Анатомия страха

Глава 9

— Ты, Олежка, какой-то совсем занюханный стал, тощий и бесцветный. Полинял. Стареешь, наверно! Кофе кто будет еще?

И Олег, и Геннадий отказались. Ирина, собрав чашки на поднос, вышла из комнаты. Закусив от бешенства губу, Олег смотрел, как плавно покачиваются под узкой кожаной юбкой цвета топленого молока ее стройные бедра.

Осмелела Иришка! «Полинял… Стареешь»… Видимо, действительно полинял, если она позволяет себе так с ним разговаривать. А ведь еще совсем недавно смотрела, как моська на дрессировщика.

Генка был пыльным туповатым домостроевцем, к тому же не особенно сильным в интимной области. Первая жена Катя изменяла ему с каждым встречным и поперечным, вплоть до водопроводчика, пришедшего чинить кран. Об этом, как водится, знали все, кроме самого Генки. Тот был искренне уверен, что его скромная добропорядочная супруга, почтенная домохозяйка, с утра до ночи штопает носки, бегает по магазинам и готовит разносолы для любимого супруга, занятого повышением семейного благосостояния. А что еще нужно женщине, спрашивается? Муж, дети, дом — полная чаша. Детей у них, правда, не было, несмотря на все усилия. Врачи говорили, что у Кати все в порядке, но сам Геннадий обследоваться не желал. Раз он в состоянии на женщину вскарабкаться — значит, здоров и нечего позориться.

Так они прожили шесть лет, а потом — Геннадию только-только исполнилось тридцать — разразился большой скандал. Катерина становилась все более ненасытной и неразборчивой в связях. Кончилось все тем, что один из деловых партнеров Геннадия весьма узнаваемо описал ему снятую накануне в баре шлюшку. Генка вышвырнул жену, как нашкодившего щенка. Впрочем, та особо и не расстроилась, потому что желающих обеспечить ее телесно и денежно вдруг оказалось больше, чем достаточно.

Следующие семь лет личную жизнь Геннадия составляли проститутки средней руки и приятельницы Олега, которыми тот щедро делился. Все это было скучно и уныло. Так же скучно и уныло он старел. На темечке поселилась круглая плешь, а под глазами — сиреневые мешочки. Мягкие щеки начали угрожающе обвисать, как перекисшее тесто. Он выглядел гораздо старше своих лет, понимал это и отчаянно комплексовал, считая, что женщин могут в нем интересовать только деньги. В чем-то Геннадий был прав, потому что в нем не было ничего, что могло бы привлечь бескорыстное внимание. Впрочем, даже деньги не могли сделать его интересным. Они как бы существовали отдельно от него, хотя и рядом.

Гена был домашним мальчиком из вполне приличной, интеллигентной семьи. Его воспитывали исключительно на хороших примерах, умных книжках и правильных фильмах. Бабушка водила его в театры и музеи, а мама учила музыке и беседовала на нравственные темы. Вся эта воспитательная кампания, приторная до тошноты, настолько достала Гену, что один-единственный мальчиш-плохиш Олег Свирин без всяких усилий мог ей противостоять. Гена безоговорочно подчинялся Олегу хотя бы уже потому, что его система ценностей коренным образом отличалась от системы ценностей родителей.

И все же, все же… Оказывается, кое-что из вбиваемого родителями все-таки отложилось. Геннадий твердо знал: у человека должна быть семья. Без этого он и не человек вовсе, а так, недоумок какой-то. Он спал с проститутками и презирал себя за это. Но жениться на приличной женщине не торопился: боялся, что приличная женщина окажется на деле неприличной, позарится на деньги, будет изменять, как Катерина. Ему было невдомек, что женщин, которые не изменяют неприличному мужу в силу одной только врожденной добропорядочности, в наше время надо еще поискать.

С Ириной Емельяновой Геннадий познакомился в Сочи. Неожиданно банальный курортный роман продолжился в Петербурге. Ирина заставила его забыть о комплексах и почувствовать себя значительным. Задумываться о ее целях и истинных чувствах он не хотел. С этой женщиной ему было хорошо, и он решил это узаконить. Через месяц Геннадий сделал Ирине предложение, и она ответила согласием.

Эйфория кончилась быстро. Ирина любила только себя одну. Заполучив Геннадия в собственность, она потеряла к нему всякий интерес. Нет, молодая супруга исполняла все его прихоти, занималась хозяйством, приглашая приходящую прислугу только для генеральной уборки, выслушивала все его бесконечные жалобы, безропотно ложилась с ним в постель. Но с таким выражением лица, что сомнений не оставалось: не только интим, но и вся семейная жизнь в целом для Ирины лишь унылые супружеские обязанности.

