Анатомия страха

Глава 12

В среду вечером Олегу позвонила Ирина и, захлебываясь слезами, сказала, что Геннадий убит.

Он не любил затасканные фразы, но сказать по-другому было сложно: земля ушла из-под ног.

— Подожди, Ира, не ори!

Хватая воздух, как рыба — открытым ртом, Олег доплелся до кресла и рухнул в него. Воздуха не хватало. Он стал твердым и колючим, застревал в горле. Смерть стояла за спиной, она парила в воздухе, пустыми глазницами смотрела из-за оконного стекла. Смерть шелестела облетающими листьями, громыхала трамвайными колесами, человеческими голосами бубнила о чем-то с экрана телевизора. Хрипло каркали, пожирая падаль, вороны. Человеческие останки, разлагаясь под землей, пытались вернуться обратно травой и цветами. Люди рождались на свет только для того, чтобы умереть…

— Ты слушаешь? — голос Ирины звучал резко и отвратительно, как напильник по стеклу.

— Как? — с трудом вытолкнул из себя Олег.

— Ты еще спрашиваешь? Это ведь ты виноват! Ты убил их обоих! — в голос рыдала Ирина.

— Ира, ты что, спятила? Или напилась?

— Я все про тебя знаю. Все! Сволочь облезлая! Может, ты и не сам, ты же барин, у тебя холуев хватает…

— Ира…

— Что Ира? Что Ира? Ты доволен? Рад? Счастлив? Боже мой, какая же я идиотка! За себя испугалась! Рассказала бы все — и был бы Генка жив.

— Ирочка, у тебя истерика. Что ты несешь? — ничего не мог понять Олег.

— Это у тебя, гадина, будет истерика, когда на нары сядешь! — выкрикнула Ирина и бросила трубку.

Нетвердыми шагами Олег подошел к бару, достал бутылку «Абсолюта» и рюмку, которую, подумав, заменил на высокий бокал для коктейлей. Налив до половины, выпил — жадно, захлебываясь, не ощущая ни вкуса, ни запаха.

«Вода!» — подумал он, но тут теплая волна залила лицо, стекла на грудь. Приятно защипало переносицу.

С бутылкой и бокалом Олег снова устроился в кресле. В комнату заглянула Илона, готовая к выходу: зеленое вечернее платье, длинное и узкое, с высоким разрезом на боку, парадная прическа, изумрудное колье в тон глазам.

— Уходишь? — поинтересовался Олег.

Илона молчала, глядя то на мужа, то на бутылку.

— Теперь уже не знаю, — наконец ответила она. — Алла ушла, но мне не хочется оставлять Вику, когда ты в таком состоянии.

— В каком состоянии? — заорал Олег, радуясь поводу выплеснуть все свои злобные эмоции. — Я выпил всего пятьдесят грамм.

— Ага, из бокала для коктейля, — усмехнулась Илона. — К тому же эта бутылочка еще утром была целая. Если бы это не было важно, я осталась бы дома. Позвоню Алле, может, согласится вернуться.

Няня жила недалеко и пришла уже через полчаса. Она любила девочку, да и деньги, которые Илона щедро платила за работу сверх положенных десяти часов в день, были для нее нелишними. За эти полчаса Олег успел выпить еще. Когда Илона снова вошла в гостиную, он помахал ей по-брежневски — раскрытой ладонью из стороны в сторону.

— Алла пришла и останется на ночь. Можешь надираться дальше. Надеюсь, ты не будешь к ней приставать.

— Аллочка — прелесть, но не в моем вкусе.

— Ну тогда я пошла.

— Иди, иди, блядуй, сучка! — Олег сказал это тихо, себе под нос, но Илона услышала.

Она ослепительно улыбнулась и медленно подошла к нему, ступая, как большая дикая кошка. Пощечина была настолько сильной, что левая сторона лица моментально онемела. Задохнувшись от боли и неожиданности, Олег смотрел на Илону, которая, прищурив глаза, мягко растягивала слова:

— Если ты еще раз посмеешь повысить на меня голос или сказать что-нибудь подобное, я сразу же подам на развод. И ты останешься нищим бухгалтером в двухкомнатной квартирке. И Вику никогда больше не увидишь, потому что я добьюсь, чтобы тебя через суд признали недееспособным. Ты ведь был у психиатра, так? Это ты перед кем угодно можешь изображать Наполеона, Коммутатор хренов. А я прекрасно знаю, какой ты на самом деле: маленький трусливый недоносок! И поэтому я тебя нисколечко не боюсь!

