда-то собиралась. У нее были испуганные глаза. Дельдика помогала ей одеваться.
Илюшка, видя, что тут не до него, загрустил и побрел домой.