Олег, разумеется, обо все этом знал. Генка никогда не был скрытным, не говоря уже о тактичности и деликатности. В подпитии он часами мог говорить о вещах, которые воспитанный человек обычно держит при себе. Олег, который деликатностью тоже никогда не страдал, выслушивал эти излияния с брезгливым любопытством. Всегда полезнее что-то знать, чем не знать. Он был категорически не согласен с утверждением: меньше знаешь — крепче спишь. Глупости! Главное, чтобы о твоих знаниях никто не догадывался!

Ирину он уложил в постель сразу после ее медового месяца с Генкой. Как женщина она его не слишком привлекала — не в его вкусе. Эффектная, конечно, элегантная, в тридцать пять тело как у двадцатилетней: подтянутое, упругое. Но зато почти на голову выше. Олег не принадлежал к тем низкорослым мужчинам, которые обожают высоких женщин, руководствуясь принципом «мышь копны не боится». С такими ему хотелось опять, как когда-то, что-то доказывать — то ли им, то ли себе самому. Единственным исключением, по определению подтверждающим правило, была его жена Илона, которой он едва доставал до уха.

Хотя особого интереса к Генкиной жене у него и не было, он продолжал время от времени приводить ее в небольшую однокомнатную квартирку на Гражданке, которую снял специально для подобных целей. Что испытывала по отношению к нему Ирина, он не знал — и не хотел знать. У него для интимных встреч — не только с ней, но и вообще — были только две причины: физическое вожделение и намерение с той или иной целью подчинить женщину себе. Он всегда считал секс одним из главных орудий власти, которое помогает лишь тому, кто изначально сильнее.

Олег стремился подняться над каждым, кто появлялся в его поле зрения. Он не мог допустить, что другой человек чем-то лучше его. А поскольку таким другим человеком так или иначе оказывался практически любой, стремление унизить, раздавить давно стало его второй натурой. Ему доставляло огромное удовольствие общаться с человеком, который даже и не подозревал, что Олег знает его постыдный секрет или, например, соблазнил жену. Тайное превосходство, возможность в любой момент уничтожить как будто снова и снова перечеркивали унизительные детские воспоминания.

Олег вполне мог провести с Ириной полдня, а вечером приехать запросто посидеть с Генкой на кухне за бутылкой «Абсолюта». Ему нравилось искоса поглядывать на Ирину, зная, что от каждого такого взгляда она замирает и бледнеет. И вдруг такие речи…

Чувства Ирины к Олегу, те самые, которые его нисколько не интересовали, были достаточно противоречивы. Теперь она уже не могла вспомнить, что именно заставило ее лечь с ним в постель в самый первый раз. Но он определенно ей не нравился. Ирина боялась его и ненавидела за свою зависимость. И все же испытывала к нему странную и непонятную тягу, сходную с той, которая заставляет беременных женщин поедать нечто заведомо неприятное и несъедобное: мел или бумагу.

Когда Олег заставил ее уволиться с любимой работы, Ирина готова была его убить. И это не было гиперболой. Она вполне сознательно обдумывала различные варианты, и то, что эти планы так и остались неосуществленными, объяснялось лишь трусостью и остатками здравого смысла, который когда-то так подвел свою хозяйку. Ирина сознавала, что даже опытные профессионалы-киллеры частенько горят на случайностях, которые невозможно предусмотреть, что уж говорить о «чайнике»! А садиться из-за Олега в тюрьму не хотелось.

Впрочем, она ходила над пропастью и без убийства. То, чем они с Сергеем и Никитой занимались на радио, не смог бы замазать никакой адвокат. Конечно, роль козла отпущения выпала сопляку Никите, но и им с Сергеем при случае мало не показалось бы. Ведь практически все заокеанские дотации и доходы от разных избирательных кампаний шли, так сказать, мимо кассы. Им с Никитой доставались обглоданные косточки, Сергей получал больше. Но львиная доля украденного доставалась, разумеется, ненавистному Олегу.

Ирина не сомневалась, что Олег причастен к убийству Балаева. Это было в его духе. Конечно, при этом Свирин терял доходы от станции, но для него это было каплей в море. Случайно она узнала, что в конце весны у Сергея с Олегом весьма произошли серьезные разногласия, и после смерти начальника всерьез начала искать то, что помогло бы ей избавиться от Свирина.