Олегу казалось, что он смотрит фильм ужасов: под тонкой оболочкой лица Илоны прятались другие лица, они выплывали на поверхность, как большие жирные пузыри, лопались и поднимались снова. Вот Светлана: «Что скажут в твоем драгоценном институте?». Людмила-Кошмарик: «Да у тебя духу не хватит убить меня самому». Маленькая Наташа Гончарова: «А если обо всем узнает твоя жена?». Лица становились все больше, они уродливо искажались, как в кривом зеркале, надвигались и наконец поглотили его…

Когда Олег очнулся, жены в комнате уже не было. Хлопнула входная дверь, каблуки звонко процокали по кафельной плитке, загудел лифт. Потирая горящую щеку, Олег налил в бокал еще водки, снял трубку и набрал номер Ольги.

— Оленька, здравствуй, Свирин беспокоит… Оленька, ты в курсе, что случилось с Геной? Мне звонила Ира, она в истерике, наговорила черт знает чего…

— Она мне тоже звонила, — сухо перебила Ольга. — Извини, я не могу сейчас разговаривать.

— Да может мне, в конце концов, объяснить кто-нибудь, что происходит?! — заорал он. — Что за бабы, черт вас дери!

— Не кричи на меня, пожалуйста.

— Оля! — обморочная пелена подступила снова. — Я клянусь тебе, я ничего не понимаю. Поговори со мной. Мне плохо, Оля!

Последние остатки уверенности слетели с него, как взятый на прокат карнавальный костюм. Остался только страх. Животный нерассуждающий ужас. Каждый раз, когда ледяная волна накрывала его с головой, казалось, что так страшно ему еще никогда не было — и уже никогда не будет. Но страх рос, бродил, вспучивался, как содержимое сортира, куда изобретательный вояка бросил в жару пачку дрожжей.

— Значит, тебе плохо… — помолчав, сказала Ольга. — Интересно, а как плохо было Гене?

— Оля, что с ним… сделали?

— Посадили в подвал на его же даче, приковали к батарее, пустили газ от выхлопной трубы. Он отпилил себе руку тупой пилкой. Но дверь оказалась запертой. Вот и все, — бесцветным голосом сказала она.

— Отпилил руку?! Но ведь он же…

— Да, я знаю. Не выносил вида своей крови. Тем страшнее ему было. У тебя все?

— Оля, — Олег сжимал трубку так, что пальцы побелели от напряжения. — Ирина сказала тебе, что это я заказал Генку. Но это неправда! Я знаю, кто это сделал!

— Да? И кто же? — в голосе Ольги ирония мешалась с недоверием.

— Сиверцев!

— Кто?

— Димка Сиверцев. Не говори, что не знаешь такого. Он был на похоронах Сергея, разговаривал с тобой. Это он убил их обоих. Или заказал.

— Я знаю Сиверцева. Ты окончательно спятил, Олег. Я не желаю обсуждать этот бред. Всего хорошего.

— Подожди, Оля, ты же ничего не знаешь. Ничего! Ни о Сергее, ни о Генке, ни обо мне. И о Сиверцеве тоже ничего не знаешь. Если бы…

— Я не хочу ничего знать, — обрезала Ольга. — До свидания.

— Подожди! Скажи хотя бы, когда похороны.

— Ирина не хочет, чтобы ты приходил.

— Да мне плевать, что она хочет, — взорвался Олег. — Говори, когда!

— Ну, как знаешь, — вздохнула Ольга. — Смотри, чтобы она не выцарапала тебе глаза. В пятницу в двенадцать, на Смоленском.

Положив трубку, Олег залпом выпил. Водки в бутылке оставалось на треть. Он еще никогда в жизни не пил вот так — стаканами, без закуски.