После аудита ей объявили строгий выговор и оставили на работе только до того момента, когда придет новый генеральный. Пока его обязанности исполнял программный директор Стас, которому было глубоко наплевать на все, кроме производства собственных проектов. Поэтому времени у Ирины было мало. Она сидела в одном кабинете с Сергеем и имела доступ к его сейфу, но это ничего не дало. Большинство бумаг и дискет изъяли при обыске. То, что осталось, ничем помочь не могло. И тут ей сказочно повезло.

Редактор отдела новостей Виталик давным-давно брал у Сергея диктофон и наконец решил вернуть. Поскольку Стас безвылазно сидел в студии «продакшн», он принес диктофон Ирине. Машинально она стала прослушивать пленку. После нескольких репортажей пошла пустая лента. Ирина уже хотела выключить диктофон, но тут раздался щелчок, и она услышала знакомые голоса: «… знаю. Надоело. Я и так всю жизнь пляшу под твою дудку». «Надоело, значит? — переспросил Олег. — А про Свету забыл?» — «Это ты нас заставил!» — «Заставил? Как бы не так! Нет, Жирный, ты будешь делать то, что я скажу. Ведь ты же не хочешь, чтобы твоя драгоценная Оленька обо всем узнала?» — «Ты этого не сделаешь», — голос Сергея дрогнул. «Еще как сделаю. Ты меня знаешь». «Еще бы не знать. Ты всегда был сволочью. Так вот, слушай! Я не буду никому звонить, понял? А если ты хоть слово скажешь Ольге…»

Пленка кончилась, диктофон выключился. Ирина прослушала запись несколько раз и задумалась.

Похоже, это был телефонный разговор. У Сергея была привычка разговаривать по громкой связи, когда ее не было в кабинете. Наверно, он записал разговор на диктофон. Но почему кассета оказалась у Виталия?

Виталик объяснил, что, по словам Сергея, на диктофон упали какие-то папки и тот включился на запись. Ирина подумала, что, в таком случае, Сергей не знал, что же именно записалось, иначе не отдал бы пленку. Сначала она хотела отдать кассету тому молодому оперу, который не раз приходил на станцию, и даже узнала у Юли его телефон. Но потом передумала.

Во-первых, она боялась, что если следствие начнет более пристально интересоваться деловыми отношениями Сергея с Олегом, то ей уже не удастся отвертеться, вся ее деятельность по обуванию родной станции выплывет наружу. А во-вторых, кассета должна была стать ее тайным оружием. Она не собиралась шантажировать Олега, понимая, что такие на шантаж не поддаются — они просто убирают шантажиста и все дела. Но и он ее шантажировать больше не сможет. Пусть только попробует! Так ему и скажет: если что — компромат у следователя. А если что-то с ней случится — кассета попадет в прокуратуру автоматически.

Сегодня Ирина смотрела на Олега и не уставала удивляться: как эта белобрысая крыса могла держать ее в таком страхе?! И что в нем было такого, что могло ее к нему притягивать? Как-то они с Сергеем говорили о фильме «Маска», и он сказал ей, что злого скандинавского бога Локи представляет себе похожим на Олега — таким же мелким, бесцветным и подлым. Это было… да, это было весной, и тогда она сильно удивилась: Сергей никогда не позволял себе подобных высказываний.

Стоя на кухне у раковины и отмывая чашки от кофейной гущи, Ирина подумала, что в чем-то, пожалуй, понимает Олега. Держать дубинку над головой ничего не подозревающего человека было приятно…

Олег вышел из квартиры Геннадия и, прислушиваясь, остановился на площадке. Внизу хлопнула дверь, шаги гулко раздавались по всей лестнице, заглушая отчаянный стук сердца, не давая сообразить, приближаются они или удаляются. Олег прижался к стене и замер. Терпкий привкус паники заставил язык онеметь Хотелось убежать с диким криком на край света — и в то же время упасть на пол, закрыть глаза, провалиться в небытие.

Со скрежетом распахнулась дверь парадного, шаги стихли.

Олег вытер пот со лба и бессильно сполз на корточки. Колени мелко дрожали. Он хотел было вернуться, попроситься переночевать, но мысль о том, что Калинкины увидят его таким напуганным, едва не наделавшим в штаны, заставила от этой идеи отказаться.

Ступая на цыпочки, Олег медленно спустился вниз и снова остановился у почтовых ящиков. Ни одна лампочка в подъезде не горела. Чтобы выйти на улицу, надо было преодолеть всего полпролета. Но почти от самой входной двери еще один пролет вел в подвал. Он явственно услышал доносящиеся оттуда шорохи. Паника вернулась, заливая тело холодной душной волной.

Часы на руке тихонько тикали, отсчитывая секунды — как показалось Олегу, последние, отмеренные ему в этой жизни. Он молил Бога, чтобы кто-нибудь вошел в подъезд, и одновременно боялся этого. Наконец, решившись, он рывком бросился к светлеющему прямоугольнику открытой двери. Под ноги попалось что-то мягкое, отскочившее с дурным воплем. Вырвавшись на улицу, Олег увидел, как по тротуару, прихрамывая, удирает толстый серый кот.

Подойдя к машине, он какое-то время стоял, не решаясь открыть дверцу. Наконец вставил в замок ключ и, зажмурившись, повернул. Ничего не произошло. Забравшись на сидение, он попытался закурить. Зажигалка плясала в трясущихся руках, никак не желая родить огонек. Минут десять он уговаривал себя включить зажигание, но стоящая перед глазами картина: ослепительный огненный столб, разлетающиеся в разные стороны покореженные куски метала и окровавленной плоти — была так отчетлива, что рука замирала на полпути к ключу.

Да, у него была возможность нанять целую бригаду бодигардов, в том числе и тех, которые круглосуточно следили бы за его машиной. Но это означало бы привлечь к себе ненужное внимание, а во-вторых, он прекрасно сознавал, что даже целая армия телохранителей не спасет от пули снайпера, подкупленного официанта с экзотическим ядом в чашке кофе или… от самого себя.

Олег вспомнил эпизод какого-то старого американского фильма. Сынок отомстил папе-бизнесмену, который не разрешал ему брать свою машину: просто позвонил и измененным голосом сказал папе, что того заказали. Очень скоро папенька сошел с ума. Теперь Олег понимал, что должен был испытывать бедняга. Правда, тому было легче, он ждал смерти от конкурентов, а вот его, Олега, окружало что-то гораздо более жуткое, граничащее с мистикой.

Все же он собрался с силами и завел мотор. И снова ничего не произошло. Но в голову тут же полезли мысли о том, что взрыватель можно посадить и на тормоз.

Припарковав машину и включив сигнализацию, Олег почувствовал себя так, словно вернулся с гонок на выживание. Он набрал код на замке и нервно оглянулся по сторонам. Никого. Вошел в просторный тамбур, захлопнул за собой дверь, остановился и прислушался. Потом на цыпочках подошел к внутренней двери, осторожно приоткрыл ее и посмотрел в щель. У лифтов никого не было. Он приоткрыл дверь пошире и заглянул в другую сторону. Тоже никого.

Вздрагивая, как крадущаяся в курятник лиса, Олег подошел к лифту и нажал кнопку вызова. И тут за спиной щелкнул кодовый замок. Тихо вскрикнув, Олег бросился вверх по лестнице и через минуту был уже на шестом этаже. Задыхаясь, он пытался вставить ключ в замок. Лифт, покрякивая на этажах, приближался. Ключ застрял. Пот заливал глаза, от едкого ужаса сводило желудок. Наконец дверь распахнулась.

Оказавшись в безопасности, за бронированной итальянской дверью, Олег вздохнул с облегчением и только тут заметил, что в квартире что-то изменилось. В прихожей горел свет, на полу стояли сумки и коробки. В ванной шумела вода.

Из комнаты выглянула настороженно-любопытная мордочка. За полгода ребенок совершенно отвык от отца и побаивался выходить навстречу. Мгновенно забыв о своих страхах, Олег бросился к дочке, схватил ее на руки, закружил, зарываясь лицом в сладко пахнущие мягкие волосенки.

Даже у самых отъявленных мерзавцев есть свои слабости. Негодяи обычно сентиментальны. Слабостью Олега была дочь, и единственным чувством, способным составить конкуренцию постоянному липкому ужасу, была тоска по ней.

Олегу никогда не хотелось иметь детей. Он относился к ним с брезгливым равнодушием. Да, когда-то и он был таким сопливым. Но, слава Богу, вырос. От детства у него почти не осталось приятных воспоминаний, даже первые уроки власти по контрасту напоминали об унижениях. Попытки любовниц удержать его бреднями о своей беременности приводили его в бешенство.

С Илоной они договорились сразу: никаких детей, и она была приятно удивлена его намерением, так как наследники в ее модельную карьеру никак не вписывались. Она-то ожидала борьбы, поскольку была уверена: если мужчина изъявил ненормальное желание сочетаться законным браком, значит, жаждет продолжения рода.