Теперь еще и Ольга! С ней у Олега и так были достаточно сложные отношения. Больше сильных и ярких личностей Олег не любил только сильных, ярких личностей, которые отказывались ему подчиняться. Ольга безусловно была такой. Не слишком красивая, всегда спокойная, она напоминала остывшую планету, весь жар которой внутри, в ядре. Он пытался очаровать ее, соблазнить — ничего не вышло, казалось, Ольга просто не заметила его стараний. Пробовал подавить, принизить, но это тоже не принесло успеха. Олег выглядел моськой, которая кидается на слона, и от этого жену Сергея искренне ненавидел. Жену? Как же, жену! Гражданский брак еще в тридцатые годы отменили. В милицейских протоколах правильно пишут: сожительница. Об этом он не раз ехидно говорил Сергею, но тот упорно именовал Ольгу супругой.

Сильных личностей Олег делил на две категории: «кирпичи» и «мячи». «Кирпичи» подчинялись еще больше силе по принципу «против лома нет приема, если нет другого лома». С «мячами» было сложнее — на любой удар они упруго реагировали не менее сильным ударом. Их можно было только раздавить, растоптать, размазать. Но Ольга в эту классификацию не вписывалась. Она была «болотом», которое внешне спокойно и даже равнодушно гасит любое усилие. Но в термине этом был и другой, зловещий смысл: чем-то неуловимым Ольга напоминала Светлану…

Конечно, он давно мог бы уничтожить Ольгу, рассказав ей всю правду о Сергее. Но раньше это было небезопасно. В криминальной среде сроков давности нет, а такое не прощают. Пока тайна была под замком, все было в порядке. Но стоило Серому открыть рот — и начался кошмар… Что ж, теперь все равно история выплыла на поверхность. Так что можно не отказывать себе в удовольствии. Сначала расскажет все Ольге, в подробностях. А потом и Ирке, а то безутешная вдова совсем оборзела.

Где-то внутри вспыхнул маленький дьявольский огонек. Но — проклятье! — пьянящее чувство, которое всегда охватывало Олега в предвкушении победы, пусть над одним-единственным, самым рядовым человеком, было в этот раз каким-то тусклым, скомканным, словно отравленным неотступным страхом и тревогой.

Он посмотрел на часы и с удивлением понял, что уже глубокая ночь: стрелки показывали начало четвертого. Илона не возвращалась.

«Потаскуха!» — со странным безразличием подумал Олег.

Дело было не в пощечине и не в ее угрозе подать на развод. Вернее, не только в этом. Сказав сакраментальную фразу «Я тебя не боюсь», Илона одним махом перечеркнула все, что их когда-то связывало. Теперь уже он и сам хотел избавиться от этой наглой холодной суки. Только вот дочь…

Он встал и нетвердой походкой, пошатываясь, пробрался к детской. Приоткрыл дверь, осторожно заглянул в комнату.

За темно-синим настенным панно прятался светильник. Звезды и месяц из тонкой полупрозрачной ткани создавали иллюзию ночного неба. В мягком рассеянном свете личико спящего ребенка казалось таким нежным и беззащитным, что у Олега защемило сердце. Ему захотелось взять дочку на руки — такую теплую, мягкую, сонную, прижать к себе, крепко-крепко, вдыхая ни с чем не сравнимый детский запах, — и никогда не отпускать.

Он тихонько подошел к кроватке, осторожно погладил Вику по головке, поцеловал в щечку. Девочка, недовольно нахмурившись во сне, перевернулась на другой бок. Олег поправил одеяло и вышел.

Ну нет, женушка! Своими руками задушу, куплю всех до единого психиатров, сама окажешься в дурке, в смирительной рубашке. Но дочку я тебе не отдам!

Илона вернулась утром, усталая, с темными кругами под глазами, но довольная. Ни слова не говоря, она приняла душ, переоделась, потом пошепталась о чем-то с Аллой и ушла.

Олег позвонил на работу и сказался больным. Приговорив с вечера литр «Абсолюта», он действительно чувствовал себя ужасно. Алла возилась на кухне. Покормив Вику, она предложила завтрак и ему, но он с отвращением отказался.

Когда няня с девочкой отправились гулять, Олегу вдруг захотелось посмотреть, как они выйдут из подъезда. Он с опаской выбрался на балкон. Голова сильно кружилась. Наклонившись, чтобы посмотреть, что происходит внизу, Олег ухватился за перила. Железные прутья угрожающе зашатались в своих цементных гнездах, как молочные зубы.

Когда они только переехали в эту четырехкомнатную квартиру на Светлановском (разумеется, название проспекта Олегу ужасно не нравилось) и затеяли ремонт, балкон как-то упустили из вида. За столько лет руки до него так и не дошли. Впрочем, балкон им был как-то ни к чему. Белье сушила машина, цветами Илона не увлекалась, а для чаепитий он был слишком тесный, да к тому же выходил на шумный проспект.

Когда Илона вернулась с Викой из Дании, она сразу же завела разговор о ремонте. Не дай Бог девочка выберется на балкон. Навалится на прутья — и полетит вниз. Шестой этаж! А пока они следили, чтобы дверь всегда была закрыта на верхний шпингалет, до которого Вике не дотянуться даже со стула.

Олег отошел подальше от перил и прислонился спиной к двери. Интересно, что испытывает человек, когда падает вниз? Понимает, что до смерти осталось всего несколько метров, несколько секунд?

Мысли о смерти вернули его в реальность.

Генка убит! И как! Каким же дьяволом надо быть, чтобы устроить такое. Олег представил себе, как Геннадий отпиливает себе руку, кричит от боли, кровь льется рекой… Как же это он решился? Да он же кровь из пальца не мог на анализ сдать без нашатыря!

А ведь он следующий! Мысль обожгла, как кислота. Давно надо было действовать, а не по милициям бегать. Какая теперь разница!

Олег набрал номер, по которому принимали объявления в одну из рекламных газет, и продиктовал текст: «Продается однокомнатная в центре, телефон 300-02-21 (Антон Борисович)».

Вот уже несколько лет, после смерти Максима, Олег обходился в своих делах без помощников. Тогда его ребята сработали нечисто, просто чудо, что все обошлось. Это был знак свыше. Олег очень аккуратно избавился от всех. Кого посадили, кого свои же убрали. Он, вроде бы, был совсем ни при чем. Связи остались, как без этого, наоборот, стали еще крепче. Но вот «шестерок» больше не было. Поэтому для ассенизационных работ приходилось полагаться на стороннюю силу.

Киллер был дорогой, но чрезвычайно надежный, срывов у него не было. Он работал без посредников и клиентам не показывался. Деньги брал только вперед и полностью — репутация позволяла. Олег однажды уже пользовался его услугами и надеялся, что канал связи остался прежним. Газета выходила по понедельникам. Киллер покупал ее и искал объявления о продаже недвижимости от имени Антона Борисовича. Пятая цифра телефона означала день недели, две последние — время. Два нуля — крик о помощи, SOS, пожар. Плата за два нуля увеличивалась вдвое, однако в противном случае киллер на связь мог и не выйти, если вдруг был занят или не в настроении.

В указанное время клиент ехал в Лахту. Там, на одном из пустырей, неизвестно для чего стояла телефонная будка. Если в ней обнаруживался определенный знак, значит, киллер на связи. Клиент оставлял в щели за телефоном листок с координатами кандидата в покойники и своим контактным телефоном. Киллер какое-то время наблюдал за обстановкой и, если не замечал ничего подозрительного, листок из будки забирал. Потом связывался с клиентом и договаривался с ним, как будет происходить оплата — и в этом никогда не повторялся.

Только положив трубку, Олег сообразил, какого дурака свалял. Оплата за принятые по телефону объявления осуществлялась через АТС, а это значит, что, подняв архивы, можно установить автора любого объявления. Надо было пойти в редакцию самому и оплатить объявление под любой вымышленной фамилией. Снова позвонив в газету, Олег попросил аннулировать заказ. Ничего, завтра с утра, до похорон — в редакцию. Бабы подождут. Главное сейчас — Сиверцев.

После обеда вернулась Илона. Поговорив с Аллой, она прошла в спальню. Через открытую дверь Олег увидел, что она достает из шкафа свои вещи и укладывает в чемодан.

— Ты решила уйти прямо сейчас? — Олег вошел в спальню с бокалом мартини.

— А ты все пьешь? — вопросом на вопрос ответила Илона.

— Ты не ответила.

— Ты тоже.

— Да, я все пью.

— Нет, я не решила уйти прямо сейчас. Я еду в Сочи.

— На три ночи? — хмыкнул Олег.

— На три недели. Вику и Аллу беру с собой. А ты можешь пить хоть до зеленых чертей. Шизофрения и «белочка»[1] в одном флаконе.