Они прожили вместе пять лет, причем каждый — своей жизнью. Илона большей частью работала за границей. В те месяцы или недели, которые им приходилось проводить вместе, они прекрасно уживались, поскольку друг другу не мешали. Олег знал, что у жены есть любовники. Илона тоже догадывалась, что муж без нее не скучает, — их обоих это не трогало.

Однажды Илона почувствовала себя плохо. Настолько плохо, что даже пришлось отказаться от участия в дефиле. Через несколько дней, вернувшись домой, Олег обнаружил жену разъяренной до невменяемости.

— Поздравляю, я беременна! — заявила она, не дав ему даже снять ботинки.

Кроме себя, винить было некого. Олег знал жену. Если бы ребенок был от кого-нибудь другого, Илона сделала бы аборт, не говоря ему ни слова.

— Что ты намерена делать? — поинтересовался он.

— Идиотский вопрос! — фыркнула Илона.

— И когда?

— Послезавтра.

Всю ночь перед назначенным днем Олег не мог уснуть. Он думал совсем о другом, но ему было не по себе. Уже на рассвете он задремал и увидел маленькую светловолосую девочку, которая гладила его теплой ладошкой по щеке. Вздрогнув, Олег проснулся и долго-долго смотрел на спящую Илону.

Он вытащил из сумки жены ключи и ушел, заперев дверь. На работе он отключил мобильник и предупредил, что для жены его категорически нет. А вечером выдержал многочасовую истерику и постановил: ребенок должен родиться. Илона сдалась. Она знала, что, когда муж говорит тихим, ласковым взглядом, прожигая насквозь безумными белыми глазами, лучше согласиться на все, даже если он предложит застрелить президента.

Ребенка Илона родила в Лондоне, где четыре месяца демонстрировала модели для беременных. К тому времени Олег уже почти год содержал Наташу Гончарову. Он вешал маленькой провинциалочке на уши даже не лапшу, а целые макароны, обещал развестись и жениться на ней. Но когда Наташа заявила о своей беременности и потребовала выполнить обещание, да еще попыталась шантажировать, Олег просто озверел. Похоже, судьба просто издевалась над ним!

Едва он отделался от Наташи, с двухмесячной Викой домой вернулась Илона. Она отдала дочь на попечение няни и поселилась в бассейнах и спортзалах, чтобы вернуть форму. Всего через пару месяцев она вернулась на подиум. Девочка ее интересовала мало.

Зато Олег все свободное время проводил с малышкой. Девочка была точно такой же, как во сне: пухленькой, светловолосой и голубоглазой. Олег часами играл с ней, катал на шее по квартире, пел песни и укладывал спать. Первым сказанным ею словом было «папа». Олег любил дочь как никого и никогда. Вопреки своей натуре он ни разу не подумал о ней как о совершенно беззащитном, полностью зависящем от него существе.

Когда Илона решила забрать Вику в Копенгаген, Олег сначала решительно воспротивился.

— Подумай сам, — жестко сказала Илона. — Ты не в состоянии справиться с собой, со своими страхами. Я не думаю, что ребенку полезно оставаться с папашей, который дергается от каждого шороха. Алла мне поможет.

Возразить было нечем…

Поздно ночью Олег лежал на своей половине широкой, как океан, кровати и смотрел в потолок. Было неожиданно тихо. Ничего не шелестело, не шептало, не металось в углах и по потолку. Только Илона тихонько сопела, по-детски уткнувшись носом в подушку.

Неожиданно в нем проснулось острое раздражение. Он с ненавистью смотрел на спящую жену. Захотелось столкнуть ее с кровати, пинать ногами — сонную, беспомощную, ничего не понимающую. За что? А за все. Ведь она — и только она! — смогла бы — если бы захотела! — понять его. Но Илону никогда не интересовало, что у него внутри. Она никогда не спрашивала о его детстве, юности. Отгородилась своей дурацкой карьерой, спряталась за нее… Вряд ли бы он, конечно, ответил. Но ведь она не спрашивала!..

Она звала его недомерком. Олег никогда не обижался — в устах Илоны «недомерок» был ласкательным словом. Но когда она сегодня так назвала его, Олега словно оцарапало, как будто кошечка неожиданно выпустила из бархатной лапки острые коготки. Она даже не помнила, что он ей говорил по телефону, и мимоходом поинтересовалась, был ли он у психиатра. Тогда Олег удержался от скандала — на руках сидела Вика. Но сейчас неприязнь так и булькала в нем, как суп в кастрюле. Она удивился: злоба как будто заглушила страх! Так просто?