Олег швырнул бокал в стену и схватил Илону за распущенные волосы. Но тут в бок ему уперлось что-то твердое и холодное. Скосив глаза, он увидел в руке Илоны крохотный пистолетик.

— Не советую, — улыбнулась она. — Он не игрушечный. И даже не газовый. И разрешение у меня есть. Иди в гостиную и сиди там смирно, если не хочешь, чтобы я вызвала психушечную «скорую».

Олег вышел, хлопнув дверью, но сидеть смирно не собирался. Он напряженно прислушивался к тому, что происходит в квартире.

Алла помогла Илоне собрать Викины вещи, и теперь женщины стояли в прихожей и спорили. Илона настаивала на том, чтобы Алла шла домой укладываться, но та не хотела оставлять их с Викой и доказывала, что нищему собраться — только подпоясаться, она все успеет за десять минут по дороге в аэропорт.

— Илона, ты же не будешь одной рукой чемодан укладывать, а другой пистолет держать. Видишь, он ведь совсем спятил, — доказывала она.

— Не волнуйся. Смотри сюда: крибле-крабле-бумс!

Не успел Олег сообразить, что происходит, дверь в гостиную щелкнула, за ней послышалась какая-то возня.

— Думаешь, выдержит? — засомневалась Алла.

— Еще как! Она ведь вовнутрь открывается. Чтобы это выломать, надо быть Рэмбо, а не дохлым мудилой. По крайней мере, я услышу. Так что иди, через пару часов мы за тобой заедем.

Алла ушла. Илона, напевая, ходила по квартире. Олег осторожно, стараясь не шуметь, подергал дверь. Она не поддавалась. В узкую щель было видно, что через ручку-скобку продета заклиненная в проеме палка от швабры. Он взял нож, которым резал лимон, и, просунув его в щель, попытался сдвинуть палку, но угол был слишком неудобным.

— Эй ты, сука, ты что, решила меня так и оставить? — крикнул Олег.

— Нет. Буду уходить — выпущу. А когда вернусь, сразу подам заявление на развод.

— Мне в туалет надо. Открой немедленно.

— Перебьешься. Пописай с балкона. И не ори, Вику разбудишь.

Олег скрипнул зубами и отошел от двери. Походил по комнате, сел в кресло, налил мартини: водка кончилась еще ночью. Стрелки часов, казалось, примерзли к циферблату. Так бывает, когда батарейка садится: тикать тикают, но ни с места, только дергаются.

Проснулась Вика. Олег зашипел от злости: эта зараза не даст даже попрощаться с ребенком.

— Илона, подойди сюда! — заорал он.

— Что тебе?

— Я могу хотя бы ребенка поцеловать на прощание?

— Да ей плохо будет от перегара!

— Илона!!!

— Ладно, посмотрим на твое поведение, — сдалась она.

Олег выругался и снова упал в кресло.

Наконец жена собралась, одела Вику и вытащила чемоданы к лифту.

— Надеюсь, мне не придется устраивать здесь стрельбу. При ребенке? — тихо спросила она, подойдя к двери.

— Ты потом свое получишь. Открывай!

Илона вытащила палку и отскочила в сторону. Олег вышел из комнаты и, покачнувшись, подхватил дочку на руки.

— Не урони, пожалуйста, — брезгливо сказала Илона.

Она стояла в углу, держа руку с пистолетом в кармане белого плаща. Не обращая внимания, Олег крепко поцеловал девочку:

— Будь умницей, моя хорошая, слушайся маму и Аллу. Хорошо?

Вика недовольно сморщила нос и отвернулась. Илона усмехнулась:

— Пора!

Олег отпустил дочку, Илона легонько подтолкнула ее к лифту и захлопнула дверь. Повернулся в замке ключ, открылись двери лифта.

Выйдя на балкон, Олег смотрел, как жена и дочь выходят из подъезда и садятся в поджидающее их такси. Если бы Илона была одна, он без колебаний сбросил бы на нее бетонный обломок: край балкона давно треснул и ждал только удобного случая, чтобы обвалиться.

Ничего, милая, погуляй напоследок, погрейся на солнышке. Вернешься — я тобой займусь. И игрушечка твоя не поможет. Посмотрим… чье поле сильнее!