И он начал вспоминать. Их первую встречу. Ему тогда было тридцать пять, а ей девятнадцать.

Олег приехал на скучный, но обязательный банкет. Одному важному и нужному знакомому стукнуло пятьдесят. В большом зале ресторана собралось, наверно, человек двести. Все шло строго по протоколу: сначала тосты трезвые и официальные, потом пьяные и пошлые. Кто-то упал мордой в салат, кто-то пел в микрофон. Многопудовые бабищи, роняя бриллианты, отплясывали рок-н-ролл, а старички кадрили модных барышень с ногами от ушей.

Он спокойно сидел, курил, попивал «Божоле», наблюдая за весельем. И вдруг вздрогнул, наткнувшись глазами на свое отражение. Ну, не отражение, конечно, просто взгляд сидящей наискосок девушки был таким же, как и у него: презрительно-любопытным. Незнакомка приподняла брови и едва заметно улыбнулась, сигнализируя: «Мы с тобой одной крови — ты и я!».

Олег рассматривал ее, не таясь. С ума сойти, какая красавица! Длинные белокурые волосы, глубокого малахитового оттенка глаза. «Не может быть, чтобы натуральные. Линзы, наверно», — подумал он. Как бы там ни было, глаза были просто удивительными. И дело даже не в цвете. Огромные, с длинными ресницами и необыкновенным, как у индонезийки, разрезом — чуть приподнятые к вискам. В них постоянно бродили причудливые тени и огоньки, будто в китайском фонарике. Олегу показалось, что в темноте они непременно должны светиться — как у кошки.

— Это кто там такая белобрысая? — поинтересовался он у соседа.

— Зовут Илона, фамилия Ясберени. Манекенщица. В прошлом году выиграла какой-то крутой конкурс, работала в Париже, недавно вернулась.

— Она нерусская?

— Папа — венгр, дипломат. А что, интересуешься? — сосед пьяно подмигнул. — Девочка что надо. И сейчас свободна, можешь рискнуть. Дружка ее зимой в подъезде шлепнули.

Олег обошел вокруг стола и пригласил Илону танцевать.

— Если вас не смутит, конечно, — глубоким бархатным голосом ответила девушка, поднимаясь.

На каблуках она была выше на целую голову. С какой-то другой его бы это действительно смутило. Но Илона была особенной. И тем не менее танца не получилось. Олег считал себя неплохим танцором и никак не мог взять в толк, почему они неловко топчутся на месте, мешая друг другу и наступая на ноги.

— Интересно, — удивленно сказала вдруг Илона.

— Что? — не понял Олег.

— То, что у нас получается. Вернее, не получается.

— Извините, — Олег снова наступил ей на ногу.

— Не стоит. Танец — это тесный контакт, при котором нарушается полярная целостность. Поля перекрываются. В танце ведет тот, чье биополе сильнее, а другой, сам того не замечая, подчиняется.

— Но ведь секс — это тоже… тесный контакт, — осторожно сказал Олег.

— Да, — ничуть не смутилась Илона. — И там все точно так же.

— Значит, если у нас плохо получается в танце…

— Наши поля примерно равны по силе, — не поняла намека Илона. Или сделала вид, что не поняла.

— Но если секс — то же самое, значит, мы в постели будем мешать друг другу? — Олег пошел ва-банк.

— Пока не попробуешь — не узнаешь, — загадочно улыбнулась девушка, и они, не сговариваясь, направились к выходу.

Сидя в такси и обнимая Илону, Олег боялся, что не выдержит и взорвется от желания мелкими брызгами или набросится на нее прямо здесь, сейчас. Чтобы отвлечься, он спросил, откуда она все это знает — про поля и тому подобное.

— А ты думаешь, раз манекенщица, значит, дура беспросветная? — усмехнулась Илона. — Я, между прочим, школу с золотой медалью закончила и на философском факультете год училась. Некоторым мужчинам это не нравится… Но мне наплевать.

В постели они друг другу не мешали. Каждый больше думал о своем удовольствии, но в целом все получалось прилично. Вместе им было удобно и достаточно легко, потому что они не считали, что совместная жизнь должна превратить их в некое двуединое существо на подобие гермафродита. Скорее ни были как два корабля, которые встретились и дальше плыли параллельным курсом. Но теперь… Олег чувствовал: все изменилось!